Москва. Наверное, Университет Иоанна Богослова. Весна 2006.
Отекстовка: Сергей Пилипенко, февраль 2014.
ЧАСТЬ 1
На Антиохийском подворье один псаломщик из другого храма как-то заметил: «У нас везде на Пасху все орут не своим голосом, а потом все тише, тише, тише... А у вас все громко». Пасху ведь празднуют до кануна Вознесения.
Есть одна старая покупка. Эх, зачем же я сказал, что это покупка! Надо было попробовать и вас купить. Мне удавалось на нее покупать даже семинаристов. Спрашиваю их серьезно: «Вы постный устав себе представляете? Ну, хорошо, тогда скажите мне, отменяется ли пост, если Вознесение Господне приходится на пятницу?» И они начинают думать. (Кто-то говорит: да.) А Вознесение Господне всегда четверг, потому что сороковой день по Пасхе. (Все смеются.) С Троицей так не купишь, потому что все помнят, что она в воскресенье. А вот с Вознесением покупаются на раз!
Теперь подскажите мне, что я читал по истории культур. Кельтов? Ага, значит, я закончил Античность и должен начинать христианство. Это приятно. Но так как передо мной, несомненно, христианская аудитория, то я пропускаю материал лекции, который читают в светских учебных заведениях, то есть, потрачу на тему только половину лекции.
Изъяснять вам такую простую вещь, что христианство есть прежде всего сам Христос, я не буду. Хоть это звучит очень смело, но по сути правильно. Думаю, что вы и так это понимаете. Федор Михайлович Достоевский был не так уж и неправ, когда сказал, что если бы можно было представить себе истину отдельной от Христа, то он предпочел бы отказаться от истины, но остаться с Христом. Эта фраза очень точна на самом деле, хотя она шокировала многих ученых богословов. У нас все не решаются канонизовать Федора Михайловича в чине праведника, как и Николая Васильевича Гоголя. А зря не решаются, католики давно бы за то ухватились. Это — мое субъективное мнение, хоть и от сердца.
Но кое-что все же хочу вам сказать. Это может вам пригодиться.
Не берусь утверждать, что христианство — наиболее ненавидимая религия. Конечно, многие его ненавидят и в наш век. Но и другие религии кто-нибудь ненавидит. Каждую религию кто-нибудь ненавидит. На каждое вероисповедание есть свои ненавистники. Но одно могу утверждать: христианство есть религия, о которой лгали так много, как ни об одной другой, причем на протяжении всех двух тысяч лет.
Есть различные формы лжи. Есть формы лжи языческие. Классическая языческая форма лжи о христианстве утверждает, что христианство есть религия рабов и делает из людей рабов. Язычники, дескать, были свободными, а христианство из них понаделало рабов.
В 1920-е годы один ученый собеседник сказал великому апологету, хоть и католику, англиканину, моему очень любимому Гилберту Честертону, что христианство делает из людей рабов, потому что пугает их геенной. И Честертон блестяще ответил ему, притом спокойно, как всегда: лучше бы вы сказали, что христианство пугало рабовладельцев геенной и тем самым освободило рабов.
Христианство — религия воинская с самого начала, когда еще не было слова «христианин». Вы, наверное, помните, что это слово было ругательством. Так первых христиан, грубо говоря, обложили. И даже известно, где то произошло, — в Антиохии. А вскоре после того христиане начали сами себя с радостью называть «христианами». Это не единственный такой случай в мировой истории. Так вот, первое самоназвание христиан — «верные». И то сохранилось в богослужении. Основная часть обедни — «Литургия верных». А верность есть наивысшая воинская доблесть. Она выше храбрости, выше дисциплины, выше послушания, выше самоотверженности, выше воинских умений, профессионализма и так далее.
В молодости я знал, что христиане во времена Константина Великого были лучшими легионерами, но не понимал почему. Я спросил о том Гумилева, и он мне ответил совершенно точно, не задумываясь: «Потому что они не предавали в мире, где все предавали друг друга». Правда, не предавали еще и митраисты, мы с вами о них уже говорили. И вообще закат языческого Рима в этом отношении был неприятным временем.
Христианство пронизано воинской символикой, даже облачение. Например, епископ носит при бедре всегда, а священник, только если тем награжден, четырехугольный плат (палицу). Он символизирует меч духовного воина. А шлем монаха есть шлем духовного воина. Причем наш нынешний шлем очень позднего происхождения, мы у греков его позаимствовали. Он обтянут наметом, который тоже из рыцарских одеяний. Древняя форма шлема была остроконечной. Более или менее похожей на древнюю форму клобука остается куколь схимника. Он такой шлемообразный. Шлем бывает и с плоской верхушкой, но только не у русских.
Вместе с тем, трусость есть очень большой порок христианина. Отступничество, нарушение верности есть один из наибольших грехов, неизмеримо больше смертных грехов убийства или прелюбодеяния. Не знаю более тяжкого греха, чем отступничество. Только откровенное служение нечистому, не к ночи будет помянут, и прямое богохульство для того, кто признает Бытие Божие. А так вообще, отступничество.
Вместе с тем, христианство, полагая убийство грехом даже на войне, никогда не считало, что воевать нельзя. Это тоже очень существенно. Так, полемизируя с мусульманами, святой Константин Философ, будущий Кирилл, сказал им: «Мы, безусловно, за мир со всеми, но мы будем сражаться с вами мечами, потому что если не будем, то вы отвратите наших братьев от истинной веры. В наше время это делается тоньше. Джелал ад-Дин, очень храбрый, но тупой и жестокий мусульманин, захватив в XIII веке Тбилиси, на мосту через реку Куру положил иконы Божией Матери и велел всем на них наступать. Тому, кто не наступал, голову рубили. И многим срубили, Тбилиси сильно обезлюдел. Желающих наступать мало нашлось. Сейчас так не делают. Может быть, и хотели бы так делать, но руки коротки, да и не помогает. Потому сейчас вместо хода в лоб, жестокого, тупого, прямо нарушающего Коран, кстати сказать, нам предлагают быть «толерантными». И в Москве при Библиотеке иностранной литературы устроили даже Институт толерантности. А что значит это слово?
Обычно так переводится слово «терпимость», да? Слово с большими нюансами. Но, по сути, толерантность — это не такая этическая норма, когда мы не бьем жидов, что достойно, но еще не толерантность, а такая норма, когда мы признаем иудеев равноценными нам христианам. А то уже отступничество. То смертный грех. Или буддистов, да кого угодно.
Студентка: Имеется в виду человек или религия вообще?
Махнач: Мы не можем сказать человеку: «ты равен мне», потому что это неправда.
Продолжение вопроса: Ведь среди нас тоже не много настоящих, достойных христиан.
Махнач: А вот это не вашего ума дела. Каждый христианин, по крайней мере православный, знает, кто самый грешный. Из молитвы Златоуста перед причастием: «...отъ нихъ же первый есмь азъ». А вот много ли достойных, это вас не касается. И священников не касается, и даже собора не касается. Это касается одного Спасителя.
Я однажды уже говорил тут одному студенту, покуривая, что вообще-то курить не следует, конечно, но я уже сорок лет курю и бросать не собираюсь, и точно никогда не соберусь. И даже если признать курение грехом и недостойным поведением, хочу вам сказать следующее. До революции городское духовенство покуривало, если не через одного, то уж во всяком случае, каждый третий. На селе, конечно, в меньшей степени. И не прятались от прихожан. И не потому, что благочестия было меньше, благочестия, наоборот, было больше, а потому что ханжества было меньше! А в наше время совершенно спокойно покуривает и греческое приходское духовенство. И, между прочим, те священники, которые покуривали, потом были членами собора 1917-18 годов и стали мучениками и исповедниками.
Но есть и крайние точки зрения. Я встречал даже духовных лиц, правда, не очень образованных, которые всерьез убеждены, что когда мы курим, мы сатане кадим. Что вы говорите? В книжках так пишут? Так ведь и книжки глупые тоже бывают, к сожалению, даже среди православных книжек. А вот то, что глупых среди православных достаточно, могу утверждать на основе своего педагогического опыта. Но не считаю, что из-за того они недостойны. Как сказал Отто фон Бисмарк, глупость есть, несомненно, дар Божий, но не следует им злоупотреблять. (Все смеются.)
Когда однажды за круглым столом я услышал от одной ученой дамы о «толерантности», я ей ответил, что этого термина следует избегать, хотя бы зная азы французского языка. Вспомните, что такое «мезон де толеранс» (maison de tol;rance). Да, совершенно, верно, это дом терпимости.
Христианин, несомненно, должен быть миролюбцем. Это вытекает даже из Ветхого завета, а в Новом завете углубляется и усиливается. А если может, если сил хватает, то должен быть и миротворцем. Вспомните Нагорную проповедь. Означает ли то, что следует сближать христианство и «пацифизм» — еще одно замечательное слово? Конечно, нет, потому что пацифизм есть миролюбие любой ценой, мир любой ценой, а христианину мир нужен не любой ценой. Не ценой же отступничества и не ценой предательства. Миролюбие — это замечательно, пацифизм — это дурно. Вот и все.
В генеральном штабе был один весьма замечательный и примечательный офицер. Имя забыл, но вспомню (Александр Ксаверьевич Булатович, 1870-1919, — С.П.) В советское время два раза была издана его книга «С войсками Менелика II». Он был капитаном, русским военным советником при восстановителе Эфиопии, императоре Менелике II в XIX веке. Он блестяще провел свою миссию, по возвращении тут же был произведен в подполковники. Его ждала блестящая карьера. Вместо того он постригается в русском монастыре святого Пантелеймона на Афоне. В схиме — Антоний. Прошли десятилетия. И на старости лет, когда ему было за 60, его спросили: «Вы, отец Антоний, были офицером, военным. Как же вы относитесь к своему прошлому?» Такой интеллигентский вопросик, немножко провокационный. На него Антоний ответил: «А я и сейчас готов в бой! Неужели вы не понимаете, что в бою раскрывается все лучшее в человеке?»
А я даже удостоился быть отчасти духовным чадом человека, который был офицером кавалерии царской армии. Он был выпущен из военного училища перед самой мировой войной. Он служил в Дроздовском кавалерийском полку. А дроздовцы — это дроздовцы, как и корниловцы. А после революции они вдвоем с другом занимались террором в восточной Европе, резали большевиков. Потом он устал от всего того кровопролития, устроился на службу в Польше. И все-таки кровь убитых ему мешала, и он ушел в монастырь, где и прожил остаток жизни. Правда, пять лет он там не жил, потому что в 1945 году советская власть отправила его на зону. Затем он вернулся в монастырь и закончил там свою жизнь духовником братии, получив очень глубоким старцем незадолго до смерти архимандрита. Его придерживали за прошлое, кто-то знал о нем. Я знал, что он белый офицер, но, как и где служил, не знал. Он мне потом рассказал. Когда он удостоил меня выпить с ним чаю, я его спросил: «Отец Игнатий, а вы не кавалерист?» Ему было за восемьдесят. «Кавалерист!» бодро ответил старец архимандрит.
Вот эти более или менее важные вещи желательно помнить.
В храм я пришел студентом, хотя был крещен младенцем. Но еще в своей нецерковной юности меня одна вещь жутко и искренне изумляла. Затем я снова к ней обратился и использовал ее в лекциях, и включил ее как-то в свою статью. Почему так обижаются на нас до сих пор, причем либо не христиане, либо глубоко внецерковные интеллигентные люди, которые считают себя христианами, за отлучение графа Толстого? В самом деле, ну что такого с ним сделали? Казнили? Нет. Выпороли? Нет. Лишили титула? Нет. Лишили имущества? Нет! Он свои гнусные книжонки издавал на свои деньги и по всей России ими мусорил. И вообще-то по логике вещей они же нам должны быть благодарны за то, что актом отлучения мы, наконец, его им отдали! Гордитесь! Так нет же, до сих пор хлюпают: как же вот, когда же, наконец, будет снято отлучение со Льва Толстого? А почему отлучили? А потому что этим актом ему перестали разрешать лгать о христианстве. Все, хватит. Его учение не христианство. Почему он называл то, что он делал, «истинным и исправленным Евангелием»? Потому что если бы он просто предложил «этическое учение Толстого», его прочитало бы несколько десятков человек, может быть, сотен. Ну, подумаешь, есть же этическое учение Фрейда, этическое учение Ницше, этическое учение Канта, и так далее. Пусть и учение Толстого тоже будет… А вот когда он прикрылся Священным Писанием, тогда его «исправленное Евангелие», конечно, стало интересным…
Вот сейчас все же выйдет на экраны, несмотря на протесты христианской общественности, очередное кощунство — кинофильм «Код да Винчи». А раньше был фильм «Последнее искушение Христа». Это фильмы, которые лгут об основах нашего вероучения и, что самое главное, о самом Христе. И дело даже не в том, что они убого повторяются. Я не видел ни одного, ни второго фильма, и смотреть не пойду, не хочу. Но содержание мне известно. Дело вовсе не в том, что в обоих фильмах он женился и от Магдалины детьми обзавелся, а в том, что он не был распят, а, следовательно, не воскрес. И все. И обетование нам воскресения по Страшном Суде аннулировано. Все, нету больше Веры Христовой.
Есть и более примитивная, уже не языческая хула на Христа, а иудейская, точнее, талмудическая: «Не воскрес, не воскрес, не воскрес...». И что характерно, образованные мусульмане, хоть и не признают Христа Богом, а только пророком, все же не отрицают того, что Он воскрес. Интересно, не правда ли? Не хочу долго говорить о талмудических хулах перед иконами. Посмотрите внимательно. Именно талмудические хулы собраны во вставной повести о Иешуа в булгаковском «Мастере и Маргарите». Поразительно, что многие не обращают на них внимания. Простой советский человек, даже начавший ходить в церковь, но «Мастера и Маргариту» прочитавший раньше, не обращает внимания на то, что там написано и напечатано. А там высказаны классические талмудические хулы. Причем кульминации они достигают в банальном вопросе Пилата о родителях Иисуса. Ответ: «Своих родителей я не помню. Мне говорили, что мой отец был сириец». А что это значит? А другими словами это просто значит, что Пресвятая Богородица была публичной девкой. Пресвятая Богородица, спаси нас! Это Талмуд. И то, что отцом был сирийский наемный солдат, тоже Талмуд. Есть и такая линия лжи о христианстве.
Или еще такая простая вещь. Знает хотя бы кто-нибудь из вас, почему у нас положено хоронить на третий день по кончине? Говорят, что душа покидает тело на третий день, или место возле тела. Много чего говорят, но это все придумали позднее, а норма хоронить на третий день появилась раньше, уже у самых первых христиан. И появилась она вот почему. Тут мы снова возвращаемся к языческим клеветам. Кроме прочего, клеветники утверждали, что христиане заманивают в свои общины богатых граждан, дабы умертвить (заживо похоронить) их и завладеть их имуществом. Только по той причине хоронили на третий день. Гроб три дня стоял в храме, чтобы какой-нибудь городской чиновник мог прийти, посмотреть и убедиться, что покойник действительно умер. Были вот и такие простые обвинения.
Я сделал очень короткий обзор. Но этим много занимались уже христианские апологеты первых веков, такие, как святой мученик Юстин Философ и священномученик Ириней Лионский. Они есть на русском языке. И вообще апологетика хорошо переведена. Они занимались клеветами того времени, в основном клеветами языческими. Лучше всего почитать работу учителя церкви Оригена. Он не святой только потому, что некоторые его положения были потом, через века, справедливо признаны ошибочными, то есть еретическими. Ориген написал трактат «Против Цельса» («Contro Celso»), против одного из главных хулителей христианства. Трактат Оригена наполовину состоит из Цельса. Он цитирует его огромными кусками. Потому по Оригену можно прочитать и самого Цельса. Очень интересно, кстати сказать.
Было, конечно, очень много непонимания. Не все были злонамеренными клеветниками, злодеями. Например, Мухаммед не мог принять одного — догмата о Троице, потому что ему казалось, что это нарушает принцип единобожия, важнейший для него. Он несколько раз в Коране повторяет: «Не скажи три, но всегда скажи один!» Но Мухаммед был неграмотен, и все сведения из Ветхого и Нового завета он получил в устной форме. А тот, кто ему рассказал, возможно, тоже что-то получил в устной форме. А тот — тоже в легендарной переработке. Великий русский философ Владимир Сергеевич Соловьев конца XIX века однажды очень серьезно пошутил. Он хорошо относился к исламу, и я хорошо отношусь к исламу. Он пошутил по-философски: «Если бы Мухаммед был грамотен, не было бы никакого ислама, а был бы еще один христианский святой». Это, между прочим, еще раз о пользе книжности.
Еще один момент. Разумеется, вы должны свободно владеть догматикой на уровне мирянина. Я сейчас быстренько назову вам самые простые, общедоступные источники. Вы должны догматику знать, уметь истолковать и каждому объяснить. Большая часть догматов укладывается в Символ Веры, то есть в молитву «Верую». Там не все догматы, там нету догмата о Богородице, потому что тогда просто не было споров о Богородице. Там нету догмата иконопочитания, потому что когда составлялся Символ, никто не сомневался в иконопочитании. Догмат иконопочитания появляется только на седьмом, последнем вселенском соборе. Тем не менее, там четко изложены догмат о триединстве, о двух природах Спасителя, единственность крещения, единственность церкви, и догмат искупления, разумеется.
Любой катехизис содержит чуть больше. Самый авторитетный катехизис принадлежит святителю Филарету Московскому. Его катехизис признан одной из символических книг православия. Он изъясняет, кто принадлежит христианству, а кто не принадлежит. На мой взгляд, самый удобный катехизис — это катехизис епископа Александра Семенова-Тян-Шанского, потому что он современный, он XX века. В последние годы его издавали 2 или 3 раза. Он написан в современной форме, не в классической форме вопросов и ответов, например, «Что есть монашество? Монашество есть...», а в форме популярного очерка, что читать намного удобнее.
Семенов-Тян-Шанский — великий географ, путешественник, академик, член Государственного совета Российской Империи в конце жизни. А епископ Александр — его внук. Как вы понимаете, полученный в награду титул, дополнение к фамилии, все потомки сохраняли.
Студентка: Я слышала, что во времена святителя Николая крестились одним пальцем, а потом на одном из вселенских соборов постановили креститься двумя, а затем и тремя пальцами. Это так?
Махнач: Действительно, первые христиане крестились одним пальцем. Причем, они проводили пальцем начертания креста, они его рисовали на себе. Затем символика развивалась. Двуперстие означает двойную природу Христа — божественную и человеческую. Троеперстие означает Троицу. У старообрядцев символика тоже тринитарная, только вот этими, другими пальцами, и христологическая, вот этими двумя пальцами. Крест он, знаете ли, всегда крест. И совершенно неважно, как креститься. Католики крестятся слева направо, потому что от сердца. И я тоже не думаю, что то есть грех или, не дай Бог, ересь. Кроме того, движениями руки они символизируют пять ран Спасителя на кресте. А крест все равно остается крестом, символом и орудием нашего спасения.
Тут уместно напомнить великую формулу Блаженного Августина Иппонийского о жизни церкви, в которой никто не усомнился и которую все знают. Он вселенский святой, и наш тоже. Его формула трехчленная, очень проста и легко запоминаема — в главном единство, в остальном свобода и во всем любовь. Без третьего члена первые два не работают.
Все остальные вопросы от недостатка любви, в том числе и вопрос о том, много ли достойных христиан. Их столько, сколько нужно Всевышнему.
Продолжение вопроса: Я имела в виду не курение, а например, отношение к детям.
Махнач: А то у всех тоже по-разному, и со стороны не всегда видно. Все люди разные. И одно и то же отношение проявляется по-разному.
Когда я был уже в церкви, но был еще молодым и наглым, и слышал рассуждения о том, который батюшка более благодатен, и бывают ли «безблагодатные» батюшки, и когда слышал возглас: «А вот этот батюшка уж такой благодатный!», что чаще бывает, простите, в бабьей среде, но бывает и в мужской тоже, я ехидно спрашивал: «А ты его никогда дома не забываешь?» — «Кого его?» — «Харизмометр». (Все смеются.)
Студентка: А в чем харизма измеряется?
Махнач: А вот когда говорят, злоупотребляя термином «харизма», по-гречески означающим «благодать»: «харизматический лидер» или «харизматический актер» (появилось даже такое), тут я точно знаю, в чем эта харизма измеряется. Тут единица измерения — харя. В этом отношении наш прошлый президент (Борис Ельцин) идеально подходил. У него была точно не одна харя, а больше, он был весьма «харизматичен». (Все громко смеются.)
Студентка: Еще раз о толерантности. Наши иерархи церкви тоже призывают к толерантности. В частности, митрополит Кирилл Смоленский говорит, что все конфессии в нашей стране равны.
Махнач: Я за точку зрения преосвященного митрополита Смоленского не отвечаю. Но он ни разу не сказал, что мы, будучи равными в правах, равны и перед Господом. Он никогда такого не говорил.
Студентка: А если вследствие толерантности христианство начнут зажимать?
Махнач: Господь недвусмысленно сказал нам: «Не убий!», но ни разу не сказал: «Не бий!» Тогда придется морды побить. Я серьезно отвечаю.
Студент: Когда христианство стало государственной религией в Риме, туда вступали так же, как потом у нас вступали в партию или комсомол, то есть без коммунистических убеждений?
Махнач: А в партию вступали по-разному. Например, чтобы работать не мешали. А в комсомол вступали, потому что в него все вступали. То был невольный грех. Тут все очень сложно. Например, для профессионального военного принадлежность к партии была такой же обязательной, как принадлежность гражданского к комсомолу, хотя не все офицеры были партийными. Тоже небольшой грех. Ну, решил кто-то одеть погоны, а там уже между делом и вступил в партию. Хотя есть и другие примеры. Я знаком с уже очень пожилым, отставным капитаном 1-го ранга, инженером Шумским. Он из морской семьи. Ему уже столько лет! Но на Рождество был жив. Два брата его в прошлом были лоцманами Петербургского (тогда Ленинградского) морского порта высочайшей квалификации. Так вот, Шумский прослужил всю свою жизнь, не будучи членом партии. Дослужился до начальника всего инженерного обеспечения главного командного пункта Военно-морского флота в Москве. А начинал он службой на кораблях. Когда начались первые «перестроечные» (горбачевские) сокращения, его быстренько уволили в запас капитаном 2-го ранга. А когда через пару лет ему исполнилось шестьдесят, его вызвали, произвели в капитаны 1-го ранга и уволили в чистую отставку. Это, кстати, был хороший, красивый поступок.
А моя покойная теща в Институте биофизики Академии наук была единственным пугалом. Она была единственная беспартийная, женщина, заведующая лабораторией, да еще и кандидат наук. Была, пока ее приятель, директор института не вызвал ее к себе и не сказал: «В общем так. В партию ты не пойдешь. Пол я тебе изменить не могу. Потому, чтобы через год у тебя была докторская диссертация. Иначе теряешь лабораторию». Она сделала диссертацию.
Исключения бывали всегда. Мне 58 лет. Я в комсомоле не был, на действительной военной службе был. Так что может быть по-всякому. Но с другой стороны, у всякого своя мера возможностей.
Студентка: А вас в армии не третировали?
Махнач: Я был радистом в авиации, слишком нужным человеком, я даже младший сержант. Я почти не вылезал с командного пункта. А время от времени, когда вылезал оттуда, ко мне подходил грустный «комсорг» (комсомольский вожак) и уныло спрашивал, не надумал ли я вступать. А я сознательно, совершенно отчетливо не хотел. Хотя все могло случиться совершенно иначе. Когда всех чохом принимали в комсомол в 14 лет, я заболел, не политически, а случайно заболел. Иначе я бы наверняка вступил вместе со всеми. А в 15 лет уже не хотел вступать.
Студентка: То было ваше мировоззрение? Или что-то повлияло?
Махнач: Трудно сказать. Может быть, то, что меня хотя бы в три года крестили. Пусть не раньше, не в три месяца, но все же. До школы бабушки даже водили меня к причастию, между прочим. А когда я учился, уже никто не водил. Я даже, прости Господи, подозревал, что наука доказала, что Бога нет, хотя наука никогда ничего не доказала. Есть только гипотезы, как, например, гипотеза о конечности вселенной, как гипотеза о разбегающейся вселенной. Есть убедительные космогонические гипотезы, но только гипотезы.
Верующих сейчас уже бесспорное большинство среди студентов, церковных мало, а верующих большинство. И то легко проверить. Когда сейчас я захожу в любую аудиторию и приветствую всех возгласом «Христос воскресе!», аудитория в ответ рявкает так, что здание вздрагивает. А когда я так делал, скажем, в 1991 году, то отвечали только десятка два голосов и то вполголоса в зале на двести человек.
И вот, раз мы коснулись этих богомерзких фильмов, я задаю студентам вопрос. В Символе Веры есть догмат о Воскресении. В чем смысл Воскресения? Зачем воскрес Христос? Учтите, что это камень преткновения. Например, могут ответить: «Чтобы доказать свою божественность». А разве Богу больше нечего делать, кроме как доказывать нам свою божественность? Есть исторический анекдот о том, как еще юный, верующий католик, будущий тиран, будущий людоед Максимилиан Робеспьер издал брошюру «О месте пребывания Господа Бога». И так как он был руссоист, он послал это подношение, свою книжечку, конечно, Руссо. И на то Руссо ему грозно ответил: «Господин Робеспьер, Бог знает, где ему быть, и Он не назначил вас своим квартирмейстером!». (Все смеются.) Так вот, смысл Воскресения и ему предшествующего воскресения Лазаря, который, как известно, по воскресении был первым епископом на Кипре, где в соборном храме в Ларнаке покоятся его мощи, заключается в том, что тем самым Он указал нам, что нас ждет и что Он нам обещает, — реальное воскресение, телесное воскресение, не в нынешнем, а в преображенном теле, которое будет, наверное, получше, но все же в реальном теле.
И с этим абсолютно жестко связана история с уверением Фомы. Великолепное свидетельство Фомы, который, конечно, был верующий, но сказал, что «не уверует в Воскресение, пока рукой не потрогает». Я сокращенно излагаю. Почему так? Потому что в призрачном посмертии никто не сомневался, в возможности призрачного посмертия никто не сомневался. Ну, где-нибудь только очень примитивные, дикие сомневались. Мало ли кто видел призрака! Ну и что? Вот неделю назад в Сомали их целых десять видели. Но Фома правильно понимал смысл Воскресения! Уверовать значит узнать, что Спаситель реален, материален.
Студент: То есть, материализм — это не атеизм?
Махнач: Конечно, нет, как и настоящий философский реализм. А марксизм есть один из вариантов вульгарного материализма.
Великий Честертон в «Вечном человеке» написал очень важную, интересную и правильную вещь о нашем мире. Первым христианам, чтобы стать христианами, нужно было очень немного. Им не нужно было даже Евангелие. Его еще не написали. Прошли десятилетия, пока написали. Им было достаточно принять один факт и один догмат — уверовать в факт Воскресения и принять догмат (ударение можно ставить по-разному) искупления, с ним связанный. Почему? А потому что им не надо было объяснять, что искупил Распятый и Воскресший. Вот в этом ложь о христианстве преуспела несказанно за последующие века! Потому что в те времена убивали не меньше, чем сейчас. В процентном отношении, по Мальтусу, точно не меньше. Томас Мальтус, между прочим, прав. Все наиболее крупные злодеяния следует воспринимать с поправкой на народонаселение. Он дальше не прав. А так я совершенно согласен с Мальтусом, что крупнейшие, знаменитейшие революции равно кровавы. Французская не менее кровава, чем российская, английская не менее кровава, чем французская. Просто население земли росло: XVII век, XVIII век, начало XX века. Одинаковая доля людоедов и мерзавцев убивала все больше добрых людей. Надо делать поправку на народонаселение. В середине XVII века Англия была значительно меньше по населению, чем Франция не только в конце XVIII века, но и чем Франция в середине XVII века.
Так вот, убивали и предавали, к сожалению, нередко, но убийство называлось убийством, а предательство называлось предательством, а разбойник знал, что он разбойник. Он не хотел на крест, он не бежал на площадь, как Раскольников бежал в храм, чтобы каяться в том, сколько народу он убил. Но что он разбойник, он знал точно.
А вот мы с вами живем поистине в страшное время, когда убийство частенько называется «государственной необходимостью» или «революционной целесообразностью». А предательство может называться «толерантностью» или «человеческим измерением», или «общечеловеческими ценностями», или еще какой-нибудь гадостью, «правами человека», например!
Вот что нуждается в постоянном и усердном разъяснении всем. Впрочем, Честертон тоже жил по своему в тяжелое время, в начале века, в такое воинствующее, бравирующее безбожие в такой свободной стране, как Англия. Как-то он прогуливался, кажется, в Линкольне с современным просвещенным человеком вроде тех, которые сейчас делают фильмы про детей Господа нашего Иисуса Христа и его счастливый брак. Они проходили мимо готического собора. И собеседник Честертона, очень образованный человек, сказал, показывая на шпиль собора: «Ну, все же ясно». «Что ясно?» — спросил Честертон. «Ну как что? Конечно же, это фаллический символ», — ответил тот. «Да, вы правы», — заметил Честертон. — «В противном случае он должен был бы стоять шпилем вниз».
Еще был случай с математиком Джоном Литлвудом в той же Англии в те же 1920-е годы. Студенты очень задирались и были всякие. А преподаватели не могли быть всякими, потому что в Колледже святой Екатерины, где он преподавал, было по уставу положено, чтобы все преподаватели были англиканскими священнослужителями. Таков устав. Судя по всему, Литлвуд интересовался математикой, а богослужением не очень. Потому он священником не был, а был дьяконом. Закончив очередную лекцию, он спросил, хотят ли ему господа задать вопросы по изложенному материалу. «Да, профессор, — ответил один студент. — Скажите, а вы умеете изгонять бесов?» «Умею. Вон!» — ответил Литлвуд. (Все смеются.)
Православных очень много. И если бы мы всегда вели себя так же последовательно, хотя бы как Честертон или Литлвуд, то все у нас было бы иначе. И фильмишки эти нам не посмели бы показывать. Во Франции, почти безбожной, казалось бы, наиболее нерелигиозной из европейских стран, показ богохульного фильма Скорсезе «Последнее искушение Христа» был сорван. Несколько кинотеатров сожгли, и больше никто из прокатчиков не хотел рисковать. Сожгли пустые кинотеатры, жертв не было. Убыток зато был хорош.
Так, вообще-то лекция закончилась. Перерыв. Я курить пошел. Пойду погрешу. Дальше будем говорить о Соборном периоде жизни церкви.
ЧАСТЬ 2
Еще одна ошибка, которая тоже не лишена идеологического смысла, хотя, с другой стороны, сама напрашивается, есть отождествление христианства со Средневековьем. Идеологический смысл этого утверждения прост: вот сперва была Античность; ее не стало вместе с язычеством; затем было христианство; христианство тоже закончилось, оно перестало быть прогрессивным и стало вчерашним днем, что укладывается в гипотезу эволюции.
Забегая вперед, скажу для тех, кто не будет слушать окончание курса Русской истории в первом семестре следующего года, что эта ошибка подобна представлению о Петре I, которое сейчас, слава Богу, постепенно выбивается, выдавливается. Раньше было принято все, что было до Петра, называть «древнерусским», как будто был такой «народ древнерусский», «древнерусская культура», «древнерусское искусство». А потом вдруг появился Петр, и все стало «русским». Это панпетринизм — преувеличение роли Петра и особенно чудовищное преувеличение положительной роли Петра. У меня есть любимая цитата из какого-то журналиста Пушкинского времени, приводимая Сергеевым в его великолепной книге «Рублев»: «Что до якобы некогда бывших Рублевых, то я тому нисколько не доверяю. Изящные искусства были водворены в России Петром Великим». Как вам одна только идея о «водворении изящных искусств»?
Так вот, такое представление о христианстве — из той же оперы. Это эволюционизм, это — наследие эпохи Просвещения, одной из самых разрушительных и мрачных по последствиям эпох европейской истории. Так же точно и здесь, потому что если христианство есть Средневековье, то с окончанием Средневековья христианство превращается в анахронизм, ретроградство, время его прошло. Когда-то прошло время античности, а сейчас вот прошло время христианства. Вроде бы все так интеллигентно. Убивать и храмы жечь не призывают. Просто христианство уже несовременно.
Так вот, прошло уже четыре столетия Нового времени (с XVII века), некая подготовка к Новому времени заняла еще двести лет до того (XV-XVI века), а христианство, как видим, существует и не исчерпало своих как нравственных, так и творческих сил. И для того, чтобы уверенно и изящно отвечать злодею или неучу, который что-то в этом духе говорит, следует помнить, что не Средневековье породило христианство, а христианство породило средневековую культуру, притом не сразу. Первые века христианства приходятся на Античность, в том числе на века уже победившего христианства.
Безусловно, никакого отношения к Средневековью не имеет V век. Ничего средневекового в 476 году, когда пал западный Рим, еще не было. А для меня и в VI веке можно с трудом видеть только некоторые черты будущего Средневековья. А в общем VI век тоже относится к Античности. Юстиниан Великий не знал, что существует какая-то «Византия» и считал себя римским императором.
То есть, для современных ученых, безусловно историков, тем более искусствоведов, историков культур совершенно естественны два понятия: «античное христианство» и «христианская античность». Причем, они не совпадают. Под «античным христианством» мы подразумеваем христианство в языческом мире, до начала IV века, а «христианская античность» — это, пожалуй, и весь VI век. Это период, в который входят первые четыре вселенских собора (годы 325, 381, 431 и 451), вне всякого сомнения. А может быть, входит и пятый собор (VI век при Юстиниане). Тут уже могут быть разные точки зрения на то, закончилась ли христианская античность в 553 году. О более раннем периоде споров быть не может. То был период первого величия христианства, сохранившийся, правда, только на востоке почти вернувшей западные провинции Римской империи, которую мы теперь называем «Византийской».
Это период, на который приходится не только вся ранняя христианская апологетика, но и творения величайших отцов церкви, как на Востоке, так и на Западе. Достаточно назвать только самые крупные имена: Афанасий Великий, Василий Великий, Григорий Богослов, Григорий Нисский. На западе это все, что там есть по-настоящему крупного: Августин, Амвросий Медиоланский, Иероним Стридонский в IV веке. Иоанн Златоуст в начале V века. На крайнем востоке христианства, на сирийском востоке, это Иоанн Лествичник, Ефрем Сирин, Исаак Сирин (V век). Внушительно выглядит, не так ли? А на самом деле имен десятки, я назвал только самые крупные. И то все были люди высочайшей античной культуры! Василий Великий, брат его Григорий Нисский, друг его Григорий Богослов закончили лучшие высшие школы Средиземноморья. Василий, например, учился в Афинах и в Александрии. Академия в Афинах была еще достаточно языческой.
Надо очень четко представлять себе, что христианство сложилось в античном мире, то есть под влиянием греческого языка, полисного (городского) устройства, универсальной Римской Империи и многих других обстоятельств. И тогда, еще до христианской античности, было две точки зрения на то, как христиане должны относиться к окружающему миру, не только к античной культуре, но и к Римской Империи. Историю с «динарием кесаря», разумеется, все знают. Это одна из точек зрения, это значит, что долг христианина — быть законопослушным гражданином, если не затрагивают напрямую его веру, и платить налоги. Ее крупнейший представитель — североафриканский епископ Тертуллиан, очень известный, очень авторитетный в свое время. Вот он считал, что законы нарушать не надо, налоги платить надо, но больше ничего. То есть, на государственную службу идти не надо, легионером быть нельзя, и вообще с государством не вести никаких дел и никак с ним не соприкасаться.
Другая точка зрения представлена целым рядом имен, большинство которых мы знаем только по упоминаниям. Это, например, философы Ириней Лионский и Юстин Философ, оба мученики, оба христианские апологеты. Они полагали, что христианин может и должен заниматься всем, что не противоречит его вере. Об этом сейчас приходится напоминать даже в церковной проповеди детям на молебне перед началом учебного года, на что меня благословляют из года в год. Об этом блестяще написал диакон Андрей Кураев годик назад: «Христианин должен не в углу сидеть, христианке надо не в уборщицы идти, а надо становиться лучшими чиновниками, лучшими предпринимателями, лучшими офицерами, и так далее, карьеру надо делать». Я с ним совершенно согласен, и раньше об этом говорил, но он это блестяще написал и напечатал не один раз.
В 1970-х годах наше государствишко убедилось, что уничтожить веру и церковь не удастся, сделать всех священников и даже большинство епископов, если не сотрудниками КГБ, то своими покорными слугами тоже не удастся. И потому последней уступкой уже подыхавшего большевизма было допущение христианина к низкоквалифицированной работе. Христианка могла быть уборщицей или посудомойкой, тут ее принимали с распростертыми объятиями. Похуже, если христианин был инженером, но терпеть еще можно было, и терпели. Еще хуже, если врач. Но вот преподавателей отслеживали всегда очень жестко, начиная с воспитателей детских садов. Например, меня бы никто не пустил преподавать. И не пускали, но я преподавал. Первый неподпольный факультативный курс я прочитал студентам в 1984 году, а штатным преподавателем я стал только в 1990 году. Но, с другой стороны, мне никто не мешал быть заведующим отделом в двух музеях. То было можно. То есть, нас не допускали к целому ряду ключевых родов деятельности. И потому долг современной молодежи, которой здесь половина аудитории, — брать реванш, забирать, возвращать, а долг старших — помогать молодежи, ибо церковь — это все христиане. Кстати, такое поведение власти частично проявлялось уже у бюрократов поздней античности, а в чистом виде проявилось у наших революционеров, у большевиков.
А теперь зададим простой вопрос: а что такое церковь? Христианин знает, что церковь имеет мистическое определение, что церковь есть мистическое тело Христово, а Христос есть единственный глава церкви. Нехристианин не обязан этого понимать. Но любой чиновник, начиная с главы государства, обязан принимать социальное определение церкви как совокупности всех христиан, в конкретном случае как совокупности всех православных христиан России, тогда еще Советского Союза как исторической России. Я напечатал об этом еще в конце 1980-х годов, когда меня почти не печатали. Уже смирившаяся с существованием церкви, уже даже готовая начать открывать храмы советская власть хотела видеть в церкви организацию. Ей так было удобно:
Вот есть у нас такая организация, «церковью» называется. Мы разрешаем ей существовать. В силу традиции ее директор называется «патриархом», а «завотделы» (заведующие отделами) называются «епископами». А ты, тетя Дуся, никакая не церковь! Ты только ходишь в церковь.
Это все тоже антихристианство и достаточно последовательное. С мусульманами то не проходит, они в лучшем положении, потому что у них нету церковной иерархии, в сущности, у них нету духовенства. Очень трудно заявить, что ислам есть совокупность имамов мечетей. Но мы большинство, и мы должны это отстаивать.
В итоге возобладала точка зрения Юстина и Иринея. И проходила христианизация античности очень быстро. В церковь пошли все, но далеко не все первые христиане были мучениками, не так уж велики были по размаху гонения на христиан. Однако фактом объявления себя христианами они были готовы стать мучениками. Даже такие серьезные по размаху гонения, как последние Декиево и Диоклетианово, дали не так уж много жертв. Их можно посчитать, открыв календарь, в который попало, наверное, 10 процентов всех замученных. Но готовность стать мучениками была присуща всем христианам, это правда. С другой стороны, если взять только одно изъятие церковных ценностей в России в 1921-22 годах, то получим 8100 мучеников. Имена многих неизвестны, известны только приходы и количество убитых. Это ответ на реплику современных мракобесов, придуманную в XVIII веке и уже набившую оскомину, что пока церковь была гонима, было много праведных христиан, а потом их стало меньше.
Во второй половине IV века, когда Афанасий Великий был уже велик, а Василий и два Григория были еще молодыми людьми, происходит то, что было потом названо замечательно точно — «Каппадокийский синтез». Его представители, разумеется, не только они, но Василий и оба Григория были каппадокийцами из Малой Азии. Такое было под силу, конечно, только святым, притом крупнейшим интеллектуалам своего времени. Христианское богословие, а затем и христианская философия были построены на языке, формальном аппарате, образной системе греческой философии, отработанной и существующей уже 12-й век. Вот почему так велико значение греческого языка. Все, что было привычно образованным людям того времени, было наполнено новым содержанием. Христианское вероучение, Священное Писание, Священное Предание, которое системно еще не существовало, были переведены на классические языки, прежде всего на греческий.
Источники первой христианской литературы установить можно, а строгие границы провести нельзя. Литература ранневизантийская, она же на самом деле и позднеантичная. Это IV-VI века. Эта литература имеет три основных направления.
Первое: античная или антикизирующая, то есть продолжающая традиции позднеантичной прозы и поэзии, философской, научной, художественной, грани между которыми были размыты.
Второе: патристика или патристическая (от слова «pater»), творения отцов. Помню, как-то очень давно одну церковную брошюру очень дурного качества Бог наказал совершенно замечательной опечаткой: «при Иоанне Дамаскине заканчивается патриотический период». Всего одна буква: «о» вместо «с».
И третье направление: аскетическая или аскетика, творения отцов монахов, наставления в аскетической жизни, наставления для всех, почерпнутые из монашеской жизни.
Вот с этих трех составных частей начинается византийская литература, христианская античность. Она повлияет и на последующие европейские литературы, как западные, так и восточные.
Иногда можно разграничить эти три части. «Лествица» преподобного Иоанна есть чистый, классический пример аскетической литературы. Крупнейший и, наверное, мой любимый автор того периода Василий Великий блестяще владел и пользовался всем объемом греческой философии. Он был прекрасно образован в лучших античных университетах, в том числе профессорами язычниками, естественно. То был IV век. Он писал с александрийской изысканностью. Значит, он принадлежит к антике. Вместе с тем, он оставил обширное наследие против еретиков, наставление к христианской жизни. И у нас, и у католиков четыре правила Василия Великого даже вошли во всеобщее употребление, в Книгу правил (Книгу святых канонов). Сперва они действовали только в его епархии, а затем были приняты всеми. Следовательно, Василий Великий принадлежит и патристике. И наконец, он подолгу проживал в монастырях и даже составил устав, которым многие пользовались и который перерабатывали. Он так и называется — Монашеский устав Василия Великого. Следовательно, он принадлежит и аскетике, то есть всем трем направлениям литературы.
Например, на первой седмице Великого поста читается Великий Покаянный канон святителя Андрея Критского. Это — чисто богослужебное произведение. Оно принадлежит перу святого, и должно относиться к патристике. Очень хорошо — слушать его начало в храме, а еще лучше — слушать его все четыре дня (он очень большой), и еще лучше — почитать его глазами. Когда я попробовал его почитать, то понял, что ранее много пропускал. Читать, правда, не все умеют хорошо. Это не единственное богослужебное произведение, но одно из величайших, которое содержит обширный объем сведений не только богослужебных и богословских, но и философских и естественнонаучных. Цитирую любимое место: «Ид;же хощетъ Богъ, поб;ждается естества чинъ». С одной стороны, оно указывает на то, что Господь может совершать чудеса. Вместе с тем, что гораздо важнее, Андрей указывает, что существует «естества чинъ», то есть законы природы, как мы говорим. Но если Он захочет, законы природы нарушаются, пример — Рождество Спасителя. Но то особенный случай, а в обычной ситуации действует «естества чинъ». Вполне естественнонаучное положение. Это не единственный пример, просто он мне запомнился.
Кстати, тот мир был не без светской литературы. Антикизирующей литературы было очень много. Существовала ранневизантийская сатира. Существовал ранневизантийский, он же позднеантичный роман, то есть развлекательная литература. И аскетическая литература была в какой-то степени развлекательной. Таковы были первые патерики. Все они есть в современном русском переводе. Что такое патерик? Это — собрание коротких новелл, либо поучительных о жизни монахов, либо в форме ответов на вопросы, в форме беседы с кем-либо, иногда в форме очень острых вопросов. Сейчас мы уже привыкли к неприличиям, а средневековому человеку такая литература немного колола ушки. Например, был аскет Антоний изумительной красоты. К нему пришла красивая распутная женщина и предложила заняться с нею любовью. «Хорошо, — сказал Антоний, — займемся вот здесь у городского фонтана». «Но разве нам не будет стыдно перед людьми, которые нас тут увидят?» — спросила женщина. «А почему же тебе не стыдно перед Богом, который тебя всегда видит?» — ответил аскет. Патерики часто остроумны. Самых старых сохранившихся всего три:
Автор: Иоанн Мосх. Название: Луг духовный. «Мосх» есть прозвище, оно значит «барашек», «ягненок». Вообще-то МОСХ также значит «Московское отделение Союза художников», но мы не о том.
Автор: Пресвитер Руфин. Название: Жизнь пустынных отцов. Кстати, интересно, что Руфин — латинский автор. Два других — греческие авторы.
Автор: Палладий. Название: Лавсаик.
Их читали полтора тысячелетия, их читали всегда. Есть и новые издания. Даже в советское время отдельные новеллы Мосха и Палладия ухитрялись издавать в византийских антологиях. Но то всегда было очень трудно. А сейчас издано уже все и не один раз.
Византийские патерики оказали колоссальное воздействие на европейские литературы. Они-то и создали жанр новеллы. С одной стороны, они оказали влияние на авторов Житий в Средние века и позднее, научили лаконизму, например. С другой стороны, они же ввели жанр новеллы и в светскую литературу. Сперва появляется латинская новелла в XIII веке, затем новелла Итальянского возрождения, а потом она появляется уже у всех, и доходит до XX века включительно. Кроме того, сам жанр патерика время от времени восстанавливался, есть и более поздние патерики. У нас тоже есть несколько патериков, и один из них — шедевр, Киево-Печерский патерик. Он старейший у нас, он XII века. Но патерики составлялись и много позже. Соловецкий и Иосифо-Волоколамский патерики были созданы в XIX веке.
Наконец, патериковый жанр, приближенный к древнейшим, восстанавливает в конце XIX — в начале XX века весьма примечательный русский духовный писатель Сергей Александрович Нилус. Его тоже издали всего и не один раз, по крайней мере дважды. «На берегу Божьей реки» и другие. Он совершенно патериковый автор за исключением его предостерегающей книги «Близ есть, при дверех...», которую издавали более всего, просто завалили прилавки. Все остальное у него — современная, неопатериковая литература.
При том надо всегда помнить, что богословствовали всегда больше на Востоке. Во всей вселенской церкви святых отцов было гораздо больше на Востоке. Кроме уже названых имен Амвросия, Августина и Иеронима я на латинском Западе, пожалуй, уже никого и не назову. Соответственно и все великие ереси возникали на Востоке, хотя распространялись на Западе, особенно первая — арианство. Оно было очень мало распространено на Востоке, а в Западной Европе целый ряд варварских народов, крупные вообще все, приняли христианство в арианской форме, были крещены в арианстве: готы, свевы, бургунды, вандалы, за исключением хитроумных тогда франков, которые с самого начала были римо-католиками или, если хотите, православными (тогда то было одно и то же), они в арианство не попали.
Почти все богословие составлялось на Востоке, даже правила, а на латынь только переводилось. На Востоке, кстати, был не один язык. Самым первым языком христианства был сирийский. Потом к нему прибавился коптский (египетский), правда, сильно эллинизированный (огреченный). Наше наследие того — имя Сидор, которое вообще-то Исидор, то есть по-гречески «Дар Исиды». Исида (Изида) — египетское имя.
Примерно то же самое происходит с архитектурой. Она имеет мощные античные корни и еще немного иранские. Тут дело вот в чем. Языческий античный храм не годился для христианства. Римские и греческие языческие храмы очень близки, хоть и легко различимы, если немного знаешь архитектуру. Такой храм есть дом божий, где находится статуя божества, которому храм посвящен, куда приносят дары — щепотку благовония, плоды, цветы. В заднем помещении такого храма были сложены предметы культа и иногда хранились дары храму. А сам культ совершался под открытым небом. Античная культура очень природна, как я уже говорил. В античной религии человек воспринимался как часть космоса, часть упорядоченной вселенной. Они так и жили. Театры все были открыты. Сидишь в таком театре, смотришь на действие трагедии или комедии и видишь слева горы, справа город, а с верхних рядов видишь море. Они жили в космосе. И все культовые действия, шествия совершались под открытым небом. А христианам нужно было закрытое помещение, ибо Спаситель совершил первую евхаристию на Тайной вечере в Сионской горнице. Литургию вообще запрещено совершать под открытым небом. Иначе священник может сана лишиться. Молебен — можно, все виды богослужений — можно, но не литургию. Кочевники или, скажем, войска в XIX веке ставили палатку для литургии. Существовали переносные, перевозные престолы.
Наш храм Василия Блаженного в Москве не столько храм, сколько алтарь, потому что в Великие праздники богослужения совершались на Красной площади, во всяком случае, на Покров и на Троицу. Тогда храмом становилась вся Красная площадь, амвоном — Лобное место. Само таинство евхаристии совершалось, естественно, внутри. Такой гигантский собор был задуман как алтарь Красной площади, а храм внутри маленький.
Итак, античные храмы не годились. Но сгодилось античное деловое, общественное здание — базилика. Это — вытянутое здание, разделенное рядами колон на три нефа (от лат. «navis», то есть «судно», «корабль»). На одном конце базилики, а бывает, что и на двух был полукружный объем — апсида, где в римское время сидел судья, потому что в базиликах проводили служебные слушания. Там же решались дела, заключались сделки, вели переговоры. То было общественное, деловое и судебное здание. Христиане стали ориентировать апсиду на восток, и она стала алтарем. Там престол, и там совершается евхаристия. Базилика может быть очень большой, ее можно растягивать хоть на километр. В ширину бывают пятинефные базилики. А в Северной Африке были даже семинефные базилики, разделенные соответственно шестью рядами колон. Города в основном имели население от 2 до 6 тысяч. Потому им хватало одной базилики. До IV века храмы христиан были в частных домах или катакомбах, часто тайные. А в IV веке сразу стали строить отдельные храмы. И пригодились для того базилики.
Но нужны были еще и маленькие храмы. Их тип восходит к Ирану, к зороастрийскому храму. Маленькие центрические храмы у нас почти сразу стали крестообразными или обрели крестообразную возвышенную часть. Они сразу были перекрыты каменными сводами. У базилик же были деревянные перекрытия, часто с красивыми подвесными потолками, тоже деревянными, но постепенно они тоже стали сводчатыми. Очень скоро центральная часть такого зороастрийского храма начинает перекрываться не сводом, а куполом, круглым в основании. Это храмы-памятники, храмы-мортирии. «Мортирос» переводится как «мученик».
Вот, кстати, пример неудачнейшего перевода на славянский и русский язык. Вообще я очень люблю и русский, и славянский языки, и в современном виде, а когда-то они были одним языком. Ценю их за огромные возможности, но есть и несколько неудач. Одна из них — перевод греческого и латинского термина «мартирос», он значит «свидетель», но переводится как «мученик». Такой перевод не емкий, а «мартирос» точно передает сущность, это тот, кто свидетельствовал истинность учения ценою жизни, свидетельствовал до конца, скажем так. А мученик, ну мало ли кого замучили! Убили негра, убили негра! И вообще мы все мученики, нас каждый день мучают по телевизору. (Все смеются.)
Почему возникли такие храмы-мортирии? Уже в древней церкви складывается обычай совершать богослужения на костях мучеников, на их гробах. И сейчас на каждом престоле есть частица мощей, правда, давно уже не только мучеников, а любого святого, но она есть с тех пор, как изобрели антиминс — плат, который лежит на престоле. В самом престоле уже нету частиц мощей, они вшиты в антиминс, в уголках. В некоторых местах кого-то умучили, а храм там большой не нужен, нету там общины. И вот там, на местах мученичества, воздвигали такие храмы-памятники. Они могли быть круглыми или квадратными, но так или иначе стремились к крестообразной форме. Интерьер центрических храмов и базилик разный. Главный архитектурный мотив базилики есть шествие. Все тянет к алтарю, так бы и зашагал. А в центрическом храме главный мотив — предстояние. В нем не очень хочется ходить. В нем пространство замкнуто. И главный акцент не на алтаре, а на куполе. А купол символизирует небо. И очень скоро на куполе начали изображать Христа Вседержителя, по-гречески Пантократора.
И вот что важно. И центрические храмы-мортирии, и храмы-базилики возникают одновременно, хотя первое время больше строят базилики, потому что весь мир становился христианским, и нужно было много храмов. Но уже в V веке начинается интересная тенденция, связанная с противопоставлением мотивов шествия и предстояния. Запад тяготеет к базилике, а будущий православный Восток — к центрическому храму. И даже если на Востоке строят базилику, то стараются сделать ее купольной.
Величайший христианский храм всей всемирной истории, Святая София Константинопольская, построенная в 30-е годы VI века, — это купольная базилика, трехнефная базилика, но с гигантским куполом, и потому все стягивается к нему. А потом на Востоке начнут строить почти исключительно центрические храмы. Наши, русские центрические храмы вытянуты только потому, что у нас очень холодно. Они имеют притвор, иногда называемый трапезной, пристроенный к западной части, но сам-то храм — центрический. Это очень интересно. Напомню вам гипотезу священника Павла Флоренского, что культ есть основа культуры, что культ порождает культуру. Различие между утонченно изысканным, нюансированным греческим языком, языком богословия и философии, и четким, однозначным, лаконичным латинским языком, языком права, юриспруденции уже заложило основу различия двух будущих христианских культур — западной и восточной. Так же и в архитектуре храмов задолго до всяких разделений церкви было заложено различие двух будущих христианских культур — западной и восточной.
Но мы отвлеклись. Я говорил о катехизисе. Так вот, вам подойдет любой учебник Закона Божия, их очень много, они доступны. В них есть минимальное изложение догматики. Далее следует прекрасная книга Владимира Николаевича Лосского «Догматическое богословие». Он один из крупнейших, а может быть крупнейший русский богослов XX века, сын знаменитого русского философа — Николая Онуфриевича Лосского. Догматов богословия немного. Вспомните формулу Августина. И наконец прекрасный очерк протоиерея Сергия Булгакова «Православие». Эта книга уже потолще. Очень доходчива, эта книга очень подходит нашему времени, потому что написана для западных христиан, специально для католиков и протестантов, которые тоже христиане, но в православии они ни бум-бум. Автор работал в Париже, в вынужденной эмиграции. Она издавалась у нас несколько раз.
Это все.
Все поют «Ангел вопияше».
Спасибо, господа.