Однажды на масленицу

Михаил Кюрчевский
               

Первые лучи морозного утра выглянули из-за горизонта и, как бы невзначай, задели замерзшие верхушки деревьев. Спавший в ночи, в лунных объятиях, лес пробудился и встревоженнео огляделся, стряхивая белоснежные шапки выпавшего ночью снега. В имении Екатерины Никитичны давно все были на ногах. В утреннем воздухе слышалось ржание коней на конюшне и мычание коров, зовущих к себе на дойку. Петушиные крики заглушались лаем пробудившихся в ранний час  собак.
 Сама же Екатерина Никитична, женщина средних лет, овдовевшая шесть лет назад, нежилась на широкой барской кровати. Лёжа в ночном пеньюаре, отделанном красивыми кружевами местных кружевниц, она была олицетворением красоты. Её пухленькие губки и карие глаза не раз сводили с ума богатых холостых мужчин из соседних имений. А тёмно-русые, волнистые волосы часто останавливали взгляды заезжих купцов.
 Открыв глаза, она сладко потянулась и откинула одеяло. Протянув руку до шнура, дёрнула его. Зазвенел колокольчик, на звук которого в дверь постучали.
 - Заходи, - голосом, не отошедшим ото сна, ответила барыня.
 В приоткрытую дверь просунулась голова молоденькой служанки.
 - Что прикажете, барыня? - раздался почти детский голос, горничной, стоящей у двери.
 - Дашенька, принеси одежду и помоги мне одеться. Праздник нынче, милочка, большой.
 - Хорошо, барыня,- сказала та и исчезла из комнаты так же тихо, как и появилась.
 Никитична спустила ноги с кровати на пол, где лежала лисья шкура.
 Вскоре вошла служанка, и барыня, приняв утренний туалет, облачилась в праздничное одеянье.
 В доме вся прислуга была на ногах. Проходя возле кухни, барыня заглянула в кухню и поторопила поваров, чтобы те накрывали стол к завтраку.
 Хотя Екатерина Никитична унаследовала после смерти мужа большое хозяйство, но управляла им так же легко, как и покойный муж. К работникам она относилась с уважением, но когда требовалось, то и могла наказать. Воспитывала, как говорится, и кнутом  и пряником. Но жадности в ней не было. Домочадцы и детишки слуг получали подарки. Тут её щедрости не было предела. Мужикам, которые не имели замечаний и нареканий за плохую работу, доставалось от барыни по рублю на праздник.
 В это утро Никитична, плотно позавтракав, накинула шубку на плечи и, повязав голову красивым, пуховым платком, вышла на крыльца дома. Обведя своим взглядом работников, снующих по двору, криком подозвала конюха Еремея. Тот подбежал по рыхлому снегу.
 - Что изволите, Екатерина Никитична,- снимая шапку перед барыней, спросил ездовой.
 - Голубчик, ко мне сегодня гости приедут, так ты коней держи наготове. И запряги тех, ездовых, что в яблоках, с рыжими гривами. Больно они резвые. Хочу прокатиться с ветерком по рыхлому снегу. А сейчас поспеши к поварихе Дарье, да передай, чтобы на улице блины пекли и чай подавали с брусникой – праздновать будем. Сегодня из деревень к нам народ будет подъезжать на праздник, так что расторопнее там пусть крутятся.
 - Муки да масла чтобы не жалели,- крикнула она вдогонку уходящему Еремею.
 ***
 Аверьян Дмитриевич ещё накануне получил приглашение Екатерины Никитичны и с раннего утра был на ногах. Все свои купеческие дела в Петербурге он закончил и решил приехать в именье, немного отдохнуть от дел. Сельская жизнь и зимний ландшафт укрытых полей и заснеженных лесов благотворно влияли на него. Чего греха таить, он давно был влюблён в Екатерину Никитичну, но как- то не решался на главный шаг в этом деле. Семьёй, за работой и постоянными разъездами, он не обзавёлся, но всегда при встречах и раньше, когда ещё был жив муж Екатерины, бросал взгляд на одну из красивейших женщин близлежащих имений. Да и она была порой благосклонна к нему.
 Оставив управляющего дома, он вышел во двор, где его ожидала лошадь, запряжённая в сани.
 Ездовой Егор подтянул подпругу и поправил на выездных санях разложенную шубу.
 - Ну что, барин, сами поедете или мне управлять лошадьми? - спросил Егор, стоящий в полушубке, подпоясанном кушаком.
 - Наверное, я сегодня сам поеду, а ты тут присмотри за конюшней.
 - Ну, с Богом тогда, - и он перекрестил крестным знамением сидящего в санях барина.
 Сани, запряжённые лошадью, выехали за ворота усадьбы и лихо покатили по снежному настилу, оставляя за собой борозду от санных полозьев.
 Утренний морозец пощипывал лицо Аверьяна Дмитриевича, а снег, летящий из-под копыт, падал на шубу, укрывающую ноги и грудь.
 - Эй, скорее! - покрикивал Аверьян, похлёстывая кнутом по холке бегущей лошади. Она бежала то рысью, то срывалась в галоп и Аверьян, натягивал вожжи, обратно возвращая её в лёгкую рысь. Вскоре он различил соседские строения. Проехав ещё немного, он вывернул к барским воротам, где его уже ожидал мужичок, открывая ворота для гостей. Во дворе, как успел заметить Аверьян Дмитриевич, были и другие санные экипажи.
 - Эвон как, - подумал он, придерживая коня, останавливая сани. И не успели сани остановиться, как Еремей принял вожжи и с поклоном встретил гостя.
 - С благополучным прибытием, Аверьян Дмитриевич, - сказал он барину, уводя лошадь на постой.
 - Кого я вижу, - выйдя на крыльцо на звук санного колокольчика гостя, пролепетала Екатерина Никитична. - Сколько лет, сколько зим, голубчик вы наш.
 - Милости прошу к нам - произнесла она, сходя по ступенькам и протягивая руку Аверьяну  Дмитриевичу.
 Он взял её руку осторожно и поцеловал пальчики барыни.
 - Вы так же очаровательны и неповторимы, - глядя в её колдовские глаза, тихо прошептал он.
 - Полно вам так шутить над одинокой женщиной, - сказала она, улыбнувшись на столь прекрасный комплимент.
 - А теперь в гостиную, - провожая гостя в дом, добавила она.
 ***
 Когда гости выпили шампанское и обменялись новостями, Екатерина Никитична вдруг захлопала в ладоши и попросила Аверьяна Дмитриевича спеть. Она знала, что он хорошо играет на гитаре и поёт много романсов.
 - Просим, просим, - закричали гости.
 - Сыграй нам, Аверьян, - попросила барыня, подавая гитару.
 Он присел на тахту и, проведя по струнам, запел романс о любви. У Аверьяна был мягкий тенор, он притягивал своей  красотой и буквально завораживал слушателей. Гостиная на  какое-то время погрузилась в мир прекрасной мелодии, которая создавала неповторимую сентиментальную атмосферу.  Когда он закончил петь, у одной молодой барышни появились на глазах слёзы.
 - Как трогательно, - вытирая скатившуюся слезу, проговорила она. Было видно, что барышня впервые находилась в столь изысканном обществе, в компании маменьки.
 - Ну, что, гости дорогие,- сказала Екатерина Никитична, когда закончил петь Аверьян Дмитриевич, - а не прогуляться ли нам на улицу, да не испробовать ли блинчиков на масле?
 Все согласились и стали одеваться.
 На улице стояли столы, и на них лежали, ещё пышущие жаром, блины, которые только успевали печь поварихи. На горках катались деревенские ребята и молодые девушки. Смех и радость наполняли улицу. Детвора бегала и бросалась снежками. Деревенские женщины, приехавшие с мужьями, были в красивых платках. Они, также как и молодые, катались с горок и угощались блинами. Обычаи старины и традиции здесь не менялись никогда.
 Лес, который был в снегу, отсвечивал небесной голубизной. Его белые шапки гордо восседали на деревьях. Они напоминали собой вершины гор, упирающихся в очаровательное голубое небо. Морозный день хрустел в воздухе, создавая свою мелодию преломленного света.
 Барыня и гости, выйдя в народ, угощались горячими блинами, и пили чай с брусникой.
 - А что, Аверьян Дмитриевич, а не прокатиться ли нам по столбовой дорожке, пока гости блинами балуют? Хочу прокатить тебя и показать мою тройку лошадей, какая она в деле.
 Тот посмотрел на барыню и уловил во взгляде желание уединиться.
 - Я согласен,- принял он предложение хозяйки прокатиться с ветерком, да на тройке.
 Она подозвала Еремея, который был неподалеку от барыни, готовый, по первому зову, исполнять её наказ.
 - Давай, Еремей, подгоняй тройку мою, да не забудь шубу взять, чтобы ноги укрыть.
 - Я мигом, Екатерина Никитична, - ответил тот и побежал во двор.
 - Хорошие у вас люди и исполнительные. Вы сама доброта, Никитична. Она, склонив голову, улыбнулась.
 - А иначе нельзя, хозяйство у меня большое, - ответила Екатерина Никитична.
 Пока они говорили между собой и медленно прохаживались по хрустящему снегу, из ворот показалась тройка, управляемая Еремеем. Он подогнал тройку и остановил коней.
 - Тихо, вы, стоять, - удерживая вожжами коней, прикрикнул - Еремей.
 Аверьян Дмитриевич помог Екатерине Никитичне сесть в украшенные сани и сел рядом с ней. Укрыв ноги хозяйке и себе шубой, он тронул Еремея сидевшего впереди.
 - Ну что, трогай, Еремей, да с ветерком…
 Он вспомнил, как его батюшка, когда был жив, так же любил прокатиться, чтобы голову кружило. Любил старичок с цыганами погулять под их задорные песни. А уж, сколько шампанского лилось в такие гулянья, он счёт не знал. "Широкой души человек был", - вспомнил он добрым словом своего батюшку – Савелия Павловича.
 Кони набирали бег и шли рысцой. Барыня придвинулась к Аверьяну, чувствуя надёжную поддержку в лице сидящего рядом кавалера. От быстрой езды голова шла кругом. Она ещё сильнее прижалась к Аверьяну, схватив его за руку. Вдруг сани подбросило на кочке. Случайно или нет, но губы Екатерины внезапно оказались рядом с его губами. Шампанское и свежий морозный воздух сделали то, что не могло сделать простое ухаживание и букеты цветов.
 В следующий миг они утопали в страстном поцелуе. Теперь их сердца просто пылали от жажды испить напиток страсти в такой быстрой гонке по заснеженной дороге. Лошади фыркая, неслись, и, казалось, что деревья, сходившиеся на горизонте, расступались перед бешено несущейся тройкой.
 Отмотав верст шесть, Еремей повернул коней назад.
 - Ну, как, не замёрзли? - спросил он, повернув голову к сидящей барыне и барину.
 - Да уж, заработал ты на чай, - усмехнулся, возбуждённый от такого счастья, Аверьян Дмитриевич.
 Еремей, подстёгивая коней кнутом, гнал мчащуюся тройку в именье.
Немного разомлев от поцелуев, Екатерина таяла в объятьях Аверьяна. Её губы теперь шептали слова, которые сливались с криком ездового и с порывами встречного ветра. Он отвечал на её слова только поцелуями.
 - Сколько мы времени упустили, - прокричал он, понимая, что эта встреча станет залогом других встреч, которые непременно будут. Тройка мчалась, а на поле, словно «часовые», расставленные в ряд, стояли стога с сеном, запорошенные снегом.
 Многие гости из соседних деревень уже поразъехались, но многие ещё гуляли и веселились.
 Стоящий на воротах мужик едва успел открыть, как тройка, звеня бубенцами, влетела во двор. Еремей затормозил перед самыми сходами.
 - Приехали, барыня,- сказал он, натягивая вожжи. Кони, бежавшие весь путь рысцой, вспотели, и теперь от них шёл пар. Сойдя с повозки, Аверьян подал руку барыне и, придерживая ее, прошёл с ней дом.
 - Ах, какой вы волшебник, - запричитали женщины, увидев Аверьяна Дмитриевича под руку с Екатериной Никитичной, - увезли хозяйку.
 - А что за праздник без езды на тройке, - парировал неумелые нападки дам Аверьян. - А знаете, какая это была поездка? Просто чудо! Ветер в лицо и кони, мчащиеся по дороге. Представьте себе, давно такого не испытывал наслаждения…
 Ужин прошёл весело и шумно. Были рассказаны разные небылицы из провинциальной жизни.  Не преминул рассказать весёлую историю и Аверьян. Живший, во времена учёбы, в Петербурге, он часто слышал истории о вольных девицах.
 На небе зажглись первые звёзды, крики и смех на улице давно затихли. Только лай собак ещё разносился в вечернем воздухе. Гости благодарили хозяйку за радушный приём и отличные блины. Повозки покидали гостеприимный уголок Екатерины Никитичны.
 - А вы, Аверьян Дмитриевич, собираетесь или задержитесь на денёк, другой? Когда ещё выпадет такой случай? - спросила Никитична. - Комната ваша свободная. Если пожелаете остаться, милости прошу. А вечером можем, после чая, сыграть в игру  " Веришь - не веришь".
 Он давно ждал удобного момента, чтобы побыть наедине с ней. Аверьян давно купил ей кольцо, но каждый раз, когда он заводил серьёзный разговор, она только махала руками.
 - Что вы, что вы, мне и так хорошо, - отшучивалась она и выскальзывала, словно рыбка у неудачливого рыбака. И теперь он не был уверен, примет ли она его предложение.
 Часы ударили восемь часов вечера. Сидя у камина напротив Екатерины, он достал коробочку, в которой лежало кольцо с бриллиантом.
 - Милая моя, Екатерина Никитична, - произнёс он, держа в руке скромный подарок. - Я не могу говорить красивых слов, да и, наверное, вряд ли научусь, но то, что вы давно завладели моим сердцем, могу сказать с полной ответственностью. И сегодня я хочу просить вас: "Будьте моей женой", - и он протянул кольцо, которое играло тысячами искр. В свете вечерних свечей оно было ещё изумительней. Она подошла к нему и, одарив его нежным поцелуем прошептала:
 - Милый мой, Аверьян, я давно ждала этой минуты. Конечно же, я согласна. И мне кажется, не стоит затягивать со свадьбой,- сказала она, обнимая Аверьяна.
 В эту ночь в окнах спальни барыни долго не гасили свечи. О чём говорили эти уже не молодые люди, известно только луне и звёздам. Эта ночь была самой счастливой и самой страстной. Два сердца, блуждавшие в лабиринтах судьбы, смогли, наконец- то, встретиться. Они воспламенились таким ярким пламенем любви, огонь от которого долго бросал свой отблеск в морозной ночи, и виден был очень далеко.