Москва в середине прошлого века была городом индустриальным. Обильный дым заводских труб дополняла гарь большегрузных дизелей. Особенно летом, когда даже небольшой ветерок поднимал песок, пыль с улиц и тротуаров, пылинки и соринки часто попадали в глаза. Мать всегда предостерегала Димку: «береги глазки! Случись, глазик проколется, все из него вытечет, и будешь кривым». При этом она закрывала один глаз и делала гримасу. Димке становилось страшно. Вот и прибегал он к матери, как бы далеко ни находился, каждый раз, когда в его глазу дискомфорт чувствовался. Мать укладывала его голову к себе на колени, приподнимала пальцами веко и удаляла помеху кончиком носового платка.
Как хорошо, что летом все семейство выезжало на дачу! Это было событием года и всегда происходило в последних числах мая, лишь только начинались школьные каникулы. Примерно за неделю Димке покупали новенькие ковбойки, летние брючки с пуговками ниже колен, тюбетейку, сандалии, носочки и трусики. Покупались и складывались на балкон банки с тушенкой, сгущенкой, лапша, крупы в кульках из толстой темно серой бумаги. За день до намеченной даты из шкафов и комодов вынималось все постельное белье и увязывалось. В день отъезда Димке делалась модная стрижка: наголо или челочка.
Димкин отец имел право брать любую свободную машину на автобазе КГБ СССР, поскольку имел соответствующую должность и удостоверение водителя первого класса. В день переезда на дачу он приезжал к дому на грузовике. После погрузки комната в Москве становилась совершенно пустой. Увозилась вся мебель, посуда, продукты, и только кучка зимних вещей оставалась в уголке на полу. А как было радостно сидеть рядом с отцом у матери на коленях с котом на руках и считать километры.
Сразу за двадцать пятым километром Варшавского шоссе был поворот налево. Проехав еще километр по узенькой асфальтированной дороге, дачники увидели указатель «ПОЛИГОН». Здесь отец повернул налево, на дорожку со шлаковым покрытием и через 20 метров остановился, пошел открывать ворота. За ними была просторная площадка и два дома: двухэтажный справа и длинный, похожий на барак, слева.
Отец подогнал грузовик задним бортом к пристройке двухэтажного дома.
- Вот здесь будем жить, - объявил он, открывая амбарный замок, висевший на дощатой двери, - сыровато, но сейчас подтопим печку, и будет хорошо.
После крепкого и сладкого сна Димка вышел на лужайку перед домом, протирая глаза обоими кулаками. У соседнего одноэтажного дома невысокий лысый старичок делал зарядку с приседаниями и наклонами. Слева, сразу за большими воротами, в которые вчера Димка въехал в кабине грузовика, стоял туалет. Буква «М», нарисованная с одной его стороны, ясно указывала, куда ему надо идти – очень писать хотелось.
После утреннего моциона мать вручила Димке трехлитровый бидон и восемь рублей, чтобы он шел в магазин и купил три литра молока и большой батон хлеба.
- Сдачи дадут 60 копеек, посчитай! – Кричала она вслед.
А Димка уже выбежал из калитки. Свежий воздух, вместо пыли и гари, тропинка, а не асфальтовый тротуар, тишина. Этот контраст по сравнению с городом вызывал чувства свободы и радости. Мальчишка мчался вдоль забора из колючей проволоки, мимо яблоневого сада и вековых лип, желтых оштукатуренных домов. Мальчишки и девчонки с бидонами и авоськами спешили в магазин, перегоняя друг друга. Старушки, не спеша, шли в том же направлении. Машины с хлебом и молоком приходили не к открытию, а чуть позже. Было время занять очередь, поговорить со знакомыми уже ребятами, познакомиться, приобрести новых друзей. Две старушки коротали время, беседовали.
- Откуда эти ребятишки? - Спрашивала одна другую.
- А это – дачники! На объекте, что раньше пустовал. Василий Михайлович помер. Вместо него сейчас Иван Ильич. О своих работниках заботится, дачи для них там оборудовал.
Димка из этой беседы понял, что тот лысый и есть отцовский начальник. Мать его называла «Антонов», а другие женщины почему-то шутливо звали Дедей.
Когда Димка приносил домой молоко и хлеб, мать говорила:
- Мой руки и садись завтракать.
Завтрак чаще всего состоял именно из ломтя свежего ароматного хлеба и кружки молока.
Напутствие матери Димка слышал уже на бегу:
- Обедать вовремя приходи…
Вдвоем с соседом Сашкой Новиковым мальчишки убегали к прудам. В июне, когда вода в них была еще холодновата для купания, они ловили рыбу, били лягушек на болотистых берегах ореховыми прутиками.
После обеденного сна в дубках, на футбольном поле, их ждали деревенские пацаны. Они презрительно называли Димку с Сашкой дачниками, но мяч у них забирали, делились на команды и играли до пота, грязи, а иногда и крови. В перерывах Димке и Сашке позволялось бить по воротам, тренировать вратаря, обычно, подростка лет двенадцати. Дубки – это лес, где, кроме мощных дубов и лип, рос еще орешник. Из него делали прекрасные удилища. А ближе к осени в зарослях этого кустарника набирали огромное количество орехов. В кустах можно было спрятаться от посторонних глаз, а можно было и наоборот, будучи незамеченными, подглядывать, что там делают взрослые, уверенные, что их никто не видит. А еще через дубки по широченной тропе можно было пройти от Полигона к Варшавскому шоссе, а оттуда к станции «Бутово». Чаще всего, когда надо было попасть на станцию, взрослые и дети шли именно по ней. Но по вечерам Димка тащил Сашку к шоссейке, чтобы не пропустить родителей-отцов, которые приезжали домой на служебной машине ЗИМ или Победа.
Ребятишки шли по этой асфальтированной дороге к ее пересечению с Варшавкой, и успевали встретить отцов именно там. Машина останавливалась. Сашка проходил к своему отцу на заднее сидение, а Димка устраивался на коленях у своего, который сидел за рулем. Отец не просто держал сына на коленях. Он учил его управлять автомобилем: отдавал Димке руль, убирал правую руку с рычага коробки передач, уступая сыну менять скорости. С ногами все мудрёнее: они были у семилетнего парнишки еще коротковаты, до педалей не доставали, ему приходилось нажимать на отцовские стопы - и они подчинялись. Так Димка научился трогаться с места, ехать прямо, поворачивать и останавливаться.
Летним вечером после короткого ужина мужчины собрались с лопатами на площадке между домами. Они смотрели оценивающе на закатное солнце, мерили шагами расстояния, делали отметки, вбивали колышки. Потом взялись за лопаты, выкопали две ямы, метра по полтора глубиной, вставили в них заранее привезенные пятиметровые столбы. Расстояние между столбами было метров 10. В ямы засыпали куски кирпича, добытые во время вскапывания огородов, и землю. Утрамбовали. Волейбольную площадку закончили размечать, когда уже начинало темнеть. Зато со следующего вечера все дачники собирались вокруг нее, натягивали между столбами сетку. Когда желающих играть набиралось человек шесть, они делились на две приблизительно равные по силе команды. Играли, пока не стемнеет. Народ прибывал. Ему уже не хватало места на площадке. Появлялись судья и болельщики. Димка был еще маловат. Его играть не принимали, но разрешали бегать за мячом, когда он улетал на огороды или к забору. Весь вечер проходил у дачников вблизи волейбольной площадки.
Уже в июле, утром воскресного дня отец сел на скамеечку у завалинки бревенчатой пристройки, вытащил из кармана новенькую записную книжку и спросил у Димки:
- Скажи, сынок, что бы ты хотел получить в подарок на букву «А»?
Димка моментально отреагировал:
- Аккордеон! Только не такой большой, как у тебя, а маленький.
У отца был полный трофейный Paolo Soprani. Иногда по вечерам он показывал сыну ноты, написанные на бумаге, предлагал их отыскать на клавишах. При этом сам он укладывал аккордеон боком и растягивал меха, чтобы сын извлекал звуки. Отец играл по праздникам «застольные» песни, когда у них в комнате или на воздухе собирались соседи. Еще играл старинные вальсы и несколько народных плясок. Отец мечтал, чтобы сын превзошел его в этом и, выучившись, играл со сцены, стал музыкантом.
На букву «Б» Димка заказал бинокль, на «В» - велосипед, на «Д» - духовое ружье.
Отцовская щедрость была связана с его повышением в должности. «Для детей живем, - думал он, - нам в их возрасте только горе досталось, пусть хоть они порадуются!». Вспомнив, что у Димки плохо удавалась стрельба в тире, через пару недель отец купил и привез на дачу простенькое отечественное пневматическое ружье. Выстрелы у него были слабенькие: пробить маленькой свинцовой пулькой можно было, например, лопух метров с пяти или с трех метров картонку.
Вечером отец показал, как надо делать «перелом» ружья, чтобы вставить в ствол маленькую свинцовую пульку. У него-то хорошо получалось: в одной руке - ложе, в другой – ствол, раз, и обнажилось отверстие. Вставил пульку, выпрямил ружье – и стреляй. Как прицеливаться и стрелять Димка уже знал. Надо смотреть через прорезь, совместить ее с мушкой и целью, а потом задержать дыхание и плавно нажать на спусковой крючок. Вместе с Сашкой они стреляли по лопухам и даже по нарисованным бумажным мишеням. А вот заряжать ружье было тяжеловато. Димка пробовал переламывать ружье через колено, потом зажимать ложе между ног и двумя руками дожимать ствол, чтобы качнуть воздух в рабочий цилиндр , из которого в момент выстрела сжатый воздух толкал пульку к цели.
Однажды вечером, Димка именно этим и занимался в двух-трех метрах от волейбольной площадки, где взрослые с азартом оканчивали последнюю игру. Была суббота. К Деде приехала дочь Валентина с мужем и детьми. Старший ее сын Шурик был парнем спортивным. Муж, Звезденков Валентин, хоть и полноват, но тоже играл мастерски. Они всем семейством были на дальней стороне. Шурик подал сильно над самой сеткой, но Димкин отец принял подачу. Мяч перелетел опять к нападающим. Пара пасов, Валентин со второй линии со всей силы ударил. Мяч перелетел через сетку. Кто-то крикнул: «Уйдет!». И мяч действительно пулей улетел за площадку и попал прямо сзади, между Димкиных ног, где торчало ложе духовушки.
В общем шуме раздосадованных болельщиков никто не услышал тихого хлопка пневматического ружья. Все увидели, однако, упавшего на траву Димку. Он не вставал, лежал ничком, с зажатой между ног духовушкой. Отец в два прыжка оказался около сына, поднял его и с ужасом увидел, что левый глаз Димки закрыт и откуда-то оттуда сильно течёт кровь. Мать принесла вату, сестра побежала в мед. пункт за фельдшером. Уже через пару минут стало ясно, что глаз в порядке, а кровь течет из рассеченной брови. Прибежавшая дежурная медсестра обработала рану и сделала повязку в пол головы, велела прийти завтра на перевязку. Рана оказалась глубокой.
А произошло все так, что Димка уже вставил пульку и согнул до конца ствол. Каким-то чудом в момент удара мяча ствол выпрямился и произошел выстрел, но пулька пролетела вдоль лба мимо. Мушка, находящаяся на конце ствола, угодила Димке прямо в бровь между костью и глазным яблоком.
От досады отец взял ружьё за ствол и с размаху ударил ложе о деревянный столб волейбольной площадки. Ложе разломалось, и его куски разлетелись в разные стороны.
Кто-то из соседей сказал с укоризной:
- Зачем же ты, Петро, хорошую вещь сломал?
Отец тихо выругался и так же не громко ответил: «мне здоровье сына дороже, чем это ружьё!».
Утром Димка посмотрел в зеркало. Повязка, конечно, сползла. Вокруг левого глаза все опухло и посинело, так, что глаз казался щелочкой. Вспомнилась гримаса матери, когда еще в Москве она вынимала соринку из его глаза. Было очень похоже.А еще было обидно и больно.
На перевязке Димке большущий тампон посадили на специальный клей. А медсестра, уже веселая и доброжелательная, шутила:
- Видишь, Димка, что бывает, когда мушка в глаз попадает! Хорошо, что мимо прошла, в бровь!
Через пару недель отец привез подростковый велосипед, не развеселый «Орленок», а черный строгий СВЗ. Димка научился кататься за 10 минут. После этого дачная жизнь стала на много интереснее.
Продолжение http://www.proza.ru/2015/04/20/1154