Небесно-голубой, вытекая из "Вранглера" Перламутрова, сливался с пасмурным небом, образовывая оттенок индиго.
Дуброва стоял рядом нахохленный, как замерзшая мышь, перевернутая в вертикальное положение. Основание для сходства придавало длинное, вздыбленное местами пальто низкого качества. Джинсы тоже смотрелись не ахти – выбрасывать их, может, было и рановато, но надевать не хотелось. "Для типажа грызунов не хватает заостренной мордочки, глаз-бусинок и гладкого бесшерстного хвоста между неопрятно распертыми войлочными полами", – мрачно подумал он, вжимая в поднятый воротник худой щетинистый подбородок. Накрученное вокруг шеи кашне согревало плохо.
Третьим собеседником был Легоплас. Как следует, он еще не отошел от вчерашней гулянки, из-за чего был небрит, лохмат и всклокочен. Засаленная роба сварщика гармонично сочеталась с металлическими носами массивных ботинок.
Наступило раннее утро позднего слякотного октября. Трое друзей, общение между которыми в последнее время заметно ослабло, стояли на променаде центральной площади города К., у серо-черного постамента вождю, давно и безвозвратно потерявшего пафос и актуальность. Серое небо волоклось над головами, наползая на крыши высоких зданий.
– Ты для чего всем навыдумывал дурацких имен? – спросил Легоплас раздраженно.
– Почему дурацких?.. Тебе подходит, – превозмогая вялость, повернулся к нему Дуброва. Он был отягощен тем, что день начался плохо: отсутствовали настроение, воодушевление, да и просто элементарные жизненные силы.
На самом деле за переменой имен крылась целая история. Каждый раз, когда доводилось приезжать в родной город из далекой Москвы, Дуброва ловил себя на впечатлении, словно в болотный омут погружается после быстрого течения. В столице все происходило стремительно – пульс жизни каждодневно стучал. А здесь… Словно засыпали люди на ходу, до того были вялые. Поэтому эксцентричные имена являлись для Дубровы одним из способов расшевелить прежнюю компанию, приобщить ее к общению, вдохнуть жизнь. Насколько это у него получалось – дело иное.
Но Легопласу было трудно что-то объяснить, ведь он не относился к числу людей творческих, а значился в кругу обывателей. Кроме музыки ретро 60-х годов, повышенного интереса к изучению компьютерных технологий, если вдуматься, ему ничего было не нужно. Набить пищей утробу, поспать, водки иногда огреть, запустив "порно" – вот и весь круг интересов.
– А ведь Дуброва прав, – задумчиво подключился к разговору Перламутров. – За 20 лет нашего знакомства своим грузино-этническим "Андреясом" ты уже всем наскучил. А вот Легоплас!.. Это новшество с не изменением сути, что ли, обустроенная хибара на месте обветшавшей хаты.
– Не перебивай! – огрызнулся в отношении его Легоплас, не найдя доводов, чтобы опровергнуть услышанное.
За Глебом Перламутровым (творческий псевдоним) скрывался редкого характера субъект с именем: Артур. Он, вроде бы, проживал в городе К. лет двадцать, как минимум, но любви к родному краю испытывал мало, всегда поясняя, что из природных зон, которые ему довелось повидать по ходу жизни, это самая скверная. Недостатком Перламутрова было то, что он чересчур умничал, но имелись и достоинства – умел обобщить информацию в лаконичный вывод, неплохо излагал литературно.
Лицо, от не ухоженности, у Легопласа шелушилось. Строка из хита "Ночных снайперов": "Твои драные джинсы и монгольские скулы" определенно была о нем. Диана Арбенина, правда, скорее подразумевала за поэтикой лесбийские отношения, а не лобызание интимных мест похабным мужским хлеборезом, но суть от этого не менялась. Вот только джинсов у Легопласа не было. Сколько помнится, он всегда надевал бесформенно-вислые штаны. Или, если был на работе, облачался в порядком затасканную робу – как сегодня. За свитером с глубоким вырезом виднелась впалая грудь. Пахло от Легопласа соляркой. "Сварщик по призванию в жизни для электродов", – иронично, в кругу друзей, отзывался о нём Меланхолик (тоже из их компании).
– Я вот не пойму, почему на меня каждый раз слабость накатывает, когда я к вам в гости приезжаю? – произнес Дуброва задумчиво.
– Город географически неудачно расположен. Ветер его словно бы не задевает, а влажность воздуха высокая. Поэтому здесь плохо переносится вся без исключения погода. Зимою – зябко, а летом – душно, – компетентно разъяснил Перламутров, словно гвоздиками прибив неопределенность к твердой основе.
Они помолчали некоторое время, обдумывая дальнейшие планы. Было ясно, что просто разговором не отделаешься – напрашивалось продолжение. В их компании (если всех собрать) было семь человек, но такое редко получалось. Говоря откровенно, с каждым годом все реже выпадало встретиться. Еще были и ничего мужчины, вроде, но не пацаны уж определенно. О легких на передок девицах после водки разговор ныне не шёл – хоть бы собрать сил для крепкого напитка.
– Кстати, я привез тебе в подарок ультрасовременные кожаные штаны. Дорогие – обалдеть можно, но для друга не жалко, – сообщил Легопласу Дуброва.
– О! – изрек Легоплас, интенсивно размышляя. – А корень пастернака я от тебя когда-нибудь дождусь? – насупился он позже, с претензиями.
– Когда-нибудь – да. Но сейчас не дури мне голову! – вскипел Дуброва.
– Зачем тебе? – удивленно поинтересовался Перламутров.
– Для салата. Я готовлю по кулинарной книге – этот у меня на очереди, – мастито разъяснил Легоплас.
Дуброва насупился как туча, вспомнив о куче дел, которые запланировал на день. В городе, кроме друзей и матери, у него еще имелись некоторые незабвенные любовницы, которым тоже хотелось уделить внимание, но тонуса для этого не хватало катастрофически.
– Таскам! – обозначил Перламутров не вполне понятное.
Легоплас, однако, витиеватость его мысли расшифровал.
– А меня, больше тоски, добивает отсутствие событий. Разве что, дети подрастают и "в ящик" сыграет кто-то, а в остальном… Проклятая эта вялость, инерция, заторможенность, как после гипноза, – выдал он эмоционально, обнажив яростную сущность. – Такой жизнью я поменялся бы даже на войну – пошел бы в разведку, скажем, или в рукопашное сражение на Мамаев курган под Сталинградом в 1942-м, горлопаня "Ура!". Причем, уверен, что пуля меня не взяла бы.
– Понятно, что не взяла бы пуля. Но кроме ее, известной дуры, имеется еще и молодец-штык для особо ненавистных врагов! – с иронией подметил Перламутров.
– Пал на поле брани, замазав животиной вражеский штык, – придал мысли литературный облик Дуброва.
Легоплас, впрочем, проигнорировал последнее высказывание, сконцентрировав все внимание на Перламутрове, в адрес которого пренебрежительно выцедил:
– Сволочь!
С Перламутровым они были извечными спорщиками. Ругались всюду, где выпадало встретиться. Но зла притом друг на друга не держали. Затеянная в давние годы дискуссия насчет изысканности одежды оказалась совершенно бесполезной. Эмоциональные раскаты, которые то и дело вырывались наружу, нисколько не влияли на жизненный уклад обоих. Легоплас упорно шагал по жизни в робе – правда, у него еще имелось для домашнего обихода чмошное трикотажное совдеповское трико (скорее женское, чем мужское), которое с женой Ламой они одевали попеременно. Перламутров же все глубже зарывался в слой почти безвестных в провинции брендов – массив его "Лакост", "Левайвс" и прочего многие считали придурью.
– Замучил ты меня этим дурацким корнем, – огорченно вздохнул Дуброва.
В последнее время, без преувеличения, Легоплас его достал. Одними, хотя бы уж, телефонными звонками с извечным списком заказов: добудь ему, для примера, самоклеящуюся заплатку для стрингов Ламы, раритетный (непременно на виниловом "пласте") альбом "Цепеллинов". Причём, звонил всегда пьяный. И периодически вставлял в разговор свои пошлые закорючки. Иногда это можно было терпеть, но чаще раздражало.
– Надо бы встретиться вечером. В кругу друзей. Микки, который Меланхолик, предоставляет базу, – довел до сведения Перламутров.
– К тебе, Легоплас, убедительная просьба протрезветь, – высказал пожелание Дуброва.
– Я-то буду в порядке – к вечеру. Но сейчас хочу опохмелился. Может, составите компанию? – Легоплас перешел на примирительный тон.
– Я угощу в кафе, ладно уж. За приезд. При условии, что умеренно, – согласился Дуброва, дополнив в отношении Легопласа: – Заодно и подарок примеряешь.
– Твоему вкусу я доверяю, – последовал ответ.
– Насчет вкуса, скорее, это к моей жене претензии… Великая стилистка Ежевика! – неожиданно вспылил Дуброва.
Потом, обозначив рукой знак: "Дайте мне немного побыть одному", он прошел в глубину площади и стал задумчиво всматриваться в очертания прежде ему родного города.
Многое за время его отсутствия изменилось. Бодро-оранжевым отсвечивал обновленный фасад торгового дома "Берёзка", а напротив, сине-голубым, монумент главпочтамта. Кое-где появились высотные здания, взамен выщербленного асфальта пролегла тротуарная плитка. Напрашивалось, внешне глядя, сказать: "Хорошо", но язык в нужную сторону не поворачивался. "Почему?" – задумался Дуброва. "А потому, что у меня есть с чем сравнивать" – тут же он нашел ответ, обозначенный в скучных лицах горожан, сковывающей их медлительности, в вышедших из моды угловатых каких-то автомобилях. Районный центр, если откровенно, напоминал Москву 10-летней давности.
Потом Дуброва расширил панораму взгляда. Его внимание привлек выставленный на ступеньки Дома культуры стенд с афишей: "Не пропустите сенсацию года: К нам едет Свинтус!" Ниже ширилось основательно разъевшееся, несвеже улыбающееся мужское лицо – этакое рыльце свинчатки. Сопроводительный текст был неразборчиво набран цветным, из-за чего глаза выхватили лишь некоторые словосочетания: мега-звезда эстрады, умопомрачительное шоу, восхитительный дуэт с Бл.дэ, призы для зрителей. "Надо же, какие лавры!" – подумал Дуброва иронично, стремясь издалека рассмотреть затененные подробности. Он-то, проживая в столице, знал, что такое "мега-звезда" в подлинном смысле – это артисты уровня "Depeche Mode", им схожего. Плакат расплывчатым пятном растекался перед его глазами. Упомянутая Бл.дэ, оказывается, тоже в композиции присутствовала – жеманная, с ворохом выкрашенных волос, она заполняла афишу веером. Цена на билеты (даже по московским меркам) показалась ему высокой. Главная интрига таилась внизу глянцевого листа, где сообщалось: "Грандиозный подарок для победителя лотереи – ТЫ на фото рядом со Свинтусом и полулежащей Бл.дэ! Разве может быть счастье выше?".
– Нет, конечно. Выше – заоблачные дали, – тихим голосом ответил плакату Дуброва, возвращаясь к друзьям.
Январь 2015, февраль 2021
(глава 1 из повести)
*компиляция к фото автора