Довольно деликатная тема
Здесь я хочу обратиться к давно обсуждаемой теме “стукачества” А. И. Солженицына. Основаны эти разговоры на собственном признании автора в том, что ещё в 1945 году он согласился стать тайным осведомителем “органов”, дал подписку и получил кличку “агент Ветров”.
Долгие годы и даже десятилетия обсуждается вопрос: был ли в действительности Солженицын “стукачом”, то есть, тайным осведомителем “органов”?
В Интернете можно найти тысячи сайтов, на которых обсуждается этот “животрепещущий” вопрос.
Я не стану опровергать доводы о, якобы, “стукачестве” Солженицына - это прекрасно сделал, например, Анатолий Лемыш в своей работе “Кто написал донос Солженицына? Операция Паук” (ссылка приведена внизу этой статьи) - остановлюсь подробно на свидетельствах близких к Солженицыну людей, которые его хорошо знали - Льва Копелева и Дмитрия Панина.
“В те годы и ещё долго потом я верил ему безоговорочно, - вспоминает Копелев. - Верил вопреки мимолетным сомнениям, вопреки сердитым перебранкам, вопреки предостережениям злоязычных приятелей. Без этой веры мне было бы труднее жить”.
То, что у Копелева возникали "мимолётные сомнения", вполне естественно - в стукачестве заключённые подозревали каждого (и его самого подозревали в этом же). Но, рано или поздно, тайное становилось явным (как и показано в романе). И если никто не смог обвинить Солженицына, значит, не в чем было его обвинять.
Далее, Копелев пишет в своих воспоминаниях о том, что Солженицын рассказывал ему о Николае Виткевиче - своём лучшем друге. В начале 1950-го года Виткевич был доставлен на “шарашку”. Вот как он выглядел:
“Коренастый, смуглый, широколицый, он легко, но твёрдо ступал по земле; старался быть или во всяком случае казаться непроницаемо спокойным, подавлять вспыльчивость”.
Виткевич, несмотря на “предательство” Солженицына, продолжал дружить с ним и на “шарашке”, и долгие годы после освобождения; даже переехал в конце пятидесятых годов в Рязань, чтобы жить и работать поближе к Солженицыну (в это время будущий лауреат Нобелевской премии жил в этом городе).
“Ни тогда, - пишет Копелев, - ни раньше... он ни разу даже не намекнул на те обвинения в предательстве, которые в 1974 году были опубликованы за его подписью в брошюре АПН, а в 1978 году от имени Виткевича повторены в грязной книжонке Ржезача «Спираль измен Солженицына».
По-моему, сказано исчерпывающе ясно.
Теперь - о Панине.
К моменту своего появления на “шарашке” Дмитрий Панин был уже опытным зэком - прошёл семь лет лагерей, причём, самых ужасных сталинских лагерей военных лет, когда из сотен заключённых выживали единицы - самые сильным духом. Беспринципные блатари-то как раз и умирали в массовом порядке, не говоря уже о простых мужиках... Много раз Панин “доходил”, умирал, но выжил; во многом он напоминает В. Шаламова.
И вот как Панин относился к “стукачам”:
— Я всегда полагал, что стукач, наседка — это существо наимерзейшее. Настолько гнусное, что порядочные люди если не могут раздавить его, то должны обходить, как смрадное, ядовитое пресмыкающееся…
Стукачи для Панина были самыми страшными и опасными врагами, которых он, истинный христианин, настойчиво призывал уничтожать физически, поскольку стукачи своими доносами приводили к смерти множества ни в чём не повинных заключённых.
С Солженицыным Дмитрий Панин прожил бок о бок на “шарашке” с конца 1947 года по май 1950 год - достаточный срок для того, чтобы узнать человека. Затем вместе ехали этапом в лагерь Экибастуза, тесно общались в этом лагере вплоть до восстания заключённых в январе 1952 года, после которого Панин был этапирован как активный участник восстания.
Он пишет: “С лёгким сердцем я взял слово и начал убеждать продолжить забастовку”.
«Твой голос переливался и звенел, как серебро. В твоем облике были убеждение и вера в свою правоту,» — восхищался Солженицын.
За все эти годы у Панина не возникло ни малейших подозрений в отношении Солженицына.
Неужели этот матёрый зэк за четыре с половиной года общения с Солженицым не распознал бы в нём стукача? Ведь и Панин, и Копелев разговаривали с Солженицыным предельно откровенно о таких вещах, за которые им всем неминуемо грозил бы максимальный срок!
А то, что Панин к моменту своего прибытия на “шарашку” был опытным заключённым, можно судить хотя бы по следующему его высказыванию:
“Во время путешествия (из Воркуты в Москву, на “шарашку”) я чувствовал себя крайне уверенно, держался воинственно, открыто верховодил...”
Я думаю, опытный зэк может понять человека с одного взгляда, определить, чего он стоит... А тут - целых четыре с половиной года...
Да и не один Панин был рядом с Солженицыным, были и другие, а это ни много ни мало - около трёхсот человек на “шарашке” и свыше пяти тысячи заключённых в лагере Экибастуза. И если, предположим, Панин внезапно “ослеп”, ему обязательно подсказали бы: ты с кем дружишь? С лагерной “наседкой”?
Такие вещи в лагере не проходят.
Так что, по моему мнению, обвинения Солженицына в стукачестве не имеют под собой никакой почвы. И не за отказ ли от стукачества Солженицын был отправлен из "шарашки" в лагерь?
При этом я далёк от восторга как от творчества Солженицына (особенно его “Архипелага”), так и от его личности. Но человек таков, какой он есть, и другим уже не будет, пока он жив.
Да, Солженицын неоднозначен. На то он и Солженицын. Не всем он нравится, тем не менее, это был неординарный человек, и это следует признать независимо от того, как бы мы к нему ни относились.
Ссылка:
Анатолий Лемыш "Кто написал донос Солженицына? Операция Паук"
http://www.proza.ru/2008/12/08/320
Продолжение см.
http://www.proza.ru/2015/01/23/512