...Утку похоронили под старым кустом шиповника, отцветшим свое, опустившим листья до самой земли сухими скорчившимися гримасами. Зачем ее было хоронить здесь? – спросил бы самый мелкий, если только бы не смотрел в одну точку уже вторые сутки. А так, он все же был самым любобытным из всех, и это далекое пустое место могло бы быть поводом для ряда вопросов. У остальных же нет никаких сомнений нигде: ни в голове, ни в сердце, ни где-то рядом – в душе – это самое подходящее место для, погибшей в самое неподходящее время, короткой их спутницы жизни.
Несколько часов дети просто стояли, смотря на могилу, боясь отвести глаза и встретиться взглядами друг с другом, увидеть заплаканные лица, отекшие и усталые после долгих двухдневных рыданий, практически без остановки. Перерывы были только тогда, когда больше не было сил, ноги подкашивались, и тело само собой падало. Голова билась об пол, стол или землю. Обо что-нибудь твердое. Так было лучше, чем об подушку.
Наконец, солнце село и мальчики-девочки одним живым существом единовременно двинулись в сторону дома, не боясь больше, что кто-то увидит их руки по локоть в грязи или обтянутые кожей кости на месте лица. В такой темноте они не боялись даже смотреть друг на друга. Все еще аккуратно, исподлобья, бросая быстрые взгляды то на одного, то на другого с такой скоростью, что начинала кружиться голова. Многие падали, валились с ног, шепча что-то нечленораздельное, но все понимали их. Тела брали на руки и продолжали идти, пока те не приходили в себя. Так часто падали дети на протяжении всей дороги, но не было ни одной остановки. Падали все: и те, кто постарше, и младшие, кроме самого мелкого – тот молча шел всю дорогу туда и всю дорогу обратно, и только дома, гораздо ближе к утру, разразился рыданиями, плачем таким, какой остальные сдерживали в себе, скорбя по чуть-чуть.