Расставаясь, друзья договорились, что вечером продолжат общение дома у Меланхолика. Планировался междусобойчик со спиртными возлияниями. Было оговорено, что к 18 часам Дуброва заедет за Легопласом, по пути они захватят Перламутрова, а прочие раздолбаи (Колымага и Таймуразор) будут добираться своим ходом.
До вечера, в холерическом всплеске активности, Дуброва переделал кучу дел: залепил пластилином дверцу стремительно ржавеющего "Фиата", сходил на рынок за провизией для семейного стола, починил велосипед, вбил в стену квартиры несколько крайне необходимых гвоздей, отобедал с матерью, ведя беседу о прелестях столицы, полистал фотоальбом, прочитал некоторые из своих старых стихотворений, подметив, что новые почему-то не пишутся, выволок к мусорному контейнеру развалившуюся обувную полку.
В сумерки, когда часы высветили 17.30, он сел в авто и поехал, как было запланировано, к Легопласу. Расчётливость в обращении со временем особенно обострилась у него за годы проживания в Москве – там, чтобы сносно жить, приходилось дорожить каждой минутой.
Улицы в вечернее время светились люминесценцией и оранжевыми фонарями. В поле обзора то и дело попадали полотнища с яркими надписями, общий смысл которых был: "Празднуем! Счастливы жить в процветающей стране. Хорошеет наш город".
Настроение было овальное. На верхней точке пика – очень, на нижних краях округлости – так себе. Дуброва припарковался у знакомого дома и ненадолго впал в ностальгию, вглядываясь сквозь лобовое стекло в до боли знакомые очертания школы № 7.
Едва войдя в подъезд, он услышал наверху многоэтажного пролета гвалт, но не придал этому значения. Квартира Легопласа располагалось на четвёртом этаже. Навстречу, почти кубарем, скатились вниз по ступеням двое заметно обрюзгших пьянчуг. "Это не мужик, если от бормотухи падает!" – долетело, с перегаром, до Дубровы.
Дверь с табличкой "12" он открыл с предчувствием в груди чего-то нехорошего. И не зря опасался.
В квартире стоял невообразимый гам. В тесной прихожей всё было кубарем. Легоплас, запойно сопя, с раскинутыми руками валялся в ногах у порога. Груда одежды накрывала его слева. Падая, видимо, он вцепился в настенную вешалку – и сорвал ее с креплений. Растрепанная и застигнутая врасплох, металась на узком проходе между стен его жена.
Дуброва ступил внутрь и, прижимаясь, затворил за собой дверь. Свободного места в прихожей не осталось.
– И надо же, какое мне на всю жизнь горе – алкаш в мужья попался! – взвизгнула на истеричной ноте Лама.
– Принеси похмелиться, с-сучара, – просипел в ответ Легоплас.
Наклонившись, Лама влепила ему пощёчину.
– Когда же он успел? – пожав плечами, задумчиво произнес Дуброва.
– Была бы грязь, а свинья найдет!.. Притащили вот алкаши под дверь. Я открыла, а он и грохнулся, сволочь, с порога, как бревно – ещё и меня саму чуть не пришиб! – очертила хронологию событий Лама, постепенно распаляясь.
Потом, наверное, у неё произошел нервный срыв. Пнув супруга ногой, Лама бросилась в комнату, схватила за бока старый катушечный магнитофон "Союз", пытаясь этакую махину как-то подвинуть к выходу (около 20 кило весил), и срывающимся голосом заверещала:
– На хрен убирайся из хаты! И забери свой долбанный "бобинник"!
Чего уж тут было обсуждать? Комментарии излишни.
На улицу Дуброва вышел совершенно опустошенный, с чувством разочарования. На грязном боку его "Фиата" за время отсутствия кто-то успел написать пальцем "Дрочер".
Январь 2015, февраль 2021
(глава 5 из повести)
*компиляция к фото автора