– Барыня! – вдруг услышали женщины и тут же повернулись на голос, перед ними стоял Никифор. Чуть наклонившись вперёд, будто ожидая чего-то.
– Чего тебе? – спросила Анна Сергеевна.
– Иван Григорьевич приехать изволили. Доложить велели, – проговорил он, поглядывая на барыню, зная, что Анна Сергеевна хоть и добра душой, но очень уж строга. Не позволяла прислуге появляться без её веления, и не беспокоить её по пустякам. Одно было исключение – Иван Григорьевич. Указ она им дала, как только тот появится, немедленно докладывать. Боялись они и самого Ивана Григорьевича нрава крутого и нетерпящего непослушания.
– Так, что ж ты стоишь? – в волнении проговорила барыня, махнув платочком, указывая на дверь, – зови, голубчик, зови, – при этом поправляя и без того безупречно уложенные волосы.
«Лёгок на помине», – подумала она, смотря в ожидании на распахнутые двери. Никифор не успел и шагу ступить, как в ту же минуту появился Иван Григорьевич. Был он как всегда хмур и серьёзен. Шёл он быстро, уверенно, не сводя взгляда своего с хозяйки дома. В глазах его был потаённый огонёк, делавший его лицо более приветливым. Но при виде Глафиры Петровны этот самый огонёк моментально исчез.
Чувствовалось, что присутствие этой женщины его сильно раздражало. Произошла некая борьба, известная только ему и выйдя победителем из чувства раздражения. Снял шляпу и, отдав её Никифору, не глядя на того, проговорил, подходя быстрым шагом, к Анне Сергеевне:
– Простите дорогая, Анна Сергеевна, что без приглашения посмел побеспокоить в столь ранний час.
– Ну, что вы Иван Григорьевич, мы с вами об этом говорили, и не раз, что для вас двери моего дома открыты всегда! - проговорила она смущённо, протягивая ручку, подошедшему к ней мужчины, и наклонившегося для поцелуя.
– Здравствуйте, соседушка! – глядя в её глаза, сказал он и, с неохотой отпуская её белоснежную ручку, прошёл к Глафире Петровне.
– Вы, как всегда, Глафира Петровна, прекрасно выглядите! – поцеловав её руку, проговорил он.
– Спасибо, Иван Григорьевич! Вы очень любезны! – сухо проговорила та, глядя снизу на возвышающегося над ней мужчину, натянув масленую улыбку на лицо, забирая руку из его. Подумала: «Вот ведь каков, уж не молод. Кажись пятьдесят. А всё такой же. Хорош собой. Характер конечно,… грубоват бывает, »… – и вдруг услышала.
– Так не за что! – пробурчал он себе под нос, не заботясь о том, слышит ли его женщина или нет. Постукивая тростью, прошёл к креслу и, опустившись в него, вытянул ноги, ища взглядом, куда бы её пристроить. И в ту же минуту увидел перед собой Никифора раболепно наклонившегося, протягивающего руку за тростью.
– Тебе чего, Никифор?– грозно спросил он, глядя на того, и при этом поместил трость между ног, опёрся на неё рукой, – сколько можно говорить тебе, что трость ты не должен даже и думать брать! Иди!
– Никифор, ступай! Марфе передай, чтоб стол для чая накрыла в саду!– видя недовольство Ивана Григорьевича, поспешила она выпроводить слугу. – Не желаете ли чаю отпить?
– От чая, пожалуй, не откажусь, тем более во всей губернии не сыскать такого, как у вас, дорогая соседушка! – улыбнулся Иван Григорьевич. Лицо его преобразилось, стало в нем столько хорошего и солнечного, что Глафира Петровна, видя это, очень удивилась.
Глядя на свою приятельницу и на него, она думала: « Что здесь происходит? Всего несколько минут назад Анна сидела бледненькая, а тут стоило, Ивану Григорьевичу появиться румянцем щёки покрылись, вон как зарделись, улыбается. Глаз с него не сводит, да и он… Так здесь чувства!!»…
Продолжение следует…