Если утром будет дождь

               

               
               
  Куда вы, на ночь-то глядя? – Проводница высунула из окна вагона пухлую ладошку, проверяя,  не идет ли дождь. – Ведь припустится, а в гостинице местов сроду не бывает. Оставайтесь, а? Все одно – до утра в тупике торчать.
- Нет, сказал Игорь.
- А то бы чайкю попили, и я бы в другой вагон ушла. – С неуловимой скоморошинкой в голосе продолжала проводница.
- Благодарим, - сказала Вера.
Было бы предложено, девушка, - засмеялась проводница и подняла стекло.
- Новгород, - нараспев прочла Вера. – Но-ов-го-род.
В то лето их везде преследовал дождь.
Молоденький милиционер, сладко зевавший на скамейке у камер хранения, завидев подходившего к нему Игоря, смахнул зевок ладонью, вскочил, козырнул Вере:
- Где  ночевать? Очень просто. Лучше всего на другую сторону, в гостиницу «Волохов». А уж если там мест нет, тогда в кемпинг. Только там комарики, извиняющимся тоном добавил он, обращаясь только к Вере.
На привокзальной площади с нетерпимой после вокзального света темноте угадывались две кашалотовые туши «Икарусов». Один из автобусов начал пофыркивать, и Игорь поспешил к нему прямо по лужам.
В автобусе было темно, лишь приборы у водителя светили зеленым, каким-то кошачьим светом.
- Ты как хочешь, сказала Вера, - но если мест в гостинице не будет, я вернусь на вокзал в вагон. А ты как хочешь.
 - Меня зовут Маргарита, - вспомнил Игорь. – Ритой меня зовут. – Проводница глядела ему в глаза, и полные губы ее чуть приметно подрагивали, а поезд подпрыгивал и подпрыгивал на выходной стрелке какого-то разъезда перед Новгородом и тамбур уже, кажется, весь пропал запахом крепких кубинских сигарет.
Минут через десять езды, водитель – пожилой колобок в тугой кожанке- затормозил:
- Все. Вылазте, молодожены. Пройдете немного назад, потом на набережную, а там увидите. Тут недалече.
Не пересчитывая, сунул в карман мелочь, дизель рявкнул и автобус укатил.
И тут опять пошел дождь.
- Слышишь, хохотнул Игорь и ему тут же стал противен этот хохоток. – Он тоже назвал нас молодоженами?!
Ты считаешь, что мы похожи на молодоженов?
- Пойдем быстрее, Вера.
А до гостиницы, оказалось, действительно рукой подать. В вестибюле за деревянным барьером сидела дежурная с вязанием в руках.
 - Добрый вечер, - поздоровался Игорь, отирая рукой воду с лица.
- Здравствуйте, - неожиданно молодым для её лет голосом ответила дежурная. – Опять дождь? Будь он неладен. Третью неделю небо дырявится. Такая беда, такая беда – вся картошка погнила, говорят.
- Скажите, - Игорь улыбнулся как-то заискивающе ( весь этот месяц он ощущал у себя на губах заискивающую улыбку) – Скажите, у вас переночевать можно? Хотя бы тут, на креслах?
- Зачем на кресле? У нас места есть. Маняша! – позвала она кого-то. – Маняша, подь-ка сюда!
Из коридора слева вышла пучеглазая женщина неопределенных лет в крахмальном передничке поверх фирменного салатного платья.
- Надо бы, Маняша, ребят пристроить ночевать. Ишь, промокли…
- А, в двадцать седьмой. Немцы-то съехали.
- Паспорта давайте, дежурная отложила вязанье и стала перелистывать паспорта, которые дали ей Игорь и Вера.
- Хорошо людям, - выдохнула Маняша, усаживаясь в кресло, - медовый месяц…
- Вы хотите в один номер? – тихо спросила дежурная, долистав паспорта до нужной страницы и не найдя штампа. В один?
Она смотрела на Игоря и он увидел в глазах выражение добра и грусти одновременно.
- Но ведь это запрещено, кажется? – громко, из-за Игоревой спины спросила Вера.
- Дык, вы не женатые? – оживилась в кресле Маняша и потянулась с каким-то изуверским хрустом во всех суставах.
- Нельзя, со вздохом сказала дежурная.
- Конечно, конечно. Хо-хо, - и Игорь вновь содрогнулся от этого непроизвольного, неизвестно откуда берущегося хохотка, этакой смеси бодрости и неуверенности.
- Заполняйте анкетки, сказала дежурная Вере, а у Игоря спросила: - Вы надолго к нам?
- Если погода не исправится, завтра уедем.
- А может, дня три пробудем. Все-таки Новгород. – Вера опять, как на вокзале, произнесла это слово нараспев.
На четвертом этаже Маняша указала Игорю на пустую кровать у самой двери. В глубине номера посапывали неразличимые в темноте люди. Игорь разделся, кое-как расправил кровать, лег, закрыл глаза и тут же представил, как двумя этажами ниже Вера одна лежит на широкой кровати, которые обычно стоят в одноместных номерах. Лежит и засыпает, родинка темнеет на её щеке.
- Если эта хренота завтра не кончится, - подумал Игорь, - соберу манатки и уеду. Этот дождь, - добавил он вслух. – Этот дождь, язвило б его в душу!
Утром дождя не было. В незашторенное окно лупило солнце. Игорь вскочил с кровати, распахнул окно: по Волхову низовой ветер гнал волну, и казалось, будто тысячи рыб разом выставили из воды влажные, блестящие спины, а за рекой, за густо-красными стенами Детинца, чудом не задевая редкие, низкие облака, неслись в небе тугие купола Софии.
Через четверть часа Игорь постучал в дверь двадцать седьмого.
- Войдите.
- Доброе утро.
- Уже день. Горазд же ты спать.
В номере было сумрачно – перед самым окном рос клен.
- Будь любезен, съезди на вокзал, привези вещи.
(Они вечером оставили вещи в камере – автомате).
- Пойдем гулять и заскочим на вокзал.
 - Я хотела бы принять душ.
 - Ты завтракала?
- Да. Но местный буфет уже закрыт. Вот яблоко. Ты хочешь яблока?
 - Я хочу мяса.
- Ты сердишься на меня?
- Нет.
- Ну, правда, сердишься?
- Ты же знаешь…
- Да, - Вера отстраняющее выставила ладонь, - знаю.
Когда Игорь вернулся с вокзала, небо опять затянуло тучами и в номере стало совсем темно. Вера сидела у зеркала и смотрела на свое лицо. Игорь сел в кресло.
- Выйди пожалуйста, не открывая глаз от своего отражения сказала Вера. – Мне тут кое-что достать надо.
- Я подожду тебя в вестибюле.
- Ну что ты, милый! Это будет долго. Давай часа через  полтора у входа… у входа в Софийский собор. Решено!
Прошло два часа, потом еще сколько-то времени. Дождь то переставал, то припускался вновь. Стайка сухоньких англичанок, шмыгавших из музея в музей, то раскрывала, то вновь складывала зонтики, а Веры все не было.
 - …твою мать! – сказал Игорь какой-то англичанке, которая вертелась вокруг него с фотоаппаратом, явно желая ухватить в кадр и Софию и его русопятое, курносое лицо.
 - Вот ю сэей? – спросила старушка, поправляя очки, в дужку которых был вмонтирован слуховой аппарат.
И тут на белой дорожке, ведущей от памятника к собору, показалась Вера в оранжевом плащике.
- Игорешка! – еще издалека крикнула она. – Я иду! Не сердись.
Она подошла, привстала на цыпочки, и Игорь почувствовал её холодные губы на своих щеках.
 - Что ты поделывал? Женщин соблазнял? Сколько их было? Признавайся.
Она улыбалась, и в этот момент ему хотелось обнять её – пропади все пропадом – и губами нащупать жилочку на её виске, и слышать пульс этого, такого чужого сердца.
- Да, - сказал Игорь, - женщин было дьявольское количество.
Он, и правда, успел перекинуться парой дежурных взглядов с девушкой – экскурсоводом, бойко тараторившей по-английски.
Они ходили по соборам, устали, вышла на улицу. Дождь не прекращался. Игорь повернул налево и мимо звонницы пошел к воротам. Вера, чуть сзади, цокала каблуками по каменному бордюру дорожки. Они миновали сувенирный киоск, миновали арку и остановились. Зеленовато-коричневый Волхов был весь в белесых фонтанчиках от падающих капель.
Вера дернула Игоря за рукав:
- Пойдем же куда-нибудь.
Слева они увидели двухэтажный дом. Переступили порог. Где-то в комнатах разговаривали люди, но в коридоре, увешанном осводовскими плакатами, было пусто. Игорь достал из внутреннего кармана куртки отсыревшие-таки сигареты, и они закурили.
- Суздаль, - Вера начала загибать пальцы, - Владимир, Переяславль-Залесский, Ростов Великий, Псков, как ты куришь такую дрянь? Теперь Новгород…
- Как монисто нанизала.
- Ты все еще сердишься?
- Боже упаси! Смотри лучше, какое томное лицо у этого утопленника на плакате.
- В конце концов, я ведь не хвастаюсь, не пижоню… Или ты считаешь, что я езжу из пижонских соображений?
- Ты выглядишь сегодня великолепно, тебе к лицу скверная погода и твой оранжевый плащ.
- Дурачок, - засмеялась Вера. – Какой же ты у меня дурачок! Я люблю тебя.
Вера выбросила сигарету в лужицу у дверей, повернулась к Игорю, положила ему руки на плечи:
- Мне все – очень странные люди. Как канатоходцы. Не столько ходим, сколько пытаемся убедить окружающих, что нам не страшно.
Она смотрела при этом на воротник куртки. Игорю захотелось рвануть воротник, чтобы он не встревал в разговор.
Они молчали. Потом Игорь спросил:
- Ты не веришь мне?
- Ты сожжешь себе пальцы.
- О, черт! – выругался Игорь. Сигарета действительно догорела и уже стала припекать кожу.
Вера взяла руку Игоря и стала дуть на пальцы, дурашливо приговаривая:
- У собаки – боли, у кошки – боли, у мышки – боли, а у Игоря не боли. У тебя имя неудобное: Игорь тебя звать – как-то торжественно, почти князь получается. Игорек? – Не выговаривается почему-то. Я думала и надумала: буду звать тебя Ига.
- Татаро-монгольское, что ли?
- Что татаро-монгольское?
- Иго. Помнишь, в школе учили.
- Фу, я и не подумала.
- Вера! – сказал Игорь, и замолчал.
А Вера тут же отдернула руку и шагнула к выходу.
Они опять вышли под дождь и направились в Детинцу. Вера шла немного впереди, чуть наклонившись вперед, на ветер, придерживая ворот у горла. Игорь – чуть сзади. Мокрые брюки противно липли к коленям.
- Ты знаешь, - сказал он негромко, будто самому себе, - один мой друг – большой сторонник женской эмансипации, любит повторять, что женщину иногда надо бить по лицу. Для профилактики.
Вера остановилась; повернулась к Игорю, и засмеялась:
- Игоречек, мой дружочек! Это надо делать сразу, как только познакомишься, или не делать никогда. Но лучше всего, - она с дурашливо-заговорщицким видом взяла его за ухо, привстала на цыпочки, огляделась по сторонам и добавила шепотом. – Лучше всего – носить женщину на руках!
Хотя на следующую ночь ветер опять размахал тучи по углам горизонта, все-таки не верилось ни в слюдяную гладь Волхова, ни в лихорадочный блеск софийских куполов. И действительно, когда Игорь и Вера взошли на борт речного трамвайчика, отплывающего в сторону Ильменя  и Юрьева монастыря, с севера, вдоль по реке, опять понесся ветер, разламывая слюдяные блестки, и они переворачивались и тонули в темно-сером Волхове. К тому же, опять заморосило и заголосил радиорупор, укрепленный у капитанской рубки. Они спустились в каюту, но там было душно. И они вышли на крохотную палубу на самой корме катера и сели рядом на полукруглый деревянный диванчик. Игорь обнял Веру рукой, она положила ему голову на плечо, и со стороны могло показаться, что они молодожены.
- Ты знаешь, - сказал Игорь, - мне ночью пришла в голову любопытная мысля.
- Ну?
- Мы, в сущности, никогда истинно не видим лицо любимого человека.
- Старик, - в дверях каюты появился их единственный попутчик – волосатый, как Миклухо-Маклай, парень в джинсах, свитере и с походным мольбертом. – Старик, не найдется ли огонька?
- Бери, - протянул Игорь коробок. – Забирай себе.
- А ты?
- А я на спичечной фабрике работаю. Нам дают. На испытания.
- Хе! – ухмыльнулся парень, но спички взял и ушел.
- Так значит, ты решил, что я некрасивая?
- А тебя интересует мое мнение?
- Игорь, милый мой, хороший мой человек! Зачем я тебе? Ну, зачем?
- У попа была собака, поп ее любил…
- Ну, хорошо, мы этим же катером вернемся в город, пойдем ко мне в номер – днем это можно – и я буду твоей, отдамся тебе. Да?
- У меня в Москве есть девочка, - Игорь вздохнул и закатил глаза, - так мы с ней такие штучки в постели выделываем!
- Это ты врешь, - засмеялась Вера. Никого у тебя нет. Ты ведь однолюб. Однолюб, да?
- А на табачной, старик, ты, часом, не работаешь? – опять возник в дверях лохматый попутчик.
- Сгинь, я уважаю чужие тайны, но курить хочется. Три штуки, старик? А?
Игорь только махнул рукой.
- Боже мой, - сказала Вера, когда они остались опять одни. – Я тебя люблю. Ты это хотел от меня услышать? Я тебя люблю. – Она смотрела ему прямо в глаза, как не смотрела никогда за время их знакомства. – Я тебя люблю. Иго ты мое татаро-монгольское!
- Где же твое «но»? – спросил Игорь. Где оно?
- Семья, дети, диван-кровать…
- Не говори пошлости…
- Это не пошлость, а жизнь. Ведь ты хочешь, чтобы я родила тебе сына? Но мне сейчас, как никогда , нельзя терять форму.
- Гранд батман, батман тандю, - с утрированным прононсом сказал Игорь.
- Да, батман тандю. Уже семнадцать лет. Когда я начинала, мне было восемь лет, и у меня были две длинных косы. Через месяц я их отстригла сама – мешали. У тебя по другому. Ты с девяти до шести.
- Физики и лирики?
- И ты не совсем физик, да и я не такой уж и лирик, Игорешка. Так что давай, если хочешь, станем просто любовниками. А лучше всего – по-прежнему добрыми друзьями.
- Я никогда не буду тебе другом, потому что люблю тебя, дуру!
- Прекрасное признание! – расхохоталась Вера. – Но это дело поправимое. В крайнем случае, через пару лет, когда тебе это надоест, ты женишься и будешь мне звонить только по великим праздникам, или когда с женой поссоришься.
- Нет.
- Не спорь, пожалуйста! Это я знаю наверняка.
Катер, тем временем, уже подходил к Юрьеву монастырю. На пристани, избоченясь, стояла женщина в телогрейке и небесно-голубой пластиковой косынке поверх теплого клетчатого платка. Катер потерся бортом о шины, исполняющие роль кранцев, мотор буркнул и заглох. И сразу стало слышно, как на берегу самозабвенно, будто прибытие катера - бог весть какое событие, задыхались в брёхе два необыкновенно пегих пса…
Игорь дотронулся пальцами до Вериной щеки, потом всей ладонью до виска и дальше медленно до затылка. Потом закрыл глаза, склонился к ней, но не поцеловал, а скорее, угадал губами тепло ее виска.
- Что ты? – выдохнула Вера. – Все еще будет хорошо. У тебя обязательно все будет хорошо.
- Атправляитца-а! – сипло закричала женщина на берегу.
Громыхнул трап.
Игорь вскочил и кинулся наверх, к выходу. Катер уже начал пятиться от пристани. Игорь отворил дверцу и прыгнул на скользкие доски причала.
- Черт колготной! Куда тебя несет! – всплеснула руками женщина. Но Игорь ее не слушал. Он смотрел на катер. Вера, встав с сиденья, смотрела на него с какой-то, скорее гримасой, чем улыбкой на лице.
- А если бы в воду! – сипло драматическим шепотом приговаривала за спиной женщина.
- Мы еще увидимся, - зачем-то крикнул Игорь.
Но в этот момент катер прибавил обороты, и Вера ничего не могла услышать.
- В гостинице! В гостинице! – кричал Игорь, указывая рукой в сторону Новгорода.
Вера, видимо, поняла и кивнула головой. Потом она села на скамью и ее не стало видно.
- Что же ты, молодой человек, как козел скачешь? – женщина теребила Игоря за рукав куртки.
- Вы слыхали, мамаша, такое выражение: «Дурак и уши холодные»?
- А ты и есть дурак. Ишь, расскакался…
- Самый настоящий дурак, и уши у меня холодные. Хотите потрогать?
- Иди ты к лешему!..

Новогодней ночью Игорь зажег огоньки на елке, налил себе шампанского, сел в кресло, поставил телефон на колени, зажал трубку между плечом и ухом и, держа в левой руке бокал, пальцем правой набрал номер.
- Алло! – спросила Вера. – Да! Слушаю!


                1971