Письмо первое. На конверте, размеренный почерк, будто косой, но линиями настолько идеальными,
что их и не видно вовсе, ни линий, ни почерка. Лист нужно читать над пламенем свечи, он исписан
лимонным соком. Европейский индекс. Марки с Петербургской мостовой. Длинные пробелы между имён
отправителя и получателя. Язык русский.
"Дорогой Адам.
Я предоплатила Ваш будущий ответ на мой вопрос, полностью принимая во внимание Вашу чёртову
зависимость успеть абсолютно всюду. Мое дело extra-ординарное, и требует ответа, по возможности,
уже через неделю. То есть для Вас - немедленно.
Вы тайком проглотили хронометр с книжной полки отдела "к" из библиотеки, которая стала моим вторым
домом, пусть и черепахе Шекспира не располагает говорить о своем возрасте, установленном рамками
Бальзака, хотя Вы могли подозревать это, когда подкуп мерзавца, прикасавшегося моего панциря своей
заячьей щетиной, состоялся победным ревом матерных частушек в отделе британской литературы, как он,
обезумевший обеими головами, держа в лапках одну из них, прозрачную, густую, как горячий белый воск,
безграмотно бормочащую о гордости, доведшей его до комы, точно зная, как он мне ненавистен.
Лис Адам Вессон Смит, чёртов лжец! Приснилось ли мне это?!"
Внизу шрифт печатной машинки - Джульетта Ромуальдовна Фаго.
Письмо второе. Мятый конверт щедро обляпан маслянистыми формами сельди. Ее жирные пятна на свету
просвечивают черную кальковую бумагу, сложенную в три четверти. Одна из трех создаваемых одновременно
копий, представляющихся заглавием "Жора Кэрол-Литейный. Авантюристъ. Бывший парашютистъ."
"Жора - лихой парень, настоящий мужик, обожает шутку и сам глубоко весельчак, душа любой компании.
Но знай, я готов сделать все, чтобы вернуть голову. Или жить внутри Джульетты. Она сказала, что я приземленный. Адам? ".
Письмо третье (два идентичных даже до случайных вмятинок экземпляра). Искусно завернутая пополам
бархатно-коричневая бумага, почерк, достойно и настрого мерцающий чернилами даже будучи еще внутри
бордового конверта. Язык английский. С вкладышем-переводом, осыпанном блестками.
"Моя теория расширения суток до сорока восьми часов работает. Любителем изыска, друг. Мои вещи со мной.
То, что внутри меня - не даст никуда опоздать, оказав каждому из вас gyper-неотложную помощь. Ах да, но
по традиции у меня овсяная каша на завтрак.
p.s. На рождество всегда была индейка, я тут подумал - кроль сочнее. Или черепаший... хронограф?"
Все четыре письма объединили за монтажным столом клеем с ножницами, и тут оказалось, что каждый
получил своё по заслугам, произвольно поддавшись честному правилу взятия напрокат еще де жа вю, как просроченных минут.