Мы, штурмана плавбазы «Алексей Поздняков», стоящей уже несколько месяцев в порту Рига в ожидании выхода на ремонт за границу, даже не могли себе представить, какое испытание предстоит нам выдержать в скором времени! Жизнь наша текла неторопливо, от вахты к вахте, монотонность её изредка прерывалась проверками портовыми властями или нашими конторскими инспекторами. В эти дни мы слегка «вставали на уши», носились по многочисленным палубам и помещениям плавбазы, а потом (после окончания проверок) устраняли замечания, отмеченные в непременно составленных актах, постепенно успокаиваясь и приводя свои нервные клетки в обычное разгильдяйско-настороженное состояние.
Морозное февральское утро полыхало розовым солнцем на почти безоблачном небе и день обещал состояться безмятежным, хоть и ветренным, судя по морским приметам. Я вдыхал свежий воздух, стоя на крыле мостика и мечтая о морских просторах во-первых, и о собственной кооперативной квартире во-вторых.
Мои мечты прервал второй штурман Карпухин, возникший на крыле «аки тать в ночи»:
- Румянцев, беда! У нас новый капитан!
Ха! Новый капитан... Надо сказать, что за четыре месяца моей жизни на «Позднякове» как раз и сменилось ровно четыре капитана – по одному в месяц. В связи с этим сердце моё не ёкнуло, душа не провалилась в пятки и настроение совсем не испортилось:
- И что? Пережили разруху, переживём и изобилие! – мне показалось, что я сострил.
Вовка посмотрел на меня с сожалением, махнул рукой и пошёл в рубку заваривать кофе. Немного постояв, я присоединился к нему. Кофе пили молча.
Раздалось три звонка – так вахтенный матрос у трапа сообщал о прибытии на борт капитана. Карпухин поставил на столик недопитую чашку и тяжело вздохнул:
- Ладно, пошёл докладывать. Прости, если что не так! – наверное и ему показалось, что он сострил.
В тринадцать ноль-ноль было объявлено о сборе в капитанском салоне для всего штурманского состава. Очень некстати – сегодня как раз была моя очередь идти в «Стол заказов» за коньяком «Белый аист», шоколадкой и баночкой шпротного паштета. Да, да... В магазине такую роскошь купить в те времена было непросто, а вот заказать себе бутылочку в «Столе заказов» с обязательным условием – не менее трёх наименований за заказ и переплатить за всё по сравнению с магазинными ценами на полтора рубля больше – это был, наш, если хотите, штурманско-гусарский почерк. Ну в самом деле, не идти же на «малую землю» за пивом! Так мы называли «стекляшку» недалеко от проходной, где круглосуточно торговали полуразведённым пивом. На этой «малой земле» можно было залечь и на несколько дней, а такое залегание претило нашим романтическим натурам по определению. «Стол заказов» не требовал таких больших временных затрат, а обходился всего лишь одним часом с момента заказа – пришёл, например в двенадцать часов, сделал заказ, а через час продавщица снимает с витрины все три требуемых продукта. До сих пор не могу понять, зачем выдерживался этот часовой интервал? Для нагуливания аппетита, что ли?
В назначенное время мы, четверо штурманов, прибыли в салон капитана.
- 'аз'ешите п'едставиться – вновь назначенный капитан Гоз Михаил Ильич! – нам навстречу поднялся старичок небольшого роста в засаленном капитанском кителе, несвежей рубашке и таком же несвежем галстуке. Щёки его были покрыты красными склеротическими узелками, огромный унылый сизоватого оттенка нос навис над верхней губой, подчёркивая некрасивость лица. – Да, да, я буду с вами 'аботать, ве'нее, вы будете 'аботать под моим 'уководством, а я буду от вас т'ебовать полного и безусловного выполнения всех моих 'аспо'яжений и п'иказов!
Лично у меня засосало под ложечкой. Думаю, что у Карпухина тоже. Четвёртый штурман никак не проявил своих эмоций, лишний раз подтверждая невозмутимый характер титульной нации – Норис был чистым латышом. Ну, а старпом относился к разряду «железных» и его можно было прошибить только фугасом.
Почти два часа Михаил Ильич говорил о том, что надо делать и как надо делать. Мы сначала старательно внимали его словам, потом устали и второй час капитанского монолога протёк мимо наших ушей. Не знаю, о чём думали мои коллеги, но мои мысли были в далёком далеке от капитанского салона и витали они в районе «Стола заказов», который принимал заказы только до пятнадцати часов... Мне вдруг подумалось, что капитан не любит коньяк и уже поэтому он стал мне несимпатичен...
-....т'етьему штюйману! Эй, штюйман, ве'нитесь с небес на землю! – вдруг послышалось мне.
- Да, Михаил Ильич, я вас внимательно слушаю! – я изобразил на своём лице неподдельный интерес.
- Вы меня внимательно слушаете? Это я вас внимательно! – и без того красные щёки капитана стали вообще багровыми, он пронзил меня взглядом маленьких глаз из-под лохматых бровей, - Вы не ответили на т'и моих воп'оса!
- Три? – мне стало стыдно, - Повторите, пожалуйста, а то я тут задумался о получении квартиры. – я неловко попытался выйти из неудобной для меня ситуации.
Капитан вышел из-за стола, предъявив миру помятые брюки и растоптанные ботинки, которые казались размеров на пять больше требуемых. Я вскочил с дивана и встал по стойке смирно. Михаил Ильич подошёл ко мне и опять взбуровил меня своим неприятным взглядом:
- Я люблю коньяк, не несите нап'аслину! И «Стол заказов» поте'пит сегодня без вас. Садитесь, т'етий штюйман, и слушайте внимательно капитана, а не думайте вслух п'о коньяк и «малую землю»!
Опозоренный, я грохнулся на диван. А штурмана, гады, заржали. Даже Норис. А ведь славился своей титульной невозмутимостью!
И потекла наша жизнь партизанскими тропами, азартно и вдохновенно. Невозможно было на огромной плавбазе найти безопасную дорогу из носовой надстройки в кормовую – везде можно было напороться на капитана: на трапах, на рыбной фабрике, у провизионок, даже на улице «8 марта» - так мы называли коридор палубы по левому борту, где жил женский персонал плавбазы. Он был везде! Иногда думалось, что вместо одного Гоза нам прислали пять Гозманов – так его было много!
Миша Гоз – так мы называли его между собой. Не «Миша», не «Гоз» и не «Гозман»! Он приезжал на судно ровно к восьми, принимал доклад вахтенного штурмана о происшествиях, потрясших плавбазу за время его отсутствия, и через час уходил неспешным шагом в Управление на диспетчерское совещание. Возвращался к одиннадцати и до семнадцати часов проявлял своё присутствие во всех уголках огромной плавучей фабрики.
Михаила Ильича всегда можно было увидеть в одной и той же позе – с руками, скрещёнными на груди, и стоящим по-чаплински в своих огромных старых ботинках. Завидев штурмана он, не разнимая скрещённых рук, указывал пальцем на расположенные поблизости клапан или схему и спрашивал:
- Штюйман, это что?
Миша Гоз был терпелив и мы очень скоро это поняли, поэтому, даже не зная назначения того или иного клапана или участка трубопровода, мы начинали докладывать долго, путано и не по делу. Он никогда не перебивал, давая нам возможность упасть на самое дно пропасти по имени «морская серость». Часто, пытаясь выпутаться из позорной ситуации, мы сами находили в конце концов правильный ответ и Миша отпускал штурмана с миром. Но стоило только штурману сказать «не знаю», как капитанское лицо внезапно освещалось ехидно-радостной улыбкой и всё, штурману хана! Капитан брал его под руку и вёл в судовое бюро, где на полках плотными рядами стояли папки с судовыми документами, изучать чертежи, схемы. Были дни, когда Миша уезжал домой чуть ли не на последнем автобусе, убедившись, что до его очередной жертвы дошёл смысл его вопроса и что теперь этот несчастный понял, как работает система паротушения и чем фок-мачта отличается от главного двигателя.
Он был нашим кошмаром! Мы даже отработали систему оповещения, чтобы знать, где в данную историческую минуту находится Гозман и как его обойти так, чтобы он нас не заметил. В эту систему были вовлечены штурмана, матросы и даже машинная команда! И тем не менее, чуть ли не каждый второй день кто-нибудь из нас зависал на гозмановском крючке и уже даже думать не смел о коньяке, а лишь только о том, как обойтись малой кровью и сорваться с крючка хотя бы через час-полтора!
Однажды он спросил у Карпухина – чем торговая марка отличается от грузовой. Вовка ответил неправильно. Вызванный из каюты в своё свободное время я – тоже неправильно! А Норис вообще сказал, что торговая марка – это нашивка на джинсах! Ну что с него взять?
На нашей плавбазе польской постройки на борту была нанесена только грузовая марка – символ, указывающий, на сколько можно загружать безопасно судно, чтобы оно не потеряло плавучесть.
В порту у противоположного причала стояла плавбаза «Трудовая слава» немецкой постройки и у неё на борту в дополнение к грузовой была нанесена и торговая марка.
Михаил Ильич собрал всех штурманов:
- Штюймана, послушайте ста'ого ев'ея! Мы сейчас пойдём на «Т'удовую славу» и п'оясним этот воп'ос!
На мачте «Трудовой славы» я разглядел флаг «Papa», который означал, что всему экипажу необходимо находиться на борту, так как судно выходит в море! Это был наш шанс и я поспешил им воспользоваться:
- Михаил Ильич! Они в море сегодня выходят, там уже, наверное, погранцы вовсю работают!
Гоз посмотрел на меня с явным сожалением:
- Пог'анцы, гово'ите? А вот мы сейчас пойдём и угово'им их немного отдохнуть! Это ведь т'агедия, что т'и штюймана не узнают азов комме'ции!
Побрели...
Пограничники ещё не начали работать и Миша повёл нас прямиком в каюту капитана. Эдгар Янович Укис, капитан-директор плавбазы, разрывался между комиссиями из Латрыбпрома и из нашей конторы.
Мы робко остановились в дверях.
- П'ивет всем! – потряс воздух Михаил Ильич, - Эдга', ото'вись на па'у минут от безделия! Мы тут вот п'ишли со штюйманами твою документацию по то'говой ма'ке полистать, дай нам папку и стол, а то на полу мне, ста'ому ев'ею, неспод'учно!
В каюте наступила гробовая тишина. Потом послышался голос с латышским акцентом, который принадлежал Укису:
- Михал Ильич, прст! Ты вообще опрст?! Видишь, у меня минутки нет воды попить, а ты тут своих архаровцев приволок. Иди к себе на «Поздняков», ёпрст, и их уводи, абвгд!!!
Михаил Ильич обиделся. Он вообще не любил нецензурных выражений. Помолчав несколько мгновений он тяжело вздохнул:
- Ладно, мы пойдём. Только имей в виду, Эдга', ты только что т'ёх человек лишил необходимых знаний. Даже не знаю, Эдга', как ты после этого жить будешь? – и ещё через несколько мгновений, - так как ты жить будешь, Эдга' Янович, а?
В каюте послышался смешок. Потом ещё один. Потом сплошной хохот. Мы тихонько похихикивали, а Миша стоял в дверях в своей излюбленной чаплинской позе, скромно потупив глаза и горестно вздыхая.
- Эдгар Янович, да дай ты им эту папку, а мы минут десять на мостике перекурим! Гозман всё-равно не отцепится, я его сто два года знаю!- главный капитан Латрыбпрома махнул рукой, приглашая всех посторонних выйти из каюты.
Мы очень быстро разобрались в различиях между злополучными марками и собрались уходить.
- Ребята! Михал Ильич! – вдруг взмолился Укис, - Посидите у меня ещё немного, чайку попейте, а я хоть немного отдышусь на вас глядя!
- Чайку? – обрадовался Миша, - это п'ек'асно! А то мои штюймана за коньяком уже вкус чая позабыли! У тебя, как всегда, г'узинский байховый пе'вый со'т? – он лукаво посмотрел на капитана.
- Цейлонский! С лимоном! – потряс Эдгар Янович небольшой коробочкой, - и спасибо, что пришли!
В конце марта раздалось три звонка и я, как вахтенный штурман, встретил у трапа...вновь назначенного капитана.
Ура! Душа пела! Кончились наши мучения! Кончились наши партизанские перебежки и постоянная конспирация. «Стол заказов» опять вернул в наш рацион жидких напитков «Белого аиста». А Норис даже не побрезговал «малой землёй» и был доставлен нами на судно только сутки спустя после его схода на берег.
Мы были рады, но...
Но из нашей жизни ушло что-то необъяснимо интересное, ушла какая-то постоянная интрига. За месяц пребывания Миши Гоза на нашей плавбазе мы узнали так много нового и необходимого каждому из нас в нашей морской практике, что это трудно переоценить даже сейчас, почти сорок лет спустя.
В скором времени Мишу с почётом проводили на пенсию и его след затерялся в суматохе нашей безалаберной морской жизни.
А я до сих пор помню его стоящим в чаплинской позе со скрещёнными на груди руками, неряшливо одетым, в безразмерно огромных потрёпанных ботинках. Так и вижу, как его палец указывает на какой-то агрегат на рыбной фабрике и слышу его вопрос:
- Штюйман, это что?
19.01.2015
Переход Эгерсунд - Тромсё