Пиршество Советского студента2
Перед ним стояли две девушки. Одна повыше, черненькая, другая пониже, беленькая. Совсем молоденькие девчушки, вчерашние еще школьницы, наверное, бывшие абитуриентки.
-- Ой, простите, пожалуйста, - пискнула одна из них, - вы, случайно, не студент?
-- Студент и, пожалуй, не совсем случайно, - с намеренно серьезным видом, сухо, строго ответил им Андрей. Ему не хотелось сейчас никого видеть, его сейчас в качестве партнера по столу устраивал лишь он сам.
Девчата смутились, сникли, «заизвинялись» и поспешили было ретироваться, но Андрей вдруг широко, открыто улыбнулся. Ему стало стыдно за испуг девчат. И чего это он начал вдруг перед ними выпендриваться, корячиться. Ведь он никогда не любил унижать людей, он всегда был открыт для любого общения. И он с улыбкой, доверительно спросил:
-- В чем проблемы, девочки?
Черненькая девочка, скуластенькая, круглолицая, с небольшим, чуточку вздернутым носиком и слегка приподнятой верхней губой, открывающей ряд мелких, острых, как у хищного зверька зубов и раскосыми монгольского типа глазами, испуганно глядя на Андрея, нерешительно запинаясь, проговорила:
-- Да-а... Мы-ы... хотели спросить...
Но ее перебила беленькая, вызывающе дернув головой с длинной, до пояса, пшеничного цвета косой, и решительно поджав крупные, полные, как бы даже вывернутые вперед губы:
-- Мы хотели попросить у вас сковородку. Мы живем сейчас вот этой комнате, - она показала пальцем на комнату, находящуюся на противоположной от Андрея стороне коридора, и продолжила также четко, решительно и напористо; - Мы бывшие абитуриентки. Поступили на первый курс. Домой нам ехать не требуется. Ждем начала учебного года.
Андрей обескураживающе развел руками:
-- Девочки, вы уж извините меня за невольное не гостеприимство. Я просто-напросто задумался. Хотя я сегодня вроде бы уже приехал в свою «Альма-матер», но мыслями я еще не здесь...
Он открыл дверь комнаты и сделал шаг в сторону, шутливо наклонившись и дружеским жестом правой руки приглашая к себе девчат:
-- Заходите, девочки. А зовут меня Андреем. Я студент уже четвертого курса. Совсем старый по сравнению с вами
Девчата зашли в комнату, стали около стола, с нескрываемым любопытством оглядывая все вокруг.
Андрей усмехнулся и притворно испуганно воскликнул:
-- Ой, девочки, я и забыл, что у меня здесь жуткий беспорядок! Прямо черт те что и с боку бантик! Не обращайте, пожалуйста, внимания, я же только что с колес... И немножко расслабился по этому поводу!
Беленькая девочка, как видно, более смелая и решительная из них двоих, сразу ответила:
-- Да ничего страшного, бывает. У нас в комнате тоже не слишком-то аккуратно, хотя и живут одни девчата. Вот нас двое, Валя, - она показала рукой на черненькую, - и я, Аня. Мы обе из далека. Валя из Томска, а я из Актюбинска. Обе только что школу закончили. И обе медалистки. Золотые медали у нас у обеих.
-- Ого-го-о! - рассмеялся Андрей, - Ну и компания у нас подобралась! Просто тихий ужас, если учесть, что и у меня когда-то была медаль И тоже золотая!
Они рассмеялись. Андрей распахнул дверцу шкафа, где у них в комнате хранилась посуда и различный «хозинвентарь». Девочки взяли две сковородки, большую и маленькую, и небольшую кастрюльку для тушения мяса и стаканы.
-- По какому случаю сабантуй? - спросил Андрей.
-- День рождения у нас, у Вали, - опять ответила беленькая. Ее черненькая подружка больше молчала и только иногда лишь согласно кивала головой, будто постоянно поддакивая своей более бойкой и смелой в общении напарнице, - Вечером мы небольшой кампанией собираемся отметить. Три девочки и один парень. Если вы не возражаете, мы вас тоже к себе приглашаем. Часиков в восемь вечера. Хорошо?
Андрей согласился. Жизнь никак не давала ему скучать.
Вечером Андрей сидел в комнате у девчат. Принес он с собой бутылку водки и бутылку шампанского, а также небольшой букет цветов для именинницы.
Стол был сервирован простенько, без затей, но с большим старанием. Не студенческий еще, но уже и не домашний. Были здесь и салат и винегрет, и картошка жаренная, и мясо, и селедка, и, конечно же, вкуснейшая московская колбаса, и сыр, и напоследок даже торт с чаем.
Девочки постарались на славу, от всей души. Им было все внове, все впервые, все интересно и они по-настоящему веселились. Андрей повидал этих вечеринок бесчисленное множество и их сценарии ему были знакомы до мельчайших подробностей, поэтому на все происходящее вокруг он смотрел немного свысока и как бы со стороны. Не участником он себя чувствовал, а зрителем, хотя находился в самом центре внимания всей компании. И Андрей решил не обманывать ожидания, не ударить в грязь лицом и показать товар лицам.
И он показал. И не мог не отметить, что ему приятно ощущать на себе восхищенные взгляды этих, пусть еще и совсем юнцов, приятно чувствовать себя в центре внимания, приятно сознавать, что каждое сказанное тобой слово здесь ловят, затаив дыхание, с открытыми, буквально, ртами.
Андрей много рассказывал им об особенностях работы геологов в Сибирской тайге и в лесах Европейской части Союза, в скалистых горах Кавказа и в горячих, известковых плоскогорьях центрального Крыма приводил множество забавных случаев из жизни геологов в полевых экспедициях, о долгих сидениях у костра с кружкой горячего чая в руках, о бесконечных задушевных разговорах под треск горящих сучьев и о песнях под гитару у того же костра, бодрых, задорных, искрящихся весельем и радостью, а также грустных, печальных, полных тоски и глубоко запрятанных, с трудом сдерживаемых слез.
А потом пришла очередь и гитары. Разве может быть студенческая вечеринка без гитары? Конечно же нет! Тем более, если студенты – будущие геологи. Андрей сходил за своей гитарой, сел на койку, опершись левым локтем о колено и тронул аккорды, пробежав пальцами пару раз сверху вниз, затем снизу вверх, пробуя звуки на слух. Подправил чуточку одну струну, другую, третью, вдохнул в себя воздух, глубоко, глубоко, полной грудью, как перед прыжком и воду, затем резко выдохнул его и, окинув быстрым взглядом разом притихшую компанию, начал свою любимую песню, начал медленно, негромко, задушевно, мягко и хрипловато:
-- Если я заболею, к врачам обращаться не стану.
Следующую строку пропел уже громко, высоко и протяжно:
-- Обращусь я к друзьям...
И закончил ее также громко, но уже нараспев, высоко и протяжно, с неким, чуть ли не цыганским надрывом, всхлип:
-- Не сочтите, что это в бреду-у-у...
И тут же, резке оборвав, опять тихо, низко, с печальной, тоскливой дрожью в голосе:
-- Подстелите мне степь , занавесьте мне окна туманом, в изголовье повесьте упавшую с неба звезду...
А закончил последнюю строчку куплета долгим, протяжным звуком, похожим на завывание ветра в поле. И тут же вдруг резко оборвал песню, он ударил по струнам всей пятерней, взвинтил ритм, увеличил громкость и повторил весь куплет еще раз в быстром, энергичном ритме. Затем опять тихо, проникновенно, мягко начал следующий куплет песни…
У Андрея была своя манера исполнения студенческих песен, довольно сильно отличавшаяся от обычного их кострового пения под гитару, больше похожего на стихотворный речитатив, поддержанный гитарными аккордами. Андрей же пытался петь, но, не обладая сильным голосом, не вытягивая высоких нот и не выдерживая длительного голосового напряжения, он старался комбинировать, варьируя то голосом, то ритмом, то интонацией, внося в сложившуюся студенческую манеру пения романсовую задушевность и цыганскую напевность, чередуя их с обычным аккордовым речитативом.
И как бы там оно ни было, но получалось у Андрея довольно неплохо. Андрею таким нехитрым способом удавалось максимально использовать невысокие вокальные возможности своего голоса. И слушатели обычно оставались довольны. Ну, а про сегодняшних и говорить ничего не приходилось, они были просто в восторге от Андрея и не пытались даже скрывать своего восхищения. Андрей очаровал их всех четверых.
Но надо отметить, что Андрей был действительно в ударе. Ему нравилось быть в центре внимания этих трех наивных, простеньких девчушек, ласкало мужское самолюбие восторг в их глазах и он на мгновение вновь почувствовал себя молодым и желанным, красивым и необходимым кому-то, у него вновь появился вкус к жизни. И он еще более подогревал его не только спиртным, но и своими песнями. А пел он в этот вечер много, одну за другой вынимая их из закутков своей памяти, и сам же удивлялся их неиссякаемому потоку.
Следующей песней он исполнил одну из самых своих любимых и невероятно популярную среди геологов песню, нежную задушевную, очень лирическую и романтически песню Городницкого о любви бродяги-геолога к своей далекой девушке:
Тихо по веткам стучит листопад,
Сучья трещат на огне,
В эти часы, когда все уже спят,
Ты вспоминаешься мне.
Неба далекого просинь,
Редкие письма домой.
В мире задумчивых сосен
Быстро сменяется осень,
Долгой полярной зимой.
Снег, снег, снег, снег,
Снег над палаткой кружится,
Вот и окончился наш короткий ночлег.
Снег, снег, снег, снег,
Милая, что тебе сниться—
По берегам замерзающих рек
Снег, снег, снег, снег…
………………………………………
Была также здесь и строгая, сурово сдержанная, буквально пропитанная горьковатым дымом костра песня «Я смотрю на костер догорающий». Ее и петь-то необходимо хриплым, будто навеки простуженным в тайге голосом:
Я смотрю на костер догорающий,
Гаснет розовый отблеск костра,
После трудного дня спят товарищи,
Почему среди них нет тебя?
Где сейчас ты по свету скитаешься
С котелком, с рюкзаком за спиной,
И в какую сторонку заброшена
Ты бродячею нашей судьбой?
…………………………………
И конечно же незабвенный Окуджава с его «Ленькой Королевым», «Последним троллейбусом» и «Смоленской дорогой». Особенно нравилась Андрею «Смоленская дорога». В ней звучала какая-то сверхвысокая мудрость, проникнутая тихой и светлой печалью, от которой становилось хорошо, сладко и тепло на душе:
На Смоленской дороге леса, леса, леса,
Над Смоленской дорогой столбы гудят, гудят,
На дорогу Смоленскую, как твои глаза,
Две хрустальных звезды, две моих судьбы, глядят.
Над Смоленской дорогой метель метет, метет,
Все нас гонят куда-то дела, дела, дела,
Понадежнее было бы рук твоих тепло,
Но посмотришь вокруг снега, снега, снега.
На Смоленской дороге леса, леса, леса,
Над Смоленской дорогой столбы гудят, гудят,
На дорогу Смоленскую, как твои глаза,
Две хрустальных звезды голубых глядят, глядят…
Ну и как же, сидя за студенческим столом, можно было обойтись без этой родной, искрометной, брызжущей веселием и неиссякаемой энергией студенческой застольной? Конечно же невозможно!. И Андрей грянул во всю мощь своего голоса:
По чарочке, по маленькой,
Налей, налей, налей.
По чарочке, по маленькой,
Чем поют лошадей.
А я – не пью! Врешь - пьешь!
Ей богу нет! А бога – нет!
Так наливай студент студентке,
Студентки тоже пьют вино-о-о,
Вино, вино, вино, вино,
Оно на радость нам дано!
Потом он начал новую, недавно услышанную им песню. Начал петь негром ко, как бы для себя, задумчиво и протяжно:
Сырая тяжесть в сапогах,
Роса на карабине...
Следующую строчку вытянул чуть "погромче", с нажимом, четко, ритмично и сильно:
Кругом тайга, одна тайга
И мы - посередине...
А второй куплет уже более громко и решительнее
Письма не жди, письма не жди,
Дороги опустели...
Идут дожди, одни дожди
Четвертую неделю,
В таком же ритме и также громко, четко он начал и третий куплет, но закончил его, как и всю песню, тихо, печально и протяжно - на самом выдохе:
И десять лет, и двадцать лет,
И нет конца и края...
Олений след, медвежий след
Вдоль берега петляет
Сырая тяжесть в сапогах,
Роса на карабине...
Кругом тайга, одна тайга
И мы - посередине...
Когда смолк последний аккорд гитары, в комнате установилась мертвая тишина. Потом чей-то девичий голос восторженно прошептал:
-- Здо-о-ро-о-во-о..!
Андрей набрал полную грудь воздуха, улыбнулся хитровато и, резко бросив руку на струны, проделал какой-то немыслимо заковыристый; музыкальный пассаж. Его научил этому фокусу прошлым летом один геолог из Бахчисарая, когда Андрей там работал на геологической практике. И Андрей применял его именно для того, чтобы поразить слушателей и заострить на себе их внимание. Дешевый, в общем-то, прием, но срабатывал всегда преотлично. И здесь сразу же, практически без паузы, резко оборвав звучание струн, Андрей перешел на быстрые аккорды новой песни и начал быстро, весело и в то же время напевно:
От Махачкалы до Баку
Волны плавают на боку
И, качаясь, бегут валы
От Баку до Махачкалы.
Затем Андрей спел небезызвестного и очень популярного в студенческой среде «Желтого цыпленка»:
Когда зимний вечер уснет тихим сном,
Сосульками ветер гремит за окном,
Луна потихоньку из снега встает
И желтым цыпленком по небу плывет
Из окон струиться сиреневый свет,
На хвою ложится серебренный снег,
И словно снежинки в ночной тишине
Волшебные сны прилетают ко мне.
Песню эту девчата знали и охотно подпевал за Андреем. Он понял, что публика Воронежская приняла его, И тогда он решил спеть свою любимую грустную, прегрустную, но такую волнующе притягательную песню русских эмигрантов «Над Канадой, над Канадой»:
Над Канадой, над Канадой
Солнце низкое в зарницах,
Мне давно уснуть бы надо,
Только что-то мне не спится.
Над Канадой небо сине,
Меж берез дожди косые...
Хоть похоже на Россию,
Только все же не Россия
Потом еще одну из своего постоянного репертуара, которая тоже ему очень нравилась своей задушевной лиричностью:
Как море вокруг - дома
И ветер свежий и свежий,
Плывут по Москве дома,
Подняв паруса этажей
Зима, зима, каравеллы дома
Уходят в снежный туман,
На каком, на каком,
на каком из них ты,
Мой курносый капитан...
А закончил Андрей свой импровизированный концерт песней вечного бродяги, написанной его хорошим знакомым Пясецким Сергеем, студентом биологом МГУ, с которым они как-то познакомились на одном из самодеятельных фестивалей студенческой песни и с тех пор поддерживали между собой дружеские отношения:
Если тебя женщина бросит - забудь,
Что верил в ее постоянство,
В другую влюбись или трогайся в путь,
Котомку на плечи - и странствуй.
Увидишь ты даль голубую озер,
Увидишь проселки и рощи,
И вздрогнешь, окинувши взглядом простор,
И дело покажется проще.
И взгляд ее черных, дурманящих глаз
Уйдет в никуда – в неизвестность,
Лишь только вдохнешь этот воздух хоть раз
И снова споешь свою песню… …………………………………………………
Закончив петь, Андрей встал, налил себе стакан водки, выпил его залпом, не поморщившись и не закусывая, затем распрощался со всеми и ушел. К себе в комнату. Хватит, на этом он свою развлекательно-просветительскую миссию закончил. Пора и на покой...
Он снял с себя рубашку, брюки, надел спортивный костюм-трико «х/б», лег на койку и закурил. Потолок медленно кружил где-то высоко над ним, а кровать, слегка покачиваясь, плыла по длинным пологим волнам, то вниз, то вверх, то вверх, то вниз, а то и совсем заваливалась неожиданно вбок. И Андрей понял, что этот последний стакан ему как раз пить-то было и не надо. Как всегда, последний стакан - это лишний стакан, от него всегда одни лишь неприятности. Хорошо хоть, что он у себя дома, в своей комнате, и что он один, не перед кем завтра будет стыдиться, краснеть.
В этот момент в дверь к нему постучали. Андрей чертыхнулся про себя, встал, открыл дверь. Перед ним стояла Валя, напряженная и решительная, глядя на него выжидающим взглядом своих хмельных и жаждущих глаз.
-- Господи-и! – подумал озадаченно Андрей, - Только этого мне сейчас как раз и не хватает! И чего они ко мне лезут!? Я же там ни с кем и не заигрывал даже, намека никакого не давал...
Подумал Андрей так, а вслух сказал совершенно другое:
-- Валя? Заходи... Что случилось?
Она зашла в комнату. Андрей закрыл дверь и пододвинул к ней стул, который получше.
Она села, положив ногу на ногу, отчего подол ее платьица-колокола высоко задрался, обнажив до самых трусиков ее бедра. Она пыталась держаться непринужденно и свободно, однако не могла скрыть своего волнения. Щеки ее лица несмотря на выпитое спиртное были бледны и она, не замечая того, постоянно покусывала свои и так ярко красные губы. Она попыталась небрежно улыбнуться, но улыбка получилась вынужденной и несколько кривоватой, неестественной:
-- Да вот хотела, Андрюш, перед сном покурить. А у нас ни у кого уже ничего не осталось...
-- И чего это все женщины меня зовут Андрюшей? – подумал Андрей, -- Другого имени нельзя что ли придумать?
Он достал сигарету, подал Вале и чиркнул спичкой. Она жадно, глубоко затянулась и тут же закашлялась.
-- Господи-и! Девчонка же еще сопливая, - опять подумал Анд- Андрей, -- И чего ищет приключения на свою шею?
Однако хмель кружила в его голове основательно и он был молодым, здоровым парнем. И он не мог не отметить красивой линии ее ног, бедер и два маленьких, остреньких холмика ее молодых грудей. Он встал подошел к девушке, вынул из ее рта сигарету и швырнул ее на пол. Затем нагнулся к ней и, подняв на руки, понес к кровати. Она, жалобно всхлипнув, обняла его шею руками и уткнулась разом запылавшим лицом в его грудь.
А потом произошло то, что и должно было произойти, когда молодая, красивая, подогретая вином девушка приходит поздно ночью в комнату молодого, одинокого и тоже не слишком-то трезвого парня. Приходит, очарованная его обаянием, мужественностью, романтикой его рассказов и песен. И не важно, что она при этом говорит, под каким выдуманным предлогом она приходит. Ясно одно - она пришла к понравившемуся ей парню, поддавшись зову сердца. И надо было быть круглым идиотом, чтобы не понять момента, не воспользоваться обстоятельствами и не взять предложенное. Андрей так и сделал. Он принял предложение и охотно поддался зову мгновенно вскипевшей крови.
И почти полночи Андрей яростно, с каким-то даже неистовым ожесточением, тискал и ласкал тонкое, гибкое и хрупкое, но такое податливое и послушное под его напором, под его руками мягкое девичье тело. Она стонала, кричала и плакала в его объятиях, чутко реагируя на каждое движение, на каждый импульс его тела, мгновенно угадывая его не обузданные, подогретые вином и долгим воздержанием желания, отвечая на каждую его ласку с удвоенным жаром и неиссякаемой энергией. А потом они оба заснули, взмокшие, усталые, измученные, но довольные и счастливые.
PS Где-то через год с небольшим, на Октябрьские Праздники они сыграли студенческую свадьбу в красном уголке своего общежития. Они и сейчас вместе. У них два сына и дочь. И шестеро внуков. Живут в Новосибирске и считают себя по настоящему счастливыми.