На следующий день ровно в пять они зашли в квартиру Тимура. Тот встретил их в огромном холле. Рядом светловолосая девушка. Вся в «джинсе» и золотых побрякушках. Сама Рита оделась просто. Черная юбка чуть ниже колена, темно- серая кофточка, высокие сапоги, черная каракулевая шубка и белоснежный оренбургский платок. Тимур выглядел так, как она и предполагала. Черноглазый брюнет среднего роста с выпуклыми глазами и крючковатым носом.
- Тимур,- представился он,- Можно Тамерлан. А для своих – Тим. А это Женя. Подруга Тимура. Помнишь у Гайдара?
Рита сейчас все позабыла, но на всякий случай кивнула. Зайцев помог ей снять сапоги. Она справилась бы и без него, но он упрямо опустился на палас в прихожей на глазах у брата и его подружки. Рита уступила. Тимур увел «свою команду» в комнату, дабы не смущать гостей. Сашка от чувств поцеловал ее сапог. Она заметила и не знала как реагировать. А он уже надевал ей на ноги домашние тапки. Розовые с белым мехом. Наконец, он поднялся с пола. Глаза сияли от счастья.
«Сталинка» поразила. Высоченные потолки, огромные комнаты. Туалет и ванная не мозолят глаза. Запрятаны в дальние закоулки. Обстановка соответствовала. Современная мебель из красного дерева под старину. Высокие буфеты и шкафы с резными дверками и дымчатым стеклом, похожим на хрусталь. А ковры? Ноги тонут в высоком мягком ворсе. А диван вдруг так послушно обнял ее попу, и спинка обволокла плечи.
На большой красивой тумбе возвышался телевизор «Грюндик». Рядом какой-то неведомый аппарат, напоминающий большой магнитофон.
- Это видеомагнитофон «Спектр 203»,- пояснил Зайцев со знанием дела.
- Начнем,- сказал Тимур и нажал на клавишу аппарата,- Рита, ты не обращай на нас внимание. Мы этот фильм уже видели, поэтому уйдем в другую комнату, чтобы тебе не мешать.
Фильм поразил сразу. Если бы она смотрела это в обычной квартире, эффект был бы смазан. Роскошь Тимуровских хором делала ее участницей происходящего на экране. К тому же Зайцев держал слово. Ушел вместе с Тимуром и появился только тогда, когда фильм прервался.
- Фильм идет два часа, а кассета на сорок пять минут,- как бы извиняясь, сообщил Тимур,- Ща вторую поставлю. Подожди секунду. Тебе фильм -то нравится?
- Очень,- призналась Рита.
- У меня еще много чего есть. Мой дом для тебя открыт…. Нет, ну естественно вместе с Сашкой… Он мой брат и друг.
Началась вторая часть. Тимур исчез, а потом появилась вся троица. Тимур бесшумно подкатил стеклянный столик на колесиках. Рита увидела бокалы разного размера и несколько диковинных бутылок с яркими этикетками.
- Я не буду пить,- она нервничала и слова прогремели как выстрел, а выразительный взгляд ударил по Зайцеву. Тот сконфуженно улыбнулся и покосился на брата.
- А мы тебе и не нальем,- засмеялся тот.
Ребята выпили, и Женька с ними. В нос ударил странный чуть знакомый аромат. Рита сморщила носик.
- Это что?
- Виски,- Тимур прищелкнул языком,- Восхитительная вещь, я тебе скажу. Но на любителя. Потому тебе не предлагаю. Попробуй это.
Он плеснул в бокал грамм пятьдесят из большой бутыли с надписью «Martini» и протянул Рите.
- Что это?
- Мартини.
Она пригубила чуть-чуть, облизнула губы и допила.
- Ну как?- спросил Тимур.
- Вкусно. Я что-то пробовала похожее когда-то.
- Наверняка, вермут,- вмешался Зайцев,- Мартини – это тот же вермут. Итальянский. Только вкус более мягкий. Не так полынью отдает. А вот это «Чинзано». Попробуй.
Он плеснул в бокал из другой бутылки. Рита пригубила. Тоже «Вермут», но чуточку другой.
- Это «Чинзано»,- победно сообщил Зайцев,- Тоже из Италии. Дядя Боря привез.
- Дядя Боря- это кто?
- Мой папашка,- пояснил небрежно Тимур,- Он из Турина не вылезает. Слышала про завод в Тольятти, на котором делают «Жигули»? Его начали строить в 66-ом… Или в 67-ом. Вот с тех пор отец больше бывает в Италии, чем дома.
Рита вдруг спохватилась:- «А фильм»?
- Я пока выключил. Выпьем еще по капле, и мы удалимся.
- А твой отец чем занимается?- поинтересовалась Рита.
- Оборудованием. Кстати, только по секрету между нами. Итальяшки поставили нам заводские корпуса. Имею в виду инженерную часть. Вы бы видели тот завод. Целый город. Автобусные остановки прямо внутри завода и автобусы курсируют. Честное слово. В Турине, кстати, построен точно такой же. Один в один. Только там работает десять тысяч человек…. А у нас – сто.
- Как это?- не поверила Рита.
- Вот так. Производительность труда. Вот в чем штука. У них сплошные автоматические линии, а у нас просто станки.
- Что же твой отец не добыл автоматические линии?
- Спасибо, что это достали. США запретили ввоз оборудования в Союз. Знаешь, что Итальяшки придумали? Подключили свою мафию. Козу ностру. Там ребята ушлые. Создавали предприятия на бумаге, закупали оборудование и переправляли нам. Пока американцы расчухали, они закрылись и свалили.
Рита не поверила.
- Ты еще скажи, что нам помогали такие вот Карлеоне.
- Вот такие и помогали. А ты как думала? Только, ребята, никому. Лады? Все, давайте еще по одной и оставим девушку в покое. Пусть смотрит фильм.
Они ушли. Рита попыталась окунуться в происходящее на экране, но не смогла. Слишком много ярких впечатлений свалилось за последние минуты.
- Живут же люди,- думала она с завистью,- Из Италии не вылезают. Про мафию, наверное, Тимур приврал…. А может, нет?
Поднос с напитками остался перед ней. Она налила в бокал немного «Мартини» и положила лед. Выпила и опять ощутила аромат другой не здешней жизни. Дверь открылась, и зашел Зайцев. Сел рядом. Она вдруг испугалась, но он был верен клятве и просто сидел рядом, уставившись в экран.
- Заметила, как здесь показаны Кубинские события?- спросил негромко он.
- Еще бы. Может, так и было?
- Конечно, так. Я даже не сомневаюсь.
Он налил себе в стакан чего-то из квадратной бутылки.
- Виски?- поинтересовалась Рита.
- Ага. Попробуешь?
- Только чуть-чуть.
Он налил ей грамм тридцать и разбавил «содовой».
- Это и есть «Виски»?- удивилась она,- Похоже на самогон.
Зайцев улыбнулся чуть покровительственно.
- По идее, это и есть самогон.
Она терпеть не могла, когда ей так покровительственно улыбались, но сейчас промолчала. Слишком много она увидела нового за последний час. И обязана этим она была ему.
Фильм закончился. Тимур разливал на посошек.
- Понравился фильм?
Рита утвердительно затрясла головой.
- Придете еще?
- Нуууу,- Рита посмотрела на Зайцева.
- Придем,- заверил он.
- Видеомагнитофон- это совсем другой уровень жизни,- филосовствовал Тимур,- Ты можешь смотреть не то, что тебе подсовывают по «телеку», а что сам пожелаешь. У меня такие фильмецы есть, закачаешься. Даже порнуха.
- Это что? Секс что ли?
- Ага. В чистом виде.
- Все-все показывают? Неужели такое бывает?
- Хочешь взглянуть?- загорелся Тимур,- Мы уйдем, я тебе покажу куда нажимать. Включишь, посмотришь. Не понравится – выключишь. Ну как?
- Давай,- согласилась Рита.
То, что она увидела, повергло в шок. Тим постарался и намеренно подсудобил самые жесткие кадры. Когда девушку начали раздирать сразу два члена, Рита выключила «видак».
- Господи, ничего святого,- думала она.
То нежное, ласковое и сокровенное, что было у нее с Григорьевым, враз показалось другим. Себя представила на месте проститутки. Григорьев пользовался ей, как унитазом, а Зайцев дожидался своей очереди. Ее чуть не стошнило.
Заглянул Тимур. Увидел, что магнитофон выключен, экран мерцает впустую, а Рита смотрит на него потерянно.
- Ты чего?- спросил он.
- Да так…. Бррррр. Такая мерзость.
- Это с непривычки,- авторитетно заверил Тимур,- Первый раз у девчонок всегда такая реакция.
- Второго раза не будет. Я сыта по горло.
- Хорошо. Не будет,- легко согласился Тимур,- У меня другие фильмы есть. Ну, что, на посошок?
- Мы уже вроде пили,- неуверенно начала Рита.
- Это репетиция была.
В комнату зашел Зайцев, потом Женя. Тимур взялся за бутылки.
- А ты пробовал «рябину на коньяке»?- спросила Рита.
- Ты хочешь «рябину»? Ща будет. У меня ее полно.
- Нет, не надо. А «Рижский бальзам» есть?
- Флакона три лежат. Принести?
- Нет, спасибо. Я лучше «Мартини» выпью.
Наконец попрощались. Уж из дверей вышли, Тимур остановил.
- Вы чего, на трамвае что ли? Жень, отвези ребят.
Вишневая «шестерка» неслась по вечернему городу. Женька лихо вписывалась в повороты скользкой дороги. Рита и Зайцев сидели на заднем диване. Зайцев как истинный рыцарь не пытался дотронуться до нее. Около Ритиного дома они вышли, он проводил ее до подъезда, вежливо попрощался и заспешил в общежитие.
В квартиру Воробьевых зашла другая Рита. Родители ничего не заметили и приняли ее за свою дочь. Она машинально скинула с себя шубу, машинально повесила ее на вешалку, машинально стянула сапоги с ног.
- Ты же говорила, что Юра уедет сегодня домой,- крикнула мать из большой комнаты.
- Я не с ним была.
Мать сразу оказалась в дверях.
- Не с ним? А с кем?
- Была у знакомых. Смотрела «Крестного отца».
- Тааак,- в глазах матери мелькнули грозовые огоньки,- Проходи сюда дочь.
Отец сидел в кресле и смотрел телевизор. Рита села в другое кресло, мать на диван.
- Рассказывай,- потребовала мать,- У каких таких знакомых ты смотришь запрещенные фильмы? Андрей, оторвись от своего ящика и звук убавь. У тебя дочь болтается черте с кем, а тебе все равно.
Теперь родители смотрели на Риту и ждали объяснений. Праздничное настроение растворилось. Рита почувствовала себя преступницей.
- Она еще к тому же и пьяная,- воскликнула мать, приглядевшись внимательнее,- Ну-ка отвечай сейчас же. Где была?
- Я была с Зайцевым,- призналась Рита,- Он пригласил меня к своему троюродному брату. Мы просто сидели в комнате и смотрели «Крестного отца». Что тут такого?
- Как же вы его смотрели?
- Есть такая штука, мама. Называется видеомагнитофон.
- Что же это у него за брат такой?- вмешался отец,- Видеомагнитофон, насколько я знаю, стоит больше двух тысяч.
- Вот такой брат. Его отец не вылезает из Италии.
- Может, он из тюрьмы не вылезает?- вскипел отец.
В словах дочери он почувствовал укор в свою сторону.
- Знаем мы этих невылезающих. Жулики и проходимцы.
- Зачем ты так говоришь? Ты же их совершенно не знаешь.
- Я жизнь знаю. Говоришь, смотрели «Крестного отца»? А ты знаешь, что этот фильм у нас запрещен?
- Слышала. Поэтому стало интересно. Там ничего такого нет. Никакой антисоветчины. Красивый фильм, красивые актеры. Я сейчас вкратце расскажу.
- Не надо нам ничего рассказывать. Просто так не запретят. Значит, там есть что-то, чего ты не заметила.
- Может, из-за Кубы,- вспомнила Рита,- Там Кубинская революция показана в не очень выгодном свете.
- Вот, я же говорил. Не смей больше смотреть запрещенные фильмы. Донесет кто-нибудь, и пятно на всю жизнь. И у тебя и у нас.
- Отца еще и посадят из-за тебя,- добавила мать.
Профессор поежился.
- Хорошо. Больше не буду,- пообещала Рита.
- А пили вы в связи с чем? Праздновали Кубинскую революцию?
- Пили… Скажешь тоже. Так, пригубила немного «Мартини» и «Виски». Мам, знаешь, как они живут? Такая мебель, такие ковры. Телевизор немецкий. Видеомагнитофон. А квартира, какая шикарная. Я в такой никогда не бывала.
- Так кого ты выбрала?- поинтересовалась мать,- Зайцева или его брата?
- Да брось ты, мама. Никого я не выбирала. У меня Юра есть. Просто на несколько часов я попала в рай.
С этого дня повелось так. Она с нетерпением ждала, когда Юра уедет домой, и шла с Зайцевым к Тимуру. Они посмотрели несколько фильмов о Джеймсе Бонде. Рита сразу влюбилась в Шона Коннери. В другой раз Тимур поставил Эммануэль. Рита забыла о Бонде. Вообще все забыла. Это была не безжалостная постыдная порнуха. Рита вернулась домой и не могла найти места. Ни в комнате, ни в постели. Эротические грезы заволакивали сознание.
А однажды она ощутила, что Григорьев надоел ей. Его шутки больше не веселили ее, прикосновения не трогали. С постелью вышло еще хуже. Они легли один раз, и Рита вдруг вспомнив «Эммануэль», захотела необычной нежности. А Григорьев ей эту нежность дал. Будто смотрел «Эммануэль» раз двадцать. Но Рита- то была не дура и понимала, что сей навык он выковывал не перед телевизором, а в постели с ****южками похожими на Людку.
Они отвалились друг от друга. Ее ноги еще дрожали в экстазе, а мозг уже высекал искры. Юра приводил в порядок «дыхалку», а мозг в ужасе трепетал. Он никак не мог взять в толк, откуда Рита вдруг узнала о премудростях, известных только неприличным женщинам. Так лежали они молча какое-то время, и каждый негодовал в душе. Первым не выдержал Юра.
- Я немного увлекся,- смущенно пробормотал он,- Ты не обиделась?
- Нет. Ты все сделал хорошо…. Профессионально.
- Ты так говоришь, будто я тебе с кем-то изменил.
- Нет. Что ты. Ты приобрел эти навыки намного раньше.
- Да никаких навыков. Просто люблю тебя и стараюсь, чтобы тебе было хорошо. А вот ты…
- Что я?
- Нет, ничего. Мне было очень хорошо с тобой.
- Я тоже стараюсь для тебя.
- И чего я сорвалась?- думала она меж тем,- У него были бабы, и я об этом знала всегда. Сейчас он со мной. Хороший и надежный. Ласковый и послушный…. А я на него взъелась…. Он мне надоел. Мне скучно с ним. Все наши встречи однообразны и расписаны по секундам. Скучное кино, глупое шатание по улице, надоевшие одинаковые разговоры. Вечер у телевизора с программой «Время»…. Постель…. И косые взгляды родителей.
Через два дня она опять смотрела фильм у Тимура. На этот раз ужасник с кровью и бензопилой.
- Ты Юрке ничего не рассказываешь?- спросил Зайцев.
- Нет.
- Правильно. А то проболтается кому-нибудь.
Рита вознегодовала.
- Чего ты мелешь? Юра не болтун.
- Ооооооо,- протянул Зайцев.
- Что, оооо?
- Да ничего. Думаешь, он ничего про ваши отношения не рассказывает?
У Риты внутри похолодело.
- Ты о чем?
- Обо всем. Я знаю, например, что один твой одноклассник выбросился из-за тебя в окно.
- Чтоооо?!!! Не ври, Зайцев. Он не мог такое сказать.
- Откуда же я узнал об этом?
У Риты закружилась голова.
- Все, выключай «видик». Пошли домой.
Тимур довез их до дома. Рита чувствовала себя ужасно. Они вышли из машины, Тимур укатил к себе, Зайцев предложил пройтись.
- Нет, Саша. Я должна побыть одна. Иди домой, пожалуйста.
«А в городе Горьком, где ясные зорьки», двоюродный брат отца дядя Леша с размахом праздновал юбилей, разменяв пятый десяток. Юра отбивался до последнего, но дядя Витя был непреклонен, и 8-го февраля с женой и племянником отбыл на юбилей.
Накануне прощался с Ритой на целых пять дней. Они обнимались в подъезде. Рита нежно гладила его щеку, мягкие губы шептали о вечной любви, легкое дыхание прохладно щекотало ухо. Юра зарылся лицом в ее волосы и нежно гладил губами шею. Ее каракулевая шубка разлетелась в стороны. В подъезде было холодно, но они ничего не замечали вокруг. Ни холода, ни соседей, которые «шнорили» туда-сюда. Потом соседи «вымерли», потому что стало совсем поздно. Тогда она бесстыдно приспустила шерстяные колготки и трусики, а он уже расстегивал молнию на джинсах…. В этот момент наверху распахнулась дверь. И они сразу поняли – чья. Легкие шаги по лестничному пролету и тихий окрик:- «Рита».
- «Я иду, мам»
Она поспешно приводила себя в порядок. Но в зеркальце посмотрела.
- Ну, все, родной, я пошла. Приедешь в свой Горький, позвони…. И возвращайся скорее. Я буду ждать.
Лучше бы он ушел и не слушал, как замирает в вышине стук ее каблучков. Было бы легче и проще потом. Но он остался стоять внизу и слышал, как она поднимается по лестнице, и мысленно считал этажи.
- Ты знаешь, сколько сейчас времени?- спросила мать у дочери.
- Знаю. Уже поздно. Прости, мам.
- Поздно!? Уже половина второго…. Ну вы даете.
Мать посмотрела в просвет между лестничными пролетами.
- Он там?
Рита кивнула.
- Куда он сейчас пойдет? Зови его к нам.
Мать разогрела им ужин, а сама ушла спать. Они остались вдвоем, и Юра ничего не ел. Никак не мог наглядеться на свою девушку, будто чувствовал, что вот так больше никогда сидеть с ней не будет. Она тоже ничего не ела и тоже смотрела на него. Непонятное выражение бродило в ее глазах. А потом случилось то, чего никогда не было раньше. Она не стала стелить ему в большой комнате. Даже для приличия. Они сразу легли у нее и провели странную ночь без сна. Он ушел под утро совершенно измотанный сексом и ошалевший от бессонницы. Она провожала его у дверей и выглядела еще хуже. Он ушел спокойно. Ее тело не палило его огнем. Вся нежность пролилась ночью. И все-таки, как во сне, он шептал ей нежные слова. Много-много слов на прощание. И она отвечала и опять повторяла, что очень-очень будет ждать.
В автобусе, уносящем его в Волжск, почти засыпая, он вдруг ощутил, что невыносимо хочет видеть ее. И что не надо уезжать в проклятый город Горький… Надо выйти на любой остановке и вернуться в Калинин. И больше не расставаться с Ритой ни на секунду. Но сон сморил его, мысли спутались, а когда он проснулся на автовокзале в Волжске, в небе сияло солнце, искрился снег, расставание на пятидневку уже не казалось катастрофой.
Он вернулся через четыре дня. Не мог удержаться и уехал на день раньше.
На секунду замер у заветного подъезда, потом распахнул промерзшую скрипучую дверь. Шаги гулко отдавались в пустоте пролетов. Каждый шаг приближал его к Рите, а на душе росла необъяснимая тревога.
После третьего звонка дверь открылась. Профессор скорбно и молча смотрел на Юру. Они поздоровались. Профессор отвел взгляд и неловко кашлянул в кулак. Он заслонил собой дверной проем и пускать Григорьева в квартиру явно не торопился.
- Андрей Федорович, где Рита?- с тревогой спросил Юра.
- В институте, наверное,- ответил тот неуверенно, и не поднимая глаз,- Я точно не знаю.
- А когда она вернется?
- Видишь ли, Юра….
Воробьев замялся.
- Ты приходи в институт. Через два дня начинаются занятия…. Хотя, что я тебе говорю. Ты сам знаешь.
Он слегка отстранил Григорьева и попытался закрыть дверь.
- Андрей Федорович,- рявкнул Юра,- Что случилось? Вы можете мне объяснить или нет?
- Потом, Юра, потом… Рита сама тебе все скажет. Ты приходи на занятия, и она все тебе скажет. А сейчас извини… До свидания, Юра.
Дверь захлопнулась. Юра вдавил кнопку звонка. Пять секунд, десять…. Дверь открылась. В дверях стояла Людмила Петровна.
- Юра, это в конце концов не прилично… И смешно. Ей богу,- начала она, не ответив на его приветствие,- Тебе же все сказали русским языком. Что тебе не ясно?
- С ней все в порядке?
- С Ритой все в порядке, Юра. А тебе я советую быть мужчиной и не делать глупостей. У тебя еще два дня выходных. Возвращайся домой и отвлекись.
Григорьев подавленно молчал.
- Юра, ты знал, что так может случиться. Никто в этом не виноват. Просто так устроена жизнь. Советую тебе задуматься и поменять жизненные позиции. Стать целеустремленнее…. Поверь мне, на моей дочери свет клином не сошелся. Ты еще встретишь много-много хороших девушек. Только постарайся не повторять своих ошибок.
По каким-то необъяснимым намекам Юра понял, что Рита здесь в квартире и сейчас слышит наставления матери.
- Прощайте,- сказал он сухо,- Не поминайте лихом.
У лестницы он обернулся. Воробьева смотрела пристально на него.
- Не переживайте, бросаться из окна я не собираюсь,- сказал он.
Он брел к троллейбусной остановке. Может быть, Рита сейчас смотрела на него с балкона. А может, нет. Перед глазами проплывал заколоченный вагончик, букет астр и Рита в обнимку с Дроновым.
- Лучше бы меня убили тогда.
Он вернулся в Волжск. Без мыслей пробродил до вечера. Тоска заполнила все пространство вокруг. А впереди маячил еще один день и две ночи. Как пережить их, он не знал. Была мысль рвануть в Кимры к Зайцеву, купить пузырь и промыть душу. Но что-то остановило, и он остался в Волжске. Родители напрасно пытались занять его мысли. Вечером не выдержал и позвонил на «межгород». Через час телефонистка сообщила, что по указанному номеру никто не отвечает.
Наступила ночь. Странно, но заснул он сразу и видел сны легкие и добрые. Когда проснулся, за окном сияло солнце, и искрился снег на ветках. Вчерашнее показалось недоразумением. Позавтракал с аппетитом, а потом до самого вечера умчался на лыжах в сосновый бор. Стометровые корабельные стволы золотыми росчерками убегали в ярко голубое небо под зеленые хвойные кроны, лыжня двойной змейкой убегала вдаль. Он летел следом, красиво и мощно рассекая пространство. Ему уступали лыжню без раздражения и плевков в спину. Слишком прекрасно он бежал. Жаль, что Рита не могла видеть его триумф.
Наступил вечер, и он опять метался по квартире, как тигр в клетке. И посматривал на телефон. Боялся заказать разговор. Страшился уничтожить хрупкую надежду. В конце концов, заказал. Через час получил тот же ответ, что и вчера.
Родители уж давно все поняли и молча отводили глаза.
Утром на первом автобусе Григорьев отбыл в Калинин.
Рита сидела на своем месте рядом с Маевской. Мельком взглянула на Юру и опустила глаза. Григорьев прошел на свое место. Зайцева не было. Странно, он обычно не пропускал лекции. Юра перездоровался с соседями, достал тетрадь и ручку и вдруг увидел приятеля. Зайцев сидел на предыдущем ряду, в противоположной стороне рядом с Протасовым. На Григорьева не смотрел. Это показалось странным.
Они встретились в коридоре. В первый раз столкнулись с глаза на глаз. Он ничего не знал и был уверен, что это очередной Ритин каприз. Сейчас он скажет ей заветное слово, она поймет и все будет по-прежнему.
Он улыбнулся приветливо и не поймал встречной улыбки. Он увидел ее глаза и заметил печальную жалость в них. Она никогда так не смотрела раньше.
- Я ничего не понимаю, Рит. Уезжал, все было прекрасно и вдруг… Всего пять дней…
- Юра, прости…. Только не думай, что все решила эта неделя. Все было бы так же, даже если бы ты остался.
- Ты уже знала тогда?- понял он.
-Да. Я уже тогда решила. Просто хотела, чтобы у нас все закончилось нормально… Я тебе желаю добра и не хочу, чтобы ты вгорячах что-нибудь сотворил…. Чтобы потом твоя мать проклинала меня.
- Значит, все, что ты мне нашептывала той последней ночью, было вранье и притворство?
- Думай, как хочешь.
- А ты как считаешь?
- По-другому.
- Как это?
- Не важно, Юра…. Если тебе будет от этого легче, можешь меня обозвать….. Или ударить. Я не обижусь. Честное слово.
И он понял, что их «лето» кончилось безвозвратно. Вмиг увидел «заколоченный вагончик», темное нутро кинотеатра, фильм «Осень» и последний поцелуй в дверях ее квартиры. И еще много-много чего промелькнуло перед глазами. Щемящая ласковая боль осторожно коснулась души.
Через несколько лет в другой стране под рыжим опаленным войной небом он вдруг вспомнит до мельчайших подробностей этот разговор и содрогнется, вновь ощутив боль, горечь и унижение того февральского дня. Война не покажется такой страшной. Свою дальнейшую жизнь он поделит на две части. Афганистан окажется в светлой. Жизнь с Ритой он попробует забыть навсегда.
Судьба затеяла странную игру летом 81-го. То ли на радость то ли на беду подбросила бывшего приятеля.
«Предавший однажды, предаст не единожды»…
Вокруг извращенной красотой клубились нагромождения древних гор, оплавленные вершины тонули в желтоватой мгле. И припоминалось из Высоцкого.
-« Если друг оказался вдруг
И не друг и не враг, а так…»
Мужичок в кожаном пиджачке с гитарой в руках и с хрипом в горле, восхищенная Рита…. И он рядом. А за спиной «ни друг и ни враг»
- «Парня в горы тяни. Рискни.
Не бросай одного его.
Пусть он в связке с тобой одной
Там поймешь, кто такой.»…
Они еще надеялись, что судьба разнесет их по пыльным каменистым дорогам. Но оказались в одной роте. Григорьеву доверили второй взвод, а Зайцеву третий.
Сашка решил сразу расставить все точки над и».
- Говори честно. Доверяешь мне или готовишься выстрелить в спину?
- Я!!?- изумился Григорьев,- Да мне бы свою от тебя уберечь.
- Значит, не веришь? Чего же тогда молчишь и не пишешь рапорт о переводе?
- «Если вас предал друг, расстаньтесь с ним или смиритесь с тем, что он предаст вас вновь, - люди не меняются»,- произнес Григорьев с грустной улыбкой.
- Сам придумал?
- Нет, это сказал Артур Шопенгауэр. Давным-давно, еще в прошлом веке.
- Значит, ты смирился?
- Да,- ответил Григорьев,- Я смирился. И к тому же у меня очень серьезный «замок». Он прикроет мою спину.
Но все это будет позже. А в тот февральский день 77-го года он вдруг понял, что остался один. Люди, которых он считал близкими, сговорились, объединились и уничтожили его жизнь. А он ведь мог отдать им эту жизнь сам. И ей и ему.
Припомнился отрывок из «Заповеди» Киплинга.
- «Умей принудить сердце, нервы, тело
Тебе служить, когда в твоей груди
Уже давно все пусто, все сгорело
И только воля говорит:-«Иди».
Они встретились случайно недалеко от раздевалки. Может быть, Зайцев ждал Риту. Во всяком случае, смотрел на Григорьева он сверху вниз. Как барин на только что выпоротого кнутом холопа. Ситуация показалась настолько кощунственной, что Григорьев, давший зарок не общаться с бывшим другом своим, не выдержал. Словно надеясь на чудо, на то, что не уразумел сути происшедшего, он спросил почти спокойно.
- Что же ты сделал, Заяц?
- Ничего,- ответил тот злорадно,- Погулял и хватит с тебя. Теперь она моя. Только не надо на меня так смотреть. Не из пугливых. И запомни, если со мной что-то случится… Как с Гришаевым, например…. Ты будешь виновным. Я уже всех предупредил, что ты мне угрожал.
- Я!? Тебе!? Ты сдурел, Заяц? Я тебя пальцем не трону. Лучше до последнего пидора дотронуться, чем до такой мрази как ты. Чтоб ты сдох, паскуда
Зайцев криво усмехнулся и ответил:- «Ты раньше сдохнешь».
Весна 77-го. Середина мая. Незабываемая экскурсия в Загорск.
О том, что группа отправится на экскурсию в Загорск, Григорьев узнал сразу после дня Победы. Начинался семинар по деталям машин, вдруг зашел Руденский и сообщил приятную новость. Сбор в следующую среду в шесть утра у Речного вокзала.
Побывать в таком городе, да еще и в учебный день….
Руденский предупредил сразу:- « Ребята, никакой водки. Не в совхоз едем, а в Троице- Сергиеву Лавру».
День выдался прекрасный. Под стать настроению. Почти летняя погода. О весне напоминали лишь недораспустившаяся листва и слишком яркая, будто только что выкрашенная в зелень, трава. Григорьев пришел на место за полчаса до назначенного срока, но у «Речного» уже собралась приличная компашка. Автобус еще не прибыл. Протасов отмечал прибывших, Руденский прохаживался в стороне. Он кивнул Григорьеву и посмотрел очень необычно, а потом подошел и пожал руку. И так странно он это сделал… Будто не здоровался, а сочувствовал. А Протасов хмыкнул и отвел взгляд. Григорьев понял, что чего-то «не догоняет». Эти двое знают о нем больше, чем он сам. Пока здоровался с остальными, это ощущение ушло. Он услышал четыре свежих анекдота. Один очень понравился. Сам рассказал пару и влился в толпу прибывающих одногруппников, забыв о кураторе и старосте.
Мягко подкатил малиновый «Икарус». Григорьев сразу вспомнил сентябрь 75-го. Вон там, в ста метрах отсюда он сидел в автобусе и смотрел из окна на двери Центрального корпуса и на лестницу в девять ступенек. И вдруг появилась Рита. В стареньких джинсах и серой ветровке.
Подошла Нина Ершова. Третьекурсница с химфака. У нее был роман с Протасовым. Следом появился Боря Маковский со своей девушкой Ирой Беляковой. Случайно или нет, но Нина с Ирой были однокурсницами и жили в одной комнате в общежитии. Нина подошла к Протасову. Тот усиленно строчил в тетради, сморщив от усердия лоб. Остановился и обвел взглядом собравшихся. При этом он покусывал зубами кончик шариковой ручки. Нина что-то шепнула ему и улыбнулась. Он перестал грызть ручку и улыбнулся в ответ.
- Владимир Васильевич,- прикрикнул Руденский,- Не расслабляйся. Сделай скоренько перекличку и по коням.
Протасов зачитывал список. Дошел до Григорьева и запнулся.
- Зайцев где?
- Нету,- ответили ему.
- Наверное, он воинствующий атеист,- предположил кто-то, но шутка не прошла.
- Вон он идет,- пробасил Боря Маковский.
Все обернулись и почему -то зашушукались. Руденский взглянул на Григорьева тем же самым необычным взглядом. Григорьев не видел Зайцева. Их разделяла толпа однокурсников. Он отошел в сторону и все понял. По тротуару вышагтвал Зайцев. Рядом с ним – Рита. Ей очень шла длинная серая юбка и серый жакет. Григорьев вдохнул волну горечи.
- Опаздываете, товарищи,- сказали студенты.
- Так ведь женщина. Пока то, да се,- протянул Зайцев, закатив к небу глаза. Его круглое лицо млело от блаженства.
Этим «то, да се», он так подчеркнул свою близость к даме сердца, что дама порозовела от смущения. В этот момент она бросила мгновенный взгляд на Григорьева. Он не разглядел ее глаз.
В автобусе было сорок пять мест, а пассажиров только двадцать шесть. Григорьев занял кресло в хвосте автобуса. Зайцев с Ритой расположились в начале. Автобус тронулся. Экскурсоводша включила микрофон и представилась. Ее звали Еленой Витальевной Грушевской. Пока автобус добирался до «Ленинградки», она успела поведать о проплывающих за окном достопримечательностях Калинина. Григорьев слушал в пол- уха. Неожиданное появление Воробьевой сбило с легкого безмятежного настроя. Он еще не отвык от Риты до конца, но мимолетные встречи в институте уже не трогали. Сегодня предстояло целый день видеть ее в компании Зайцева. К этому он оказался не готов. Высокие спинки сидений могли бы скрыть влюбленных. Если бы те восседали чинно и спокойно. Но они наклонялись друг к другу. То он к ней, то она к нему. Что-то нашептывали в уши и только что не целовались.
Начались мучения. Григорьев попытался задремать, и это получилось, но не сразу.
Его разбудили на «зеленой остановке» между Спас Заулком и Ямугой. Он выбрался из автобуса, протер сонные глаза и, уразумев куда идти, двинулся за товарищами в лесок. Далеко заходить не стал, сделал дело за ближайшими кустами и вернулся.
Руденский беседовал с Грушевской – женщиной средних лет, со строгой прической и очками, закрывающими пол лица. Темно- серый костюм. Юбка до середины лодыжки. На ногах темно серые танкетки. Из-под очков виднелся аккуратный носик, тонкие волевые губы, мягко очерченный подбородок и щеки с ямочками. Григорьев приблизился, куратор и Грушевская замолчали и посмотрели на него. Он понял свою оплошность и отошел подальше.
Из леса возвращались ребята. С другой стороны, осторожно ступая по кочкам и развороченной земле, приближались девушки. Нина и Ирина.
- Мальчики направо, девочки налево, а Заяц с Воробьихой в центре,- сказал кто-то, и все засмеялись.
- Борь, а вы чего с Иркой по разным углам?- спросили с хохотом Маковского.
Тот только крутил большой лобастой головой. Тут началась дискуссия на тему морали. Сидоров уверял, что ежели парень и девушка достаточно близки, разлучаться не следует ни при каких обстоятельствах. Он это говорил, а сам косился на Григорьева. И так усиленно косился, что намек поняли все и тоже начали коситься на Юру. А некоторые не косились, а посмеивались прямо в лицо.
В этот момент появился Зайцев. Из тех же самых кустов, где недавно оправлялись остальные. А с противоположной стороны показалась Рита. Она шла не спеша, но очень грациозно. Так могут ходить балерины или бывшие гимнастки. Она не прыгала с кочки на кочку, а порхала по ним. В ее руке что-то желтело. Когда она подошла, Григорьев понял, что это желтые цветы.
- Женщина есть женщина,- развел руками Руденский.
А Грушевская произнесла непонятное слово. «Туссилагофарфара».
- Чего?- спросил озадаченно Руденский.
А Рита, вообще, остолбенела и с испугом уставилась на маленький букетик.
- Туссилаго фарфара,- повторила экскурсоводша,- Так называется по латыни мать-и-мачеха.
Она улыбнулась смущенно.
- Я ведь биолог по первому образованию.
- Я думал, это одуванчик,- признался Сидоров,- Очень похож.
- Да,- согласилась та,- Действительно похож. Они одного семейства. Астровые.
Рита вздрогнула и беспомощно посмотрела на Григорьева. Сразу отвернулась и первая прошла в салон.
Автобус несся по Ленинградскому шоссе. Григорьев закрыл глаза и увидел букет розовых астр. И опять окунулся в далекий сентябрьский вечер.
Рита гладила желтые лепестки. Зайцев что-то нашептывал ей, но она не слышала. Перед глазами розовел букет астр, найденный случайно у заколоченного вагончика.
Въехали в Клин. Грушевская опять включила микрофон. Полезла в историю славного города. Григорьев не слушал. Клин он представлял по небольшому стишку.
-«На реке Сестре могучей
Город Клин стоит вонючий».
По запахам город не уступал Московскому шоссе в Калинине. Возникло ощущение, что автобус сделал круг и вернулся в областной центр.
- Знакомый запах?- засмеялась Грушевская и углубилась в историю завода «Химволокно».
Автобус свернул с шоссе налево. Грушевская как раз дошла до Чайковского. Великий композитор снимал здесь дом под конец жизни.
- А, правда, что он был гомосексуалистом?- спросил громко Сидоров.
В автобусе повисла тишина.
- Сидоров!- грозно рявкнул Руденский.
- А чего я такого сказал? Говорят, он был влюблен в Апухтина. Я сам читал в «Ниве». У бабушки с до революции хранится целая подшивка.
Микрофон вдруг ожил.
- «Безмесячная ночь дышала негой кроткой
Усталый я лежал на скошенной траве.
Мне снилась девушка с ленивою походкой,
С венком из васильков на юной голове…..»
- Это Чайковский написал?- ахнул кто-то.
- Нет, ребята. Это стихи Алексея Николаевича Апухтина. Как считаете, мог ли гомосексуалист написать такие строчки?... Я думаю, нет.
- Конечно, нет,- дружно выпалили Нина с Ириной.
- Может, ты сам такой?- спросила Рита у Сидорова.
Ребята заржали. Зайцев громче всех.
- Ты бы помолчала,- начал обиженно Сидоров.
На него зашумели, и он заткнулся.
- Ребята, какая разница, кого любили эти люди,- сказала Грушевская в микрофон,- Главное, они создали гениальные творения, понятные всем людям, независимо от склонностей. Послушайте «Лебединое озеро» или «Щелкунчик». Разве в них есть хоть малейший намек на гомосексуализм?
Автобус приближался к Дмитрову. Грушевская рассказывала о канале «Москва – Волга». Григорьев заснул и проснулся около Загорска. Еще десять минут и впереди выросли необыкновенной красоты купола на чудесных башнях.
- Девочки, не забудьте косынки,- предупредила Грушевская,- Ребята выходим, не шумим, ведем себя культурно. Никаких сигарет, плевков и тому подобного. И еще раз повторяю. На гобеленах вы встретите изображение свастики. Как уже говорила, это древний знак христианства и воспринимайте его соответственно.
Повторять не пришлось. Мощь и красота Лавры заставила притихнуть даже Сидорова. Рита, загородившись ладошкой от солнца, рассматривала высоченную колокольню у Успенского собора и счастливо улыбалась.
- Какая красота,- с восторгом сказала она и обернулась, желая узнать, согласны с ней остальные или нет.
Остальные, в том числе и Зайцев, толпились возле Грушевской. Ритины слова не долетели до них. По иезуитской случайности рядом оказался только Григорьев.
- Правда, здорово?- улыбнулась Рита, и глаза ее счастливо светились.
- Что за бред?- подумал Григорьев,- У нее, вообще, нет сердца, что ли?
Он ничего не ответил и поспешно отошел в сторону. Грушевская что-то рассказывала слушателям, Григорьев подошел ближе, но ничего не слышал. Отдельные слова долетали до сознания. Успенский собор, Трапезная, Троицкий собор…
- Чего мы не заходим?- сумрачно спросил он у Руденского. Тот, как загонщик, ревностно следил за питомцами.
- Ты слушай, слушай,- прошептал он,- И пожалуйста, спокойнее, Юра. Здесь, не совхоз.
Наконец, зашли в Лавру и окунулись в великолепие православного зодчества. Мимо сновали мужчины в черных рясах. Молодые и не очень. Молодых было больше. Их потупленный взор, бледные лица так разительно диссонировали с буйством красок вокруг.
- Какие скромные,- прошептала Нина.
Мимо прошел отрок в черном и бросил мгновенный взгляд на нее. Нина сжала руку Протасова.
- Вов, он так на меня глянул…. Будто изнасиловать хотел. Ни фига себе скромники.
Григорьев мог бы много чего сказать на этот счет, но кто-то тронул его осторожно за рукав. Он обернулся и увидел Риту.
- Помнишь, как ты рассказывал о своем однокласснике, которого отправили в Загорскую семинарию через комсомол? Это же как раз здесь. Бывает же такое совпадение.
Еще один семинарист прошел мимо и недвусмысленно глянул на Риту.
- Такой же,- сказала Рита с легким презрением и сморщила носик.
Григорьев окинул площадь взглядом исподлобья. Зайцев стоял в стороне, недалеко от основной группы и так же исподлобья смотрел на Риту и на Григорьева. Юра развеселился. Злобно. Иезуитские приемчики Риты отличались топорной неповторимостью.
- А как же Зайцев?- спросил он.
- При чем тут он? Я, что, не могу с тобой поговорить?
Но улыбочка ее, томная и многообещающая, с разговором о семинаристах не вязалась. Юра включился в игру.
- Давай поговорим. О чем?
- Ты знал, что я еду с вами?
- Нет,- честно признался он,- Если бы знал, остался дома.
- Я думала, что ты все забыл.
- Пытался… Но не смог. Довольна?
Наверное, она думала, что он станет изображать равнодушие. Прямые ответы смутили ее.
- Ваш Сидоров так нехорошо выразился. Я имею в виду Чайковского. Мне кажется, это полная глупость. Я недавно прочитала целую книгу про него и ни одного намека не усмотрела.
- Это «ЖЗЛ» что ли?- усмехнулся Григорьев,- Нашла свод истин. Я тебе уже свое мнение говорил.
В прежние времена она бы ответила что-то вроде:
- Насрать мне на твое мнение.
Но времена наступили другие, и намерения у Риты тоже изменились, поэтому она проглотила насмешку.
- То есть ты считаешь, что Сидоров прав?
- Представь себе.
Она сморщила носик.
- Ужасно. Даже в голове не укладывается. Такой композитор….. А кто такое Апухтин? Что-то знакомое вроде…. Читал его стихи?
- Я даже сейчас одно прочту,- хмуро сказал Григорьев,- Давай в сторону отойдем.
Они отдалились метров на пятьдесят от основной группы.
- «Когда так радостно в объятиях твоих
Я забывал весь мир с его волненьем шумным,
О будущем тогда не думал я. В тот миг
Я полон был тобой, да счастием безумным»,- начал Григорьев.
Рита сразу встрепенулась. Будто Юра читал не стихи Апухтина, а признавался ей в любви.
- «Но ты ушла. Один, покинутый тобой.
Я посмотрел кругом в восторге опьяненья,
И сердце в первый раз забилося тоской,
Как бы предчувствуя далекие мученья.
Последний поцелуй звучал в моих ушах,
Последние слова носились близко где-то….
Я звал тебя опять, я звал тебя в слезах
Но ночь была глуха, и не было ответа.
С тех пор я все зову…. Развенчена мечта,
Пошли иные дни, пошли иные ночи
О, боже мой! Как врут прекрасные уста,
Как холодны твои пленительные очи».
- Не Есенин и не Блок,- Рита сморщила носик,- Так, на твердую троечку. Ты раньше это знал или….
Она не договорила.
- Или,- опять честно признался он.
В первые дни, когда сердце саднило нестерпимо, он обложился книгами стихов. Выволок из книжного шкафа все, что нашел. Даже Маяковского и Демьяна Бедного. Строки Апухтина так совпали с настроением, что усвоились сами собой с двух прочиток.
- Ты, наверное, меня ненавидишь,- то ли спросила, то ли констатировала факт Рита.
- От любви до ненависти один шаг…. Я шучу…. Очень тебя прошу, не морщи так часто нос. В конце концов, он сморщится и станет некрасивым.
Раньше он бы получил по полной, но сейчас она только смутилась.
- Я пытаюсь… Но никак не могу отвыкнуть.
К ним подошел Протасов.
- Может, вам в автобусе постелить?- без церемоний брякнул он,- Не отрывайтесь от коллектива, господа. Еще не хватало искать вас потом.
И вернулся к остальным.
Рита возмущенно смотрела ему в след. Юра равнодушно улыбался.
- Меня оскорбили, а тебе наплевать,- разъярилась она.
- Представь себе.
- Поэтому я и ушла от тебя…. Жалкий фигляр…. Ты здорово устроился. Постель, бесплатная кухарка… И ничего взамен. А сейчас изображаешь из себя обиженного. Тошно смотреть…. Твой приятель совсем другой.
Григорьев не выдержал.
- Пошла на х… Вон отсюда, сука.
Она пораженно смотрела на него.
- Пошла на х…,- повторил он,- Или я тебе сейчас так врежу…
Он поспешил вслед за группой, а Рита медленно пошла в отдалении. Григорьев посмотрел на одинокую беззащитную фигурку, и сердце сжалось от чувства вины перед ней. Он опять отстал и подошел к Рите.
- На колени падать не буду, но можешь считать, что я стою на них,- сказал он торопливо,- Пошли к ребятам.
- Иди, я не пойду.
Группа заходила в Троицкий собор. Григорьев вытащил Зайцева прямо из дверей и поволок за руку по лестнице.
- Нехристи,- прошептала вслед согбенная бабуся и выстрелила ненавидящим взглядом.
Зайцев упирался и материл Григорьева. Тот встряхнул его и указал на Риту.
- Иди к ней, и решайте отношения между собой. Привез девку, так отвечай за нее… Мудак.
В тот злополучный день, когда Григорьев вернулся из Горького, Рита пригласила Зайцева к себе домой. Она еще твердо ничего не решила. К Сашке нежных чувств не испытывала. Просто с ним вдруг оказалось легче, спокойнее и веселее, чем с Юрой. Сашка путал Блока с Есениным, Репина с Поленовым, а «Элизе» Бетховена принимал за «Полонез Огинского». Зато он подарил Рите «белый двойник» Битлз, Си-Би-Эсовский «Люксембургский сад» Джо Дассена и еще целую стопку «Балкантоновских» «пластов». Она не успела еще разобраться в них. Слишком стремительно он одаривал ее. Диски стоили не мало. Зайцев немного прифарцовывал, но сути это не меняло. Она принимала подарки и значит….
- Ничего это не значит,- твердила она самой себе,- Он дарит их мне по дружбе.
И сама смеялась над своими оправданиями. В десятом классе случайно услышала она разговор двух подружек. Родители этих девушек были простыми работягами, девушки учились кое-как, поэтому Рита не общалась с ними и в разговоры их не лезла. Но они обсуждали свои проблемы слишком громко. Не затыкать же уши.
- Представь,- говорила одна,- Иду на свиданку с Витьком в третий раз. Чего делать?
- В третий?- задумчиво мыслила другая,- В третий надо давать. Однозначно.
- Вот я про то и говорю,- продолжала кисло первая,- Но чего-то Витек мне не очень. Разочаровалась я.
- Ну и дай. Кайф хоть словишь.
Она рассеянно рассматривала Болгарские пластинки, а в голове закручивались Шекспировские страсти:- «Дать иль не дать. Вот в чем вопрос…». От этой мысли стало тошно и гадко. Она даже по щеке себя хлестнула. Зайцев заметил и удивился.
- Комар,- сказала она.
Он принял всерьез и начал изучать потолок и стены. Вдруг хлопнул в ладоши и радостно сообщил:
- Это не комар, а моль. Смотри, какая жирная.
- Моооль?- Рита взвизгнула от негодования,- Ну-ка покажи…. Правда, моль…. Японский бог.
Она рванула в большую комнату.
- Мам, у меня в комнате моль. Они мою шубу сожрут.
В этот момент зазвенел звонок над дверью.
Рита глянула в глазок и обомлела. Стремглав бросилась обратно.
- Мама, спасай. Юрка приехал,- зашипела она.
- А что я ему скажу?
- Мама, скажи что хочешь. Но я не выйду ни при каких условиях.
- Я с ним поговорю,- предложил отец,- Думаю, он мужика поймет лучше.
Рита стояла за дверью и слышала каждое слово, произнесенное родителями. Сначала стало страшно. Настолько беспощадно они «отстегали» Юрку. Было секундное колебание. Хотела выйти на лестничную клетку. И вышла бы, если бы Зайцев не стоял рядом.
Когда Григорьев все-таки ушел, Рита чуть успокоилась, и в голову полезли совсем другие мысли. То, что наговорили родители Юрке, значения не имело. Через два дня она нашла бы, как оправдаться. Юрка понял бы и простил. А нужно ли ей его понимание? Рита вдруг почувствовала, что даже мысль о встрече с Григорьевым вызывает тягость.
Вольно или не вольно Григорьев давил на нее. Если бы ему попеняли этим, он бы удивился. Ему казалось, что капризная избалованная девчонка «забралась на него с ногами». Он ненавидел себя за то, что слишком много позволяет ей, но изменить ничего не мог. Он слишком боялся потерять ее.
Зайцев рос в неполной семье. Отец, в общем-то, был, но жил в другом городе с другой семьей очень далеко от Кимр. И Сашенька получил «женское» воспитание. Всю сознательную жизнь им руководила мама. Теперь начала руководить Рита, и он воспринял это, как само собой разумеющееся.
- Видишь, что пришлось вытерпеть моим родителям? Цени,- сказала она Сашке.
Тот упал к ее ногам. Не наиграно. По- настоящему, искренно. Она не ожидала такого бурного проявления чувств. Вспомнила Дронова. Тот опустился на колени тогда в Капошино, но она сама принудила его к этому. Григорьев мог совершить что-то подобное, лишь дурачась, в шутку. Он мог даже спросить:- «Что вашему величеству угодно»? С такой интонацией, будто обращался к кухарке.
Но даже в эту минуту она еще ничего не решила. Подарила Зайцеву два дня своей жизни. В то время, когда Григорьев «умирал» в Волжске, Рита радовалась новой жизни. Она вышла из тени и, не боясь пересудов бродила с Зайцевым по заснеженному Калинину.
Первый день закончился мгновенно. Рита не заметила, как настал вечер.
Она не пустила Сашку в подъезд. Так и сказала.
- Все Саша. Дальше я одна. До завтра.
- До завтра,- его голос наполнен был счастьем.
Он не пытался обнять ее. Просто стоял рядом и млел. Вдруг спохватился и достал из кармана небольшой бумажный пакетик.
- Это тебе…. Подарок от меня.
- Что это?
Она попыталась заглянуть в пакетик, но он оказался заклеенным. Зайцев мягко сжал ее ладонь.
- Не смотри. Зайдешь в квартиру и откроешь. Ладно?
- Хорошо,- ответила она заинтригованно.
- Не в подъезде, не на лестнице…. Только в квартире. Обещаешь?
- Обещаю.
Если честно, ей захотелось быстрее попасть в квартиру и заглянуть в пакетик.
- Спасибо,- она не терпеливо оглянулась на дверь подъезда,- Я пойду. Ладно?
- Иди…. Я люблю тебя.
Она улыбнулась в ответ и ничего не ответила.
Поднялась на второй этаж и прислушалась. Думала, он зайдет в подъезд. Внизу стояла мертвая тишина. Она поднялась еще на этаж, потом еще.
- Не зашел,- поняла разочарованно она,- И с объятиями не лез.
Между тем пальцы сами собой обследовали пакетик и нащупали продолговатый предмет.
- Наверное, духи,- поняла Рита,- Интересно, какие? Что-нибудь вроде «Быть может» или «Сигнатур». А вдруг «Сардоникс»? Но обещание решила выполнить и в квартиру зашла с неразгаданным секретом.
- Это что?- спросила мать.
- Сама пока не знаю. Саша подарил.
Теперь она тренировала волю. Сняла шубку, сапоги, платок, не торопясь надела тапки и прошла в свою комнату.
В пакетике спряталась светлая коробочка с желтым квадратом посередине. Духи «Фиджи» от Ги Ларош. Рита ахнула и дрогнувшей рукой извлекла флакончик. Поднесла его к лицу. В этот момент зашла мать.
- Опа,- она сразу оценила подарок,- Мальчик- то не на шутку в тебя влюблен.
Рита убрала флакончик в коробочку, а коробочку в пакетик. Молча подошла к тумбе, сгребла стопку пластинок и водрузила их на диван перед матерью.
- Мам, ты знаешь, сколько это стоит?
- Каждая рубля по два,- неуверенно ответила та,- Или дороже?
- Намного дороже, мамочка.
Она перебирала яркие конверты и называла цену.
- На триста рублей,- ахнула мать.
- И еще духи. Даже если по госцене, - двадцать пять рублей…. И что мне теперь с этим делать?
Мать молча смотрела на нее.
- Мам, ну чего ты молчишь? Что мне делать?
- Ты все это принимала не один день и совета не спрашивала. А сегодня вдруг решила спросить.
- Пластинки – это совсем другое. Я считала, что их можно дарить просто по дружбе…. Но духи…
- По дружбе можно принять одну пластинку… Ну две в крайнем случае. Но не на триста же рублей…. И не строй из себя дурочку. Ты прекрасно понимала, что Саша не собирался с тобой дружить. Какая может быть дружба между двадцатилетними?... Скажи, тебе этот Зайцев нравится хоть чуть-чуть?
- Нравится,- смутилась Рита.
- А Юрий?
- Не знаю, мам…. Мне в последнее время очень тяжело с ним. Будто какой-то груз давит. С Сашей легко и весело…. И в тоже время он очень цельный и практичный. А Юрка- мечтатель и иногда живет в надуманном им самим мире. Мне иногда кажется, что он и меня выдумал и любит не меня саму, а меня выдуманную.
- Не писающую и не какающую…
- Мама,- ахнула Рита.
- Это я образно. В том плане, что если с тобой что-то случится, заболеешь серьезно или внешность потеряешь, он от тебя отвернется в раз.
- Я не собираюсь терять внешность.
- А надо быть готовой к этому. И надо иметь прочный тыл за спиной. Вот, например, твой папа никогда не отвернется от меня. Что бы со мной не случилось.
- Откуда ты это можешь знать? Ты бесподобно красивая и здоровье, слава богу…
- Раз говорю, значит знаю.
Она замялась.
- Был такой случай. Давно. Мы еще не расписались. Я заболела. Очень сильно. Температура, кашель жуткий, тело и кости ломит. Брянск- богом забытый город. Я там работала по распределению. Всего месяц отработала и заболела. Там такой придурок был Фима Лоицкер. Алкаш чертов. Хоть и еврей. Поставил мне диагноз туберкулез. Представляешь, мне всего двадцать два, а я…. Его и сейчас-то не лечат, а тогда… Андрей примчался из Калинина, и я ему честно сказала:- «Мы не расписаны. Зачем я тебе такая? Мне, может, жить осталось два понедельника. А ты найдешь другую и проживешь счастливо». Что ответил твой папа, ты я думаю, догадалась. Мы подали заявление в ЗАГС, а через два дня выяснилось, что Фима ошибся. У меня был обычный плеврит.
Мать задумалась, Рита молчала. Эту историю она услышала впервые и поразилась. Представила вдруг себя на месте мамы. А на месте отца… Как в калейдоскопе пробежали лица… Игорь, Валерка… Мальчик инвалид на коляске проплыл призраком… Заколоченный вагончик. Она зажмурилась. Настолько ясно встало перед глазами Юркино лицо. Словно ощутив состояние дочери, мать придвинулась ближе и успокаивающе погладила по голове.
- Ну что ты, девочка моя…. Все образуется.
- Все пройдет зимой холодной,- прошептала Рита.
- Все пройдет,- эхом отозвалась мать,- А пока скажу вот что. Таких, как твой отец, в этом мире считанные единицы. Мне просто сказочно повезло. Такого второго ты не найдешь никогда. Но… Если выбирать между двумя мальчиками, Саша больше тебе подходит. У него к тебе очень трепетное отношение. Я- то вижу. Он даже чем-то в этом напоминает Андрюшу.
И Рита сделала выбор. Пластинки и духи не были тому причиной, но были следствием. Она не осознано давно чувствовала тягу к Зайцеву. Он был не безразличен ей. Во всяком случае, так Рита сама теперь решила.
Дроновы, Громовы и Белокони скорбно приняли в свою компанию новенького. Впрочем, Дронов торжествовал….
В воскресенье Зайцев пришел к Рите утром. Она провела его в свою комнату, положила руки на его плечи, сказала;- «Спасибо!» и поцеловала в самый краешек губ. Зайцев ошеломленно смотрел на нее несколько мгновений, потом сгреб в охапку и начал целовать в губы. Она отворачивалась, и ему доставались щеки, нос, подбородок. За несколько секунд он исцеловал все ее лицо. Даже до ушей добрался. Вот тут она отпрянула, потому что в уши целовал ее только Юрка. Перед сексом и во время. Она негодующе смотрела на Сашку и закрывала ладошкой ухо. Тот изумился:
- Рит, ты чего?
- Ничего,- она попыталась успокоиться,- Никогда не целуй меня в уши, пожалуйста…. Я этого не люблю.
Кто-то не переносит замкнутых пространств, кто-то панически боится высоты, есть айхмофобы - люди, боящиеся острых предметов. Кто знает, может, существует фобия, при которой боятся поцелуев в ухо? Зайцев подумал так и решил, что это не самая страшная из фобий. Через несколько минут выяснилось, что Рита не любит, когда ее целуют в шею, в висок и ключицу. Она запахнула плотно халат, подняла воротничок и разрешила целовать в губы. Он целовался неумело, язык в процессе, вообще, не участвовал. Либо он никогда не целовался до этого, либо считал ее слишком целомудренной и не выказывал свои таланты. Она склонилась к первому и голова пошла кругом. Сашка, скорее всего, был еще мальчиком, не затянутым в липкие паутины секса. Она уже познала все и теперь оказалась в качестве наставницы. Она вдруг представила, как ложится с ним в постель и шепчет что-то вроде:- «Милый, погоди, не торопись… Я все сделаю сама». От этой мысли мурашки пошли по коже. Она еще туже запахнула халат и язык спрятала в дальний угол, чтобы он не выдал ее сноровки. Так они и целовались. Целомудренно и без вожделения.
Потом она угощала его клубничным коктейлем. Он пил и жмурил глаза от удовольствия. Она вспоминала, как совсем недавно здесь сидел Юрка, пил такой же коктейль и жмурился точно так же.
- Нет, не так же,- возражала она себе,- Юрка притворялся, а Саша искренне счастлив. Саша открытый и честный. У него не было девушки, и он не спал с ****южками. Поэтому я выбрала его…Кстати, а почему у него не было девушки?
- Саш, а у тебя была девушка?- спросила она.
Он замялся.
- Можешь не отвечать. Я не настаиваю.
У Зайцева были девушки. Целых две. С одной он встречался полтора года. До конца десятого класса. Потом она уехала учиться в Москву, и отношения прервались. Он начал встречаться с другой одноклассницей. Та работала на обувной фабрике и считала, что Сашка зря транжирит время в институте. Зайцев расстался и с ней. Эти две девочки были совсем разные в мировоззрении, но одинаковы в отношениях с ребятами. О сексе до свадьбы с ними можно было не помышлять. Целовались они исключительно целомудренно, так чтобы никаких постельных чувств не возникало. А скорее всего, по- другому не умели и даже не знали, что можно по-другому.
- Были,- он смутился до невозможности,- Но это давно прошло. Я тогда тебя не знал. А когда тебя встретил, забыл обо всем на свете.
Он так и не понял, почему она задала вопрос.
А потом она не рада уж была, что и спросила, потому что он сказал застенчиво:
- Рит, а ты с Юркой целовалась. Я случайно видел.
Наивность повергла ее в шок. Какая-то мысль мелькнула в голове. (Ощущение утраты или что-то другое)… И сразу исчезла.
- Саш, давай не будем об этом,- попросила она мягко и погладила парня по щеке.
Позже мысль вернется. Она осознает, что Юрка хранил в тайне от всех свою близость с ней. Вспомнит Гришаева, оповестившего весь курс о сексе с Наташкой, припомнит другие примеры. И родится нежность. Но пронесется ночь, настанет утро, Рита успокоится и не изменит своего решения.
Закончился февраль, пролетели март и апрель. В субботу, накануне майских праздников она случайно посмотрела на Григорьева и вдруг вспомнила:- «Сегодня тридцатое апреля». Он тоже взглянул на нее. Очень грустно. Наверное, помнил, что сегодня ровно год. Он отвел взгляд и вышел из аудитории. По его тоскливой походке она поняла, как ему хреново сейчас. Чем она могла помочь?
Прошли две недели, и Зайцев пригласил ее в Загорск. Она обрадовалась вначале, потом вспомнила о Юрке. Она слова не сказала, но Зайцев все понял.
- Юрка не поедет,- сказал он, как бы, между прочим,- Вовка Протасов сказал.
Она согласилась. Пришла к «Речному» и увидела Григорьева. Сашка пожал плечами и начал оправдываться.
- Протасов говорил, что он не поедет.
Возвращаться домой было глупо.
- Все, Саша, проехали,- бросила она угрюмо.
А потом Сашка повел себя странно. Они пришли последними. Как раз в притык. Она хотела извиниться и загладить провинность улыбкой. И вдруг Сашка брякнул:- «Так ведь женщины. То да се…». Что за «то да се», он не уточнял, но все должны были понять, что между ними очень близкие отношения. Он даже не намекал, он кричал об этом. В первую очередь бедному Юрке. Она едва сдержалась. Хотела развернуться и уйти. Расселись по местам. Автобус тронулся, и Зайцев опять начал играть на публику. Наклонялся к ней близко и шептал что-то. Это можно было говорить, не наклоняясь, в полный голос, а он шептал и лез на ее сидение.
На зеленой остановке он двинулся следом за ней. Она остановилась озадаченно.
- Ты куда?
- Я думал мы чуть пройдем, а потом я поверну.
- Я налево, ты направо. Все, разбежались.
Он повесил голову и побрел к центру опушки. Рита долго успокаивалась. Успела нарвать букетик мать-и-мачехи.
Вышли у Лавры, она оттащила Зайцева в сторону и сразу выдала все, что накопилось в душе.
- Ты что, мои смотрины устроил что ли?- спросила со злостью,- Что ты говоришь им обо мне? Что спишь со мною?
Он опешил от такого напора и сразу потерялся.
- Риточка, ну что ты? Я слова не сказал. Честное слово. Зачем же мне врать? Я люблю тебя.
Он шептал отчаянные слова, и в глазах его появились настоящие слезы.
- О, боже,- прошептала Рита и ушла.
Потом подошла к Григорьеву, терзаемая сомнениями и раскаянием.
Милый хороший Юрка не понял ее состояния. Или сделал вид, что не понял. Нахамил. Она даже представить не могла, что когда-нибудь услышит от него такое в свой адрес. Но он сказал, а потом извинился, и она его простила. А он? Он сможет простить ей эти три месяца предательства?
Рита смотрела на Юрку и думала о нем. А он вдруг вытащил из толпы Зайцева и что-то ему говорил. Она всполошилась. Вспомнила заброшенную ферму в Капошино и Дронова, лежащего на земле. Но все оказалось прозаичнее. Зайцев побрел к ней, а Григорьев скрылся за дверями собора.
Зайцев подошел и начал опять оправдываться.
- Саша, уйди, пожалуйста. Дай мне побыть одной,- просила она.
Она вошла в храм. Ей хотелось посмотреть, что там внутри. Она не была крещеной и в церкви была всего два раза. Один раз, когда училась еще в десятом классе, пришла посмотреть на крестный ход в Храм Белой Троицы. Вместе с Громовым. Собралось не мало зевак. Таких же, как они. Через полчаса всех «повязали». Кто-то успел убежать. В основном, парни. Рита побоялась испортить новые импортные сапоги и осталась. Громов тоже. Тех, кто остался, отвели в сторону к автобусам. Девушек отпустили, а парней посадили в автобус. Рита не ушла, прорвалась в салон и села рядом с Игорем. Их повезли по Старицкому шоссе и высадили возле окружной. Повезло сказочно. До «Первомайского» было рукой подать. Рита даже обрадовалась такой ночной прогулке. Но на подобные мероприятия больше не совалась. Второй раз она пришла в церковь, когда умерла ее очень дальняя родственница – дряхлая старушка. Ее отпевали в той же самой Белой Троице. Отец не заходил в храм. Он был партийным. А Рита с мамой зашли. Риту поразил огромный золоченый иконостас, легкий запах тлена, плавленого воска и еще чего-то неуловимого. Может быть, ладана. Она не разбиралась в церковных запахах, и ее мама тоже не разбиралась. Хорошо, что хоть вовремя повязали платки, а то огребли бы… К соседке с непокрытой головой подбежала страшная изможденная бабка, похожая на бабу Ягу в исполнении Миллера, и послала ей таких проклятий. Потом схватила за плечо и вытолкала из церкви. Вторая бабка была приветливее. Она раздавала платки тем, у кого их не было. Ее благодарили и послушно повязывали. Рита смотрела с содроганием. Она никогда бы не повязала чужой платок. Не хватает еще подхватить педикулез или стригущий лишай. Потом начали раздавать свечки. Отпевание вот-вот должно было начаться. Людмила Петровна осторожно тронула дочь и кивнула на выход. Они вышли, и Рита окунулась в простор голубого неба.
Страшная бабка снилась три ночи.
Сейчас Рита зашла в Собор. Службы не было. Одна группа с экскурсоводом во главе бродила по кафоликону, «Политеховцы» сгрудились у огромного иконостаса и слушали объяснения Грушевской. Скорбный Иисус взирал смиренно на них.
Рита не пошла к своей группе. Ее заинтересовали фрески. Она долго разглядывала их, запрокинув голову. Аж, слезу пробило от напряжения. Потом она увидела попа. Или священника. А, может, дьякона. В чем разница между ними, она не знала. Высокий красивый бледный мужчина с окладистой бородой и в черном одеянии брезгливо разглядывал притихших экскурсантов, рыскающих по кафоликону. Она смотрела на него во все глаза, он словно почувствовал и повернулся к ней. Взгляд его изменился. Брезгливость испарилась.
- Вы ко мне?- спросил он чистым приятным баритоном
Рита растерянно замотала головой. «Поп» двинулся к ней, она попятилась. В этот момент высокая женщина в черном пересекла ему путь.
- Батюшка,- выдохнула она и заговорила торопливо и не слышно.
Он сразу остановился, слушал женщину и разочарованно смотрел на Риту. Та поняла, что батюшка перепутал женщин. «Черная женщина» в это время полностью завладела вниманием священника. Черная вуаль приподнялась, и Рита заметила с удивлением, что женщина молода и красива. Та вдруг прильнула к холеной ухоженной ладони с бриллиантовым перстнем на безымянном пальце и поцеловала ее долгим поцелуем. Рита ошалело отступала все дальше и дальше. Наконец развернулась и заспешила к выходу, но заметила, что «Политеховцы» переместились к алтарю. Она подошла к иконостасу. Она ничего не понимала в церковной живописи и рассматривала иконы, как не очень хорошие картины. Она прекрасно понимала, что перед ней, скорее всего, шедевры русской иконописи, но трепета не чувствовала. Одна икона привлекла ее внимание.
Она увидела стол и фигуры людей вокруг него. Стол был пуст. Только одинокая чаша возвышалась посредине. Один из сидящих за столом тянул к ней руку. По наклону головы, повороту фигуры он очень походил на Зайцева. Рита только взглянула и обомлела. Вылитый Сашка. Пригляделась лучше (зрение у нее было прекрасное) и вздрогнула. И выражением он походил на Зайцева. Как будто с Сашки писали этого мужика. Она захотела поделиться своим «открытием» и обернулась. В этот момент подошла другая группа. Экскурсоводша начала рассказ. Рита оказалась в первых рядах. Экскурсоводша говорила громко и много, но Рита все-таки поняла, что часть икон на иконостасе выполнены Андреем Рублевым. О Рублеве она естественно слышала много и к тому же совсем недавно посмотрела фильм Тарковского. У Тимура на «видаке». Фильм был страшный и тяжелый. К тому же Тимур сообщил, что все животные в фильме погибают по-настоящему. В том числе и сгоревшая корова. Об этом даже якобы было написано в «Правде». Фильм она «домучила». Из кинотеатра бы точно ушла, а тут решила «не упасть в грязь лицом». Все-таки Тарковский. Зайцев потом признался, что тоже едва досмотрел.
- А Тимур?
- Оооо, Тиму не разберешь. Он с таким сдвигом.
Рита задумалась, вдруг заметила, что ее группы в соборе нет. Она извинилась, протиснулась сквозь толпу и заспешила к выходу. Если бы она задержалась на пять минут, то услышала бы много любопытного для себя.
Экскурсия закончилась. Все разбрелись кто куда. Григорьев испарился. Сашка сопел неподалеку. Нина фотографировала всех желающих.
- Давайте общую,- предложил Сидоров и встал на фоне колокольни. К нему присоединились другие. Рите захотелось иметь фотографию из Загорска. Она встала на две ступеньки выше Сидорова. Рядом встал Зайцев. Рита поднялась еще на ступеньку. Он тоже. Она плюнула в душе и молча смотрела в объектив. Общей фотографии не получилось. Набралось двенадцать человек. Остальные убежали в «церковную лавку».
- Давай, мы тоже сходим,- предложил Зайцев.
- Чего я там забыла?
- Ну, мало ли.
Они пошли. Навстречу уже спешили те, кто не попал на фотографию. С наборами открыток, иконками и крестиками в руках.
Рита купила крестик. Просто на память о Загорске. А наборы открыток ей подарил Сашка. Она молча взяла их и даже спасибо не сказала. Думала о другом и искала глазами.
А Григорьев в это время был в ресторане. Вместе с Протасовым. Случилось так, что Руденский вдруг подозвал Протасова и о чем-то с ним заговорил. Потом они подозвали Григорьева.
- Сейчас идете в ресторан. Он недалеко от Лавры. Я Владимиру Васильевичу объяснил где. Там у нас заказан обед на всю группу на шестнадцать часов. Проконтролируете, чтобы все было в ажуре.
Зачем понадобился он, Юра так и не понял. Тут и одному Протасову делать было нечего. Юра так и спросил:- «Какого хрена я пришел»? Протасов посмотрел многозначительно и ничего не ответил.
Время уж шло к четырем.
- А не принять ли нам по маленькой?- изрек философски Протасов.
- А дадут?
- С ума сошел? Еще и расцелуют.
Он подошел к официантке, накрывающей длинный предлинный стол для «Политеховцев», и зашептал ей в ухо.
- Я не глухая,- она улыбнулась дежурно кровавыми губищами и исчезла.
Через несколько минут появилась с графинчиком с двумя стаканчиками.
- А закусить?- спросил Юра.
- Чего тут закусывать? Я заказал сто пятьдесят на двоих.
- Могу принести салат «столичный»,- предложила официантка.
Протасов жевал губами. Та округлила глаза.
- Он же оплачен.
- Аааааа. Тогда несите,- Протасов вздохнул радостно.
- Но выпивка за ваш счет.
- Это само собой.
Они выпили и закусили салатом.
- Ща, еще закажем, выпьем…. И сожрем все к чертовой матери,- вдохновенно изрек Протасов,- Придут, а стол пустой.
- Я думаю, что больше пить не стоит,- засомневался Юра.
- Стоит, Юрок. Стоит. А то ты выглядишь хреново.
- Как это?- не понял Юра.
- А вот так. Доканала тебя эта коза…. Сука…. Палыч сразу расчухал, для чего она явилась. Мало ей, что Валерка из-за нее троек нахватал. Теперь она за тебя взялась. Прямо перед зачетами.
Григорьев все понял.
- Значит, это Палыч специально меня с тобой отправил? Подальше от Риты?
Протасов молча кивнул и закурил. «Опаловый» дымок поплыл к открытой фрамуге.
- Ща, Юрок, еще закажем… И пусть Воробьева катится к е…..ой матери.
В этот момент появился куратор. Сразу заметил и стаканы, и закуску, и графин.
- Он пустой, Владимир Палыч,- Протасов потряс графином.
- Естественно, у вас глаза на переносице.
Протасов возмутился.
- Да что мы дети, что ли? Выпили по пятьдесят грамм. Можете у официантки спросить.
Руденский махнул рукой.
- Ладно, я пошутил. Когда будет готово?
- Так почти все и готово.
Подошла официантка.
- У нас все готово. Столы накрыты на тридцать персон. Пусть заходят, и мы принесем первое.
Юра сел рядом с Протасовым в центре стола. Протасов занял место для Нины и о чем-то сильно задумался. Григорьев не мешал ему, смотрел как суетятся официантки. Одна даже очень была ничего. Грудь так аппетитно выглядывала из широкого разреза блузки. Попка, вообще, вдохновила. Он задержал на ней взгляд. Девушка заметила и загадочно улыбнулась. В этот момент в гвалте и шуме ввалилась толпа однокурсников. Зайцев летел впереди всех и лихо приземлился прямо напротив Григорьева. На соседний стул он оперся рукой и явно берег его для Риты. Григорьев сник. Долгожданный обед оказался отравленным. В этот момент Протасов додумал свою думу. Решительно поднялся из-за стола и остановил давешнюю официантку.
Через десять секунд он ухватил Григорьева за плечо и поволок за собой в конец зала. Юра полностью доверился ему и послушно семенил рядом.
- Вот наш стол,- Протасов плюхнулся на стул возле обычного столика на четверых.
Григорьев уселся напротив. Неугомонный Протасов сразу вскочил и понесся к выходу.
- Пойду, Нинель встречу. А ты проследи, чтобы все принесли.
Через минуту он вернулся с Ниной и Сидоровым в придачу. Подошла девушка, очаровавшая Юру красивой грудью, с подносом в руках. Заказали водки. Много. У Протасова был сдерживающий фактор – Нина, а Сидорова с Григорьевым никто не сдерживал.
В автобусе Юра нашел свое место и сразу уснул. Проспал, однако, не долго. Проснулся перед Дмитровом на «зеленой остановке». Вышел запоздало из автобуса. Все уже возвращались. Радостная Рита прошла мимо, не удостоив взглядом. Следом семенил счастливый Зайцев. Они остановились у капота и о чем-то оживленно трындели. Юра двинулся к лесу.
- Григорьев,- окликнул его куратор,- Ты куда? Мы уже отъезжаем.
Тот обернулся.
- А вы мне предлагаете под колесо нассать?... Подождете пять минут.
Последовала немая сцена. Руденский вздохнул и покосился на Риту. Григорьев скрылся в лесу. Руденский еще раз вздохнул и решительно подошел к девушке.
- Маргарита, можно тебя на минутку?
Они отошли от автобуса на приличное расстояние. Рита с тревогой поглядывала на Руденского.
- Рита, скажи честно, зачем ты поехала с нами?
Так грубо и резко он еще ни разу не говорил с ней. И не смотрел так.
- А почему я не могу поехать со своим парнем?- ответила она в том же тоне.
Несколько секунд они буравили друг друга взглядом. Руденский был рыцарем и сдался.
- Вспомни совхоз,- только и сказал он.
И пошел к автобусу.
- Я помню все,- бросила она ему в спину.
Рита пила вино за столом и сейчас рассуждала не очень трезво.
- Я Людку помню. ****южку паршивую.
Руденский остановился.
- А час назад он хватал за жопу и титьки облезлую выдру с подносом…. Не ресторан, а публичный дом.
- Так отвяжись от него. Чего ты за ним по пятам ходила? Я же видел. Зачем тебе это? Решила Зайцева подразнить?
Он подошел вплотную.
- А тебе не страшно? Вдруг однажды они соберутся все вместе и так тебя уделают…
- Не соберутся.
- Ну, да. Куда им. Один инвалид, второй в тюрьме…
Она прошла, толкнув его плечом. Руденский смотрел ей вслед.
- Вечером нажалуется отцу,- с грустью подумал он,- Ну и пусть. Я ему все выскажу…. Вырастили дрянь.
Григорьев зашел в автобус. Все уже сидели на местах и ждали его. Грушевская посмотрела сочувственно. Он понял, что она в курсе. Опьянение проходило, превращаясь в мерзкое состояние души. Он сотворил улыбку, но она не удалась. Рита спала, как убитая, привалившись к плечу Зайцева. Точно так же, она спала на Юркином плече в электричке, когда возвращались с выставки «Америка – 200». Пять месяцев назад.
- Легко ты меняешь плечи,- подумал он.
Проклиная несправедливый мир, он прошел на свое место. Зайцев торжествовал. Даже грудь выпятил. Рита сразу проснулась.
- Ты чего?
- Спи, любимая,- прошептал он ей в ухо,- Все замечательно.
Она прикрыла ухо ладошкой и задремала вновь. Весь салон дремал. Только Руденский шептался с Грушевской. Он и услышал, как на задних рядах тихо-тихо звякнуло стекло. Привстал и обернулся как раз вовремя. Протасов разливал бутылку по стаканам. Руденский упруго поднялся и бесшумно пролетел по проходу. Протасов с Григорьевым смотрели на него, как нашкодившие котята. Руденский поступил мудро и сел рядом с Юрой. Сотворил характерный жест, означающий:- «наливай». Стакана было два. Сначала выпили Юра и куратор, потом Протасов налил себе. Руденский выпил еще одну стопку и вернулся на свое место. На прощание прошептал:- «Только не увлекайтесь, мужики».
Уселся рядом с Грушевской.
- Что там?- спросила она тревожно.
- Надеюсь, автобус не сгорит.
- Так серьезно?- всполошилась она.
- Да, нет. Ерунда…. Знаешь, как меня задолбали эти страсти? Из-за одной и той же барышни.
- Очень высокомерная девица,- задумчиво молвила та,- Я водила группу. Она ни разу не подошла. Ходила отдельно и делала вид, что ей мои объяснения не нужны. Спрашивается, чего приехала? Дома не сиделось? Шило в одном месте? Плохая девочка. Испорченная.
Руденский с тоской думал, что уже завтра получит от «шефа» пиндюлей, и жалел, что наговорил Рите лишнего.
Автобус остановился перед Учебным корпусом на Конева. Руденский вышел первым. Заспанные студенты выбирались следом. Говорили спасибо Грушевской и водителю и соскакивали с подножки. С Руденским прощались до завтра и тоже благодарили. Рита вышла первой, но не уходила. Стояла поодаль от Руденскова. Григорьев чуть не натолкнулся на нее и вздрогнул. Он думал, что она уже на пути к своему дому.
- Извини,- пробормотал он, смутившись.
- Пить меньше надо,- бросила она и сморщила носик.
Григорьев ушел. Все ушли. Остались только Рита и Руденский. Да Зайцев топтался нетерпеливо неподалеку. Руденский, выжидающе, посмотрел на девушку. Она сильно ошибалась, если ждала извинений от него.
Рита повела себя не так, как он ожидал.
- Было здорово,- сказала она, улыбнувшись,- Спасибо вам.
Руденский не поверил и ждал подвоха.
- Вы не переживайте. Я отцу про наш разговор не расскажу,- добавила она тихо,- Честное слово. До свидания.
И пошла к Зайцеву.
- До свидания, Рита,- растроганно сказал он вслед и вдруг почувствовал, как засаднило в горле.
Рита с Зайцевым шли по тротуару вдоль Кооперативной, Руденский за ними. Он отстал метров на сто и с наслаждением ловил прохладу майского вечера. Завтрашний день уж не казался страшным. Хорошая девушка Рита. Могла бы промолчать, и он промучился бы ночь в ожидании завтрашней выволочки. А она сказала и сняла камень с его души.
Рита беседовала с Зайцевым у последнего подъезда, Руденский зашел в первый. Свой родной. На прощание махнул рукой. Они ответили.
Душа пела. Он заглянул в холодильник и достал початую поллитровку. Налил полстакана и выпил залпом. Закусил соленым огурцом и блаженно откинулся на стуле.
Рита зашла в квартиру.
- Слава богу,- воскликнула мать,- А мы уже начали волноваться. Вас там кормили хоть?
- Кормили… Мам, я такое видела! Молодая симпатичная женщина крестилась и целовала попу руку. Обалдеть! А вообще, там так красиво. Такие купола. Такая роспись. А какой чудесный звон. Я открытки привезла, но это жалкое подобие. Все надо видеть своими глазами.
Она долго описывала увиденное, родители самоотверженно слушали. Людмила Петровна перебирала открытки. Одна привлекла ее внимание. Она показала ее мужу. Тот внимательно посмотрел и пожал плечами. Тогда она протянула открытку Рите. Та как раз рассказывала о семинаристах- сластолюбцах. Она взяла открытку и непонимающе уставилась на мать.
- Вы, правда, не видите или притворяетесь?- удивилась та.
Рита еще раз рассмотрела открытку, перевернула и прочитала вслух:- «Андрей Рублев. Фрагмент иконы Тайная вечеря».
- И что ты здесь разглядела?
- Вы на глаза посмотрите. Это же Юрины глаза.
Тут уж отец не выдержал.
- Дайте-ка сюда.
Повернул открытку так и сяк.
- Да, пожалуй, что-то есть.
- Не что-то, а вылитый он.
Рита долго рассматривала открытку. Действительно взгляд похож. Нарисовано примитивно, а выражение схвачено. Рублев, одним словом.
- Судя по всему, это изображение Иисуса Христа,- улыбнулся отец.
Рита между тем перебирала открытки и нашла то, что искала. Эту икону она уже видела в Троицком соборе. «Тайная вечеря». Вот он Иисус Христос. За столом в окружении других людей. Один из них напомнил ей Сашку.
- Пап, это кто?- спросила она.
- Я думаю, апостолы. Если честно, я не силен в религиозных вопросах.
Апостолы, так апостолы. Она убрала открытки в обложку и спрятала в «долгий ящик».
В начале октября 77-го, в субботу, Григорьев отправился в Волжск. Бабье лето застряло в среднерусской полосе. К полудню разогрело до четырнадцати градусов в тени.
В субботу занятия проходили в Центральном корпусе рядом с Речным вокзалом. Сам бог велел воспользоваться водным путем. Григорьев так и сделал, и в половине пятого белоснежный красавец отчалил от причала, натужно ревя, разогнался, встал на крыло и заскользил вниз по матушке Волге.
В те давние времена, когда государство заботилось о людях чуть больше, ходили по большим рекам и озерам суда на подводных крыльях. В самых больших, вроде Онежского озера, ходили огромные «Кометы», на верхней Волге – «Метеоры» и «Ракеты».
«Ракета» имела один салон и большую заднюю открытую палубу. В хороший день можно было проехать до самого Углича, наблюдая с палубы роскошные панорамы Верхневолжья.
«Метеор» был уменьшенной копией «Кометы» и имел три салона. Носовой, средний и кормовой. Пассажирам первого салона открывалась панорама несущейся навстречу реки. Что это такое сможет понять только тот, кто путешествовал в подобном транспорте. Пользуясь современной терминологией, носовой салон можно было смело отнести к «бизнес классу». Средний салон вмещал больше пассажиров, наблюдать окрестные пейзажи могли только счастливчики, чьи места оказались возле небольших окошек. К тому же, дробные удары воды по днищу судна нарушали комфорт. Достоинством среднего салона считался буфет со всякими штучками, вроде печенья и шоколада. Водки и вина не было, зато пива хоть залейся. Кормовой салон походил на средний. Только удары о днище ощущались гораздо сильнее. Между средним и кормовым салонами, располагалась крохотная прогулочная палубка с высоченными бортами.
Григорьев всегда покупал билеты заранее, дабы оказаться в «носу». Но сегодня случился «экспромт», и пришлось довольствоваться средним салоном с местом у центрального прохода. Единственный плюс – поход за пивом не раздражал соседей.
Григорьев и впрямь прикупил бутылку «Жигулевского», но на место не вернулся. Прошел салон насквозь и оказался на прогулочной палубе.
Город остался позади. «Метеор» вырвался на простор Волжских берегов. Григорьев пил пиво из горлышка и смотрел окрест. Как давно он не видел этой красоты. Автобусы и электрички. Дым и копоть. Вдруг кольнуло под сердцем. Вот он, Оршин монастырь. И речка Орша. Вознесенский собор зиял облупившимися невзрачными стенами и наводил воспоминания и тоску. Он растворялся вдали, как видение, как мираж, а Юра до боли в глазах пытался рассмотреть что-то. Может, Риту?... И себя рядом с ней?
Прошлым августом она, наконец, затащила его в забытое богом место. С Волги дул неслабый холодный ветер. Темные волны ударялись о берег, на котором стояли они. Рита поежилась и плотнее запахнула ветровку. Мимо проплывал большой трехпалубный теплоход.
- Он поплывет мимо твоего города?- спросила Рита.
- Да. Но не остановится.
- А как же? Ты говорил, что иногда добираешься по воде.
Вдали появился размытый силуэт и стремительно приблизился, превратившись в белоснежную «сигару».
- Я езжу на таком.
«Метеор» пронесся мимо, оставляя вспененный след, обогнул теплоход и исчез вдали.
- Здорово,- восхитилась Рита,- Я тоже на таком хочу. Возьмешь меня с собой?
- Хоть завтра.
- Нет. Следующим летом.
Воспоминания прервались неожиданно.
- Тоскуешь?- знакомый голос за спиной.
Зайцев встал рядом, положив руки на борт.
Утренний сонный трамвай с сонными пассажирами. Григорьев примостился у окна, рядом с Протасовым.
- Слышал новость?- спросил староста.
В его голосе прозвучало насмешливое злорадство.
- Воробьева прокатила Зайца.
- Как это?- растерялся Григорьев
- Как обычно. Она это умеет. Сначала Дрона, потом тебя, теперь его. Кто следующий?
Юра обомлел, а потом возликовал. Есть бог на земле, и Заяц теперь в «жопе».
- И кто же следующий?- спросил Григорьев, напустив безразличия.
- Какой-то морячок из Ленинграда. «Вторая» на практику каталась в Ленинград. Дрон говорил, что этот хрен к ней в общагу приходил. Дрон, его, кстати, знает. Морячок- то из Калинина…. Ты меня слышишь?
- Слышу…. Погоди… И что теперь с Зайцем?
- Ничего хорошего. Вчера бухал весь вечер.
Этот разговор состоялся утром. А сейчас Зайцев стоял рядом.
- Слышал?- спросил он.
- Слышал.
- Радуешься?
- Да мне насрать.
- А мне хреново. Выпьешь со мной?
Зайцев достал из-за пазухи бутылку Молдавского портвейна. Срезал ножом пластиковую пробку.
Они пили вино прямо из «горла». Сначала на палубе, потом в полупустом кормовом салоне. Бутылка закончилась, Зайцев достал еще одну. Потом сбегал в буфет за пивом.
- Главное, ведь ездил к этой суке в Ленинград… И ни слова. Целовала падла. Сашенька, Сашенька… Сука…. Представляю, что там про меня говорили. Он же, оказывается, при всех к ней приходил, и она уходила с ним гулять по Ленинграду…. И тут я.
- Тебя что больше заботит? Что она тебя кинула, или что о тебе говорят?- поинтересовался Григорьев.
Зайцев задумался.
- Сам не знаю. Наверное, и то, и то…. Да нет. По хер мне эта Рита. Самое главное, что она меня на посмешище выставила… Тварь.
Он отхлебал залпом полбутылки пива. Пиво не прижилось и полезло, булькая, из глаз и ноздрей. Григорьев брезгливо протянул платок.
- Ты святой мужик, Юр,- сказал Зайцев всхлипывая,- Слушаешь меня, даешь платок…. Другой бы послал…. А я тебе жалуюсь. Ты меня слушаешь… И мне легче…. Хотя понимаю, что ты мне не сочувствуешь…. Я тебе столько говна сделал, Юр…. И сам теперь в говне…. Ты хоть вышел из этого нормально, а я…. Как идиот…. Юр, мне не выбраться…. Люблю я ее. Понимаешь?... Юр, что делать, а?
- Еще выпить и забыть.
Зайцев принес еще пива. Открыл пробку зубами и сделал два больших глотка.
- Юр, а ты знал этого Рому?
- Знал немного.
- Ну и как он?
- Нормальный мужик. Я бы с таким в разведку пошел.
- Это ты так специально говоришь, чтобы меня посильнее уколоть. Гад ты, Юр…. Я к тебе со всей душой, а ты… Мне плохо сейчас, а ты….
Зайцев понемногу основательно набрался и говорил, шумно двигаясь и размахивая руками. Соседи сначала терпели, потом отсели подальше. Молодые люди остались в полном одиночестве.
- Я говорю, что думаю. А для Риты он пара хреновая. Пока она сидит на шее у родителей, она романтичная. Обожает баллады и стихи… А потом пошлет всю эту романтику и потребует материального. А он по полгода в море. Шматья, положим, он ей накупит. А остальное? Жена офицера – это ОГО, а жена морского офицера – ОГО-ГО. Тут два варианта. Либо ****ь, либо декабристка. Третьего нет. Рита на декабристку не похожа.
- Намекаешь, что она….
- Нет. Она нормальная девчонка. Просто, не сможет с ним жить. Можно считать, что развод- это третий вариант.
- Меня вино не взяло… И пиво. Юр, забыться хочется…. Юрррр, а ты хорошо этого Рому знаешь?
- Нууу, так. Выпивали несколько раз. Не знаю, что он думал тогда обо мне… Но нож в спину не воткнул.
- Может, ты с ним поговоришь? Объяснишь все. Вот так, как мне сейчас…. Что Рита ему не пара.
Юра молчал.
- Ты говорил, что хочешь продать «Яву», добавить денег и купить «Чезет»…. Если Ритка вернется ко мне, я дам тебе денег. Сколько надо. Хоть целых пятьсот рублей…. У меня есть. Подфарцевал маленько.
Григорьев поднялся с кресла. «Метеор» подходил к пристани в Волжске.
- Ты совсем сдурел, Заяц? Решил меня купить?... А я с тобой из одного горла. Мудак ты.
- Мать чесная! Такой молодой и так ругается. Что же это дальше то будет?- возопила пожилая дама,- Пива нажрались и хулиганят. Милицию надо вызвать.
Григорьев страшно глянул на нее, и она замолчала в ужасе.
Через два дня он встретил Риту в одном из коридоров Учебного корпуса. На ее лице блуждала загадочная улыбка.
- Привет,- сказал Григорьев и остановился.
- Привет,- ответила Рита и тоже остановилась,- Как дела?
- Не очень…. Я так и знал, что ты с Романом….
Она перебила его.
- Я не хочу об этом говорить, Юра. Это мое личное. Можешь ты это понять?
Мимо проходили студенты. Прошла Наташа Фридман с Таней Лисовской, Женька Маевская проскочила, взглянув с улыбочкой на Григорьева. В конце коридора замаячили остальные Ритины одногруппники. Григорьев раздосадовано смотрел на них.
- Идут и идут. Даже не поговорить.
- О чем, Юра?
- Помнишь, ты беседовала в библиотеке с каким- то парнем? Я тебя ждал, а ты говорила и говорила… От него тогда, кажется, жена ушла…
- Ему было плохо, и я с ним говорила. Тебе тоже плохо?
- А что, я не человек что ли?
- Можешь в двух словах?
- Нет. Это долгий разговор.
Рита задумчиво смотрела в глаза Григорьева. Ей показалось, он не врет. Что-то действительно случилось, и ему надо выговориться. А у него никого нет… Родители не в счет. С ними не о всем можно говорить. Был друг. Давным-давно.
- Хорошо,- сказала она,- Давай сделаем так. Подойдешь к моему дому к семи. Я выйду. Только дай слово, что никаких тягомотных воспоминаний о наших отношениях не будет. Просто расскажешь о своей проблеме.
Они встретились в ее подъезде ровно в семь.
Григорьев подошел минут на пять раньше и зашел в подъезд. Чтобы в последний раз в своей жизни услышать, как скрипит дверь на четвертом этаже, и дробный стук каблучков будит спящий подъезд. Так и получилось. Без одной минуты семь хлопнула дверь, и застучали каблучки.
Сдавило горло, стало трудно дышать, и застучала кровь в висках.
- У тебя полчаса,- сказала Рита,- Говори, что там у тебя случилось?
У него все случилось давно. Он не представлял, о чем сейчас говорить с ней, чтобы она осталась и не убежала по лестнице вверх.
- Выйдем на улицу,- предложил он.
- Выйдем.
Вышли из подъезда. Григорьев лихорадочно подыскивал слова.
- Пройдем до речки, свернем, пройдем мимо девятиэтажек и остановимся у магазина. Если идти не спеша, как раз полчаса,- сказала Рита.
Они пошли по «маршруту».
- Почему именно полчаса? Сорок минут, час…. Какая разница?
- Меня мама и на полчаса еле отпустила.
- Твоя мама знает, что ты со мной?
- Конечно. Юра, время идет. Говори, что у тебя произошло?
- А если ничего? Просто так поговорить со мной уже нельзя? Мы же не чужие люди.
- Чужие, Юр. Уже восемь месяцев. Ты этого не заметил?
- Естественно, мы не родные. Я же не в том смысле…. Ну как ты не поймешь?... Ты же с Вовкой Протасовым пол пары проболтала, с Сидоровым на той неделе минут десять трепалась. С людьми абсолютно посторонними. А со мной боишься на минуту задержаться…. Бред. Мы были близки, и видит бог, я не сделал тебе ничего плохого. А ты к этим относишься лучше, чем ко мне.
- Когда мы встречались с тобой, я больше ни с кем не встречалась. Теперь я встречаюсь с другим. Что тут непонятного? А ваш староста и Сидоров- просто однокурсники. Меня с ними ничего не связывало и не связывает. А ты решил, что я выйду замуж и буду со всеми вами отношения поддерживать?
- Со всеми вами,- потерянно повторил он.
- Согласна. У нас с тобой были особые отношения. Но это ни о чем не говорит.
Рита смутилась и пошла быстрее. Григорьев не отставал.
- Хорошо, давай поговорим,- сдалась она,- Что ты хочешь от меня услышать?
- Просто, расспросить о жизни. Я слышал, что ты и Роман…
- Я замуж выхожу за него, Юра. Я знаю, о чем ты сейчас спросишь. Про прошлое лето…. Нет, Юра, тогда я была с тобой честна. Рома был просто другом.
Они подошли к Тьмаке. Когда- то они часто сюда приходили. Стояли вон на том мостике, смотрели на бегущую воду и разговаривали.
- Все-таки, он тебя покорил. Что же ты в нем такого разглядела за этот год?
- Он меня любит, Юр. По-настоящему.
- А я, значит, не по-настоящему?
- Ты – нет! Саша, может быть… А ты точно нет. Ты любишь только себя самого. Ну, может, еще свою маму и отца. А к остальным ты относишься так же, как к своим вещам. И я для тебя была вещью. Красивой престижной в хорошей упаковке. Ты уматывал домой… Тебя не бывало неделями. А я тебя ждала… А ты где-то болтался. А чего? Лежит вещь на месте и ладно…. Я, конечно, виновата перед тобой. За деревню. Но строить на этом отношения нельзя. А ты постоянно заставлял меня вспоминать о том, что я твоя должница.
- Я!!!?- изумился Григорьев,- Да я тебе слова не сказал. Ты сама всегда вспоминала.
Но Рита не слышала его.
- Ромка совсем другой. С ним я впервые поняла, что такое быть по-настоящему любимой. Знаешь, как он меня назвал? Ритушка….. Ритушка. Представляешь? Отдохни, Ритушка…. Никто из вас так меня не называл.
Григорьев потрясенно молчал. В этот момент они подошли к Гастроному, и Рита заторопилась.
- Все, Юра, я пошла домой.
Он задумчиво смотрел на нее.
- Прошло только двадцать пять минут, но…,- она запнулась.
Она не могла понять его взгляда. Он никогда до этого так на нее не смотрел.
- Иди… Конечно, иди. До свидания,- он улыбнулся чему-то своему и покачал головой.
Ему захотелось общения. Он не поехал в пустую квартиру в Южном. Он пошел в «общагу». Удивительно, но первым, кто встретился на этаже, оказался Зайцев. Они столкнулись возле Сашкиной комнаты. Тот раздул ноздри. Видно, почувствовал запах Ритиных духов.
- Ты ходил к ней?- спросил он хрипло и умирал на глазах.
Григорьев юлить не стал.
- Был. Поговорили полчасика. А тебе- то что?
Зайцев сник и сумрачно попросил:
- Зайди на секунду.
Григорьев зашел в комнату. На столе бутылка «Портвейна» и нехитрая закуска. Рыжий венгерский шпик и соленые огурцы.
- Накатишь стакан?
Зайцеву очень хотелось, чтобы Григорьев выпил с ним.
- Давай,- Юра махнул рукой,- Гулять, так гулять.
Зайцев наполнил стаканы до половины, молча брякнул стаканом о Юрин стакан и выпил. Григорьев тоже выпил и вспомнил «свидание» с Ритой.
- А чего ты такой радостный?- спросил Сашка удивленно и со страхом,- Ты чего?.... С ней?
- Боже мой,- смеясь произнес Григорьев,- Оказывается, я любил такую дуру…..
И хохотал до слез и спрашивал:
- Заяц, ну почему ты не назвал ее Ритушкой?
Зайцев смотрел недоуменно, а Григорьев не мог угомониться и снова спрашивал:
- Ну почему, Заяц, ты не назвал ее Ритушкой?
Бывают в жизни незаметные неприятности. Что-то происходит, а ты не подозреваешь, что произошла неприятность. Все, вроде, как прежде, а потом бац….
Когда в группе появился новый персонаж по фамилии Крутиков, Григорьев не придал этому никакого значения. Ну, учился парень годом раньше, приболел, взял академический отпуск. В те дни Григорьев с головой ушел в роман с Ритой и ничего вокруг не замечал. Тем более, этот Крутиков никак не выделялся и был средним во всем. Учился средне, имел средний рост и среднее лицо. Глаза выдавали что-то монголо-татарское в десятом поколении, нос слегка горбатился, тонкие губы предполагали злой нрав, а острый подбородок – хитрость. Но очки в массивной оправе меняли облик, превращая «злого гения» в обычного «ботаника».
Он пришел на курс, в котором никого не знал, и начал спешно подыскивать приятелей. Искал он их иезуитским способом среди тех, кто имел неравновесие в душе. И, естественно, сразу наткнулся на Зайцева. И вцепился в него, как клещ. Поскольку Григорьев слыл приятелем Зайцева, Крутиков слегка вцепился и в него.
Обнаженная девушка встречает восход. Нежный профиль лица, груди, ягодиц и ног. Руки, вытянутые вперед. На ладонях плещется солнечный диск. Золотисто красные тона, фигурка неземной красоты. Замечательная гравюра на небольшой прямоугольной пластинке.
Эта прелесть на тонкой золотистой цепочке висела на стене над кроватью в комнате, где проживал пятикурсник из Волжска Юрка Павлов. Григорьев, как-то, зашел к земляку, увидел гравюру и сразу подумал:- Рита. На следующий день зашел снова и опять поразился.
А через неделю гравюра исчезла. Ее место заняла пышнотелая блондинка из «Плэйбоя».
В этот же день он снова увидел «Ритино изображение». В тумбочке у Крутикова. Тот приоткрыл на мгновение дверку, и Григорьев разглядел. Дождался, когда Крутиков убежит на кухню за чайником, и заглянул в тумбочку. Гравюра была точно такой же, как у Павлова. Один в один. Григорьев перевернул пластину и прочитал на обороте.
- Юрочке от Ланы. Смотри и вспоминай обо мне. 5.07.75 г.
Григорьев обомлел. Крутикова звали Александром. Юрой звали Павлова, у которого на стене до недавнего времени висела точно такая же гравюра. Наверняка, это и была она. И вряд ли Павлов подарил ее Крутикову, учитывая надпись на обороте.
Григорьев положил «Риту» на место. Вернулся Крутиков с чайником. Григорьев сделал непроницаемое лицо и отказался от чая. Сослался на непредвиденные дела и ушел.
До вечера он ходил сам не свой и даже с Ритой хотел поделиться. Но передумал в последнюю секунду.
Потом все позабылось.
6-го ноября 77-го года Григорьев собрался в Волжск на праздники. Зайцев смотался в Кимры еще накануне. За два месяца он оброс хвостами и тройками, но ничего с собой поделать не мог. Находился в депрессии. Так он объяснил свое состояние.
Автобус до Волжска отходил в половине пятого, а на часах не было еще двенадцати. Григорьев не знал, чем убить время. И вдруг появился Крутиков. В серых брюках и коричневой футболке.
- Заяц смылся,- сказал он.
- Знаю.
- А я приготовил поллитру… И закусь…. Может, посидим?
Гравюра с Ритой давно растворилась в памяти.
- Давай,- согласился Григорьев.
Они пошли в комнату Крутикова. Кровать бывшего приятеля поражала неряшливой заправкой.
- Не обращай внимания,- усмехнулся Крутиков,- Он в печали. Тут, сам понимаешь, не до красоты. Наливай да пей.
- И часто он причащается?
- Каждый день.
Они выпили по первой, потом еще и еще…. И Крутиков поведал такую историю.
Два дня назад они «отдыхали» с Зайцевым в пивбаре, что на углу улицы Советской и Свободного переулка. Этот бар позже превратился в «Рюмочную», а тогда, заплатив рубль, здесь можно было получить две кружки пива и бутерброд с селедкой в придачу. Здесь было три маленьких зала. Столы заменяли большие деревянные колоды, вместо стульев – чурбаки. Вход располагался со стороны Советской. При входе слева находилась гардеробная.
Ребята отдали по рублю, зашли в зал и получили полагающуюся порцию. Двух кружек хватило на двадцать минут. Они заказали еще по кружке, потом – еще. Наконец, набравшись, поднялись и двинулись к выходу. Подошли к гардеробной за куртками. Перед ними майор из Мигалова получал свою шинель. Пьянющий в «хлам». Из кармана форменного кителя вывалился увесистый бумажник. Майор наклонился едва не рухнув на пол. Крутиков услужливо поддержал и не дал упасть. Майор ухватил бумажник и вернул в карман.
Крутиков натянул куртку и вышел из бара. Майор топтался у входа и пытался прикурить на ветру. Спички гасли одна за одной в пьяных руках. Крутиков поднес зажигалку. На него глянули ничего не соображающие одуренные алкоголем глаза.
Крутиков описывал дальнейшее так.
- Смотрю, летун ни хрена не сечет. Огляделся….. Никого. Только Заяц стоит метрах в десяти…. И темень…. Я майора за локоток и в переулок. Заяц вылупился удивленно. А я хрясь… Майору в поддых. Тот бряк на колени. Я у него лопатник из кармана и рвать ноги. Заяц вылупился. Я его за шкироебину и вперед. Оглянулся, летун валяется на тротуаре. В переулке развернул лопатник. Там полтинники и червонцы с четвертными. Деньги себе, лопатник протер платком и в урну. Заяц стоит, лупится. Я пачку пополам. «На, Санек». Тот взял. Потом в троллейбус и сюда. Дома посчитали. У меня двести семьдесят пять на кармане, у Зайца двести шестьдесят.
Григорьев сразу вспомнил гравюру с «Ритой». Все сошлось. Волна вонючей мерзости окатила его, но он решил выяснить все до конца.
- И чего сказал Заяц?- спросил он, стараясь говорить спокойно.
- Ничего… Взял деньги и умылся. Сначала малость бухтел. Мол, нехорошо и тому подобное…. А куда он рыпнется? Деньги- то взял…. Так ведь этот мудак пошел на следующий день в «ювелирку» и купил Ритке золотой перстень за сто семьдесят рублей. Думал мудак, что она клюнет на перстень…. А она не взяла.
Григорьев вспомнил «сетку» и детектив. Наверняка их спер Крутиков. А Заяц- то? Вот идиот. Взял краденые деньги у такой мрази. По сути, стал сообщенником. Морально встал на одну доску.
- А сам я сейчас что делаю?- подумал зло он,- Пью с вором, с «крысой».
Григорьев не прощаясь вышел из комнаты.
Григорьев три дня ходил сам не свой, вспоминал живописный рассказ Крутикова и крутил желваками на скулах. Он не собирался воспитывать воришку. Что выросло, то выросло. Но Зайцева от урода решил оградить. Однажды зашел в комнату, надеясь застать бывшего приятеля в одиночестве. Зайцев восседал за столом и чистил здоровенного вяленого леща. Перед ним пивная кружка. Крутиков спер ее недавно из пивзала на Кооперативной. Рядом с кружкой возвышалась трехлитровая банка, наполненная доверху пенной янтарной жидкостью. Григорьев сел на стул напротив. Сашка пододвинул бывшему приятелю стакан. Некоторое время ребята молча обгладывали леща и отхлебывали пиво.
- Не надоело квасить каждый день?- наконец, поинтересовался Григорьев.
- А тебе-то что?
- Да ничего. Просто смотреть на тебя тошно. Здоровенный парень, а так расквасился. Вся жизнь впереди…. А ты….
- Какая это жизнь.
Убеждать Зайцева в том, что жизнь хороша сама по себе, Григорьев не стал.
- Над тобой весь курс ухохатывается,- сказал он.
- Ну и пусть.
- Провалишь сессию и вылетишь из института.
- Ну и пусть.
- Ритка плюнет вслед и посмеется.
- Ну и пусть!!- завопил Зайцев,- Пусть смеется! А я, Юр, с собой покончу. Прямо здесь. Вот в этой комнате…. Или нет… В ее подъезде. Прямо против двери. Она выйдет утром, а я вишу. Представляешь, что она почувствует?
- Запах твоего дерьма. Сморщит носик, как обычно, и убежит в комнату. Ее мама позвонит куда надо, тебя вынут из петли…. Обгаженного, синего. С вывалившемся языком…. Нет, аппетит- то ты ей, думаю, дня на два испортишь.
Зайцев сморщился. Видно представил воочию только что услышанное.
- Ты, как- то говорил, что у тебя есть пистолет… Продай мне…. Я застрелюсь,- он смотрел на Григорьева с обреченной решимостью.
- Нет, Санек, пистолет я тебе не продам… Но дам совет. Перед тем как повеситься, сделай клизму… И отрежь язык.
Они долго хохотали. Григорьев от души, а Зайцев истерично. Замолчали разом. Сашка совсем скис.
- Может, мне перевестись?
- Сдай сначала экзамены. Хоть на тройки, но сдай. Потом каникулы…. А хочешь, я тебя познакомлю с нормальной бабенкой?
- Не надо мне никакой бабенки.
- Ну, как же? А секс?
- Не надо мне никакого секса.
Григорьев заподозрил неладное.
- Ты еще не пробовал, что ли?
- Ну и что?
- Ну, так она тебя всему научит.
- А зачем мне это умение? Для кого?
Убойный довод.
- Слушай, Санек,- сказал Григорьев,- Представь такую картину. Ты влюблен в девушку, а она встречается с другим. Ты бы стал следить за ней?
- Смотреть, как она целуется у подъезда?- Сашкина физиономия пошла пятнами,- Ты тоже эту историю слышал?
Григорьев поразился.
- А ты знаешь, что у них в роду были индусы?- продолжал Сашка.
Григорьев кивнул.
- А коктейль с клубникой пил?
- Пил…. А ты голубцы ел?
- С острым-острым ножом?.... Ел.
Они развеселились, задавали друг другу вопросы и хохотали. Это помешательство длилось несколько минут. Григорьев первым пришел в себя и понял, что сейчас предает свою любовь.
- Заткнулись! Оба!- рявкнул он.
И вышел из комнаты.
Город Волгоград – областной центр на юго-востоке европейской части РСФСР. Население 900 тысяч человек. Город – Герой. Место Сталинградской битвы. Имеет предприятия Союзного значения. Судоверфь, метизный и тракторный заводы….
О том, что первая группа едет в июле на практику в Волгоград, Григорьев узнал в конце мая. Известие было одновременно приятным и не очень.
Он никогда не бывал в Волгограде и не видел Мамаева кургана. А тут такой подарок. Целый месяц в таком городе. И это был приятный момент. Неприятным же было то, что именно на июль дядя Витя наметил поездку в Алушту.
- С практикой решим,- говорил он,- Сделаем справку, что ты прошел ее на нашем «Механическом»….
А тут Волгоград.
Дядя Витя не унывал.
- Значит, в Крым поедем в июне. Экзамены сдашь досрочно…. Если конечно хочешь в Алушту.
Григорьев очень хотел, но декан и проректор «задергались».
- Один… Ну, два, в крайнем случае…. Но, чтобы досрочно все… Нет, так молодой человек дело не пойдет. Для этого нужны очень веские причины.
У дяди Вити не было знакомых среди руководства «Политеха», и он позвонил прямо в Обком Партии. Через час веские причины отыскались. Через два дня Григорьев захлопнул «зачетку».
Двадцать июньских дней пронеслись как миг. Первую неделю он еще ощутил, а потом дни закружились, как разноцветные стекляшки в калейдоскопе. То складывались в одно приключение, то в другое.
Домодедово встретило холодным ветром и мелким противным дождем. До самого Волжска Юра хмуро смотрел в окно «Волги» на размокшие поля, нахохлившихся людей в осенних плащах с капюшонами на головах. Грудь согревал билет до Волгограда, купленный попутно на вокзале.
Неделя прошла в трудах и заботах. Юра проявил двадцать пленок и напечатал больше тысячи фотографий. Потратил пятьдесят пачек фотобумаги и несколько килограммов химикатов.
Через неделю об отдыхе в Крыму напоминали лишь мощный южный загар, да эти самые фотографии.
Погода между тем выровнялась. Дождь прекратился. Теплый ветер с юга разогнал остатки туч. Земля просохла. Начался долгожданный купальный сезон. Но Григорьев уже приготовил чемодан.
Вечером позвонил Протасов. До этого он звонил всего два раза. Григорьев насторожился, готовясь встретить дурное известие. Но….
- Едешь?- буднично спросил староста.
- Естественно.
- Скорым?
- Как договорились. У меня восьмой вагон.
- А у меня пятый. Давай. Пока.
Протасов повесил трубку. У Григорьева тревожно заныла душа. Что-то не договорил староста. Что? Эта мысль побродила бесцельно в голове… А потом ушла.
На следующий день в два часа дня Григорьев зашел на перрон, от которого отправлялся скорый поезд «Москва – Волгоград». Посадка уже началась. Григорьев отыскал нужное, еще пустое купе, бросил чемодан под сиденье и присел на свое законное место. За окном суетился народ. Самый разный. Молодой и пожилой… Дама в белом платье пронесла грудного ребенка. Кому- то не поздоровится сегодня от такого соседства. Прошла группа в стройотрядовских куртках. Две грузинки о чем-то взахлеб спорили меж собой на гортанном языке. Прошли таджики или туркмены в полосатых халатах. Озабоченный дядька в черном костюме с «дипломатом» в руках что-то объяснял такому же дядьке, только в сером, брызгая при этом слюной.
В купе появились еще двое. Семейная немолодая пара. Поздоровались. Григорьев поднялся и вышел в коридор, дабы не мешать. Перед вагоном собралась толпенка. Проводница что-то вдалбливала нерадивому мулату. Тот не понимал и лупился на нее белками глаз. Симпатичная девушка лет двадцати пяти нетерпеливо переминалась рядом и яростно смотрела на мулата. Наконец, прошла в вагон. Григорьеву вдруг страшно захотелось, чтобы она поселилась рядом. Так и вышло. «Пахнув духами и туманами», она зашла в купе. Григорьев рванулся следом.
Супруги успели переоблачиться в одинаковые спортивные костюмы синего цвета с белыми полосками на воротниках и манжетах. В чемодане Григорьева лежал точно такой же. Только сейчас он понял, что забыл переодеться. Он стоял в дверях, незнакомка обернулась к нему.
- Это ваше место?- капризно спросила она, кромсая парня надменным взглядом.
- Почему красивые бабы- такие твари?- подумал Григорьев, и сразу нашел ответ,- Потому что они красивые.
- Мое,- подтвердил он.
Григорьев уже знал, о чем пойдет разговор. Красавица предложит поменяться местами. Будет настойчиво просить, и он, конечно, согласится.
- Я лягу здесь,- сказала она,- А вы вот сюда.
Она похлопала рукой по верхней полке. Кровь бросилась в голову, но Григорьев сдержался и даже изобразил улыбку.
- Как прикажите.
Супруги многозначительно переглянулись и вышли в коридор. Девушка смотрела на Григорьева в упор.
- Я буду переодеваться. Не ясно, что ли?
Григорьев ретировался. Дверь задвинулась, и послышался характерный щелчок задвижки.
Супруги переминались у окна.
- Какая наглая,- сказала жена,- А вы не поддавайтесь. Мало ли где она хочет лежать. А билеты для чего? Нет, ну, в конце концов, могла бы культурно попросить…. Ежели она выдаст мне что-то подобное… Я ей устрою.
Григорьев промолчал. Ему было без разницы, где спать. Хоть на багажной полке. Наблюдать красивое женское лицо – само по себе эстетическое удовольствие. А за удовольствие надо платить.
В двери послышался щелчок. Супруги остались в коридоре, а Григорьев зашел в купе. Капризница сидела у окна и смотрела на перрон. На ней был точно такой же спортивный костюм.
- Простите,- сказал Григорьев.
Она повернулась к нему.
- Чегоооо?
- Я должен взять свой чемодан.
Она округлила глаза и посмотрела на диван, на котором сидела.
- Он что, тут?!
- А где же ему быть?
- Это мое место!
- Если вы забыли, это мое место,- возразил вкрадчиво Григорьев,- Я просто вам его уступил. И потом, если вам неизвестно, багажный отсек предназначен для нижнего и верхнего мест.
- Сколько бессмысленных слов,- красавица смерила его презрительным взглядом и поднялась,- Забирайте свой идиотский чемодан.
Григорьев выволок чемодан и улыбнулся.
- Чем же он идиотский?
- Потому, что хозяин идиот,- выпалила она.
Григорьев вздохнул и достал спортивный костюм. Красавица уселась на диван и уставилась в окно.
- Я буду переодеваться,- предупредил Григорьев,- В принципе, вы мне не мешаете.
Он расстегнул ремень.
- Клоун!
Она вскочила, обдала Григорьев уничтожающим взглядом и вышла в коридор, грохнув дверью.
Григорьев не спеша переоделся, поглядел на себя в зеркало и остался доволен внешностью. Убрал чемодан под сиденье и вышел в коридор. Поезд как раз тронулся. Поплыл перрон, провожающие махали руками. Незнакомка стояла у окна.
- А нас с вами никто не провожает,- сказал Григорьев.
Она в который раз обожгла его взглядом и ушла в купе. Он постоял у окна минут десять. Поезд никак не мог выбраться из Москвы. За окном тянулись унылые столичные окраины. Григорьев зашел в купе и уселся на диван. Соседка обернулась.
- Я могу здесь сидеть. Имею полное право,- поспешно начал Григорьев.
- Да ради бога… Надеюсь, ты достал свои яйца?
- Чегоооо?!- изумился Григорьев.
Она смутилась и даже порозовела.
- Я имела в виду куриные яйца. Обычно все берут в дорогу яйца и курицу. И я бы очень хотела, чтобы вы заранее достали продукты и не тревожили бы меня потом.
- У меня бутерброды с колбасой,- пояснил Григорьев,- Пойдете в туалет, я их достану.
Она посмотрела на него, как на больного, и опять отвернулась к окну.
В этот момент дверь откатилась, и в купе зашел Протасов. В синем спортивном костюме с белыми полосками на воротнике и манжетах. Протасов увидел девушку и присвистнул, красавица вздрогнула и бросила негодующий взгляд на наглеца, посмевшего бесцеремонно ворваться в ее «покои».
- Ух ты!- сказал Протасов с восхищением,- Твоя?
- Чтоооо?- возопила прелестница,- Ну-ка вон отсюда… Оба.
- Неее. Не твоя,- радостно заключил Протасов,- Извините, мисс.
Они вышли в коридор. За окном мелькали сельские мотивы. Молодые люди говорили о пустяках. Протасов поглядывал на часы, как будто ожидал чего- то.
- Все,- наконец облегченно вздохнул он,- Ресторан открылся. Полный вперед.
Они прошли два вагона и оказались в ресторане. Вагон пустовал. Они заняли два места у столика в центре. Заказали пятьсот грамм молдавского портвейна на двоих, «столичные» салаты и шницеля с жареной картошкой. Пока дожидались заказа размялись пивом. Вот тогда-то Протасов и сообщил новость.
- Слыхал? Воробьева вышла замуж.
Григорьев ухом не повел, но его душа всхлипнула:- «Все-таки вышла… Теперь все».
- Это был решенный вопрос,- сказал он сухо,- О том, что она выходит замуж, я знал два месяца назад.
- Она за Зайца вышла,- Протасов внимательно разглядывал Григорьевские глаза.
Тот не выдержал и «поплыл» от такого известия.
- Как за Зайца? Иди ты…
- В пятницу была свадьба. Из наших никого не было… Практически. Маевская была… Еще пара девок из второй. Крутиков был свидетелем…. И все. Больше никого…. Кстати, наш Палыч был…. Чуваки, конечно, в шоке. Но Зайцы отговорились… Мол, делали все наскоро… Заяц, небось, боялся, что Воробьева опять кого-нибудь найдет. Вот и спешил. Да и ее родители, наверное, тоже…. Короче, договорились так. Ритка со своей группой разберется в сентябре, а нам они проставятся прямо в Волгограде.
Григорьев похолодел.
- Как проставятся? Кто?
- Чудак, они же теперь муж и жена. Зайцевы, одним словом. Медовый месяц в Волгограде. Поди хреново.
Григорьев подавленно молчал. Протасов только теперь понял, какую глупость совершил, не послушав Палыча.
- Понимаешь, я хотел тебе по телефону сказать…. Но подумал, а вдруг ты психанешь и не поедешь. И тебе не зачтут практику…. И промолчал.
В этот момент Григорьевская попутчица зашла в ресторан и расположилась за столиком у входа.
- Красивая баба,- сказал Протасов,- Стара для тебя маленько… Но, как говорится, член ровесников не ищет…. Советую для отвлекухи.
Григорьев смотрел на девушку, но, казалось, не замечал ее.
- Ты только глупостей не наделай. Никаких скандалов и тому подобного,- предупредил Протасов.
- Ты о чем?
- О Зайце, естественно. Если ты домой слиняешь, никому от этого хуже не станет. Только тебе самому… Ты, главное, не переживай. Там комнаты будут отдельно для девок и ребят. И Зайцы будут жить отдельно друг от друга.
- Для каких еще девок?- не понял Григорьев.
Протасов ухмыльнулся.
- С нами Маевская будет. Еще Фридман, Лисовская и Бруневич. Ритка половину своей группы везет.
- … ее мать,- сказал в сердцах Григорьев.
Между тем ресторан заполнился пассажирами. К ним за столик подсели два мужичка из славной плеяды вездесущих снабженцев. Судя по разговору, они спешили по делам в Воронеж. На столе появилась бутылка водки. Через десять минут разговор стал общим.
К Григорьевской попутчице подсел молодой мужчина с очень наглой рожей и манерами «провинциального» плейбоя. Он, видно, уже начал «разминаться» в своем вагоне и теперь решил продолжить в ресторане. Григорьев отметил это и тут же позабыл. Голова была занята молодоженами. И тем глупейшим положением, в которое он попал. Сосед снабженец рассказывал захватывающую историю, случившуюся с ним в Череповце в прошлом году. Даже соседние столики прислушивались, а Григорьев не слышал ни слова. И все-таки среагировал на знакомый голосок. Попутчица пыталась выбраться из-за стола, сосед не пускал ее и в очень грубой форме пытался усадить на место.
- Куда ты?- выдохнул Протасов.
Григорьев, как смерч, пронесся по проходу и подхватил распоясавшегося ухажера. Дверь в тамбур оказалась рядом. А дальше дело техники.
Около купе они распрощались. Протасов пошел к себе, Григорьев остался с попутчицей у окна.
- Тебя как зовут, герой?- спросила девушка с улыбкой.
- Юра.
- А меня Оксана. Здорово ты его… Правда, немного жестоко. Но, наверное, с такими только так и надо…. Ты куда едешь?
- На тракторный. Волгоградский. Слышала про такой?
- Конечно. Я же коренная Волгоградка.
Через пару минут он уже знал многое об Оксане. «Разведенка», двадцать шесть лет от роду, пятилетний сын Витя в Волгограде, студентка Московского медицинского института. Она говорила и говорила, а он слушал и не слушал. Смотрел в ее лицо и не мог понять, почему ее красота не трогает его. Вспомнил далекий сентябрьский день, девчонку, выпорхнувшую из «Комсомольского кабинета», и исчезнувшую как мираж. Ему бы ухватить свое сердце и вернуть на место, а он не понял, и оно убежало, нашло девчонку в лабиринтах коридоров и осталось с ней навсегда….. Если бы он мог влюбиться в эту. Хоть на месяц. Но его сердце забрала другая.
Поезд остановился в Мичуринске. К вагонам побежали местные с огурцами и вареной картошкой, салом и вареными раками, пивом и водкой. Григорьев выскочил на перрон и купил раков.
- Возьми картошки,- крикнула Оксана в окно,- И водку.
Он возвратился с целой прорвой провизии. Дверь купе вдруг откатилась, и супруги с чемоданами в руках, чертыхаясь понеслись к выходу. Выскочили из вагона и долго ругали проводницу, а потом скрылись в толпе на перроне.
Молодые люди зашли в опустевшее купе.
- Эти нас не обокрали?- всполошилась Оксана и начала лихорадочно проверять свои вещи.
- Нет. Слава богу, все на месте.
Григорьев на всякий случай проверил свой «скарб».
Провинившаяся проводница зашла в купе и забрала белье. Ей было лет тридцать пять. Волосы светленькие, сама худенькая, но глаза смотрели жестко, обозначая характер.
- Забыла,- сказала она в сердцах,- Сегодня все, как с цепи сорвались. Одному чай холодный, другому простыни мокрые. У вас все в порядке?
- Все в порядке,- заверил Григорьев и вышел вместе с проводницей в коридор, прикрыв за собой дверь.
- Можно сделать так, чтобы мы до Волгограда ехали одни?- заговорщески прошептал он.
- Можно,- многозначительно ответила проводница.
- Сколько?
- Двадцать.
- Побойтесь бога. Мы же студенты.
Проводница ухмыльнулась и оценивающе оглядела Григорьева.
- Хорошо. Давай червонец.
Григорьев расстался с красненькой и вернулся в купе. Оксана задумчиво смотрела на него.
- Хорошо бы так и ехать вдвоем до самого дома,- мечтательно произнесла она.
- Да. Неплохо бы.
Он еще ничего не решил насчет нее. Другая сидела в голове. Связь с Оксаной казалась мелкой детской местью.
- Будь, как будет,- подумал он.
В этот момент дверь откатилась, в купе заглянул Протасов и сразу оценил обстановку.
- Оооо, вы вдвоем.
- Садись с нами,- предложил (нет, попросил) Григорьев.
Дважды просить не пришлось. Протасов уселся напротив. Григорьев наполнил стаканы водкой.
- Пьем, кто сколько сможет,- сказал он.
Юра с Оксаной отпили по глотку, а Протасов выдул весь стакан.
- Я могу столько,- объяснил он,- А теперь я вас покину, ребята. Не ссорьтесь и живите дружно…. А ты, Юрец, держи хвост пистолетом…. И не обращай внимания.
Он вышел из купе и тщательно задвинул за собой дверь.
- Это он сейчас про что?- спросила Оксана.
- Да, так…
Они выпили еще.
- Доставай бутерброды,- попросила девушка.
Он достал. Она с аппетитом набросилась на полукопченую колбасу с хлебом.
- Сволочь, поесть не дал. Убивать таких надо…. У тебя есть соль? Посоли картошку.
Стаканы опустели.
- Жарко,- пожаловалась Оксана.
Григорьев открыл окно.
- Все равно жарко. Надо переодеться.
Она достала из чемодана голубой домашний халат. Григорьев дернулся к выходу.
- Ты мне не мешаешь.
Он остался и зачем- то достал свой чемодан. Она скинула сначала кофту, потом штаны. Он делал вид, что что-то ищет в чемодане. Краем глаза видел, что она стоит посреди купе в белых трусиках и лифчике. Зашуршал халат. Григорьев сделал вид, что нашел пропажу, и обернулся.
- Новый,- похвасталась она,- Вчера купила. Как тебе?
- Хорошо. Красиво…. Тебе очень идет этот цвет.
- По-моему, мне все цвета идут.
- Да. Во всех ты душенька нарядах хороша.
- Это Пушкин написал? Кажется, в каком-то рассказе.
- «Во всех ты душенька нарядах хороша
По образу царицы ль ты одета,
Пастушкою ль сидишь ты возле шалаша,
Во всех ты чудо света…»,- прочитал Григорьев,- Поэму написал Богданович, а Пушкин поставил этот отрывок эпиграфом к «Барышне-крестьянке».
- Откуда ты знаешь?- удивилась Оксана,- Ты же вроде тракторист.
Григорьев вспомнил Капошино, кабину трактора… И Риту.
- Пожалуй, что я и правда тракторист,- он кисло усмехнулся, продолжая истязаться воспоминаниями.
Девушка странно посмотрела на него.
- Тебя что-то гложет. Может поделишься? Запомни, нет благодарнее слушателя, чем сосед по купе.
- Ты соседка, а не сосед. А это разные вещи…. Но я расскажу.
Он в двух словах обрисовал свое положение. Оксана прониклась.
- Вот сука! Я никогда бы до такого не додумалась…. Я не представляю, как ты будешь…. Целый месяц. Тебе надо что-то….
- Что?
- Женщину.
Он хотел спросить:- «Тебя»? Но благоразумно промолчал, потому что она могла ответить утвердительно.
У них была разная красота. Рита отличалась интеллигентной красотой, утонченностью черт, некой аристократичностью. Оксана выглядела проще. «Взгляд один чернобровой дикарки, полный чар, зажигающих кровь. Старика разорит на подарки, в сердце юноши бросит любовь…». Наверное, Некрасов рисовал портрет девушки с такой, как Оксана.
- «Все ж, кто выдумал твой гибкий стан и плечи -
К светлой тайне приложил уста».
А это, наверное, про Риту. Вот именно эти две строчки из Есенинского стихотворения.
- А он красивый?- спросила неожиданно Оксана.
- Кто?
- Твой бывший приятель.
- Очень. Круглая рожа, нос кнопкой и поросячьи глазки.
Девушка обрадовалась.
- Вот в этом все и дело. С таким можно смело связать судьбу. А с тобой?... Или вот взять моего бывшего…. Как картинка. Мы шли по городу, на нас все оглядывались. А я радовалась… Дура…. Теперь уж я с красавчиком точно не свяжусь. От вас одни несчастья.
В дверь постучали, и заглянула проводница. Любопытные глаза обежали купе и остановились на Григорьеве. Он испугался, что она сейчас выдаст их договоренность, и вскочил с места, как пружина. Она почувствовала, что ему что-то нужно от нее, и вышла в коридор. Он вышел следом и прикрыл дверь.
- Я насчет чая,- сказала она.
Он попросил сразу четыре стакана, а потом заикнулся насчет водки. Она попросила «червонец» за бутылку. Григорьев согласился с радостью. Почему- то ему показалось, что договориться будет сложнее. Она ушла готовить чай, а он вернулся в купе.
- Что она хотела?- спросила Оксана.
- Чай… И еще сказала, что, наверное, подсадит к нам двух пассажиров. Кажется, мужа и жену.
Пришла проводница с чаем и водкой. Под стакан они изливали друг другу душу до трех ночи, потом «отрубились» и проспали до обеда.
- Вот зараза, все нам сбила,- негодовала Оксана,- Так ведь никого и не подселила.
Прощались у вокзала. Она поспешно записала адрес и телефон на клочке бумаги и отдала Григорьеву.
Протасов дожидался у выхода.
- Засадил?- спросил он деловито.
Григорьев неопределенно повел плечами.
- Правильно,- похвалил Протасов,- Таких баб упускать нельзя.
Григорьев мял в руке записку. Скомкал, кинул в урну и пошел к трамваю вслед за старостой.
Через час они стояли возле отдела кадров тракторного завода, через два получили пять комнат в старом, видавшем виды, рабочем общежитии на улице Жолудева.
- Тебе ничего это не напоминает?- спросил Протасов, когда они подошли к дому из красного кирпича.
- Общаги на «Пролетарке»?
- Вот-вот. Если здесь и внутри так же, как там, я Зайцу не завидую.
Но зашли внутрь и сразу бросили сравнения. Лоска особого не было, но все было свежевыкрашено и выглядело вполне сносно. Познакомились с комендантшей. Ей было лет сорок, и по всему, это была еще та «пройда». Она сходу подсунула комнату, от вида которой молодых людей пробрала дрожь.
- Сколько же здесь коек?- обалдело спросили они.
- Шестнадцать. Остальных положу на четвертом этаже. Там такая комнатка… Светлая… Большая.
- Как эта?
Комендантша кивнула.
- Значит так,- сказал Протасов,- Вы нас поселите всех на одном этаже. В одной комнате не более шести человек. Так нам обещали в отделе кадров, и это не обсуждается.
Комендантша заверещала, что отродясь не видела таких нахалов. Пришлось звонить на завод. В конце концов они получили пять комнат на третьем этаже. Протасов как всегда взялся за дело по Протасовски. Самолично осмотрел каждую комнату. Одну категорически отверг. Розетки не работали вообще, а выключатель через раз. Притихшая комендантша срочно вызвала электрика. Тот явился, чертыхаясь и понося на чем свет студентов. Григорьев потихоньку закипал. Ему хотелось закончить с делами до приезда основной группы. Получить, наконец, койку и скрыться от новоиспеченной Зайчихи хоть на первое время. Но заселение затягивалось, и Юру прорвало. Его мало интересовали розетки и занавески на окнах. Ему не нравилось все в целом. Общежитие, комендантша, электрик. Общага являлась неодушевленным предметом, комендантша – женщиной. Поэтому за всех ответил электрик.
Протасов удивленно смотрел на приятеля.
- А ты можешь,- сказал он одобрительно и ревниво.
- Чего?- раздраженно спросил Григорьев.
- Можешь руководить людьми. Тебя побаиваются.
- Да, брось. Это экспромт…
Подошел электрик и обратился к …. Григорьеву.
- Командир, смотри. Все горит. Все чин чинарем.
- Тебя как зовут- то?
- Вася.
- Давай-ка, Василий, посмотри кран в умывальнике. Капает, как сволочь.
- Да, я…
- Чтооо?
- Да, мне ничего не стоит. Я на все руки.
Вася ремонтировал кран. Комендантша ахала.
- Надо же. А я его лентяем считала. Вот как в людях можно ошибиться.
- Тебе в армию надо. Ты бы там всех задрючил,- сказал весело Протасов.
Слишком весело. Перемены в приятеле уже не радовали.
Они бродили по комнатам.
- А ничего устроились,- говорил радостно Протасов,- Палыч будет доволен.
- А Палыч- то что здесь забыл?
- Он приедет на один день. Посмотрит, как мы устроились, и домой. Вернее, как устроится Маевская.
- При чем здесь Женька?
- Да, так.
Протасов хотел что-то объяснить, но Григорьев уже думал о другом. Вася ушел, и срывать злость стало не на ком. Не на старосте же. Чтобы отвлечься, Григорьев занялся бытовыми проблемами.
Они выбрали комнату для себя. Самую чистую из всех. Поразмыслили и, скрипя сердцем, оставили ее девушкам, а себе взяли чуть хуже. Заняли места возле окон. Осталось еще четыре свободных койки.
- Сидоров,- сказал Протасов.
- Зайцев,- добавил Григорьев.
Староста воззрился на него.
- Шутка, Володь.
- Я и чувствую, что ты сегодня в игривом настроении. Парня до истерики довел… Кому только сказать… Электрика заставил чинить кран… Может тебя директором на завод, а не практикантом?... А всему виной обычная, извиняюсь за выражение, ссаная манда. Которая еще только приближается к Волгограду. А когда она окажется здесь?... Не надо было тебя брать в Волгоград. Палыч предлагал отправить тебя персонально в твой Волжск…. А я вспомнил, как ты хотел побывать на Мамаевом кургане…. Может уедешь, пока не поздно?
Григорьев покачал головой.
- А может, к той красавице пойдешь? Она же дала тебе адресок.
- Я останусь здесь. А адресок на вокзале в урне… Не переживай, Вова, все будет нормально.
Продолжение следует.