ТЫ ПОЭТ. ТЕБЕ МНОГО ПРОСТИТСЯ...
2012-2014 годы
Год 2012-й
(Продолжение)
О РОССИИ
Её не продашь и не купишь,
Ничто ей хвала и враньё.
Её ненавидишь, и любишь,
И душу отдашь за неё.
ЧТО МЫ ТВОРИМ! НАС НЕКОМУ ПОРОТЬ...
Из Феофана Затворника
Что мы творим! Нас некому пороть.
Злодея нет замуровать нас в стену.
Подумайте, что скажет нам Господь
За нашу сатанинскую измену!
НАСТОЯЩИЙ ПОЭТ ТОЛЬКО ТОТ...
Настоящий поэт только тот,
Кто душою почти уже знает,
Что и завтрашний не пропадёт
День, который, возможно, настанет...
ИЗ КОНСТАНТИНА ПАУСТОВСКОГО
УЛИЦЕЙ СЕЛА
Линь свисал с плеча. Сиял.
К нам бежали стар и мал,
Ажно ветром дунуло.
- Дядь, а дядь! На что пымал?
Где такое клюнуло?
В ЭТОТ ДЕНЬ Я БОЮСЬ ПРОСЫПАТЬСЯ
В этот день я боюсь просыпаться.
День как день. Не Божественный суд.
Но с утра начинает казаться,
Что мне тысяч пятьсот принесут.
Я не вскрикну, не ахну комично.
И, наверное, сделаю вид,
Что такая мне сумма привычна,
И побольше – навряд ли смутит.
На квартиру и прочую плату
Пару крупных купюр отложу.
Возле денег оставшихся сяду
И над ними весь день просижу.
И откуда взялась ты, забота!
Запечатанных пачек гора.
То ли дело – одна лишь работа
Занимала все мысли вчера.
А сегодня – несчастье какое!
Что мне делать с такою горой?
Ведь она ни минуты покоя
Мне не даст. Уж какой тут покой.
Может, взять да купить мне машину?
Буду ездить туда и сюда.
Да ведь сколько уходу, бензину!
Не куплю. Ни за что, никогда.
Может, дачу купить у речушки,
В малолюдной сторонке лесной?
Так ведь всю разворуют пьянчужки,
Лишь уеду в свой дом городской.
Лучше я, по стопам толстосумов,
С этикеткою импортной «люкс»
Накуплю европейских костюмов
И с полсотни рубашек куплю.
Да ведь чистить их надо натужно!
Сколько гладить, а сколько стирать!
А всего ведь по штуке и нужно,
Как настанет пора помирать.
Нет же, нет! В ресторанах питаться –
Вот единственный путь для меня.
Но должно ни рубля не остаться
Через месяц до этого дня.
Что же мне, бестолковому, делать?
Кем же мне, неумелому, стать?
Ведь с такою горищею денег
Можно голову вдрызг изломать.
Эх, возьму я да в лучшей манере
И отдам всё любимой жене!
Но она ни за что не поверит,
Что всё это назначили мне.
В это время разносчица пенсий
Принесёт то, что было и есть.
И фамильный поставлю я вензель
За неполные прежние шесть.
И чего же я, глупый, боялся
Просыпаться, от горюшка нем,
Если снова счастливым остался,
То есть снова остался ни с чем?
Я сегодня же эту горищу
(Так, наверное, думают ТАМ)
Отсчитаю за тыщею тыщу
И жене по привычке отдам.
Пусть продукты на них покупает,
Пусть оплату квитанций ведёт,
И забот целый месяц не знает,
Пока вновь этот день не придёт.
Да и я проживу не впустую,
Но, на песни весёлые лют,
Через месяц опять затоскую:
Вдруг и вправду пятьсот принесут?
ЛЕТЯТ, ЛЕТЯТ КОСЫМ УГЛОМ...
Летят, летят косым углом,
Вожак звенит и плачет.
О чём звенит, о чём, о чём?
Что плач осенний значит?
А. БЛОК.
«Осенний день»
В минувший год осенним днём
Я вышел из пролеска.
Мир сник от тишины кругом
И солнечного блеска.
И вдруг в прогретой тишине,
Почти за небосклоном,
Неясный звук стал слышен мне
Звенящим странным стоном.
Я полем по жнивью шагал
И понималось смутно,
Что дальний стон не затихал,
А нагонял как будто.
Я оглянулся, журавлей
Приметив еле-еле,
Шеренгой ломаной своей
Они на юг летели.
Легко пронзая синеву
И солнечные дали,
Они по правде, наяву
Так жалобно стонали.
О, этот тихий, скорбный стон,
С курлыканьем молебным!
Как разрывал мне сердце он
Над сжатым полем хлебным.
Два наших горя бились в лад,
Надрывно вместе плача,
И понял я,
о чём звенят,
Что стон их долгий значит.
Я в думе горестной своей
Таил печаль и жалость,
Что хлебных на Руси полей
Почти что не осталось.
А журавлям и ночь и день,
Болотных топей глуше,
Безлюдье сёл и деревень
Терзало птичьи души.
Вот и прощались над землёй
С любимым пепелищем,
Российским, нашенским, таким
Безрадостным и нищим.
КАК МАТЬ ПОЛОСКАЛА БЕЛЬЁ
Мороз золотистый, сибирский,
Вот-вот и дыханье сведёт.
Дорогой зальделой и склизкой
Мать с тазом на речку идёт.
Не таз, а колодец широкий,
И столько белья в нём лежит,
Что башенный сторож стоокий
Беззубо, но лихо свистит.
В заплатанных валенках месит
Размолотый трактором лёд.
В карман за словечком не лезет,
Из стыни воздушной берёт.
«Эй, женщина али девица!
Не любит, ли чё ли, супруг?
Бери-ка мои рукавицы,
Останешься, девка, без рук!»
А мать не спеша, голоруко
Свой груз перехватит, и вновь
Шагает легко и упруго,
Лишь в щёки бросается кровь.
Да как ещё с горки высокой
По краю тропинки сбежит!
И к проруби – снежной протокой,
Где бабья работа кипит.
Там панцири с хрустом бросают
В протоку, и лишь отойдут,
Полощут бельё, выжимают
И лютую воду клянут.
И руки в свои меховые
Суют рукавицы, смеясь:
«Повылезли все, вековые,
А всё же куда мы без вас!»
Но мать на краю водоёма
Как будто врастает в него.
Лишь руки пылают знакомо,
И нету вокруг ничего.
«Да что ж ты! стиралки застудишь! –
Ругают соседки её. –
Под старость безрукая будешь,
А это какое житьё...»
Рубашку отца выжимая,
В ответ улыбается мать:
«В мороз я всегда огневая,
Лишь лёд не могу поджигать...»
Но так разгоняет жестоко
Окошко дымящихся вод,
Что вот загорится протока
И мигом растопится лёд.
Воде так и хочется взвиться,
Опасная ходит волна!
И хоть бы на миг в рукавицы
Упрятала руки она.
У всех лишь ещё половина
В тазах и корзинах белья,
А уж поднимается Нина,
Молодушка, мама моя.
Берёт, как колодец широкий,
Свой таз бельевой, и опять
По речке, по горке высокой
Ей с грузом застывшим шагать.
По улице, к речке склонённой,
Дорогой идти ледяной,
И жгучее солнце короной
Блестит над её головой.
И молодо ноги шагают,
И карие очи ясны,
И щеки, как розы, пылают,
И руки, как солнце, красны.
И сторож у водонапорной
У башни, что вся в куржаке,
Беззубо свистит и упорно
На странном своём языке.
Но мать подымает ресницы
И с вызовом – наискосок:
«Развесить бельё
рукавицы,
Не дашь ли, отец, на часок?»
И сторож, поохав, смеётся,
Качает чудно головой,
И эхо, как хрип, раздаётся
В простуженной башне пустой.
РАВЕНСТВА И В ВЕЧНОСТИ НЕ БУДЕТ...
Равенства и в вечности не будет –
Ни в наградах, ни в мученьях. Бог
По заслугам каждого осудит.
Каждый по себе хорош и плох.
(Продолжение следует)