Унитаз
Только не уверяйте, будто вы глубоко и всесторонне уяснили, что такое унитаз. Вы даже разглядеть его толком не старались. Вспомните: в тот самый момент, когда наступает неотложнейший случай, когда повод очевиден, когда следовало бы уделить унитазу вполне заслуженное внимание, вы поворачиваетесь к нему, сами знаете чем. Кстати, не пытайтесь компенсировать отсутствие внимания и вдумчивости поспешным нырянием в Интернет. Запутаетесь в этой всемирной паутине, уверяю вас! Разве, что суметь понять происхождение слова. Оно с одной стороны вполне родное, русское. С другой – корни у него иноземные. Я сказал бы, глубоко чуждые вольному русскому словоизлиянию. И это – чистая правда! В основе явно не наше слово: «Unitas». Перевести можно: «единение», «единый», «заединщик» «содружество» - и это не всё. А если воткнуть после слова восклицательный знак, звучит просто-таки призывно: «Соединяйтесь!». Но, мы эти призывы знаем, не маленькие. В прошлые, достославные времена наслушались, начитались: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!». Где те пролетарии, которые с нами так и не соединились? По идее, нужда должна объединять. Но это, когда действительно по нужде. А когда у тебя нуждишка, а у меня нуждищща – не до единения. Так что, милые вы мои, не разглагольствуйте о том, в чём глубоко и всесторонне не разобрались: мол, санфаянс, устройство для отправления большой и малой нужд. Так упрощённо трактуя смыслы и до нужника недолго дойти. А это уже просто кошмарный моветон и таких слов в русском языке давным-давно быть не должно, хотя сами по себе нужники ещё долго останутся украшать наши безмерные среднерусские просторы своей простой и изящной, по-своему, архитектурой. Я знавал одного чудака, утверждавшего, что нужники существовали ещё до… Ну, сами знаете, до чего до. В те времена вся западная Европа бегала в лопухи под стенами замков, а у нас на Руси уже всё было. И только окаянное батыево войско, с его набегами и пожарами лишило нас возможности по достоинству оценить деяния наших предков, столь умело сочетавших функциональное назначение и изящную простоту. Полагаю, что где-нибудь в новгородском раскопе найдут и само сооружение, и те слова, которые писали на его стенах поголовно грамотные граждане свободолюбивой республики. Страшно подумать, но не одна диссертация будет защищена потом; Тут тебе и частота матерных словоупотреблений, и расклад политических сил на вечевой площади, и отношение простого новгородца к посадникам и князьям. Но и это не приблизит нас к осознанию роли и места унитаза в жизни современного человека. И даже умное слово «дефекация» ничего не добавит к пониманию действительности и интеллектуальному уровню размышлений о прогрессе человечества в целом, а также сантехнической мысли в частности. Я ответственно заявляю: тут всё не просто, тут не чем-нибудь, тут важнейшими и даже! политическими вопросами попахивает.
Итак, Unitas… Иноземщина, явное преклонение перед тлетворным влиянием Запала. Но русский язык и не такие словоумыслы обламывал; Латинское «S» в конце слова народ трансформировал во вполне русское «З». Получился униТАЗ. Что такое таз, тазик, переводить вам , надеюсь не требуется? И враз – никакого мирового пролетариата, а чисто житейское дело. Но всё вышесказанное – присказка. А с унитазом дело было так:
Приехал к нам из города Пензы в гости дядя Иза. Израил (он так и представлялся - безо всяких мягких знаков на конце слова)
Борисович Желток, извольте любить и жаловать. На самом деле он никакой не дядя, но закадычный, с юношеских лет, друг-приятель моего отца. Когда-то, ещё перед войной были они неразлейвода. Тайком от родителей покуривали, играли в футбол, иногда выпивали по кружечке пива, производства завода бывш. Гофман Е.Е., ухлёстывали за девушками, оба добровольцами ушли на фронт в первые же дни войны. Только друг Изка ушел на фронт комсомольцем, и потому его фронтовая судьба сложилась несколько иначе, чем у отца, который комсомольцем не мог уйти - мешало социальное происхождение. Дворянское, знаете ли, отродье был папочка. Да ещё сын отца, который по 58 статье осуждён. А Израил Желток – сами догадываетесь! Правда, после войны таких, как он, приказали называть безродными космополитами. Они так и прожили: одному мешал пятый пункт – не вполне приемлемая национальность. Другому – не те предки. Что не помешало им дружить, воевать и дослужиться до офицерских погон. И. Б. Желток закончил войну капитаном-артиллеристом – вся грудь в орденах и медалях. Отец – старшим лейтенантом медицинской службы - орденов не заслужил, но чрезвычайно дорожил медалью «За боевые заслуги», полученной солдатом в окопах на передовой. Чем очень гордился, потому что довелось ему стрелять из противотанкового ружья по гитлеровским танкам. А дядя Иза делал то же самое, но только с закрытых артиллерийских позиций.
А приехал дядя Иза помянуть папу. На сами похороны не приехал. Не смог. А потом засобирался. И вот я – здрассте! Дядя Иза, милый! Дядя Иза, чай, сахар, колбаса? Ха-ха! Ха-ха! Ха-ха! «Артиллеристы! Сталин дал приказ!». Водки! И вот уже жена жарит картошку и заливает деревенским духмяным подсолнечным маслом квашеную капусту. И селёдочка к месту, и огурчики малосольные, и сальце с прожилочкой – самая еврейская закуска ещё с фронтовых времён. И всё это под весёлый трёп, мастерски рассказываемые анекдоты – а дядя Иза - чародей на все руки; И аквариумист, и художник-портретист, и пейзажист, и Актёр Актёрыч, и стихи слагает сходу, и попугайчики у него дома, и, и. и…. Словом, человек-праздник. Он и воевал так же весело: подсыпал фашистам горяченького: «Батарея, огонь!». Чудный был в те поры подтянутый еврейчик с кудрявящимися волосами. Папин друг. А теперь и не стройный вовсе – года, лысоват, но всё такой же; живчик, каких и среди нас, молодых поискать…
- Да! Помянули папу… Ах, Юрка, Юрка!
Славно посидели, поговорили. И выпили, и закусили, и дядя Иза хозяйку похвалил, и было за что.
А затем…
Лучше бы не было этого затем.
Пошёл дядя Иза в туалет – с кем не бывает. Да что-то засиделся. Ну, засиделся и засиделся. Мало ли причин. В конце концов любой гражданин Советского Союза, даже еврей (что уж говорить о фронтовике), имеет право не только избирать и быть избранным, но ещё и на свободное волеизъявление. Разумеется, в рамках Конституции страны и Уголовного кодекса Российской Федерации. Да! И тут, как раз, пришла мысль выпить за многонациональный наш народ, народ-победитель, а он всё не идёт к столу. Но из-за двери – квартира-то малогабаритная – слышно, что он жив и чем-то тяжелым ворочает. Чем бы это? И вдруг: щеколда щёлкает, из совмещённого санузла выходит дядя Иза и сокрушённо произносит: «Я вам, ребята, унитаз сломал». Да так говорит, будто не унитаз, а жизнь нам сломал. Пошли, смотрим: унитаз сам по себе стоит в ванной. А там, где был унитаз остатки его основания и дырка в полу. Дядя Иза, как же ты сумел? А он молчит, с фронтовых лет приученный, что лишнее слово – подарок врагу. Смотрит сокрушённо и в глазах, прежде таких весёлых, вся мировая скорбь вечно гонимого народа. Он бы и пеплом голову посыпал, и одежды бы на себе разорвал. Но где взять, я вас спрошу, пепел? И одежды, зачем на себе рвать, если унитаз от этого на место не встанет! Ведь не встанет же?! Мы осмотрели унитаз и, в меру разумения, лимитируемого двумя бутылками «Столичной», решив, что сокрушением статус кво не восстановим. Сломанный унитаз, как и сломанную жизнь, никакой клей не возьмёт и нужен новый унитаз. После констатации этого печального факта дядя Иза засобирался уходить. Мы выпили положенный посошок. Затем стремянную. Следом – коню в морду. Наконец , фронтовые сто грамм. И дядя Иза ушёл. А уж пил ли он где-то закурганную – нам не ведомо. Он ведь даже не сказал, у кого остановился и в ответ на расспросы только мотал головой и жмурился. Я думаю, будь жив папа, он добился бы правды от друга Изки.
Случилось это прискорбное событие в лето 1976 от Р.Х. Но ничего - решили мы с женой и улеглись спать. Как говорится, утро вечера мудренее. Однако! Кто сказал, что утро вечера мудреней? Где этот парадоксалист, словослагатель, сказочник, доморощенный мудрец? Кто позволил печатать этакие умности в сборниках русских сказок, пословиц и поговорок? Знал бы - убил.
Утром я побежал заниматься делом, в которое вкладывал душу. А журналистская душа моя стоила немного. По крайней мере, месячная зарплата позволяла купить, при благоприятном стечении обстоятельств, импортные сапоги жене, если не есть и не пить. А если пить и есть, то тогда – отечественные полусапожки. А лучше – походить пока в стареньких и, если что, снести их в починку. По дороге решил завернуть в Хозмаг, что на базаре. Сами понимаете: дырка в полу – это вам не унитаз. Требует снайперских навыков. В магазине полки были заставлены контейнерами для заморозки пельменей. Лежали ложки алюминиевые. В углу ожидало счастливой встречи с покупателями чугунное печное литьё: дверцы топочные и поддувальные, колосники в топку, вьюшки в трубу, и сами плиты с набором колец, регулирующих жар при готовке. Здесь же стояли ломы, багры, веники чилижные и сорговые. Да, совсем забыл! Предлагались покупателям трёх размеров молотки. Хорошие такие молотки! Были тут и непременные серпы с молотами. Но не в смысле госсимволики СССР, а как товары народного потребления. Но унитазов не было видно. Я ещё раз обошел магазин, но унитаз – это вам не мелочь какая-нибудь. Его трудно не заметить. На всякий случай зашел немного сбоку: а вдруг не на прилавке, а как-то ненароком, за прилавком или (упаси , боже) под прилавком стоит он, миленький, беленький, холодненький, наичистейший. Но, нет! нет! и ещё раз нет!
- Девушка! – Обращаюсь я к продавщице. – Девушка! - И ещё раз: - Девушка!
Она скашивает глаза в мою сторону.
- У вас унитаз есть?
Ах, лучше бы я спросил о том, кончились ли у неё очередные месячные – и то приличнее бы вышло с моей стороны.
Вышел я на улицу и закручинился. Можно, конечно побывать ещё в двух хозмагах да толку, много ли выйдет? Не миновать мне поездки на базу Росхозторга. Там, там пещера Алибабы. Там, там сидят гении советской торговли, умеющие ничего превращать в нечто. Там, на базах да подсобных помещениях магазинов казнили и миловали любого и всякого. Там можно было достать по блату любую пипочку с круточкой. Именно на такую базу, только Росгалантереи, накануне женского дня ехали именитые ухажеры из влиятельных структур, дабы приобрести флакончик польских духов. И по запискам от Самого здесь продавали даже!!!!!!!!!!! французскую туалетную воду «Klimat». А были и другие базы, где одевали и обували делегатов, отправляющихся на очередной съезд КПСС. Но побережём наше и ваше время. О базах потом. Мы же об унитазе. На базе Росхозторга со мной обошлись любезнее, но и здесь унитазов не было. Или я чином не вышел – что с меня взять: журналистишка! Возьмёт да и напишет потом, пасквилянт. Объяснили любезно: унитазы – строго фондируемая продукция и следует попробовать найти искомое у строителей
Что сделал бы умный человек на моём месте? Правильно вы говорите; отправился бы на ближайшую стройку. А там стал искать компетентного человека, имеющего в руках власть над сантехникой. Как вы понимаете, речь идёт не руководителе треста. Не о прорабе и даже не о бригадире сантехников. Они, конечно, и компетентны, и властью не обделены. Они могут всё, но не могут ничего. Они могут сорвать выполнение плана, они могут план выполнить, и затем под бурные аплодисменты в День Строителя принимать Почётные грамоты и оч. ценные подарки. А лица их, и без того красные от постоянного пребывания на свежем воздухе, будут при этом окончательно багровы от смущения, сливаясь с цветом тяжелого красного бархата знамени самого Главоренбургстроя, вечная ему память и Царствие ему Небесное! Но взять и просто так выдать новый унитаз первому встречному они не могут. Не могут!!! Другое дело, если на стройплощадке встретится вам человек, в чьих глазах светится не плакатное торжество победившего социализма в отдельно взятой стране, а реальное осознание несовершенства существующего общественно-политического строя. И не просто осознание этого факта, а желание как-то исправить не политический строй (упаси, боже!) но отдельные недостатки, ещё встречающиеся на пути к вечному и абсолютному совершенству. И исправить не просто так, разглагольствуя где-нибудь на профсоюзном собрании, или ищучи новые формы нескончаемого социалистического соревнования. Ищущим унитаза нужен другой человек, каких, к великому прискорбию тогдашних идеологов, было большинство. Такие люди исповедовали теорию малых дел. Их принцип; «Понемногу, но часто». Они никогда много не возьмут – могут посадить. А понемногу – почему нет? Скажите: один унитаз пошатнёт основы системы, созданной гением великого Ленина? Нет, нет и ещё раз нет! Как писали в те годы на заборах: «Учение Ленина всесильно, потому что оно верно». Что, по сравнению с этой вершиной марксистского постижения действительности, один-разъединственный унитаз, вынесенный под покровом ночи со стройки! Это даже и кощунственно: ставить рядом фаянсовый унитаз и мраморный лоб величайшего из мыслителей современности. Да за такое сопоставление, знаете ли, до мордовских лагерей один шаг. Итак, надо искать такого человека. Цена услуги известна. Он денег не берёт, но труды следует обмыть. Унитаз может потянуть на полтора литра. Если это «Особая Московская». То тогда 2р.87 коп. за бутылку, умноженные на 3 - смекайте сами. Если в знак особого уважения «Столичная» то тогда 3р.12 коп, также в утроенном варианте. Надо и закуске подумать. Дорогонько выходит. Но на какие только лишения не пойдёшь, когда дома дырка вместо унитаза!
И вот тут-то начинается незримая, но ожесточенная борьба в сознании между Моральными Кодексом Строителя Коммунизма – помните ли такую уродливую копию Нагорной проповеди, где чёрным по белому запечатлено: « не укради» - и желанием обрести удобство и спокойствие в своём доме? После недолгих колебаний победила Нагорная проповедь. Искушать и без того искушенного работника стройки я не пошёл. Впереди были новые муки поиска законных путей приобретения строго фондируемой продукции. Вот почему Израил Борисович Желток был готов рвать на себе одежды и посыпать голову пеплом. Мудрый дядя Иза знал, какое горе принёс он в дом детей друга юности. Он понимал, чем обунитазенный жилец многоквартирного дома отличается от такого же обитателя многоэтажки, но лишенного седалища. И вы таки скажите мне: чем эти муки отличаются от мук отроков, сжигаемых в пещи огненной, как о том писал в своих воспоминаниях пророк Даниил? А?
На следующий день я пошёл в Горком партии. Там сидел человек, знавший меня по работе. Звали его Петр Михайлович. В те годы я делал телепередачи о жилищном и ином строительстве в Оренбурге и часто присутствовал на «штабах» в его кабинете. Строили много чего. Прежде всего – Газзавод. А ещё возводили жильё. Сегодняшний Оренбург – во многом детище тех лихорадочных лет. План по вводу жилья принимали напряжённый и заведомо невыполнимый. Но его выполняли, завершая программу года «31 мартобря». Приписки и очковтирательство таковыми не считались, потому что нужно было «осваивать» госкапвложения. А если не освоишь – деньги снимали, а заодно и головы. Но это означало, что город недосчитается тысяч квадратных метров жилья. Что такое жильё – сегодня все осознают особенно остро, когда понятие «получить квартиру» от государства, напрочь выведено из житейского и политического обихода. Именно тогда горком партии превратился в хозяйственно-казнительный орган. А Петр Михайлович – верный исполнитель воли партии, одетый в джинсовый костюм, созывал (на штаб по вводу и сдаче жилья) в своём кабинете, но чаще - в вагончике на стройплощадке и генподрядчиков и субчиков. И штабы эти более напоминали задушевные разговоры в подвалах Малюты Скуратова. Нет, дыбы и кнута там не было. Но куда действеннее богатое воображение собравшихся и ясное понимание; Невыполнение планов партии неотвратимо ведёт на лобное место - заседание бюро Горкома. А прилюдное отсечение головы ничто в сравнении с исключением из партии. Потому как за «бедненьких и безвинно пострадавших» люди молили Бога, а по поводу снятого с работы начальничка говорилось что-то вроде: «Наш-то додрыгался».
Петр Михайлович выслушал рассказ о горе-печали. Его среднерусское, простонародное лицо на момент приняло сочувствующее выражение. А что бы думали?! Такое горе, как разбитый унитаз, проймёт даже злодейскую душу. А он злодеем не был. В принципе, он был нормальным мужиком, но при должности. А тот, кто стоял над ним, вот тот был истинным костоломом. О его беспощадности ходили легенды, а закоснелые аппаратчики даже и любовались его свирепостью, как, наверное, любовались зрители римского Колизея на львов, раздирающих в клочья христиан. Но сам, впрямую помочь Петр Михайлович не мог. Все-таки не царское это было дело – заниматься унитазом второму секретарю горкома. Но он снял трубку «вертушки» и позвонил в горисполком. Через десять минут я предстал перед Николаем Петровичем. Он тоже был человеком «штаба». Но характер мог себе позволить другой, пластичнее. Сказывалось понимание места во властной иерархии, отсюда некоторый скептицизм и затаённое чувство юмора. В его глазах явно читалось: с одной стороны, власть-то у нас советская, а с другой стороны – устройство власти, как в унитазе. Любое окончательное решение зависит от того, с какой силой грянет вода из сливного бачка сверху. Он также выслушал меня, усмехнулся по поводу каких-то моих пассажей в передачах, и… позвонил по телефону. Затем, на листочке написал адресок, где меня сегодня ждут. Всего лишь адресок и никакой подписи. Напрочь не помню, как мне удалось найти машину, и что это была за машина. Скорее всего, наша, студийная. Мы доехали до окраинной улицы, на которой возвышались настежь распахнутые ворота с надписью УПТК – сами догадайтесь, как расшифровать эту аббревиатуру. Это была база. Но не торговая, а стройтрестовская. Здесь под лёгким моросящим дождём друг на друге, возлежали железобетонные конструкции, большие ящики с оконным стеклом, деревянные рамы, которым предстояло высохнуть после снегопадов, намокнуть под дождём, вновь высохнуть и даже рассохнуться, прежде чем
стать окнами в домах счастливых новосёлов. Здесь же высились штабели окаменевших бумажных мешков с надписью «портландцемент» и многое другое, чьего названия и предназначения я не ведал. Базовый человек, встретивший меня у ворот, вел за собой вглубь территории. Глинистая почва под ногами скользила. Наконец, мы вошли в сарай, и тут я увидел!!!! Да-да! Я увидел, что здесь стоят, каждый в отдельной деревянной, грубо сколоченной обрешётке, вожделенные объединители, избавители, утешители, дерьмопоглотители. Их было много. Но мне не надо много. Мне – один! У меня было право выбора, крайне редкое в то насквозь дефицитное время. Базовик указал: «Бери этот». Но у этого обнаружился скол. Сопровождающий счёл аргумент весомым: «Ну, тогда другой». И я взял другой, предварительно извлекши его из обрешётки. И мы пошли. Именно тогда я понял, какие чувства испытывают служители Эрмитажа, когда случается перемещать античные скульптурные портреты. Перед тем, как покинуть УПТК, я поставил унитаз на бетонную плиту, убедился в устойчивости его положения, зашёл в вагончик и заплатил наличными сопровождавшему меня сумму, которая, если мне не изменяет память, равна была стоимости трёх бутылок «Столичной» без закуски. Мне выдали приходный ордер и пропуск на вынос товарно-материальных ценностей. Дождь лил вовсю.
Прибытие домой, последующую установку не помню. Всё затмила радость пуска в эксплуатацию, которая случилась, однако, не сразу, так как цемент должен был схватиться. Теперь вы понимаете, что унитаз только с виду прост. Но сегодня вам этих чувств не испытать и глубокие мысли голову не обременят. Подумаешь, унитаз. Пошёл и купил. Сколько их в магазине – не только глаза, но все остальные члены тела разбегаются в разные стороны.
© Copyright:
Павел Рыков 2, 2015
Свидетельство о публикации №215011902223