Что такое вера, - уже не первый раз задумался Всеслав, чувствуя, что на этот раз надо бы объяснить это не только себе. Во всяком случае это то, что начинается с доверия.
Но видится мне, вера это не ведение о божественном Ра и не беседа с ним, а вместе с ним ведение в жизни.
Если простого воина как и гладиатора надо готовить неотлучным понуждением его к правильной тренировке, чтобы тот закреплял навыком полученные уроки, то для того, чтобы добавить человеку мудрости поучать надо пореже того, что человек хотел бы послушать. Касаясь пальчиками друг-друга в ночном походе держась за руки учат молча переговариваться славянских детей, вернее сказать, учили. Раньше Рим был опаснее, ибо и сам он больше опасался настоящей для себя угрозы, а ныне у него добыча стала перевешивать щит, особенно разительно это заметно в моральных устоях. Это тоже важно, - и нас может такая напасть коснуться, но это для борьбы с хворью, а для крепкого здоровья разума о детишках-то вспомнилось в самый раз.
Может быть пращуры наставляют меня, хотя с требами видят очень редко. Может я и их приучаю ценить редкое но отборное слово? Да и требы, это что, - по-моему, то что потребно людям, - то и треба и для духов, хотя слово построено как бы тому наоборот.
Пример про детей людям расскажу, но ведь забудут. Плохим обычаем у нас считается записывать ценные мысли, ведь на камнях не пишем, и в каменных хранилищах не храним, кроме довольно редких случаев. С того и опасаемся, что рано или поздно враги узнают и сохранят, тогда как у нас рано или поздно сгорит или сгниёт в лесах и болотах.
Да, вот как те дети вытянули руки навстречу друг-другу, так разумом надо сблизиться учителю и ученику, отцу и сыну, человеку и Богу. Так же и мне приходилось поступать и
в общении с духами вражеских кумиров, и ведь не выдавали же, видимо в реальности среди теней нет ни своих и ни чужих - ни эллинов ни иудеев, как это настаивают христиане. Но только те люди не ведают, что сильная и чистая любовь полнится сочувствием и из Нави и с Прави. Относительно же общего уровня чистая, но сильная допустим корыстная любовь
вызывает к себе сочувствие корыстных же духов, которые наслаждаются ею через жреца. Но часто, как только жрец решит, что та сила надёжно с ним, а уже мало кому он там и нужен-то. Да и что он рядом с любовью к Родине, если она чистая, то есть стремится жить по возможности не во вред ни Богу, ни людям, ни духам, - и ни своим, и ни чужим.
И тут подошел Ратибор.
- Всеслав, ты уже в ожидании?
- Не только в ожидании, вот размышляю и записываю, когда прочитаешь сожги. А
когда ты со своим отрядом сопровождал каликов до их челнов, воины недоумевали, были смущены чрезмерно уделённой силой для каликов?
- Даже очень! Не так сильно бы уважали меня, то всё это высказали бы вслух.
- Поэтому поручаю тебе посвятить их в тайну, раз сами они не догадались. А ты, Ратибор, догадался? Эта тайна как бы ученическое посвящение.
- Ты о чем?
- А вот о чем, называются они не калеки как прочие калеки, а калики, по тому, что ведают закалку броней и клинков, какую доверять каждому кузнецу было бы опрометчиво.
Ведают и закалку людей. У северных племён даже есть такая легенда, будто по светилам и по календарю могут подобрать слово и момент когда его сказать больному человеку, да так, что тот превращается в могучего телом и духом воина. Вот про это ни кому,слышишь, а-то начнут вместо себя надеяться на чудесных каликов. А, что калики закалили наши мечи, и вообще, что они - калильщики нашему
походному ковалю не надо ни чего говорить, а-то без веры в чудо от его молитвы мы потеряем в нём хорошего человека. А наш кузнец и сам о том ведает, и тебе самому настала пора пройти у него обучение.
И,Ратибор, скажи, а кто такие казаки?
- Это воины из союзных нам племен.
- Нет, но это тайна, - тайна, хотя о ней многие враги и догадываются. Догадываются, но ведь не верят же! Казаки - названы по смыслу показа. Горит в этом слове истинный факел смысла, а люди под факелом ни чего кроме темноты не замечают. Дело в том, что
ни одной главной тайны наших племён казакам не доверено, но они люди именно нашей крови, правда толком в то и не веря, более того понимания у них в сердце православие - вера в то что вместе с богами можно быть правыми во славе. Такой порядок предками был налажен специально, чтобы
жили казаки там, от куда легче всего и нападать на наших врагов и в случае сильного вражеского нападения легко было бы уйти. У них как у кочевников всё на конях и на повозках. Их дело - рубежи, месть и разведка. Но некоторые кочевниками и становятся . Тех кочевников, что подобны первым еще диким конным ариям, мы называем татарами, то есть твёрдыми началом по отношению к твёрдому же но более высокому началу. Это среди кочевников как среди римлян те кто слишком помешан духом фаланги, - мечтанием о таком хорошем построении насильников для общей неволи, что была бы лучше всякой доброй человеческой воли.
А когда же у ариев начал расцветать Разум, то их людей назвали не татарами а тартарами и земли той их страны по сию пору сведущие народы называют Великой Тартарией. Когда же Великая Тартария распалась, погрузившись в смуты, то сбежавшие из начавшегося кошмара греки кроме ада для людей придумали и ад для богов и назвали его Тартар. Тартар это Тартария без связанная и без душная.
А те же люди, что из казаков вернулись в простых селян, в отличии от нас Иванов родство помнящих Иваны родства не помнящие.
- Иваны?
- О, как это печально не ведать то, что все окружные народы про нас ведают, - мы венчанные ивами и благословенные дубравами, - Началами матерей и отцов наших, - живыми символами Рода! - Рода, это и про Бога, и про родичей наших, и это о других родствах наших, даже если мы в их тайны не посвящены и о их самих даже не ведаем.
Наши руны вторят моим словам, они - мои свидетели. Я закончил, Ратибор.
- Буду думать, отец, наши деревянные руны в твоих устах - даже не те камни, что иноземцам только бы суметь собрать, да не собирается еще на то их время. - У тебя Древо и каменья стали одним огненным но животворящим дыханьем. Люди тебя стали величать Бояном, - не баишь а бояишь будто в Боге обитаешь!
(часть третья "Не зажраться бы, Ратибор")