Голуби были большие, откормленные. Свет солнца сквозил в тонких, обледенелых ветвях двух высоких темных осин. Павел, прислонившись к вытянувшейся к небу березе, смотрел, не щурясь, на солнечный диск. По бритым щекам текли слезы – то ли от света, то ли от чувств. Голуби клевали заплесневевшие кусочки хлеба в мерзлой земле, едва прикрытой снегом.
«Мама... мама... – повторял Павел про себя. – Мне очень тебя не хватает...»
Когда Павлу было шесть лет, родители его развелись, и мама, жившая тогда с ребенком в Норильске, решила, что будет лучше отправить мальчика в подмосковный поселок к деду-бабке – у них теплее, живее и проще сына кормить-растить. Сама она осталась в Норильске, не решилась бросить работу на заводе. Мальчик рос под присмотром бабушки и дедушки и мать видел только летом, когда та приезжала в отпуск.
Обида прочно застряла в груди подрастающего Павла, как кусок ржавой арматуры в бетонной плите. Обожаемая мама превратилась в жестокую мачеху, сославшую сына на подмосковную «каторгу». Хотя каторга была не такой уж горькой – бабка и дед заботились о внуке, как умели, мальчик рос богатырем, хорошо учился, дружил со сверстниками, занимался борьбой. Так прошло детство, юность, обучение на инженерном факультете московского физтеха... Павел незаметно превратился в статного, красивого мужчину, хорошо зарабатывающего, перспективного, уверенного в себе... Уверенного ли? Часто в одиночестве к Павлу из выцветших уже детских воспоминаний всплывала одинокая фигура маленького мальчика, сидящего за уроками в старой советской хрущевке. Фигура молча смотрела на «большого» Павла и чего-то ждала... Павел боялся ее, как надзирателя боятся заключенные, сбегал в рутину будней, в работу, в жизнь, отделенную от слишком сокровенных, обжигающих чувств.
Приехали сегодня с женой в подмосковный город детства. Деда и бабки давно нет, но кажется, дух их все еще живет в тесной квартирке на пятом этаже. Разбирая бумаги в ящиках письменного стола, Павел нашел связку писем – то были письма мамы к нему.
«Павлуша, – писала мама красивым твердым почерком, чтобы сын ее легко мог разобрать, – Я скоро приеду к вам, беру отпуск за свой счет. Что тебе привезти из дома? Дядя Женя подарил мне какую-то очень дорогую удочку, сказал – тебе понравится. Я ее захвачу с собой? Хоть знаю – ты не любишь рыбачить...»
Павел вспоминал мальчишку, читавшего эти послания. «Ну вот, опять фигню везет, – думал малец, недовольным взглядом пробегая красивые ровные строчки, – Лучше б вообще ничего не привозила!» А в груди ныло, выкручивало: мама явится, побудет неделю-другую и уедет в свой холодный, насиженный город-разлуку... Мальчишка злился, иногда рвал письма, не дочитав до конца. Мама приезжала, привозила подарки, сладости, игрушки. И, как по заколдованному сценарию, – вновь уезжала, оставляя Павлушу в тоскливом ожидании следующего лета.
Теперь уже не то. Мама состарилась, вышла не пенсию, живет по-прежнему в Норильске. Писем не пишет. Да и звонит редко. Павел тоже ей редко звонит, потому что не может слушать однообразные отчеты о тетках и дядях, племянниках и племянницах, поженившихся, разведенных, родивших первично и повторно, а на мамино «как дела?» выдавать подробную справку о своих карьерных достижениях, друзьях, супруге, ремонтах, отпусках... К чему все это, если нет в их разговоре главного? Сын ли он ей?.. Или мама лишь затем и нужна, чтобы теперь по телефону спрашивать о новостях?
Павел достал из кармана черной кожаной куртки большой бежевый платок, отер глаза и тщательно высморкался. Солнце уплыло за девятиэтажку, голуби разбрелись по скверу, поклевывая крупинки мерзлой земли. Павел спрятал платок и достал телефон. Руки его слегка дрожали. Выбрав в меню «мама», нажал кнопку «вызов».
– Да, – на том конце ответил спокойный мамин голос. – Привет, Павлуш!
– Привет, мам, – взволнованно громко произнес Павел. – Знаешь, мы тут с супругой в дедовскую квартиру приехали... я нашел твои письма, которые ты мне в детстве писала... Я хотел... тебе сказать спасибо за них... и вообще за все... за твою любовь... Я хотел сказать... ты мне очень нужна, мама...
Голос Павла прервался. Щеки обожгли две слезные струйки. На том конце повисло долгое молчание, а затем Павел услышал плачущий голос мамы:
– Павлуша, сынок... ты мне тоже очень нужен... дорогой мой, драгоценный... я по тебе очень скучаю... сынок мой...
Разделенные тысячами километров, сын и мать плакали вместе. Потом целый час говорили – о детстве, семье, папе... А после решили, что мама приедет к сыну в гости – на целую неделю.
Павел вернулся на дедовскую квартиру, достал из ящика стола все мамины письма и бережно сложил их в дорожную сумку. «Чтоб не забыть,» – решил Павел и, успокоенный, пошел пить чай.
На улице смеркалось. Этажом ниже, в маленькой комнате при свете настольной лампы сидела пожилая женщина в очках и читала выцветшее от времени, истертое рукописное письмо от своего отца. Руки ее слегка дрожали.