Евсею было всего восемнадцать лет от роду, но он считал себя бывалым бойцом, потому что четвёртый месяц уж пошёл, как стал он солдатом - фронтовиком. Евсей по праву считался в своей роте "стариком", ведь из всех тех солдат, с кем начинал он воевать, осталось всего трое: сержант Егоров,он, Евсей, и ещё санинструктор Варя. Многие его сослуживцы, друзья боевые, командиры, земляки или лечили раны в госпиталях, или покоились в неглубоких, наспех вырытых братских могилах.Евсей верил в своё везение, в счастливую свою боевую судьбу и, может, по этому в беспрерывных боях весной и и в безрадостных отступлениях жаркого лета сорок второго года, когда в адовом огне невиданной войны умирали,выбывали из строя по ранению его товарищи, Евсей оставался жив, и руки и ноги его оставались целыми, и он иной раз удивлялся и не верилось ему, что после очередного артналёта, бомбёжки или беспощадной вражеской атаки он ещё ходит, чувствует, видит, живёт среди стонов, трупов и пыли, взметённой вверх взрывами и оседающей на все живое и мёртвое, неподвижное и движущееся, всё вокруг.
Враг только что кончил бить по позициям роты из миномётов. Евсей знал, что пунктуальный немец сейчас обедает, что через сорок минут миномётный обстрел начнётся опять, тогда только держись. Немцы снова под прикрытием артиллерии вновь пойдут на наши окопы, а пока эти сорок минут можно спокойно посидеть, отдохнуть, чутко прикорнув на дне окопа.
Евсей закрывает глаза и сразу на него наваливается дрёма.Ему опять чудится море и даже шум прибоя, трепетно бьющего громадными волнами в скалистые берега ощущается им , как зыбкая ненастоящая реальность.Евсей никогда на море не был и видел его только на картинках и в кино, но море ему снится часто, с самого детства, наверное лет с девяти. Тогда школьная учительница дала ему почитать книжку "Алые паруса". Вот с тех пор и грезит солдат морем и коль останется он жив, то после войны обязательно станет моряком. А морские волны всё хлещут и хлещут о брег с яростной безысходностью, обдавая лицо Евсея солёными брызгами.
Очнулся Евсей так же внезапно, как и заснул.Он ощутил на своём лице влагу, как после хлёсткого дождя и удивился когда понял, что во сне он плакал и слёзы иссыхающим ручьём ещё лились из его глаз. Боец мысленно вознегодовал на свою недолгую слабость и скоренько вытирая ладонями, чтоб никто не видел его детских слёз, мокрое своё лицо вслух даже матерно на себя ругнулся.
Стояла непривычная, тревожная тишина. Многоопытным солдатским чутьём Евсей догадался, что тишина эта не зряшная что немец ждёт какой- то для себя значительной подмоги,после которой пойдёт снова в атаку. Теперь уж дремать никак нельзя, теперь надо остерегаться и быть начеку и Евсею, и всем оставшимся в живых воинам седьмой стрелковой роты.
В десяти шагах от Евсея прильнул к окулярам бинокля рядовой Иванов, земляк из Сталинградской области.
Иванов воюет месяца полтора, меньше Евсея, но нехитрую солдатскую науку освоил быстро, от того,может, и жив до сих пор. Мало кто на передовой, да ещё в пехоте,выдюживает такой срок, оставаясь целым и невредимым. Вражеская пуля не прощает своим жертвам ни малейшей ошибки и равно карает за трусость и за бесшабашный героизм.
Из землянки с ранеными появилась Варя. Медленно поведя взглядом вдоль окопа, она заметила Евсея, улыбнулась ему непонятной, мучительно виноватой улыбкой и быстро согнала её с лица, отчего оно приняло прежнее вялое выражение. На её халате ярко рдели пятна ещё не засохшей крови. Подошла, присела рядом:"Дай закурить Евсеюшка" Это ласковое "Евсеюшка" щемливым комом покатилось по его сердцу.
Евсей достал кисет, Свернул цигарку и отдал ей. Она курила глубоко затягиваясь, и широко открытыми глазами смотрела куда-то мимо Евсея. Евсею казалось, что там, где-то далеко, куда она сейчас смотрит, она видит нечто ужасное, такое, чего другие увидеть не могут. Поперхнулась дымом, прокашлялась,произнесла устало, вымученно:"Лейтенант Катков умер, младший политрук Усманов умер..." И ещё курила, затягиваясь часто и по- прежнему глубоко, обжигая пальцы и губы.
Бросила окурок под ноги привычно затоптала его. "Покурю спать не так хочется".
Пошатываясь от усталости, замученная бессонницей,преданная воинскому и человеческому долгу,Варя брела к землянке с ранеными. С острым чувством сострадания смотрел Евсей ей вслед на её хрупкую фигурку, опущенные от безмерной усталости плечи. "И как только она, такая маленькая, вытаскивает раненых мужиков из под огня".
Евсей подумал, что теперь ротой будет командовать сержант Егоров.Скончались от ран командир роты Катков и политрук Усманов. Значит, Егоров будет командовать, больше некому. Теперь его сержантское звание самое высокое в этом обескровленном их боевом подразделении - роте.
...Вчера во второй половине дня был получен приказ продержаться малочисленной их роте на занимаемых ранее полком рубежах, одни сутки, всего сутки, целые сутки. Седьмая рота заняла позиции всего полка, а полк в составе дивизии двинулся, отступая, к Дону.
Часа через два после того, как полк покинул окопы, о они, оставшиеся бойцы рассредоточились по всем его траншеям,появились немецкие передовые части.
Немцы пошли в полный рост: рукава засучены, гимнастёрки расхристаны. Надеялись они редкую цепь русских защитников с наскоку смять, и танки они впереди себя пустили. Тут глухо рявкнула наша сорокопятка, и один танк на месте крутанулся и замер, уткнув дуло орудия вниз, к земле. Ещё раза три выстрелила наша пушка, и другой танк загорелся.А больше она уже не стреляла, то ли миной её враги накрыли, то ли стрелять больше нечем стало.Пока туго в Красной Армии с боезапасами. Три оставшихся немецких танка упрямо рвались к нашим окопам, выплёвывая из своих пушек и пулемётов смерть.
Страшное это дело - воевать против этих бронированных чудищ гранатами и бухалкой- ПТРом.
С флангов наши пулемёты метко пехоту немецкую косили, стараясь от танков её отсечь, и поубавили фрицы пылу - залегли, а танки пёрли вперёд, окутанные прокалённой жарким солнцем пылью, вонюче чадя синтетическим бензином.
Бронебойщик из недавнего пополнения постреливал из ПТР часто и бес толку переводя патроны. По танкам из противотанкового ружья стрелять нужно не спеша с умом. Танк пулей, хоть и бронебойной, в лоб не возьмёшь,тут надо или в моторный отсек попасть, или в гусеницы, чтобы их заклинило и разулся он, то есть гусеницы сползли с него. Замлячёк Иванов оттолкнул новичка от ружья, сам прильнул к прикладу прочно,основательно и, помедлив немного выстрелил. Вспыхнула, загорелась передняя машина. Бывалый боец Иванов в бензобак сумел вражине пулю влепить. Сумел момент поймать, когда танк к левому флангу развернулся и бок свой подставил. Второй танк повернул назад вместе с пехотой, которая бежала назад подхлёстываемая яростным пулемётным и винтовочным огнём, а третий упрямый гад оказался, всё ж таки прорвался к нашим окопам и попёр вдоль них паля из орудия, разворачивая гусеницами окопы и не один красноармеец погиб раздавленный железной махиной со свастикой. Замполит Усманов танк тот остановил связкой противотанковых гранат и сам свалился,прошитый в грудь пулемётной очередью.
Немецкая пехота откатилась назад и, видно получив подкрепление, через час опять пошли в атаку, более многочисленной толпой, но теперь уже при поддержке только одного танка. И опять метко строчили пулемёты и винтовочный прицельный огонь урон противнику наносил изрядный. А танк их неожиданно подорвался на мине. Какой - то находчивый красноармеец чтоб не тащить её тяжеленную на себе прикопал её в этой степи и на неё, единственную, танк и напоролся. И дальше тот красноармеец пошёл и никто с него не спросит за мину ту противотанковую в неразберихе отступления. Если бы не та случайная мина, не удержалась бы седьмая рота на занятых позициях - ни гранат,противотанковых ни патронов к ПТР уже не оставалось.
Многие, многие фронтовики, те, окопные, а не ,штабные, рассказывали о случаях чудесного спасения,как будто Бог помогал. Классик отечественной литературы фронтовик Виктор Астафьев говорил, что в окопах атеистов не было и часто горячие и искренние молитвы помогали.
Три атаки они вчера отбили
и убыло из строя пятьдесят человек личного состава - кто ранен, кто убит был. Теперь их,способных держать оружие, всего восемнадцать осталось, а продержаться ещё полдня надо, до четырнадцати ноль ноль. Медленно время тянется и фашисты что-то притихли. Чего они ждут? В атаку очередную не прут и не стреляют? А ночь и то прошла неспокойно. Фрицы и во тьме били из миномётов их, мины с шипящим воем плюхались и взрывались в наших окопах вырывая из жизни советских бойцов. Только к утру угомонился фашист.
"Научился немчура у нас по ночам воевать,- думал Евсей,прикорнув на корточках у дна окопа,- тут вам не Франция, где фриц вечером пил кофий с молоком и укладывался спать на чистые простынки."
Медленно время тянется. Тишина непривычная не успокаивает, а напрягает."Что немец задумал?"
Евсей переменил позу, поудобнее сел, ноги вытянул, на корточках ноги совсем затекли. Глаза прикрыл, но и в чуткой дрёме своей он думал, а думы у него разные были, и про войну, и про мир. Интересно, какая жизнь после войны будет? Хорошая, прекрасная жизнь тогда настанет,мирная, одним словом. После войны девчат много красивых после без женихов останется , и Евсей женится на красавице-дивчине. Она обязательно на Варю будет похожа, жена его, а может быть, если жив он останется, и Варя за войну никуда не сгинет, так на ней на Варе он и женится. Совсем хорошо стало Евсею от таких чудных мыслей.
".... И будет у нас пять сынов и три дочки..."
Кто-то сердито пнул Евсея по ногам. Он открыл глаза и увидел над собой сержанта Егорова. "За мной",- не громко и властно произнёс сержант и двинулся по ходу сообщения в правую сторону, а Евсей подхватил свою трёхлинейку и за ним поспешил.
Окопы взрывами кромешно перепаханы,укрыв своими обвалами многих убиенных защитников Родины.Где пёхом, согнувшись в три погибели, а где ползком, по пластунски пробирались они вперёд. Метров сто, наверное,они таким манером продвинулись, когда сержант Егоров остановился.
Лежал убитый солдат. На голове ни пилотки, ни каски. Или взрывом её, каску, сдёрнуло вместе с пилоткой, или не было у него её, каски, никогда.Чёрно-смоляной волос слипся от засохшей крови,живот разворочен страшной раной.Молодой солдат из пополнения недавнего. Всего несколько раз видел его Евсей,и ни имени, ни фамилии его не знал. Сыном какого народа был этот погибший воин: казахского,киргизского,а может калмыцкого, но погиб он в битве с врагом в российских степях, потому что и здесь - его Родина , как и для Евсея вся огромная советская страна его родина, а не только то русское село, в котором он родился и вырос и враг у всех советских народов один. Смертельный, немилосердный враг.
Спешно вырыли они, прямо на дне окопа, неглубокую яму, опустили туда погибшего солдата. Евсей пилоткой своей лицо покойного прикрыл и закопали они его, сделав небольшой холмик над изголовьем. Спи вечным сном, солдат! Останется безвестной твоя могила и не суждено будет поклониться ей твоим старым родителям после войны, но подвиг твой люди будут чтить в веках, солдат Великой Отечественной.
Егоров продвинулся ещё на несколько шагов вперёд и остановился, помахал отставшему подчинённому рукой:"Иди сюда". Евсей подошёл и увидел пулемёт. Пулемет стоял в ладно оборудованной нише, задрав вверх хобот ствола. Прикрытый сухой травой , он был для врагов неразличим. Тут же в нише находились аккуратно сложенные цинки с лентами боезапаса. Евсей догадался, что похороненный ими недавно солдат - тот самый пулемётчик, который метким огнём заставлял откатываться назад пехоту противника.
Сержант откопал этот пулемёт от взрывного обвала, прочистил, смазал его, умело,устроил пулемётное гнездо, ловко замаскировал "максима", нашёл к нему ленты, а потом привёл сюда его, Евсея, зная, что он,бывалый фронтовик, сумеет с пулемётом управиться. "С таким командиром воевать можно",- уважительно подумал он о сержанте, ибо много он видел командиров бестолковых и удивительно безграмотных в делах военных.
"Теперь здесь твоя боевая позиция,- обратился сержант к Евсею. - Ещё пришлю тебе Иванова, за второго номера будет.Задача твоя прежняя - фланговым огнём их сечь",- сержант кивнул в сторону немцев "Есть,"- коротко, по-уставному ответил Евсей , А сержант дружески, ободряюще пожал ему руку и двинулся назад, к центру обороны, туда, где раньше стоял насмерть, отстреливался, но оставался живыми даже не раненым он, Евсей. Как сложится теперь для него предстоящий бой, солдат старался не думать, но знал он только одно - приказ получен и его надо выполнять. А приказ у него короткий и ясный - бить противника покуда это для него будет возможным.
Евсей, когда сержант ушёл, решил немного переиначить свою позицию, потому что сержант хоть и правильно тут всё соорудил, но всё ж спешил он, а у него, у Евсея, пока время есть, он и поработает.
Боец немного расширил пулемётную нишу и углубил её.Цинки с лентами переставил - три из них он отнёс шагов за двадцать и оставил там на дне окопа. А пять магазинов с пулемётными лентами оставил на своей позиции. Коль попадёт сюда снаряд или миной накроет,весь боезапас расшвыряет, засыплет, где и когда их искать тогда в горячке боя? Вот тогда те три цинковые коробки с лентами, что отдельно он положил, и сгодятся. Может так случится, что и он погибнет и от пулемёта одна погнутая станина останется, так те запасные ленты для другого, левофлангового пулемёта нужными окажутся.
Так думал опытный солдат Евсей.
И ещё к прицелу приложился Евсей. Обзор хороший. Гансов как на ладони будет видно, потому что гнёздышко его пулемётное на взгорке находится. Стволом поводил чуть-чуть вправо, влево, вверх, вниз, усваивая обзор и примерную пристрелку. По тяжести ствола определил - вода в охлаждающем кожухе залита.Ленту пулемётную в замок заправил и всё - готов солдат к бою. Пулемёт в хорошем состоянии, боезапасу хватит ещё на две-три таких атаки, какие вчера отбили."Может ещё приказ выполним и живыми останемся. И Варя живой останется"... - Подумал Евсей и повеселел даже от такой чудесной мысли.
Достал солдат из противогазной сумки кисет, свернул цигарку,закурил, прислушался. Тишина. Ни в атаку фриц не идёт ни орудийными и миномётными снарядами не швыряется. Сколько знает Евсей, всегда гитлеровцы нахрапом лезли, а теперь вот заткнулись, выжидают что -то. Другой нынче вражина стал, пуганый, осторожный. И мы другими стали и не бежим от танков немецких целыми батальонами, как в сорок первом. Сейчас мы отступаем, но огрызаемся крепко и не успевают немецкие фрау и матроны похоронки на своих гансов получать." "Мы придём в ихний Берлин и заставим ихнего фюрера своё дерьмо жрать".
Безмолвие продолжало томить Евсея, тая в своей сути смертельное коварство войны. Степное малоголосье напуганных войной божьих птах, горький запах полыни, солнечный свет, с щедрою ласкою обогревающий людей,животных, растения на десятки, на сотни вёрст вокруг, напоминало Евсею,что находится он на земле, а не в преисподней, на земле, разделённой адовой линией фронта, на которой проливают кровь, гибнут сыны народа, солдаты его страны, за святыню, что была,и будет у человека всегда, в века вечные - свою родную землю.
В такой непривычной тишине, Евсей постарался прогнать свои тревожные мысли, а думать о чём-нибудь хорошем, приятном, например о том как станет он моряком и будет плавать он после войны по разным морям и океанам и много стран он увидит. Например в Индии он побывает? Обязательно побывает. И в Африке, и в Австралии, и в Новой Зеландии и... где ещё...? Везде, во всех частях света. О войне ему думать сейчас не хотелось. Тишина уводила его к мыслям удивительным, мечтательным...
Солнышко поднималось всё выше и становилось жарко, Евсею сильно хотелось пить. Во фляжке у него было воды чуть, и ту он приберегал, успеет ещё, выпьет,дело впереди предстоит горячее, вот тогда и выпьет, чтоб себя остудить и тем твёрдость рукам придать,бить метче врагов окаянных. Что-то Иванов не идёт, пора бы ему появиться уже. Мысль эта обеспокоила солдата, и он стал лучше прислушиваться - не услышит ли шагов земляка своего, но чуткая тишина нарушалась только редкими всхлипыванием далёкого удода. Зря он расположился здесь, как у родственника в гостях. Надо в сторону фрицев поглядывать. Конечно, в серёдке обороны наши наблюдатели стоят, но случаи, тут, на передовой всякие могут быть и не след расслабляться. Евсей приподнялся и, осторожно выглядывая из-за бруствера, просматривал местность. В стороне расположения противника никакого движения незаметно. И опять Евсей подумал, что не к добру это затишье, и враг замыслил что-то очень худое. А может гитлеровцы обошли их и находятся теперь у них за спиной, в тылу? Нет, не должны. Тут мы перегородили им дорогу, а справа овраги глубокие, слева тоже не обойдут, там речушка протекает,хоть и невелика она и неглубока, а берега у неё крутые, обрывистые. Не пройдут они там скоро с техникой, а без техники нынче немец вояка- никакой.
Евсей решил: что-то выжидает немец, а значит и ему, Евсею, и товарищам его ничего не остаётся больше, как ждать, что будет. Боец снова уселся на дне окопа, из сумки с противогазом достал сухарь, подул на него , сметая пыль и крошки махорки, нехотя пожевал, потом хотел закурить, но передумал и сунув в карман кисет с табаком и остаточный кусочек сухаря, он сложил руки на коленях и затих, не заметил, как смежились его веки. Уж сутки, считай, а то и больше не спал солдат.
Очнулся Евсей от короткого, пронзительного воя и взрыва, от которого испуганно вздрогнула земля.
Жаждущие крови и смертей стервятники-"юнкерсы" приближались на бреющем полёте со стороны солнца и начали бросать бомбы,ещё не долетев до наших окопов. Бомбили мусорно - щедро, зло, торопливо и долго. Евсей лежал на дне окопа, вслушивался в хищный рёв самолётов и гадал , когда они выкинут все бомбы и улетят. Одна бомба взорвалась где-то неподалёку, и на Евсея обрушился камнепад из слежавшихся комьев добротного донского чернозёма и глины.Земля дрожала беспрерывно от терзающих её взрывов. Самолёты, выбросив очередную порцию смертей, заходят обратно и летят друг за другом, засыпая редкую цепь наших защитников пятисот килограммовыми бомбами.
Взрывы прекратились, рокот самолётов отдалялся, затихал и скоро снова стало так тихо, что Евсей слышал, как бьётся его собственное сердце. Совсем не слышно птиц и даже кузнечики умолкли с своими беспечными стрекотаниями.
Вот теперь пойдёт пехота. В этом Евсей не сомневался. Высвобождаясь из-под засыпавшей его земли, он поднялся на ноги, споро раскидал сапёрной лопаткой образовавшийся в его огневой точке небольшой завал, лёг к пулемёту. В прицеле он увидел немцев. Они шли так же, как и вчера в первую атаку, в полный рост пренебрежительно-лениво. Уверены, что после бомбёжки наших окопов защитников в них не осталось." Идите, стервы, топайте, я вас сей момент мармеладом с шоколадом угощу, и вместо кофию кровушкой своей шоколад тот запьёте",- раздражаясь их нахальной самоуверенностью говорил Евсей. Рядом никого нет и никто его не слышал, он говорил сам себе и, от такого разговора чувствовал он себя увереннее, бодрее. Он не чувствовал страха, а испытывал только жгучую, всепоглощающую ненависть к врагу.
Пока стрельбу он не открывал - пусть подойдут поближе, что б верней и прицельнее бить."Только бы левофланговый пулемётчик раньше времени стрельбу не начал и тем не обнаружил себя". Четыреста, триста, двести - прикидывал Евсей количество шагов до немцев. Впереди шёл здоровенный, метра под два ростом, детина. Его и держал сейчас на прицеле Евсей, с него и хотел начать строчить. Не успел. Откуда - то с нашей стороны щёлкнул винтовочный выстрел и вражеский великан свалился отправив свою грешную душу в преисподнюю."Не один я",- обрадовался Евсей . И слёзы опять затуманили прицел. Он досадливо быстренько вытер их согнутой в кулак ладонью. ...Сто пятьдесят. "Пора",- и красноармеец нажал на гашетку.
Фашисты не залегли, а побежали, рванулись вперёд, рассчитывая, видно, захватить наши окопы нахрапом, с разбегу. Евсей почти ясно различил их пьяные от ярости лица, и он подумал, что, наверное, зря подпустил он их так близко, прежде чем начал стрелять.
Всё таки скосил он многих, и немцы бежали уже не так прытко, с оглядкой, передние самые ретивые, опасались оторваться от своих, а задние всё более отставали от передних. Сейчас самое главное-уложить этих передних, свалятся они и остальные на землю упадут за каждую былинку иль бугорок от пуль прячась. Евсей прилежно целился, стараясь смять, выбить передних атакующих, но трудно вести прицельный огонь длинными очередями без второго номера, а бить короткими солдат опасался,потому что сейчас главное создать преграду из плотного огня, и всё таки Евсей сумел вести огонь сноровисто и метко, чередуя длинные очереди с короткими. Недаром он определился к дядьке Фёдору вторым номером сразу как на передок попал. Приглянулся он чем-то старому солдату и взял он его к себе вторым номером. Добрым был пулемётчиком дядька.Он ещё в гражданскую пулемётчиком служил. И многому Евсей у него научился.
Седой и рослый он невольно вызывал уважение у красноармейцев и так повелось, что все этого пожилого солдата с фамилией Яковенко, называли дядькой Фёдором. В этом спресованном ужасами войны времени, Евсею кажется,что давным-давно погиб его первый боевой наставник,хоть и минул с дня его гибели всего месяц.
Евсею казалось , что на всей линии нашей обороны он остался один. Левофланговый пулемёт молчал,это он понял чётко - видел, что немцы падают только с его стороны. Правда огнём пулемета своего он доставал и тех немцев, что бежали к линии нашей обороны с другого края, но реже и он перенёс огонь на левый фланг наступающих.Редкие винтовочные выстрелы наших бойцов безмерно радовали Евсея.
Всё, залегли враги. Основную свою задачу, первостепеннейшую, Евсей выполнил. Гитлеровцы не двигались больше вперёд, а тех которые пытались ползти, он осаживал короткими прицельными очередями.
Вот и лента вся вышла, конец её обречённо выскользнул из приёмника. Хорошо успел он немцев остановить, но пока он будет менять ленту, фрицы могут броском одолеть расстояние около ста метров, но придавленные к земле пулемётом Евсея они пока лежат смирно. Евсей,всё же надеялся на солдатскую свою сноровку, полагал он успеть зарядить пулемётную ленту за считанные секунды. Хорошо он догадался заранее расставить подле себя цинки с лентами и концы их вывести наружу.
Стараясь быстро успеть зарядить пулемёт, он резко шевельнулся , и острая боль пронзила его тело. Ранен в плечо, и не заметил,когда его вражья пуля клюнула.
Немцы в атаках поливают пулями наших защитников боеприпасов не жалея, у них этого добра навалом.Когда Евсей впервые, четыре месяца назад оказался на фронте, вместе с пополнением состоящем из таких же пацанов как он, ему вручили три патрона и винтовку с расщеплённым прикладом."Как из неё стрелять",- удивился Евсей. "В бою товарища убьют, возьмёшь хорошую винтовку"- был ответ. Стрелять тогда не пришлось - пошли в штыковую атаку и , кажется, никто из мальчишек, после той атаки живым не остался. К своим вышли тогда втроём, незнакомый легкораненый капитан, санитарка Варя и он, Евсей...
Рана сквозная, кость не задета, хоть и болит, но жить и сражаться ещё можно.
"Успеть, только бы успеть",- про себя и вслух повторяет Евсей, будто заклиная всевышнего помочь ему, однако рана мешает сильно, а время летит быстро. Евсей не глядит сейчас в сторону противника, некогда, не до того ему. Вплотную к пулемёту он пододвигает цинковый магазин с лентой и заряжает её в казённик пулемета левой рукой, лишь чуть пособляя при этом правой, раненой. Но вдруг слышит он в центре обороны винтовочные выстрелы и взрывы гранат опрокидывающие поднявшихся было для броска вперёд противника."Живы, братишки, ещё повоюем",- обрадовался Евсей. Так сильно обрадовался, что опять выступили не прошенные слёзы на глазах его. Смахнул он нечаянные слёзы те рукавом гимнастёрки, пахнущей землёй, потом, кровью, и к прицелу. В прорезь видно: лежат немцы послушно, как лежали, только некоторые из них руки с сапёрными лопатами вперёд выкинувши землю роют, окапываются значит. Раньше немец, когда ему атака не удавалась, назад, на исходную позицию убегал, а теперь вот окапывается, у нас научился. Ну, окапывается и чёрт с ним,пусть окапывается , лишь бы вперёд не лез. Время на него, Евсея работает, да на товарищей его, и живых, и погибших тоже.
Пусть окапываются, подкрепления ждут пусть. Когда ещё к ним подойдёт, подкрепление - то? что - то не ладится у фрицев стало. Всегда они лезли вперёд почти безостановочно окружая, пленяя, убивая, а теперь застрял здесь их батальон или полк потрёпанный, и торчит скованный горсткой красноармейцев. Научились мы воевать и нахальства их танкового не бояться. Наверное не одна рота Евсея насмерть сейчас стоит, а ещё где-то слева и справа, и впереди в тылу вражьем застрял наш солдат занозой , закопался в землю и никак его враги не выковырнут и не собьют с того места, где он, наш солдат встал насмерть, дерётся отчаянно, рукопашной отбивается, гибнет, но раньше времени не уходит - приказ выполняет, и силы немецкие тем сковывает.
Вот и ждите теперь, фрицы, подмоги, надейтесь, а когда дождётесь, поздно будет, переправятся тем временем батальоны и полки наши за Дон. Так думал Евсей, вглядываясь через прицел в неподвижные и копошащиеся тела разбросанные по степи противника. Иногда постреливал он в какого-нибудь зазевавшегося, удачно подвернувшегося фрица, чтоб на забывали враги, где находятся. "Тута ему не Франция и башку пусть сильно не подымает" Политрук Усманов рассказывал, что французы подлегли под немца без боёв и Париж свой сдали без единого выстрела и теперь на своих заводах танки гермацам делают, которые теперь нас тут убивают и советскую землю утюжат.
Снова заныли мины. Их разрывы всё ближе. Понятно. Засекли его огневую точку и хотят накрыть. Надо ему менять позицию.
Напитанная кровью нижняя солдатская рубашка плотно прилипла загустевшей кровью к ране, затормаживая кровотечение.Евсей шевельнул рукой и ещё раз порадовался, что кость не задета, рана пустяшная - в мякоть подмышку пуля угодила. И боль уже стала не резкая, как прежде, а тупая, ноющая. " Пусть болит,- подумал солдат,- но "Максимку" я на руках перенесу, волоком его по завалам не протащить. Только б уцелеть , не нарваться на пулю или снаряд пока перебираться буду"
Одну не полностью израсходованную ленту он оставил в замке пулемёта, перекинув её поперёк станины, а ещё одну нацепил на себя, обмотавшись ею от пояса до середины груди. Так боезапас, хотя и не весь, он на себе приспособил, ведь не надеялся он, что удастся сюда ещё вернуться и забрать остальное. Теперь надо поднять на руках пулемёт. Осторожно скатил его вниз, на дно окопа, с трудом оторвал его от земли, понёс. Двигаться по этим исковерканными бомбёжками изгрызаными снарядами окопам можно только согнувшись в три погибели, почти ползком. Остриё пулемётных зарядов у намотанных на поясницу лент впивались в его плоть, но он почти не ощущал от такого неудобства боли, ибо другая, огнём пронизывающая всё тело боль разгоралась в раненом плече всё сильнее и сильнее,и,кажется, нет уже мочи двигаться дальше. Евсей боролся с искушением остановиться, расслабиться, выронить пулемёт, но понимал он, что если даст слабину, выпустит пулемёт из рук,то потом ухватить, поднять его он не сможет и шёл он вперёд преодолевая слабость во всём теле, шёл через "не могу". Он двигался к центру обороны, преодолевая воронки и завалы земли смешанной с песчанником вывороченным из степного нутра бомбами и снарядами. На не большом островке не порушенного взрывом хода сообщения боец выпрямился, встал в полный рост давая отдых спине и устало саднящей груди.
Евсею было жаль покидать старую, испытанную боем позицию, она находилась на взгорке и оттуда удобно бить фрицев, но засекли его враги, пристреливаться стали и сейчас слышит он, как там с воем шлёпаются и рвутся минометные снаряды. Когда утром он шёл с сержантом Егоровым на замену погибшего пулемётчика, то заметил холмик, менее подходящий чем тот взгорок на котором недавно находилась его огневая точка, но всё таки вполне пригодный для обустройства пулемётного гнезда. Туда он и стремился поскорее добраться. Об одном сильно беспокоился теперь Евсей: чтоб немцы не рванулись вперёд, пока он перебирается. Однако надеялся он крепко на товарищей, что ещё оставались живы, в случае чего они гранатами могут отбиться.
Холм, к которому спешил Евсей, наполовину оказался разворочен взрывом, но перед ним оказалась нетронутою часть кустарника, и это ему на руку. Он подобрался к кустам выглянул. Обзор хороший. Немец по-прежнему врывался в землю."Чем бы фриц не тешился, лишь бы вперёд,бешеным псом не бросался",- удовлетворённо подумал Евсей, оглядывая копошащихся в земле вражеских солдат.
Хоронясь за кустарником, Евсей выровнял площадку, закатил на неё пулемёт , примостился к нему удобнее и в бойницу щита ещё раз оглядел противника, ровняя его распластанные по земле фигуры с прицелом. "Пойдёт",- решил удовлетворённо, расправил ленту, чесанул по врагу короткой очередью, и тут же спохватился; не нужно раньше времени себя обнаруживать... Поднимутся, уж тогда...Но ничего страшного. День солнечный, светит им в глаза, могут и не засечь его
Там, на прежней позиции, остались ещё цинки с лентами. Надо их забрать. И Евсей как мог быстрее поспешил назад.
На том месте, где он недавно стрелял, отбиваясь от немцев, зияла воронка. "Вовремя я убрался". Короба с лентами, те, что он отложил тогда в сторону, про запас, оказались целы и невредимы. Евсей подхватил два короба и двинулся назад.
ХХХ
По-прежнему выли и взрывались вражеские снаряды, коварно дзенькали пули, но Евсей уже не обращал внимания ни на взрывы, ни на пули. Чувство опасности притупилось в нём какой-то странной, непривычной для его молодого организма,утомлённостью и безразличием. Оранжевые круги плыли перед глазами, его шатало, тошнило и сильно хотелось пить. Сухой, шершавый язык разбух во рту и онемел, как инородное тело. Обратный путь с боезапасом в руках казался ему труднее и длиннее, чем прежде. Идти невыносимо трудно. Короба с лентами оттягивали ему руки не кажущейся неимоверной тяжестью, и он нёс их из последних сил. Надсадно ныло раненое плечо, отнимая последние крохи солдатского терпения. Он боролся с собой, боролся с своим усталым больным телом, продолжая оставаться солдатом, бойцом.
Вот он добрался до своей теперешней огневой точки. Он видит притулившуюся к брустверу кустарник, пулемёт... А у пулемёта Варя. Она настороженно смотрит перед собой и держит рукоять наводки, положив палец на гашетку. "Варя",- тихо позвал Евсей, но она не услышала. "Варя",- ещё раз окликнул он девушку, и опять звук его голоса не достиг её слуха. Говорить громче у Евсея не хватало сил. Подошёл к ней, коснулся её плеча. Она испуганно вскинулась, а когда поняла, кто находится перед нею, медленно-медленно подняла руки, обвила ими его шею и повисла на нём безвольно обмякшим телом,будто в обмороке. Потом через мгновение, очнувшись, она шевельнулась крепче прижимаясь к нему." Родненький, ро-о-дненьки-и-ий ",тоненьким девчоночьим голосом, словно причитая над умершим и ненадолго воскресшим, с безнадёжною радостью, жалобно пропела она, и вдруг заплакала громко, горестно и облегчённо, но с таким облегчением люди обычно ощущают прекращение страшной боли, зная, что скоро она повторится и будет ещё ужаснее.
Она положила голову на его плечо и плакала долго, судорожно сотрясаясь всем телом. Её руки, сейчас безвольные от усталости и душевных переживаний упали вниз.Между всхлипами, и стонливыми вздохами протяжно и тоскливо пела одно и тоже слово:"Ро-о-дненьки-и-й ,родненьки-и-й".
Ласковыми, осторожными движениями Евсей гладил её спину,волосы заглядывал в глаза, и не утешал её. Сострадая ей сильно и глубоко, он не мог найти слов утешения , да и едва ли они нужны были девушке сейчас, те слова.
Но главное своё дело, солдатское, Евсей помнил, ни на секунду не забывал, и лишь чуть Варя успокоилась, скомандовал и себе и Варе: "К пулемёту". Во время подоспел, как чувствовал. Немцы бежали еле слышно, шурша подошвами подкованых сапог и уже мало оставалось шагов им преодолеть, что б оказаться в наших окопах. Евсей пресёк их резвый бег длинной очередью, почти в упор. Теперь он не один. Вдвоём много сподручнее, Варя подавала ленту,
а он стрелял длинными очередями метко, беспощадно.
Немцы опять залегли, но теперь надо смотреть за ними в оба - чуть зазеваешься, тогда всё: одним броском враги окажутся в наших окопах.
Лента кончилась. Евсей зарядил новую и стрелял ещё, плотнее прижимая к земле врагов. Он стрелял по ближним и дальним фашистам тем, что застряли на левом фланге,в той стороне враги пока не догадывались что защитники, которые давали им смертельный отпор все погибли. Хорошо бы пощекотать их гранатами. Они там близко валяются, метрах в двадцати от наших позиций и гранатой их вполне достать можно. Не слышал Евсей ни винтовочной стрельбы ни взрывов наших гранат. "Варя,- спросил боец совсем осипшим голосом ,- где все?" "Погибли",- ответила Варя и голос её дрогнул, готовый снова сорваться рыданиями."А раненые?" "В землянку бомба упала, когда я на позиции Егорова перевязывала." "А Егоров..." "Егоров тоже умер.Ранение в живот было смертельным"
"Варя, у тебя вода есть?" "Есть". Она сняла фляжку с ремня гимнастёрки,поднесла её к его губам. Евсей сделал несколько глотков, и сразу в голове его просветлело и, казалось, мысль его стала работать чётче,яснее.
" Ты ранен?"- только теперь она заметила запекшиеся сгустки крови на его гимнастёрки. Достала бинт. "Давай перевяжу" " Не надо, некогда, потом,- сказал он, и протестующе отстранился от её сострадательных рук.
"Вот что, Варя,- тоном приказа заговорил он,-проберись сейчас ближе к левому флангу и закидай фрицев гранатами. Оттуда до них метров двадцать, не больше. Достанешь их гранатой?" " Я в школе даже дальше мальчишек гранаты бросала, но как же ты здесь один..."
"Я здесь останусь". - И, будто извиняясь за приказной тон, пояснил: "Понимаешь, Варя, я могу не успеть и там скосить их своим пулемётом, если они поднимутся и дружно рванутся вперёд - слишком малое расстояние осталось от них до наших окопов. Тебе надо быть там. Надо, Варя. Иначе... Гранат у Егорова три ящика припасено там. В нише они находятся, знаешь где?" Она кивнула:"Знаю". "Когда поднимутся, кидай гранаты".
Варя слушала его, понятливо кивала головой, а на лице её прочитывались обида и страх. Боялась она и ужасно не хотела оставаться сейчас, перед лицом смерти одна. Евсей всё это видел, понимал её и сказал ещё мягче, просительно и ласково: "Приказ у нас такой, Варенька,держаться на этом рубеже до четырнадцати ноль-ноль, а приказ нам, солдатам Родины, выполнять полагается". И щемящая тоска прокатилась по его груди и застряла в сердце. Так жалко, нестерпимо жалко её стало, Вареньку. Ведь девчонка она юная, невинная. Ведь не для войны она появилась на свет,как и миллионы других женщин, а для продления рода человеческого существуют бабы на земле. Предназначены они на белом свете для того чтоб детишек рожать, грудью их кормить, сопливые носы вытирать, мужа своего любовью радовать. И жутко тут Евсею сделалось, нехорошо. А что если отпустить её. "Пусть уходит отсюда, пусть она живой останется",- подумал он, но посмотрел на неё пристальнее, внимательней, увидел седую прядь в волосах, которую раньше не видел. Тень непередаваемой тоскливой горечи глубоко залегла в её больших серых глазах и губы её, напряжённо сжатые, казалось,разомкнутся сейчас в крике-ужасе. Но до сих пор не покинула же она наши окопы, не ушла и не убежала, а осталась здесь до конца , разделяя с погибшими, но не отступившими нашими бойцами свою судьбу. Нет, ничего не стал говорить ей Евсей. Понял он, что не уйдёт она, а, может, лишь оскорбится на его предложение оставить его, погибших товарищей и уйти. И сказал он совсем не то, что хотел сказать совсем недавно:"Люблю я тебя, Варенька. С самого того дня,как увидел тебя необыкновенную, красивую, так и влюбился сразу..." И не поверил он своим ушам, когда в ответ услышал её жаркий спотыкающийся шёпот:"И я... люблю... тебя Евсеюшка." Он поцеловал её сухие, потрескавшиеся губы осторожно и ласково, чтоб не сделать больно, и на секунду захмелел горьким последним счастьем, ощутив вкус её ответного поцелуя. "Я ещё никого не целовал",- признался он."И меня ещё никто не целовал"- ответила она и захлебнулась долгим порывистым вздохом. Евсей поверил ей. Поверил на всю оставшуюся жизнь, ибо не могла она лукавить теперь,в свой смертный час, как не мог врать и он. А что предстоит им скоро погибнуть , Евсей уже не сомневался. Впереди фашисты, а за ними, двумя оставшимися в живых бойцами Красной армии Родина. В последние, оставшиеся мгновения жизни оба они радовались своему взаимному признанию, последней, прощальной радостью.
... Она уходила быстро, почти бегом, ей надо было спешить, и Евсей, на секунду прервав стрельбу, взглянул ей вслед и мысленно произнёс:"Прощай, прощай, родная".
ХХХ
Впереди на поле появились танки, за ними густая цепь пехоты. Шли основные немецкие части."Теперь сомнут",- с оправданной обречённостью подумал Евсей. Он взглянул на небо. Солнце палящее, животворное, переваливало на западную сторону горизонта. "Ну, всё,- торжествующе подумал Евсей,- мы приказ выполнили и не зря значит, ребята погибли, и мы не напрасно с Верой здесь головы сложим в последнем своём бою".Он стрелял не жалея патронов, не прекращая огня ни на минуту. Бил и тех, что находились вблизи, и тех, что пока ещё вдалеке шли за танками.
Танки, миновав окопы, устремились дальше. Они спешили, им некогда задерживаться тут, разыскивая в длинной череде русской обороны её редких защитников.
Евсей слышал взрывы гранат. Это отбивалась от наседавших на неё врагов Варя. Евсею очень хотелось, чтобы гранаты рвались, как можно дольше, бесконечно, но грохот взрывов прекратился неожиданно скоро,и Евсей увидел , как фашисты спокойно миновали тот участок, где была Варя. И снова он удивился, что всё ещё жив, ведь все погибли. Погиб сержант Егоров, земляк Иванов погиб , и Вари уже нет, наверное, в живых, а он вот живой до сих пор и даже стреляет...
Автоматная очередь раздалась откуда-то сбоку и целый рой пуль впился в тело Евсея, но он не выпускал из рук пулемёта, а из последних сил, устремив к прицелу помутившийся взор стрелял.
пехота противника лезла вперёд, не останавливаясь, не считаясь с потерями, почти не обращая внимания на огонь пулемёта. Их было много, и на флангах они уже миновали наши окопы и двигались дальше за танками, перетягивали на другую сторону наших траншей свои мотоциклы.
Пустая лента выскользнула из приёмника, и пулемёт обречённо замолк. Евсей отвалился от пулемёта, лёг на истерзанную пулями спину, чтоб в последний раз увидеть солнце.
Он понимал, что умирает но не было ему страшно, а в последние короткие мгновения своей жизни он с счастливым удивлением подумал, что Варя любит его. Он подумал как о живой - "любит " и улыбнулся.
...Бравый немецкий ефрейтор стоял над мёртвым русским солдатом. Его бледное лицо покрывала печать странного недоумения. Он не мог отделаться от мысли, что невозможно победить народ солдаты которого дерутся до последнего вздоха, а умирают с улыбкой. И стало страшно немецкому вояке.
1995год