В своё время РКИИГА – Рижский Краснознамённый институт инженеров гражданской авиации, он же ГАФ – был очень весомым брендом среди мировых вузов. Конкурс всегда зашкаливал, выбирали лучших из лучших. Факультет иностранных студентов был самым многонациональным среди учебных заведений данного профиля. Студенты отличались преданностью гражданской авиации и многогранностью талантов. Из стен института выходили профессиональные музыканты, актёры, художники, писатели и журналисты. Многие из выпускников становились и прекрасными инженерами, и чиновниками высокого ранга, и успешными бизнесменами. Диплом РКИИГА открывал все двери. Даже бандиты девяностых с уважением относились к своим собратьям с корочками ГАФ.
В семидесятые мне казалось, что только студенты могут достойно противостоять профессиональным театральным коллективам и музыкальным группам. И когда мне в Управлении культуры предложили занять вакансию директора Дома культуры института, я, не задумываясь, согласился. Должность давала шанс создать свой студенческий театр.
Институт имел богатейший опыт в проведении всевозможных конкурсов художественной самодеятельности, а остаточная энергия КВН шестидесятых давала толчок к развитию новых форм.
Руководство института очень настороженно отнеслось к моей рекомендации от городских чиновников, но, в конце концов, сдалось, и я приступил к работе.
Знакомство с администрацией, парткомом, профкомом и комсомолом оставило приятное впечатление. Нормальные люди. Только работники самого ДК встретили настороженно: «новая метла»… а вдруг выметет?..
«Метла» прикинулась крутым пылесосом, но основная часть женского коллектива меня раскусила и признала своим командиром.
Для завоевания авторитета у студентов очень кстати пришёлся этап подготовки к традиционному конкурсу художественной самодеятельности «Студенческая весна». За короткий срок ребята должны были выдать сценический результат. А поскольку уважаемые профессора не считали сей творческий процесс достойной «отмазкой» для пропусков занятий, приходилось отводить душу по ночам, а днём клевать носом на лекциях. Потом, через много лет после выпуска, ребята будут вспоминать эти ночи с теплом в сердце. Именно там рождалась дружба и единение самых разных характеров и национальностей, и создавалось могучее братство, способное творить чудеса изобретательности и искромётности талантов.
Я с головой окунулся в этот бурлящий поток безумных идей и зашкаливающих эмоций. По ночам помогал выстроить всё в единую цепочку действенного каркаса. Результат по первому факультету открыл мне двери к остальным, и к концу фестиваля мой рейтинг оказался на высоте. В итоге вышло, что за месяц я провёл кастинг на будущих актёров-студийцев в постоянно действующем театре-студии «ТЕСТ».
Благодаря студентам я влюбился в легендарный вуз, и был предан ему до последних дней, как верный пёс.
Со временем ДК превратился в достойный центр по организации досуга студентов, а кабинет директора стал координационным штабом студенческого актива всех факультетов. Рождались разные ВИА, которым нужна была аппаратура. Возникали новые коллективы художественной самодеятельности и клубы по интересам. Проводились творческие встречи с известными артистами эстрады, кино и театра. В почёте были вечера бардовской песни. Несколько лет подряд проводились джазовые фестивали «Ритмы лета».
«Вечера отдыха» атаковали девушки со всего города. Наши парни несли бренд своего вуза, и очень этим гордились.
Мне приходилось крутиться белкой в колесе. Днём – администрирование, вечером – творчество. Много сил уходило на занятия со студийцами. И саксофон служил мне своеобразным релаксатором. Наш «Атональный синдром» бомбил любителей современной импровизационной музыки. По приглашению Сергея Курёхина, в Питере, я отрывался с «Крейзи оркестр мюзик». Зажигал на фестивалях современной музыки в Москве. Играл с Летовым, Макаровым, Гончаровой, и многими другими музыкантами – и с «нашими», и с «западными». Только это и помогало мне тащить весь груз – и ДК, и театр-студию, и бои местного значения с администрацией института.
____
Первое впечатление от бабы Зины оставило в душе какой-то смутный, тревожный отпечаток, на грани брезгливого отвращения. Передо мной стояла женщина пенсионного возраста, худощавая, с ярко выраженной лисьей мордочкой и бегающими пытливыми глазками, в резиновых сапогах на босу ногу, в замызганном халате на двух пуговицах, с видом на давно не стираную комбинацию, и с остро выраженным запахом старости. В одной руке ведро с водой, в другой – мокрая половая тряпка. Расплывшись в улыбке на все пять зубов, она патетически прошамкала: «Ах, какой же ты молоденька-а-а-ай! Видать, бабы по тебе иссохлись... Ох, дай же обойму тебя, родненький!» ... Раскинув широко свои костлявые руки, баба Зина кинулась на меня, как на амбразуру. Замкнув на моей шее ведро с тряпкой, а телом припечатав, словно заклятого врага, к стене, закончила мысль: «Ох, была бы я молоденькой, не слез бы ты с меня!»
Ошалев от такого натиска, я с трудом разомкнул её руки, вылив при этом полведра на себя. И всё молча, без слов. Но баба Зина была бабой не промах. Сей конфуз придал пикантность действу. Грязной тряпкой она стала елозить по брюкам, касаясь выпуклости, и приговаривать: «Уж ты, касатик, не серчай на меня, не серчай, миленький! Да приголубят тебя, хорошенький, девки наши молодые. Всё будет хорошо. И любить тебя будем, и лелеять...»
Так за две минуты я познакомился с легендой института. Она успела выложить всё, что могло бы, на её взгляд, меня заинтересовать:
- какой штат работников в Доме культуры, и что основная масса – молодёжь, незамужние девки, которым срочно нужны кобели;
- что в первую очередь нужно менять – кого выгонять, а кого привечать, и что она к этому имеет самое непосредственное отношение, поскольку является ветераном войны, труда и заслуженной блокадницей Ленинграда;
- и вообще, в настоящее время она – незаменимый ночной сторож, а по совместительству уборщица, вот! И что живёт она пока здесь.
Ничего не скажешь, яркая личность! В голове долго ворочалась мысль – что же она так опустила себя? Пенсия, зарплата одна, другая... В те далёкие годы на это можно было неплохо жить. Я ещё не знал, что сын её, взрослый дядька, существовал от отсидки до отсидки, нигде не работал и висел на её шее...
____
Адаптация в Доме культуры проходила в ускоренном режиме. Помогала спрессованная годами традиция отмечать все красные даты, а в довесок – и дни рождения сотрудников, единым, мощным застольем. В такие дни особенно остро ощущалась деловая хватка всех и каждого в дружном, спаянном и споенном коллективе. С утра служители культуры приходили нарядные, слегка возбуждённые, с сумками, набитыми доверху всяческой снедью. Сумки до вечера оставляли у завхоза. До обеда честно исполняли свои трудовые обязанности, а потом начинали готовить «поляну» для вечернего торжества. Воздух постепенно наполнялся ароматами, приятно дурманящими голову и возбуждающими аппетит. Все были одержимы идеей сотворения праздника лучше предыдущего. А значит – гораздо вкуснее, да так, чтобы живот оттянулся по самое «не могу».
Немаловажную роль играл алкоголь. Обязательно водочка, винчик на любой вкус – сухой, креплёный и «шампусик». Для шефа – коньяк. Словом, всё, как у людей: лучше пусть останется, чем бегать за добавкой.
Вечером дамы преображались. Натянутые улыбки сменялись естественным сиянием, глаза излучали любовь и счастье. Некоторые, нервно потирая руки, глуповато хихикали. Те, кто не принимал участия в толоке, с любопытством изучали содержимое стола и уважительно цокали языками, предвкушая мощь надвигающегося банкета.
Появление бабы Зины ставило жирную точку в ожидании праздничного старта. Куда девались её старость и беззащитность слабой, больной пенсионерки? Перед нами, в строгом изящном костюме, со сверкающими на груди медалями, стояла деловая женщина! Взгляд её небрежно скользнул по присутствующим дамам, по столу, по моему лицу... Уловив в моих глазах немой вопрос, она самодовольно улыбнулась и небрежным жестом дала команду: к столу! И дружной толпой, словно воробьишки к кормушке, мои сотрудницы и педагоги ринулись к тарелкам. Весёлый гам сменился звоном бокалов и рюмок и танцем вилок и ножей. Всё двигалось, стучало, вздыхало и охало. Казалось, мчится локомотив, готовый всё смести на своём пути. Короткие остановки для заправки – и снова в путь!
Через пару часов состав распадался на отдельные вагончики, и каждый отбивал свой ритм. Кто-то двигался, кто-то заправлялся. Меж ними фоном кружила ни к чему не обязывающая музыка. Иногда можно было пригласить шефа и, плотно прижав к своему телу, томно, на ушко, пытаться убедить его, что именно она заслуживает повышения по службе. Ну не хватает ей этой зарплаты, будь она неладна! И почему у коллеги такая сумма, а у неё другая? Может, пойдём в кабинет, обсудим, так сказать, в нерабочем порядке? Ах, вы сейчас уходите? Репетиция? Однако, странный вы у нас... Вам что, мужчины нравятся? Нет? Так в чём же дело? Полчаса – и все проблемы решены! Вам приятно, и мне на пользу... Ну, как знаете...
А вагончики шуршат: ша-шу, шу-ша, ша-ша... Последние новости, сарафанное радио, «свежачок» с «клубничкой». Кто как одевается, кто с кем спит, кто развёлся, и кто эта зараза, что разбила семью... Гудит муравейник! И лишь баба Зина сидит в одиночестве, прикрыв глаза. Вроде бы вздремнула слегка. Только уши-локаторы направлены в сторону интересующих её сигналов.
К завершению банкета появлялись гражданские мужья, и кавалеры наших молодых дам, и аура торжества преображалась. Надо же было выпить всё, что ещё оставалось! И мальцы старались. Шуршание вагончиков сменялось мощной канонадой бронебойной техники: анекдот – ржа! Ещё!! Сильнее ржа!.. Вот теперь другое дело. Праздник удался!
«По «штрафной» – и можно попеть!» – даёт команду баба Зина. И вот уже в руках осоловевшего худрука баян выводит незамысловатые рулады. Почему-то летом всплывает «Ох, мороз, мороз, не морозь меня!» Видимо, для разогрева. После этого идёт отрыв по полной: «Одесса-мама» и «Очи чёрные», «Ты ж мэнэ пидманула» и «Зачем вы девушки красивых любите», «Парней так много холостых» и «частушки-хохотушки про девчат и по****ушки»...
Вот оно, свершилось! Хорошо сидим. Культурно отдыхаем, блин на фиг…
____
Надо заметить, что заботы о театре начисто лишили меня счастья участвовать в подобных «спектаклях». А потом, постепенно, удалось свести к минимуму подобное проявление сплочённости коллектива.
Несколько лет ушло на формирование труппы театра-студии «ТЕСТ». Студийные занятия прибавили к студенческому нерву профессионализм. Сложился репертуар. Бывшие лидеры факультетов превратились в талантливых сценаристов и педагогов. Они помогали мне в подготовке фестивалей «Студенческая весна».
К этому времени я расположил к себе начальство из Управления учебными заведениями Гражданской авиации, что давало мне право при распределении сохранить весь костяк театра-студии в Риге.
Помещение под театр делали сами. На втором этаже Дома культуры было несколько классов, склад, общество «Знание» и «подсобки». Изучив техническую документацию здания и согласовав нюансы с руководством института, нашёл подрядчика. Стены были сломаны, ремонт выполнен по высшему классу. Высокие потолки позволили поднять сцену, а зал превратить в удобный амфитеатр. За спиной зрителей расположились операторские кабины по управлению светом и звуком. Оставалось оснастить помещение аппаратурой и рядами кресел. Поход в Министерство культуры обескуражил: «Заявку примем, поставим на очередь. Получите года через три, не раньше...»
- А ускорить никак?
- Нет, нет, нет, даже и не думайте!
- Может, как-то в порядке исключения? Яичко-то дорого к Христову дню!
Чиновница косо взглянула в мою сторону и небрежно обронила:
- Знаете, любезный, вас таких, с яйцами, много тут ходит. Так что, ждите. И не мешайте – мне работать надо!
Вечером того же дня мы с друзьями решили побаловать себя финской банькой с шашлычками. Сидели неплохо, но настроение у меня было ни к чёрту. Заметив неладное, один из приятелей поинтересовался:
- Санёк, ты сегодня какой-то не такой. Дома нелады, или что?
Пришлось выложить события прошедшего дня и всё, что накипело против чиновников от культуры. Приятель в ответ рассмеялся и, снисходительно похлопав по плечу, изрёк крылатую фразу:
- Дружище, херня всё это! Министр – тот же человек, только тараканов у него в голове больше, чем у тебя. Обещаю – на следующей неделе получишь всё, что надо. Мало того – привезут и сами же установят. Бумаги в порядке?
- Да, они уже в министерстве в очередь поставлены.
- Вот и ладненько! Идёшь в министерство, но не к чиновникам, а к самому министру на приём.
- Ага, секретарь тут же и отфутболит.
- Не, Санёк, с твоими аргументами министр тебя ещё и кофейком угостит.
- Аргументами?
- И ещё какими! Главное, секретаршу сразу бери за рога – мол, к министру иду согласовать жилищный вопрос для очередников их ведомства.
- Да, но это липа! И потом, у меня же никаких полномочий на такие переговоры нет!
- Я твои полномочия. Даёшь мою визитку, и пусть министр сам мне тут же, при тебе, отзвонит. Хоромы не обещаю, но «двушки» будет достаточно, чтобы решить твои проблемы.
От выражения моего лица он рассмеялся и, подняв бокал с шампанским, бросил тост:
- За нужных людей! – сделал глоток и добавил – Александр, проблема жилья была, есть и будет. Каждого министра держит лимит. Он бы и рад помочь сотруднику – ан, нет, лимит исчерпан, надо ждать. А тут я, благодетель, на его голову: баш на баш! У вас есть то, чего нет у меня, а у меня есть то, чего вам так не хватает... Чистой воды бартер. Мы – деловые люди! А как же? Будем взаимно вежливы...
Примерно так закончил свою речь мой собеседник и, чокнувшись бокалом с бутылкой, выдал:
- За твой театр!
Закусил долькой лимона, крякнул от удовольствия и живо поинтересовался у хозяина бани:
- Да, кстати, а что насчёт девочек?
Через неделю оборудование было не только получено, но и смонтировано. Главный инженер Министерства культуры удивлённо разводил руками:
- Всякое видел – и «волга» была, и микроавтобус. Но вот такое!.. Это ж надо, двухкомнатную квартиру за эту срань! Вот уж воистину: не имей сто рублей, а имей сто друзей...
За короткий отрезок времени второй этаж Дома культуры преобразился в уютный камерный театр на сто двадцать посадочных мест. Сценическая коробка, задрапированная чёрной тканью, выглядела мистически притягательной. Студийцы приложили немало сил, чтобы вложить в это помещение свою энергию, студенческий дух, и дать ему новую жизнь...
___
Характерной особенностью бабы Зины являлось чрезмерное любопытство. Она внезапно появлялась на утренних планёрках, на собраниях студенческого актива и на вечерних обсуждениях студийцами театральных событий. Неизменным атрибутом её появлений оставались ведро с водой и многострадальная тряпка, которой она искусно манипулировала в паре со шваброй. Сначала демонстрировалась мокрая уборка кабинета. Вальяжно, нарочито медленно, она исполняла танец с тряпкой и шваброй. Это было её соло. Движения отработаны до мелочей. Иногда «прима» недовольным тоном давала команду кордебалету: «Ноги поднять, ядрёна мать!». Студийцы послушно поднимали ноги, продолжая при этом дискутировать. Оценив проделанное, наша солистка, с чувством выполненного долга и с невероятным артистизмом, полоскала в ведре тряпку и, по мужски выжав ее, начинала плясать возле мебели. На моё замечание «Зинаида Никифоровна, что же вы делаете? Грязной тряпкой...» баба Зина, с невозмутимым видом и укором во взоре, тут же парировала:
- Иваныч, она же, ядрить твою мать, в растворе полоскана. Не в дерьме волтозила, соображать надо! Я ж не лезу в твою работу... Ну, да ладно, мне тут делать уже нечего. Всё, что надо, блестит, как у Васьки.
- Почему «как у Васьки»?
- Да потому что ****ун, зараза! Кот мой, Васька. Всех кошек в районе драконит, а ко мне с жалобами и с котятами шлындают. Да на хрена мне эти котята сдались? Можно подумать, я их рожала. Вот люди!.. Делать им больше нечего. Их кошки получают удовольствие, а я должна с котятами разбираться? Мне это надо? Это, простите, ваш триппер. Я тут вообще не при делах...
___
Восьмидесятый остался в памяти годом Московской олимпиады и смерти Высоцкого. В душе жуткий осадок. Казалось, совсем недавно Володя был у нас, в Риге, и вдруг... Какая незаменимая утрата! Наше поколение потеряло свой нравственный талисман.
После его похорон, по иронии судьбы, на наш вуз свалилось участие в агит-перелёте по Сибири и крайнему Северу, включая Диксон. Меня назначили старшим группы. Быстро откорректировал программы ВИА и СТЭМ нашего института. Вокально-инструментальному ансамблю дал блок песен Володи. На тот момент профессиональный уровень ребят значительно превосходил гремевшую по «ящику» «Машину времени». Театр эстрадных миниатюр бомбил зрителей юмором и студенческим задором. Программа принималась на ура. Администрация Красноярской филармонии предложила долгосрочный контракт. Искушение не слабое, но ребята мужественно решили – нет!
Впереди нас ждал долгий перелёт. В каждом городе приходилось задерживаться. За два выступления в день мы не могли охватить всех желающих...
Экипаж закреплённого за нами АН-26 стал ярым поклонником группы. Пилоты не пропустили ни одного концерта, а поздними вечерами мужественно «принимали на себя» всех фанаток наших музыкантов. Иногда этот номер не проходил, и бедолагам приходилось самим выходить на заклание. Под утро они являлись с опущенными головами, и, словно нашкодившие пацаны, невнятно бурчали: «Иваныч, мы ж не виноваты, так получилось... Ты сам видел, что вчера творилось... Мы ведь за идею страдаем. Зато, вот, надыбали лекарство от цинги!»
Из вывернутых карманов на стол высыпалась внушительная куча из лука и чеснока...
Так вот откуда такое амбре!
Словно угадав мои мысли, один из них выпалил:
- Иваныч, это ж для Севера незаменимый закусь! Испытали на себе – девчонки посоветовали. Зашибись!.. Кстати, свои в доску. Их на период Олимпиады из Москвы турнули, вот они и подзадержались здесь, решили перезимовать...
- Северное сияние хотят увидеть. Красивые, чертовки! – добавил почти с восторгом бас-гитарист.
- Да ничего особенного, девки как девки. Красивей видывали. Больно гонора много, – со знанием дела высказался третий виновник моей бессонной ночи.
- Ладно, ребята, отдыхайте до завтрака. Потом – в клуб. Сегодня у нас, к сожалению, тоже два концерта.
- Иваныч, не подведём, выложимся на все сто! – заверили музыканты.
И действительно, выкладывались так мощно, что местное начальство приходило просить о дополнительных концертах.
Наша слава нас опережала. О маршруте мы договорились в Красноярском горкоме комсомола ещё месяц назад, но из-за нахлынувшей востребованности его постоянно приходилось корректировать. Появились сумасшедшие «халтуры» за наличный расчет. В одном городе к нам явился профсоюзный босс целой сети артелей золотоискателей.
- Ребята, я хочу, чтобы вы приехали к нам. Здесь недалеко, сто километров всего. Плачу любые деньги. Сколько мест в этом зале? Шестьсот пятьдесят? А билет стоит три рубля? Хорошо. Выкладываю пять штук – и по рукам! Не можете из-за аппаратуры? А без проблем! Я привожу своих на автобусе к вам, а вы для нас бронируете четыре ряда. Что делать с людьми, которые стоят в очереди за билетами? А ничего. Продавайте с пятого ряда, пусть зал будет заполнен. Так, на сегодня договорились, вечером привезут людей. А на завтра – те же условия. Деньги вперёд, передам через бригадира, он сам к вам подойдёт. Всё, ребята, побежал. Пока!
Через два перелёта история повторилась один к одному, но уже с нефтяниками. Такой же наглый профсоюзный перец, сумасшедший натиск, и те же деньги. Сговорились они, что ли?
Команда была счастлива. Чего-чего, но такого поворота никто не ожидал.
Мои опасения насчёт билетов оправдались. В Туруханске их хватило всего на одно выступление. Что делать? Кто-то из группы предложил:
- А давайте, маленькие открыточки купим и пустим их вместо билетов. Хотя бы на сегодняшний вечер. А завтра будем думать…
- Ага, и тут же мне вставят клизму в задницу за финансовые махинации! Нет, тут надо крепко помикитить, – возразил я.
- Да микитить времени нет, через три часа концерт! Ну, что? Бегу в город за открытками?
Обречённо махнув рукой, я выдавил:
- Ладно, что будет, то будет. Беги.
Вечером открытки ушли, как горячие пирожки, со свистом. Зрители, в предвкушении праздника, заполняли зал. На входе какой-то скандал. Требуют меня. Дама в деловом костюме тычет в нос «ксиву»:
- Я инспектор отдела культуры. Что у вас за бардак?! Вместо билетов чёрт знает что! Я хочу своими глазами увидеть вашу халтуру! Почему меня не пускают?! У вас будут очень большие неприятности!!
Извинившись перед разъярённой фурией, проводил её в зал и, усадив в свободное кресло, клятвенно заверил, что мы продолжим разговор после концерта.
За кулисами собрал ребят:
- Исход разговора с чиновницей зависит от вашего выступления. Выдайте так, словно на Кремлёвской сцене стоите.
- Сан Ваныч, будь спок – их тиазавры будут наши! Не подведём.
Действительно, не подвели. Приём был настолько оглушителен, что волна музыки и юмора длилась ещё час после конца программы.
Чиновница ждала в фойе Дома Культуры. Куда подевалась её злая маска! Вместо «мымры» нас встречала молодая женщина с сияющими глазами, пытливо ощупывающими руководителя ансамбля.
- Какие вы молодцы! Вы даже не представляете – за десять лет вы первый достойный коллектив! К нам же никто, кроме халтурщиков, не едет. Далеко и невыгодно…
Так, теперь по плану. Вы завтра даёте ещё два выступления? – поинтересовалась она у меня.
- Должны дать, но у нас проблема с билетами. Сегодня на дневном концерте продали последние, а вечером вот эта «химия»…
- Ни в коем случае! Это же прямая статья! Предлагаю зайти прямо сейчас ко мне в Управление культуры, и мы решим эту проблему.
Дав на скорую руку «ценные указания» всем участникам, мы отправились решать проблему. По дороге руководитель ВИА шепнул на ухо:
- Иваныч, если что, беру огонь на себя. Она в моём вкусе.
- О-кей, кто бы был против. Лишь бы дело сделать.
В уютном кабинете Мария Ивановна – так звали молодую чиновницу – выставила коньяк с коробкой шоколадных конфет и заварила кофе. За полчаса проблему решили: завтра утром администрация Дома культуры получает наши билеты в управе, а я, составив договор, заберу их у директора ДК. Сославшись на занятость, галантно расшаркался перед раскрасневшейся Марией и оставил её с коллегой обговорить нюансы завтрашнего выступления. Судя по их виду, оба остались довольны такой рокировкой. Ещё бы, дело-то серьёзное, не требующее отлагательств!..
Диксон произвёл на нас незабываемое впечатление. Мы попали на перезахоронение бойцов-пограничников, погибших в Великую Отечественную Войну.
В Дудинке экипаж АН-26 передал нас команде вертолёта МИ-8. Ребята оказались своими по духу. Предупредили о сухом законе на Диксоне и посоветовали взять в качестве «сувенира» питьевой спирт. Моим архаровцам такое дважды говорить не надо. Сказано – сделано. На самую северную населённую точку решили доставить два ящика «огненной воды». Командир экипажа рассказал ребятам всё, что знал, о Диксоне. Во время долгого перелёта родилась песня об этом замечательном посёлке.
Встретили нас очень тепло. Помогли выгрузить аппаратуру, которую тут же установили в клубе. Вечер был свободен, зато следующий день забит под завязку. Три выступления, почти подряд, с интервалом в один час на отдых. Ящик с «сувенирами» ушёл влёт. Что-то осело в гостинице – досталось и встречающим, и пилотам, – но основные объёмы пришлись на офицерский состав «погранцов», которые решили нас побаловать своей финской баней. Расслабиться голышом за Полярным кругом – это очень круто. Но даже это – ничто, по сравнению с ночлегом, почти на улице, при минус тридцать восемь по Цельсию!
Поскольку гостиница была переполнена, комендант предложил четвёрке отважных переночевать в клубе. Я первым изъявил желание испытать спальник из верблюжьей шерсти. Ко мне присоединилась троица музыкантов. В клубной гримёрке поставили четыре металлические кровати. Холод жуткий. Полетела система обогрева, и чтобы заменить её, ремонтникам понадобилось долбить стену. Сквозная дыра полуметрового диаметра была заложена листом ДСП. Видимо, ремонт затянулся. Местные технари успокоили: «Сейчас теплодув включим, и будет как в бане. Только не забудьте перед сном вырубить. Не дай Бог, полетит – завтра на холоде концерт играть придётся!»
- Во, блин, экзотика! Вкусил полярных горизонтов!.. – прокомментировал барабанщик.
- Мужики, не дрейфь, я закусь из баньки прихватил! – перебил басист. – Ну, что, не пьём, или как?
- Или как! – не сговариваясь, хором подхватили все.
Через час угомонились и залезли в спальники.
- Вау, кайф какой!
- Иваныч, дави на рубильник!
Ночью суровая действительность прокралась в наш скворечник. Температура сравнялась. Из спальников по очереди раздавались потускневшие голоса.
- Экзотика, блин!
- Ёп-понский городовой!
- Ага, столица западной Арктики …
- Вот вкусили, так вкусили!
- Ядрёна копыть!
- Ещё час, и мы станем свежемороженым латвийским деликатесом…
- Ага, экстрималы херовы!
- Иваныч, а может, ну его, включи цивилизацию.
- Точно, ещё пузырёк остался!
- И закусь жалко, не выбрасывать же её!
- Ну что, давай?..
- Дава-а-а-а … – рассыпалось по Диксону нестройное эхо замёрзших глоток.
Эта ночь длилась вечно. Но, не смотря ни на что, на следующий день опухшие лица и охрипшие голоса произвели-таки на зрителей впечатление. В зале было душно. Агрегат, гоняющий тёплый воздух, не подвёл – наша техника, отечественная!
Во, блин, экзотика!.. Или проверка на вшивость?..
Наконец наступил долгожданный момент: мытарства закончились. Живём при всех удобствах в Красноярской гостинице. Самолёт через два дня. Вечером зашли с ансамблем в «ночник». Программа – лажа, оркестр слабенький. Мои орлы загорелись: пару бы вещей сыграть! Договорился с местным руководителем – без проблем: с каждого по «чирке». Вместо двух вещей ребята отыграли отделение – публика не отпускала. ВИА из Латвии, словно разорвавшаяся бомба, поверг в шок и публику, и местных музыкантов. Руководитель с виноватым видом протянул мне наши деньги и, заикаясь, выговорил:
- Ч-ч-чувачок, ты уж прости! Вы т-т-так круто забираете, что это нам нужно платить, чтобы вы ещё поиграли. Разве не т-т-так?
- Так, так. Всё нормально. Мы же одна каста – музыканты!
- Ч-ч-чувачок, вы – да! А мы – просто лабухи.
Всем сразу улететь домой не получилось. Самолёт уже был загружен под завязку, и полторы тонны нашего груза взять не мог. Ответ: «Только через неделю. Ждите»
Договорились, что улетаю первым и встречу ребят в Риге, с автобусом.
Встретил. Ребята все какие-то растерянно-подавленные. Спрашиваю у руководителя:
- Что случилось?
- Иваныч, не спрашивай! Неделю бомбили «ночник». Бабы на руках носили. Деньги все спустили. Мало того, у всех с конца капает, заразили, паскуды – триппак поймали! И что теперь делать, ума не приложу…
- Не переживай, у меня знакомый врач в триппер-баре работает. Неделю поколетесь, и всё пройдёт. Триппер, что насморк – почихал, почихал, и всё в норме. Оглянуться не успеете, как опять в забег можно…
___
Казалось, ничто не предвещало беды, но эта особа имеет привычку появляться совершенно внезапно.
На дворе лютый холод. «Вечер отдыха» для студентов в самом разгаре. У гардероба бьётся в истерике девушка. Гардеробщицы пытаются её успокоить. Спустившись вниз, влетаю в суть проблемы. Девушку обокрали. На крючке с номером, указанном на её номерке, вместо шикарной шубы первокурсницы гордо висела промасленная мужская куртка. В моей практике такое чепе случалось впервые. Для девушки пропажа шубы стала трагедией – украли подарок родителей в память об успешно сданной первой зимней сессии. Да и цена вещи зашкаливала. Мех, судя по образцу, оказался натуральным. Я клятвенно пообещал за неделю провести внутреннее расследование. В случае же отрицательного результата – выплатить первоначальную стоимость пропажи. На том и порешили.
На «разбор полётов» гардеробщицы пришли перепуганными до смерти.
- Александр Иваныч, - начала Любовь Игнатьевна, - мы сами не понимаем, как такое могло произойти.
- А потом, мы же всегда вдвоём стоим. Внутрь никого не пускаем, - добавила Регина.
- И что теперь с нами будет?
- Зинаида говорит, что вы нас уволите…
- А милиция на что? – перебила коллега. – Вот пусть они и ищут вора.
- Ага, так они тебе и найдут, держи карман шире! Девочку жалко. Бедная, на таком морозе пошла в общежитие раздетая.
- Зинаида дала ей какую-то куртку. Говорит, что давно валяется в гардеробе, и никто не спрашивает… ой, - запнувшись, Регина виновато глянула в мою сторону, - Александр Иваныч, она же на полчаса нас заменяла. Покушать отпускала.
- Та-а-ак, а вот с этого момента, дорогие мои землячки, очень медленно и подробно. А давайте-ка вы мне всё на бумаге напишите.
- Всё-всё?
- Любовь Игнатьевна, всё до мелочей. С момента начала работы и до конца вечера. Желательно указать точное время, когда вас отпустили, и во сколько вы вернулись. Не показалось ли вам подозрительным поведение Зинаиды Никифоровны. Если да, то в чём.
Из «объяснительных» гардеробщиц я понял, что отсутствовали они ровно сорок минут, которые им услужливо предоставила баба Зина. Некоторые подробности меня заинтересовали, но, не пойман – не вор. Да и думать в её сторону не ложилось на душу. Как мне казалось, человек, переживший войну да ещё и блокаду Ленинграда, никогда не сможет стать преступником!
Но Зинаида Никифоровна делала всё, чтобы я усомнился в данной аксиоме.
- Александр Иванович, я тут вообще не при делах! Кто стоял на гардеробе? Любка с Регинкой! Вот пусть они теперь и отвечают. У меня там, к вашему сведению, конь даже рядом не валялся!
- Ну как же не валялся? Свидетели утверждают, что вы тоже работали в гардеробе.
- Какие свидетели? Брешут они всё, наговаривают. Вы их поставьте передо мной, я хочу видеть их бесстыжие глаза и плюнуть в их поганые рожи! Ишь, чего выдумали!!
Мимика, жесты и позы бабы Зины выражали протест. Выдавали только глаза, которые играли со мной в прятки. Одного пойманного взгляда было достаточно, чтобы увидеть в них лютую ненависть и злобу загнанного в угол хищного зверя. «Только бы не спугнуть» - мелькнула мысль…
- Мало того, свидетели утверждают, что в двадцать два ноль-ноль из гардероба выходил мужчина средних лет, с большим свёртком в руках.
Вытащив из папки несколько исписанных листов, я стал зачитывать вслух свидетельские показания студентов, видевших чужака:
- «Мне запомнился парень лет тридцати, явно в подпитии, который, похлопав бабу Зину по плечу, вышел из гардероба со свёртком в руках. Особых примет, кроме золотой фиксы во рту и фингала под глазом, не заметил…»
« Примерно в двадцать два ноль-ноль я с товарищами выходил на улицу покурить. Открывая двери Дома Культуры, я почувствовал толчок в спину. Обернувшись, увидел пьяного мужчину с золотым зубом. Прижав какой-то свёрток к груди, он стал извиняться – мол, его только что избили, и потому он такой нервный. Судя по синякам на лице, он не врал, но я его поправил, что то, что избили, я вижу, только не надо ля-ля, что сегодня. Синяки говорят, что получил ты «здюлей» пару дней назад…»
Отложив листы, глянул на бабу Зину.
- Зинаида Никифоровна, я думаю, не имеет смысла зачитывать всё. Судя по всему, в тот злополучный вечер к вам в гости заходил ваш сын. Ведь так?
- Заходил, ну и что? Днём я не успела мусор вынести, вот и дала ему, чтоб по пути в контейнер выбросил. Ну и что из этого?
- Несколько минут тому назад вы утверждали, что в гардеробе вас не было.
- Я и сейчас говорю: не было! Мусор был, не отрицаю! Я всегда его оставляю в пакете в гардеробе, а когда иду домой, забираю и по пути выбрасываю. Неужели меня за это судить надо? Меня, блокадницу?! Эх, Александр Иваныч, что же ты с людьми, как с мусором, обращаешься? Разве мы за такое будущее боролись?! О, а это что у тебя под столом валяется?
Шустро нагнувшись, баба Зина сотворила фокус – кончиками пальцев она держала мятую сторублёвую купюру.
- Негоже, Иваныч, так с денюжкой обращаться. Их надо в кошельке держать, чтоб зёрнышко к зёрнышку.
Опешив от такого резкого перехода, успокоил бабу Зину, что деньги не мои. Возможно, она сама их обронила.
- Ох, Александр Иваныч, и то правда. Это у меня в платочке на чёрный день заначка спрятана была. Случись что, а денюжка-то вот она!.. Ну что, я пошла тогда, или ещё что-то надо?
- Зинаида Никифоровна, надо. «Объяснительную» написать надо. Всё, как было на самом деле. Поймите правильно, никто вас не обвиняет. Сам хочу разобраться в этом деле.
- Ну, ты даёшь, Иваныч! Если бы в милиции работал, цены бы тебе не было!
Через неделю я встретился с потерпевшей и с извинениями вернул деньги. Девочка была подавлена, она-то надеялась, что подарок родителей найдётся. Со слезами на глазах столкнулась в фойе с бабой Зиной.
- Ну, что ты, моя слезиночка? Начальник вернул тебе деньги? Вот, а я тебе говорила: добрый он у нас, справедливый. Сначала разберётся во всём, а потом и поможет. Он даже никого не уволил у нас. Жалостливый больно. Тебя пожалел и нас жалеет. А ты не переживай, вора всё равно накажут. Милиция не найдёт – Боженька отыщет и покарает. Верь мне, милая – за каждую твою слезиночку супостат этот наказание понесёт! Денежку-то заложи, куда следует, не дай Бог, случится что. А давай-ка я тебя до общежития доведу. Вдвоём оно спокойнее как-то. А на начальника злобу не таи, он всё делал, чтобы тебе помочь. Хороший он у нас.
Для меня проблема решилась частично – деньги вернул, но вор всё равно гулял на свободе. Да и баба Зина оказалась крепким орешком. Сделал вывод для себя: ухо надо держать востро. Что-то не так в этом королевстве Датском…
____
Случай с кражей заставил меня включить мозги. Для непредвиденных расходов нужно создать «чёрную кассу». Доходом служили встречи с бардами, музыкантами и артистами – гастролирующими и своими. Команда студентов, собранная из местных талантов, решала проблемы заказных выступлений. Давал заработать ребятам, а свою долю вносил в кассу ДК. Не имеет смысла перечислять все доступные варианты пополнения столь необходимой для меня «выручалочки».
Совесть была чиста, и у меня были развязаны руки для развития театра и решения щекотливых ситуаций в ДК, поскольку с финансовой помощью у администрации института были большие проблемы.
Инспекция из Москвы наводила на руководство института панический страх. Все начинали суетиться, что-то делать, исправлять, пересматривать отчёты, готовиться к проверке.
Лишь три подразделения: ДК, библиотека и СКБ – жили нормальной, полноценной жизнью. Им бояться было нечего. Каждый гордился своим. Библиотека – новыми технологиями. ДК – помещением театра-студии. А СКБ – реконструкцией уникального самолёта, который во время войны разбился на Эвересте. Альпинисты по фрагментам сняли его с вершины, а студенты – по фотографиям! – воссоздали, и передали самолёт в музей авиации. Таких фанатов московское руководство очень ценило, а в нужный момент и защищало от нападок местного начальства.
К сожалению, достижения театра-студии порой омрачались дрязгами внутри коллектива ДК. Участились кражи оборудования из помещений студенческих ВИА. Приходилось заниматься выяснениями и анализом подобных чепе. Один случай запомнился особо. На следующий день после пропажи я обнаружил интересные улики ночного грабежа. Через них вышел на основного виновника «акции». Им оказался наш студент, сын профессора, заведующего престижной кафедрой ВУЗа. Пригласил папу к себе на разговор, и, извинившись, отдал ему (а не милиции) «вещдоки» своего расследования. Зачем портить начало жизни молодому оболтусу? Отец достойно принял удар и адекватно отреагировал – сын попал в ВДВ. Прошёл Афган, вернулся героем Советского Союза. Ко мне в кабинет ворвался с бутылкой коньяка, взрослым, возмужавшим «дембелем». По рассказам десантника понял одно: дорого досталось парню отмывание собственной чести. Слава Богу, что живой остался.
На его фоне очень жалким и несчастным выглядел студент первокурсник, которого отчислили за подделку документов. Год назад его приняли в институт вне конкурса и очень гордились этим. Классный парень: фронтовик-афганец, орденоносец! Казалось бы, одногодки, а какие разные судьбы. Один смыл свой позор кровью, другой покрыл себя той же кровью, чтобы обрести позор на долгие годы своей жизни…
В это же время я решил сбросить с души камень, который постоянно давил мне на мозги. Двуличность бабы Зины заставляла искать ответы на многие мучительные вопросы. К активным действиям подтолкнул Степаныч, старожил нашего института, заслуженный пенсионер, подрабатывающий в хозяйственной части. В разговоре с ним я узнал, что история нашего вуза начиналась с Питера. Во время войны первое Ленинградское авиационно-техническое училище было переведено в город Ульяновск. В сорок пятом передислоцировано в Ригу. В шестидесятом военное училище было расформировано, и на его базе создан гражданский вуз. А в шестьдесят седьмом он был преобразован в Рижский Краснознамённый институт инженеров гражданской авиации – РКИИГА.
Откровением стала «роль» бабы Зины в блокаде Ленинграда.
- Что? Какая блокада? Нас в сорок первом в Ульяновск кинули. Она вместе с нами и уехала. Молодая ещё была, сопливая. Работала в столовой, а по вечерам с лётчиками и курсантами шалила. Да ну её! – раздосадовано отмахнулся ветеран. – Не хочу даже вспоминать о ней.
Мне надо было самому всё проверить. Отправил письма с запросом – и в Питер, и в Ульяновск. А достоверность наград мог подтвердить (или опровергнуть) Военный комиссариат Московского района Риги. Баба Зина, почуяв с моей стороны опасность, спровоцировала проверки «деятельности директора Дома Культуры» со стороны различных инстанций. Сотрудники ДК всячески пытались убедить меня отказаться от войны с ветераном института.
- Александр Иванович, она очень страшный человек. У неё собраны «досье» на всё руководство вуза. На каждого из них есть компромат. У одних «аморалка», у других финансовые хищения. Даже главный бухгалтер от неё зависит. Она сожрёт любого, если захочет!
- Поздно, девочки, пить боржоми. Маховик запущен. Для меня это дело чести. Лучше подготовимся к проверке народного контроля. Наше слабое звено – ВИА. Коллективов много, и основная масса занимается в подвалах общежитий. Там же и аппаратура.
Даю указание завхозу оповестить руководителей, и собрать технику под нашу крышу. Но на момент проверки аппаратуры на месте не оказалось. Народные контролёры насчитали недостачу в сорок семь тысяч рублей. Сей факт они отразили в акте и сделали выводы: «Грубейшие нарушения в хранении государственного имущества и полное отсутствие контроля привели к безнаказанному хищению социалистической собственности в особо крупных размерах. Комиссия народного контроля ставит перед вышестоящими инстанциями вопрос о соответствии директора Дома культуры занимаемой им должности, и о передаче материалов проверки в следственные органы»…
К моменту завершения экзекуции студенты собрали всё, что было «разбазарено».
Председатель комиссии, тучный мужчинка с хитрым ленинским прищуром, мило улыбаясь, потирал натруженные руки. Довольный результатом проделанной работы, выдал:
- Александр Иванович, а поезд, однако, ушёл. Поздно, понимаете, считать цыплят, когда зима уж на дворе и ветер свищет.
- Извините, не могу выразить словами чувство признательности и благодарности за общение с вами. Понял одно – вы достойная сука своих хозяев.
- Вот-вот-вот! И это запишем: «Оскорбление должностного лица при исполнении служебных обязанностей». Как вы сказали? Сука? Интересное, однако, наблюдение …
- Зря стараетесь, свидетелей нет. Мы с вами вдвоём.
- Ой, да какой же вы ещё наивный! Сегодня нет, а завтра будут. Нет, нет, не завтра, сегодня к вечеру подберём не менее достойных свидетелей. Не будем нарушать традиций: слова утром, а вечером пожалуйте свидетелей получить. Так-то, дружок! Небось, в клетке так чирикать не будешь, и не таких обламывали.
Проверки посыпались одна за другой, обрастая снежным комом новых деталей и фактов. Пошла охота на волков. Сезон затянулся. Бои местного значения длились два с половиной года. За это время я до тонкостей изучил юриспруденцию. Как заправский адвокат, на каждый пункт обвинения противопоставлял документальное опровержение. Стресс снимал работой со студентами, новыми спектаклями в театре и выездами на джазовые фестивали в Москву и Питер. Музыка и театр давали мне энергию для дальнейших боевых действий…
____
«Вечера отдыха» для студентов притягивали молодёжь со всех концов города. Численность «отдыхающих» превосходила все допустимые нормы вместимости помещения. Казалось бы, живи да радуйся. Но, настораживало несоответствие финансового плана на бумаге и его реализации по факту. Жёсткий контроль принёс свои плоды. В кассе всегда продавалось билетов наполовину меньше числа присутствующих. Часть билетов оказалась совершенно другого номинала. Стоя на входе, баба Зина театрально разводила руками:
- Милай, а я откуда знаю? По мне, билеты, как билеты. Я, что ли, их штампую? Моё дело маленькое: оторвать корешок и всё. Это ты у нас такой умный, до всего докапываешься, людей зазря беспокоишь. Ищешь всё, ищешь, а чего ищешь? Сам не живёшь, и другим мешаешь!
С этого вечера всё изменилось: на входе стоял ОКОД – оперативный комсомольский отряд дружинников. Обладателей «левых» билетов разворачивали, и они вынуждены были покупать в кассе настоящие. Доход вырос вдвое.
Удалось раскрыть историю происхождения незаконных билетов. До пенсии Зинаида Никифоровна работала в клубе кассиром. Тогда-то и случилось чепе. Якобы, крысам «приглянулось» помещение кассы. Видимо, год был для них голодным, и они, собаки, «сожрали все билеты!» – аж на десять тысяч рублей. Акт списания остатков за подписью главбуха института раскрывал всю прожорливую сущность грызунов. Детали, правда, остались неизвестны: каким способом злодеи проникли в сейф? Взламывали, или ключом открывали?.. Неясно. Но съели почти всё. Металлический ящик не тронули. Виновных приговорили к высшей мере. Санэпидемстанция привела приговор в исполнение. Ну а главбух и баба Зина стали лучшими подругами. По крайней мере, так выглядело со стороны.
Хотя, на самом деле, Зинаида Никифоровна просто держала в кармане информацию, порочащую честь и нравственный облик труженицы финансового механизма нашего славного института.
____
Идея проведения международного студенческого фестиваля театрального искусства на базе нашего театра-студии родилась в Москве. Так получилось, что фанатами группы «Атональный синдром» стали «нужные люди». Одним из них был Олег Кисилёв, художественный руководитель Театра-студии пластической импровизации. По его просьбе я, как мультиинструменталист, принял участие в его спектакле «Каникулы Пизанской башни». Кайф поймали обоюдный. Наш творческий союз продлился. Периодически я приезжал к ребятам в Москву, чтобы оторваться по-полной. Праздником стал их гастрольный тур по Прибалтике. Совместная работа нас сблизила. К моей идее провести «фест» Олег отнёсся с участием. Дал визитки польского коллектива из города Щецин, литовского и эстонского коллективов. Сам же он со своими ребятами уезжал на гастроли в Америку. Фактически, тур по Прибалтике оказался прощальным. Совет старшего друга уйти от «классики» в музыкально-пластическую форму спектаклей даст потом нашему театру новый виток развития. Но с Олегом мы больше не увидимся. Он останется в Штатах, а его осиротевший театр, вернувшись в Москву, сгинет в небытие…
На организацию данного мини-феста ушло немало времени. Сначала я завис на телефоне. Уточнял количество участников и примерную дату фестиваля, составлял смету расходов, договаривался о размещении гостей в общежитии, об их обязательном трёхразовом питании в студенческой столовой. Важным условием являлась выплата иногородним так называемых «карманных» денег, из расчета десять рублей в сутки, а также – стоимости билетов туда и обратно. Для института сумма была реально смешной, но человек из администрации, причём, в последний момент, когда польские студенты были уже в дороге, тряхнул своей шикарной бородкой и с мягкой улыбкой на лице выдал вердикт:
- Надо всё отменить. У института денег нет.
Удар ниже пояса. Сказать – шок! – значит, ничего не сказать. Что же вы, милый наш проректор, не сказали мне этой фразы два месяца тому назад? Клятвенно заверяли, что такие деньги для института не проблема?
Что за люди! Гнильё вокруг!..
В своё время, начиная работать, я искренне радовался всем, кто находился во главе администрации. Интеллигентные, добропорядочные люди, с которыми было приятно общаться. Обычно таких быстро «сжирают», а на их место выбирают достойных кандидатов, но со звериным оскалом.
Проблему решил быстро. Нужная сумма нашлась в банке под залог квартиры. Фестиваль прошёл на уровне. Ребята были счастливы. Стихийно организованный студенческий праздник аукался мне ещё год. Вот так иногда вынуждают идти на компромисс со своей совестью. Слава Богу, выкрутился без последствий.
_____
Партийный контроль явился в образе молодого помощника секретаря парткома, из бывших комсомольских лидеров, в паре с сотрудником особого отдела, опытным бойцом невидимого фронта, Захарычем. Парочка друг другу соответствовала: молодой, любопытный комсомол и видящий всё насквозь партиец. Специфика работы пропитала их полным неверием в людей и гипертрофированной подозрительностью. Захарыч говорил мягко, вкрадчиво, по-отечески доверительно и с улыбкой. Только взгляд был жёстким, пытливо изучающим свою жертву. Это несоответствие вызывало у меня постоянную улыбку, что чиновника явно раздражало. Как так? Жертва не понимает всей серьёзности своего положения? Как такое возможно?
Первая атака носила психологический характер.
- Не ожидали, Александр Иванович?
Да нет, уважаемые члены не менее уважаемой комиссии, очень даже ожидали. Тон Захарыча и его взгляд снизу вверх – рост бойца за чистоту нравов составлял метр пятьдесят с кепкой – вызвали у меня нервный смешок. Его молодой напарник суровым тоном решил сразу «взять быка за рога»:
- Александр Иванович, вам всё хиханьки да хаханьки, а мы, между прочим, по вашу душу пришли. А? – и, помахав листком перед моим носом, поставил логическую точку. – Здесь всё написано! Обо всех ваших художествах знаем не понаслышке. Как вам такой расклад? А?
Пенсионер, улыбнувшись, вкрадчиво добавил:
- Будем вашу деятельность проверять. Москва к нам каждый год приезжает, а мы к вам за десять лет в первый раз. Заставили и нас, хе-хе, немного потрудиться на благо родного института. Вижу, работы у нас будет много. Может, мы планчик составим? Или будем следовать выводам комиссии народного контроля?
- А это уже на ваше усмотрение, товарищи. Могу предоставить копии документов, изобличающих эти выводы. Хотите?
- Будьте любезны, если можно. Они будут нашим путеводителем. Хозяйство-то большое у вас.
- Ну и ладненько. Сейчас придёт мой заместитель по хозяйственной части, и приступайте с Богом.
Хихикнув, особист оскалился в улыбке.
- Ну, с Богом вы того, перегнули… или нет? Может, вы верующий?
Молодой напарник сделал попытку «натянуть вожжи».
- А почему заместитель? Фигурант дела вы, с вами и работать будем.
- Для вашей работы достаточно и заместителя, а мне, извините, некогда. Студенты ждут. У вас сегодня первый день, не последний. Вон, народный контроль полгода шастал.
- Не «шастал» а занимался проверкой! – Не унимался «молодой».
В дверь без стука ввалилась баба Зина с любимым ведром и щёткой.
- Вот, девки, суки! За стоячка требуют троечка! Обнаглели совсем, потаскухи!
«Молодой» от неожиданности подпрыгнул.
- В чём дело, Зинаида Никифоровна?
Я не мог упустить момента. Ситуация была комичной и требовала красивой точки.
- Владимир Иванович, Зинаида Никифоровна пришла выразить свой протест. Я, правда, недопонял – вас что, поза не устраивает, или такса завышена?
- Меня презервативы не устраивают! Вёдрами выношу из мужского туалета! Я что, нанималась?! – Взорвалась баба Зина.
- Зинаида Никифоровна, это что же получается: после вашего ночного дежурства – и такой нежданчик? Вау! Откуда дровишки? Поделитесь информацией с членами комиссии, нам очень даже интересно будет.
- Ну что ты ко мне прицепился? Я, что ли, виновата? Твоё хозяйство, ты и отвечай. Нечего честных граждан в унитаз опускать!
Её же тоном выпроводил бабу Зину из кабинета:
- Тогда до свидания! И не забудьте прихватить ведро с резиновыми изделиями. Товарищи это безобразие уже зафиксировали.
Столкнувшись в дверях с моим замом, она выдала:
- Слышала, что выдумал? Я трахаюсь по ночам, и это – мои гондоны! Что же это делается? Вот люди!
Передав бразды правления заму, я вздохнул с облегчением: начало первого дня проверки с юмора – знак хороший!..
_____
Фестиваль современной музыки в Иецаве был своего рода отдушиной, которая помогла снять мой производственный стресс. Проходил он за городом, в лесу, на поляне у дома лесника. Сцену соорудили из брёвен и досок. На случай дождя сверху натянули тент из брезента и полиэтилена. Электричество взяли напрямую со столба линии электропередачи. Музыканты собрались из Питера, Москвы, Латвии и Эстонии.
Первым делом, оборудовали палаточный городок – как-никак предстояло жить в лесу трое суток. Распределили обязанности по кухне между нашими поклонницами, выдали им все закупленные продукты. А сами ушли с головой в настройку аппаратуры.
По статусу фестиваль носил подпольный характер, поэтому участников и зрителей оповещали о нём по особым каналам. Что-то просочилось через самиздатовские музыкальные журналы. Всё делалось в тайне, дабы не привлекать внимание представителей госслужб и официальной прессы. В те годы подобные мероприятия ломали судьбы многим талантливым людям.
К вечеру стали подтягиваться зрители. Публика бала разномастной – и хиппи, и панки, и просто любители острых ощущений и экстремальных тусовок. И днём, и ночью над лесом звучала музыка. Силуэты в штатском, прячась за деревьями, фиксировали все подробности происходящего. Оказалось, что для них секретов не существовало. Откуда они взялись? Прокол в каналах связи? «Стукачи» среди своих?..
Во время выступления нашего «Атонального синдрома» неизвестные устроили провокацию: столкнули лбами хиппи и панков. Колотые дрова летали над головами музыкантов и дерущихся «фанов». В конце концов, зрителям удалось примирить враждующие стороны. Это явно расстроило «людей в штатском». Мы их вычислили и попросили уйти от греха подальше. Мало ли что…
Послушались – ушли, прихватив с собой инструменты эстонской группы. И мы пожалели, что сдержали негодование зрителей. Таких наказывать надо!
Последствия Иецавского «слёта» организаторы почувствовали на себе уже через неделю – ребята лишились работы. Участников же будут доставать ещё полгода. Но это ничего не меняло. Фестиваль в Иецаве вошёл в историю андеграунда, как самый значимый в Латвии.
_____
Наконец-то пришли ответы на мои запросы из Питера и Ульяновска. Все мои догадки в отношении бабы Зины подтвердились. Училище успели эвакуировать до блокады. Значит, наш «заслуженный ветеран» в годы войны трудилась в Ульяновске, откуда и прибыла вместе с училищем в Ригу. Историю воинских наград я решил выяснить на приёме у военкома. Улыбчивый фронтовик расположил к себе сразу. Я объяснил ему суть проблемы, и он тут же распорядился проверить вышеназванную гражданку по учётным спискам ветеранов Великой Отечественной Войны и уточнить архивные данные. Пока мы мило беседовали и пили кофе, офицер по кадрам отпечатал справку, в которой подтверждалось участие в обороне блокадного Ленинграда гражданки с названной фамилией, но… с другими инициалами и годом рождения. Последняя, юбилейная, награда была вручена в тысяча девятьсот семидесятом году, а в семьдесят первом, согласно справке о смерти, фронтовички не стало. Её однофамилица Зинаида Никифоровна на учёте не состоит, и в архиве никаких данных о ней нет. Вот и всплыла истина. Оказывается, баба Зина воспользовалась боевыми наградами своей старшей сестры, которая не просто была в блокадном Ленинграде, а обороняла его в составе действующей армии и имела большой послужной список.
Младшенькая решила «увековечить» память об умершей родственнице на своей груди. Не пропадать же добру! Ну, а в Совете ветеранов она заседала безо всякой корысти. Что-то же надо делать на пенсии. Да и паёк можно было в столе заказов «отхватить». Жить-то как-то надо…
Миф о «фронтовичке» был развеян, фотография бабы Зины – в кителе со сверкающими медалями и орденами – из музея института исчезла бесследно. Радости от результата расследования не было. Остался какой-то осадок…
Баба Зина впала в неистовство:
- Да я его с потрохами в порошок сотру!!! Десять начальников пережила, и его сожру! Что, спроста что ли его комиссии проверяют? Хитёр, зараза, но и мы не из задницы вылезли. Ох, и сделаю ему козу – долго будет меня помнить. Ещё не вечер! Это же надо, втоптать в грязь доброе имя моей сестры! Она что, зря кровь свою проливала? До Берлина дошла, а он её – с говном? Ничего, ничего, будет и на нашей улице праздник!
_____
Представители Комитета партийного контроля, изучив выводы предыдущей комиссии, родили акт-близняшку. Добавили незначительные уточнения: «Комиссия, детально проработав документацию по реконструкции ДК и проверив её реальное воплощение, обнаружила значительные потери полезной площади второго этажа здания, что привело к нарушению учебного процесса института. На основании вышеизложенного необходимо считать, что директором Дома культуры была произведена умышленная порча государственного имущества, что, в свою очередь, привело к сознательному хищению социалистической собственности в особо крупных размерах. Предлагаем материалы проверки вынести на рассмотрение расширенного заседания партийного актива»…
Секретарь парткома, худощавый, среднего роста выдвиженец из педагогов, ходил в маске серьёзного и до крайности занятого человека. Для солидности носил очки. Разговаривал сухо, сквозь зубы. Взгляд, в зависимости от пола визави, он, то поднимал выше глаз собеседника, то опускал его тому на грудь. От функционера веяло холодом и равнодушием. Пустые глаза время от времени наполнялись недоверием и скептицизмом. Своим мнением он дорожил. К оппоненту проявлял нетерпимость, и даже агрессию. Ему нравилось положение приближённого к верхушке «айсберга», имеющего, как правило, решающий голос. Партия, она и в Африке рулевой! Я думаю, что в своё время, будучи ещё студентом, он с лихвой получал «здюлей» от однокурсников. А вот теперь пришёл его «звёздный час». Что ж, ущербные кусают больнее…
Мне казалось, что доклад секретаря длялся вечность. Учёные мужи тупо смотрели сначала на докладчика, потом на меня и не могли въехать в ребус – по ком звонит колокол? Закончив бичевать «афериста», секретарь возжелал перейти к прениям:
- Предлагаю приступить к разбору полётов…
- Уважаемые товарищи, члены партийного актива, - перебил я его, - прежде, чем выявлять причинность в человеческом факторе, позвольте «пилоту» предоставить вам оправдательный вердикт. В руках у меня официальные документы, доказывающие абсурдность вышеизложенных обвинений. Данные, так сказать, «чёрного ящика»…
- Пусть зачитает! – раздался голос из зала. – Даже суд даёт последнее слово преступнику.
- Хорошо, слушаем, – снисходительно кивнул предыдущий оратор – но соблюдаем регламент. У вас пятнадцать минут.
Я уложился в десять. Мои аргументы были настолько убедительны, что по залу прокатилась волна недоумения, и повисла мёртвая тишина. Воспользовавшись моментом, решил эффектно поставить точку:
- Дорогие товарищи, на этом мажорном трезвучии позвольте мне откланяться. Извините, ждут дела и студенты…
И, неожиданно для себя, выпалил из Маяковского:
- «Ну, это совершенно невыносимо!
Весь, как есть, искусан злобой.
Злюсь не так, как могли бы вы!
Как собака лицо луны гололобой –
Взял бы, и всё обвыл.
Нервы, должно быть…
Выйду,
Погуляю»…
- Стоять! – взвизгнул тенор секретаря. – Мы обязаны обсудить ваше вызывающее не партийное поведение по отношению к членам актива…
- Уважаемый товарищ секретарь парткома, поверьте, у меня нет претензий ни к одному вашему члену. Все члены хороши, и заслуживают внимания. Но я-то не член! Вы даже по регламенту не имеете права разбирать не члена партии.
- Но почему вы не член партии?!
- А это уже другой вопрос. Его мне Владимир Николаевич два года назад озвучил в туалете. Так получилось, что звёзды свели нас у писсуаров, где мне и было сделано предложение – вступить в партию.
- И какие выводы вы сделали?
- Вывод был один: чтобы сохранить мочевой пузырь, не стоит злоупотреблять чрезмерным употреблением питьевой воды.
- Он что, издевается?- взвился женский дискант.
- И на этот вопрос вы сможете получить ответ, но уже без моего присутствия.
Ответ был получен. Он нашёл своё отражение в протоколе заседания актива, который взывал к администрации института:
«За пренебрежительное отношение к членам партийного актива, и за идеологическую безграмотность рекомендуем администрации ВУЗа принять к рассмотрению вопрос о соответствии директора Дома Культуры (тов. ………………….) занимаемой им должности»
Это была победа! Протокол молчал о «грехах», найденных комиссией. Ни слова о «порче государственного имущества» и «расхищении социалистической собственности». Моё десятиминутное выступление убедило заседавших в надуманности столь серьёзного обвинения, как и в фальсификации фактов по нему. А вы говорите «жопа»… Даже члены способны думать!..
Однако, баба Зина не унималась. Следующая проверка должна была, на её взгляд, сразить меня наповал.
ОБХСС в то время был очень даже серьёзной структурой. Но проверяющим оказался мой давний знакомый – я учился с его братом. Как бы извиняясь, он сразу выложил суть своего появления:
- Санёк, начальство кинуло тебя прошерстить. Сигналы есть. Видно, ты кому-то сильно дорогу перешёл. Даже студенты кое-что написали.
Разговор затянулся надолго. В итоге он показал мне два листка, прикрыв нижние края рукой. Скорей всего, там были подписи.
- Почерк узнаёшь? Вот основная кляуза, а это, якобы, от группы студентов.
Глянув в бумаги, я сразу определил:
- Почерк у них какой-то одинаковый… и где-то я его уже видел… Стоп!
Рука потянулась к ящику стола, в котором лежала папка с документами. Вытащив из неё лист, передал проверяющему.
- Что здесь, что у тебя – почерк один к одному! А принадлежит он легенде нашего института бабе Зине.
Пришлось рассказать ему о «заслугах» моего «правдоискателя»
Рассказ впечатлил. Посмотрев мне в глаза, спросил с надеждой:
- А если по-настоящему буду проверять, найду что-нибудь?
- Боюсь тебя разочаровать: увы и ах, порадовать нечем. Меня трясли, как мешок с дерьмом – и народный контроль, и партийный. Вот бумаги, а это – копии моей защиты. Можешь поработать с ними. Если что, обращайся, помогу разобраться.
- Ладно, считай, что месяца три буду проверять, потом пока отчёт сделаю… Полгода точно будешь жить спокойно.
Уходя, он, как бы невзначай, обронил:
- Да, ты в курсе, что у тебя здесь по ночам притон – проститутки, иностранцы и, вроде как, наркота? И кто у тебя ночью дежурит?
Увидев моё выражение лица, успокоил:
- Не волнуйся так. Теперь мне понятно, почему Зинаида Никифоровна хочет убрать тебя. Иди на опережение. Внезапная проверка, шмон – и метлой под зад! В противном случае, сам окажешься в заднице, потом не отмоешься. Всё. Пока-пока.
_____
В ночь с пятницы на субботу сделал засаду. Помогал мне актёр студенческого театра. Вечером я демонстративно покинул Дом культуры. В условленное время Игорь впустил меня через чёрный вход. Мы затихарились, как мыши, в киноаппаратной будке. Группа студентов репетировала на большой сцене. Наблюдая за ними, мой помощник полушёпотом вклинивал свои замечания. Хороший глаз, молодец, ему бы в театральном учиться. Вылазку решили сделать в полночь. Вытянули ноги и незаметно уснули.
Разбудил нас женский стон. Смотрю на часы: ё-моё, на час проспали! Кряхтение со стонами раздавались почти что под дверью нашего убежища. Час операции пробил! Пошли…
И сразу наткнулись на молодую пару. Они с упоением занимались сексом прямо на ступеньках лестницы. У девицы явно сносило башню, она выкладывалась на все сто. Студент-старшекурсник пыхтел, как вскипающий чайник. Увидев нас, он кивнул головой: мол, проходите, ребята. Игорь смотрел на меня: что делать? Фиксировать! – и я нажал на спуск фотоаппарата. Вспышка совпала с томным девичьим «а-а-а-а-а-а!»…
Из моего кабинета выходит парочка. Вежливо разворачиваю назад. Девица негодует:
- А в чём, собственно, дело?
Парирую:
- Вот и мне хотелось бы знать, что вы делали в моём кабинете, и как вы сюда проникли?
Девица продолжает набирать обороты:
- А не пошёл бы ты, дядя, на хутор бабочек ловить!
- С удовольствием, детка! Хутор мы посетим вместе, а пока – улыбочку…
Не дав опомниться, щёлкнул. Вспышка подействовала отрезвляюще.
- Мы, это… случайно зашли. Идём, а дверь открыта. Думали, там наши, вот и заглянули… - неумело оправдывался студент.
Игорь, узнав парня, похлопал его по плечу:
- Юноша, вас спасёт только правда. В противном случае уже утром декан факультета будет иметь информацию. Думаю, она его не обрадует.
- А кто вы такие? – Не унималась малолетняя путана.
- Кто мы такие, тебе знать не обязательно. А вот с тобой мы сейчас познакомимся поближе! - отрезал мой напарник.
По телефону я уже вызывал ОКОД, который дежурил в своём штабе неподалёку от Дома культуры. Это заставило девицу изменить тактику:
- Ребята, вы чего? Хотите, я и вам дам? Бесплатно. Могу и отсосать. Только в коньяк сначала сунуть надо, вкуснее отсасывается. Ну вот, смотрите, у меня даже трусиков нет. Правда, красивая? Ну, смелее, кто первый? Где будем – на столе или… ой, а давайте сразу все вместе! Вот тебе буду француженку изображать, а вы меня сзади, как тузик грелку! Здорово, а?
- Да угомонись ты! – Осадив подругу, я дал Игорю ключ от кабинета. – Посиди с ними, а я закрою предбанник киноаппаратной будки, и проверю первый этаж.
«Любители кино» за ахами и сопением даже не услышали, что их закрывают. У сцены, под лестницей, скромно пристроился студент. На нём восседала рыжеволосая бестия. Ей, видимо, очень нравилась эта поза. Она елозила на его коленях, заставляя себя прочувствовать всю гамму ощущений, переполнявших её нутро. Девушка старательно пыхтела, глаза были закрыты, а на лице менялись оттенки чувств – от восторженной улыбки до безобразной гримасы. Студент, ошалевший от счастья, блаженно посасывал грудь своей подружки. Вспышка фотоаппарата их только раззадорила. Бестия открыла глаза и, кокетливо улыбнувшись в мою сторону, увеличила темп и амплитуду колебаний, как бы давая понять, что она не против смены партнёра. Закатившиеся глаза и призывно-утробный рык возвестили о пике блаженства на весь пустынный коридор ДК.
Настораживал приторно-горьковатый запах, просачивающийся из помещения КИД – Клуба интернациональной дружбы. За дверями раздавались женские и мужские голоса, кто-то хохотал, фоновая музыка перекрывала разговор. Неужели травку курят?..
В дежурке пусто. Бабы Зины на месте нет. Полный пердимонокль! Настоящие Содом и Гоморра!!! Мозги кипели. И сколько же лет творится этот бардак? Ситуация, однако…
Ребят из ОКОДа запустил через служебный вход, поскольку главный был закрыт снаружи. В КИДе группа иностранцев и девочки с «Маскачки» устроили стриптиз-шоу. Весёлые, обкуренные «детки» недоумевали: откуда свалилась такая «группа захвата»? Сфотографировали на память сей исторический момент. Кому-то не понравилось. Предложил написать «объяснительные» или, в противном случае, вызываем милицию и сдаём всех с потрохами. Единогласно решили расстаться полюбовно. Кто-то из студентов стал торговаться: мол, они выложат всё начистоту, если информация не дойдёт до деканата. О‘кей, дал слово, что не дойдёт. Один из студентов выдал, как на духу:
- Мы сняли помещение до четырёх утра. Ровно в четыре баба Зина откроет ДК и всех выпустит.
- Успеем, - успокоил я.
Раздал бумагу, ручки, карандаши и объявил конкурс на синхронное написание «объяснительных». К четырём всё было сделано. Ждали главного виновника торжества. За одну ночь баба Зина отбивала значительно больше, чем её месячная зарплата. Самородок!
_____
Встреча союзных войск на Эльбе в сорок пятом отдыхает в сравнении с нашей стыковкой. Баба Зина была в шоке! Я предложил расстаться без позора, «по собственному желанию». Ответ последовал незамедлительно:
- Не дождётесь!
- Хорошо. С сегодняшнего дня вы уволены. С приказом ознакомитесь в отделе кадров. Мы в ваших услугах больше не нуждаемся. До свидания.
- Да я сама тебя уволю! Мало трясли, что ли? Ничего, кому надо, дух из тебя выбьют! На коленях будешь прощение вымаливать!
- Вы не представляете, Зинаида Никифоровна, какое счастье подарили коллективу. Это праздник для всех!
- Ваш праздник будет со слезами на глазах. Тьфу на вас!
- А вам здоровья и удачи! Отдыхайте, набирайтесь положительных эмоций.
- В суде встретимся, правдолюб хренов!
От угроз баба Зина перешла к активным действиям. Подала заявление в суд по поводу превышения должностных полномочий директором ДК. А в ОБХСС пришла «телега» на их сотрудника – за формальную проверку. Бедному влепили выговор, а с «правильной» проверкой явился очень надменный и по-боевому настроенный коллега. Я сразу осадил прыткого офицера:
- Если есть что по существу, будем разбираться. Вот эти документы помогут вам понять личность заявителя, а эти – мою невиновность.
- А откуда вам известно, кто написал жалобу?
- А это уже моё личное дело. Вас прислали сюда разобраться? Работайте. Флаг вам в руки.
- Вы не очень-то дружелюбны. Или нервничаете? Есть, что скрывать, наверно? Рыльце-то, небось, в пушку?
- Меня, подобные вам проверяющие, уже третий год имеют. Если честно, надоело! Не там копаете. Если внимательно поработаете с этими документами, поймёте, где нужно искать звёздочку на ваши погоны.
- Ну, зачем вы? – смутился офицер. – Можно подумать, мы за награду работаем. Ничего подобного. Наша задача – охранять социалистическую собственность и блюсти законность.
Перед судом Зинаиду Никифоровну успокоила гадалка:
- Всё будет хорошо: суд он, может, и выиграет, но в остальном всё пойдёт на разрушение: и семья, и работа, и здоровье.
- Ну, дай-то Бог! – вздохнула баба Зина. – А то гонора у него много. Можно сказать, жизнь мне испоганил под старость лет.
Суд, из предоставленных мною документов, дал очень ёмкую характеристику истцу и встал на защиту ответчика. В праве на восстановление в должности бабе Зине было отказано.
Страсти накалялись. Зинаида Никифоровна приоткрыла некоторые тайны своих «досье». Опять загудел муравейник. Меня вызывали и секретарь парткома, и проректор по учебной работе, комсомол и студенческий профком. Все склоняли к одному: извиниться перед ветераном труда и восстановить её на работе. Голова раскалывалась на части. Нервы были натянуты до предела. От собственного дома трясло и тошнило, ноги отказывались идти туда после работы. Жена не понимала, что со мной происходит. Господи, да что же это такое?!
Вызвал ректор и назначил дату моего покаяния у него в кабинете: перед всем ректоратом и общественными организациями, и, самое главное, - перед бабой Зиной. Проректор же пришёл ко мне сам:
- Александр, надо что-то придумать. Если мы дадим ей немного крови, она успокоится.
- Я не могу вас всех понять! Почему мне надо просить прощения у подонка, вора, лже-героя Великой Отечественной, содержателя проституток и расхитителя?
- Но ты же когда-то признавался, что любишь институт? Вот, ради этой любви и придумай, чтобы оградить от грязи наш вуз.
Нелепость ситуации заключалась в поиске наказания самому себе за то, что удалось раскрыть подлость и грязь, и ликвидировать их первопричину.
- Что ж, начнём со «строгача». Устроит?
- Ну, это будет решением всех проблем. Ей хорошо, а нам – тем более. Давай!
- Может, и формулировку мне самому придумать?..
Мысли били в набат. Аб-сурд! Аб-сурд!! Аб-сурд!!! В надежде, что меня остановят, взял чистый лист бумаги и стал писать:
«За грубейшие нарушения в финансовой и хозяйственной деятельности, а также за систематические злоупотребления и превышение своих должностных полномочий, на основании проверок народного и партийного контроля, выявивших недочёты и разбазаривание государственного имущества, директору Дома культуры тов. …………… объявить строгий выговор с занесением в личное дело. Решение считать действительным с даты выхода приказа за № ………… Ректор института ………………»
Поставил точку и протянул лист со своим приговором человеку, который раньше вызывал у меня симпатию. Теперь же во мне смешались брезгливость и жалость к нему. Прочитав набросок, шеф выразил одобрение:
- Вот это, я понимаю, поступок. Уважаю!
- За что? За ложь? Гроша ломаного не стоит ваше уважение.
- Зато отмазка какая! Настоящую кровь пустили!
- Будем до конца честными: я пустил. Своими руками.
- Александр, какая разница? Главное – результат!
На следующий день на доске объявлений висел приказ. В моей редакции. На самого себя. Нарочно не придумаешь. Анекдот! Никто не поверит…
Экзекуцию ректор назначил через день. Я уже отказывался что-либо понимать. Согласился: что ж, будет вам покаяние, но – под моей режиссурой. Хотелось выплеснуть всё, что накипело за эти годы, в лицо чиновникам и бабе Зине, и с чувством выполненного долга, в знак протеста, шагнуть в окно с седьмого этажа прямо из кабинета ректора. Надоело! Больше не могу,… да и не хочу!..
Не знаю, зачем, позвонил в Москву. Секретарь соединила с моим ангелом-хранителем. На его вопрос «Что случилось?» ответил:
- Пока ничего. Но, если что-нибудь случится завтра, то в моём сейфе хранятся документы, которые внесут ясность в мотивы моего поведения и помогут вам в плановой инспекции института по хозяйственной и финансовой деятельности.
На следующий день про меня забыли. Никто не звонил. Похоже, покаяние нужно было готовить кому-то другому…
Жена, узнав о действиях гадалки в мой адрес, пошла в церковь и выложила всё священнику. Тот спросил: что бы вы хотели?
- Здоровья мужу, и, чтобы зло, выпущенное в него, вернулось бумерангом к тому, кто его послал…
Московская комиссия навела шмон. Не знаю, помогли ли мои документы, или «досье» бабы Зины сработали, но результат превзошёл все ожидания: главный бухгалтер института была уволена, а ректора вернули на старое место работы – в Киев. Правда, «стрелочником» сделали человека, недавно принятого на должность проректора по хозяйственной части. Суд приговорил и его, и главбуха к реальному сроку.
В глазах москвичей я был реабилитирован, но загремел в больницу с тяжелейшей язвой желудка. Студенты ждали моего возвращения…
Пока болел, узнал, что баба Зина тоже в больнице – со страшным диагнозом «рак головного мозга». Сгорела за неделю. Похороны легли на плечи жены её сына. Самому ему было не до того. После смерти матери на его имя были найдены четыре сберегательных книжки в разных банках города на общую сумму в восемьдесят тысяч рублей, и их надо было тратить. Не брать же с собой в могилу…
Всё, больше ни слова. О покойниках или хорошо, или пусть будет тихо.