Сёсино горе
Литературный журнал "P. S. (Постскриптум)". - 2015. - № 45. - с. 48-58.
СЁСИНО ГОРЕ ©
Двадцать восемь лет назад в деревне средней полосы России в бедной семье Сёсиных появилась на свет девочка Алёна. Она не познала ни мягких байковых пелёночек, ни прогулок на свежем воздухе в красивой коляске, как другие младенцы в этой же деревне. Вместо этого, её крохотное тельце заворачивали в старые, порванные на пелёнки прохудившиеся простыни; вместо красной коляски, в которой, по тогдашним деревенским представлениям, обязательно нужно было возить девочку, её клали в большую чистую плетёную корзину, предназначенную для сбора урожая овощей, и выносили во двор дома.
Каждый день соседка-сплетница, наблюдая эту картину, выглядывала из-за тына и злорадно хихикала:
- Вынесли Сёсино горе.
Старшая сестра Маша, пяти лет отроду, как умела, помогала Алёнке не умереть с голоду, пока мать была на ферме, а отец где-то пьянствовал со своими собутыльниками. Она совала в ротик пищавшего младенца соску, надетую на бутылку, в которой было холодное сцеженное материнское молоко – синюшнее, без жира, потому что питание матери было очень скудным. Но крошка довольствовалась и этим.
До шести лет Алёнкина жизнь была счастливой. Маленькой девочке хватало общения с подружками из таких же бедных семей, приглашавшими её играть в свой дом; хватало игрушек, которые ей отдавали соседи побогаче, если их детям они надоедали или были уже изрядно потрёпаны (не выбрасывать же деньги на ветер!); хватало одежды, которую дважды мать привозила из районного пункта помощи малоимущим семьям (были даже красивые кофточки и платья из Германии); хватало интересных игр по вечерам со старшей сестрой, которая уже ходила в школу и говорила, что с Алёнкой интереснее, чем с одноклассницами.
Но Алёнка не понимала, почему Маше неинтересно в школе. Ей самой так хотелось в школу! Она представляла, как будет хвастаться красивыми куклами перед Зойкой и Людкой, которые не разрешали ей летом присутствовать на представлениях самодельного бумажного кукольного театра:
- Как только ты приходишь, все куклы падают.
Худенькая Алёнка, будто тоненький листок, прилипала к окну веранды, чтобы увидеть спектакль, но Зойка закрывала тюлевыми шторами окна. Людка высовывала голову из-под шторы и дразнила Алёнку, показывая язык и ехидно приговаривая:
- Ну, попроси, попроси. Хи-хи-хи! Встань на колени.
Алёнка отходила от окна, понимая уже, что над ней издеваются. Не знала тогда девочка, что Зойка с Людкой, дочки состоятельных деревенских родителей, только поиздевавшись, принимали в свой узкий круг «подружек» – завидовала тем девочкам, которые смотрели на веранде представление кукол.
А Людка, не дождавшись Алёнкиного унижения, обидно выкрикивала за окном:
- Уходи, ты не нужна нам, Сёсино горе!
Алёнка продолжала ходить под окнами в надежде хотя бы где-то обнаружить узенький просвет в окне, не закрытый шторой. Зойка бежала жаловаться в дом своей тёте. Бойкая тётя выходила на веранду и, глядя через стекло, прогоняла бедную девочку, как бездомную собаку:
- Ну-ка, уходи отсюда! Ты чего здесь бродишь?!
Приходя домой, Алёнка утешала себя:
- Подумаешь, бумажные куклы! Вот я пойду в школу, сделаю таких кукол, что эти две злючки будут мне завидовать, будут проситься в МОЙ театр, а я их не пущу!
Неожиданно для Алёнки умер отец. Только позавчера он тихо, лёжа на кровати, рассказывал ей сказки. Раньше он никогда не рассказывал ей сказок. Ему было некогда. Мама часто искала его, а найдя привозила летом в тележке, а зимой на санках. И они втроём раздевали и разували его – «мертвецки пьяного».
Подросла Алёнка, пошла в школу. С гордостью пошла. В отличие от многих сельских сверстников-первоклашек она уже умела хорошо читать и писать. Научил её дядя Андрей, который год назад приезжал из Петербурга в их деревню на похороны отца. Дядя Андрей был каким-то большим начальником, и мать лебезила перед ним, металась, не знала, куда его посадить. Всё оправдывалась, стыдясь своей бедноты. Девочка помнила, что дядя Андрей говорил об отце как об умном, грамотном человеке, который «сел не в свои сани». Он приехал в деревню, на родину молодой жены, которая не захотела жить в ладу с интеллигентной семьёй мужа.
- Русское захолустье многих умных людей сломало. Разве можно здесь, – указывал рукой дядя Андрей куда-то за окно, – найти смысл жизни? Разве может здесь реализовать себя талантливый человек? А уехать, бросить семью и детей он не мог. Вот и спился от безысходности.
Алёнка запомнила эти слова родственника. Видимо, ещё тогда, в раннем детстве, она бессознательно поддержала их, а будучи старшеклассницей, тайно лелеяла мечту жить в большом городе.
Включая старенький телевизор, смотрела репортажи, внимательно наблюдая за столичными людьми. Чтобы быть похожей на этих людей, много внимания уделяла своей внешности. А ещё она слышала, что эти люди никогда не прощают обид: позволь хоть раз дать себя в обиду, и ты уже снизила свою цену. И Алёна никому не прощала даже малой обиды. Никогда.
Даже с мальчиками она пыталась дружить по принципу «я та, которая сама выбирает». Но что-то «принципиальная» дружба у неё не заладилась.
Не желая видеть насмешливых взглядов удачливых соперниц, повзрослевшая Алёна перестала посещать сельский Дом культуры и погрузилась в чтение. Читала запоем книги об искусстве, "заболев" позже искусством Древнего мира. Работники районной библиотеки поражались усидчивости сельской школьницы, часто видя её в читальном зале, а выбор ею серьёзных искусствоведческих книг вызывал у библиотекарей неподдельное уважение к увлечённой читательнице. Даже стали выдавать ей такие книги на дом из читального зала, ведь у других читателей они спросом не пользовались.
- Пусть из бедной семьи, но зато умная и начитанная, – гордилась собой Алёна.
С каждым днём в деревенской девушке всё больше зрело желание окунуться с головой в культурную жизнь большого города и дать выход страстным порывам самореализоваться в искусстве. Выпускница с трепетом ждала окончания школы, надеясь на осуществление своей мечты.
Застенчивость, страх перед "учёными людьми" не позволили Алёне удачно сдать вступительные экзамены в Санкт-Петербургский вуз, первый же экзамен закончился провалом. Но успокоенная сестрой Машей она не отчаялась: в этот же год поступила в ближайшее областное училище культуры и искусств.
Быстро пролетели три года. И вот Алёна уже дизайнер в сфере искусства. С гордостью выходила мать из маленького домика и присаживалась на трухлявую скамеечку возле убого покосившейся низенькой деревянной веранды, пристроенной к дому много лет назад ещё молодым мужем. Любопытные соседи, узнав, что Алёна Сёсина "выбилась в люди", присаживались рядом с обитательницей бедной хатки и расспрашивали, как устроилась её младшая дочь.
- Модной стала. Плывёт, что королевна, – говорили соседи. – Наверно, на хорошую работу устроилась?
Мать хвалила свою "младшенькую" и, всплакнув, говорила, что очень скучает, сетовала, что дети не остались жить с больной матерью: старшая, выйдя замуж, переехала из родительского дома в дом мужа (правда, навещает каждый день), а младшая снимает комнату в городе, приезжая только на выходные.
Алёну не устраивала работа в районном городе: это было совсем не то, о чём она мечтала. Только мегаполис мог предоставить ей выбор. Но она не могла бросить мать ради мечты!
Мать болела уже несколько лет. Сначала была инвалидом второй группы, затем получила первую группу. Врачи предупреждали, что смерть может наступить внезапно. Натруженное материнское сердце требовало дорогостоящей операции, но мать не хотела затруднять жизнь своих детей.
- Зачем тянуться? Жизнь прошла, – объясняла она дочерям. – Разве это жизнь – ждать каждый день смерти?
Младшая дочь купила в церкви икону Спасителя и принесла в городскую комнату. Повесила лик Иисуса Христа на стену напротив кровати. Каждый вечер, ложась спать, она глядела на Творца и молила его продлить жизнь матери. Старшая дочь просила мать переехать в свою семью – так легче присматривать за старым человеком. Мать наотрез отказалась:
- Где родилась, там и умру. В этом доме моя мать умерла, сюда и за мной смерть придёт.
В один из будних дней, утром, неожиданно позвонила Маша и, плача в трубку, сообщила, что перед уходом на работу зашла наведать мать и покормить её, а она уже мертва, тело остыло.
Мысли стали путаться, голова закружилась. Волной накатил шум в голове. Несчастная девушка заметалась по комнате, не понимая, что делать: сразу бежать на автовокзал и ехать в деревню к телу матери или позвонить на работу и отпроситься на несколько дней. Но ничего этого она не сделала, а бросилась к маленькой иконе Спасителя и закричала истошно:
- Зачем ты забрал у меня маму?! Я же молилась тебе… просила! Не буду больше молиться тебе, не буду! – И сорвала с гвоздя икону, бросила на кровать.
Алёна прислонилась к стене, хватала воздух открытым ртом, но воздух с трудом проходил в лёгкие; сердце тряслось; ноги одеревенели. Беспомощно цепляясь пальцами за стену, Алёна сползла вниз. Осиротевшая девушка всхлипывала, сидя на полу…
После похорон матери Алёна приходила в родительский дом, думала остаться жить в нём. Стены давили тяжёлыми воспоминаниями, и она не могла находиться в доме и полчаса. Икону Спасителя Алёна хотела сначала вернуть в церковь, но затем принесла в дом матери и поставила на «божницу» рядом с другими ликами.
Смерть матери ускорила бегство Алёны в Петербург, к дяде Андрею: оборвалась нить, которая соединяла её с деревней.
Алёна Сёсина тогда ещё не знала, что в современных мегаполисах живут люди с другими представлениями о жизни, часто без особых нравственных ограничений, всяких сантиментов и скидок на провинциальность. В деревне же всё было просто: люди жили, а не играли – были людьми, а не актёрами. И Алёна тоже не умела играть, а потому не имела масок на разные случаи жизни. Никто не научил этому.
И наивная девушка из периферии пришлась не по нраву европеизированной супруге дяди Андрея. Супруга имела большое влияние на мужа-бизнесмена и убеждала его в том, что появившиеся в последнее время проблемы с партнёрами по бизнесу являются следствием нелепых высказываний деревенской родственницы при гостях.
От юной претендентки на родственные связи быстро избавились, устроив работать по объявлению секретарём-референтом в строительную фирму. У девушки не было опыта работы секретарём, поэтому работодатель установил испытательный срок – три месяца. Алёна сняла недорогое жильё. Поначалу нравилось.
Неискушённая в интригах провинциалка не могла понять, куда исчезали из папок подготовленные на подпись документы, а иногда и папки со стола. Виновника исчезновения деловых бумаг так и не нашли, но странным образом пропавшие документы появлялись на столе руководителя уже с искажёнными данными. Девушка была уволена, не успев отработать испытательного срока. Огромный город вытолкнул Алёну Сёсину из своих недр.
Удивительно порой, как люди узнают подробности жизни своих знакомых, живущих вдали от них. Иные просто какие-то папарацци: знают всю подноготную чужой личной жизни. Вот уже и деревенские молодухи Зойка с Людкой, работавшие в конторе коллективно-долевого хозяйства, расписывали в красках полученные новости о «местной» выскочке. И злорадно добавляли:
- Что тут скажешь? Сёсино горе.
Опора была только на старшую сестру, оставшуюся жить в своей деревне и обзаведшуюся семьёй – прочным тылом.
- Везде одно и то же, – пеняла Алёна сестре, – культуры никакой. Бороться с этим бесполезно, как с ветряными мельницами.
- И чего ты ерепенишься? Сколько раз тебе ещё мать твердила: «Кто где родился, там и пригодился». Больно ты горда, сестрёнка!
- Не горда, а амбициозна. И я не одна такая!
- Тебе лучше знать, – безразлично отвечала Маша. И, оживляясь, добавляла: – А по мне, лучше нет людей в деревне … открытые, добросердечные.
- И сплетники, – категорично добавляла Алёна.
- Как везде. А в большом городе сплетен нет? – не сдавалась сестра. – Отчего ты в деревню назад примоскотала? То-то, – многозначительно кивала она, глядя на притихшую сестрёнку. – А деревенские сплетни так – чох. Прочихались, и снова все вместе. Попроси – всегда и в любом деле помогут. Только не считай себя пупом Земли.
Ночами молодую особу часто мучила бессонница. «Лучше бы никуда не уезжала и не видела другой жизни, – сетовала она. И тут же, как будто очнувшись, ужасалась своей предыдущей мысли: – А что делать в деревне среди тупоголовых?»
С людьми своей деревни Алёна близко не общалась. На замечания сестры заносчиво отвечала:
- Помилуй, о чём с ними говорить: о Тургеневе? Ван Гоге? Это для них высшие материи, им бы что-нибудь попроще.
- Огляделась бы вокруг, Алёна, – советовала Маша. – И в деревне умные люди есть. Замуж бы вышла, осела. Не заметишь, как годы пролетят.
Не один рабочий коллектив сменила привередливая барышня в районном и областном центрах. И снова возвращалась в родную деревню.
Размышляла, что, наверно, за границей лучше, особенно в Германии – там культурная нация. Алёна знала, что в Санкт-Петербургском университете культуры и искусств можно получить высшее образование по дизайну. Студенты-дизайнеры университета ездят на стажировку в Германию. Если повезёт, и она побывает в этой стране. И решительная девушка уверенно шагнула навстречу своей мечте.
Учиться очно без помощи родственников было трудно, стипендии не хватало. Сестра и хотела бы помочь Алёне, но тоже нуждалась в деньгах: двоих детей поднять непросто. За несколько лет учёбы Алёне пришлось вечерами подрабатывать промоутером-консультантом по чаю и кофе, раздавать на улице листовки ювелирных магазинов и торговых центров, даже получить опыт реставратора по фарфору, лепнине, гипсу в комиссионном магазине. Приезжала в деревню редко. Если приезжала, то с подарками. Деньги экономила на питании. Поддерживала себя шуткой: «Покупка подарков – хорошее средство для идеальной фигуры».
После окончания учёбы успешная студентка получила диплом. Осенью уехала в Штутгарт на месяц с русской группой дизайнеров по программе молодёжного обмена между Россией и Германией. Проживала в средней немецкой семье и была довольна этим: можно быстрее освоить язык и узнать национальные особенности немцев. Мечта не покидала. Может, в Германии повезёт.
От свежего немецкого воздуха, лишённого примеси русской ментальности, закружилась голова. В первые дни Алёна восторгалась всем: вежливостью людей, уровнем жизни, средневековой архитектурой, повсеместной ухоженностью и знаменитой немецкой пунктуальностью. В России девушка постоянно чувствовала страх быть раздавленной башмаком более успешного человека, чем она. Чем больше был город, тем сильнее страх. В Германии, как ей казалось, не было глухой стены между людьми. Немецкий образ жизни за несколько дней помог Алёне Сёсиной забыть о душевной ране, полученной в детстве.
Алёне понравились дочери в немецкой семье – Ханна и Лина: молодые немки не хотели быть захребетницами, а самостоятельно добивались успеха в карьере, как и сама Алёна. Очарованную россиянку немного удивляло, что создание семьи и рождение детей сёстры считали невыгодным делом. Ханна объяснила:
- В Штутгарте очень дорогое жильё. Дороже, чем в других городах. Если у тебя есть дети, даже один ребёнок, то снять квартиру за умеренную плату невозможно. Первоначальный взнос – до четырёх тысяч евро.
Большой немецкий город восхитил россиянку не только своим великолепием, но и традициями. Понравился праздник пива в Штутгарте.
Мэр города вбил кран в первую бочку пива с возгласом «Откупорено!» – праздник начался. Музыка и пенное пиво воодушевляли многих на активный отдых. Вместе с горожанами, туристами и русской группой дизайнеров Алёна прошла по улицам города. Немцы, наряженные в национальные костюмы, и любопытные туристы шествовали колоннами. Впереди тряслись украшенные цветами упряжки с пивом и мягко урчали автомобили с флажками. Несмотря на конец сентября, солнце было благосклонно к людям: стояло немецкое бабье лето. В прекрасном настроении дошли до ворот ярмарки. Пёстрые толпы немцев всех возрастов переходили от одного брезентового пивного шатра к другому, а туристы рассЫпались по огромной ярмарочной территории, наслаждаясь аттракционами, игрой артистов, представлением фокусников, а позже и пивом.
Алёне с тремя дизайнерами посчастливилось занять свободные места за большим столом в шатре производителя пива Schwaben Brau – лучшего пива, хотя всю группу заранее предупредили, что, возможно, в этом шатре в первый день праздника посидеть и выпить пива не удастся: места будут зарезервированы. Литр пенного тёмного напитка в стеклянной пивной кружке стоял перед каждым посетителем. Алёна смотрела на большую кружку и не знала, сможет ли она осилить её. Рядом на длинной лавке сидели две пары молодых немцев. Девушки и парни мило улыбались, смеялись, о чём-то разговаривали, и Алёна прислушивалась, стараясь перевести на русский язык сказанное ими. Проскакивали знакомые немецкие слова, но связать эти слова в предложение русская девушка не могла: слишком быстро говорили немцы...
Человеческий мир так устроен, что за первыми радужными впечатлениями всегда скрывается неприглядная правда, ожидающая своей очереди. Человек часто пользуется чужими представлениями о жизни, заглушает голос своего сердца, считая его ничтожным, глупым. К сожалению, мечта, созданная разумом из ложных ориентиров, не приводит к счастью. И только чуткое сердце однажды подскажет гордому разуму путь к счастью.
Алёна каждый день обедала в небольшом уютном кафе с немецкой кухней на Шульштрасе. Местные жители тоже приходили сюда обедать. Всю русскую группу дизайнеров устраивало это кафе с невысокими ценами: можно вкусно поесть и погасить обеденные купоны. Кроме того, именно в этом кафе была русскоговорящая официантка.
В тот день долго ожидали, когда примут заказ. Алёна, как и вся группа, не спешила: учебный семинар закончился в 12:30, потом – свободное время. Не считая русской группы, посетителей обедало немного. Были местные жители – видимо, служащие: мужчины средних лет, тщательно выбритые, на них надеты свитера и джинсы, только у одного из немцев на плечах поверх белой рубашки наброшен свитер с завязанными узлом рукавами; худощавые женщины с коричневым загаром, крашеные жгучие брюнетки, без макияжа казались безликими – их возраст трудно определить. Алёне очень нравилось, что можно было ходить всюду без макияжа, и никто не обращал на это внимания. Девушки из её группы тоже оценили "моду" современных немецких женщин.
За соседним столиком разместились две девушки. Одна сидела спиной к «русскому столику», миниатюрная, со светлыми крашеными волосами, как и Алёна. Другая села напротив подруги, и её можно было лучше разглядеть. Каштановые волосы, яркий макияж, золотые серьги в ушах, длинный маникюр – всё напоминало о Родине. Алёне показалось, что незнакомку она уже где-то встречала. К столику, за которым сидели фройлейн, подошла немецкая официантка с двумя кружками пива. Увидев пиво, Алёна вспомнила, что видела незнакомку в пивном шатре на празднике пива: она сидела рядом с другой девушкой в компании молодых немцев. Только на празднике девушка была без макияжа.
К столику немок вскоре подошли двое юношей и по-русски спросили, можно ли присесть. Немки неохотно общались с русскими молодыми людьми – были только вежливы, говорили по-немецки. Алёна про себя возмущалась такой напыщенностью. Когда «наши» парни ушли, то немки заговорили на чистом русском языке.
- Наглые керлы*, – негодовала одна «немка». – Нигде от них нет спасения.
- Да уж, расползлись по миру русишен швайне, – поддержала подругу вторая «немка». – Уехали от них в Германию, и тут они достают. Сидели бы в медвежьем углу и не лезли со своими рожами в Европу. Тут и без них грязи хватает.
- Цвинкернуть** без них нельзя, – упиваясь своей исключительностью, проговорила первая.
Алёна забыла и про девушек-дизайнеров, с которыми сидела за одним столиком. В ней впервые за время пребывания в ФРГ всколыхнулось возмущение: уехав из России, эти девицы уже считали себя немками, не имеющими ничего общего с русской нацией. Но тут же подумалось: «Может, они хотят простого женского счастья: удачно выйти замуж за немцев». Следующая мысль асфальтовым катком прошлась по первой: «Но почему такое хамское отношение к русским людям? Счастья им не найти среди немцев, пока не научатся ценить своё, русское».
Тонкие лучики любви ко всему русскому пробились сквозь плотную пелену иноземного тумана. Алёне так захотелось кислых щей и русского хлеба, что она готова была броситься в аэропорт, чтобы улететь в Россию ближайшим рейсом. В этот момент девушка не хотела немецкой еды, которую заказала: густого супа с домашней лапшой, лукового пирога. Есть компот*** тоже надоело. А как она страдала без хлеба! Вспомнилась мать, которая рано утром топила печь, а после того как дрова прогорали, выгребала из печи угли и золу, подметала под**** и ставила в печь тесто для ржаного и пшеничного хлеба. Алёна помнила вкус «свойского» хлеба и его аромат в доме до вечера.
Иллюзии о безмятежной жизни в Германии быстро таяли, как сахар от воды. Очень смущали на улицах города – культурного центра страны – агрессивные попрошайки, которые приставали к прохожим и даже оскорбляли их. Но улыбки немцев – повсюду! Русские девушки уже «познакомились» с немецкой улыбкой. Кому-то из группы очень нравилось, когда их встречали улыбающиеся люди, но Алёна видела в искусственной улыбке отсутствие настоящих человеческих эмоций. А ведь полагают, что немцы очень сентиментальны по сравнению с другими европейцами. Теперь же Алёна не понимала, как могут быть связаны между собой немецкая сентиментальность и фальшивая улыбка. «В российских магаполисах под маской улыбки научились совершать очень неприглядные поступки. Возможно, здесь то же самое», – размышляла русская девушка.
Ещё более усилили отторжение немецкого образа жизни отношения в семье, которая приняла Алёну: всё было построено на выгоде. Немецкая практичность, будто удавка, душила русскую девушку. Отец семейства не дарил жене и дочерям цветов: зачем бесполезные подарки? Алёна помнила рассказы матери о том, что отец, несмотря на то что был сильно пьющим мужчиной, дарил ей летом полевые цветы, когда возвращался из леса с полной банкой ягод или ведром грибов.
Мать-немка, практичная хозяйка, каждый день ходила по разным магазинам, сравнивая цены, чтобы выбрать товар подешевле; если цена не устраивала, то ждала, когда начнётся распродажа. Каждый день она рассказывала дочерям, сколько сэкономила денег, на какие покупки их отложила. Две сестры покупали вещи по низким ценам в интернете, а затем не обменивались ими, а продавали (!) друг другу. Когда Алёна узнала, что родители за плату, хотя и небольшую, сдают дочкам комнату, в которой они жили с детства, то ночью плакала в мягкую подушку. Её мать ничего не оставляла себе, последнюю копейку тратила на дочек, только бы они ни в чём не нуждались и могли «выйти в люди».
Сомнение терзало Алёну: «Если я осяду в Германии, то должна буду измениться, иначе не приживусь здесь. Тогда я погрязну в этом болоте и стану такой же вежливой, скупой и меркантильной».
Когда стажировка подходила к концу, Алёна Сёсина визу продливать не стала: в Германии её мечте не суждено осуществиться.
Снова приехала в родную деревню. Попала на престольный праздник – Покров Пресвятой Богородицы. Сестра была рада встрече: накрыла стол. Вместе напекли тонких блинов: так каждый год делала мать, напоминая: «Кто не печёт блинов на Покров, тот счастье мимо себя пропускает». За столом одиннадцатилетняя племянница с восхищением рассматривала фотографии, привезённые тётей Алёной из Германии, и приговаривала: «Вот бы мне так». Маша цыкала на неё:
- Нечего там делать. Баловство одно.
Шестилетний племянник возил по полу игрушечную автомашину, подаренную тётей, и не обращал никакого внимания на разговоры за столом.
- Как же в Германии люди живут? – спрашивал зять.
Алёна без утайки поделилась своими впечатлениями.
- Это хорошо, что ты решила в России остаться, одобряю, – расцвела Маша. – Лучше России – нет! Заграница только портит русского человека. Ни то ни сё получается. Теперь ты сама это проверила.
Алёна хотела оспорить утверждение сестры, но промолчала: в чём-то Маша была права. «Проверила, – с горечью подумала девушка, – сначала в Петербурге, у дяди Андрея, теперь в Германии. Видно, нет на свете у меня никого ближе деревенских людей. Не зря, видно, мать говорила: кто где родился…»
Алёна захотела ночевать в материнском доме. Маша следила за домом: два раза в неделю топила печь, даже летом, иногда мыла пол и протирала пыль с мебели. Но всё равно Алёна убралась в доме вместе с сестрой и племянницей.
Втроём принесли еловых и берёзовых дров, разожгли печь. Так радостно было на душе у Алёны, когда сильно трещали еловые дрова в топке: почудилось, что и не уезжала она никуда из дома. Дом принял её, создав уютную атмосферу…
Проснулась утром – сквозь тюлевую штору в спальню пробивался свет. «Долго я спала», – подумала девушка и протянула руку к старому стульчику, на котором лежали её дорогие наручные часы. Было начало шестого часа. Может быть, часы остановились? Встала, прильнула к окну, выходящему во двор. Ах… Первый снег запорошил всё вокруг!
Алёна быстро набросила полупальто на ночную рубашку, натянула модные сапоги на босые ноги и, как в детстве, выскочила во двор. Взяла в руки снег – он таял на тёплой ладони. Сгребла двумя руками мягкий снег с пожухлой травы и попробовала слепить комочек. Ком рассыпался в руках. Алёна робко оглянулась на соседский тын – за ним никого не было (вредная соседка недавно умерла) – и дотронулась губами до холодного комочка. Радость хлынула изнутри, как будто долго ждала, когда её разбудят детские воспоминания.
Тишина. Алёна осмотрелась. Красота – неброская, крестьянская. Родная. Берёзовая рощица вдали покорно склонилась перед первым снегом, предвестником зимы. Показалось, что крыша низенького сарайчика от снега ещё больше просела, а высокий дровник покосился на правую сторону, словно просил белого властелина не давить на него.
«Всё ремонта требует, меня ждёт, – вздохнула Алёна. – Нужно привести в божеский вид родовое гнездо, чтобы было приятно возвращаться. А может, и... Посмотрим». Поёжилась от холода и забежала в тёплый дом.
СНОСКИ:
*Керл (нем. der Kerl) – мужик (презрит.)
**Цвинкернуть (от нем. zwinkern) – моргнуть.
***В немецком компоте много видов фруктов и мало жидкости, поэтому его едят, а не пьют.
****Под - нижний слой свода печи.
24.12.2014-
12.06.2015
Светлана Грачёва