Надо выжить
Утром Мария отправилась на Сокол оформляться на работу, оставив ребятам три варёных картошки.
– Саша, ты останешься за старшего. Смотрите за Витей, ешьте картошку, каждому по одной, а я приеду вечером, что-нибудь привезу поесть.
Мария уехала. Витя ещё спал, а Вовка с Сашей поворочались в кровати, желая уснуть, но ни тут-то было. Где-то в животе сосало, требуя пищи. Тогда они встали, съели по картофелине и стали играть, чтобы отвлечься.
– А во что будем играть? – спросил Саша.
– Давай играть в магазин или в столовую, где пьют чай с баранками, – предложил Вовка. – Вместо чая будем пить воду, а баранки будем есть понарошку.
Саша было согласился, но как понарошку кусать баранки, он не знал.
– А давай я пойду в булочную побираться, – догадался Вовка, – я видел, как мальчишка побирается в нашей булочной.
Ты будешь смотреть за Витькой, а я возьму наволочку и пойду – есть очень охота.
– А ты не боишься? Вдруг кто-нибудь увидит и скажет маме, – стал сомневаться Саша.
– Я только немного пособираю и убегу, чтобы никто не видел или кепку надену.
– Ну ладно, – согласился Саша, – иди и приходи скорей, а то я тоже хочу кушать.
Вовка ушёл, надвинув кепку на самые глаза и с наволочкой в руках. Он шёл на дело, как взрослый. А Саша думал, что он ни за что не сможет побираться, даже если будет умирать с голода. Проснулся Витя. Саша накормил его оставшейся картофелиной, дал попить и, надев на него всё, что оставила мама, выпустил на улицу гулять и распевать свою песню «Айшин Майалай», за что ему иногда доставалась конфетка или сухарик. Витя, хоть и мал, нашёл способ для дополнительного пропитания. Вовка вернулся часа через два. В наволочке что-то было. Саша схватил наволочку и высыпал на стол содержимое. Боже мой! Какой аромат! Какие чудесные корочки и целые горбушки. Вот поджаристый краешек белого хлеба, вот кусочек чёрного почти с Сашину ладонь. Да здесь столько хлеба, что вполне можно досыта наесться всем.
– Саш, давай дели, а то есть сильно охота.
– А ты что, не съел ни одного кусочка? – удивился Саша.
– Нет, не ел, я только нюхал.
Саша всё разделил на четыре части. Вите – кусочки белого хлеба, ему с Вовкой всякие разные корочки, а маме две большие горбушки чёрного. Мама чёрный хлеб любит больше.
Вечером Мария привезла требухи, наварила из остатков пшёнки каши с требухой. Наелись все досыта.
– Какие вы у меня молодцы, теперь не пропадём.
– Мам, это Вовка молодец, это он принёс хлеба, а я боюсь, – уточнил Саша.
– А я завтра ещё пойду побираться. Я ещё принесу хлеба и накормлю вас, – обрадовался Вовка тому, что мама его не ругала, а даже наоборот похвалила.
– Эх, ребята! Как я вас люблю, – почти со слезами прошептала Мария и обняла всех троих. Сейчас все были несказанно счастливы.
Детдом
Чтобы доехать до Загорянки, надо сесть на электричку на Ярославском вокзале и проехать 20 минут. В этом прекрасном месте находился дачный городок Детского дома № 48. Территория двухэтажных коттеджей, обнесённая невысоким забором, после душной Москвы казалась прямо райским уголком. Мария привезла сюда Сашу и Володю тем августовским тёплым днём, когда для них началась совсем новая жизнь. Началась жизнь в добром коллективе ребят, под руководством добрых воспитателей, жизнь сытая, в чистых палатах, в чистой одежде, жизнь по расписанию со многими интересными мероприятиями.
Марию Рублёву с сыном временно поселили в женское общежитие. Они спали на одной кровати. Но Мария была несказанно рада и таком крову. Теперь она имеет работу, и никто её не выгонит на улицу. Деньги не ахти какие, но пока она разнорабочая. Обещали послать на курсы мотористов. Тогда она будет работать на растворомешалке, получит четвёртый, а там и пятый разряд, а это уже не триста рублей, а рублей пятьсот. Да и Саша с Вовкой на всём казённом, да и к тому же в лучшем детском доме города Москвы. Мария узнала, что шефами этого детского дома является Высшая партийная школа СССР и дивизия им. Дзержинского. А это кое-что да значит.
Мария потихоньку успокоилась, вошла в ритм жизни. Хотя денег только-только хватало на еду, всё же она кое-что из одежды купила Вите к зиме. Сама-то как-нибудь проходит в старом, а Витя помаленьку рос. На стройке появились подружки. У Дуси, женщины незамужней, был сын лет шести. Дуся принесла Марии те вещи из одежды, из которых вырос её сын. Вите пока эти вещи были велики, но Мария, слава Богу, умела шить. Теперь вечерами она была занята тем, что перешивала и подгоняла на Витю Димкины (так звали Дусиного сына) вещи. Ещё Мария, когда сын уснёт, выкраивала часочек, чтобы почитать. Она записалась в библиотеку клуба строителей и там стала брать книжки. Девчонки в общежитии удивлялись:
– Мария, ты так много читаешь! Мы вот понять не можем, что в книгах интересного?
Мария смеялась:
– Вам, молодым, конечно, лучше сходить на танцы, а я своё оттанцевала. Мой вон спит, а ещё двое в интернате.
Мария не любила слово «Детский дом». Ей нравилось называть детский дом интернатом.
– Я вот читаю «Иван Иванович» и будто живу вместе с героями, – она показала книгу А. Коптяевой.
– Ой какая толстая! Да я за год такую не прочитаю, – улыбалась Полина, девушка, завербованная на стройку из Тамбовской деревни.
В общежитии все, кроме Марии с сыном, были вербованными. Москвичи их звали «нюшками». Подъём промышленности в конце сороковых, в пятидесятые и последующие годы в СССР был необыкновенным. То, что называлось «Железным занавесом», – был Сталинский замысел, чтобы все природные, людские и другие ресурсы направить на восстановление и подъём народного хозяйства.
Вербованные
Из колхоза можно было уехать только по вербовке на стройки коммунизма: на строительство ГЭС, на восстановление разрушенных городов, на крупные предприятия страны. Когда молодому человеку или девушке из деревни исполнялось 16 лет и надо было получать паспорт, они вербовались, иначе паспорт отбирали и он находился в колхозном правлении. Правда, отпускали не всех. Ребят старались оставить в колхозе механизаторами, поскольку после войны мужского населения в деревне, да и в городе сильно поубавилось. Девушки, рождённые перед войной и пережившие войну и послевоенную голодуху, тысячами и даже миллионами ехали в города. Сначала они работали на стройках подсобными рабочими, а потом расползались на фабрики и заводы. Кому повезёт, обзаводились семьями (а у мужиков был выбор большой и жениться они не торопились), а кто-то и без мужа рожал детей, будущих строителей коммунизма. Так и росли наши города, развивалась на плечах молодых русских женщин промышленность. По окраинам Москвы, где шло интенсивное строительство, вырастали целые барачные городки, в которых селились приезжие. Жили поначалу очень бедно, но весело. Девушки привезли с собой и свою культуру. По вечерам в городке на какой-нибудь плешке появлялся гармонист тоже из деревенских парней, и начинались танцы. Звучали остроумные частушки, от которых у городских краснели уши. Шумные кадрили и хороводы не затихали до поздней ночи. А утром все шли на работу, на стройку в заляпанных раствором телогрейках, подвязанные белыми платочками так, что торчал только нос.
Солнце целый день нещадно жгло эту часть лица и поэтому девушек со стройки («вербованных нюшек») всегда можно было узнать по красному облупленному носу на белом поле остальной части лица. Ещё среди них было модно купить чёрную юбку и белую блузку с кружевным воротничком, и обязательно на высокую грудь нацепить розовую каменную брошь. На ноги первое время надевали набелённые зубным порошком тапочки, от которых во время пляски поднимались клубы белой пыли. Потом, когда «разбогатели», покупали уже туфельки. Но чтобы купить такой наряд и побыстрее стать «москвичкой», приходилось после работы, чуть-чуть перекусив хлеба с чаем, ложиться в постель, чтобы не мучил голод. Девчонки сначала даже похудели, но потом, когда пошли заработки, наверстали всё. Они отъелись, щёки покраснели (кое-кто натирал их свёклой), грудь плохо умещалась в блузочке. И такой их вид сильно дразнил хищную природу молодых солдат, чья часть располагалась недалеко от городка строителей. Такой симбиоз давал удивительные всходы. Драмы, комедии и трагедии произрастали на этой почве.
Вечером зимой целые взводы во главе с сержантом, отправляясь на физическую подготовку по лыжам, прямиком заворачивали в городок и расползались по знакомым общагам. Девушки уже заранее готовились к прибытию гостей. Накрывали на стол и, перекусив по-быстрому, прятались со своими приятелями за занавесками, которыми была крест-накрест перегорожена вся комната. Оставался только проход посреди комнаты, где и стоял большой стол. Лыжи всего отделения были брошены в коридоре барака. Через час защитники Отечества вновь вставали на лыжи и организованно возвращались в часть.
Презабавные случаи приключались в этом общежитии, которое находилось ближе всего к воинской части. Однажды в пылу любовного экстаза кто-то из девушек высокоподнятой ногой, что не подчинялась разуму, сильно рванув за простыню, что крепилась на верёвке, эту верёвку оборвала. Простыни пали, будто сорванные ураганом паруса, и несколько пар оказались в чём мама родила в одной «кают-компании».
Раздался девичий писк и визг и жеребячье мужское ржание. Если до этого они друг друга могли только слышать, то теперь имели возможность и визуально обменяться любовным опытом. Сначала никто не решался встать и исправить положение. Но потом нашёлся смельчак, который не постеснялся оставить свою подругу и надеть кальсоны. Скоро нашлись и другие, видя, что одному ему не справиться с ремонтом этих ненадёжных перегородок.
Любовь - злодейка
Бывали случаи и почти трагические. В том же общежитии встречалась замечательная пара: cтарший сержант родом с Украины и девушка из калужской деревни. Павлику служить оставалось всего ничего и все уже знали, что он вот-вот женится на прекрасной Анечке. Вскоре они расписались и сыграли свадьбу. Свадьба была скромной. Все приглашённые (те же девушки, её подружки по общежитию и его друзья-приятели солдаты) уместились за двумя столами (ещё один стол нашёлся у соседей). В торце стола сидели жених и невеста – пара на загляденье. Он – черноволосый, с приятным лицом, стройный, в парадной форме при погонах с сержантскими лычками и начищенными значками, она – блондинка с шелковистыми волосами, в новом голубом платье, подчёркивающем шикарную фигуру, про таких говорят «сладкая женщина». Было видно, как они друг друга любят и по просьбе друзей по команде: «Горько!!!» – целуются от души.
Гуляли недолго. Друзьям жениха пора было на вечернюю поверку. У жениха увольнение на двое суток, поэтому он остался с женой на ночь. Слава молодой семье. Теперь можно ждать потомства и отдельной комнаты.
Осенью вышел приказ Министра Обороны СССР о демобилизации. Павлика демобилизовали 26 ноября. В этот день Анюта ждала его после обеда с вещами. Вот уже вечер, а Павлика всё нет и нет. Прождав Павлика до ночи, она наконец сняла своё нарядное платье и легла спать. На разве уснёшь? Что же случилось? В армии может случиться что угодно. Кто-то из командиров заболел, не поставил нужную печать, не выписал нужный документ – и всё. Куда же без документа?
На утро Анюта на работу не пошла – вернее, отпросилась с работы и направилась в штаб полка. Она зашла в «строевую часть», где оформляют документы. Писарь строевой части на её вопрос, почему не демобилизовали Павла Погребняка, недоумённо посмотрёл на Анюту:
– А вы кто?
– Я жена Павла, Погребняк Анна Николаевна.
– А разве он женат? Да-да, по-моему, я что-то слышал. Месяц назад он вроде расписался с какой-то наивной девушкой. Простите, я не хотел вас обидеть! Это вы? Вы знаете, у нас говорили, что он пошутил, расписался по служебной книжке. А вчера я ему оформил всё, что нужно, а в Финотделе ему оформили проездные документы до Харькова! Простите, он вчера ещё в обед отбыл из части.
После этих слов Анюту зашатало. Она схватилась за крышку невысокой перегородки, что отделяла её от стола писаря. В глазах потемнело.
– Что с вами? – последнее, что донеслось до её сознания. Дальше она не помнит.
Очнулась она на диванчике в коридоре штаба от резкого запаха нашатыря.
– Вы можете идти? – спросил её солдат в белом халате. – Может, вам сделать укол?
– Нет, ничего, я сама.
Анюта взяла себя в руки и сначала неровно, но потом всё твёрже пошла к выходу. Под локоть её поддерживал медбрат, а дюжина глаз офицеров кто с насмешкой, а кто с сочувствием смотрели ей вслед. Такая картина была им знакома. Разница только в том, что сейчас они провожали девушку необыкновенной красоты.
Три дня Анюта не выходила на работу. Подружки вызвали врача, и врач выписал ей бюллетень с диагнозом «Нервное истощение».
Анюта лежала в комнате одна. Сильно осунувшееся и бледное её лицо, полностью отрешённое от реальности, будто окаменело.
Тётя Луша иногда смотрела, как она там:
– Может, покушаешь, здесь девочки тебе оставили, – шёпотом уговаривала уборщица, женщина лет пятидесяти, и, не услышав ответа, молилась: – Господи! Дай тебе Бог пережить всё это, – она принесла тёплый чай в кружке, приподняла голову и напоила Анюту. – Бедная ты, бедная, всё пройдёт, а его Бог накажет. Бог – он видит.
– Бог накажет, – стучало в голове Анюты, – Бог накажет. Зачем? Павлик, почему ты уехал? Разве ты меня не любил? Ты же такие говорил слова. Помнишь, что шептали твои губы, когда ты целовал меня? Я же это чувствовала всем своим существом.
И вдруг Анюта заплакала. Впервые за два дня в ней появились признаки жизни.
– Павлик, что ты наделал?! Я не могу без тебя жить. Лучше в могилу!!! – она рыдала, и её рыдания услышала Мария, которая пришла на обед, а заодно и покормить Витю. Мария недавно получила комнату и жила с сыном по соседству с общежитием. Она была в курсе дела и теперь, услышав рыдания, бросилась к Анюте.
– Девочка, что с тобой? Ну, что ты рвёшь своё сердце. Не стоит он твоих слёз. Успокойся. Лучше покушай, я вот разогрела рыбный супчик. Я налью тебе тарелочку, покушай горяченького.
Мария принесла тарелку супа и кусок хлеба. Они с тётей Лушей кое-как покормили Анюту. Анюта начала оживать.
В воинской части солдатики тоже какое-то время помнили этот случай и от нечего делать обсуждали:
– Пашка, конечно, мужик симпатичный, но зря он Аньку бросил. Эх мне бы такую бабу.
– Губа не дура, да куда тебе. Старший сержант любую мог охмурить. А сейчас, я думаю, локти грызёт. Хоть много хороших девчат, а такую, как Анюта, ему не найти.
– А на хрен ему, – вступает третий, – он ещё погуляет. Скорей бы дембель, вот тогда, мужики, пройдусь я по девкам. У нас в Рязани ой какие есть.
– Да везде они есть, сколько хочешь, – опять вступил в разговор первый, – а Анька как актриса. А какая у неё фигура, что здесь, что там, – солдатик выразительно показал на себе и даже прошёлся, виляя задом. – Дурак Пашка.
На том и сошлись. Пашка хотел показать какой он ловелас, но такую девку упустить – это он погорячился. Век будет Анюту помнить, и не найти ему такой девушки. Может, так оно и случится.