Светлана Каспаровна
Мария по-прежнему вертится как белка в колесе. Она работает в котельной, на ней домашние заботы и ребята. А кроме того, она подрабатывает стиркой белья. С некоторых пор её наняла Светлана Каспаровна – жена прокурора города Москвы. Окна Светланы Каспаровны выходят во двор. Она любить наблюдать, сидя у окна, за тем, что происходит во дворе. А те, кто живёт в этом дворе, часто видят в окне первого этажа очень красивую, хотя уже не молодую, восточного типа женщину с накинутой на плечи дорогой шалью. Как-то Мария встретилась глазами со Светланой Каспаровной и поздоровалась:
– Здравствуйте.
– Добрый вечер. Вас зовут Марией? Зайдите ко мне, я хочу с вами поговорить.
Мария поднялась на шесть ступенек, и перед ней раскрылась обитая кожей дверь.
– Заходите, пожалуйста. Давайте знакомиться, Светлана Каспаровна, – хозяйка протянула ухоженную ладонь.
– Маша. Извините, Мария, хотя вы уже знаете, – Мария протянула было руку, но тут же хотела отдёрнуть, – извините ещё раз, я только с работы, руки у меня…
– Ничего, ничего, не стесняйтесь. Вот и познакомились. А я давно наблюдаю за вами, вы интересная женщина. А давайте попьём чайку. Вы будете чай? Не отказывайтесь. Можете вон там, – она показала где располагался умывальник, – помыть руки. А я сейчас. – Светлана Каспаровна открыла буфет, достала нарезанную кружочками дорогую колбасу, открытую баночку шпрот, яблоки и начатую бутылку коньяка.
– Давайте выпьем за знакомство, – предложила она, доставая две маленькие рюмочки.
– Да что вы, Светлана Каспаровна, дома дети… Они ждут.
– Ничего, я вас долго не задержу. За знакомство!
Они выпили.
– Вы, я вижу, прекрасная женщина. У вас замечательные мальчишки. Особенно младший. Он очень забавно поёт «Аршин Малолан».
Витя действительно ходил по двору, неуклюже переваливаясь, и пел модную песню из кинофильма. Он картавил: «Айшин Майяян, хожу по двоям!» Светлана Каспаровна расспрашивала Марию о её проблемах:
– А муж ваш, он выпивает? Я его часто вижу подшофе.
– Да! Светлана Каспаровна, муж пьёт и мне приходится его подменять в котельной, а он подрабатывает, где придётся. Да разве проживёшь на те деньги, что платят в котельной? С троими-то!
– А можно я вас попрошу мне помочь со стиркой? А я вам буду платить. Я бы наняла домработницу, но мне и самой делать нечего. Сын взрослый, живёт своей семьёй. А вот стирать я не могу. Вы мне поможете?
У Марии от такого предложения прекрасной женщины навернулись слёзы:
– Конечно, Светлана Каспаровна, я с удовольствием, когда скажете.
– Ну вот и прекрасно! Я очень рада нашему знакомству. Заходите завтра.
Теперь Мария посещала Светлану Каспаровну еженедельно. Она забирала различное бельё, предназначенное для стирки. Это и нательное бельё, и простыни, и наволочки. Оно было сложено в корзину. Но прежде чем отпустить Марию с бельём, Светлана Каспаровна, усаживала её попить чаю и ещё накладывала в пакет гостинцев для детей.
– Мария, бери, бери, не стесняйся. Угости своих ребятишек.
Светлане Каспаровне была симпатична эта трудолюбивая женщина.
Двор
Серёжка и Саша влетели во двор босиком и по пояс голые. Их загорелые тела будто дымились под жарким солнцем. Они только что искупались в котловане, на соседней улице. Котлован вырыли, видимо, под строительство дома ещё зимой, но дом пока строить не начали. Котлован весной заполнился водой и в нём мальчишки купались, хотя купаться было строго запрещено. Серёжка давно умел плавать и по-собачьи, и на саженках, а вот Саша в это лето только чуть-чуть научился, дёргаясь в воде, как лягушка. Главное, он почувствовал, что не тонет. Он мог проплыть метра три.
Друзья вбежали во двор и тут же влились в стайку ребят, гоняющих по двору мяч. Прямоугольник двора, окружённый с трёх сторон высокими, по пять-шесть этажей, домами с четвёртой стороны имел выход на улицу, где стоял деревянный двухэтажный дом.
Образовывалось почти замкнутое пространство (метров 50 в длину и метров 25–30 в ширину), в которое солнце заглядывало лишь в первой половине дня. Это пространство было частично заасфальтировано и служило местом обитания и детей и взрослых. Дети играли здесь и в футбол, и в волейбол, и в салочки, и колдунчики, и в прятки, и в отмерного, а взрослые, открыв окна, были зрителями, и болельщиками, и собеседниками между собой, и, конечно, надзирателями.
Ребята носились, гоняя мяч, а кто-то звал своего: «Вовка! Иди домой обедать!» – или: «Славка! Хочешь порвать новые сандалии? Если порвёшь, я тебе голову оторву».
Кто-то кричал: «Ну смотрите, сорванцы, если опять разобьёте мне окно! Разгоню всех!»
Ребята на эти замечания мало обращали внимания, им необходимо было двигаться, наращивать мускулы, расти. Длинноногая Серёжкина фигура с белобрысой головой выделялась среди сверстников ростом, тогда как невысокий и юркий Саша был заметен тем, что всё время лез в самое пекло сражения за мяч. От беготни Саша краснел, как помидор, и по той же причине нос становился совершенно белым, будто отмороженный.
Игра была в разгаре, когда по двору прошёл незнакомый дядька в милицейской форме и, лавируя между мальчишек, скрылся в дверях, что вели в подвал, где жил Саша. Через какое-то время он вышел из той же двери и удалился восвояси. Этого, конечно, не могли не заметить зрители и болельщики. И понеслось приглушённое:
– К кому это он? Что случилось?
– Может это к Машке? Может что-нибудь натворили дети? Да нет, вон он, Сашка, бегает.
– Вовка! Иди обедать!
Игра разладилась. Саша побежал домой попить.
Арест
В нос ударил едкий запах мыла.
– Мама! Что случилось? Что ты плачешь? – испуганно спрашивает Саша. – Мама, не плачь, а то я тоже заплачу.
– Отца забрали, – сквозь слёзы произнесла мать.
На дворе лето 1949 года. Когда двое дежуривших на Курском вокзале милиционера задержали Алексея, он даже не сопротивлялся. Выпустив пар, накричавшись вдоволь, энергетически опустошив себя, он вдруг ослаб, обмяк и шёл, ведомый под руки, на полусогнутых ногах, почти волочился. Алексей что-то ещё бубнил себе под нос, полузакрыв глаза и передвигался, не видя дороги. За ними следовал задержанный на месте свидетель.
В дежурной части был составлен протокол, из которого следовало, что гражданин Рублёв Алексей Иванович, находясь на территории Курского вокзала, распространял информацию, которую можно квалифицировать как политический экстремизм, подрывающий устои социалистического государства. Со слов свидетеля было зафиксировано следующее: задержанный гражданин называл великого вождя народов товарища Сталина усатым тараканом и утверждал, что по его вине в колхозах сохраняется крепостное право и беззаконие. Дата, подпись. Когда протокол дали подписать Алексею, он почти ничего не соображал. Что-то бубня и не читая протокола, поставил свою подпись.
Через неделю состоялся суд при закрытых дверях. Судили Алексея по политической 58 статье. Суд назначил Рублёву Алексею Ивановичу десять лет лагерей общего режима и пять лет поражения в правах.
Алексей отправился по этапу в Магадан, а Марии вместе с детьми предложили в трёхдневный срок освободить комнату.
Мария не спала всю ночь. Она лежала в темноте с открытыми глазами и перебирала в голове варианты. Во-первых, надо срочно найти работу. Но кто же её возьмёт – жену врага народа? Чем детей кормить завтра? А самое главное: хотя бы на месяц необходимо отсрочить выселение.
– Завтра же пойду к управдому – может, он и сжалится.
С этими мыслям и она впала в забытьё до рассвета.
Домоуправ
Собираясь с духом, Мария несколько секунд постояла перед дверью, обитой чёрным дерматином с табличкой «Домоуправление». Затем открыла
дверь и вошла.
– Здравствуйте, к вам можно? – Мария стояла у порога и пыталась предугадать, как будет проходить её разговор с домоуправом, но по тому, как он посмотрел в её сторону, ничего хорошего ожидать было нельзя. В довольно просторной комнате кроме стола под зелёным сукном, за которым сидел домоуправ, в углу стоял ещё один стол под коричневым коленкором. Это стол бухгалтера, который, по-видимому, отъехал в банк.
– По какому вопросу? – спросил домоуправ, мужчина лет сорока пяти-пятидесяти с сухощавым желчным лицом. Он смотрел на Марию маленькими серыми глазками-буравчиками, источающими ненависть. Его редкие седеющие волосы с проплешинами, загнутый нос и торчащие красные уши делали его похожим на крысу.
– Я хотела... – начала было Мария, но домоуправ её перебил:
– Вам было предписано освободить комнату. Мы уже взяли на место вашего мужа нового истопника, он должен вселиться в комнату, которую вы сейчас занимаете. Я спрашиваю, когда вы съедете?! Вам дали три дня и ни дня больше.
– Но не могу же я с тремя детьми выехать на улицу.
– Что значит «не можете»! – брызгал слюной из безгубого рта домоуправ. – А выступать против Советской власти вы можете?! А быть женой врага народа вы можете?! Вон отсюда! Я вас через два дня выкину на улицу.
Мария, теряя рассудок, схватила пресс-папье и, что есть силы, ударила домоуправа по голове. Он взвыл, кровь полилась по его щеке. Мария уронила пресс-папье и бросилась прочь из комнаты.
Светлана Каспаровна увидела в окно растрёпанную, ничего вокруг не замечающую Марию.
– Машенька, что с тобой? Погоди!
Маша остановилась, обвела взглядом двор, увидела Светлану Каспаровну и залилась слезами. Уже сидя на диване и, утирая слёзы, она рассказала, что произошло в домоуправлении.
– Ну, как же ты так? Разве можно? Это же статья. Хорошо, что не было свидетелей. Успокойся. Может, как-нибудь уладим это дело.
Главное – успеть, пока домоуправ не написал заявление в милицию. Я сейчас позвоню мужу.
И прокурор города Москвы помог. Он уговорил домоуправа не давать хода этому делу. Домоуправ согласился с весомыми аргументами прокурора, но при этом его условием было, чтобы Мария попросила у него прощения. После этого ей дали возможность 2 недели занимать комнату, пока Сашу и Володю ни устроят в детский дом и пока она не подыщет себе работу. Мария была спасена от тюрьмы. Ведь ей грозил срок по статье до 5 лет. После этого Мария пришла к Светлане Каспаровне и бросилась ей в ноги:
– Дай вам Бог за вашу доброту всего, всего, что вы пожелаете. Дай вам, Светлана Каспаровна, и вашему мужу здоровья на сто лет!
– Машенька, встань дорогая. Люди должны помогать друг другу. На, возьми детям гостинцев.
Она положила в пакет конфет и печенья, несколько яблок и банан – редкий южный фрукт, которого ни Мария, ни её дети, ни разу не пробовали.
– Спасибо, спасибо, я вашей доброты век не забуду.
И Маша, окрылённая, отправилась домой.
– Ничего, ребятки дорогие, будем жить! Я завтра же поеду устраиваться на стройку.
Где-то за Соколом в районе Покровского-Стрешкова идёт грандиозная стройка. Набирают рабочих различных специальностей, предоставляется жильё. Холостым – общежитие, а семейным – отдельные комнаты. На Соколе строился Институт и лаборатории атомной энергии. И назывался этот объект ЛИПАН.