В коридоре больницы нисколько не смущаясь тем, что он на всеобщем обозрении лежал полуголый весь в язвах и струпьях бомж. Он всё время молчал. После многих лет скитания по улицам, замерзания около заботливо закрытого жилищниками подвала, питания, чем придется, впервые три раза в день человек благодарно вкушал горячую больничную пищу, казавшуюся ему вкуснейшей из всех яств. Впервые он не корчился от мороза, а спал в тепле на кровати и главное, не боялся. Не боялся, что кто-то пнёт, прогонит или изобьёт его.
У каждого человека есть прошлое, у этого не было. Так бывает. Оно было выбито из памяти не годами бездомной жизни, а ударами юных и чистеньких ублюдков, «обработавших» этого человека за само его существование на земле. В них не было ни понимания, ни сострадания, ни жалости, а лишь непоколебимая уверенность в праве вершить "благое дело" очищения Мира от эдакой скверны.
Создание Божье, вот такой вот Человек по их понятиям не имел права жить. Других способов помощи Миру им не преподали и они убивали его долго, используя все приёмы и удары, изученные ими в дорогих фитнес-центрах, оплаченных родителями, пекущимися о безопасности и здоровье своих чад.
Человек не умер. Он долго лежал на морозе, потом оставляя кровавый след на льду и волоча ногу, уполз под трубы теплотрассы, где дрожа от страха и холода, зарылся в ошмётки шлаковаты. Вблизи ходили люди, но он панически боялся их и старался ничем не выдать себя. Ютившиеся рядом бездомные собаки были ему ближе, чем мир человекоподобных, хотя бы потому, что не были опасны, а ложась рядом согревали его. За тепло он мог отплатить лишь тем, что гладил их. Может быть в благодарность за это один пёс стал приносить ему кости и куски черствого хлеба с ближайшей помойки – делился.
Так он выжил. Отлежался, пока затянулись рваные раны на лице, сошли огромные сине-фиолетовые потёки на теле и зажили сломанные ребра. К весне ночами он сам стал выходить к мусорным бакам, где было много съестного, выбрасываемого за ненадобностью его бывшими собратьями. На любой шорох или движение он вздрагивал, поворачивался и испуганно таращил округлившиеся немигающие глаза, будто запечатлевшие весь ужас пережитого.
Человек не помнил, кем он был. Может инженером или сотрудником НИИ, раз он знал такие названия. Может быть раньше у него была жена, дети, квартира. Что произошло с ним? Неудачное предпринимательство, несчастная любовь, семейная трагедия? Чей-то сосед, сослуживец, отец, муж он никому не был нужен. В целом свете у него никого не было.
Хотя был. Был тот самый пёс, что носил ему, забившемуся под теплотрассу корки хлеба и которому он потом отдавал найденные в баке кости. Этот пёс приходил под окна больницы и выл, тревожа пациентов, а Человек доставал из-под подушки спрятанные объедки, кидал ему через форточку и улыбался.
Он лежал, наслаждался облегчением от промывки ран брезгливой медсестрой, регулярно приносимой ему едой и тихим покоем. Он был в раю! Всё познаётся в сравнении. Как, в сущности, мало Человеку надо! Он молил Бога лишь о том, чтобы умереть здесь, сытым, окруженным заботой этой милой медсестры в тепле и ярком свете коридорных ламп. Он редко вставал, но ежедневно подходил к форточке, чтобы подкормить своего друга, оставшегося там, в злобном, холодном и жестоком мире за пределами этого райского уголка.
Утомившись переходом, он ложился и снова забывался счастливым сном, рассыпав по наволочке седую нечесаную бороду. Человек почти не отвечал на вопросы, ни с кем не разговаривал. О чём? У всех был дом – у него нет, у всех была семья – у него нет. Дети, имя, друзья, работа, прошлое – не было ничего. Даже его самого будто не было. Его из жалости уже переоформляли пару раз, как вновь прибывшего, поскольку долго в больнице держать не положено.
Молоденькая практикантка, пичкая его кашей, приговаривала: «Кушайте, дедушка, а то как же Вы домой-то пойдёте?» В её наивной головке не могло уместиться, что у Человека может не быть дома! А что Человек может быть вообще никому не нужен, такое она себе даже вообразить не могла.
В один из дней, когда снова под окном завыл пёс и бомж поковылял к окну, чтобы закинуть в форточку сбереженные объедки, раздался выстрел. Задыхаясь и пыхтя засеменил он непослушными ногами, заспешил, но увидел лишь как кто-то за ногу волочит к грузовику его друга по мокрому асфальту. Человек хватанул ртом воздух, схватился за сердце и рухнул на пол.
Он снова выжил. Его перевели в кардиологическое отделение, где он так же лежал в тепле и заботе, но только больше не обронил ни слова. Вскоре его «долечили» и выписали – дальше держать в больнице его было нельзя, а в дом престарелых таких не берут.
Он ушел в никуда, не оборачиваясь, благодаря судьбу за эти счастливые дни в больнице и сожалея лишь о том, что за это же время потерял единственное родное ему существо. Он медленно и обреченно ушел с большим полиэтиленовым пакетом с продуктами, заботливо собранным медперсоналом в тёплый день бабьего лета и больше этого Человека никто не видел…