Стенай не стенай, моли не моли — после только одно. Да сгорит тело твоё, да развеян будет прах твой, ни один праведник не почтит твоей памяти.
Кто мы?
Забытые, несуществующие, нестоящие внимания. Грехи каждого из нас перевесили прощение, прощение самих себя. И если Всевышний был бы добр, то мы оказались беспощадны.
Кто мы?
Те, кого Минос, совершив суд свой, отправил далеко вниз… или вверх. У Ада нет границ, пределов и мер, а значит, нет ни верха, ни низа. Есть только всепоглощающая Пропасть стонов, молитв и страха, уныния и забвения, страдания и скорбного смирения. И эта Пропасть приняла нас в свою бездонность отчаяния.
Опускал ли ты глаза? Или смело поднята была голова твоя? Всяк по-своему выслушивает грех свой и приговор. Но каждый дрожит и брыкается, когда хвост обвивается вокруг бестелесного туловища, чтобы отправить одним броском душу в чертоги будущих страданий.
Я уже не помню, как встретил участь свою. Не помню, кем был "до". Не помню, что значит слово «жизнь», часто слетающее с уст новопроклятых. Помню только огромные врата, к которым пал на колени после объятий хвоста судьи. Знаю только, что совершено было мной и меня окружающими.
Кто ты? Тиран, разбойник, бандит?
Кто ты? Самоубийца, игрок или мот?
Кто ты? Богохульник, лихоимец, содомит?
Перед каждым подобным распахнутся врата, что распахнулись предо мной, — врата Дита. И поприветствует тебя кнутом и плетью сын женщины и быка — Минотавр — и погонит тебя, куда грех твой велит. Меня кнут обратил в дерево, и домом моим отныне и клеткой стал Чёрный Лес Самоубийц, а расплатой за грех — уродливые и жестокие гарпии.
Не шевельнуться, не двинуться. Только слёзы кровавые, как смола, по коре древу-плоти моей стекают, питая корни-ноги мои. И стирается за день проклятый всё былое, прошлое. Остаётся лишь страдание, но и страдание с веками становится чем-то обыденным. Лес стар, в нём много древ, и многие из них уже не стонут, глаза их навеки сомкнулись. Но мои ещё распахнуты, хотя и мой стон редок.
- Как тебя зовут? - твой голос показался мне слишком громким и слишком уж живо-человеческим.
Я скашиваю глаза. Босая, нагая. На тебе нет грязи, греха подобного моему. Я вообще не вижу на тебе какого-либо греха, а может, я просто слеп.
- Как тебя зовут? - повторяешь ты.
- Что забыла ты, чистая, в черноте моего Леса?
Скрипучий голос мой импонирует окружающей безысходности.
Твой же голос чужд Лесу и всей Пропасти.
- Ответь мне, и я отвечу тебе.
Торг, сделка. Всё это неуместно в Лесу, а в Аду тем паче. Глупое создание, глупая чистая. Я закрываю глаза, слыша близкий шелест крыльев. Уже век поди лишь одна гарпия терзает меня.
- Ответь мне! - кричишь.
Не кричи, чистая. Крик ничто в этом месте, где крик есть основа тишины.
- Я не помню, - отвечаю, чтобы скорее ушла ты.
- Я — чистая Дева, невеста Светоносного Падшего.
Ни к чему мне это, Дева, знать. Иди прочь, страдания, даже вид их, не для чистых. Гарпия близко, лысая крона моя чувствует каждый взмах крыльев её. Вспомни мучителя, и явится он незамедлительно. И это странно покоит меня, гарпия избавит от вопросов твоих.
- Не смей! - кричишь.
Кому кричишь?
Веки поднимаются.
- Я желаю говорить с ним, в другой век сотворишь своё дело, - говоришь, и гарпия склоняется, зло сверкая глазами, но покорно кривя рот, и улетает ни с чем.
- Раз не помнишь имени, что ты помнишь из жизни своей, проклятый?
Ах, чистая, уйди, уходи к своему Повелителю, не тревожь меня, оставь меня! Но молчание сковало, и закрываю глаза я.
- Уходи, чистая, - скрипит голос мой.
- Отвечай! - повелительно говоришь. Светоносного, говоришь, невеста?
- Жизнь. Объясни, что за слово такое, и скажу тебе, что помню я.
Удивлённо смотришь. Да, забыл. Здесь многое забывается, всё канет в Пропасть. Я не чист, как ты. Грех мой — единственное из былого, что не забылось.
- Сколько же здесь прорастаешь ты?
- Век назад лишь одна гарпия стала терзать меня, до того забылося. Вести счёт времени в этом месте — невозможное.
- И нельзя вспомнить, что было с тобой, проклятый? - вглядываешься в кору-кожу мою, ища взгляда моего.
- Как нельзя возвратить тебя отцу и матери, не отдаться Господину нашему.
Печально смотришь ты, не ища больше взгляда моего. Ты дарована Великому Страшному, ты страшишься Его, как положено. Ты храбришься перед всеми, как и надобно.
Замолк твой голос чуждый. Веки мои сомкнуты, как желанно, чтобы навеки. Жаль ли мне тебя, чистая? Жаль ли тебя кому-нибудь? Ты одна в этом Царстве Горести. Светоносный Падший пусть скрасит твою будущность.
- Если хоть слово скажешь мне о жизни своей, сможешь более не грезить о покое, а познать его, проклятый.
Зачем ты заговорила снова, Дева? Что тянет тебя к несчастному проклятому? Приятно тебе бередить забытое за страданием? Забытое — истинное страдание грешника. Так оставь же, чистая, уходи.
- Уходи, - скрипит голос мой, глаза открываются.
- Слово, одно слово, - просишь ты.
- Убирайся! - впервые за века кричу я.
- Ты — самоубийца. Должна быть причина. Скажи!
Упрямая ослица! Оставь меня! Пусть хоть сотни гарпий древо-меня терзают, только уйди, чистая!
- Скажи!
Ах, забвение разбивается. Слёзы кровавые по коре-коже стекают. Ах, забвение!
- Я видел, как жену мою и детей моих, и мать старую нож Властелина Долин вырезал. Они кричали и руки свои тянули ко мне, я не мог спасти их, я был слаб! В наказание мне это сотворено было злодеяние! Много лет прошло, я окреп духом, но месть моя не состоялась. Окропить я не смог своих рук кровью убийц. И от слабости своей и ничтожности брюхо вспорол себе!
Что молчишь, Дева чистая? Что молчишь, довольна ли, невеста Светоносного? Убирайся прочь теперь! Пусть же душа моя вновь века истратит на забвение, страданию и отчаянию предаваясь.
Закрываю глаза. Но огонь воспоминаний не даст молчать, стон вырывается из древа-меня.
- Не стенай, проклятый. Слово твоё было мучительно, плата тебе моя будет справедливой. Но выслушай и меня!
Ты мне расскажешь историю свою? Но что, дитя, могло быть с тобою чистою? Ни греха на тебе, ни мудрости. Что ж, говори, может, говор твой затуманит меня.
- Мой отец, не богач и не бедняк, сделку с Сатаной захотел провесть. И расплатою его был первенец-девочка, чистая, от роду тринадцати лет. Не познавшая живых, я отправлена к мёртвым. Жених мой подарок единственный сделал мне. И дар Его я тебе отдам, проклятый, потому как, войдя в чертоги Пропасти, я поклялась, что отдам его тому, кто расскажет мне о жизни своей, и жизнь та не была бы во грехе большом. Ты достоин дара этого. Так прими покой из рук моих, ещё незапятнанных.
Что говоришь ты, чистая?
********
Молитвою душа омоется. Ты, пречистая, в небеса лети!
Говорят, что в Аду, в Пропасти есть Чёрный Лес Проклятых. Что души там тех, кто с жизнью расстались по своей вольности. Говорят-то многое. Жаль, не всё правда.
Существует ли вообще Ад?
Только помню я, смутно помню что-то давнее, что-то страшное. Голос чуждый месту тому. Сон ли это иль взаправду всё? Что сталося с тобой, Дева чистая?