Ната Комлева
Сейчас много и бурно спорят о последней мировой войне и о роли в ней Советского Союза. Спорят о стратегии, удачах и ошибках о военачальниках, о боевых потерях и количестве жертв среди мирного населения. Наверное, пришло время обсуждать эти, ранее запретные темы. Вот только согласиться с той или иной точкой зрения или опровергнуть её уже некому. Ушли ветераны, унесли с собой правду о войне. Уже уходят и их дети, которым хоть что-то удавалось узнать из скупых рассказов родителей. А внукам и правнукам остаётся лишь официальная чёрно-бело-плакатная точка зрения.
Мне подумалось: если я, пенсионерка, не расскажу то немногое, о чём поведал мне отец, вся эта его правда уже навсегда вместе со мной исчезнет в океане небытия.
Итак, папа мой был офицер в самом высоком смысле этого слова. Он был участником и героем Великой Отечественной войны. Папа был лётчиком. Он летал практически на всех марках боевых машин, включая английские и американские.
При всём, при том, я не встречала более тонкого, деликатного и «мирного» человека.
Выходец из деревни, он мечтал выучиться на учителя и вернуться в родное село.
К началу войны он уже окончил два курса в педагогическом техникуме.
В военкомате ему и ещё нескольким здоровым и толковым студентам предложили перевестись в лётное училище. Ребята согласились и, после ускоренного обучения, уже к концу 1943 года, начали участвовать в боевых действиях.
Отец никогда не рассказывал мне о «военных подвигах», об этом наглядно свидетельствовали боевые ордена и медали.
Однажды, я спросила его, почему он не ходит в школу на пионерские сборы.
- Вчера дядя Вася, Ленкин папа, рассказывал нам, как он защищал Сталинград, как вытащил с поля боя раненого друга, неужели тебе нечего рассказать?
- Дядя Вася регулярно читает военные мемуары, - мрачно заметил отец, - а вообще-то, он всю войну прослужил в тылу, хотя это была тоже необходимая и почётная работа.
Так я впервые узнала как красиво и цветисто могут врать взрослые. Ленке я ничего не сказала, но уважение к её тучному, холёному папочке было утрачено.
В 60-е годы прошлого века советским пионерам предоставлялось почётное право переписываться со школьниками из стран «социалистического лагеря». Мне, как круглой отличнице, перепал адресок немецкой девочки из крошечного городка в тогдашней ГДР. Городок был такой маленький, что его просто не было в «Атласе мира». Мы обменивались короткими письмами, фотографиями и открытками.
На одной из присланных мне открыток была изображена панорама её городка – просто сказочный вид с пряничными домиками, и величавым собором.
- Ух-ты, я видел этот город, - сказал папа, разглядывая открытку.
- Откуда, ты же не был в Германии?
- В Германии не был, а над Германией очень даже был…
- Папочка, родненький, ну расскажи, ну хоть что-нибудь, - канючила я.
- Ну, слушай, только не болтай лишнего, обещаешь?
- Честное пионерское, буду молчать, как партизанка!
- Был самый конец войны, мы чувствовали, что останемся живы, и небо над Европой уже было практически наше, и самолёты наши были лучше немецких. Крупных боевых операций с участием авиации уже не проводилось, но из штаба армии продолжали поступать отдельные задания по уничтожению военных и промышленных объектов на территории Германии.
В тот солнечный весенний день мы – экипаж из двух человек: я и Миша – получили карту, заправили бомболюки и полетели «добивать фашистскую гадину».
Но, то ли в карту вкралась ошибка, то ли это был чей-то сатанинский умысел, однако под крылом ничего похожего ни на военный, ни на промышленный объект, не наблюдалось.
Наша машина подлетала к сказочно красивому городку, перевязанному лентой речки. Разноцветные «кукольные» домики утопали в цветущих садах. Над всем этим нереальным великолепием возвышался величественный собор с башнями и шпилями.
Я мысленно представил себе, как выглядит сверху мой родной райцентр: кривые, размытые дождями улицы с дощатыми тротуарами, обезглавленная церковь – райсовет, и никогда не высыхающая огромная лужа на центральной площади. Как хорошо,- подумал я, - что никакой Ганс или Фриц этого не увидел, хотя, может быть, и увидел, но бомбить не стал, потому, что нечего тут было бомбить!
- Герка, ты что, заснул там?! Пора освобождаться от груза, - вернул меня к реальности Мишкин голос.
- Погоди чуток, ещё не время, - я выбирал место для бомбометания.
- А вот и лесок жиденький, сюда мы их, мамочек, и сбросим, вали их Михаил!
Тугие клубки дыма от взрывов, ровненько, как по ниточке, поднялись над лесом.
И вдруг, будьте-нате, из леса вылетела лошадь с повозкой, с воза соскочил человек и начал орать на нас и махать кулаками. Честное слово, мы очень обрадовались, что он не погиб, помахали ему крылом, а потом шутили и смеялись весь обратный путь до аэродрома.
Поначалу было боязно, что о нашем «подвиге», кто-нибудь узнает, но никому до этого не было дела, а город –то остался! Так у нас с Михаилом появилась общая тайна, которой мы гордились больше, чем очередными званиями и наградами.
Война вскоре закончилась, и нас передислоцировали в Закавказье.
Началась совсем другая – мирная и развесёлая жизнь. Мы, молодые, красивые, да ещё и лётчики, женились на самых лучших девушках, которых, по объективным причинам, было больше, чем парней. Один за другим рождались дети. В тот день, когда пришло время появиться на свет тебе, дочка, у меня должен был быть испытательный полёт: с завода пришли новые истребители. А твою маму нужно было отвезти в роддом за много километров от нашей базы.
Лучший друг, кровный брат и боевой товарищ Мишка вызвался лететь вместо меня.
- Герман, ты летал вместо меня, когда родился мой сын, - долг платежом красен, вернусь – узнаю, кто у меня появился - крестник или крестница!
И в самый тот момент, когда я услышал твой басовитый плач, где-то далеко, в пустыне упал самолёт… Я остался без друга, жена без мужа, сын без отца...
Ты, дочка, подарила жизнь мне и убила моего друга.. А мы с ним когда-то подарили жизнь маме твоей златокудрой немецкой подружки..
Так что, милая, не подведи, вырасти достойным человеком, и сейчас же перестань реветь!
А я ревела от обиды, что жители этого городка никогда не узнают о двух простых русских парнях, которые могли бы запросто уничтожить их красивый мир, но не стали этого делать…
Позже, как я ни старалась, отец больше ничего мне не рассказывал о войне.
Однажды, когда мы смотрели воздушный праздник, и восхищались десантниками, папа не побоялся сказать, что каждый прыжок с парашютом вызывал в нём смертельный ужас.
А когда, во время воздушного боя, он удачно катапультировался, то был безмерно счастлив.
Я часто думаю, сколько же нужно было сил и мужества этому, сугубо мирному человеку, чтобы быть верным присяге и честно выполнять свой самый главный долг- оставаться Человеком.
У отца был любимый фильм «Хроника пикирующего бомбардировщика», раскритикованный в те годы за излишнюю романтику, но папа говорил, что на фронте именно так всё и было, что фильм – очень честный и чистый, и молодые лётчики – живые, со всеми своими положительными и отрицательными чертами. - Мы тоже были такими: радовались каждому новому дню, хоронили друзей, жестоко дрались в воздухе с противником и с упоением рисовали на фюзеляжах звёздочки.
И экипаж у нас тоже состоял из гуманитариев: я – несостоявшийся педагог, а Михаил до войны был художником-оформителем.
Каким бы суровым не было военное время, как бы не надрывались голоса: Убей его! Отомсти за наше горе! Сотри их с лица земли! - находились настоящие герои, которые не могли разрушить красоту, не ими созданную, не желали истреблять мирное население уже практически завоёванной страны.
Папа был убеждён, что у любого человека всегда, в любой ситуации есть выбор между добром и злом. Он и в послевоенное время не сделал себе карьеры, потому что всегда делал выбор между прямотой и лестью, между верностью и предательством, между патриотизмом и национализмом.
Долгое время мы жили в Закавказье и дружили семьями и с азербайджанцами, и с армянами, и с грузинами, и с евреями и далее по списку, которому нет конца.
Плохо говорящие по-русски солдатики разных национальностей приходили к нам не для того, чтобы делать ремонт, как к соседу - генералу, а попить чайку и поиграть в шахматы.
Призвание его – Учитель – было от бога, а военная профессия – испытание на прочность.
Папа с грустью говорил, что это была, наверное, последняя война, когда у пилота был выбор: остаться человеком или стать частью бездушной машины. В следующей, не дай бог, войне судьбу планеты будет решать хозяин чемоданчика с кнопочкой.
Дай ему, Бог, сделать свой единственный правильный выбор!
Мой отец ушёл из жизни почти двадцать лет назад, но не проходит и дня, что бы я не обратилась к нему со словами любви и благодарности за те жизненные уроки, которые он мне преподал. А в нелёгких ситуациях, когда нужно сделать выбор, я обращаюсь к нему за советом и, клянусь, всегда получаю ответ, надо только постараться слушать и слышать.
Дорогие мои ровесники, послевоенные дети! Оторвитесь от бесконечных сериалов, и дачной каторги, - вспомните и напишите о своих родителях! Абсолютно убеждена,- это самое важное дело, которое необходимо сделать для своих и чужих внуков и правнуков.