Вишневые кирпичные стены, покрытые благородным налетом копоти. Истинную красоту, как мы знаем, время не калечит. Оно, скорее, наоборот – подчеркивает ее величие. Оно – экзаменатор, которому всякое произведение искусства сдает экзамен на свою подлинность.
Обвалится барочная лепнина, треснут арки модерна, обвалятся наземь капители ионических и коринфских колонн классицизма. И лишь для немногих творений архитектуры время – не терминатор, но – созидатель, соавтор зодчего. Это можно сказать всего про три архитектурных стиля – русский, готику и романский. Причем, построенные в 19 веке здания этих стилей, получивших уже приставку «нео», и обработанные прожитым веком, выглядят ничуть не хуже своих средневековых предшественников.
Вишнево-красный кирпич, чудесное изобретение средневековых мастеров. Своим цветом он означает кровь Христа. Пожалуй, нет материала, который старел бы так же красиво, облагораживался от прикосновения руки времени! Природные белые камни с годами крошатся и сереют, современная оранжевая кирпичная кладка трещит по всем швам.
Налет копоти… В нем – частички дыма всех прожитых эпох. И на стене московской церкви времен Ивана Грозного крупица сажи от пожара Москвы 1812 года может лежать рядом с черной пылинкой из трубки Сталина. Но внешне обе угольные пылинки будут одинаковы и потому – неузнаваемы! Их индивидуальность в многовековой копоти навсегда потеряна…
Одно из таких зданий сохранилось в центре Москвы, в Новой Слободе. Собор Николы-под-вязами. Изнутри ее кладка пропиталась четырехсотлетним ладаном. Намоленное веками пространство очищает мысли пребывающих в нем людей и сейчас, хоть приходят в него они уже давно не для молитвы. Они делают в нем иную работу, которая, как знать, может быть угодна Мировому Началу ничуть не меньше, чем молитвы…
Киностудия «Союзмультфильм». Центр русских цветных сновидений. Одно из сердец коллективной души русского народа.
Стену церкви 16 века не отличить от стены крепости. Символически это, конечно, означает крепость духа, возвысившегося над бренностью окружающего пространства. Но кроме того в былые времена храмы предназначались еще и для другой службы. Их крепкие стены могли дать убежище жителям и уцелевшим воинам, когда враг прорвал все преграды и вломился в город. Многие храмы имели даже подземные склады продовольствия и ходы, по которым можно было добраться до водного источника или отправить гонца за подмогой.
Эх, старая, добрая средневековая осада! Как ты прекрасна, благородна и изящна в сравнении с осадой постмодерна! Когда благородные воины карабкались по стенам навстречу мечам защитников крепости, и требовалось собрать на направлении штурма больше людей, чем у противника было мечей. Первый поднявшийся на стену воин получал высший почет, слава о нем летела на родину.
Ну а если штурм не удавался, то начиналась длительная осада. Подкопы и пресечение подкопов неприятеля, борьба за источники воды. Но главное – смелые вылазки и бои у крепостных ворот. И здесь было где показать молодецкую удаль!
Осада эпохи постмодерна не страшна. Она – тосклива, она гадка и даже отвратительна. Сейчас на стенах Николы не появилось ни одной трещины или царапины, да и внутри все осталось на своих местах. Ничего не упало и даже не сдвинулось с места. Просто где-то внутри электронных банковских мозгов исчезли какие-то цифры, и это было отпечатано на бумаге.
Если сказать коротко, то на продолжение работы киностудии не было денег. Тот, кому было положено решать этот вопрос – как-то его решал. То есть куда-то ездил, с кем-то договаривался. Но для художника на этом фронте работы нет, ибо способность мыслить образами тут не поможет, а скорее – помешает. Потому художник Юрий Бутырин мог лишь время от времени интересоваться о решении этого вопроса у директора и получать в ответ поднятия его плеч.
Юрия Бутырина на киностудии все уважали. Ведь он был учеником самого основателя студии, Ивана Иванова-Вано. Которого почему-то никто не назвал «русским Диснеем». Очевидно из-за того, что самого Диснея скорее можно было прозвать «американским Ивановым-Вано». Ученик, возможно, превзошел бы своего учителя, если бы… Если бы голос времени не рявкнул зловещее слово «девяностые».
Но даже девяностые все же отличались кое в чем от нашего времени в лучшую сторону. Ибо оставались еще на свете люди, понимающие свою жизнь, как задачу, которую во что бы то ни стало требуется решить. И потому готовые трудиться во имя ее решения не взирая на все, что встретится на пути и загородит дорогу.
Увы, теперь сочетание слов «работать за идею» приобрело издевательский смысл, означающий труд на благо нанимателя за минимальное вознаграждение. Прежде толкование этих слов было иным. Идея труда в самом деле могла видеться много более важной, чем шуршащее вознаграждение. Достижение конечной цели напрямую зависело от ее значения, и потому более высокие цели очень часто достигались легче, чем цели низкие…
Юрий Бутырин взял лист бумаги и нарисовал на нем человечка в широкополой шляпе, знакомого всему нашему поколению. Когда-то он прожил детство вместе с нами. Правда, его образ всячески затаскивали штатные художники детских садов и детских поликлиник, беспощадно рисуя его на каждой стенке. Чем, конечно, любви к этим учреждениям у детей не прибавляли. Новому поколению, которому уже про Незнайку, наверное, не читали, этот персонаж будет всегда казаться принадлежностью детских учреждений, в которые они ходят подневольно. С ним память свяжет детсадовские обиды, болезни, уколы… Бедный, бедный Незнайка!
Удивительно, но про этот любимый персонаж прошлых лет так и не было снято ни одного настоящего мультфильма! Только несколько короткометражек, да кукольный фильм, который, говоря по совести – откровенная халтура. Отчего же так вышло?! Художник задумался.
Бутырин читал книжки про героя в широкой шляпе еще тогда, когда они только-только впервые выходили из типографии. Самое первое издание. Ибо художнику-мультипликатору и режиссеру сам Бог велел первым знакомиться со всеми детскими книжками, которые выходят в стране. В этом его драгоценная привилегия перед всеми прочими читателями!
И, признаться, Незнайка сразу зацепил его, задел какие-то внутренние струны души. Бутырин почувствовал героя книжки внутри самого себя. И не только себя. Такая бодрая, залихватски-веселая, одновременно – добрая, очень дружелюбная, смелая, хоть и немного хвастливая сущность, частица души. Но, вместе с тем – необыкновенно доверчивая, склонная с ходу принимать всех за своих и за друзей. Эх, эта доверчивость! Людей с таким качеством ныне никто не уважает, их зовут обидным словом «лох», произошедшим, очевидно, от названия низкорослого степного дерева – лох серебристый.
Хотя таких людей, конечно, презирают как раз за то, что презирающие болезненно чувствуют в самих себе. И с неистовой яростью давят в своем нутре, а заодно – и во всех окружающих, уничтожая и своего и общерусского Незнайку. Если задуматься, то разве только ради денежных знаков Мавроди выстраивал свою знаменитую пирамиду «МММ»?! Ради тех денег, смысл которых мгновенно растворялся в потоке непрерывной инфляции и разбрасывался взрывами дефолтов?! Будучи готовым отправиться из-за них в страшную российскую тюрьму девяностых, из которой даже в самом лучшем случае все выходили – туберкулезниками?!
Конечно, нет! Он убивал Незнайку с использованием самого мощного оружия, которое было создано против него. «МММ» для Незнайки сделалось водородной бомбой, одним ударом уничтожившей несколько миллионов Незнаек в миллионах людских душ. Но, прежде всего, конечно, Мавроди хотел убить его в самом себе.
Впрочем, если качества Незнайки есть в каждом русском человеке, то стремление к его гибели не есть ли и стремление к убийству русского начала в самом себе?! Но тогда можно ли его убить насмерть, истребить то, что создавалось тысячелетиями?! Или борьба против него приведет к непрерывной драке, которая продлится всю жизнь и будет завещана потомкам? И так мы получим народ, люто ненавидящий самого себя, и потому обреченный на вымирание! Уже ведь не редкость встретить русского человека, проклинающего русский народ вместе с самим собой, как с его частью…
«Да, только теперь я, кажется, понял Незнайку! Теперь, в эти лихие годы!» - удивился сам себе Юрий и написал под своей картинкой слово «Незнайка». Но если он – Незнайка, то чего же он не знал?!
Он не знал большого пространства, ни земного, ни, тем более – мирового. Ведь коротышки все – такие маленькие! Потому он и рвался его познавать. Отрицательная частица его имени означает, конечно, именно эту жажду! Он оказался первым и в далеких от его родины земных городах, и даже – внутри Луны. И потом не говорил о своем подвиге первопроходца. А его хвастовство было неизмеримо мельче, и его предназначением было скорее сокрытие истинных подвигов, чем их подчеркивание.
«Наверное, казак на лихом коне, несущийся в нехоженые сибирские дебри, тоже был таким же Незнайкой!» - неожиданно догадался дед Юра, и перед его глазами на секунду вырос образ казака – Незнайки. «Занятно, но сейчас фильм снимаем все-таки по книге Носова», - оборвал он себя.
«А ведь и первый русский воздухоплаватель, первый летчик, первый полярник, да даже и сам Гагарин – все Незнайки!» - закончил он мысль.
В книге есть еще Знайка, который по имени как будто – антипод Незнайки. Ибо все знает?! Так ли это?
Конечно – нет! Ибо Знайке дан чистый разум, наполненный специальными знаниями. А Незнайка он – жаждущая душа. Незнание души много важнее, чем знание разума, ибо своей жаждой познания она и заставляет разум трудиться, заставляет искать. Без нее разум успокоится, а потом просто заснет вечным сном на своих увядших и засохших лаврах. Потому Незнайка и Знайка всегда идут один впереди другого, причем первый ведет, а второй обдумывает путь и средства для него. Чтоб добраться до соседнего города – воздушный шар, чтоб добраться до Луны – ракету.
Но двинется вперед Открыватель, Незнайка! Единственный из коротышек, у кого нет никакого ремесла. Не доктор и не музыкант, не художник и не механик, кто же он тогда? Да он же – воин! Но воин мира, где нет врагов и нет войн, потому его роль обретает несколько иное, быть может – самое истинное и высшее значение. Воин – Открыватель Пространства! Или мы никогда в нашей истории не встречали таких воинов, которые ничего не разрушают и никого не убивают, но – открывают?! Казак Семен Дежнев, адмирал Лазарев…
Но Незнайка еще не знал и зла. Не было его в мире коротышек. А на Луне оно быстро исчезло, стоило лишь коротышкам там появиться. Да, мир коротышек – суть Идеальный мир, о котором впервые сказал греческий мудрец Платон! В нашем мире только с большим трудом можно увидеть его отблески, ведь мы обитаем среди кромешной тьме, жадно глотающей свет истины. То, что тьма не проглотит – она исказит, изуродует.
Да, в те далекие 60-е находились словолюбцы, утверждавшие, будто страна коротышек – это Советский Союз в его счастливом будущем. Будущее планировалось к 1980-му году. Расписано оно было по пунктикам на половину листа формата А-4. Бесплатная еда, бесплатный проезд, бесплатная одежда… Боже, как все это ничтожно в сравнении с миром Чистой Любви, со Страной Коротышек!
Но ведь люди, в отличии от Незнайки зло как раз – знают. Одно поколение отравилось злом двух войн и революции, другое – злом самой большой за всю историю войны, и потому все мысли людей оказались придавлены злом, как неподъемным камнем.
Родилось потом то самое поколение, для которого Носов и придумал Незнайку. Да, оно было окутано коконом больших надежд. Но… Его матери, занятые вместе с мужьями восстановлением страны, передоверили воспитание детей детским садам. Новое поколение воспитывали казенные тети, тоже пережившие войну, и потому – злые. Детские сады, а тем более – дома не могли дать своим воспитанникам главное – любовь. Не могли они передать им и наследие предков. Рассказать им о русском видении мира через сказки и былины, песни и орнамент. И сделать это с любовью, а не с казенным равнодушием!
К тому же в детских учреждениях вообще не поощрялось много говорить про русский народ и его прошлое. Ибо на самом верху власти утвердилось появление нового народа – советского, то есть набора из людей разных наций вместе с обрывками их культур, а-ля народ американский. И русский народ принял это, ведь подобно Незнайке он всегда радовался возможности принять чужих за своих. Как на Луне!
И если для счастья чужого надо отказаться от счастья своего – русский человек сразу и с удовольствием это сделает. Ибо желание это исходит все от того же русского Незнайки! В итоге русские позабыли самих себя, а народы, которых призывали к тому же – отлично помнили. Без опоры не устоит ни один дом, и грандиозная страна без главного своего столба, русского народа, мгновенно рухнула, задавив обломками и все остальные свои народы. Нового народа – фундамента найтись не могло, ибо эта роль требует прежде всего жертвенности, к которой не оказался способен ни один народ, кроме русского. Чтоб стоять во главе империи, надо уметь жертвовать многим. И даже вообще – всем.
Стирание русского образа не принесло радости никому, ни русским, ни нерусским. И, конечно, не породило никакого «нового человека», ибо не может новое рождаться из уничтожения многовекового наследия предков!
Почему Незнайка не вошел в мир русской киногрезы прежде? Но так же можно спросить, и почему книга о нем не была написана раньше, веке в девятнадцатом? Можно предположить, что когда-то Незнайка и так жил в каждом русском человеке, и такой персонаж был не нужен, ибо каждый русский человек и так был – Незнайкой. И только его вытеснение из народной души вызвало необходимость сперва описать Незнайку пером, а потом отправить его в мир типографской краски, втиснуть в черные буквы на белых страницах. Эти буквы звали в людях те образы, которые еще оставались им памятны и родны.
Но война с Незнайкой продолжилась, и печатные буквы помертвели, перестали вызывать живого, увлеченного Незнайку. Потому теперь необходимо снова облегчить людям душевный труд, превратив Незнайку в живую картинку. Так этот образ снова войдет в людей, быть может, оживляя в них что-то давным-давно забытое. И мультфильм этот сделается молитвой Конца Времен…
Кто же все-таки мог быть первым на свете Незнайкой? Конечно, в большинстве людей Незнайка жил и до Носова, но все-таки человечка в широкой шляпе и с таким именем придумал – Николай Носов! Откуда же он взял его, с кого списал? Наверное, списать столь памятный образ он мог только лишь с самого себя. Значит, он и был первым истинным Незнайкой!
На стол режиссера легла пухлая пачка бумажных листов, покрытых печатными буквами – биография Носова. Бутырин понял, что, не изучив ее – фильм не снять. Он погрузился в чтение.
- Буду поступать в политехнический, - сказал Коля родителям. Те только кивнули головой. Им ли спорить с сыном, ведь он все равно поступит по-своему.
Отец лишь с грустью посмотрел на стену, прижавшись к которой висела давным-давно умолкшая скрипка.
Он вспомнил, с какой радостью когда-то Коля принял инструмент в свои руки, водил ладонью по его изящным изгибам. «Сынок, музыка… Музыка – хорошее дело!» - только и смог сказать отец, роняя слезу. Ожившая мечта, вобравшее все несбывшееся в жизни Михаила, теперь перешло в сына. Он – будущий артист!
Михаил считал себя артистом, так он представлялся всем знакомым и незнакомым. Случалось – выступал. Играл в спектаклях и пел. Но спектакли и концерты в 20-е годы были редки, не до веселья было народу, убитому скорбью бесконечных войн. Потому ему заодно приходилось трудиться слесарем в паровозном депо. Лязг железа глушили в сердце артиста тончайшие музыкальные звуки, что вызывало в нем сильную досаду. Так прошли лучшие годы его жизни, и к своему четвертому десятку лет Носов - старший понял, что артистом с большой буквы «А» ему уже никогда не стать. Силен был его талант или слаб – уже не важно ни для него самого, ни для мира. Времена, через которые протекла его жизнь, продиктовали ей свой железный лязг, но переменить их на другие, добрые к искусству, никому не под силу. Осталось лишь надеяться на сына. Ведь когда он вырастет, то всеобщая скорбь, несомненно, пройдет. Придет другое поколение, которое вновь устремится к красоте и искусству!
Все свободное время Коля заполнял сочетанием звуков, вылетавших из-под его смычка. Спустя месяц занятий он даже сочинил простенькую мелодию, которая через много лет сделается известной каждому малышу. «В траве сидел кузнечик, совсем как огуречик…»
Стишки тут же сложились сами собой. Будто музыка их к себе притянула. Коля даже подивился одновременному раскрытию в себе двух способностей, которые он никогда прежде не находил – и композитора и поэта. Значит, они в нем есть, а если есть, должны же были когда-нибудь раскрыться!
Потом он снова прочитал свой стишок. «Но вот пришла лягушка, прожорливое брюшко, и съела кузнеца!» Сам себе удивился. Причем тут кузнец? Речь же шла о насекомом, кузнечике, а кузнец – человек, обладатель таинственного, по мнению наших предков даже колдовского, ремесла… Если здесь заменить слово «кузнец» на «кузнечик», то выйдет нескладно! Но если оставить так, то смысл будет зловещим. Сразу представляется зеленое пупырчатое существо, проглатывающее человека с молотом! Но наивность мелодии этот ужас прячет, закрашивает…
Коля несколько раз все-таки пытался переправить текст, заменить слово «кузнец» каким-то другим. Но нет, выходит плохо, более кузнеца ничего к этому месту стиха не подходит. Верно говорят, что из песни слово не выкинешь!
Скрипка была хорошая, ее звук был чистейшим. Сделал ее, конечно, не Страдивари и не Гварнери, а никому не известный киевский мастер. Но, может, он ничуть не уступал им, а что его имя стерла беспощадная лапа истории, в том его вины не было. Просто творил он свои певучие детища не там и не в то время, где и когда через их звук можно навсегда войти в людскую память. Скрипка могла бы излить свою душу тысячами гениальных произведений, но суждено ей было произнести лишь «Кузнечика», и навсегда умолкнуть.
- Что же ты на скрипке играть не учишься? – спросил отец, взглянув на заснувшую скрипку.
- Я понял, что чтоб стать музыкантом надо очень много времени. А его у меня нет, - ответил сын, листая какую-то техническую книжку.
Отец тяжело вздохнул. Звон железа убил музыку и в его сыне. Но избавить его уши и сердце от металлической тяжести он не мог. А сын тут же принялся рассуждать о технике:
- Я знаю, почему ты не любишь машины. Их многие не любят. Из-за того, что техника пока еще очень молода, в ней нет совершенства, и потому она – зла. Она портит людям жизнь, приковывая их к себе. Но отказаться от нее, вернуться к лошадке, сохе и телеге мы тоже уже не можем. Остается только одна надежда – что техника, когда вырастет и сделается совершеннее, то подобреет, будет у людей уже не отнимать, но – дарить им. Но для этого много-много людей должны вложить в нее тепло своих мыслей и жар фантазии. Я и хочу стать одним из таких людей!
Эх, как мечтал отец видеть перед сыном партитуру с нотами, а не страницы с какими-то головоломными формулами, в сторону которых ему было страшно даже смотреть! Но сын уже рассуждал о том, как потеснить на чердаке котов и сушившееся белье, превратив его часть в маленький храм техники, в лабораторию.
- Хорошо, мама свое белье перевесит и поговорит с соседками, чтоб и они перевесили. Разве для науки кто что пожалеет?! – ответил родитель.
На чердаке вскоре стали появляться какие-то физические приборы, катушки с проволокой, электротехнические инструменты и книги. Много книг. И много каких-то чертежей, понятных лишь Коле да его друзьям. Бог знает, колыбелью какого технического открытия сделается этот скромный киевский чердак!
Родители уже давно видели Колю редко, а теперь и вовсе перестали его видеть. Вскоре он действительно поступил в Политехнический Институт, и большую часть суток делил между ним, работой и лабораторией на чердаке. В квартиру он приходил сонный, и сил у него хватало лишь на дорогу от входной двери до кровати, куда он ложился, чаще всего, даже не раздеваясь. «Хоть бы борща поел, а то одни бутерброды всухомятку жует! Так и желудок испортить недолго!» - причитала мать. А отец гладил рукой молчащую скрипку, снимая с нее нарастающий за день слой пыли. Память о несбывшейся мечте…
Наверху в самом деле шла работа. Временами отец заглядывал туда через щель плохо пригнанной чердачной двери. И видел похожих на средневековых алхимиков Колю и его друзей. Под их руками что-то шипело, мерцало, искрило. В лаборатории появились химические реактивы, и родители побаивались взрыва. Ибо людям, незнакомым с химией, прежде всего, видится самый плачевный из плодов этой науки – возможный взрыв…
Через пару месяцев на чердаке, как царь на троне, восседала большая сложная машина, понятная лишь своим создателям. Из того, что она делает, Михаил знал только, что она пережигает в доме пробки.
Пробки тех времен – могучие, фарфоровые, и, конечно – одноразовые. Как перегорели – надо идти в магазин за новыми. Чтоб было уважение к электричеству, чтоб люди преклонялись перед его зловещей таинственностью и серьезностью. Потому перед началом своих опытов Коля предусмотрительно покупал пару пробок и к радости соседей быстро ликвидировал неприятные для них последствия своей научной работы.
К перегоранию пробок все столь привыкли, что когда однажды пробки не перегорели, отец очень удивился и почувствовал нарушение привычного порядка жизни. Что означало – непорядок. Чтоб узнать в чем дело, он отправился на чердак. И застыл возле его приоткрытой двери, не решаясь войти внутрь.
А там собрались все единомышленники Николая, парни и девчонки, на лицах которых застыло выражение романтики, столь привычное в те годы и столь же необычное теперь. Николай говорил речь.
- Я все-таки не сомневаюсь в присутствии связи между электромагнитной силой и силой гравитационной, между фотонами и гравитонами. Что нам так и не удалось ее обнаружить, говорит о том, что наша установка слишком слаба, ей не поднять и пшеничное зернышко, которое принесла Наташа. Быть может, для ее работы не хватит мощности и всех электростанций Киева, и нам остается только ждать, когда будут построены очень мощные электростанции, - говорил он.
- Но зернышко – не самая мелкая частица. Мы и мучные пылинки под микроскопом смотрели, они тоже летать не хотят, - возразил парень в несуразно больших очках, сидящих на его тонкой переносице.
- Есть частицы еще мельче. Атомы и то, что мельче атомов, протоны и нейтроны. Может, на них наш прибор и действует. Но увидеть их современная техника не позволяет. Опять же, придется ждать появления приборов, через которые можно будет их разглядеть, - добавил другой приятель Николая.
- Но позвольте, мы создаем машину, чтоб ракеты в космос поднимать, - воскликнула коротко подстриженная по моде тех лет девушка, - А тут для зернышка всех электростанций Киева не хватит! Кому такая машина нужна?!
- Мы пока лишь начинаем эту работу. Пройдут годы, и ученые откроют много нового. Может, и мы будем в числе тех ученых. И тогда наш аппарат невесомости станет маленьким, но таким сильным, что огромные корабли в небеса поднимет! Да, победить гравитацию непросто, и в ее силе есть смысл. Не будь ее, мы бы не только не смогли нормально передвигаться по земле, но нам бы даже было нечем дышать. Ведь земную атмосферу вместе с кислородом удерживает именно сила нашего земного притяжения. В этих условиях росло все живое, рос и человек. Но теперь человек дорос до того, что ему необходимо подняться к звездам, и тут сила притяжения стала помехой. По расчету Циолковского чтоб ее преодолеть надо столько топлива, что если представить ракету как куриное яйцо, то вся ее полезная нагрузка будет соответствовать лишь скорлупе. Остальное – топливо. Много ли так увезешь и далеко ли улетишь?! – разошелся Николай, - Потому над машиной невесомости работать необходимо! Только надо немного подождать, пока открытия в других областях техники подоспеют. А это будет очень скоро. Ведь вы видите, как быстро развивается техника, каждый день только и слышно о новых открытиях да изобретениях! И работу забрасывать нельзя. Признаемся, что мы просто очень сильно опередили свое время, поставив себе такую задачу!
- Что же, так оно и есть, - пожимали все плечами, - Опередили. Дали фору, как говорят в спорте. Теперь будем ждать…
Николай листал толстые журналы в институтской библиотеке. И все больше понимал, насколько люди еще далеки от знания силы притяжения. Фактов – почти нет, одни лишь фантазии ученых о чудесной частице-гравитоне, которая, исходя из ее свойств, должна иметь (о, ужас!) – отрицательную массу. Пространство для открытий тут – безбрежно, но прежде, чем их сделать, требуется создать необходимые инструменты. Мощные ускорители заряженных частиц, космические лаборатории, работающие там, где нет внешних источников гравитации – в естественной, первозданной невесомости. А рождение этих чудес в свою очередь тоже потребует множества открытий и такого же множества новых технологий. Одним словом, изучение гравитации – это целина, которой не касался научный плуг. Когда-нибудь она будет обработана и даст обильный урожай новых знаний и новых научных имен. И тогда, быть может – лет через сотню, кто-нибудь из потомков покажет миру аппарат невесомости…
К сегодняшнему дню наука установила, что электромагнитные и гравитационные силы вправду связаны друг с другом. Только не в наших четырех измерениях, а в абсолютном, 11 – мерном пространстве. Но вопрос, как попасть в эти таинственные, ускользающие от наших органов чувств и даже от нашего воображения семь измерений – остается открытым…
Николай мог бы «застолбить» за собой небольшой участок безбрежного научного поля, дать ответ на один из бесчисленных вопросов, связанных с гравитацией. Который пришелся бы по зубам для современной ему техники. Этого бы вполне хватило, чтоб стать ученым профессором, и даже знаменитостью. Шагнуть на ступеньку лестницы, ведущей к полному пониманию обыденного и вместе с тем таинственного явления, силы притяжения.
Но вместо этого Коля стал представлять себе мир, где аппарат невесомости уже существует. Самый тяжелый труд превращен в детскую игру, с прежде неподъемными грузами можно обращаться как с жонглерскими шарами. Появляется много удивительных материалов, фантастически легких и фантастически прочных, к примеру – сплав тяжелого и крепкого вольфрама с легким, но слабым алюминием. Сказочные материалы тут же дадут людям и сказочные возможности. Даже в старинных ремеслах, вроде хлебопекарного, и то невесомость произведет свою революцию. Тесто будет подходить быстрее, и, возможно, сделается пышнее и вкуснее. А сельскохозяйственные растения вырастут до небывалых размеров, что облегчит суровый крестьянский труд. Одним словом, невесомость войдет во все области жизни, и разом сделает ее – лучше.
Перевернет невесомость и военное дело. Ведь столько умов раздумывало над оружием, способным покончить с самим явлением вой ны, но в итоге, на радость жестокого военного бога, порождало лишь более мощное, чудовищное вооружение! Многие догадывались, что «оружие мира» должно иметь совсем иной принцип, чем привычное оружие войны. В него должны быть заложены идеи, лежащие в основе христианского учения, или в философии японской борьбы айкидо, озвученные Львом Толстым, как непротивление злу – насилием. Но вот техническое воплощение этой великой идеи никому отыскать пока так и не удалось, на каждую бомбу противника все стараются изготовить более мощную бомбу, а на каждый снаряд – снаряд по толще и увесистее. Но ведь аппарат невесомости – это и есть то самое оружие! Как только он появится на поле боя, тут же выпущенные снаряды и сброшенные бомбы безвредно повиснут в воздухе, и, никого не убив, плавно спустятся на землю! Зато выстрелившие пушки и танки со снарядной скоростью отнесет прочь вместе с пушкарями и танкистами. Такая война, само собой, долго не продлиться, невесомость лишит нападающего победы и сделает так, что он побьет самого себя!
Но главное, конечно, что антигравитация поможет человеку вырваться из земной колыбели и устремиться к звездам. И, уладив с помощью прибора невесомости земные дела, люди реализуют свое космическое предназначение.
На чердаке белье отвоевало свою вотчину. Стираные простыни и кальсоны повисли на проводах уснувшего аппарата невесомости, оплели его обесточенные лампочки и реле. А ниже этажом, под спящей скрипкой, его автор скрипел пером, создавая роман о том мире, где искусственная невесомость – уже есть. А владеют тем миром вечные дети, никогда не видевшие зла. Носов снова менял свой путь и собирался поступать в Художественный институт. Чтоб творить нигде не существовавшие миры прямо здесь и сейчас.
Пройдет целых двадцать лет, прежде чем буквы, выплывшие из-под пера Носова, обратятся в увесистые книжные тома. Энтузиазм индустриализации, смешанный с болью и обидой, кровавые поля войны, натруженные бабьи плечи послевоенного восстановления – все вместят в себя эти два десятка годов. А когда они пройдут, то покажется, что все злоключения, какие могли случиться – уже случились. И теперь русское пространство с его людьми готово к принятию в себя мира Незнайки и его друзей…
Испещренное звездной россыпью степное небо пронзила огненная молния. Направив к земле исполинский огненный хвост, по космической дороге рванулась первая ракета. Громоздкая, с брюхом, под завязку наполненным керосином и жидким кислородом. Что поделать, прибор невесомости так и не появился, и многие тонны ракеты несут крошечный, размером с туристическую палатку, аппарат. Места там хватит всего лишь на одного человека, и даже за сто лет в космосе побывает лишь ничтожная доля от всех желающих. Что же, необходима работа умов. Совершенствование конструкции ракеты, совершенствование топлива…
А в Москве стучали офсетные машины типографии. На конце типографского конвейера в стопку складывались пахнущие краской тома новой книжки «Незнайка на Луне». Последней в трилогии про Незнайку.