(по реальным событиям, происшедшим зимой 1942 года в Севском районе Брянской области)
- Братцы, не торопитесь рушить здание, - обратился Чиков, проезжая на лошадке мимо мужиков, ломающим кровлю колхозной конторы.
- Вот выбросим из страны фашистов, контора как воздух пригодится хозяйству, люди еще спасибо скажут.
Лошадка, резво перебирая копытами, уносила ездока к лесу. После длительного молчания сидящий на коньке здания мужик, ловко и усердно орудующий топором, обратился к стоящему внизу упитанному, уже немолодому здоровяку:
- Слушай, Макар, а кто это проехал?
Макар смачно сплюнул и выругался матом:
- Это же Чиков - бывший первый секретарь райкома партии. Слышал я от соседки Нюрки, - командир партизанского отряда, в Хинельском лесу они засели. Наверное, туда и держит путь!
- Да ты что, - проревел сидящий наверху. - Бери немедленно Митроху, на коней и за ним, далеко не уехал. Забыл, что ли, новые власти объявили за поимку хорошее вознаграждение! - торжественно произнес сидящий наверху.
Тогда Макар быстро окрикнул Митрофана, ломающего перегородки внутри, чтобы тот собирался.
– Слышишь, Митроха, сегодня сама удача в руки идет, одного из главных коммуняк можем взять. Немцы нас по полной отблагодарят! - На разборке конторы трудились полицаи, которые добровольно стали помощниками новых хозяев. За плечами у каждого были длительные сроки отсидки в советских тюрьмах за убийства, грабежи, кражи.
Отбросив в сторону гвоздодер и прихватив фуфайку Митроха буквально выкатился из конторы. Быстро оседлав коней и прихватив стволы, Макар с Митроха пустили лошадей вскачь.
…Сани быстро скользили по промерзшей, едва укрытой снегом земле. Пассажир любовался прекрасным пейзажем родного края, стройными березами, слегка присыпанными пушистым снегом, стаями птиц, промышляющими добычей пиши на проезжей части дороги и по обочинам.
На душе Чикова было спокойно и легко, он только что общался с мамой, сестрами, племянниками. Мама жаловалась на боль в ногах, трудности с заготовкой дров, так как мужики на войне: кто на фронте, кто в лесу, и бабам самим приходилось тянуть мужскую долю. Но все ждали скорейшего возвращения своих, изгнания фашистов и их прихвостней с родной земли. «Как быстро растут племянники, - размышлял Чиков. - Та же Наташка совсем уже взрослая, вытянулся и Васька-изобретатель сын сестры Евгении, да и другие здорово придали за последнее время»… Но его размышления были прерваны внезапно прозвучавшими выстрелами. По слегка заснеженному полю, наперерез путнику, буквально летели два вооруженных всадника. Сначала Чиков принял их за своих. Подумал, что ребята с отряда, не дождавшись его возвращения, а он планировал вернуться еще вчера, но разговорился с сестрой Женей, да и мать упросила не уезжать в ночь, так и остаться.
Подскочившие всадники быстро спешились, подбежали к едущему и потребовали назвать фамилию.
- Чиков, - спокойно сказал возница, внимательно всматриваясь в лица мужиков, державших его под прицелами стволов. -
Я свой, хлопцы, - добавил он и попытался завести разговор, но лица всадников разили злобой и ненавистью.
Тот, что постарше, а это был Макар, с издевкой и ехидством заметил:
- В комендатуре разберутся, кому ты свой, а кому чужой: подними руки и без дураков, иначе сразу уложу!
Сидящий на санях понял, что он совершил трагическую ошибку, что перед ним полицаи, холуйствующие перед оккупантами. Эти не пощадят никого, даже своих близких, если им прикажут новые хозяева.
Весть о поимке Чикова облетела окрестные села, из уст в уста народ передавал эту информацию, но в родной деревне Светово сельчане долго не решались сказать его матери. Прошло уже несколько дней, как стрясалась эта беда, когда старший брат пойманного, Матвей, через знакомых в комендатуре узнал, что брат пойман, что его страшно пытали и, что, возможно, казнили. Быстро собравшись и прихватив литр первача с закуской, несколько выделанных овчин, бидон меда и пару валенок-самовалок, Матвей решил немедленно ехать на помощь брату; если он еще был жив. Настегивая молодого жеребца в яблоках, он галопом погнал в сторону комендатуры. Смеркалось, валил снег. Сильный порывистый ветер с подвыванием и стоном уносил вдаль снежную кашу, закрывая пространство мрачной завесой, создающей тяжелое унынье. Словно сама природа пыталась выказать путнику свою скорбь!..
Настегивая жеребца, Матвей прокручивал в голове разные варианты возможного освобождения брата. Ему, отсидевшему в советское время десять лет в лагерях за то, что работал урядником в царское время (милиционером по советским меркам) и ныне назначенного старостой деревни, было как никому понятно, что немцы - временщики, что советский народ в своем подавляющем большинстве их не воспринимает, но нужно как-то пережить это страшное время в свои семь десятков лет за плечами. Но как теперь спасти брата?.. Буквально пролетев километры до комендатуры, жеребец, как вкопанный, остановился перед шлагбаумом. Полицейский с повязкой на рукаве и с автоматом наперевес узнал Матвея, старосту одной из деревень. Подняв шлагбаум, он скомандовал:
- Проезжай, привяжи жеребца у колодца.
Забежав в комендатуру, Матвей обратился к дежурному насчет Чикова. Тот, поморщившись и сплюну, лениво вымолвил:
- Все кончено, труп в сарае.
- Как труп?.. - взревел Матвей.
- Обычным образом,- съязвил мордастый полицейский. Иди - смотри!
Сердце старшего брата сжалось от боли, в голове стоял невообразимый шум, земля уходила из-под ног. Матвей присел на скамейку, его тошнило. Отдышавшись, он встал, но ноги были ватные, не слушались, пришлось вновь опуститься на скамейку. В течение получаса он не мог осознать происшедшее. Собравшись с силами, Матвей подошел к сараю, где лежал брат. Мерцающий свет от керосиновой лампы высветил обезображенный труп в углу сарая. Подойдя ближе, он отшатнулся: со спины убиенного была снята кожа, кисти рук валялись в стороне, плоть, отделенная от тела, была разбросана рядом. Здесь пытали не люди, а звери…
По родинке на плече Матвей понял, - это брат!.. Он не выдал расположение партизанского отряда, потому его так мучили. От увиденного Матвея бил озноб, тошнота перехватила дыхание, он завыл от боли, покидая сарай. Рыдая и захлебываясь, Матвей неустанно твердил только одно:
- Бог вам этого не простит!..
Но непроглядная темень, вой ветра и снежные залпы заглушали крики и стоны пожилого человека. И безмерная жестокость катилась еще по оккупированным просторам огромной страны…