Повесть о Михаиле Рубцове

               
                Часть первая

                СТАРШИНА    ОБОЗА


            По дикому полю и в зной, и в морозы
           В степях Кулундинских плетутся обозы.
           От царских поборов- холопского края
           Бегут они в земли Седого Алтая,
           Где воздух свободы, просторы полей
           Живою водой орошает Алей!

По старому Егорьевскому тракту из Самарской губернии, поднимая пыль из-под копыт, полз обоз с переселенцами. Растянувшись на целую версту, обоз, скрипя разбитыми, несмазанными колёсами трёх десятков телег, приближался  к намеченной, долгожданной цели - свободным непаханым землям, что раскинулись по берегам степной реки Алей. Посланные на разведку верховые примчались с радостной вестью, впереди,  верстах в десяти, расположены плодородные земли, с берёзовыми околками, с озерами, старицами,  в которых  бродят  рыбьи косяки, а главное река, хотя  не судоходная, но с чистой питьевой водой. Летний зной, жажда и усталость, вымотавшие обозников, только подстегнули желание поскорей добраться до чистой воды.   
- Подтянись!- крикнул Михаил Рубцов в конец обоза. И властное мужское слово, повторенное десятками голосов, добавило сил уставшим обозникам.
-  Кажись, подъезжаем, Михайло Алексеевич?!- обратился к старшине обоза старый друг Егор Чулков.
- Если верховые ничего не напутали, то подъезжаем,- согласился Рубцов.
- Теперь землица своя будет. Никто не отнимет! И  спину гнуть будет не на кого, всё своё!- радостно заключил Чулков.
- Земелька тутошняя не плохая,- поддержал Михаил Алексеевич и уточнил.- Правда, она вперемешку. Встречаются  небольшие солончаки, где ничего не растёт, но их немного. В основном  землица чёрная, плодородная. Чую, для озимых здесь благодать! Зимы  в этих  краях снежные, дожди  бывают вовремя. А сенокос, сам посмотри: трава по пояс!..
Старые друзья, ещё по Самарской губернии, лёжа на холщовых мешках с нехитрыми пожитками, вывезенными из «губернии», строили планы предстоящей жизни на новом месте. Они не знали, что их  ожидает на новых землях. Но предчувствие и дар ясновидца, которым обладал отставной солдат Рубцов,  говорили о предстоящей борьбе за место под солнцем. «Уж больно лихой народец населяет эти края,-  рассудил старшина обоза.- Сказывают, что каждый второй душегубец и конокрад, бежавшие от царского гнева и барской ласки. Народ всё пришлый, безбожники и христопродавцы населяют Кулундинские степи. Одним словом,  разбойники и ушкуйники!»
Тревожные размышления старшины обоза и старого друга прервал верховой малый, подлетевший на взмыленном коне:
- Дядька Михайло, подъезжаем!- крикнул верховой старшине обоза.- Вон, видишь, невдалеке по левую руку озеро, а по правую лесок небольшой? Как лесок проедем, за ним речка бежит - водичка чистая. Я уже искупался!   
Малый, стегнув коня, помчал вглубь обоза, сообщить радостную весть родителям и дружкам.
- Сорванец растёт у Тятеньки Смердина, настоящий разбойник!- провожая взглядом, проговорил Егор Чулков.- Хороший из него вырастет хлопец, девкам на загляденье!
Проезжая берёзовую рощу, с головной телеги  наконец-то заприметили признаки приближающейся реки. И хотя русла ещё видно не было, опытный глаз старшины обоза обнаружил, что невдалеке виднеются хатки, а противоположный берег, поросший лиственным лесом, заливной.
- Как называется этот хуторок?- вопросил удивлённо Чулков.- Нам же говорили, что от Волчихи до Змеиногорска ни избы, ни колышка, ни единой живой души!? А тут, на тебе, деревушка стоит! Чем они здесь занимаются? Поля не распаханы, не засеяны, скотины не видно?
Его поддержал Рубцов: - Наверно жители промышляют охотой и рыболовством. Или пчёл разводят? Воздух от полевых цветов, смотри какой! Пчёлки, небось, как коровы, и мёд, и молоко дают! - пошутил старшина обоза.
Лошади остановились на краю обрыва. Берег Алея в этом месте был крутой, по нему едва ли можно выбраться из реки. Тёмная вода, завлекая прохладою, разбегаясь кругами- водоворотами, говорила о коварстве степной реки.
Сняв картуз с головы и вытерев пот со лба, Михаил Алексеевич Рубцов слез с телеги, стал на землю и, не надевая головного убора, отвесил земной поклон:
- Ну, здравствуй, земля обетованная!- осенив себя крестным знамением, произнёс он исторические слова. Осмотрев орлиным взором места нового проживания, Михаил Алексеевич подозвал сорванца-наездника: -Ну-ка, малый, принеси мне испить алейской водицы, зачерпни со средины. Да смотри, осторожнее, чую, река эта коварная!
- Я мигом, дядька Михайло!- отозвался малый, которому было лет пятнадцать.- Вон там берег поположе,- он указал рукой чуть выше по течению.- Я на коню сгоняю и перед самой его мордой зачерпну водицы!
Старшина обоза дал команду на длительный привал. Необходимо было тщательно всё осмотреть, исследовать местность, расспросить жителей небольшого хуторка, что за деревня здесь стоит. И стоит ли  обживаться  на этом месте? Или двигать дальше, вверх по течению реки Алей.
 Пока старшина обдумывал предстоящий план действий, верховой сгонял за алейской водичкой, привёз небольшой деревянный бочонок закрытый тугою пробкой.
- Вот, дядька Михайло, здесь и на чай, и на похлёбку хватит,- подавая полный бочонок воды, произнёс отпрыск семейства Смердиных. Довольный тем, что услужил самому Михаилу Рубцову, счастливый отрок стеганул своего коня и как вихрь помчался по степи. Привлекая завистливые взгляды безлошадных ровесников и тайные вздохи подрастающих невест, он, словно слился с умной животиной и,  как сказочный кентавр в лучах заходящего солнца летел по степи! И только маленькие перепёлки, напоминая о суетности бытия, говорили на птичьем языке: «Фить пирю!»- спать пора.  Приближалась пора готовить ужин и отходить ко сну. Закончился длительный многокилометровый переход от замордованной, холопской Самарской губернии до свободной,  обетованной земли, где чернозём можно намазывать на хлеб вместо масла, а воздух напоён такими ароматами, какие бывают на пасхальной службе в губернском храме по приезду архиепископа.
Старшина обоза до захода солнца решил узнать, что за люди проживают в соседней деревушке. Деревушка была небольшая, пять деревянных домиков, да столько же из самана, и несколько землянок примостились на берегу реки. Домики  аккуратные, с небольшими сарайчиками, огороженные плетёными заборами, с обилием домашнего скота. Но ни в один из них он так и не смог попасть. «Собаки брешут, а людей нет! Повымирали или попрятались?»- недоумевал Михаил Рубцов, отмахиваясь от остервенелых собак. Однако острый глаз его заметил за маленькими окнами чуть заметное шевеление. «Видно, опасаясь иметь дело с пришлыми, не хотят носа высовывать!» - сделал заключение старшина обоза,  возвращаясь к своей телеге.
-  Кондратий Шелихов!- позвал старшина одного из обозников.
Тот не замедлил явиться.
- Звал меня, Михайло Алексеевич?- вынырнув из вечернего сумрака, отозвался крепкий мужик.
- Подойди, Кондратий, дело есть.
Усаживаясь поудобнее у костра, Рубцов, предложив место товарищу, поглаживая бороду, выждал время, пока угомонятся обозники, и изложил суть дела.
- Кондратий Иванович, ты помнишь хромую кобылку, которую волки задрали? Она хоть и хромая, но перед смертью одному  серому зверюге рёбра поломала и шкуру попортила! Шкура эта у меня в обозе лежит, в первой телеге.
- Ну и что!?
- А то! Не нравится мне эта деревушка, вот что! Жители от нас, как от басурманов, прячутся. Мы, однако, сделаем так: в конский волос, что от хромой кобылки остался, вплетём шерсть волчьей шкуры. Свяжем верёвку и вокруг нашего лагеря и растянем. Чуешь, чем пахнет?- вопросил Михаил Рубцов.
- Теперь чую!- согласился Кондратий Шелихов.- Скотина через верёвку не пойдёт, а значит, неприятель не налетит неожиданно. Только вот боюсь,  верёвку эту мы и до утра не изготовим, не управимся.
- Ты думал, я на возу ехал и ворон в небе считал!- продолжил Рубцов.- Верёвочку я изготовил заранее, тонкую, в темноте глазом не видно. Надо только кусочки волчьей шерсти в неё вплести, и ограда будет готова. Позови своего сорванца в помощники.
Первая ночь на земле обетованной прошла спокойно, никто переселенцев не потревожил. И даже комары, тучами прилетавшие из алейской забоки, под утро, одурманенные дымом от непотухающих костров, спрятались в траве и кустах.  Восход солнца ничто не омрачало. Огненный шар выбрался из-за горизонта, когда  небесные певуньи уже  распевали хвалебную арию своему Создателю. Солнечный диск нехотя выбрался из-за Склюихинского бугра и, отразившись в чистых водах степной реки, стал пробираться к зениту. Рубцов к этому времени уже давно был на ногах. Он обошёл обозников, прикинул хозяйским глазом, всё ли в порядке. Никаких особых, из рук вон происшествий не произошло, так себе: стонала одна баба, готовясь рожать; где-то сорванец палец топором тяпнул; где-то искра от костра подпалила тулупчик, одним словом, житейские мелочи.
«Где же Кондратий?- забеспокоился Рубцов, отыскивая глазами Шелехова.- Как ночь прошла, спокойно ли? И как его малец со своими дружками караул несли? Хлопцы глазастые, должны всё приметить. Чай, не хлебом с солью нас встретили!»
Размышления старшины обоза прервал невесть откуда вынырнувший Шелехов:
- Что скажу, Михайло Алексеевич!- задыхаясь от быстрой ходьбы, переводя дыхание, молвил старый приятель.-  Мой хлопец ночью в дозоре был!..Так под утро, со стороны вон того лесочка,- он указал рукой на берёзовую рощу,- гости непрошеные явились на лошадях, человек эдак пять или шесть. Подъехали, ёк-макарёк, к твоей ограде, а лошади-то у них и стали как вкопанные! Они их стегать, а они не идут ни в какую! Не идут и всё тут, хоть кол на голове теши!. Матюгались по-нашему, по-русски, полагаю, не калмыки!- выложил информацию Кондратий Иванович.
- Если ругались по-нашему, значит наши: братья славяне? – раздумчиво переспросил Рубцов.
- Да кто их леших знает?- почёсывая макушку, вставил Шелихов.- Ночью все разбойные рожи одинаковы. Но верёвочка твоя, Михайло Алексеевич, помогла. Эти, что приходили ночью, решили, что здесь без колдовства не обошлось! Верёвочку они, конечно, не видели, где ж ты её в темноте разглядишь. Но напугались, это точно, и к бабке ходить не надо! Я так думаю, Алексеевич, обживаться нам нужно на этих землях. А ты какого мнения?
Михаил Рубцов пристально посмотрел на старого друга пронизывающим взглядом. От старшины обоза ничего нельзя было утаить, ни единой мысли, тем более плохой. Он обладал даром ясновидца, прорицателя. Это был мужчина пятидесяти лет, среднего роста, с правильными, спокойными чертами лица, дисциплинированный; он слыл человеком с прекрасным ровным, но вспыльчивым характером. Голос у Рубцова был мягкий, движения спокойные плавные, но его мерцающие зелёные глаза свидетельствовали о том, что обладатель этих глаз способен приходить в бешенство и принимать беспощадные решения. Он не любил распространяться о военной службе царю и Отечеству, но и непосвящённому было видно, что хлебнул он немало на своём веку. Михаил Рубцов не только проявлял храбрость на полях сражений и обладал большой мускульной силой, но, что было гораздо важнее, у него было нравственное мужество, сила духа. Его единственной слабостью была неуёмная любовь к кулачным боям. Будучи обучен грамоте, имея природную смекалку, он, пройдя народные университеты, проявлял мудрость и никогда не порол горячку, принимая решения.
- Обживаться, говоришь?- поглаживая бороду, задумчиво произнёс он.- Давай-ка  денёк, другой здесь поживём и посмотрим, стоит ли здесь обживаться!
Помолчав немного, Рубцов обратился к старому другу:
- Ты вот что сделай, отправь молодёжь на ближние озера порыбачить, а сам с Егором Чулковым поброди с ружьишком по речной забоке, по околкам; в степи погуляйте, проверьте, есть ли какое по местам зверьё и какой народец здесь шастает. Наши женщины пусть посмотрят, какая ягода в здешних местах и какой  может быть медосбор, если надумаем пасеку ставить. Землянки рыть мы всегда успеем. А мы с  Тятенькой Смердиным и Шалашовым сенца подкосим, две-три скирдочки. Посмотрим, достоят ли они до утра?
- Михайло, дык сено не высохнет, а ты его в кучу сгребёшь! Погниёт всё!?- со знанием дела возмутился Шелихов.
На что Рубцов, пряча хитрую улыбку в густой бороде, ответил загадочно:-« Что сгорит, то не сгниёт»!.. Мы  всего один стожок соберём и посмотрим, что с ним дальше будет!
На том и разошлись.
День прошёл в житейской суете, в хлопотах по обозному хозяйству и приготовлению пищи. Вечером мужики-обозники заняли круговую оборону, растянули там где надо верёвочку из конского волоса и волчьей шерсти и поставили засаду у небольшого стожка свежескошенного сена. Михаил Алексеевич на передовом возу, как старый солдат в отставке,  выезжая ещё из Самарской губернии, учредил командный штаб. Принимая донесения от обозников, он со знанием дела управлял  жизнедеятельностью переселенцев. И этой ночью не обошлось без сюрпризов. Как только перевалило за полночь, из соседнего леска явилась неприятельская конная братия, и всё повторилось, как прошлой ночью. Лошади, поравнявшись с невидимой преградой, стали как вкопанные. Хрипя и не повинуясь ездокам, они, словно необъезженные животные, пытались избавиться от наездников. Непрошеные гости  и на этот раз не осуществили своих замыслов. Несолоно хлебавши они убрались восвояси. Но под утро стойбище переселенцев навестил ещё один лазутчик. Шустрый мужичок бесшумно подобрался к свежему стогу сена с намерением его подпалить, но был схвачен обозниками в тот момент, когда разжигал огонь. Дозорные, навешав тумаков злоумышленнику столько, сколько в таких случаях полагается, за уши притащили его к Михаилу Рубцову.
 - Что же ты, сукин сын, намеревался  делать? Красного петуха пустить?- приступил с допросом  старшина обоза.- Сам ты, я вижу, не из знатных, так? Ты чей холоп?
- Мы, ваше благородие, из села Половинкино! Батрачим на кулака Погодаева! - ответил злоумышленник, потирая  рукой фингал под глазом.
- Как звать тебя, и зачем стог поджигал?- спросил Рубцов.
- Федькой Фунтиком меня кличут! Но я стог не поджигал и не думал поджигать. Просто взял небольшую охапку сена и подпалил,- оправдывался мужичок.- Красномордый  Погодаев меня заставил. Не подпалишь, говорит, стожок сена, запорю до смерти. Ну, думаю, подожгу охапку!.. Ночью огонь далеко видать, и дело сделаю, и порки не будет. Тут меня ваши и сцапали...
- Чем же мы не угодили вашему «красномордому Погодаеву»?- допытывался Михаил Алексеевич.
- Да ничем! Зажиточные братья Оловянишниковы и кулак Погодаев ведут борьбу за обладание этими землями. Пришлых эти христопродавцы  изгоняют любым способом, а полицай-исправник им потакает. Так что вы, пока не уедете, хлебнёте с ними горя! Эти душегубцы отсюда многих спровадили, кого восвояси, а кого и на тот свет. Переселенцы и в Омск жаловались, и в Барнаул, да что толку!
- Пороть тебя, Федька Фунтик, мы не станем,- объявил приговор старшина обоза.-  Можешь идти на все четыре стороны. Но если ещё что-нибудь подпалишь, в том огне и сгоришь! Отправишься прямиком в преисподнюю, к чертям на сковородку. Всё понял, Фунтик?
- Всё,- ответил довольный злоумышленник.
- Пошёл с глаз долой,- прогнал его старшина обоза.
И эта ночь прошла без особых тревог. Обозники, умаявшись за время длительного перехода, доверяя своему Моисею-Михаилу Рубцову, спали под открытым небом сном праведников. Под утро задремал и сам старшина обоза.
Ему снилась разбитая дорога, по которой, ломая колёса и утопая в грязи, двигался обоз. Недовольные обозники роптали, намереваясь поднять бунт и вернуться обратно в Самарскую губернию. Ценой невероятных усилий отставной солдат и старшина обоза доводит переселенцев до земли обетованной, роет землянку на берегу степной реки и закладывает поселение. Но дикие алейские степи оказались далеко не безлюдными. Без рода и племени, испокон века здесь тайно проживали  бежавшие каторжники и душегубцы, так звали на Руси бандитов и убийц.  Отставной солдат вступает в смертельную схватку с лихими молодцами, населяющими эти дикие края, и выходит победителем. Благодарные жители нарекают поселение его именем. Старшина обоза и отставной солдат становится патриархом нового города. В  городе, носящем имя его, жилые дома начинают расти как грибы; строятся больницы, школы, фабрики и заводы. Жители этого населённого пункта живут в добром здравии; дети изучают науки, старики не умирают. Как по мановению волшебной палочки небольшой городок превращается в город с населением в полтораста тысяч душ, где из ворот громадных предприятий тысячами выезжают железные машины. Патриарха жители боготворят и почитая основателем города, величая по имени-отчеству, возводят храм в честь Михаила-Архангела. И как это часто случается во снах, Михаил Рубцов, прожив долгую, насыщенную жизнь, умирает в глубокой старости. Но не умирает насовсем, не исчезает бесследно, как это придумали учёные-безбожники. А умирает так, что всё  видит и слышит! Видит, как его хоронят и кладут в гроб. Видит, как  над ним произносят ненужные прощальные речи, льют слёзы, смеются, поминают и пьянствуют… А город, носящий имя его, продолжает жить и развиваться; растёт ввысь, вширь, умножая население и его богатства. Город, окружённый цветущими садами-огородами, процветает, а его жители, служа царю и Отечеству, куют доблесть для будущих поколений.

Хмурое неласковое солнышко, поднимаясь из-за Склюихинского бугра, как напоминание о кулаке Погодаеве с его красной, как горячий самовар рожей, не предвещало доброго дня. Михаил Рубцов с больной головой  пробудился от тяжёлого сна. Тело ныло, как от побоев в схватках с противником, в которых за двадцать пять лет военной службы солдат Рубцов оставался победителем. «Живы будем, не помрём!»- пришла на ум первая после пробуждения мысль старшине обоза. Но извечный вопрос «что делать?» сверлил душу буравчиком.
- «Что же предпринять? Обживаться на этом месте или двигаться дальше вверх по течению реки?- размышлял Михаил Алексеевич.- За обладание здешних мест идёт борьба не на жизнь, а на смерть! Я в глаза не видел братьев Оловянишниковых и кулака Погодаева, а они во вражеской траншее пики точат. Что будет дальше?»
Но житейская мудрость отставного солдата и сон, который, что называется, в руку, нашли выход из положения. Он распорядился пригласить к себе старого друга Егора Чулкова. Тот не замедлил явиться, неся в руках, как драгоценный сосуд, гармошку.
- Что праздновать надумал, Егор?- раздумчиво вопросил Рубцов старого друга.
- Как что? Прибытие на новые земли!- ответил Чулков. - Это же грандиозное событие! Его  полагается отпраздновать, отметить как следует! У меня в бочонке бражка крепкая имеется! Мужикам по кружке достанется.
Чулков расправил гармонь, приложил крепкие руки на кнопочки и рванул по мехам. Первобытная Алейская степь со времён Чингисхана кроме звона оружия ничего подобного не слышала. И даже птицы умолкли, прислушиваясь к простой бесшабашной музыке народного умельца. Егор  Чулков затянул какую-то заунывную песню про каторжника, который бежал с Сахалина, но подоспевшая Клавдия Шалашова переманула его на частушки, и они в два звонких голоса пошли отписывать рулады. И как это часто случается, вылетевшее слово о празднике организовало стихийное застолье с выпивкой и закусками. Молодёжь за время странствий по Кулундинской степи приноровилась  ловить жирных сусликов, которые по вкусу  напоминали заячье мясо, запечённое в русской печи. Многочисленные озёра и старицы кишели рыбой, где в чистых тёплых водах обитал загадочный гальян-маленькая рыбка, которую рыбаки поедали в сыром виде и животы у них не болели. Коварный Алей изобиловал царскими тайменями. Съедобные грибы росли повсюду. В высокой траве из-под ног выскакивали доверчивые степные курочки- перепёлки, а ежевика сама забиралась в рот. Так что на праздничном столе, раскинутом на бархатной травке-муравке, переселенцами был приготовлен царский пир. Гармонь-трёхрядка, переходя из рук в руки, наигрывая плясовые, призывала людей к безудержному веселию, к песням, пляскам и отчаянным играм: нырянию в реку с обрыва, и как всегда на Руси ведётся, к кулачным боям и дракам. Сцепившиеся в дружеской схватке два юнца, Сафрон Смердин и Григорий Шелихов, не успев как следует намять друг другу бока, помирились и, объединив усилия, решили наведаться в соседний хуторок Оловянишниково и там показать удаль молодецкую. Когда праздник был в самом разгаре, со стороны деревушки послышался зычный голос, призывающий на помощь: наших бьют!
Прилетевший клич не оставил в лагере переселенцев ни одного равнодушного. Мужская половина с кольями и топорами, все как один, бросилась на выручку земляков, попавших в беду. Численное превосходство было на стороне переселенцев. Они разобрали ограждающие дома плетёные заборы, и в мгновение ока таинственные жители хуторка, состоящие почему-то из одних женщин, подняли невообразимый вой. Остервенелые собаки были единственными защитниками бабьего населения. Охрипшие от бешеного лая, они,  почуяв приближение разъярённых мужиков с кольями, смешались с голосящим бабьим обществом  в единую воющую стаю. Кто  в этом  голосящем хаосе «бил наших» или только собирался «бить», а кто был жертвой, было не разобрать. Обе враждующие стороны ещё не перемешались в смертельной схватке, лишь представляли собой две клокочущие толпы, готовые выцарапать друг другу глаза. Подоспевший старшина обоза вовремя вступил в переговоры с воинствующими женщинами, которые, словно  таинственные амазонки, были настроены куда более решительно, чем их четвероногие защитники. Битва не состоялась. Рубцов выступил вперёд и как Моисей, покоряющий народы, поднял руку, призывая к вниманию:
- Угомонитесь, бабоньки! Вас никто пальцем не тронет,- голосом, внушающим доверие, произнёс Михаил Алексеевич.- Мы мирные переселенцы, прибыли из Самарской губернии по повелению царя-батюшки, осваивать пустующие земли! На сей счёт у нас имеется мандат, где чётко прописаны  наши права на пустующие земли.
Михаил Рубцов обвёл испытующим взглядом толпу раскрасневшихся от перепалки женщин. В этом человеке чувствовалась такая сила и отвага, что крикуны постепенно смолкли, усмирённые его повелительным жестом и властным взглядом:
- Грамоте кто у вас обучен?- спросил Рубцов, и  взор его остановился на грудастой красивой женщине, по виду занимающей лидирующее положение в кругу «амазонок».
Женщины молчали.
- Ну что, бабоньки,  мужиков у вас нет, читать вы  не умеете! И паспортов, наверно, нет?- вопросил Рубцов безмолвствующих «амазонок».- Ну хорошо, хорошо! Как деревня ваша называется? Нам утверждали в Омске, что от Волчихи до Змеиногорска ни единого населённого пункта по Егорьевскому тракту мы не встретим! А здесь целая деревня одиноких женщин! Отчего же у вас детки по народились?- съязвил Михаил Алексеевич, заметив ребятишек, выглядывающих из-за сараюшки.
Женщины, задетые за живое, вновь зашибутились, и кто-то крикнул из толпы:
- Тётка Лупыриха, ответь этому бородатому разбойнику, не то мы ему глазки выцарапаем!
Красивая «амазонка», напирая могучей грудью, подошла к бородатому обидчику и, подбоченись, изложила свои претензии:- Мы не кисейные барышни и не какие-нибудь шверманки, а замужние женщины! Мужики наши делами управляются, работают,- отвечала тётка Лупыриха.- Это ваши шатаются по дворам и высматривают, что где плохо лежит! А деревня наша обыкновенная, братья Оловянишниковы её основали. Мы такие же переселенцы, как и вы. И нам не сладко жилось в «губерниях». Только мы, в отличие от вас, по чужим огородам не шастаем!- достойно отвечала Лупыриха.
В разговор вмешивается Кондратий Шелихов. Пряча за спину кол, который  выломал из плетёного забора, он, крепкий телом мужик, немного сконфузился перед бабьим войском:
 - Мы знаем, какими делами  ваши мужики управляются  по ночам!-  высказал  Шелихов, выделив слово «по ночам», и добавил.- Пойдёмте, бабоньки, в наш стан, гостями будете! Вин заморских  вам не обещаем, а вот настоечкой целебной вас попотчиваем!
- Ишь чего надумали! Своих баб им не хватает, так они на чужих позарились!- грозно отвечала всё та же женщина, напирая могучей грудью.- Отстаньте от наших бабонек,- приказным тоном заявила она и  уже совсем не воинственно добавила:- А настоечка и у нас неплохая. И тоже на целебных травах настоянная!.
Боевой дух с той и другой стороны стал ослабевать. Из-за чего произошло столкновение никто толком объяснить уже не мог. Противники успокоились и завели  дружеские разговоры, как вдруг из соседней берёзовой рощи выбрался небольшой конный отряд и, поднимая пыль из- под копыт, галопом направился к народному сборищу. Всадники, размахивая дубинами и нагайками, с явно не дружескими намерениями  летели на лихих скакунах. Нестройное бабье общество отделилось от общей митингующей массы и шарахнулось в сторону своего посёлка. В стороне обозников  насторожились, приготовили к боевым действиям колы и топоры. Но небольшой отряд конников не стал врезаться в подгулявшую толпу переселенцев, а обойдя с тылу, растянувшись цепью, взял обозников в кольцо. И оттеснив бабий отряд в сторону, бешено гоняя по кругу, стали это самое кольцо сжимать.
- Михайло Алексеевич,-  сверкая от гнева глазами, держа кол на изготовке, обратился к старшине Кондратий Шелихов,- сдаётся мне, лошадки эти очень знакомы!
Шелихов, указывая на  одного из наездников, под которым вытанцовывал красивый тёмный жеребец с белой отметиной на лошадиной морде, высказал предположение:
- Кажись, это те самые гости, что наведывались к нам ночью. Видишь на морде белое пятно? Точно такое же пятнышко было у одной из тех лошадок!
В подтверждение своей догадки он стал охаживать  сучковатым колом по вражьим спинам. Всадники, сжимая кольцо вокруг обозников, подняли тучу пыли, и казалось, гибель под  лошадиными копытами была неминуема. Положение людей было угрожающим. Неизвестно, чем бы всё это закончилось, если бы со стороны лагеря переселенцев не прозвучал ружейный выстрел. Спасительный выстрел отрезвил безумные головы всадников. Они, как по команде, ринулись в берёзовую рощу, из которой прибыли.
В спины им полетели проклятия:
  - Чтоб вам пусто было! Кровь собачья!- ругались обозники вслед удирающим налётчикам.- Вы ещё пожалеете, окаянные! Разбойные рожи попрятали, натянули шапки на головы и думают, что их не признают!
В стойбище переселенцев тем временем прозвучал ещё один ружейный выстрел, и ещё. Неизвестный стрелок, не жалея пороха, вёл прицельный огонь по берёзовой роще, в которой скрылись налётчики.
 «Как бы ни поубивали друг друга!»- подумал Рубцов, зная, что в лагере обозников остались старики и дети. - Егорушка, кажись, из твоего ружья палят?- обратился старшина обоза к Егору Чулкову.
- Похоже, что так! Ну, я ему задам трёпку, этот чертяка весь порох переведёт!- воскликнул в сердцах Чулков и со всех ног бросился в лагерь переселенцев.
Стрельба вскоре прекратилась. Обозники, оправившись от налетевшего как вихрь конного отряда, пришли в себя и решили продолжить знакомство с бабьим населением посёлка братьев Оловянишниковых. Они дружною гурьбою направились  к первому дому, во дворе которого огромный пёс-волкодав грозился сорваться с цепи.
- Эй, хозяюшка!?- позвал один из обозников женщину во дворе насыпающую зерно курам рыжей породы.- Принеси-ка водицы испить!
Женщина, делая вид, что не слышит, молча продолжала подкармливать рыжих хохлаток.
Не решаясь войти во двор, обозник принялся  донимать хозяйку.
- Цыпа, цыпа,- стал он зазывать рыжих хохлаток.- Я  не отстану, пока твоих курочек не уведу к нашему обозу. Нам на новом месте обживаться надо, хозяйством обзаводиться. Ваша живность нам пригодится! Что ты скажешь на это, хозяюшка?
Женщина повернула голову в сторону назойливого чужака и ничуть не робея дала решительный отпор:
- Голь перекатная! Обживаться они собрались!- сверкнула красивыми глазами тётка Лупыриха, ибо это была она.- С чужими бабами воевать вы приехали, а не обживаться! Много вас тут по степи шастает! Приедут, курятники пообчистят и поминай как звали!. Обживаться они собрались. Вот только тронь хоть одну мою курочку, получишь  тяпкой по башке!..
В недружескую беседу вмешался сам старшина обоза. Рубцов выбрался вперёд честной компании переселенцев и как старший по возрасту и по положению обратился к строптивой хозяйке:
- Ну-ка, милая, успокойся и перестань отбрёхиваться! Позови старосту вашего хуторка!-  поглаживая бороду,  изъявил желание Михаил Алексеевич.
Красивая тётка Лупыриха была женщина умная, она сообразила, что новая партия переселенцев,- народ совсем другого сорта: «Не разбойники и ушкуйники, которые время от времени появляются в здешних местах, пограбят, побуянят; здешние мужики им дадут отпор,- и нет переселенцев. И  опять тишь да гладь да Божья благодать! Эти люди на разбойников не похожи,- определила Лупыриха.- Особенно их бородатый старшина- вылитый патриарх древнерусского монастыря!»
- Милок, нету у нас никакого старосты!- уставшим голосом отвечала красивая, грудастая женщина.- Разве что братья Оловянишниковы! Может быть, они у нас на этой должности? Братья  всем здесь заправляют, и Филипп, и Яков…
- Филипп, это который на вороном коне с белой отметиной?- задал испытывающий вопрос Михаил Рубцов, пристально вглядываясь в  глаза тётки Лупырихи.
- Ну да, он!- ответила она и почуяв, что сказала лишнего, тут же добавила. -Да леший его знает, на каком он коне!
- Мне со старостой поговорить надобно,- продолжил доверительную беседу старшина обоза, внимательно изучая реакцию женщины.- Мы прибыли из Самарской губернии на поселение в здешних местах. Имеем на руках предписание, бумагу из Омска, от самого губернатора. А старосты, говоришь, у вас нет!? Ну что ж, старосту нынче мы изберём и отправим посыльного в земство с челобитной о выделении денежной помощи на осваивание новых земель. Правительство, стало быть, переселенцам помогает, зачем же отказываться от его помощи!?
- Вона вы какие! Мужики серьёзные!- сделала заключение Лупыриха, отгоняя  любопытных хохлаток от незваных гостей.- Кыш! А ну кыш, кому говорю!
Глупые курицы, не понимая, кого больше опасаться, хозяйку или незваных гостей, разбежались по небольшому огороду, где было разбито несколько ухоженных  грядочек буйной зелени, ожидаемого неплохого урожая.
- Оленька, деточка, загони курочек в сарай!- крикнула Лупыриха в приоткрытое окно бревенчатого дома. На её зов из дома вышла девушка лет пятнадцати и ни на кого не глядя, с гордым видом стала загонять птиц в курятник. Хохлатки, заслышав знакомый  голос, послушно направились восвояси.  Легко справившись с заданием, девица, закрыв дверь сараюшки, припёрла её колышком. Затем она обвела царским взглядом толпу собравшихся переселенцев и, отыскав ровесника, показала ему язык.
Сафрон Смердин- лихой малый, что первым сообщил о прибытии на новые земли и из-за которого произошло столкновение, хотел обидеться от такого знака внимания, но кто-то из переселенцев крикнул: «Вот уже ваши невесты на наших женихов виды подают! А что, годка через три свадьбу сыграем!»
Молодой человек, которого без его воли решили женить, не остался в долгу, он состроил рожицу будущей невесте, но желания высказаться вслух у него не появилось. Однако для себя заметил, что девчонка эта очень худенькая и назвал бы её изящной, если бы знал такое слово.
Находиться в посёлке нелюдимых братьев Оловянишниковых переселенцам не было  никакого смысла. Обозники воротились к своим телегам и занимаясь делами житейскими, сидели по местам, обсуждая навалившиеся одно за другим события. Всем было ясно, что за земельку, в которую они прибыли, ещё придётся побороться. Это на бумаге было написано, что переселенцы из Самарской губернии, возглавляемые Михаилом Рубцовым, могут осваивать пустующие земли, что лежат к северу от села Половинкино. На деле выходило совсем по-другому. «Чужих здесь встречают чем ворота запирают!»
Но это было ещё полбеды. Беда пришла к вечеру, когда всё тот же Кондратий Шелихов, задыхаясь, подлетел к старшине обоза и сообщил страшную весть:
- Михайло Алексеевич, наших коней увели! Хлопцев, что за ними приглядывали, связали и ухайдакали, а коней увели!.
- Что значит, ухайдакали? Живые они?!- вскричал Рубцов, бешено сверкая глазами.
В стойбище переселенцев поднялся переполох, женщины заголосили как по новопреставленному покойнику. Лошадь для крестьянина была так же дорога, как его собственная душа. Лошадка была кормилицей, главной  в семье трудягой. Её утрата- приговор на голодную смерть.
Старый солдат в отставке на своём немалом веку попадал в различные передряги и понимал, что пускаться в погоню за конокрадами не имеет смысла. Пешком, на своих двоих, конный отряд не догнать. Да и куда бежать? Степь широкая. Ясно было одно: «Это дело рук братьев Оловянишниковых, Филиппа и Якова! Или сукин сын Погодаев, с его «красной» рожей, решился на кражу! Это они увели лошадей!»
Старшина обоза, переживая утрату, решил спуститься к реке и побыть в одиночестве. Красавец Алей  нёс свои воды так же, как и во времена Чингисхана, и ему дела не было до украденных лошадей. Рубцов скрипел зубами от досады, что была допущена такая промашка. Конечно, он знал, что народ в здешних краях оторви да брось! Но то, что вытворяют эти душегубы - это вызов! Вызов на поединок!
- Ну что ж, вызов принимается! Вы ещё пожалеете о содеянном!- тихо произнёс старый солдат, и только красавец Алей, крепко храня свои тайны,  слышал его слова.
                -              -           -            -            -
Переселенцы, собираясь на новые земли, отправлялись в неведомые края целыми семьями, родовыми кланами. Семьи были значительные,  до дюжины ребятишек приносила в те времена русская женщина, да старики, доживающие до ста лет, да живность. Порой несколько телег в обозе занимала одна семья. Переселенцев из Самарской губернии, возглавляемых Михаилом Рубцовым,  было несколько семей. Они составляли целый обоз. В те времена грамотные и  пожилые люди пользовались непререкаемым авторитетом. Старшина обоза, обладая житейской мудростью, продвигаясь к намеченной цели, умело управлял переселенцами. Но молодёжь жила своей особой жизнью, по правилам, которые зародились задолго до времен крещения Руси. Проходили ли где боевые действия или моровая язва гуляла по деревням и сёлам, выкашивая население; стояли ли  лютые морозы или удушающая жара; была ли пора сенокоса, сбор урожая, тятенька ли «за дело» отходил кнутом или происходило переселение на новые земли, ничто не препятствовало молодым людям собираться в вечернее время на «тырло». Приходить на «тырлочко», где можно отдохнуть и душой и телом, было священной необходимостью каждого молодого сельского жителя.
В этот вечер молодым переселенцам, собравшимся на тырло, было не до шуток. Молодёжь, лузгая семечки,  угрюмо сидела у костра, обмениваясь редкими шутками. Костёр не столько горел, сколько нещадно дымил, отгоняя тучи комаров.
- В этих краях комары  ужасно кусачие! Настоящие людоеды!- отгоняя  насекомых, жаловалась молодая особа, шлёпая себя по щекам.
- Тебя, Катенька, комарики  любят!- пожалел красивую девушку Гринька Шелихов. Он давно приглядывался к Кате Куликовой, рассчитывая на взаимность. Но Катюшу, как и большинство её ровесниц, привлекал неугомонный Сафрон Смердин. Из-за этого-то и произошла «схватка» двух противников. Да и лошадей увели по той же причине. Присматривать за обозным табуном было поручено Сафрону и Гришке. Но они ворон в небе считали, когда на них неожиданно напали неизвестные. Молодые люди как могли сопротивлялись, но перевес в силе был на стороне противника… Изрядно побитые соперники по любви на тырлочку всё же заявились, но общаться  и смотреть друг на друга не могли. Каждый считал себя виновником в угоне лошадей. У Сафрона болела шея, так лихо ему закрутили налётчики; болела и голова. Конокрады пытались его оглушить, но он прокусил одному из них до крови руку.
«След от укуса должен остаться на  руке! Если встречу, непременно признаю!»
Вспоминая событие вчерашнего дня молодой человек мысленно уже пустился в погоню и настигал конокрадов на лихом коне. Он даже  почувствовал привкус крови во рту от прокушенной вражеской руки. Сплёвывая слюну на землю, побитый герой  горел желанием отомстить налётчикам, но комар, больно укусивший в подбитый глаз, вернул его к реальности.
- Костёр совсем погас, комары заедают,- пробурчал он недовольным голосом, отгоняя  кровососов.- Надо бы дров подбросить и зелёной травы для пущего дыма!
Не дожидаясь помощников, он направился к выловленной днём из реки, заготовленной для костра коряге, возле которой лежала куча сухого хвороста и росла высокая трава. Его глаза ещё не свыклись с темнотой, и продвигаясь не быстрым шагом, Сафрон шёл, как он считал, в нужном направлении. До берега, куда он направлялся, было недалеко. Но вдруг в ночной темноте промелькнула какая-то тень и затаилась в нескольких шагах. Молодой переселенец, дыша жаждой мести за угнанных лошадей, без колебаний направился к таинственному существу с намерением схватить за шиворот и притащить к костру для судилища. Но, пройдя несколько шагов, заслышал грозное рычание зверя. Сафрон, отступив на полшага, замер и тихо спросил:
- Кто здесь?
Ответа не было. Молодой переселенец, не думая отступать, решил продолжить движение, но зверь, для  которого ночь - родная стихия, предостерёг грозным рычанием.
- Не бойся, он тебя не тронет!- раздался из темноты девичий голос.
- Я и не боюсь! Кто ты?- спросил  ещё раз Сафрон.
- Кто, кто. Баба-Яга!.. А кого бы ты хотел видеть?
- Это твоя собака? Ты это,.. не бойся, мы тебя не обидим,- проговорил  Сафрон  первое, что на ум пришло.
- Чего мне бояться, это ты бойся! Ага, Алейка!?
Грозная псина, заслышав имя своё, в знак согласия подала добрый короткий голос: «гав»!
- Хорошая у тебя собака, сразу видно, что умная!- пробормотал он и сообразил: «Девчонка, должно быть, местная, с хутора!»
- Да уж не глупая!..Я, это…у меня к вам дело есть, - ответила деловым тоном невидимая гостья, приказав псу сидеть смирно.
- Ну, проходи на тырлочку, и поговорим. Я вот только дровишек для  костра соберу, комары  ваши уж больно зловредные. Ты из хутора?
Ночная гостья не стала объяснять, откуда она прибыла.
- Дрова потом соберёшь. У вас, сказывают, коней увели?!- произнесла она с усмешкой в голосе.
Сафрона словно обухом огрели по голове.
- Ты откуда знаешь?- спросил он и почувствовал, как заныло побитое тело.
- Да уж знаю,- ответила она и, помолчав немного, добавила.- Я знаю, куда их перегнали. Это братья Филипп и Яков со своими дружками угнали ваших лошадей на Гузеев-хутор, что в  Весёлом Яру. Они их продадут калмыкам. Поезжайте за ними! Пока верховой сгоняет от Гузеева-хутора до калмыцкого аула, да пока они в цене сговорятся и воротятся в Весёлый Яр, вы успеете найти и опознать своих лошадок!
Глаза молодого человека, освоившись с темнотой, наконец-то заметили ночную гостью и её грозного защитника.
- Как тебя звать?- спросил Сафрон незнакомую девушку.
- Никак,- ответила она,- а это мой пёс, Алейка! Правда, красивое имя?
- Ну да, ничего, хорошая собака!-  ответил он, плохо понимая свои слова. - А лошадь у тебя есть? На чём я в погоню отправлюсь, на твоей собаке?. Они же всех коней увели!.. Послушай, пойдём к нашему старшине обоза и  расскажем ему всё то, что ты сейчас рассказала!
Молодому человеку не терпелось пуститься в погоню за похитителями  коней и рассчитаться  сполна. Кровь ударила ему в голову. Он решил подойти к девчонке поближе и уговорить пойти с ним, но верный пёс бросился на него и повалил на землю.
- Не тронь!..  Ко мне, Алейка!- вскричала девушка, оттаскивая за гриву своего верного защитника.
Молодёжь, что осталась у затухающего костра, заслышав  в ночи странные звуки, забеспокоилась о пропавшем добытчике дров и стала окликать своего дружка: Сафрончик, ты куда пропал?.. Нас комары съедают!.. Где тебя черти носят?- кричали они от неуютного тырла.
 Умный Алейка, ничуть не поцарапав, отступил от своей жертвы и, виляя хвостом, вернулся к хозяйке.
Сафрон, у которого ещё побаливали вчерашние ушибы, с трудом поднялся на ноги и пробормотал сквозь зубы:
- У тебя не пёс, а Малюта Скуратов!
 Кто такой этот Малюта Скуратов, юный переселенец не знал. Тятенька часто повторял это имя, когда грозился выпороть «как Сидорову козу».
 Девочка, придерживая собаку, выразила сожаление:- Он пёс хороший, почём зря не кидается!.. А тебя Сафроном зовут?- спросила она и хихикнула.- Смешное у тебя имя, Сафрон!.. Похожее на сарафан?
- Ты это…, хватит лясы точить! У нас лошадей украли, а мы тут о какой-то чепухе рассуждаем! Зря время теряем,- высказал в сердцах молодой человек.
С опаской наблюдая за собакой, Сафрон не упускал из виду ночную гостью и приглядевшись, признал в ней ту девчонку, которая  днём состроила ему рожицу и показала язык.
- Я признал тебя,- сказал он улыбаясь и прикрывая рукой фингал под глазом.-  Это вы, ваше царское благородие, давеча показывали мне язык!
- Давеча или намедни?- спросила она с усмешкой.
Давеча или намедни для Сафрона не имело никакого значения. Его мысли переключились на дело более серьёзное, беспокоило только одно - как можно скорее найти тех злодеев, что увели лошадей. Иначе будет поздно.
«К чёрту дрова!- подумал он.-  Надо пойти и всё рассказать Рубцову! Уж он-то спуску не даст разбойникам!. А на тырлочке увидимся в другой раз».
- Иди домой, девочка, и никому об этом не сказывай!- приказным тоном распорядился юноша.
Наученный горьким опытом, он, чтобы не привлекать  внимание грозного пса, пятясь, отошёл на безопасное расстояние и крикнул:
- Приходи завтра вечером на это место! Я буду ждать тебя!. Придёшь?.
В ответ из ночного мрака послышался собачий лай. Верный пёс на собачьем языке как бы высказал желание своей хозяйки:«Придёт! Придёт!»...
Юный обозник со всех ног бросился в стан переселенцев. Отыскав старшину, он слово в слово пересказал всё, что поведала таинственная посетительница вечернего тырла.
- Дядька Михайло, дозволь и мне отправиться с вами в Весёлый Яр,- высказал  пожелание молодой переселенец.- Одному из тех, что на нас напали, я прокусил до крови руку и  на всю жизнь запомнил его разбойную рожу! Со мной вам будет сподручней! Я конём лихо управляю!.
- Конём, говоришь, управляешь лихо! Где  ты его возьмёшь? Разве что по «щучьему велению»!.. Надо было ухо держать востро, когда за лошадьми присматривали!
Рубцов, высказав претензии отпрыску семейства Смердиных,  сидел у костра и внимательно прислушивался к ночной тишине. Стройный хор ночных сверчков иногда нарушал отдалённый собачий лай в посёлке Оловянишниково да всплеск крупной рыбы на реке Алей. Старшина обоза время от времени устремлял взор в ночную темень, и, казалось, чего-то ждал. Сафрон, сердцем чуя назревающие события, в которых ему непременно хотелось участвовать и которые  он ни в коем случае не должен прозевать, стараясь не мозолить глаза, находился  невдалеке от Михаила Рубцова.
Но вот в ночной глуши послышалось лошадиное ржание и стук копыт небольшого конного отряда. Со стороны посёлка Оловянишниково приближались всадники. Войдя в полосу света от разгоревшегося костра стали видны знакомые лица. Это обозники прибыли  на лошадях. Но откуда появились кони? Пять крепеньких лошадок красовались в стойбище переселенцев, на которых хоть сейчас отправляйся в погоню за конокрадами.
Кондратий Шелихов, Егор Чулков и ещё двое обозников, привязав удила  пригнанных лошадок к жердине головной телеги, подсели к старшине обоза и стали о чём-то шептаться. О чём шёл разговор, Сафрон расслышать не мог. Он ещё не дорос до того, чтобы участвовать в таких разговорах. Да его и не приглашали. Но догадывался, что речь шла об угнанных лошадях и о способе их возврата  законным владельцам. «Была не была, подойду к старшине,- подумал молодой человек.- За спрос  по шее не дадут!.. Я один знаю, где искать коней и конокрадов!»
- Дядька Михайло, дозволь мне ехать с вами? Я знаю, где их искать!- подойдя к костру, смело высказал молодой обозник.
- Ты что, стоял и подслушивал?- напал на него Егор Чулков.- Вот отстегаю тебя кнутом, будешь знать, как   соваться  не в свои дела!
Но Кондратий Шелихов вступился за отпрыска семейства Смердиных. Тятенька Сафрона был его приятель, и старая  дружба отцов двух семейств с успехом передалась сыновьям.
- Погоди, Егор, горячку пороть!- сдержал его старый обозник.- Может добрый молодец дело говорит, подскажет чего-нибудь?
Обратившись к потупившемуся  молодому человеку, он предложил ему высказаться. Сафрон только этого и ждал. С пылом и жаром он вновь пересказал историю, что поведала ему девушка, приходившая на тырло. Не забыл упомянуть об отметине на руке конокрада, что осталась от его зубов. И что двигаться нужно вверх по реке Алей, где в двадцати верстах, южнее, на берегу реки расположен  Гузеев-хутор. Это и есть Весёлый Яр!
Старые обозники размышляли недолго. Время было дорого.
- Пущай едет, Михайло Алексеевич!- высказал мнение Шелихов.- Пригодится парнишка, да и стрелять из ружья умеет неплохо!
- Ну, ежели он хорошо стреляет и больше нас знает, то пусть едет,- согласился Рубцов.
Сафрону досталась старая, невзрачная лошадка. Коняга послушная и не глупая, а так как всадник не был отягощён лишним весом, то она с радостью приняла его.
Давая напутствие, старшина обоза велел присматривать за конями:
- Вы лошадок этих поберегите. Вернуть их нужно хозяевам в целости и сохранности. Ты, Кондратий Иванович, будешь за старшего.  Помните, что худо станет нам, если коней не вернём! Батрачить будем на чужого дядю до гробовой доски. Ну, с Богом!
Когда небольшой отряд из пяти человек под покровом ночи тронулся в путь, Сафрон, двигаясь рядом с Шелиховым, спросил про лошадей, на которых они ехали:
- Дядька Кондратий, вы где коней взяли? Угнали, что ли?! Или как?
Шелихов, помолчав немного, ответил одним словом: «Угнали».
Короткая летняя ночь была на исходе. Небо со стороны Алейской забоки  заметно порозовело, когда небольшой отряд выбрался на дорогу, ведущую в сторону Весёлого Яра. Широкая степь, радуясь приходу нового дня, оглашалась радостными звуками: огромный шмель, опьянённый  ароматами полей, словно заблудившийся гуляка, разыскивая дорогу к дому, бился во что ни попадя, гудел, как старый самовар. Небесные певуньи,  забираясь в высокое небо, радуясь появлению нового дня, распевали знакомые песни без слов, и только глупенькие перепёлки, выпархивая из-под копыт, упрямо долдонили своё: «Фить-пирью»- спать пора! Но всадникам в эту ночь спать не довелось. Усталости они не чувствовали. Дорога, по которой они ехали, была прямая, как натянутая струна. Сменяя друг друга, тянулись тучные пастбища. Казалось, тут свободно могло прокормиться стотысячное стадо травоядных животных. Горизонт просматривался вёрст на десять, и если бы не лесные околки, обзор был бы ещё шире. Перед обозниками стояла сложная задача,- проехать незамеченными до Гузеева хутора,  отыскать угнанных коней и там уже на месте принять решение, что дальше делать: посылать за подкреплением или обходиться своим силами. Всадники были хорошо вооружены, четыре капсюльных ружья на пятерых человек и полные патронташи внушали уверенность. Оружием самого юного из них были его глаза. Сафрон, стараясь ничего не упускать из виду, внимательно следил за окружающей местностью. Он видел, как река, змеёй извиваясь по степи, то приближалась к дороге, по которой они ехали, то удалялась, прячась в густых, непроходимых зарослях  колючего боярышника. Вдоль берега росли могучие тополя и ивы вековой давности. Юный обозник тянул шею, пытаясь высмотреть, что скрывается за колючими зарослями. И река, словно помогая ему, меняла направление, в очередной раз уходила далеко в сторону. За ней уходили кусты, и дорога снова просматривалась до самого горизонта. Часа через два, когда солнышко уже было высоко, всадники, миновав очередные заросли боярышника, заметили на горизонте жилые строения, которые в потоках тёплого воздуха, можно было принять за мираж. Проехав ещё немного, со стороны «миража» послышался собачий лай и зов бурёнки, которую забыли подоить. Был ли это Гузеёв хутор или  какое-то другое поселение лежало перед путниками, никто не знал. Заезжать и спрашивать, было неразумно. Такими действиями можно всё испортить. Вооружённый отряд чужаков насторожит в деревне всех от мала до велика. Конокрадов предупредят и можно навсегда распрощаться со своими лошадями. Решение пришло на ум само собой: отправить на разведку того, кто не вызовет у сельчан опасения. Путники свернули с дороги и углубились в заросли боярышника. В этих местах  колючие заросли покрывали левый берег реки не сплошным  непроходимым массивом, а зелёными островками с утоптанными тропами, проложенными домашним скотом.
Всадники спешились. Приведя себя в порядок, они после утомительного перехода, решили обсудить дальнейшие действия. Слово взял Егор Чулков:
- Вот что, братцы,-  снимая ружьё с плеч, обратился он к товарищам.- Я так думаю, что это и есть Гузеёв-хутор. Но надобно разведать!
Не закончив повествование, Егор Чулков перевёл взгляд на молодого обозника:
- Тебе, Сафронушка, сам Бог велел сходить в разведку! Ты  с этим делом лучше нас справишься!- промолвил он, надеясь, что отряд его поддержит.
Двое других в знак согласия кивнули головами.
- Парняга ты сообразительный,- подтвердил Шелихов,- только сильно  не зарывайся, веди себя достойно, как полагается христианину. А кто будет спрашивать, кто ты такой и зачем пожаловал - отвечай лихо: что, дескать, лекаря ищешь для переселенцев! Мол, «сибирка и горячка» навалились на обозников! Ну, ступай, ступай!.
Юный разведчик, выбравшись на дорогу, направился в сторону жилых строений. Его лошадка, почуяв приближение конца пути, завертела мордой в надежде отведать горсточку  сытного овса, бодро побежала навстречу неизвестности.
 «Девчонка говорила, что Гузеев хутор стоит на бугру,- вспоминал разведчик слова ночной посетительницы,-  и что хозяин хутора здоровый зажиточный мужик со старообрядческими порядками. В дом никого не пускает, милостину не подаёт. Весь мир почитает безбожниками!.. Если он такой праведный, почему привечает конокрадов и разбойников?»
Обдумывая, как половчей втесаться в доверие хуторян, юный наездник зорко исследовал местность. Поравнявшись с огородами, откуда можно было разглядеть всё поселение, он въехал на участок крайней усадьбы, из которой ему навстречу с лаем выбежал пёс. Пробежав несколько метров, собака передумала лаять. Легла на землю и, разинув от жары пасть, вывалила язык.
- Ну что, жарко тебе в такой шубе?-  приостанавливая коня, обратился к собаке наездник.- И мне жарко! Квасу бы сейчас свекольного и холодного, целый жбанчик. Что молчишь, хозяйку зови или хозяина!
Из простенькой,  саманной избёнки вслед за собакой выбежал мальчик  лет десяти и позвал к себе пса:
- Ко мне, Алейка! Нельзя!- приказал он  миролюбивой собаке.
- Как ты назвал его? Алейка?- удивлённо вопросил Сафрон.- В ваших краях все собаки носят имя Алейка?!
- А в ваших краях какие носят?- обиженно спросил мальчик.
- В наших - Малюта Скуратов,- буркнул юный разведчик, понимая, что говорит не то, что нужно.- Как хутор ваш называется?- спросил он виновато и добавил.-  Вообще-то меня за лекарем послали.
Мальчишка оказался смышлёным и дотошным малым:
- Значит, ваши собаки имеют имена и фамилии?- спросил он.-  Может быть, ваши собаки имеют паспорта и в церковь ходят? А может ваши собаки?.
Но юный разведчик не дал договорить мальчугану и, повысив голос, переспросил:
- Как называется ваш хутор?
- Гузеев-хутор,- ответил мальчуган.- А чего?
- Да ничего, кто из старших у тебя в доме?
- Не в доме, а в избе,- поправил мальчик.
- Ну, в избе.
- А кого тебе надо?
- Мне надо лекаря,- начиная выходить из себя, отвечал Сафрон.
- Лекаря?- переспросил мальчик и тут же ответил.- Мамка у меня лекарь. Курей от головной боли лечит. Раз топором, и голова не болит!
- Мне не такой нужен лекарь, а чтобы горячку лечил.
- Горячку лечит бабка Гузеиха! Вон там её изба, на горе.
Мальчик указал на бревенчатый дом, который стоял на возвышенном месте, на берегу реки. Дом, судя по многочисленным пристройкам, принадлежал зажиточному  семейству.
- А лошадей она лечит?- задал наводящий вопрос  любопытный разведчик.
- И лошадей лечит! Только это,.. лошадей лечит дядька Егорий, то есть дядька Гришка. У него коней много, вот он их всех и лечит!
Выслушивая маленького фантазёра, у молодого разведчика зачесались руки. Ему захотелось врезать пацану шелбан в лоб, чтобы не врал старшим.
- Ты ври, да не завирайся!- одёрнул Сафрон маленького лгунишку.- Где же коней много, ежели ни одного не видно! Они, наверное, сидят в избе и лапти сушат?
- Кто лапти сушит, кони?- переспросил мальчишка и закатился таким звонким смехом, каким обычно заливаются люди добродушные и бесхитростные.
- Где же кони?-  вкрадчиво повторил он свой вопрос.
- Где, где,- отвечал мальчуган сквозь смех и слёзы, - за рекой, в забоке! Там у дядьки Гришки выпаса!..
- А как проехать до дядьки Гришки?
- Да никак проезжать не надо! Речку перейдёте и вот вам его угодия.
- Залезай ко мне, поедем и покажешь.
Мальчишка, не раздумывая, согласился. Сафрон протянул ему руку, и тот, как чертёнок, пулей заскочив на коня, уселся впереди наездника.
- Мы мигом сгоняем, и мамка тебя не хватится.
Стегнув коня, он направился к тому месту, где его дожидались  обозники.
- Куда мы едем?- спросил мальчишка, заметив, что направляются они не в сторону реки.
- Сейчас старшому скажем, чтоб ехали за нами, - ответил разведчик и, чтобы усыпить бдительность мальчугана, задал отвлекающий вопрос.- Чем твой батька занимается, небось, сено косит?
- Сено мы уже накосили на всю зиму,- отвечал малец со знанием дела.- Батька тепереча батрачит: от зари и до зари!.
- На кого батрачит?
- Ну, на этого,.. на кулака Погодаева или на Гришку Гузеева! Мироеды они!- вздыхая, пояснил он.
Подъезжая к сидевшим в укрытии обозниками, Сафрон, не слезая с лошади, оповестил старших товарищей, что хутор этот называется Гузеевский. А  конюшня или то место, которое они разыскивают, находится за рекой:
- Этот бойкий малец вам подтвердит!
И обратившись к маленькому хуторянину, задал запоздавший вопрос:
 -Как твоё имя, дружок?.
- Миколка Буряков,- отвечал мальчик с гордостью.- У меня и мамка Бурякова, и батька Буряков, и дедушка с бабушкой - они тоже Буряковы.
- По-твоему выходит, что на хуторе живут одни Буряковы?- вопросил  Егор Чулков.
- Да нет,- отвечал Миколка,- есть Медведковы, Кононовы и ещё Сидоренковы…
- А лошадей на хуторе много? Конокрады есть?- бесцеремонно  спросил Кондратий Шелихов.
- Конокрады?- переспросил Миколка и задумался.- Это, наверное, калмыки-конокрады? Они воруют коней и женщин. И ещё детей воруют и делают из них разбойников и христопродавцев.
- Ну, это мы знаем,- поддержал Шелихов, продолжая гнуть свою линию.- Ты нам вот что скажи, кто у вас на хуторе лошадей приворовывает? У кого чужие коняги сначала появляются, а затем исчезают? Вот что нас волнует!
- Это должно быть у Гузеевых, у них лошадей много!.. А у Медведковых и  Кононовых по одному коню,- отвечал мальчик.-…И у нас один конь, Серко. Он очень умный! Всё понимает, только говорить не может!.
- Сможешь показать дорогу на выпаса дядьки Гришки?- перебил  разговор Сафрон.
- Дык я же тебе говорил, что в забоке, за рекой у Гузеевых все кони! Как речку перейдёшь, так сразу наискосок. И там увидишь: хомуты висят!
На чём висели хомуты, допытаться от маленького хуторянина было невозможно. Брать Миколку с собой обозники не решились. Поблагодарив мальчугана, они велели ему ступать домой и никому про них не рассказывать. Мальчик спрыгнул с коня на землю, подобрал хворостину и, вообразив её лошадкой, поскакал  к своему дому.
- Добрый малец, как бы ни досталось ему «на орехи» за чрезмерную общительность,- провожая взглядом Миколку Бурякова, раздумчиво изрёк Кондратий и деловым тоном добавил.- Проверьте  ружья, всё ли в порядке. И помните, что сказал Михаил Рубцов: грех на душу не брать!
Убедившись, что амуниция в полном порядке, Кондратий Иванович, осенив себя крестным знаменем, произнёс тихо:
- Ну, с Богом!...
Выбравшись из укрытия отряд не доезжая гузеевской усадьбы, повернул к реке. С высокого левого берега, поросшего вековыми тополями, перед переселенцами открылась величественная панорама. На заливных правобережных лугах с тучными пастбищами, паслись бесчисленные стада крупного и мелкого скота, табуны лошадей, дымились костры пастухов, а на горизонте, на самой его линии, чуть виднелись отроги гор, снежные вершины которых, сливаясь с кучевыми облаками, рисовали картину шестого дня сотворения. Всадники, пораженные великолепием раскинувшегося перед ними приалейского ландшафта, стояли как очарованные.
- В этом райском уголке жить бы да жить!- глядя на благоухающую природу высказался вслух один из обозников.- Да вот злоба человеческая не даёт жить спокойно, приходится нарушать покой этого благодатного края!
Оглядывая тучные благодатные пастбища, всадники выискивали место вероятного нахождения угнанных лошадей. Было ясно одно, что вновь пригнанные кони содержаться с чужими в общем табуне не должны. Не потому, что этого не позволял животный закон стаи, а чтобы не мешкая можно было передать угнанных коней новому владельцу. «Конокрады должны держать наших лошадей в отдельном загоне», - не сговариваясь, решили обозники.         
       - Я думаю,- высказал мнение Егор Чулков,-  поиск надо начинать вон с того шалашика, у которого костёр дымится!
      Он указал рукой в сторону примитивного строения из пожелтевшей травы и веток, которое было отчётливо заметно на фоне  буйной зелени.
     - Сдаётся мне, там загон небольшой имеется и охрана. Нам повезёт, если наших лошадок прячут именно здесь. Но стрелять только по собакам и,..
     Егор, не договорив на полуслове, умолк. Приложив палец к губам, он, давая понять, чтобы соблюдали тишину, указал на рыбака, который увлёкся поиском царского тайменя в речных водах. Это подтверждали пойманные висевшие на плече великолепные  рыбины. Выехавшие на берег реки всадники не вызвали у рыбака особого интереса. Завороженный своим занятием, он только мельком взглянул на них. С высокого берега Алея до места рыбачьего промысла вела узенькая тропинка, по которой конный отряд спустился к реке.
      - Ёк-макарёк, да это тот мужичок, что пытался подпалить стожок сена!- воскликнул Кондратий Шелихов, останавливая лошадку на самой кромке воды.- Бог в помощь, много ли наловил?!- обратился он к рыбаку.
     Федька Фунтик, а это был именно он, и ухом не повёл. Наблюдая за огромной рыбой, которая кружила вокруг мордушки, не желая попадаться в ловушку, он буркнул под нос:
   - А-а, это вы! Тише, не спугните тайменя.
    Шелихов без всяких церемоний заговорил с ним:
      - Что-то мы часто стали встречаться с твоей рожей.
     - А то, ведь ваш старшина колдун, от него никуда не скроешься, - безбоязненно ответил Федька Фунтик.- Он на меня только зыркнул и все мои думки разузнал. Аж мороз по шкуре. Ну, думаю, сейчас в лягушку превратит!. Ничего, живой!
        Физиономия поджигателя стожка сияла азартом. Федька Фунтик за верёвку вытащил из воды мордушку. Убедившись, что крупной рыбы в ней нет, он  не стал извлекать мелких окуньков и пескарей, которые служили в качестве приманки и, забросив орудие лова на прежнее место, произнёс радостно:
   - А вас сюда зачем занесло?
   - А ты будто не знаешь?!-  снимая с плеча ружьё, ответил Шелихов.
     Давая понять, что шутить не намерен, Кондратий Иванович изготовил ружьё к стрельбе.
  - И давно ты здесь рыбку ловишь?- кивая  на богатый улов, спросил он и сам ответил.-  Судя по улову, давно.
       Рыбак почесал затылок, потянулся, расправляя косточки, и пробормотал загадочно:
   - Мне, как и вам, нынче спать не пришлось! Всё, знаете ли, дела наши грешные…
     - Исповедоваться будешь перед батюшкой!- перебил его Шелихов.- А коли ты, Федька Фунтик, такой грешный, привяжу я тебя к своей кобыле и будешь ты болтаться сзади, следы наши заметать. Или ты на что другое сгодишься?
     Федька, поглядывая по сторонам, насторожился, намереваясь дать дёру.
     - Не дури, Федя, я стреляю без промаха,- предупредил  Егор Чулков.
     - А что я? Я, ничего,…рыбу ловлю!- оправдывался рыбак.- Здесь у меня мордушки стоят! Чем я перед вами провинился? Чуть что, Федька Фунтик!
     - Ты дураком не прикидывайся! Говори, куда коней умыкнули?
     - Я за конями не слежу, там они, -  кивнул головой Федька в сторону тополиной рощи, что раскинулась на противоположном берегу, и неожиданно сиганул в воду. Умел ли он плавать или нет, или, быв искусным ныряльщиком пытался перенырнуть реку и зацепился под водой за корягу, но на поверхности он так и не появился.
     Напрасно всадники шарили глазами, искали его появление на другом берегу. Сгинул Фунтик в коварных Алейских водах, переложив на многочисленное свое семейство месть и злобу кулака Погодаева.
     Переправившись через Алей, маленький отряд углубился в забоку.   Тополиная роща на правом  заливном берегу состояла из могучих, вековых деревьев, где подлеском были всё те же непроходимые заросли боярышника. Обозники ещё с высокого левого берега наметили тропинку, по которой удобней всего подобраться  к месту предполагаемого загона для лошадей. Пробираясь по узкой, извилистой тропинке отряд углубился под своды могучих тополей, где плодородная земля, укрытая травой и мягким мохом, заглушала лошадиную поступь. Солнечные лучи не пробивались сквозь густые кроны деревьев. В роще было сумеречно. Но вот двигающийся впереди всадник поднял руку, привлекая внимание. Обозники остановились.
    - Кажись, это то, что мы ищем!- понизив голос, произнёс Шелихов.- Вон там, видите, хомуты и сёдла висят на просушке!- Он указал на длинный заборный ряд из жердей молодых сосен, на которых красовалась дюжина расписанных металлическими заклёпками добротных сёдел.
    - Ёк-макарёк, да это ж седло Басурмана, коня Михаила Рубцова!- указал Кондратий на висевшее на жердине седло и вздохнул горестно.- Старенький стал Басурман, не то б в руки не дался!..
      И помолчав, вопросил хриплым шепотом:
   - Ну, что делать будем?
      Решение явилось само. Из-за кустов вышел человек с пустым ведром и  не заметив ничего подозрительного направился в сторону реки. Двое обозников кинулись на него и повалили на землю. Они скрутили его и, зажав ему рот, приставили топор к горлу.
   - Ну, сукин сын, если жить хочешь, говори, сколько вас, душегубов, собралось в этой роще? Вздумаешь кричать, башку вмиг оттяпаем!.
    Перепуганный мужичок, заикаясь, таращил дикие глаза то на одного обозника, то на другого: К-к-кто вы?- с трудом пробормотал он.
    - Мы - твоя смерть!- ответили ему.
   -…Я-я-я всё скажу!..Только не убивайте меня,- жалобно заскулил неизвестный.
    - Сколько вас?- переспросил подоспевший Шелихов.
    - Шестеро,.. я седьмой.
    - Оружие есть?
    - В балагане, он туточки,…рядом.
   - А кони?
   - Там,- кивнул мужичок в сторону густых зарослей.
    - А сами вы чьи? Из какого посёлка?- допытывался Кондратий.
    - Оловянишнековские мы.
    - Зачем лошадей украли?.. Знаешь, что за это бывает?
   Мужичок, отводя взгляд, повернул голову.
   - Ты не отворачивайся, а лучше покайся, возможно, последние мгновения живёшь!
   - Христом Богом прошу, не убивайте,..  у меня дети малые!- взмолился он со слезами на глазах.
   - Я бы тебя, конокрада, на месте порешил, если б ты не помянул Господа!.. А кто у вас старшый,  Оловянишников Филька?
   - Ну да, он…Только его здесь нет. Они с брательником на Гузеевом-хуторе обретаются, то есть почивают.
  - Почивают, говоришь,- пробормотал сквозь зубы Шелихов и, подойдя  поближе, тюкнул конокрада  обухом по голове.- Ничего, ничего, очухается!..- оправдывался он.- Я его легонько.
    - Значит так, други,- начал объяснять Кондратий Иванович план дальнейших действий.- Оружие, как я понимаю, находится в балагане. Вы, с оружием на изготовке, остаётесь у входа,- обратился он  к двоим обозникам.- А мы с Егором, врываемся в балаган и захватываем ружья. Ну, а там видно будет!
    - А мне что делать?- обиженно вопросил Сафрон.
    - Ты остаешься с лошадями. Ну, пошли! Дело наше святое, если коней не добудем, зиму не выдюжим. Все как один помрём с голода!
     Конокрад не обманул, балаган, который виден был только с высокого противоположного берега реки, действительно находился «туточки», за следующим поворотом тропы, на небольшой поляне.
   Обитатели балагана, ничего не подозревая, спали «мертвым сном». Из ветхого строения  доносился богатырский храп полудюжины мужиков. Вход в балаган прикрывала висевшая тряпка, что давало возможность незаметно подобраться к убежищу конокрадов. Подкравшись к самому входу, Кондратий, найдя щелочку, попытался разглядеть, что делается внутри балагана. Но со свету в тёмном помещении ничего не разглядел. Он ружейным стволом слегка отодвинул  висевшую над входом тряпку. Солнечный луч, проникнув  внутрь первобытного сооружения, упал на воронёную сталь ружейных стволов и заиграл солнечными зайчиками. Оружие было составлено пирамидой у самого входа в балаган. Какая удача! Егор, не раздумывая, обхватил двумя руками ружейные стволы и потянул на себя, неожиданно раздался выстрел! Причём стреляли в самом балагане. Это Егор случайно надавил на курок собственного ружья. Поднялась суматоха, крик и вопли! Егор Чулков лишь на мгновение потерял равновесие и чуть не растянулся на земле вместе с арсеналом оружия, но уже через секунду рядом с ним  оказались его друзья. Рядом стоял и  Сафрон! Юный обозник как одержимый вцепился в ружейный ствол и, отхватив дорогой трофей, бросился с ним на покинутый пост.
    Мужики, что выползали из балагана, вид имели свирепый. Недовольные тем, что их так запросто обхитрили неизвестные, они стояли и почесывались, как шелудивые псы.
    - Всем стоять на месте!- огласил приказ Шелихов.- Нас много, вы окружены!
   В подтверждение своих слов он крикнул в сторону зарослей:
   - Как там у тебя, Сафрон?
    - Всё хорошо, Кондратий Иванович, будь спокоен! Если что, я не промахнусь!- послышался задорный молодой голос.
    Успех операции по возврату коней зависел от её дерзости и молниеносности. Обозники это знали хорошо. Шелихов, беря на мушку самого здорового мужика, без всяких церемоний заявил:
   - Вы, разбойные рожи, угнали наших лошадей!- и вопросил тихим, но преисполненным ужаса голосом.-  А как поступают на Руси с конокрадами!?
       Кондратий взвёл курок, целясь в безразмерное брюхо конокрада. Здоровяк упал на колени, бормоча молитву, и всхлипывая, стал прощаться с жизнью:
   - Отец родной, не губи мою душу! Всё что надо для тебя сделаю!..- запричитал он, размазывая грязь и слёзы по небритой физиономии.
     - Ну!..- вскричал Шелихов, показывая, что терпение его на исходе.
    - Что, отец родной? Что? Что?...
    - Где кони?.. Куда вы их спрятали?.. - яростно взревел Кондратий.
   - Там они, там!- ползал по земле толстяк, умоляя о пощаде, указывая рукой на чуть заметную тропинку.- Целёхонькие, все  до единой  лошадки! Живые и здоровые!..
     Шелихов, не поворачивая головы, крикнул:   
    - Сафронушка, сгоняй-ка по дорожке, что этот христопродавец указывает! Да далеко не заезжай. Посмотри, верно ли говорит этот разбойник?
    Молодой обозник, стеганув своего коня и не чуя, как хлещут ветки по лицу, погнал по узенькой тропинке. Но буквально через несколько шагов наткнулся на огороженный загон для скота. За оградой, навострив уши, стояли кони. Они, почуяв своих, заржали от радости. Окинув табун взглядом,  Сафрон убедился, что животные все на месте: «Басурман, Гнедой, Резвый, Серко,.. все в полном составе! Не хромые! Не больные! Разве, что немного уставшие и без сёдел. Все целые!»
    - Дядька Кондратий!- сложив руки рупором, крикнул Сафрон.- Здесь наши кони!..Здесь!..
    - Благодарите Бога, окаянные! Не то положил бы всех рядком, а души  отпустил бы в преисподнюю!- с угрозой в голосе заявил Шелихов.
    Похитители молча стояли и слушали.
    Довольный благополучным ходом событий, Кондратий Иванович объявил шайке конокрадов приговор:
  - Мы вас свяжем!  А кто заартачится, получит обухом по голове. Всё понятно, ироды!? И зарубите себе на носу: наш старшина обоза - человек сурьёзный, с ним шутки плохи! Он знает все  на свете языки и сам говорит на них! Знает даже о чём говорят кони!..
    Егор Чулков и двое других обозников связали конокрадам руки и каждого по отдельности привязали к дереву. Собрав всё ценное, что может пригодиться в хозяйстве, они, стараясь не поднимать лишнего шума, вывели коней из загона и отправились в обратный путь. Но боевые действия всегда и всюду сопровождаются грабежами и поборами. Ведь победителей не судят. Собрав в табун вырученных своих коней, всадники прихватили немеренное количество чужого пасущегося домашнего скота, лошадей и овец.
    Дорога домой всегда короче, чем дорога из дому. Переправившись через Алей обозники той же дорогой двинули в обратный путь. Кони весело бежали к родному очагу, на сторонушку, с которой ещё предстояло породниться. Всадники, чтобы не утомлять лошадей, через каждые пять вёрст пересаживались на свежего коня. Впереди скачущей лавины животных красовался лихой наездник с трофейным оружием в руках. Сафрон давно мечтал иметь собственное ружьё и мечта его наконец-то сбылась. Оружие, добытое в бою, принадлежало ему по праву победителя. Замыкал движущийся табун вооружённый двумя винтовками Кондратий Шелихов. Он с опаской оглядывался, высматривая, нет ли погони. Погони не было. Обозники крепко связали конокрадов, и пока суд да дело, рассчитывали оторваться на значительное расстояние, преодолеть которое лишь под силу породистым скакунам.
    - Живей! Живей!- нетерпеливо подгонял Кондратий Шелихов уставших животных и табунщиков.- Водицы попьём на месте!..

     Старшина обоза, отправляя людей в погоню за угнанными лошадями, ни  минуты не сомневался в успехе своего дела. Уверенность ему придавала  Святоотеческая вера  и старинная икона Божьей Матери, которая лежала в его телеге в укромном месте. Ещё утром,  доставая икону, он заметил на ней чуть заметную перемену. Лик Девы Марии вдруг посветлел и чем-то напомнил ему покойную матушку, которую он последний раз  видел тридцать пять лет назад, направляясь в рекруты, в солдатчину. «Мишенька,- говорила она ему,- не склоняй своей буйной головушки ни пред чинами высокими, ни пред вражьими пулями! Помни веру свою Православную! Имя своё помни! В честь Михаила-Архангела назвал тебя батюшка! Он - твой  Ангел-хранитель и покровитель. Он будет беречь тебя от всех бед и невзгод. В честь Михаила-Архангела ты должен построить храм Православный!.. Помни имя своё, сынок!..»
      Без малого тридцать пять лет прошло с той поры, когда молодого рекрута Михаила Рубцова,  прощаясь навсегда с родной кровиночкой, благословляла мама, отправляя  на службу царю и Отечеству. Как давно это было!.. Нет той милой женщины на этом свете. Не ходят по грешной земле её больные ноженьки. Не приласкает она натруженными руками сыночка своего Мишеньку. Как давно это было!..
     Отставной солдат верил в успех предпринятого дела, потому и вышел навстречу движущемуся табуну. Чутьё подсказывало ему, что пора выходить на Весёлоярскую дорогу встречать героев. Старшина обоза достал дорогую своему сердцу икону, обтёр её рукавом и, прижимая как драгоценную реликвию, направился к тому самому месту, с которого, благословив, направил небольшой отряд в погоню.
    - Сынок, прихвати бочонок со свежей  водой,- подозвал Рубцов Гриньку Шелихова.- Батька твой с лошадьми возвращается! Мужики притомились в дороге, пожелают испить водицы…
      Вместе с Рубцовым встречать героев вышли все переселенцы. Они с нетерпением стали всматриваться в ровную, уходящую на юг до самого горизонта дорогу. Чистый воздух и ясное небо не чинили препятствий, дорога просматривалась покуда глаз хватило. Ничего на ней видно не было. Но вот на  линии горизонта появилось маленькое серое облако и стало увеличиваться в размере. Вскоре стало ясно, что серое облако- это пыль из- под копыт скачущего табуна. Сколько же там было животных? Сотня? Или  тысяча? А может быть, вся Калмыцкая степь перебирается на новые земли? Обозники разволновались. Земля под ногами гудела, как во времена средневековых баталий. Когда стали заметны усталые лица наездников, скачущих впереди табуна, переселенцы, словно по команде, дружно грянули «ура!». Первым, размахивая трофейным оружием, ехал Сафрон.
    - Дядька Михайло!- крикнул кто-то из толпы.- Посмотри, Басурман к тебе возвращается!.. А вон и Резвый!.. Серко!.. Гнедой! Ура, все наши кони вернулись!.. Молодцы!.. Герои!..- ликовали обозники, не скрывая чувства радости.
     Когда всеобщее ликование немного поостыло, старшина обоза поднял руку, призывая к вниманию:
   - Друзья мои!- заговорил с волнением в голосе Михаил Рубцов.- Мы проделали длинный, изнурительный путь от помещичьей Самарской губернии до земли обетованной, свободной и плодородной! Испытывая жажду в зной, голод и холод, преодолели сотни вёрст опасного пути по бездорожью, преодолели водные потоки, болота и многое другое! И вот, когда мучения уже были позади, на нашем пути возникли новые трудности.- Это человеческая злоба. Бессовестная и беспощадная! Но мы победим и зло! Мы его уже победили! Победили и остаёмся здесь, на этих землях! Остаёмся навсегда! И никто не в силах изменить наше решение!
    Окончив речь, он взял в руки лопату, подошёл к  крутому берегу реки Алей и вонзил её в землю:
   -Здесь я, Рубцов Михаил Алексеевич, построю первую землянку!
Таков был старшина обоза, призванный самим Провидением совершить в России в конце 19 века одно из самых изнурительных переселений!
               



                Часть вторая

                ОЛОВЯНИШЕНСКАЯ   КРОВЬ

     После того как лошади переселенцам были возвращены, старики обозники, посоветовавшись промеж собой, решили  на этот год обосноваться на краю посёлка братьев Оловянишниковых. Место было удобное для зимовки. Река рядом с чистой питьевой водой, множество берёзовых околков со строевым лесом, который весьма пригодится для строительства жилья. Да и за дровами далеко ездить не надо будет, всё под боком. К тому же поломка колеса головной телеги, на которой Михаил Рубцов проделал длинный, изнурительный путь и которая послужила основной причиной остановки обоза, не давала обозникам возможности  в скором времени отправиться вверх по течению реки Алей, где, как сказывают местные жители, лежали бесхозные земли. Мужики принялись рыть землянки прямо на берегу реки, не опасаясь, что весной могут быть смыты вешними водами. Алейский берег в этом месте заметно возвышался над местностью и угрозы подтопления не было. Посёлок  братьев Оловянишниковых  не один год стоит на берегу реки и ничего с ним не делается. Рыть землю, как говаривал старшина обоза, работа не трудная, но нудная, да и знакома она старому отставному солдату по службе в рекрутчине. Сколько было выкопано окопов, траншей за двадцать пять лет службы царю и Отечеству, - и вспомнить трудно.
   Землянки служили на Руси самым надёжным убежищем от непогоды в первые дни освоения новых земель. В них проживали огромными семьями, врываясь в землю по самую крышу. Бывало, только  по дымоходной трубе можно было угадать, что под землёй живут люди. Лаз, прикрываемый овчинной шкурой, из которого доносился запах жилья, да печная труба невероятной конструкции, сложенная из камня и глины, выдавали путнику, что под землёй кто-то находится.
   Михаил Алексеевич с женой и сыном, да ещё с маленькой дочкой построили себе просторную землянку, помогли переселенцы. Русская печь, как и положено, стояла посередине, за ней двухъярусные нары и ларь с продуктами. Впереди на самом входе на широкой лавке обычно стоит кадка с питьевой водой и убогий  небольшой стол, вот и всё убранство земляного жилища. Окон в таких земляных хоромах отродясь не было, восковая свеча или лучина освещали внутренние покои подземелья. Крышу землянки чаще всего делали  в два наката; укладывали над вырытой ямой небольшие брёвнышки, перекладывали сухой травой или мохом и покрывали глиной.  Потому-то первейшей задачей для переселенцев было отыскание ближайших залежей добротной глины. Ещё третьего дня, объезжая окрестности будущего посёлка, ныне это место кинотеатра «Строитель», в полуверсте от берега реки Алей Михаил Алексеевич обнаружил свежие земляные кучи с неглубокими норами, не успевшими обрасти молодою травой. «Никак, здесь глину добывают, - догадался старшина обоза, прикидывая в уме качество строительного материала. – По цвету глина красная,- сообразил он,- пригодная и в строительстве, и на изготовление посуды».
  Сообщив обозникам место добывания глины, Михаил Рубцов разделил переселенцев на две группы. Одну группу, что побольше, направил в соседний околок рубить молодые берёзки для строительства землянок, а другую, поменьше, послал за глиной.  Мужики, кроме топоров и лопат, прихватывали с собой ружья на всякий случай. Степь широкая, никогда нельзя предугадать, какого путника подошлёт к тебе судьбинушка.
   Слух о том, что вновь прибывшие переселенцы оказались людьми лихими и решительными, распространился по Песьяновскому урочищу быстрее  степного коршуна. В каждом селенье  в диких Кулундинских и приалейских степях жители рассказывали всевозможные небылицы о бородатом  колдуне с завораживающим взором, которого даже кони боятся и, почуяв за версту, становятся как вкопанные. И хошь застегай ты их по мордам,  хошь упрашивай, ни на полкопыта не двинутся с места! Возглавляет этих басурманов и христопродавцев отставной солдат, колдун и конокрад. И что разговаривать с ним простому смертному не следует: вовек не зарадуешься! Этот бородатый старшина обоза  буравит своими глазищами, аж душу из тебя  выворачивает! А если уйдёшь от него по добру по здоровью, то и не вспомнишь, зачем и приходил! Ни креста на теле, ни гроша в кармане, ничего у тебя не останется!
  «Федька Фунтик после встречи с бородатым старшиной ходил сам не свой. Да бултых и утопился», - говорили одни.
    «Прескверные явления пошли по степи! Ох, прескверные!  То в одном, то в другом селении ни с того ни с сего избы стали дотла сгорать! Одни головёшки остаются на пепелище. Вроде подозрительных людишек вокруг не шастало, да всё погорело, подчистую. И впрямь, колдовская работа», - поговаривали другие.
    На Руси любят по любому поводу сочинять небылицы, потому как по простоте души широкой богатое воображение у русского человека, а кровь горячая. И понуждает эта самая кровь лихих людишек к нехорошим делам, к мести и конокрадству.
  -За конями приглядывайте и за местностью. Чуть что, давайте знать. Да не палите из ружей почём зря, берегите порох,- давал отъезжающим напутственные слова старшина обоза.
  Строительство жилища не заняло много времени. Через неделю новое поселение, возглавляемое Михаилом Рубцовым, красовалось на берегу степной реки. Три десятка землянок словно ласточкины гнёзда прилепились на краю посёлка братьев Оловянишниковых. Возле каждой землянки были устроены места для дров и защищенные от ветра и непогоды навесы для коней. Домашнего скота у переселенцев было мало. Редко у кого во дворе мычала корова. Слишком  труден путь для бурёнки, чтобы дойти из Самарской губернии в самую глубь Сибири. Переселенцы, ещё не решившись окончательно, где обживаться,  намеревались прикупить коровушек на будущий год в Омске или Барнауле. Места, где они остановились, для проживания благодатные и земли вокруг много, да вот никто не ждёт с распростёртыми руками. Серым волком смотрят на продвигающиеся  по степи обозы местные старожилы. Любыми неправдами стараются спровадить переселенцев со своих земель.
   Братьев Фильки и Якова Оловянишниковых после той стычки на окраине посёлка ни мужики, ни старшина обоза в глаза не видели.
   «Да и прошлый раз разглядеть не успели, - припоминал Михаил Алексеевич. - Налетели как фурии из берёзовой рощи. Пыль испод копыт подняли, покуражились и дали дёру. Где ж ты их разглядишь, окаянных? Спесь мужики с них сбили, но неизвестно, как они себя дальше поведут? Шалит кто-то по степи, дома поджигает. Чьих это рук дело? Неизвестно! Напрасно мужики  обосновались на этом месте. Ох, напрасно! Не позволят злые люди здесь прижиться  и пустить корни. Коней мы отвоевали, ну и чуток чужих прихватили. Ну что ж, так всегда бывает. Победителей не судят! Кони лишними никогда не станут, в хозяйстве пригодятся. Молодёжь подрастает быстро! Поженятся и отделятся от папки с мамкой,  вот тебе и лошадка в помощники!»
  Размышления старшины обоза прервал старый друг Егор Чулков. Он без стука ввалился в землянку своего товарища и завертел головой в темноте, разыскивая хозяина.
 -Алексеич,- позвал он негромко, - тут один из оловянишниковых до тебя  прибыл. Потолковать  желает. Думаю, разнюхивает: что да как! Впустить?
 - Впусти, а я пока свечу запалю, -ответил Рубцов, поднимаясь с лавки.
 Вошедший через пару минут человек снял шапку и нашарив глазами святой угол, перекрестившись, отвесил земной поклон хозяину землянки.
 - Добренького здравия тебе, Михайло Алексеевич! Почиваешь, поди, после трудов праведных?! Ну да дело у меня к тебе есть. Изволь выслушать?
 - Вона лавка, присаживайся, коль с добром пришёл,- рассматривая нежданного гостя, ответил Рубцов.
  Вошедший, оглядевшись по сторонам, присел на самый краешек лавки.
- Слушаю тебя,- произнёс Рубцов, усаживаясь на полати.
- Меня к тебе послали братья, ну, эти: Оловянишниковы Филипп и Яков. А зовут меня Минька Гуньтяпов,- запоздало представился гость.- Они, братья, просили передать на словах, что недоразуменьице вышло между нами. Ну, недоразуменьице с этими, ну, с лошадьми! Это которых у вас вначале, якобы украли, а потом вы их того! Назад забрали! Братья говорят, чтобы вы зла на них не держали! Глупо это всё получилось, с этими лошадями! И как христиане мы должны понять и простить друг друга. Ну, чтобы дальше всё было по-человечески, по-людски. А завтра или когда - устроить праздник: Прощеное воскресенье!
  Рубцову после первых слов стало ясно, куда клонит гость.
    - Прощеное воскресенье, говоришь?- раздумчиво переспросил он, и продолжил.- И где вы намереваетесь праздновать Прощёное воскресенье? На Гузеевом хуторе с калмыками? У нас белокаменных палат не выстроено. Сам видишь, каковы хоромы! Да и разгуляться не на что! На какие шиши гулять? Ну, разве что вы постараетесь на богатое угощение?
    Минька Гуньтяпов, почуяв незначительный успех в переговорах, оживился:
 - Да мы же не всем табором гулять-то будем!- предвкушая будущую попойку, весело заговорил он.- Соберутся самые уважаемые главы семейств с вашей стороны и с нашей. Отметим, как следует и будет у нас тишь да гладь,..
 -… и Божья благодать,- перебивая гостя, докончил Рубцов, улыбаясь.
 - Ага! Я и говорю,-  поднимаясь с лавки, желая поскорее  улизнуть, согласился гость.- Значит, бабёнки наши подойдут к вам и всё обсудят?
 - Присылайте, - коротко ответил хозяин землянки.
 Минька Гуньтяпов, которому по виду не было и сорока лет, проворно выбрался наружу.
 - Егор, ты здесь, - шумнул в дверь  старого друга Рубцов,- зайди-ка, дело есть.
 Чулков не заставил себя долго ждать. Спустившись в землянку, он сообщил старому другу, что сидел у входа и всё слышал, и что не мешало бы это всё обсудить.
 - Не затевают ли оловянишниковские очередной пакости?- с недоверием в голосе произнёс Егор. - Один раз они уже встретили «дорогих гостей». И если бы из ружья не пальнули вовремя, неизвестно, чем бы эта встреча обернулась! Я полагаю, замышляют они что-то против нас. Давай-ка устроим вместо бражного застолья кулачные бои! Стенка на стенку, до первой крови!  И в пылу боя все их коварные замыслы вылезут наружу. Как ты смотришь на это, Алексеич?
   Рубцов, поглаживая рукой бороду, молчал. И только холодные, как горное озеро глаза говорили, что в голове его происходит яростная работа. Старшина обоза не сомневался, что предложенное ни с того ни с сего пиршество в узком кругу избранных не способствует укреплению дружбы между вновь прибывшими переселенцами и старожилами здешних мест.
 - Народная мудрость гласит: «Хочешь одолеть врага, раздели его ряды и перессорь», - произнёс вслух отставной солдат. - Ну, сходят наши мужики к оловянишниковским на гулянку. Посидят, покалякают, а завтра у одного из них небольшой стожок сена сгорит! И что тогда? Где искать виноватого? Передерёмся промеж собой, да и разбежимся. Разъедемся в разные стороны. А там нас только и ждут, батраков безлошадных!
 - Почему безлошадных? У нас в каждой семье по коню или по два!- возмутился Чулков.
 Рубцов ухмыльнулся и сверкнул холодными глазами:
 - Продадут и пропьют всех коней до единого, - вставил он пророческие слова.- Нас же повсюду гнать будут. Малыми группами мы никакой силы для местного кулачья  представлять не будем. А кушать, Егорушка, хочется всегда. Вот лошадочек-то и продадут за бесценок. Смекаешь?
  Егору Чулкову ничего не оставалось, как согласиться со старым другом. Он верил в мудрость отставного солдата, не раз находившего правильное решение в самых, казалось бы,  неразрешимых вопросах.
 - Тебе видней, Алексеич!- решительно вставил он. - Ты двадцать пять лет отслужил царю и Отечеству и жив остался! Так, значит, никаких попоек? Устроим  оловянишниковским кулачные бои, до первой крови. А то, что братья -  кулачьё проклятое и мироеды, и, что местным от них нет никакого продыху, люди про это знают. А вот этот гость, что приходил, Минька?
  -… Гуньтяпов, - докончил за него Рубцов.
 - Да-да, он самый. Что-то физиономия его мне не понравилась! Какой-то скользкий весь. Видать, холоп на побегушках и лизоблюд, и в глаза не смотрит.
 - Это точно, - подтвердил Михаил Рубцов,- глаза у него как у дезертира перед экзекуцией, так и бегают в ожидании выволочки.
  Бывший солдат русско-турецкой войны имел право на подобное высказывание. Его жизненный опыт и далеко не христианские способности, которыми он обладал сверх меры, позволяли ему проникать в человеческую душу, воздействовать на живое сознание как людей, так и животных. Мало кому из смертных удавалось выдержать его пронизывающий взгляд. Что за сила находилась в чистых как родниковый  лёд  глазах молодого рекрута, он и сам не знал. Обнаружил он  эти способности в далёкой юности, находясь на службе в родном пехотном полку. В тот день новобранца 7-го Кавказского полка Михаила Рубцова, только что поступившего на службу, должны были жестоко выпороть за полученную провинность: за непослушание и вольнодумные мысли. Явившись на место прохождения экзекуции, ожидая распоряжения унтер-офицера, молодой солдат мысленно упрашивал Создателя, чтобы миновала его чаша сия. Он просил Господа Бога помиловать его, дуралея  несчастного, и чтобы порка была отменена. Бормоча под нос молитвы, он, вспоминая всех святых и угодников, просил, чтобы тот человек, который  отдал этот страшный приказ, выкинул из головы и напрочь забыл само существование Михаила Рубцова. Так оно и вышло. Дважды молодого солдата вызывали на экзекуцию, и дважды по каким-то неведомым причинам  наказание откладывалось. Затем полк выдвинулся на боевые действия и в первом бою тот унтер-офицер, что приказал его выпороть получил ранение. Когда рядовой солдат укладывал раненых на телеги, его подозвал к себе истекающий кровью молодой унтер и сказал:
  - Помолись за меня, солдат Рубцов, чтобы я выздоровел и в родной полк вернулся. Ты человек не простой, Божий!..
     Как давно это было! Мерцающие холодные глаза старшины обоза, словно с высоты птичьего полёта обозревая поля будущих сражений, предвосхищали назревающие события.
  -  Ну что ж, проведём разведку кулачным боем, - тихо проговорил бородатый старшина, яростно сверкнув глазами.-  Руки у меня, Егорушка, чешутся на кулаках схватиться с теми, кто нас в кольцо тогда взял! Помнишь того, с разбойной рожей, что на лошадке с отметиной на лбу гарцевал? Сдаётся мне, это один из братьев Оловянишниковых. Рожи их, бесстыжие, из наших никто не успел рассмотреть. Местные женщины сказывают, что братья оба мордатые,  обжоры, и охочие  до чужих баб. Вот только выйдут ли они сами на кулаках биться или кого другого за вместо себя поставят? Вот в чём вопрос.
  Рубцов на минуту задумался. Мохнатые, низко нависшие брови придавали его и без того холодным глазам почти свирепое выражение, а кривой, изуродованный в кулачных боях нос только усугублял эту свирепость. Таков был отставной солдат и старшина обоза в трудные минуты.
  - Собери мужиков к моей землянке, тех, кто покрепче,-  голосом, не терпящим возражений, произнёс Рубцов, - да поживей!
  Старый друг Егор Чулков, пожевывая  корешок солодки, не произнёс ни единого слова. Выбравшись из прохладной землянки на свежий  воздух, он выплюнул целебное снадобье и огляделся вокруг. Вновь образовавшийся посёлок жил своей обычной размеренной жизнью. Каждый из переселенцев занимался своим делом: звучали пилы, стучали топоры, строительство продвигалось полным ходом. Женщины, развешивая на верёвках выстиранное бельё, уставшими голосами отдавали распоряжения  тем ребятишкам, кто постарше, чтобы приглядывая за малышами не пускали их на реку.
 - Гришка, смотри, утонешь, домой не приходи, - высказала в сердцах невесть что молодая мамаша.
  После длительного перехода переселенцы, как они сами говорили, «поизносились». У кого-то спину прихватило, что только горячим утюгом и отхаживали, у кого-то руки и ноги разболелись, а кого, выматывая силёнки, одолевал грудной кашель. «Сибирка, мать её за ногу!»- беззлобно поругивались мужики. И только молодёжь, не хромая и не кашляя, не жаловалась на своё здоровье. Обойдя вновь возникающее поселение, Чулков не обнаружил ни одного мало-мальски подходящего бойца для кулачных боёв. Построив временное жильё, мужики подались кто в Шелковку за хлебом, а кто и в сам Барнаул прикупить кое-чего для хозяйства.
 «Где мужиков-то взять? Надо бы пацанов пошукать!»- прикидывал в уме Чулков, и заметив пробегавшего мимо сорванца, подозвал к себе:
 -  Ну-ка, подь суда! Ты Сафрона Смердина не видел?
  -Не-а, - ответил мальчуган, рукой размазывая выбежавшую из носа жидкость. И, спохватившись, поправился: - А-а, Сафрон!? Да он на речке рыбу бреднем ловит. Вот такого тайменя они с Гришаней на берег вытащили!
  Мальчуган, показывая руками размер пойманной рыбы, невероятно приврал.
 - Будет врать,- осадил маленького лгунишку Чулков,- позови-ка сюда Сафрона! Да скажи: дядя Егор зовёт.
  Мальчишка, придерживая сползающие штаны, бросился выполнять приказание старшего. Долго ждать не пришлось. Со стороны обрывистого берега неожиданно вынырнул молодой человек с ведром в руке. Второй рукой, удерживая за жабры, он тащил по земле крупного тайменя. Рыба была очень крупная.
  - Богатый улов, Сафронушка, очень богатый, - удивился Чулков, рассматривая хищную рыбу.- Весь посёлок одной рыбой накормить можно. Неплохое место для поселения выбрали старики. Неплохое. Но за это место придётся крепко побороться.
  Довольный богатым уловом, чувствуя приятную усталость от тяжелой добычи, Сафрон  не понял последних слов дядьки Егора. Куда он клонит? О какой такой борьбе пустился  разглагольствовать пожилой переселенец, когда надо праздновать богатый улов.
  - Отнеси всё это к себе домой и мигом ко мне, понял?- приказал Чулков. - Отцы-то ваши делом заняты, так ты дружка своего Григория прихвати.
  - Ага, я мигом, -  ответил счастливый рыбак.
  Сафрон был очень доволен тем, что с ним обращались как с равным. Он чуял, что назревает что-то серьёзное, в чём ему ещё никогда не приходилось участвовать. Тятенька в последнее время стал прихварывать; спина у него разболелась. Да и стал он не такой расторопный, как в былые времена. А сегодня рано утром он с Гришкиным батькой и с другими мужиками отправились на телегах в Шелковку закупить хлеба на зиму. Так что Сафрон,  за время тятенькинового отсутствия, был главным в семействе Смердиных. Притащив тяжелый груз к своему подземному обиталищу, рыбак подозвал младшую сестрёнку:
 - Ариша, займись уловом. Да так, чтобы рыба не пропала. Можешь часть по соседям  раздать, Шелиховым и Куликовым. Я скоро вернусь.
 Заметив восхищённые глаза красавицы Ариши, он почему-то вспомнил ночную гостью с псом по имени Алейка, которая обещала прийти на тырло, но так и не пришла. «Интересно, - подумал он,-  пронюхал ли кто из оловянишниковских о её смелом поступке?»  От такой мысли у Сафрона невольно сжались кулаки. Ему захотелось броситься на защиту этой, как ему казалось, беззащитной девушки. «Я даже не знаю, как её зовут»,- подумал с досадой он, направляясь к землянке своего дружка Гришки Шелихова.
  Семейство Шелиховых было самое многочисленное в стане переселенцев. И землянка у них была самая просторная и напоминала переполненную ребятнёй  пещеру с двухэтажными нарами. Супруга Кондратия Шелихова была некрупной, но очень плодовитой женщиной и нарожала  мужу столько детей, что первую половину дня они как грибы бесконечной чередой выныривали из-под земли и, казалось, конца и края не будет этому появлению. Гришка был первенец в семье и  старшим над всей этой вопящей ордой. На время отсутствия отца он был главным добытчиком пропитания в семье и главным защитником. И на этот раз, давая сестре Полине указание, как лучше поступить с пойманной рыбой, он  не заметил появления друга.
 - Пескарей и гальянчиков - на сковородку,- распоряжался Григорий,-  а чебаков с окуньками засолить и развешать на солнышке. Да смотрите,  чтобы птицы не поклевали.
  Заметив друга, Григорий ощерился и показывая ровные зубы сказал:
 - Отцы наши не вовремя за хлебом поехали в Шелковку. Они бы сейчас свеженького тайменя отведали. Как ты думаешь, за двое суток рыба не пропадёт?
 - Не пропадёт,- ответил Сафрон, - едаков у вас много, съедят за один день.- Понизив голос, он договорил: - Брось  всё это. Нас Рубцов к себе вызывает. Похоже, что-то серьёзное  затевается!
    Гришка насторожился. Улыбка исчезла с его лица.
 - Опять оловянишниковские зашевелились?- спросил он тихо.
  Сафрон пожимая плечами, дал понять, что ничего не знает.
  Гринька Шелихов был страшно недоволен тем, что его в прошлый раз не взяли в погоню за конокрадами. Но втайне надеялся, что придёт время, когда и он сможет среди переселенцев чем-нибудь отличиться, и тогда Катя Куликова уж точно обратит на него внимание. И вот теперь этот час кажется наступил.
 - Пойдём, - не скрывая радости, пробормотал он.
 - Чему радуешься?- спросил его друг.
 -Чему, чему! Рыбы в этих краях много, лаптями можно ловить,- соврал он, не желая раскрывать душу другу.
 Двое молодых переселенцев, петляя по ещё строившемуся на берегу реки посёлку, быстро добрались до землянки Михаила Рубцова. На входе в земляное жилище сидя на берёзовом чурбане их поджидал Чулков.
 -Здравствуйте, дядька Егор, - обратился к нему Гришка Шелихов.
 -А-а, хлопчики,- оживился он, выходя из задумчивости, - заходите, Алексеич ждёт вас.
 Спустившись в полумрак подземного строения, молодые глаза не сразу приметили восседавшего в дальнем углу старшину обоза. Поздоровавшись, они встали у порога и молча уставились на него расширенными глазами. Хозяин землянки, разглядывая вошедших, издал не совсем радостный возглас:
- М-да, - вырвалось из его уст, - бойцы, ёк-макарёк! С такими, как вы, мы много не навоюем.
  Недовольный чем-то Рубцов хлопнул рукой по голенищу своего сапога.
  Молчаливая пауза затянулась.
- Ну что ж, - вздыхая и поднимаясь с лавки, заявил он. - Вы в кулачных боях участвовали? Победителями выходили? Или вам и в душу, и под микитки с лихвой отвешивали?
 Вошедшие молодые переселенцы от неожиданного вопроса опешили и заговорили невпопад:
 - Да всякое бывало, -  перебивая друг друга, затарахтели они  разом: - На кулачках мы своих одногодков всех побивали.  Между собою, правда, биться не пробовали,- глядя на друга, солгал Гришка, - но, думаю, Сафрона я враз одолею.
 - Это кто враз одолеет, ты, что ли?-  ширяя другу в бок, возмутился обиженный.
 - Ну-ка, тише, петухи,- сердито одёрнул их Рубцов. - Не то подпорки вышибите и землянку завалите. Станет она нашей общей могилой. И похоронят нас в чужом краю раньше времени. Поостыньте, мальцы. Поберегите силу, она вам ещё пригодится. Лошадок прошлый раз не вы прозевали!? Где же удаль была молодецкая? Ну, да ладно, кто старое помянет, тому глаз вон! Отцы ваши сейчас в отъезде, в Шелковку отправились за хлебом, да и в кулачных боях они опыта не имеют. А меж тем конокрады здешние не унимаются. Они хотят рассорить нас промеж собой и  по одному или малыми группами спровадить со здешних земель. Нам надобно подружнее быть. Дружка за дружку держаться крепко. Я обучу вас рукопашному бою. Мудрёного в этом ничего нет, нужна только ловкость и вера в победу. Разумеете, что я говорю? Вера в свою победу, а не в победу противника. Вера во всём нужна. Без веры мы пропадём в этих краях. Ни за понюшку табаку исчезнем, как будто нас на свете никогда не было.
 Друзья, потупившись, молча стояли и слушали.
 Закончив неприятный монолог, Михаил Рубцов, подойдя  поближе, стал рассматривать молодых людей как лошадей на ярмарке.
 - Ну-ка, напряги руку, - приказал он одному из них, взяв его за локоть. - Силёнка есть. Кашу не зря кушаешь.
  Желая проверить реакцию второго дружка, Рубцов несильно ткнул ему кулаком в живот.
 -  Что, дыхание перехватило?- спросил он, когда тот скорчился.- Вот то-то и оно! А ты думал, что я подошёл к тебе песенку колыбельную спеть? Нет, друзья мои, для кулачного боя вы ещё не готовы. Вас поднатаскать надо. Обучить кое-чему. Ну как, согласны?
 Друзья в знак согласия кивнули головой.
 - Ну и славненько! Тут недалеко в берёзовом околке есть небольшая поляна с мягонькой травой, вот мы на ней и проведём  учение молодого бойца. «Тяжело в учении, легко в бою!» Так говорил сам Александр Васильевич Суворов! Надеюсь, слышали о нём? Этот полководец ни одного сражения не проиграл. Ну, пошли, пошли,- приговаривал Рубцов, выпроваживая гостей из землянки.
   Выбравшись наружу, Михаил Алексеевич позвал старого друга:
 - Пойдём с нами, Егор, будешь секундантом. Если что не так, не по правилам, подскажешь. Хотя в кулачных боях правило одно: одолеть противника. А как ты его одолеешь: с ног свалишь или сопатку ему разобьёшь, это никого не касается!
  Ближайшая берёзовая роща, куда старшина обоза повёл молодых людей обучать кулачному бою, находилась недалеко, в полукилометре от лагеря переселенцев. Место было укромное. Молодые берёзки в самом центре околка, скрывая от посторонних глаз, стояли стеной,  огораживая небольшую поляну. В этом месте молодежь по вечерам в последнее время собиралась на тырло.
 - Вот и пришли, - осматривая  арену предстоящего кулачного боя, произнёс учитель.- Место самое подходящее.
  Осмотрев в очередной раз с ног до головы учеников, Рубцов поманил к себе Гришку Шелихова:
  - Ну-ка, подь суда! Становись и приготовься к бою.
  Молодой боец, втянув голову в плечи, как взъерошенный котёнок перед страшным зверем, приготовился к самому худшему.
    Его учитель,  недовольный  действиями ученика, осуждающе мотнул головой и выставив вперёд себя мощные кулаки, коротко приказал:
  - Нападай.
  Гришка, словно лягушонок, безуспешно пытающийся выскочить из пустой банки, запрыгал вокруг своего учителя.
 - Нападай, говорю,- повторил приказание учитель и сделал ложный, провоцирующий выпад в сторону противника. Молодой боец решился было ударить старого солдата под микитки (под рёбра), но пойманный Рубцовым за руку, угодил носом в зелёную траву.  Не получив никаких повреждений, он моментально вскочил на ноги и приготовился к новому нападению.
 - Молодец!- ободрил его учитель.- Ведёшь себя молодцом, быстро встаешь на ноги. А ну, ещё нападай.
 На этот раз Гришка решил  угодить учителю в душу (под дых), но его кулак попал в пустое место, а сам он, получив увесистый тумак по шее, улетел в знакомое место в траве. Словно обезумевший, он в ту же секунду выскочил из травы и накинулся на своего обидчика. Удары сыпались у него как из рога изобилия и всё впустую.
 - Стой, стой! Поостынь малость,- поднимая руку, остановил поединок учитель.- Ты уж слишком переусердствовал! Так можно пупок сорвать. Но за это время, пока ты как муха глаза мозолил, я бы тебя прихлопнул.
    Обращаясь к Сафрону Смердину Рубцов сказал:
   - Сейчас, отдохнём малость и тобой займёмся!
  После небольшого отдыха учебный поединок возобновился. Второй боец по степени мастерства ничем не отличался от первого. Отправив и этого бойца носом в траву, Михаил Рубцов прекратил, как он сам выразился, разведку боем.
  - Хлопчики вы ловкие и изворотливые, - начал поучать Рубцов,- но боевыми приёмами не владеете. Не знаете, что хитрая ловкость важнее неуёмной и дурной силы. Ведь только ловкость приводит к победе. Дурной силушкой  можно перед девками хвастаться: подковы гнуть, быку шею сворачивать, а в кулачном бою нужна ловкость.  Ну, а жизнь наша грешная, это  бесконечные затяжные кулачные бои. Так вот, деточки мои, то, чему я вас обучу, пригодится вам на всю оставшуюся жизнь.
                -   -   -
  Сразу после разговора со старшиной переселенцев Минька Гуньтяпов направился в свою хату. Зайдя в сарайчик, он забрался на чердак и из чердачного отверстия стал наблюдать за стойбищем переселенцев. Глаз у него был зоркий, он тут же приметил, что у землянки  бородатого колдуна  сразу по его уходу засуетились и забегали люди. Через некоторое время они небольшой группой направились в соседнюю березовую рощу. «Инструмент- топоры и пилы - с собой не прихватили, - определил наблюдательный Минька.- Что же они в лесочке собираются делать, грибы за пазуху собирать? Грибов там - кот наплакал! Ежевику обобрали.  Зачем же их черти понесли?»
  Долго лежать на чердаке и наблюдать Минька не мог. Ему позарез нужно было сесть на коня и отправиться в село Половинкино, и там всё подробно обсказать  братьям Филиппу и Якову Оловянишниковым о переговорах с бородатым колдуном. А что братья предпримут, он не знал, но догадывался, что затевают они что-то нехорошее.
 «Наше дело телячье!- в душе оправдывал себя Минька Гуньтяпов. - Этот бородатый колдун, чтоб ему пусто было, вместе со своими конями забрал у меня хорошую лошадь, а старую клячу оставил. Лично я у переселенцев коней не воровал и на Гузеев хутор их не пригонял. Ну, было дело: караулил лошадей в Алейской забоке перед тем как за ними должны были приехать калмыки. Мне-то что, я человек маленький! Приказали, и делаю, наше дело телячье».
  Крадучись, ведя под уздцы старую лошадку, Минька вышел с ней за околицу и, оглядевшись по сторонам, нет ли чужих глаз, выбрался на берег реки. Перейдя  вброд по широкому мелководью, он углубился в непроходимые заросли ивняка. Там  нашёл узенькую тропинку, которая петляя вывела его на дорогу, бегущую строго на юг. Забрался на свою старую лошадку и поскакал в сторону села Половинкино. Это богатое поселение находилось немногим более  пяти верстах от села братьев Оловянишниковых.
     В Половинкино, ранее называемом село Алейское, основанном в 1764 году, всё движимое и недвижимое было подчинено кулаку Погодаеву с красной как горячий самовар рожей. Местное население, батрача на крепкого мужика, было  в неоплатном перед ним долгу. Братья Оловянишниковы и кулак Погодаев враждовали между собой, но иногда общие  интересы вынуждали их объединяться для совместной деятельности. В здешних местах зажиточные люди не имели нужны в переселенцах. Они считали, что прибывающая из центральной России нищета и голь перекатная развращает нравы коренных жителей Алейских степей. Приносят смуту и дух вольнодумия. До сих пор братьям и кулаку Погодаеву удавалось общими усилиями выпроваживать из своих земель наезжающих  переселенцев. Вновь прибывшие либо поодиночке разбредались по деревням и сёлам, тем самым лишаясь возможности претендовать на земельные участки, либо несолоно хлебавши отправлялись восвояси.
   Прибывшие переселенцы из Самарской губернии, возглавляемые бородатым колдуном, повели себя так, что всполошили местное кулачьё и не на шутку перепугали крепких, зажиточных мужиков. Новые переселенцы, возглавляемые Михаилом Рубцовым, не шарили по огородам и амбарам и  особо не выказывали желаний на нераспаханные свободные земли, но проявили  себя настырными  и решительными в защите своих прав. Одно только нападение на шайку конокрадов братьев Оловянишниковых на Гузеевом хуторе говорило, что  старшина обоза личность незаурядная. Ведь каким-то образом узнал Рубцов, куда лошадей увели! Не иначе колдун и чародей! С ним надо держать ухо востро. Не то можно последних  коней  лишиться и  попрощаться с земельными угодьями. Всё оттяпает бородатый колдун.
  Опасаясь появляться в своём селе, Филипп и Яков Оловянишниковы перебрались из Гузеева хутора Весёлого яра в деревню Половинкино в дом Погодаева. Этот населённый пункт лежал на правом берегу вверх по течению реки Алей, был поближе к родному дому и полностью контролировался местным князьком Погодаевым.
  Зажиточный кулак Погодаев, посылая  Федьку Фунтика подпалить у переселенцев свежескошенный стожок сена, намеревался запугать вновь прибывших обозников в надежде, что те, не раздумывая,  снимутся  с места  и отправятся на розыски более подходящих земель для проживания. Но Федька после встречи с бородатым колдуном на другой день утопился в реке, унося на тот свет долги своего семейства. «Что можно взять с малых деток и его бабы?- сетовал крепкий мужик с красной как горячий самовар рожей.- Разве что предложить ей наварить крепкой браги, от которой после второй кружки ноги отнимаются, да устроить народные гуляния с переселенцами. Опоить их, а там видно будет! Что бес пошлёт на душу, то и станется!»
  - Эх, жизнь наша грешная, - вздохнул Погодаев вслух, отвлекаясь от тягостных раздумий, и громко позвал: - Эй, есть кто-нибудь!?- рявкнул он в открытую дверь просторной горницы. - Гуньтяпов не появился?
  - Нет, отец родной, не появился,- слащаво ответил женский голос.
  - Как придёт этот сукин сын, так сразу ко мне! Ясно?
 - Ясно, ясно отец родной! Как скажешь, так и сделаем. Всё сделаем по воле твоей!
  Через минуту тот же женский голос запричитал:
  - Батюшки свет, ты где это шляешься? Тебя ждут, пождут, а ты  и в ус не дуешь. А ну, марш в хату!
 - Не ворчи, старуха, и без тебя тошно,- ответил Минька Гуньтяпов, ибо это был он.
 Войдя в хату Гуньтяпов, отвесив хозяину земной поклон, удивлённо спросил: - А где Оловянишниковы Филипп и Яков? Я по их поручению к переселенцам ездил, разговоры проводил о побратании. Ну, это, чтобы лошадей наших вернули, которых они забрали. Ну, которых того, забрали вместе со своими!..
 - Того, того, - сурово осадил его хозяин хаты.- Ты хоть понимаешь, что сейчас нагородил?
  - А чево?- потупился вошедший и повторил вопрос:- А где братцы-то? Я сделал всё, как они велели.
 - Уехали они в Барнаул. Дела у них.
  Минька прекрасно знал, что кулак Погодаев заодно с братьями Оловянишниковыми и  ничего не стал от него скрывать. Подробно пересказал весь разговор с Рубцовым. Не забыл упомянуть и о том, как повели себя переселенцы после его ухода; в спешном порядке, гурьбой направились в берёзовую рощу.
 - Хитрый мужик этот бородатый колдун,- выслушав лазутчика, раздумчиво проговорил Пагодаев.- Но мы и не таких видали. Ты, вот что сделай. Ступай  пошарься в этом лесочке. Прикинься, будто грибы собираешь. Может, что любопытное найдёшь. Ну, ступай, ступай.
 Выпроводив Миньку Гуньтяпова и заперев дверь на засов, хозяин, смахнув похмельный пот со лба, крикнул в приоткрытую соседнюю комнату:
   - Всё слышали!?
  Усаживаясь за стол, Погодаев тяжко вздохнул:
  - Похмелиться бы не мешало! Аж в жар бросило!
  Из соседней комнаты с недовольным видом выбрались двое  здоровенных детин, косая сажень в плечах. Их сходство было столь велико, что не вызывало сомнения, что они братья. Усевшись на табуретки, которые так и заходили под их мощным натиском, они с брезгливым видом начали обсуждать сложившуюся ситуацию.
 - Чёрт принёс переселенцев на нашу голову,- вступил в разговор тот, что постарше.- Ума не приложу, каким образом их  отсюда выпроводить? Остаётся одно - опоить как следует, обобрать, что твою липку и пустить в широко поле. Не душегубством же заниматься?!
 - Колдуна можно и порешить,- предложил тот, что помоложе.- В старые времена на Руси с колдунами и чародеями долго не цацкались. Раз, и голова в кустах! Только так и поступали.
 - Ишь ты, какой прыткий,- возразил красномордый Погодаев,- что ж ты его тогда не порешил, когда вы переселенцев на конях в кольцо взяли? Кишка тонка? То-то и оно, что за столом вы все храбрецы, а чуть коснись, так вам руки до костей прокусывают. Ты с этим бородачом один на один сойдись и  пореши его!
 - А что, бляха-муха и сойдусь! - отвечал в сердцах молодой, бережно поглаживая прокусанную руку.- Вот устроим гулянку, я его на кулачный поединок вызову и отыграюсь на его бородатой морде. И за своего рысака отыграюсь, которого они забрали, и за Федьку Фунтика, который утопился и тебе долг не вернул и за прокусанную руку. Мой конь мне по ночам снится.
 - Поживём, увидим, как ты старшину обоза  с прокушенной рукой на поединок вызовешь. А сейчас займитесь подготовкой  встречи дорогих гостей. Проследите, чтобы наварили браги, да такой, чтобы  с ног валила; и послаще, и покрепче. И на глаза до поры до времени переселенцам не показывайтесь. Пусть думают, что бабы в посёлке одни остались. Мужики, мол, ушли на заработки.
                ------------
 Меж тем посланный на разведку Минька Гуньтяпов на следующий день, послонявшись по берёзовому околку, ничего любопытного в этом лесочке не нашел. Притомившись, он спутал передние ноги своей доходяги клячи, чтобы не ушла далеко, прилёг на мягкую травку и  заснул мертвецким сном. Комары его не донимали. Хищных зверей в это время года можно было не опасаться, и храп его мирный и беззаботный далеко разносился по берёзовой роще.
  В это время Сафрон Смердин и Гринька Шелихов в сопровождении небольшой ватаги молодых переселенцев направились на знакомую поляну, чтобы отточить мастерство кулачного боя и преподать уроки тем, кто помоложе. На это самое место немного погодя обещался подойти сам Михаил Рубцов.
  Заметив осёдланную лошадь, мирно щиплющую травку и заслышав богатырский храп, шагающий впереди Сафрон, приложив палец к губам, дал понять, чтобы соблюдали тишину:
  - Тс-с! Ну-ка, тихо!- произнёс он шепотом.-  Слышите, кто-то храпоковского заливает!
 - Это чужой! Оловянишниковский,- определил кто-то из молодых переселенцев.- Лошадь не наша.
 - Давай уведём у него лошадь,- тихим голосом предложил Григорий Шелихов.- Она хоть и старая, но седло у неё неплохое. А что, я не прав?!
  Этот вопрос, скорее, относился к Сафрону, чем к ватаге друзей, затаившихся в кустах. И не получив поддержки  друга, Гринька заворчал недовольно:
 - Нас в ту ночь никто не спрашивал,- оправдывался он, - намяли бока и лошадей увели.
 - Видишь, коняга старая! Спина провалилась,- заметил один из многочисленных Гришкиных братьев. - Трескать будет как слепая корова, а в работе толку не будет. Разве что прокатиться на «корове»  по посёлку, чтобы Куликова Катя заметила!.
  Гришка, чуя в чей огород камешки, отвесил младшему брату звучный подзатыльник. Старая кляча перестала щипать траву и насторожилась. Задрав морду, она издала недовольные звуки. Храпящий человек моментально проснулся, вскочил на ноги и огляделся вокруг. Подозвав послушную скотину к себе, он зорким глазом приметил, что кусты напротив заходили ходуном. «Кто-то засел в кустах,- определил он, расценивая сложившуюся обстановку.- Убраться отсюда подобру поздорову, пока шею не намылили. Жаль, ружьишка с собой нет, пальнул бы поверх кустов и вся недолга».
  Вскочив на свою старую конягу, Минька изо всей силы лягнул её  тяжёлыми сапогами, но тут же вспомнил, что у неё перевязаны передние ноги. Лошадь, теряя равновесие,  шарахнулась в сторону, заржала и, роняя седока, с трудом удержалась на ногах.  Всадник, падая с лошади на спину, налетел с размаху  на трухлявый берёзовый пень и так дёрнулся об него головой, что, не проронив ни звука, отдал Богу душу. Животное, кося шальным глазом на вмиг присмиревшего на земле седока, почуяв беду, захрипела и, мотая головой, топталось рядом со своим мёртвым хозяином с намерением дать дёру.
 Оценив неожиданную развязку событий, молодые люди выбрались из кустов. Подойдя поближе один из них определил:
  - Кажись, дядька этот головой крепко дёрнулся! Лежит и не дышит.
    Молодые люди обступили лежащего неподвижно на земле человека с невероятно завёрнутой в сторону головой.
  - Готовенький, он себе шею свернул,-  произнёс кто-то.
  - Выспался мужик перед смертью, - мрачно пошутил Сафрон и, заметив  беспокойство лошади, взял её под уздцы.- Тихо, тихо родимая. Сейчас мы тебя домой отправим.
   Придерживая коня, он подозвал из молодёжи тех, кто покрепче и они   забросили бездыханное тело на лошадь. Прикрепив мертвого к седлу, Сафрон развязал животному передние спутанные ноги и, заглянув в  умные глаза старой лошадке, потрепал её по гриве:
 - Ну, ступай домой. Пошла, пошла!- проводил он ласково беспокойное животное.
  Умная лошадь, зная дорогу к родному дому, поплелась со страшным грузом  в сторону посёлка Оловянишниково. Как только мёртвый всадник среди кустов и стройных берёзок потерялся из виду, молодые переселенцы выбрались на знакомую поляну. Ожидая бородатого учителя, они приготовились к учебному сражению.
                ----------------
    Старая кляча  безошибочно приплелась к дому своего хозяина и желая освободиться от неприятного груза подала хриплый голос. В соседнем  дворе  ей ответил молодой конь, но голос его потонул в неистовом вопле, который подняла выбежавшая из дома жена покойного.
   -Батюшки свет, да что же это с тобой сделали? Да как это так!- заголосила она на всю округу.- На кого же ты нас покинул?!..
   Трагическая гибель Миньки Гуньтяпова вызвала в стане противника  переполох. Набежавшие односельчане помогли снять с лошади бездыханное тело, и осмотрев его, не обнаружили ни ран, ни увечий, кроме неестественно вывернутой головы. Подошедшая тётка Лупыриха, зная толк в человеческих болезнях, заявила, что покойный упал с лошади и свернул себе шею.
  - Это подтверждает ссадина на затылке, - сказала она и засомневалась:- Вот только сам ли он упал, тело ещё не остыло!?  Надо бы панихидку по нему справить. Отпеть, как полагается!.
   - Отмучилась Минькина  жёнушка, прости, Господи, душу новопреставленного, - произнёс кто-то из односельчан. - Но где это произошло, и кто его к седлу привязал?
  Сельчане, затаскивая покойного в дом, терялись в догадках, высказывая разные предположения о гибели своего земляка:
  - Это всё переселенцы! Это их рук дело,- высказал мнение один местный житель.-  Лошадь-то с покойничком с ихней стороны пришла. Переселенцы Миньку порешили и к седлу привязали, - заявил он уверенно,- а лошадка умная, она к дому сама пришла, чтоб родные похоронили.
  От такой догадки сельчане насторожились. Устремив взоры в сторону переселенцев, они почувствовали, что недоброе что-то затевается в приалейских степях. И раньше здесь жилось неспокойно православному люду. То бежавшие каторжники и речные ушкуйники в Алейской забоке  скотину порежут и лошадей уведут, чтобы продать калмыкам. А то и невесту на выданье выкрадут, и поминай как звали! Всякое бывало в Кулундинских степях, но чтобы в течение недели двое местных жителей умирали не естественной смертью, такого никогда не было.
     «Бородатый колдун во всём виноват,- в один голос решили оловянишниковские старожилы.- Это он напускает порчу на коренных жителей, чтобы завладеть ихними землями. Это его рук дело! Он околдовал смертного человека и Федька Фунтик бултых, и утопился! А Минька Гуньтяпов шею себе свернул! Опасный  человек этот старшина обоза, ох, опасный! А тут ещё братья Оловянишниковы требуют кутьи наварить и браги, чтобы попотчевать переселенцев в знак примирения с ними. Не угощать их надо, а гнать поганой метлой за пределы Песьяновского урочища! И чтобы духу их не было в Алейских степях!»   Новая страшная весть чёрным вороном облетела посёлки Половинкино и  Оловянишниково. Старые и не очень старые люди  день и ночь обсуждали случившиеся события. Злобным кровожадным демоном рисовали они образ старшины обоза и прибывших с ним переселенцев.

   И только молодёжь  жила отдельной своей жизнью. По вечерам собираясь на тырло, молодые люди не только грызли семечки и, приглядывая невест, ухарски прыгали через костёр, но вели разговоры и о делах житейских. Сафрон Смердин  и до этого всегда был в центре внимания, а после героического рейда на Гузеев хутор в стан конокрадов его имя  было у всех на устах. Катя Куликова и Полина Шелихова - первые красавицы среди переселенцев, глаз с него не спускали, дожидаясь взаимности. Но нашего героя томило непонятное чувство, которое засело в него после появления той ночной гостьи. Ему стало казаться, что на вечеринке как будто не так уж и весело, как было раньше. И вроде чего-то не хватает для полного веселья. Но чего не хватает, а вернее кого, он и сам не знал. На тырло иногда захаживала местная молодёжь из соседнего посёлка и, постояв для приличия в отдалении, отправлялась восвояси. Разговоры при  появлении чужаков не велись вовсе или стихали и велись с намёками и недомолвками. Но  таинственная гостья, что приходила той ночью с грозной собакой по имени Алейка, которая рассказала, куда конокрады увели лошадей, так и не появилась. Сафрон каждый вечер искал её глазами. Прислушиваясь к ночным звукам, ожидал появления этой таинственной особы. Он не понимал, почему эта девчонка запала ему в душу: «Такая же,  как все?- спрашивал он самого себя, но второй человек, который сидел в нём самом, ему перечил,- Нет, она особенная!»
   На последней вечеринке молодые люди ожесточённо обсуждали предстоящий  кулачный бой. Катя Куликова и Полина Шелихова оживлённо что-то доказывали Гришане, а тот, как петух, выпятив грудь и нахохлившись, важно прохаживался вокруг них. Гришка, неумело скрывая свою любовь к Кате Куликовой, считал себя защитником этой славной девушки. Да конечно, каждому, кто осмелится непочтительно отнестись к его возлюбленной, пришлось бы иметь дело с ним. О том, что он был влюблён в неё по уши, знали все. Из-за неё он мог бы сразиться с самим дьяволом из преисподней и выйти победителем.
 - Завтра мы утрём нос оловянишниковским, если конечно они не струсят,- важно заявил он, украдкой поглядывая на Катю.
 - Или они вам носы поразбивают,-  поглядывая на Сафрона, ответила Полина Шелихова и добавила.- Кровь появится, значит проиграл. Ведь бой идёт до первой крови!?
  Бросив в женскую сторону презрительный взгляд, Гришка, встретив глаза любимой девушки, произнёс с достоинством:
 - Завтра сами увидите! Дядька Михайло нас не зря научил таким штуковинам, что противника можно одной рукой уложить на лопатки и шею ему свернуть. Смейтесь, смейтесь, завтра увидите!

   Кулак Погодаев и братья Филипп и Яков Оловянишниковы встретили известие о гибели Миколы Гуньтяпова громкими проклятиями в адрес переселенцев. За короткий срок двое местных жителей отдали Богу душу: ни за что, ни про что! Чуя, что мужицкий состав у них заметно поредел и выставить достойную команду в кулачных боях они не смогут; зажиточные мужики решили сами принять участие на этом ристалище. А уже  после кулачного боя, невзирая на его результаты, устроить  попойное гульбище победителей. Ну, а потом, когда переселенцы, отведав  ядрёного «спотыкача», перепьются и с ног попадают, потому как две кружки браги быка валят, там будет видно, как с ними поступить! На том и порешили.
    Кулачный бой решено было провести на берегу Алея, между станом переселенцев и Оловянишниковским посёлком на небольшом зелёном пятачке,  поросшем травой-муравой.  Погодаев прибыл на место народного гуляния верхом на великолепном породистом азиатском скакуне. Это было необыкновенно красивое животное, гордое, выносливое, смелое и горячее. Братья Филипп и Яков также приехали на добротных конях. Видно, не всех лошадок экспроприировали переселенцы у конокрадов. Филькин конь ничем не уступал Погодаевскому скакуну. Сафрон не мог налюбоваться этими представителями восточной породы. «Красивый, гордый  конь должен служить доблестному человеку»,- с завистью подумал он.
    Всё население враждующих сторон вышло посмотреть на схватку, обещающую быть если не жестокой, то, во всяком случае, яростной и до победного конца. Такое зрелище одновременно и радует взор и неприятно для глаз. В этом поединке противоборствующие стороны должны были, наконец-то, выяснить: кто есть кто? И кого следует в этих краях признавать лидером, а кто, зализывая раны, до конца дней своих должен будет оставаться на вторых ролях. Собравшись воедино условленном месте между переселенцами и жителями посёлка, как и ожидалось, началась словесная перепалка, грозящая перейти в драку.  Даже мирно дымящиеся самовары на накрытых с небогатыми яствами  столах не могли сдержать враждующие стороны. Назревающая драка, казалось, была неминуема.      
   Рубцов шагнул вперёд и воздел руки кверху. В нём чувствовалась такая сила, что обе противоборствующие стороны вмиг угомонились усмирённые  повелительным жестом и властным взглядом.
  - Выслушайте меня,- произнёс отставной солдат и старшина обоза.- Мы мирные переселенцы. По государеву Указу прибыли в эти края, чтобы подыскать свободные земли, пригодные для проживания. Мы зла ни на кого не держим и нам чужого не надо. Желаем жить по законам наших предков. Ну, а коль вышло такое нехорошее дело между переселенцами и жителями посёлка, так давайте замиримся и побратаемся. Устроим прощёное воскресенье и проведём кулачные бои.  Ну и, как полагается, бражное застолье.
  Слова старого солдата возымели действие. Народ успокоился, лица повеселели, в среде переселенцев и местных раздались более сдержанные, примирительные голоса. Выступивший вперёд красномордый Погодаев объявил, что кулачный бой будет происходить «стенка на стенку». И что со стороны местных жителей примут участие всего десять человек. Десять бойцов.
 - Ну и стенка! Реденькая стенка получается,- произнёс чей-то голос из толпы переселенцев.- Куда ваши мужики подевались?
  Полногрудая и величавая тётка Лупыриха в ответ фыркнула и с достоинством ответила крикуну:
 - А то вы не знаете! Один утопился после встречи с вашим колдуном, а другой шею себе свернул!
  Только что успокоившийся народ вновь взволновался. Настал черёд вмешаться кулаку Погодаеву.
 - Тихо! Тихо, бабоньки!- грозно произнёс он.- Мы здесь собрались все крещённые и православные, и колдунов среди нас нет. Не возводите понапраслину на человека, не мешайте проводить праздник.
  Сафрон Смердин ещё издали заметил в ватаге «амазонок» знакомое лицо девушки, которая несколько дней назад  приходила на тырло с собакой. «Мать честная, да она просто красавица!»- с восхищением подумал он.
 И как после глотка  крепкой медовухи неведомое доселе чувство растеклось по жилкам всего его существа, придавая силы. Он почувствовал себя сказочным героем, покоряющим народы. Но прозвучавшая команда вывела его из заоблачных грёз.
 - Приготовиться к бою!- произнёс красномордый Погодаев, расставляя  нестройную стенку своих бойцов.
 И Михаил Рубцов, выстраивая стенку, также обходил десятку переселенцев и, разглядывая противника, взвешивал в уме и советовал: как должен действовать и выступать каждый боец.

 В кулачном бою Сафрону выпало по жребию биться с Яшкой Оловянишниковым. Ростом они были наравне: оба высокие и крепкие. Но Яшка был постарше и сильнее физически. В нём чувствовалась мощь дикого степного зверя. Одолеть его было тяжело. Бойцы, глазами прощупывая друг друга, пытались отыскать в противнике слабые, уязвимые места. Яшка был без пояса, и ухватить его и бросить через себя эдакую тушу молодому бойцу было не под силу. Разглядывая  противника, Сафрон на его руке заметил следы от укуса зубов. Рана недельной давности ещё не зажила, но и не кровоточила. Кусаная рана заживает долго.
   «Не мои ли зубы оставили этот след?- подумал Сафрон, освежая в памяти  трагическую ночь, когда на них напали конокрады, и  почувствовав во рту привкус крови, сообразил:- Да это же тот, кто на меня напал! Вот и свиделись!» - чуть не радуясь, заключил он.
  Занывшая на затылке рана подтолкнула молодого бойца к действию. И когда прозвучала команда: «К бою!», он бросился на противника, но тут же был сбит с ног.
   В душе каждого, даже самого заурядного человека таятся неведомые ему бездны. Сафрон Смердин всегда славился своим мягкосердечием: стоны раненых на охоте животных не раз исторгали у него из глаз слёзы. Но теперь его обуяла жажда крови. Он вскочил на ноги и нанося один удар за другим, словно в припадке бешенства, прилип к противнику и, не помня себя от ярости, кричал в диком восторге. Отскочив от ошарашенного противника, Сафрон вовремя увернулся от летящего в его голову кулака и, пригнувшись, подхватил налетевшее на него грузное тело противника и перебросил его через себя. Яшка шарахнулся со всего размаху спиной на землю с явным желанием кулачный бой больше не продолжать. Затянувшаяся рана  на его руке вновь закровоточила.
  - Смотрите, - крикнул кто-то из толпы, -  наш Сафронушка  побеждает! Он ему руку в кровь разбил!
  Остальные бойцы бились без особого куража, ни шатко, ни валко. Григорию Шелихову достался боец его же возраста и телосложения. Противник, с опаской поглядывая на молодого переселенца, явно его побаивался. А после того, как младший Оловянишников был повержен,  подняв руку, сдался на милость победителя.
 Схватка подходила к концу. Втроем они произвели страшное опустошение и замешательство в неприятельских рядах. Бой шёл только между Михаилом Рубцовым и Филиппом Оловянишниковым.
   Грузного Фильку, весившего под десяток пудов, одолеть было не просто. Он на целую голову возвышался над пожилым, но крепким  соперником. Руки у Фильки были обвязаны лентами из плотной материи, из-под которых цепкими крючками торчали пальцы. Он стремился зажать в медвежьих объятиях старого переселенца, повалить его на землю и таким образом одержать победу. Но Рубцов, выматывая противника, всякий раз уходил от него, нанося ощутимые удары.
   «Старый хрыч пытается меня измотать»,-  задыхаясь, скрипел зубами Филька, подгадывая момент для нанесения точного удара.
  Затяжной бой не был на руку и Рубцову, сказывались годы. Проклятая усталость, сковывая движения, могла подвести старого солдата. И хотя в кулачных боях ему никогда не было равных, всё же иногда и он проигрывал сражение. Это было редко, в основном тогда, когда противник в жаркой схватке разбивал ему до крови бровь или щеку. Бой, как правило, проходил до первой крови, и хотя преимущество всегда оставалось за Михаилом Рубцовым, но разбитая бровь или щека не давали ему права считаться победителем. И даже если противник  оказывался поверженным, появление пятен крови на лице победителя засчитывалось как поражение. Таковы были на Руси негласные правила кулачного боя.
  Старшине обоза во что бы то ни стало необходимо было победить. Грузный Филька по весу  намного превосходил отставного солдата, и справиться с ним было тяжело. Все равно, что бороться с быком или медведем. Попробуй эдакую тушу через себя перебросить! Тут ловкость нужна, а не силища. Рубцов решил выявить слабые стороны противника, не допуская его до ближнего боя, и воспользовавшись моментом, попытаться бросить его на землю. Но и Филька, хотя и задыхался от собственного веса, прыгал вокруг него как молодой козёл на привязи. Подсечь такую вертлявую тушу было невозможно.
  «Ничего, ничего,- решил про себя Рубцов, -где наше не пропадало! Не таких увальней одолевал, бывали и покрепче!»
  Филиппу, по всей видимости, надоела бестолковая пляска на одном месте и, раскрасневшись, как будто из бани вышел, он решил взять быка за рога, навалиться всей тушей на противника и подмять под себя. Но его руки неожиданно поймали воздух. Ловкого Рубцова на том месте уже не было. Филька, потеряв равновесие, запахал носом в траву.
  «Прыткий боров, - подумал Михаил Рубцов, переводя дыхание.- Ещё раза  два запашешь носом и станешь шелковый!»
   Лежачего на Руси никогда не бьют. Дожидаются, когда тот поднимется и либо признает себя побеждённым, либо продолжит схватку. Но Филька не стал долго отлёживаться. Дивно было видеть, как он тут же подскочил и всей своей тушей набросился на обидчика. Бой возобновился.
 Навешивая тумаки друг другу, бойцы не могли не слышать одобрительных выкриков со стороны зрителей.
 - Так ему, дядька Михайло! Под микитки ему, под микитки! И в душу! Будет знать, как  лошадей воровать!- ободряли переселенцы старшину обоза.
  Оловянишниковские, напротив, помалкивали. Изредка из их угрюмой среды делал кто-нибудь замечание относительно правил ведения боя, но поддержки своему бойцу они не оказывали.
   Продолжая изнурительный бой и обмениваясь редкими ударами, старый солдат выжидал момент, чтобы в очередной раз бросить противника через себя, но неожиданно получил размашистый удар по лицу. От сильной боли словно искры посыпались у него из глаз. Рубцов вскрикнул:
 - Мать честная, что-то ладонь у тебя больно жёсткая! Что скрывается  у тебя  под повязкой?
    Но кровь предательской струёй хлынувшая из разбитого носа, не позволила договорить старшине обоза.
 Филька вспыхнул и весь так и ощетинился:
  - Что скрывается! Ничего не скрывается,- взревел он, стремительно покидая поле боя.
 - Ты погоди, погоди!- вскричал вослед Михаил Рубцов, смахивая рукой кровавые сгустки.- Не свинчатка ли у тебя под повязкой спрятана?
   По правилам  рукопашного кулачного боя в руках дерущихся сторон не должно быть тяжелых предметов. Такого бойца неминуемо ожидала выволочка и всенародное порицание. Филипп, зная об этом, запрыгивая на коня, крикнул:
 - Моя взяла, я победил! Бой идёт до первой крови!
 Стеганув красивого коня, старший брат семейства Оловянишниковых бешеным аллюром помчал в степь.
  -…Я победил,.. победил,..- словно замирающее вдали эхо доносилось из дикой Алейской степи.
               

  После боя, желая побыть один, Михаил Рубцов по крутой тропинке спустился к берегу реки Алей. Он  чистой холодной водой смыл с лица кровь и, усевшись на корягу, лежавшую на берегу, погрузился в размышления. А подумать ему было о чём; казалось, сама природа усердно ему в этом помогала. И действительно, оставалось только поражаться красоте и великолепию окружающего мира.
 - Боже, милостивый!- воскликнул старшина обоза, окидывая взором русло реки Алей.- За эту красоту приходится вести борьбу не на жизнь, а на смерть. Да, это действительно волшебный край! Такое великолепие может сотворить только Создатель.
  Зрелище было потрясающее: русло реки, ещё не тронутое цивилизацией, густо поросшее лиственными лесами, представляло собой зелёный свод, сквозь который, неся изумрудные воды, струилась река. Прекрасная сама по себе, она казалась ещё чудесней от тех причудливых солнечных бликов, пляшущих на водной глади, по которой, к великому удивлению старого солдата, как по дороге шёл человек!..
  Откуда этот человек явился? Пришёл ли он по кромке воды или спустился с крутого берега, Рубцов не знал. Но в облике неизвестного присутствовало что-то не от мира сего, неземное, одухотворённое! «Как с иконы сошёл»,- пронеслось в голове старшины обоза, и тут же в его памяти возник образ родной матушки, которую Михаил Рубцов навсегда запомнил молодой, красивой, с ангельской улыбкой на лице.
 - Мир вам,- подходя поближе, произнёс незнакомый человек.
  Рубцов, сняв картуз с головы, вежливо ответил:
  - И вам, добрый человек, здравия и долгих лет жизни,- и помолчав немного, спросил:- Далеко путь держите? Присаживайтесь! -  указал он на корягу.
  - Да нет, недалеко,- принимая приглашение и устраиваясь поудобнее, ответил путник.- Я послан к вам, Михаил Алексеевич.
  - Вы пришли от братьев Оловянишниковых и кулака Погодаева? Я правильно понимаю?
 - Нет, с этими людьми мы предпочитаем не иметь никаких дел,- произнёс гость и прибавил слова, которые буквально ошеломили Рубцова.
 - Помните того раненого унтер-офицера, которому вы помогли забраться на телегу? Так вот, я от него прибыл! Он просил тогда вас, сразу после окончания боя помолиться за его здоровье. Молитва ваша была услышана, он выздоровел.
  - Но,… но это же произошло очень давно! Тридцать лет тому назад, если не боьше! Как такое может быть?  А вы, сударь, кем ему доводитесь?- воскликнул Рубцов, мысленно переносясь в прошлое.
 - Никем  не довожусь,- отвечал неизвестный.- Меня в том бою убили. Я такой же унтер-офицер из соседнего полка.
 - А-а,.. убили,- протянул взволнованно Рубцов,- убили тридцать лет назад?!
 - Тридцать лет назад,- отозвался пришелец,- но разве это возраст! Тот унтер-офицер должен был наказать рядового пехотного полка Михаила Рубцова. Но делать этого не стал. С того самого дня  прошло три десятка лет, а возраст его ни на год не изменился и не прибавился. Добрые дела в подсчете дней не нуждаются.
- Стало быть, он после того ранения выздоровел? - спросил в замешательстве бывший рядовой пехотного полка, начиная догадываться, с кем имеет дело.- А почему в полк не вернулся?
 - В полк он не вернулся потому, что после ранения подал в отставку и принял монашеский постриг. Но к вам я послан совсем по другому делу.
  Унтер-офицер ненадолго умолк. Переменив тему разговора, он продолжил:  - В поисках лучшей доли вы  проделали трудный путь из Самарской губернии до предгорий Алтая. Прошли тысячи вёрст, подыскивая незанятые, удобные для проживания земли. Но здешние люди не встретили вас с любовью, а вступили с переселенцами в беспощадную борьбу. И эта борьба одним днём не закончится. Она будет продолжаться и продолжаться. А причиной всей этой ненависти является подлая оловянишниковская кровь! Да, да, кровь! И нет никаких других причин для людской вражды. В крови находится человеческая душа, в крови находятся все её пороки. Так говорит Книга Мудрости. Так говорят древние старцы и опыт человеческого бытия. Ведь сказано: «Кровь убиенного брата возопиет мне из земли!» Даже если  посёлок, основанный переселенцами, разрастётся, превратившись в большой  город, и поглотит деревню, основанную братьями Филиппом и Яковом, а жители перемешаются, породнятся и заживут счастливой жизнью, но время и подлая оловянишнековская кровь сделают своё грязное дело. Город погибнет.
  Закончив  повествование, унтер-офицер, имя которого Михаил Рубцов не удосужился спросить, попрощавшись, направился своей дорогой:
   - Город погибнет спустя сотню лет, - были его последние слова.
  «Погибнет?- словно вихрем пронеслись страшные слова в голове старшины обоза.- Как погибнет, ведь он ещё не появился на свет! Постой, не уходи,- попытался он окликнуть незнакомого человека, но слова из его уст не прозвучали, застряли где-то в груди. Он попытался встать на ноги, но ноги не слушались и руки не подчинялись. Тогда он попытался направить свой взгляд на удаляющегося человека, рассмотреть его и хорошенько запомнить. Но кроме водяных кругов на поверхности реки его взору ничего не предстало. Круги, словно солдатские шеренги в открытом поле стройными рядами расходились в разные стороны, раскрывая перед его взором первобытную нетронутую природу. В душе старого солдата растеклось тепло и спокойствие. «Спать,- шептала благодатная природа,- спать! Завтра будет трудный день…»
   Так закончился ещё один день жаркого лета 1886 года. Солнечный диск завалился за бугор Песчаного Борка. На тёмном небе высыпали яркие звёзды и отражаясь в Алейских водах, заплясали на водной глади. Наступила ночь.
Восседая на коряге, старшина обоза не заметил, как и уснул, но его разбудил  неистовый вопль в стане переселенцев и девичий визг.
    - Дядька Михайло!- послышался с высокого берега чей-то крик.- Дядька Михайло, Катю Куликову украли!
  Прибежавшая молодая переселенка была Полина Шелихова.
 - Как украли? Кто?- вскакивая с удобного места, вскричал Рубцов.
 - Не знаю, кто! Говорят: беглые каторжники или ушкуйники!
  Последние слова плачущей девушки Рубцов встретил, уже ведя её за руку к месту событий.
 - А ну пошли, и не реви! Расскажи всё по порядку,- приводя в чувство молодую переселенку, потребовал он.- Где это произошло?
 Полина, размазывая слёзы рукой, всхлипывая, рассказала, как это случилось:
 - Мы с Куликовой собирались пойти на тырло, - начала она,- но Катя вздумала корзину с мусором вынести за околицу. Ну, это там, где переселенцы в кустах устроили отхожее  место. Зашла она за кусты, а я жду у ихней землянки. И вдруг крик, лошадиное ржание и конский топот. Я подбежала,- корзинка валяется, а Катюши нет!
 - Кто ещё что видел?- спросил Рубцов, подходя к толпе собравшихся переселенцев.
 - Никто ничего не видел,- ответил прибежавший с ружьём Егор Чулков.- Молодёжь ушла на вечеринку,- продолжал он,- а те, что остались, забились в норы и сидели по хатам. И собаки не лаяли. Видать, не почуяли.
   Рубцов яростно соображал, какие предпринять действия в сложившейся ситуации. Время было дорого, от каждой, бесцельно потраченной минуты зависела судьба пропавшей девушки.
 - Ружьё заряжено?- спросил он старого друга.- Пальни-ка из него.
 Чулков, вскинув ружьё, выстрелил в ночное небо. Щедрый заряд дымного пороха, словно выстрел небольшой пушки, переполошил птиц, что устроились на деревьях в берёзовой роще. Чистый хрустальный воздух далеко разнёс эхо тревожного выстрела. Молодёжь, что находилась на тырло на знакомой поляне в считанные минуты прилетела в посёлок переселенцев.
 - Что случилось? - задыхаясь от быстрого бега, спросил Гришка Шелихов.
 - Катю Куликову похитили,- ответила Полина и, не в силах сдерживаться, вновь разрыдалась.
 - К-к-как, похитили? Кто?- произнёс Гринька дрогнувшим голосом.- Да я их всех поубиваю, порешу псов! Где это было?
  Обезумевший от горя влюблённый решил тут же броситься в погоню. Он выхватил из рук Чулкова ружьё, не задумываясь, есть ли к нему порох и пули, кинулся седлать своего коня.
- Шелихов!- окрикнул его старшина обоза.- Ты хоть знаешь, в какую сторону ехать?
  Гришка, готовый разрыдаться вслед за своей сестрой, еле сдерживал слёзы. Он остановился и тупо, как разъярённый бык, замотал головой:
  - Надо что-то делать, дядька Михайло? Пропадёт девчонка, и мне  в таком разе не жить!
  Вдруг из глухого мрака ночи послышалось рычание собаки. Полная луна, облегчая путь страннику, освещала дорогу. Переселенцы как по команде обратили взоры на движущийся в лунном свете женский силуэт с большой собакой.
  -Ты кто? Как тебя звать?- спросил Рубцов, когда неизвестная подошла поближе.
  - Ольга. А это мой пёс, - ответила девушка, которой по виду было лет пятнадцать.
  - Вижу, что твой пёс. Ты почему по ночам ходишь, не боишься?
  - А чего мне бояться, у меня Алейка есть.
  Пёс, услышав своё имя, ответив «гав», уселся у ног хозяйки.
  - Стало быть, ты оловянишниковская!?- стал допытывался старшина обоза. - Оля, ты ничего подозрительного здесь не заметила? Может, людей каких видела или куда кони поскакали?
   Девушка, ласково погладив собаку по голове, пожав плечами, сказала:
- Ничего такого мы с Алейкой не заметили. Слышно было, что стреляли. А что случилось?
  - Девицу у нас украли, вот что случилось. Кто это сделал,- не знаем.
    На лице Ольги появилось удивление и испуг. Верный пёс моментально отреагировал, оскалив зубы.
 - Тихо, Алейка, не рычи,- успокаивала она друга.- Меня никто не трогает, беда здесь.
   Угомонив собаку, девушка заявила:
 - Так вы по свежим следам отправляйтесь в погоню. Вы непременно их нагоните!
  - Какие следы среди ночи? Разве найдёшь их в незнакомой местности?
 - А Алейка на что? Мой папанька, Царствие ему Небесное, обучил его по следу ходить. Он и зайца выследит и косулю, и полицая-исправника во время сбора подати.
  Из толпы собравшихся переселенцев к Михаилу Рубцову пробилась Полина Шелихова, в руках она держала платок.
  - Вот, дядька Михайло, на том месте, где Куликову Катю похитили, лежал её платок. Мальчишки подобрали, возвращаясь с тырло.
  - Твоя собака нас не покусает, если пустимся в погоню вместе с ней?- обратился  старшина обоза к Ольге.
  - Нет, не покусает. Он у меня умный,- поглаживая собаку, отвечала она.-  Но без моего участия у вас ничего не получится. Мы бы поехали на лошадях, а пёс по следу. Надо попробовать,- и заглядывая в собачьи глаза, обратилась к своему лохматому другу:
  - Алейка, помоги человека хорошего найти? Ты пёс умный, добрый, не то что Оловянишниковы и Погодаев! - пёс зарычал.
  - Он всегда рычит, когда произносятся эти имена,- пояснила Ольга.- Братья его чуть не убили, когда он папаньку защищал.
 - А где сейчас твой папанька?- спросил Рубцов.
 - Пропал на охоте. Ушёл на охоту и не вернулся. Алейка вернулся, а папаньку так и не нашли.
 - Вот человеки!- в сердцах воскликнул Рубцов.- Ну да ладно, мы с ними потом разберёмся. Лошадей надо собирать.
   Но лошади уже были собраны. Неугомонный Гришка Шелихов и его дружок Сафрон Смердин привели пять добрых и выносливых скакунов.
  - Возьми-ка, доченька, эту вещицу, - сказал Рубцов, подавая Катин платок.- Авось, твой пёс что-нибудь учует и поведёт по следу. В седле держаться можешь?
 - Могу,- ответила Ольга, тыча платком в собачью морду. - Нюхай, Алейка, нюхай!- наставляла она пса на его главную собачью обязанность.
 Умный пёс сразу сообразил, что от него требует его хозяйка и, покрутив головой, бросился в ту сторону, где произошло нападение на несчастную девушку. Обнюхав место трагедии, пёс подал голос. «Значит, что-то учуял»,- решили переселенцы.
  Так как каждая минута была дорога, старшина обоза принял решение немедленно пуститься в погоню. Прихватив с собою ружья переселенцы: Михаил Рубцов, Егор Чулков, Сафрон Смердин и Григорий Шелихов при участии  местной жительницы Ольги и её верного пса двинулись в путь.

   Егор Чулков, у которого  после небольшой кружки медовухи ещё шумело в голове, решил принять участие в погоне как меткий стрелок и лихой наездник.
  «В медовуху дряни подмешали,- определил Егор, с трудом взбираясь на лошадь. Голова у него раскалывалась, хотелось пить.- Не иначе грибков поганых добавили,- сплёвывая на землю, решил он.- Ничего, лишь бы руки не тряслись и мушка в прицеле не прыгала…»
 Смышлёный пёс, забежав далеко вперёд, подал требовательный голос. Его хозяйка, особо не церемонясь, лягнула худыми ножками коня и направила в его сторону. Всадники последовали за ней. Полная луна, освещая путь, также  подключилась к погоне. Вокруг стало как будто светлее.  Если собака не ошиблась и взяла след правильно, то путь злоумышленников шёл строго на юг, в калмыцкие степи. А там, пополнив гарем степного хана, они выгодно  сбыли бы драгоценный груз.
  Примерно через час бодрого собачьего бега погода неожиданно изменилась. Прилетевшая с запада туча закрыла ночное небо. Стало темно, хоть глаза выколи. Пробираться ощупью в таком мраке стало опасно. Всадники бросили поводья и, не подгоняя лошадей, полностью  доверились звериному инстинкту. Лошади, понимая, что двигаться нужно вслед за собакой, шли небыстрым, но уверенным шагом. Вдруг из темноты послышался треск ломаемых сучьев и чьё-то прерывистое дыхание. Это был пёс Алейка. Он с минуту повертелся около своей хозяйки, тихонько повизжал и снова скрылся в темноте. Так повторялось несколько раз.
 - Если я не ошибаюсь, мы двигаемся строго на юг,- произнёс негромко Сафрон.- Не на Гузеев ли хутор приведёт этот путь?
  Всадники, не найдя что ответить, молчали.
  Часа через полтора отряд подошёл к небольшому лесному массиву и остановился. Вокруг было тихо. Всадники спешились. В это время опять подбежал пёс, осторожно взял зубами Ольгу за руку и стал тихонько визжать, как бы прося её не задерживаться. Отбежав немного, он тотчас вернулся назад и только тогда успокоился, когда заметил, что всадники идут за ним следом. Собака вела в рощу. Углубившись в берёзовую рощу, Михаил Рубцов приказал не шуметь и вести себя тихо:
 - Если пёс ведёт правильно, то злодеи недалеко,- определил он.
  Не успел отряд пройти и ста метров, как впереди замаячил огонёк. Непонятно, был ли это огонь от костра или факела, но он тут же исчез. Отряд остановился и стал ждать возвращение пса. Вдруг в густой тени деревьев появилась тень ещё более густая. Тень двигалась.
  - Сейчас прыгнет, - шепнул Гришка и взвёл курок.
  - Не стреляйте,- тихо произнесла Ольга,- это же Алейка!
  Пёс, которого чуть не подстрелили, радостно дышал. Умная собака, желая излить хозяйке свою радость, ласково повизгивала.
 - Он что-то нашёл,- тихо сказала Ольга,- и зовёт за собой.
 Пробираясь ощупью в темноте отряд залез в такой бурелом из которого и днём-то едва ли можно выбраться.
  - Глаза берегите,- предупредил Рубцов, пробираясь первым.
 Неожиданно огонёк замаячил вновь. Минут через десять стало ясно, что собака ведёт к этому огоньку. Пройдя ещё немного, всадники убедились, что это  стойбище. Их поразило, что около костра не было людей. Очевидно, они спрятались за деревьями. Идти к костру было опасно. Хорошо, если это охотники или мирные жители здешних мест, а что, если бежавшие каторжники. Вдруг из чащи выскочил Алейка. Он смело подбежал к огню и остановился. Пёс обошёл вокруг костра и обнюхивая землю, подошёл к ближайшему дереву. Сел на землю и вывалил язык.
  - Опасности нет,- смело сказала Ольга.
 Не отходя от дерева, пёс в подтверждение слов своей хозяйки подал требовательный голос.
  - Он что-то нашёл,- слезая с лошади, тихо сказал Сафрон и направился к дереву. Подойдя поближе, он не поверил своим глазам. Под деревом, связанная по рукам и ногам, лежала Катя Куликова. Рот у неё, чтобы она не кричала, был замотан тряпкой. Сафрон бросился к ней и стал развязывать путы, но сначала снял с лица грязную тряпку. Катюша вздохнула полною грудью и, не понимая, что происходит, стала благодарить Матерь Божью:
   - Слава тебе, небесная покровительница, - бормотала она молитву под нос. Но признав в спасителе своего сверстника, тихо проговорила: - Сафрончик, женись на мне, когда я подрасту.
  - Вот ещё что,- прошептал он украдкой,- у тебя есть Гришка Шелихов!
   Гришка, не ведая, о чём они говорили, с сияющим от счастья лицом бросился помогать несчастной девушке. Распутал  путы, стряхнул прилипший мусор с её одежды и неуклюже на ухо стал объясняться в любви:
  - Катюша, вот я на тебя смотрю!.. Ты самая лучшая на свете! Правда, правда! Лучше тебя никого нет,.. ну, хоть глаза мне выколи!
  - Тоже придумал! Зачем глаза выкалывать! Смотри, я никому не запрещаю.
   Михаил Рубцов, слезая с коня и посмеиваясь в бороду, поинтересовался исчезнувшими злодеями:
  - А где твои похитители? Или они дёру дали!
  Куликова Катя ничего вразумительного ответить не могла.
  Из лесной чащи послышалось отдалённое лошадиное ржание и треск сучьев. Пёс, навострив уши в сторону беглецов, зарычал, но сменив гнев на милость, виляя хвостом, подошёл к Ольге и уставился на неё, ожидая дальнейших приказаний.
 - Славная у тебя собака, славная, - расхваливая лохматого друга, произнёс Рубцов,- да и ты девушка видная!- и неожиданно заговорил весело:
 - А вот мы возьмём и сосватаем тебя за Сафрона Смердина! Что скажешь?
  Девушка ничего не ответила, только сверкнув глазами в сторону молодого человека, обратилась к своей собаке:
 - Разбойников можно ещё догнать,-  поглаживая пса по голове, сказала она, обращаясь главным образом к собаке.- Ты не устал, Алейка?
   Пёс, ответив коротко «гав», лизнул её руку.
   Михаил Рубцов, прислушиваясь к затихающим звукам продирающихся сквозь бурелом незадачливых беглецов, решил не продолжать погоню, а дождавшись утра, посветлу отправиться восвояси. Подбросив в огонь дров, он велел располагаться у костра кто как может и отдыхать, выставив караул.
  - Кони устали, да и собака притомилась,- усаживаясь поудобнее у костра, произнёс со вздохом старый солдат.- А эти,- он безнадёжно махнул рукой в  сторону лесной чащи, - Бог им судья. Они своё получат.
   Неожиданно Егору Чулкову стало плохо. Схватившись за живот, он скорчился и повалился на землю.
  - Пить,- тихо сказал он, с трудом ворочая сухим языком.
  - Что с тобой, Егорушка?- спросил Рубцов, проверяя рукой лоб друга.
 Убедившись, что жара нет, старый солдат налил в кружку из медной фляжки    воды и подал ему. Егор, сделав пару глотков, пить отказался.
 - Пей всё,- настаивал Рубцов.- Если отравился, тебя вырвет и сразу полегчает. Лучше бы свежего молока, но где его взять среди ночи.
  Неприятная новость о внезапно заболевшем Егоре Чулкове поубавила былую радость. Катя, оправившись от пережитых мучений, с усердием принялась ухаживать за больным.
 - Дядька Михайло,- обратилась она к Рубцову,- молочка бы ему испить свеженького и с мёдом. Хворобу как рукой снимет.
 - Да вот то-то и оно, что молока нет!- в сердцах воскликнул старый солдат, жизненный опыт которого говорил, что девчонка права. А тем временем Чулкову стало ещё хуже, зажав живот, он лежал совершенно обессиленный.
   Разглядывая ночное небо, которое на востоке стало заметно светлеть, Михаил Рубцов прикидывал, в каком месте легче всего раздобыть свежее молоко. «До своих мы его не довезём, Егор в седле не удержится,- с горечью подумал он.- А что, если выбраться на берег Алея? В тех местах обширные пастбища, на которых пасутся стада жителей села Половинкино. От одной кринки молока, чай, никто не обеднеет!»
   Михаил Рубцов тут же поделился своими соображениями с молодыми переселенцами, и они решительно его поддержали. Не осталась безучастна и Ольга из села Оловянишникова, и даже пёс громким лаем выразил желание принять участие в добывании молока.
  - Отсюда до берега реки версты две будет,- пояснила Ольга.- Поутру пастухи пригоняют стадо к берегу и дрыхнут в шалаше. А мы тем временем коровку подоим.
   Расстояние в две версты отряд, скача галопом, мог преодолеть за считанные минуты, но с больным, которому становилось всё хуже и хуже, этот путь стал непреодолимым. Разделится на две группы, чтобы одни на лошадях поехали за молоком, а другие дожидались с больным у костра, было опасно. Речных разбойников-ушкуйников, что на неё напали, по словам Кати Куликовой, было трое или четверо, а вооружены они или нет, она не знала. Возможно, они затаились в соседнем околке и выжидают момент, чтобы напасть.
  - Егорушка,- обратился Рубцов к другу,- на коне удержаться сможешь? Тут ехать недалече, до реки лишь бы добраться.
   Чулков с трудом открыл глаза.
 - Алексеич, - тихо произнёс он, - чую, медовухой я отравился. Медовушная отрыжка меня мучает. Видать, какой-то пакости намешали в пойло и на стол выставили. В брюхе как толчёным стеклом набито.
  - На лошади удержишься?- переспросил Рубцов.
  - Да что я, баба брюхатая! Удержусь…
   Усадив больного на лошадь, отряд двинулся в сторону реки. Впереди, с ружьями наизготовку, ехали Григорий и Сафрон, следом за ними, примостившись на одной лошади, восседали в обнимку Катерина и Ольга. Заключали вереницу Егор Чулков и Михаил Рубцов. Всадники ехали гуськом по узкой звериной тропе навстречу восходящему солнцу. Берёзовая роща вскоре закончилась, и до самого берега зелёным покрывалом стелилось чистое открытое поле. Лишь берег реки, словно сказочными великанами, был огорожен вековыми тополями и плакучими ивами. Могучие, в три обхвата деревья, вскормленные илистой почвой первобытной реки, нетронутой цивилизацией, стояли, как часовые. Летнее солнышко ещё не выбралось из-за Склюихинского бугра, а небесные певуньи, хваля Создателя, радостно заливались появлению нового дня. День обещал быть тёплым и солнечным.
  Ступив под кроны вековых деревьев отряд переселенцев с крутого берега реки, с которого открывалась величественная панорама, узрел на противоположном низменном берегу пасущиеся стада. Невдалеке стоял шалаш, возле которого паслась лошадь. Людей не было видно.
  Сафрон, остановив коня на вершине обрыва, обозревая благодатные просторы, произнёс с восхищением:
  - В Самарской губернии, где мы раньше жили, такого приволья не было. Здесь настоящие райские кущи, поросшие богатыми травами. Отсюда, дядька Михайло, уезжать не хочется. Эти благодатные пастбища, сказывают, тянутся до самых Колыванских гор. Жить здесь, да радоваться!
  - Значит, будем жить,- ответил Рубцов, помогая Чулкову спуститься с лошади.- Тебя не растрясло, Егорушка. Полежи на травке, пока молодёжь за молочком сбегает.
   Егор Чулков молча повиновался. Видно было, что лучше ему не стало.
  - Послушайте меня, ребятушки,- обратился Рубцов к молодым людям, когда они спешились.- Старого друга  надо выручать. Вот что мы сделаем. Отправляйтесь-ка на четырёх лошадках вчетвером на тот берег. Поговорите с пастухом, чтобы  добро дал молока набрать. Фляжку мою возьмите, и у пастуха какую-нибудь кринку выпросите. Наберите молока и бегом сюда. Да не медлите. Ну, ступайте, ступайте.
  Взяв коней под уздцы,  юные переселенцы спустились по крутому берегу к самой воде и лихо на них взгромоздились. Верный пёс, ни на шаг не отставая от своей хозяйки, первым бросился в чистые речные воды. Красавец Алей, желая показать свою волю, подхватив лохматого зверя, решил поиграть и потешиться с умной псиной, потащил его вниз по течению. Но сильный пёс, ловко работая лапами, летел стрелой  к противоположному берегу. Быстрое течение метров на пятьдесят отнесло Алейку в сторону. Всадники, напоив коней, с трудом преодолели реку.
 
  Когда всадники скрылись в прибрежных кустах, старшина обоза всё своё внимание переключил на больного. Прожив долгую, насыщенную событиями жизнь Михаил Рубцов многому научился и многое познал. Ещё в далёкой юности он открыл у себя способности к врачеванию. Стоило у тогда ещё молодого солдата появиться какой-нибудь боли, он тут же прикладывал к больному месту руки и, призывая всех святых и угодников, просил избавить его от болячки. И происходило маленькое чудо: болезни отступали, пропадали полностью. Таким же образом он помогал товарищам в своём полку и заслужил известность и славу народного лекаря. А народная слава всегда шагает на шаг впереди своего венценосца. Отслужив положенные рекруту двадцать пять лет, он, возвратившись в родные края, продолжал врачевать и помогать людям. Рубцов лечил древнейшим методом, методом наложения рук. Прикладывая горячие свои руки к больному месту, он вселял в душу страждущего уверенность в исцеление. И под его крепкими, горячими руками у больного человека растекалось тепло, боль притуплялась, уменьшалась и пропадала полностью. Пропадала боль, исчезала болезнь.
 - Ну что, Егор, как ты себя чувствуешь?- спросил он старого друга, на восковом лице которого лежала печать безысходности.
 Чулков молчал.
 - Ты спишь, Егор?- повысив голос, спросил Рубцов ещё раз.
 - Нет,- ответил тот коротко.
 - В каком месте у тебя болит, давит или режет? Покажи рукой?
 - Не давит и не режет, - ответил тот, с трудом шевеля пересохшими губами.- Руки и ноги у меня мёрзнут. А тело будто иголками прокалывает. Чую, медовухой я отравился.
 Сидевший перед ним на корточках Рубцов, ударив в сердцах  рукой по голенищу сапога, выругался:
 - Вот человеки, ёк-макарёк! Значит, медовухой они опоили. Что за народ, эти Оловянишниковы? Вокруг них  злоба и ненависть! Ну, да ладно, сейчас нужно тебя выручать, а с ними мы потом разберёмся. Ляг поудобней, Егорушка, я тебе живот лечить стану. Больно не будет. Приложу руки к больному месту, и глядишь с Божьей помощью мы тебя на ноги поставим.
   Егор повиновался, он во всём доверял другу. Рубцов потёр рукой об руку, размял пальцы и приступил к врачеванию. Пот градом катил с его лица, когда он окончил оздоровительную процедуру. На бледном лице Егора появился чуть заметный румянец, он даже повеселел, во всяком случае, попытался улыбнуться, произнося ободряющие слова:
 - Алексеич, мы с тобой будто из бани вышли. У тебя капелька пота на носу повисла, - вздыхая облегчённо, произнёс он,- да и меня пот прошиб.
 - Это хорошо!- согласился радостно друг.- Значит, организм взял своё. Молочка попьёшь и пойдёшь на поправку.
 Заметив перемену в лучшую сторону, Рубцов приободрился. Направив взор в сторону противоположного берега, он заметил на реке большую лодку, которая направлялась в их сторону. В лодке, управляя длинным шестом, находился один человек. Течение реки, само по себе быстрое, на изгибе русла стремилось вытолкать лодку на берег. Лодочнику, видно, это и надо было. Пристав к берегу, он ловким движением зацепился верёвкой к большому дереву и, не обращая внимания на незнакомых людей, начал вычерпывать из деревянного чрева набежавшую воду.
 - Бог в помощь,- произнёс Рубцов с высоты берега.
 - Спасибочки, добрый человек, и вам желаю того же,- не оборачиваясь произнёс он.
  Поражаясь размерам речного судна, старшина обоза терялся в догадках, что же перевозят на этой лодке? «Плавучий остров величиной с кулацкий загон для скота»,- удивлённо подумал он и спросил вслух:
 - Вы, никак, готовитесь ко всемирному потопу? Ковчег уж больно  вместительный.
  Человек в лодке ненадолго отвлёкся от своей работы и заговорил совершенно не по теме:
  - Чтобы  подогнать паром к этому месту,- он указал рукой на дерево, к которому была привязана лодка,- нужно чуть ли не на версту тащить этот ковчег вверх по течению. Иначе отнесёт чёрте куда, а там берега обрывистые. Самое удобное место туточки.
 Лодочник договорил и ощерился. Его внимание привлекли четыре подводы, гружёные лесом. Подъезжая к берегу, возничие громогласно подали голос:
  - Т-пру, родимые! Стой, кому говорят, - прокричали они в четыре бойких голоса. Но, заметив двух посторонних, четверо мужиков стали тихо о чём-то совещаться.
  - Вижу, у нас гости, кто такие?- подходя поближе к переселенцам бесцеремонно заявил один из них гундосым голосом. У этого человека была «волчья пасть» и потому он страдал невнятной речью.
  Рубцов, снимая с плеча ружьё, проверяя, всё ли в порядке, спокойно ответил:
 - Охотники мы. Решили в здешних местах поохотиться. Вот только зверьё от нас разбегается и прячется. Прицелишься, возьмёшь на мушку, а его раз, и поминай как звали,- проговорил Рубцов, примечая, что рожа этого человека ему шибко знакомая. «Где я его видел?- спросил он себя, и словно молния, пронеслась в голове догадка:
  - Мать честная, да это же Минька Гуньтяпов, что приходил договариваться о перемирии. Но он же шею себе свернул, и… разговаривал нормально!»
  Воскресший Гуньтяпов извлёк из-за пояса топор и грязными ногтями попробовал  заточенное лезвие. Калёная сталь издала неприятный звук.
  - Что-то ты, батенька, загадками говоришь!- угрожающе заговорила «волчья пасть».- Объясни мне, юродивому, свою речь, да попонятливей? Не то я могу выйти из себя и нескоро угомониться.
  Старшина обоза взвёл курок.
  - Ты со всяким смертным так разговариваешь? Или только с мирными переселенцами?- спросил он гундосога.- Небось, с братьями Оловянишниковыми разговариваешь по-другому?
  Трое других, удостоверившись, что повстречались с переселенцами, также взялись за топоры.
 - Вы будто на медведя с топорами вышли. Только рогатины не хватает,- подтягивая второе ружьё  поближе, оценивая обстановку, произнёс Рубцов.
 - А ты, случайно, не тот бородатый колдун, который брательника моего околдовал? На Руси знаешь как с колдунами поступают! Чик, и головы нет!
  Гундосый перестал подступать к переселенцам и заговорил более сдержанно:
  - Не бойтесь, мы вас не тронем,- поигрывая топором, сказал он.- Оставьте   ружья и ступайте своей дорогой.
  Старшина обоза отрицательно покачал головой.
 - Стало быть, ты из рода Гуньтяповых?- задал он встречный вопрос и пояснил.- Никто его не околдовывал. Он с лошади упал и насмерть. Наша молодёжь может подтвердить. Они всё видели.
  Человек с топором неожиданно бросился на Михаила Рубцова, но тот, выстрелив в воздух, отшвырнул нападающего в сторону. Отставной солдат мгновенно подхватил второе ружьё, что лежало рядом с Егором Чулковым, взвёл курок и наставил на представителя Гуньтяповского рода.
  - Вторую пулю я всажу тебе в брюхо,- с гневом в голосе заявил Рубцов.- Отойди подобру по здорову, не доводи до греха. И дружкам скажи, чтобы не ерепенились. Не то худо будет.
  Получив ощутимый удар прикладом под рёбра, выронив топор из рук, брательник- близнец заковылял к четырём груженым лесом подводам.
  - Мы с тобой, колдун бородатый, ещё встретимся,- не оборачиваясь, сквозь зубы прогундосил он.
  Но неприятности этого человека на том не закончились. Выбежавший из-за деревьев пёс набросился на него, готовый вцепиться в самое горло.
 - Отойди! Пошёл! Чья это собака, уберите её!- визжал тот, прыгая от одного дерева к другому.
  Прибежавший на помощь был пёс Алейка. Хватая гундосого зубами за ноги, он рвал одежду в клочья, приводя его в дикий ужас. Неизвестно, чем бы это всё закончилось, если бы с берега не прозвучал голос хозяйки:
  - Ко мне, Алейка! Ко мне!
  И вслед за этим из-за спин трёх мужиков, вооружённых топорами, выскочили всадники Сафрон Смердин и Гришка Шелихов. Пёс ещё не угомонился окончательно, а Сафрон, переводя дух, уже докладывал старшине обоза:
  - Мы издали заметили, что около вас какие-то люди. А когда прозвучал выстрел, решили зайти им в спину. Девчонки поехали прямо. А что здесь происходит?
 - Что происходит?- переспросил взволнованным голосом старшина обоза и, махнув рукой, задал встречный вопрос: - Молока привезли?
 - У Кати Куликовой полная кринка. Она, чтобы не расплескать, немного
 приотстала. Да вот и она, подъезжает.
  Девушка, слезая с лошади и подавая кринку с молоком, была чем-то возбуждена. В красивых Катиных глазках затаился ужас.
  - Что с тобой, Катюша? На тебе лица нет, ты чем-то напугана?- спросил Григорий, не слезая с лошади.
 - Да, напугана!- ответила она шепотом.- Мне послышался  знакомый голос, ну, на которого пёс лаял. Похоже, он один из тех, что на меня напали. Лицо я не видела, а…ну, в общем, он также гнусавил.
  Услышав от любимой девушки такие слова, Гришка Шелихов пришёл в ярость и  как Ольгин пёс возненавидел этого человека. Но для начала он решил кое-что выяснить у его хозяйки.
 - Как ты думаешь, Оля,- тихо спросил он, - из-за чего Алейка на него набросился?
  Пёс, услышав имя своё, в знак солидарности разразился очередной партией гнева в сторону Макарки Гуньтяпова.
 - Он что-то почуял. Мой пёс за версту недобрых людей чует.
 - Вот то-то и оно,- загадочно изрёк Гришка и направился к старшине обоза. Михаил Рубцов в это время усиленно потчевал свежим молоком больного друга.
 - Больше пей, больше,- уговаривал он Егора,- хуже не будет! Лишнее вырвет и тебе легче станет.
  Егор Чулков через силу цедил свежее молоко, понимая, что это единственный способ поправить пошатнувшееся здоровье. Выпив чуть ли не всё содержимое кринки, он, отдуваясь,  изобразил на лице надежду на благополучный исход. Глядя на него Михаил Рубцов повеселел, но подошедший Гришка Шелихов, отозвав его в сторону, начал что-то нашептывать, на ухо. Лицо Рубцова приобрело вид сурового человека, готового к решительным и беспощадным действиям. Перезарядив  ружьё, старшина обоза приказал переселенцам держаться вместе и не отходить от Егора Чулкова.
 - Сдаётся мне, Гриня, что ты прав, - тихо проговорил он.- Это они умыкнули Катерину. Умный пёс по следу привёл нас до нужного места, но он не в силах доказать вину этих христопродавцев. Собака, к сожалению, говорить не умеет, но и обмануть не может. Тут нужна солдатская смекалка.
  Четверо мужиков тем временем занялись работой. Загружали необъятную лодку подвезёнными на телегах дровами. Погрузка не заняла много времени, и когда последнее берёзовое брёвнышко было уложено, Михаил Рубцов подошёл к лодочнику.
 - Ты погоди верёвку отвязывать,- обратился старый солдат к человеку с шестом, готовому отвалить от причала. - Стало быть, вы на этой лодке дровишки перевозите, так?- спросил он мягким, вкрадчивым голосом.
 - Так, так,- буркнул тот недовольно под нос.
 - А эти басурманы что делают?- всё так же вкрадчиво проговорил Рубцов,  указывая рукой  на присмиревших мужиков на подводах.
 - Я лодочник, моё дело за  лодкой следить. А они…-
  -…А они девок незамужних воруют,- с неожиданной яростью взревел старшина обоза.- Ведь так!
  Заметив, что четверо на подводах собрались дать дёру, отставной солдат крикнул в их сторону:
 - Не дурите, от меня не уйдёшь. Пуля, хоть и дура, но летает быстро. Это вы вчера вечером были в стане переселенцев?! Вы у нас девицу выкрали и думали, что мы вас не найдём. Ну-ка, ты, гнусавый, подь суда! Мы при свете дня  на тебя полюбуемся и решим, стоит ли за тебя отдавать девицу-красу! Как звать-то тебя, жених?
 Четверо мужиков стояли как вкопанные. Удирать на разбитых телегах средь  могучих деревьев и колючих кустов было бессмысленно.
 «Чёртов колдун, никуда от него не скроешься,- мысленно негодовали они.- Принесла нелёгкая переселенцев на это место! Как же они догадались, где нужно искать? Никак, пёс привёл! Или бородатый колдун имеет нюх собачий?»
  - Ну-с, не заставляйте себя ждать!- прогремел старшина обоза.
 Отделившись от своих дружков, гундосый или гнусавый сделал два шага вперёд и остановился.
  - Макаркой Гуньтяповым меня кличут,- произнёс он.- Я брат Миколы Гуньтяпова, которого переселенцы до смерти замучили.
 - «Не мели, Емеля, не твоя неделя!»- ответил поговоркой Рубцов и продолжил:- Собираешь бабьи сплетни, не знаешь, что говоришь? Твой брат с коня упал и шею себе свернул. Ты, стало быть, за него теперь мстить собираешься? Ну-ну! А девку зачем было воровать! Вызвал бы, кого тебе надо, на кулачный бой, и бей морду до крови.
  Гуньтяпов Макар был точной копией покойного брата, только масть другая. Про таких в народе говорят: мама одна, а папы проезжие. Погибший Микола был чернявым, а его нагуленый сводный брат - рыжевато-русого цвета и весь в конопушках. Да ещё гнусавый, с раздвоённой губой, прозываемой «волчья пасть». Полюбить такого в этих краях не решалась ни одна девица на выданье.
- Оленька, деточка, где твой верный пёс Алейка? Пусть подаст голос,- успел только произнести Рубцов, как собака залилась громким лаем.
- Не надо собаку, - запротестовал Макар Гуньтяпов, потирая кусаные места.- Что за обычай взяли - людей собаками травить.
 - Что! Не нравится? - взревел на него старшина обоза.- Ты ж на меня с топором кинулся! Что, скажешь, в здешних местах такие дружеские обычаи? Или только в роду Гуньтяповых завелись такие порядки?! Правду сказал унтер-офицер: всему виной оловянишниковская кровь, злобная, мстительная, не созидающая кровь! Да тут ещё гуньтяповская кровь примешалась. А ну, встать всем на колени! На колени, кому говорю!
 Неожиданный взрыв гнева старшины обоза и его странные слова удивили даже безучастно лежавшего Егора Чулкова. Он приподнял голову, чтобы обозреть своими глазами, что вокруг происходит. Молодых переселенцев также объял внутренний трепет. Таким разгневанным они Михаила Рубцова никогда не видели.
 - Сафрон! Григорий!- обратился взбешённый старшина обоза к молодым людям,- держите этих негодяев под прицелом! Вон тех троих я высеку, а Макарку Гуньтяпова на суку повешу.
 Молодые люди не верили своим ушам. Повинуясь старшему, они покорно навели ружья на стоящих на коленях людей. Рубцов, перерезав кожаные ремни лошадиной упряжи, стегнув коней, отогнал их прочь от разбитых телег.
 - Лошадей себе заберём. В хозяйстве пригодятся,- произнёс он тоном, не терпящим возражения, - Гуньтяпова повешу на самом крепком дереве, так, чтобы  вороны ему глаза выклевали!
   Заглянув в перепуганные и ещё не выклеванные глаза Макара, отставной солдат повторил странные слова, которые никто не понял:
 - Прав был унтер-офицер, тысячу раз прав! Во всём виновата кровь. Злобная человеческая кровь. Ведь недаром сказано: «Душа человеческая - в крови его!» Излить надобно оловянишниковскую кровь на сырую землю, всю, до последней капли. И земля удобрится, и род человеческий очистится.
  От этих слов заячья губа Макарки Гуньтяпова слегка задрожала. На побледневшем лице отчётливей проявились конопушки. Стоявший на коленях Макар повалился на землю и, как баба на похоронах, готовый докричаться до небес, запричитал гундосым голосом:
 - Не губи, добрый человек! У меня мать старая, за ней ухаживать будет некому! Не бери грех на душу. Зачем тебе меня убивать, ты же православный, в церкви крещёный. Мы девку пальцем не тронули. Пощади!
   Старшина обоза и отставной солдат Русской Армии никогда не был ни судьёй, ни палачом. Судить, а точнее, рассуживать дела житейские за свою долгую жизнь ему приходилось часто, но выносить и тем более исполнять смертный приговор он считал делом не христианским. Михаил Рубцов мог беспощадно выпороть любого христопродавца и похитителя невест; выпороть как «сидорову козу», отстегав розгами заднее место, но вздёрнуть на дереве человека было выше его сил.
  - Неужто ты, дурья башка, думаешь, что я – русский человек, возьму грех на душу, и тебя жизни лишу? Нет! Живи в назидание другим. Пусть люди на тебя смотрят и видят, как не следует жить. Бог тебе судья. Он тебе жизнь дал, он её и заберёт. И пороть я вас не стану. Так что, живите, окаянные. Мы заберём у вас ковчег с дровами. Лодка большая, места всем хватит, а больному в компании с нашими барышнями и собакой на ней покойно будет. Да и дровишки нам  пригодятся, зима длинная.
  Перебравшись маленьким отрядом на лодку, Рубцов распорядился: Сафрону Смердину и Гришке Шелихову сопровождать по берегу лошадей и  не гнать галопом. Ехать вдоль берега не спеша и не терять из виду ковчег с грузом. Держать ухо востро, а  ружья наизготовку и не соблазняться погонями за степным зверем: зайцами и косулями.
 Отвязав верёвку от дерева, Рубцов шестом оттолкнул лодку от берега, и красавец Алей с любовью принял в свои объятия странствующих переселенцев. Быстрое течение вынесло ковчег на середину чистых вод и подгоняемый южным ветром, он направился к месту нового проживания. Ничто не нарушало первобытного покоя степной реки: следов человека здесь не было. Глядя вдаль, трудно было определить, где кончается река и где начинаются деревья, нависшие над ней. Это был изумрудный тоннель, по которому плыла лодка с переселенцами.
                МОСТ
               
                Часть третья

Сплавляясь на вместительной паромной лодке по степной реке Алей, молодые переселенцы не могли налюбоваться красотами Сибири. Нетронутая природа лишь изредка напоминала о присутствии в её краях человека. Обилие рыбы и водоплавающей птицы, говорили о богатых охотничьих и рыбных угодьях. И что в этих краях ни один переселенец не пропадёт с голоду. И что непременно нужно обживаться в этих землях, пускать корни. Но вот слова старшины обоза, сказанные перед моментом погружения на лодку, очень обеспокоили и Катю Куликову- молодую переселенку и местную жительницу Ольгу. «Что означает, подлая оловянишниковская кровь,- с замиранием сердца думали они,- которой почему-то необходимо окропить приалейскую землю? Неужели намечается   страшная резня между переселенцами и местными жителями?»
  Ехавший вдоль берега конный отряд из двух всадников и девяти лошадей почти не нарушал девственный приалейский покой. Течение, то медленное и плавное в широкой части реки, то быстрое и стремительное с водоворотами в узких местах, несло паромную лодку к деревне Половинкино, что раскинулось на правом берегу извилистого русла реки. По берегу, путь до деревни Половинкино, от того места, где была захвачена лодка, был куда короче.  Это расстояние путник проходил значительно быстрее, чем на самой быстроходной лодке с гребцами. Егору Чулкову от забот и ухаживания Кати Куликовой и выпитого молока, стало значительно лучше. Щёки у него порозовели и он, лёжа в носовой части ковчега с успехом исполнял роль вперёдсмотрящего. Кормчим был, конечно, сам Михаил Рубцов, который изредка подправлял шестом движение судна, не доверяясь прихоти реки, и зорко следил за местностью. Подплыв к тому месту, где начинались обработанные земли деревни Половинкино, а значит земли злобного кулака Погодаева, Рубцов подал  условный знак всадникам на берегу и те спустились к самой кромке воды.
 - Подходим к кулацкому логовищу, будьте внимательны,- сложив руки рупором, негромко произнёс старшина обоза в сторону берега.- В переговоры ни с кем не вступать. Лошадей не отдавать. На угрозы отвечать решительно.
    Деревья по обоим берегам были вековой давности. Внизу под величественными сводами зелени ни шороха, ни киска. И действительно, плывущим на гигантском  плоту или ковчеге переселенцам оставалось только, поражаться красотами здешних мест, восхищённо смотреть на мир широко открытыми глазами. Вот на берегу появилась хитрая рыжая лиса. Она полюбовалась своим отражением в воде  и, заметив людей в лодке, юркнула в кусты. Дикие утки, гуси и другие водоплавающие птицы, также заметив движущийся ковчег, спешили убраться с глаз долой. Ничто не нарушало торжественного величия колоннады стволов, стоящих, словно часовые по обоим берегам реки Алей. А меж тем некоторые другие признаки свидетельствовали о присутствии человека в этих благодатных краях. После четвёртого или пятого поворота реки впервые послышались звуки, которые в природе не появляются сами по себе, а рождаются от человеческой деятельности. Глухие удары похожие на забивание в грунт сваи доносились до уха обитателей ковчега. Когда этот звук впервые донесся до Михаила Рубцова, он приказал Сафрону Смердину съездить и разузнать что там происходит. Молодой человек, лягнув коня так, что тот, встав на дыбы, рванул с места и чуть не потерял всадника. Не успела лодка пройти ещё один поворот, как разведчик вернулся с ворохом новостей.
 - Ну, что там?- кивнув в сторону доносящихся глухих ударов, спросил старшина обоза.
 - Плохи наши дела,- заезжая в воду и, задыхаясь от быстрой езды, выпалил Сафрон.- Мужики в речное дно сваи заколачивают, чтобы лодка не смогла пройти.
  Лицо Рубцова вытянулось от удивления.
 - Вот человеки! Неймётся им, с нами расправится. Но всё же, надо отдать должное: подсуетились они. Быстро организовали отпор.
 - Что будем делать, дядька Михайло?- задал вопрос Сафрон и завертел головой по сторонам,  словно выискивая противника.
 - Много забили?- спросил старшина обоза, направляя ковчег к берегу.
 - Шестую или седьмую заколачивают, - ответил разведчик, принимая швартовочную верёвку из рук Рубцова.
  Закрепившись за большое дерево, паромная лодка прекратила движение вниз по реке. Первым на берег выпрыгнул пёс и, усевшись на землю, стал дожидаться свою хозяйку. Время близилось к полудню, а у путешественников и макового зёрнышка не было во рту. Голод давал себя знать. До стана переселенцев оставалось вёрст десять, в то время как деревня Половинкино находилась за вторым поворотом. Раздумывая, что предпринять с огромной лодкой и грузом, Рубцов решил сделать привал, обмозговать сложившуюся ситуацию и отыскать пищу для небольшого отряда. Не успели они расположиться на берегу, как собака, проявив беспокойство, начала тихо поскуливать, давая понять, что почуяла невдалеке если не человека то зверя.
 - Ты что, Алейка?- спросила лохматого друга Ольга и обратилась к  Сафрону:- Пёс что-то учуял в соседних кустах. Не братья ли Оловянишнековские укрылись в засаде?
  Обозники насторожились и приготовили ружья.
 - Оля, деточка,- обратился к ней Михаил Рубцов,- отпусти пёсика, пусть посмотрит, что за зверюга там прячется. Если зверь на четырёх ногах, то нам это и нужно, мы проголодались.
  Умный пёс сразу сообразил, что от него требуется. Подбежав к кустам колючего боярышника, он нашёл узенькую тропинку и скрылся в непроходимой зелени. Через мгновение в колючих зарослях  раздался поросячий визг и из кустов выскочил полугодовалый поросёнок. Не раздумывая, Гришка Шелихов выстрелил в него и сразил наповал.
 - Вот вам обед и ужин, - поглядывая на Катю Куликову, радостно произнёс он.
  -Поросёнок, небось, принадлежит кулаку Погодаеву,- заметила Ольга.- Как бы он нам счёт не предоставил, за нанесённый ущерб?
 - А кто знать будет! Съедим всё, и косточек не останется, - ответил Гришка, дожидаясь реакции старшины обоза.
  Отставной солдат, так же испытывал чувство голода, да и Егору Чулкову не мешало подкрепиться мясом молодого поросёнка. И хотя Рубцов в мирное время не приветствовал мародёров и грабителей, но прекрасно понимал, что отношения, которые сложилась между переселенцами и местными жителями,  похожи скорее на боевые действия, чем на мирные. А на войне, как на войне: солдат должен быть сытым, одетым и не брезговать трофейными харчами. Больше  брюха, солдат не съест!
 - Освежевать его и на костёр,- указывая на тушу поросёнка, весело произнёс Рубцов.- Да не мешкать, к вечеру мы должны быть у своих. Тебя, наверное, потеряли дома?- обратился он к Ольге.
  Девушка, пожав плечами, ответила:
 - Меня некому терять, разве, что тётка Лупыриха хватится и будет разыскивать. Батянька мой - на охоте пропал, а матушка померла от «сибирки».
 - Выходит, ты сирота,- спросил Михаил Рубцов, помогая молодым переселенцам разделывать тушу.- Расскажи, как  твой батянька на охоте пропал?
 - Что я могу рассказать, меня рядом с ним не было. Алейка и тот больше меня знает, но он молчит. Он с ним в тот день на охоте был и домой кое-как приполз. Избили собаку ни за что, изверги. А батяньку так и не нашли.
 - Так и не нашли!?- раздумчиво переспросил старый солдат.- А кто розыск устраивал, тётка Лупыриха? Или из мужиков кто принимал участие?
 Ольга насторожилась.
 - Что вы, дядька Михайло! Наши мужики как огня боятся братьев Оловянишнековских. Им это не по плечу. Трусливые они, - уточнила девушка.
 - Красивая у тебя тётка Лупыриха,- поглаживая бороду, произнёс Рубцов.
 - Да, она видная. Многие подъезжали к ней свататься. Даже этот гундосый Гуньтяпов в прошлом году подкатывал сизым голубем, но она: от ворот поворот. Детей у неё нет, а муж политический, на каторге сгинул. Пропал. А может ещё и вернётся, всё в жизни бывает. Вот мы с тёткой и живём вдвоём. Хозяйство у нас крепкое, с голоду не помрём.
  Девушка неожиданно умолкла и прислушалась.
 - Слышите?- кивнула она в сторону реки.- Бубуханье прекратилось. Колотушек не слышно. Наверно сваями всю реку перегородили. Придётся нам на лошадей перебираться, а лодку  бросить.
 - Ну, это мы ещё посмотрим, как они реку перегородили,- вмешался старшина обоза, пристраивая разделанную тушу над костром.- Дно у реки песчаное, течение быстрое,- весело подмигнул Рубцов,- пока мы поросёночка будем кушать, столбы, что они  понабивали, сами повалятся. Дай срок!
 Свежее мясо молодого поросёнка, обжаренное на костре, прибавило сил странствующим  переселенцам. И, даже Егор Чулков, отведав сочное блюдо, изъявил желание побороться  с возводимым на реке препятствием. Указав на лежавший, на берегу ствол крупного дерева, который вынесло весенним паводком, он подал дельный совет, каким образом им воспользоваться:
 - Этот ствол  послужит нам тараном. Топоры и пилы у нас есть,- деловым голосом произнёс он.- Закрепим  покрепче бревно к борту и нацелим на среднюю сваю. И, что не разрушит река, разрушим мы нашим натиском, деревянным тараном. Алексеич прав, чтобы свая стояла надёжно, её надо забить в грунт на целую сажень. Работа эта тяжёлая, делать абы как, только людей смешить. А лодку с дровами бросать не стоит, она в хозяйстве пригодятся. Так что, прорвёмся.
 Бодрая речь Егора Чулкова воодушевила маленький отряд странствующих переселенцев. Лица у них повеселели и, даже пёс, наевшись досыта поросячьих потрохов, позволил Кати Куликовой погладить себя по голове. Плотно пообедав, путешественники потушили костёр и тщательно замаскировали следы пиршества.  Обрубив лишние сучки и ветки, лежавшего на берегу ствола тополя, которого так удачно принесло половодье, они надёжно  прикрепили его к правому борту ковчега. Таран получился наподобие рогатины, выступающей двумя обрубленными ветками далеко вперёд. Устоит ли свая, неглубоко и в спешке вбитая в песчаное дно реки и  каким образом деревенские мужики будут оказывать сопротивление странствующим переселенцам, никто не знал. Плывущим на лодке ещё до наступления сумерек нужно оставить позади себя опасные берега деревни Половинкино.
 - Приготовится к штурму!- скомандовал Михаил Рубцов, отталкиваясь шестом от берега.
 Солнце стояло в зените, когда лодка и небольшой конный отряд отправилась в путь. Старшина обоза, стоя на корме, направлял лодку по самому глубокому фарватеру, а Егор Чулков, которому стало значительно лучше, сидя в носовой части на берёзовых брёвнышках, как вперёдсмотрящий, зорко  следил за береговой чертой. Катя Куликова с новой своей знакомой Ольгой, забравшись на самый верх дровяного сооружения, с тревогой посматривали по сторонам. И только верный пёс, вывалив красный язык, беззаботно лежал у ног своей хозяйки. Южный ветер и быстрое течение, весело гнали груженую лодку навстречу неизвестности. От места стоянки, где был съеден погодаевский поросёнок, до злополучных свай, отделяли два речных поворота. По левому берегу плывущий ковчег сопровождали надёжные всадники, которые успевая повсюду - и за лошадьми смотреть, и за местностью, бросали пылкие взоры на барышень на  реке. Меж тем звуки заколачиваемых свай, как удары шаманского бубна возобновились. «Убьём, убьём!..» - посылали они грозный сигнал приближающимся переселенцам.- «Убьём,..бъём,..ём!..»- рассыпаясь мелким бисером, отвечало алейское эхо. Эти набатные звуки отражались ужасом на лицах молодых барышень, и только пёс, объевшись поросячьих потрохов, вывалив язык, изображал благостность и спокойствие.
  Рубцов, был поражён расторопностью кулака Погодаева, но в глубине души сомневался, что заколачиваемые сваи,  ухающий звук которых далеко разлетался в пойме реки, имели прямое отношение к переселенцам. Преодолев второй поворот, лодка с переселенцами вошла в сравнительно прямое и широкое русло, на правом берегу которого раскинулась основанная в 1764 году  деревня Половинкино. В безлюдной деревне не было никакого движения. Ухающий звук, навевая дела давно минувших лет, поразительно точно напоминал старому солдату артобстрел, когда противник монотонно обстреливая позиции русских войск, меняя зону обстрела, приближался к траншее молодого солдата Рубцова. И действительно, плывущим в лодке оставалось только удивляться. Подплыв к тому месту, где  здоровенные мужики заколачивали  в речное дно сваи, обитателям ковчега стало ясно, что местные жители увлечены строительством моста. Строящейся мост у села Половинкино, посланные на разведку, Сафрон Смердин и Гришка Шелихов, ошибочно приняли за сооружение препятствий, плывущему по реке ковчегу. Жители села, заколачивая сваи, сооружали опору для мостового пролёта. Работа была в самом начале. На нескольких уже вбитых сваях плотники соорудили деревянный настил, с которого тяжёлыми чугунными кувалдами загоняли в грунт заострённые брёвна. Заметив знакомую лодку, плывущую по реке, они бросили работу и стали с любопытством наблюдать, куда направилась лодка и что за люди на ней находятся.
 - Эй, вы кто такие? Как вы здесь очутились?- послышались голоса с мостовой опоры.
   На ковчеге молчали. Лишь только пёс подал голос.
 - Вы, кто будете? Это наша паромная лодка,- крикнул кто-то из них.
 -Была ваша,- с грозным спокойствием ответил Рубцов.
   Работая шестом, Михаил Рубцов решил пройти чуть правее воздвигаемого сооружения, но лодка, зацепившись днищем за подводную корягу, неожиданно изменила курс. Носовую её частью развернуло в сторону строящегося моста, и упёрло рогатиной промеж свай. Стремительный и коварный Алей, неся свои воды к северным морям, разрушал всё на своём пути. Он не терпел никаких преград; подмывал и  обваливал берега, возводя лагуны и острова, менял русло, отмечая старицами вехи своего пути, и всячески противился возводимым человеком любых сооружений. Огромная лодка, вставшая поперёк реки, под натиском  буйных   вод, словно гигантским рычагом,  разворотила тараном  возводимую мостовую опору. Сооружение накренилось, повалилось и рухнуло в воду вместе с его работничками. Крики о помощи и проклятия послышались от барахтающихся в воде людей.
  - Антихристы проклятые, откуда вас черти принесли! Что б тебе пусто было колдун бородатый!- доносилось до ушей странствующих переселенцев.
   - Эти ироды - аглоеды, наш мост развалили!- наглотавшись алейской воды, кричал один из них.
  Село Половинкино, бывшее село Алейское основанное задолго до прибытия переселенцев из Самарской губернии, своего постоянного моста не имело. Каждую весну мощное половодье сносило любое сооружение, воздвигаемое через реку. Весенний паводок и крупные льдины, взбесившейся  стихии не оставляли никакого следа на том месте, где через реку был когда-то переброшен мост. Но мост был необходим. Через Половинкино проходило дорожное сообщение и оживлённая торговля. Жители деревень Егорьевки и Волчихи обменивались своими товарами с богатыми старинными поселениями Змеиногорском и Колыванью. И вот строящийся мост в очередной раз разрушен не стихийным бедствием, а человеком.
   Всадники Гришка  Шелихов и Сафрон Смердин с высокого левого берега видели поединок с мостовой опорой и для острастки произвели два холостых выстрела. Давая тем самым понять деревенским, чтобы те не увлеклись желанием наказать плывущих и преследовать ковчег. А лодка, развалив строящуюся мостовую переправу, величаво продолжила свой путь.
   Строители моста не решились на ответные действия и ограничились громкими ругательствами и проклятиями. Выбравшись на берег, они послали гонца к красномордому Погодаеву и, ожидая решения своего повелителя, в бессильной злобе потрясали кулаками воздух.
  Одержанная небольшая победа придавала обитателям ковчега уверенность в своих действиях.
 Чистая, как хрусталь вода степной реки, разрезаемая носовой частью плывущей лодки, просматривалась до самого дна. Песчаный береговой грунт сменился мелкой галькой, сверкающей в лучах солнца всеми цветами радуги. Птиц здесь было множество, особенно диких уток, а кристальная вода кишела рыбьими косяками. Глупые, трусливые пескари, плавающие на мелководье, при каждом погружении шеста в воду, словно по команде невидимого дирижера, шарахались, и исчезали прочь. Через мгновение они словно упрямые лоцманы появлялись вновь. Рубцов, орудуя шестом, старательно выбирая путь, прилагал все усилия, чтобы засветло добраться до тех мест, с которыми ещё предстояло породниться. Обрубив топором крепёж, которым удерживался таран, сослуживший медвежью услугу, лодка стала более управляемой и быстроходной.  Надо было спешить, постараться успеть до захода солнца быть на месте. Егор Чулков, почти полностью оправившись от болезни, стал помогать старому другу. Пройдя ещё несколько речных поворотов, лодка попала в водоворот, её закружило и вынесло к левому берегу. Уткнувшись носом в береговую гальку, лодка на мгновение остановила свой бег, но упрямое течение, не желая  делать остановку,  потащило её вниз по течению. Но Егор Чулков успел запустить руку в мелкую береговую гальку и извлёк на поверхность целую горсть красивых камней.
  - Смотри, Михайло, - произнёс он негромко, - самородок! Эти края невероятно богатые! Здесь, наверное, золотые россыпи?
  Обитатели ковчега стали пристально всматриваться в обнаруженную находку. Желтый камушек величиной с перепелиное яйцо сверкал на руке Чулкова.
  - Вот тебе раз! Только запустил руку в песок и на тебе - золото, - с недоверием в голосе проговорил Рубцов.- Лучше бы ты нашел немного пуль и банку с порохом.
 Егор, не скрывая радости, возбуждённо ответил другу:
  - Если этот самородок - настоящее золото, то его хватит не на одну банку с порохом.  На новых землях мы заживём  на широкую ногу. Все эти братья  Оловянишнековские, Погодаевы, вымаливая пощаду, в ножки будут кланяться. Надо заметить это место.
  Старый друг стал внимательно разглядывать окружающую местность. Сделав надёжные заметки в своей памяти, он спрятал находку в карман.
  - Будьте начеку, - серьёзным тоном проговорил Рубцов, - погода начинает портиться. Усиливается ветер. Гроза будет.
  Барышни испугались, втянули головы в плечи.
  - Я ужасно боюсь грозы, - прижимаясь к Ольге, сказала Катя.
   И действительно, никто не заметил, что небо заволокло серыми грозовыми тучами. К счастью ветер был попутный, и ковчег только ускорил свой ход.  За следующим поворотом реки показались знакомые места. Берег здесь был крутой, обрывистый, а у самой кромки воды лежала всё та же старая коряга.
   «Хорошее место для паромной переправы,- подумал Рубцов, высматривая подходящее дерево, чтобы закрепить лодку. - Да и для строительства моста неплохое!»
   Молодые люди Гришка Шелихов и Сафрон Смердин уже давно были в посёлке. Население посёлка основанного Михаилом Рубцовым стояло на берегу. Пёс радостно залаял, а когда лодка уткнулась носом в твёрдую почву, он первым  выскочил на берег. И началась гроза, грянул гром и пошёл дождь.
  - Теперь грозы бояться нечего, мы дома!- сказал Рубцов, выпрыгивая из лодки.   Выбравшись на берег и закрепив лодку к дереву, Михаил Рубцов  подозвал к себе молодых людей  Сафрона и Ольгу:
   - Пока дождь не закончится, посидите у меня  в землянке, - приглашая в подземное жилище, объявил он своё решение,- Пёсик подождёт под навесом. Здесь просторно и сухо. А мы похлебаем чего-нибудь горяченького. Ну, пошли, пошли.
  Далеко идти не пришлось, землянка  находилась на самом берегу реки. Спустившись в земляное укрытие, вымокшие до нитки путешественники, переоделись в старенькое одеяние старшины обоза и, усевшись за грубым столом, с  юношеским восторгом, принялись звучно отхлёбывать из медных кружек горячий чай.
  - Мёд кушайте, - пододвигая объёмную чашку, предложил щедрый хозяин жилища.- Мёд сотовый, майский. Моя старуха выменяла его у тётки Лупырихи, -  поглядывая на продрогшую Ольгу, ласково проговорил Рубцов, и неожиданно перевёл разговор на совсем другую тему, - Значит, батька твой на охоте пропал, а  побитый пёсик один вернулся?!  М-да, ёк-макарёк, здесь лихие дела творятся! Ну, ничего как-нибудь справимся.
  Радостная улыбка исчезла с лица Ольги. Она перестала пить чай и, зажав горячую кружку руками, испуганно уставилась на Рубцова.
  - Ты, доченька, за судьбу свою не беспокойся, -  обратился старый солдат к девушке, - мы тебя не дадим в обиду. Я двадцать пять лет отслужил царю и Отечеству и многое повидал на своём веку. Братья  Оловянишниковы и кулак Погодаев конечно, нам крови много попортят и попытаются отомстить тебе за оказанную помощь переселенцам, но и мы не лыком шиты.  Постоять за себя завсегда можем. Велика Россия-матушка и земли-то в ней немерено, так что всем хватит места под солнцем. И стоять мы будем на своём твёрдо.
   С этой поры приёмная дочь тётки Лупырихи стала находиться под полным покровительством и защитой отставного солдата Михаила Рубцова.

    Таким был знаменитый старшина обоза Рубцов Михаил Алексеевич, о подвигах которого переселенцы и местные жители уже сложили легенды, где, правда и вымысел, обнявшись крепче двух друзей, ковали доблесть для будущих поколений.
                Часть четвёртая

                Легенды  старого  русла

      Не всегда коварный Алей нес свои прохладные воды там, где он сейчас протекает.
– Нет, не всегда, – говорят старожилы. – Погулял лукавый красавец Алей по степи как вольный ветер. Оставил после себя в старом русле зигзаги стариц и бельмы гнилых лагун, где на прекрасной илистой земле вымахали могучие тополя, ивы, заросли боярышника, колючего шиповника и ежевики. Сколько лет нашему Алею? Пятьсот? Тысяча?.. Или две тысячи лет?..  Не сохранились географические карты тех времён, и летописец не писал о реке Алей, как будто ее никогда и не было. Может быть, летописцы не водились в этих краях, или они потеряли свои записи в те далекие и жестокие времена?..
   Но вот что рассказал дед Мохов, который слышал от своего деда – егеря Алейских степей, а то, в свою очередь, узнал эту древнюю историю от самого Егора Чулкова – друга и соратника Михаила Рубцова, основателя города Рубцовска. Откуда эти сведения почерпнул сам Егор Чулков – неизвестно. Возможно, от степных аборигенов –уйгуров или жителей поселка Оловянишниково, а может быть, еще от кого, ведь этой легенде веков шесть-семь будет, если не больше. История древняя, обросла она чудесными домыслами, с прикрытым и неприкрытым враньем. Но, как бы там ни было, началась она во времена мирового потрясения: татаро-монгольского нашествия на Русь. Легенда гласит, что после завоевания Чингисханом жаркого тропического Китая монгольский император решил охладить свое непобедимое войско в средних и умеренных широтах. Он направил жестокие «тумены» на запад, в Среднюю Азию и в бескрайние русские степи. Где, как доносили многочисленные лазутчики: «Купола церквей покрыты чистым золотом, а дворцовые ворота и оконные ставни – из серебра; где женщины невиданной красы зимой и летом в соболиных шубах!»
  Было это в ХIII или в XIV веках – история, как говорится, умалчивает. Но проходил по нашенским местам большой обоз монгольского нойона – князя с награбленным богатством. Караван огромный, около сотни верблюдов с тяжелыми чувалами  вьючными мешками по бокам. По ошибке ли забрел караван-баши в Алейские степи или с умыслом, об этом мадам история также ничего не говорит. Не говорит она, почему караван стал на продолжительную стоянку. И почему преданные тургауды, телохранители монгольского князя, согнали местное племя уйгуров и приказали рубить деревья и рыть землянки на правом берегу реки Алей.
   Какую часть награбленного богатства монгольский ханчик умыкнул и спрятал в свежесрубленном хранилище, а какую часть взял с собой, никто не знает. Потому как порубили монголы всех уйгуров, всех свидетелей, никого не оставили в живых. Деревянные домики присыпали сверху землей, замаскировали, и побрел караван дальше со своей добычей в далекий Каракорум к ненасытному и жестокому монгольскому императору – «потрясателю вселенной».
   Много горя принесли татаро-монголы на захваченные земли. Много слез пролили православные и правоверные на разоренном пепелище родного Отечества. Многие полегли на поле брани, но не покорились, бились с лютым врагом. Бились и уходили в Вечность! И взбунтовался против косоглазых варваров красавец Алей. Не желая служить охранную службу проклятому богатству, он размыл и обрушил своими бурными водами высокий левый берег, на котором стоял могучий лес вековой. Кто помогал ему?! Сильный ливень или шквалистый ветер? И то и другое! Но как тростинки попадали громады деревьев в мутные алейские воды и подхваченные свободным потоком, в диком вихре водоворота понеслись лесные великаны вниз по течению, перемалывая всё на своем пути.
   Обезумевший Алей на одном своём бесчисленном повороте воздвиг плотину из песка и лесного месива и уперся в нее, как в крепостную стену. Уперся и призадумался. Много он накуролесил! Ох, много! Неузнаваемы стали места его буйства и стремительного забега. Там, где лес стоял вековой – теперь берег лысый! Нет ни деревца, ни кустика. Где была чаща боярышника и зеленый бархат ежевики – там на зеркальной водной глади отражается синее алтайское небо, и бегут по нему облака.
    Все перевернул Алей с ног на голову и не узнал родных мест. Но успокоился. Остепенился. И тихо побежал себе по другому, неизведанному новому руслу. А куда и зачем он бежит, и где на веки вечные покоится награбленное монголами богатство? Пойди, спроси у реки.
   Прокляли эти места уйгуры и перестали здесь селиться. Обходили зловещую местность за много верст вокруг. Не пасли вдоль Алея свои стада, не водили на водопой. А случалось отбиться какой скотине от общего стада и забрести в запретную зону, не искали пропавшее животное. Считали, что его забрали духи предков, убитые коварными монголами.
  Через год или два прискакал косоглазый ханчик со своими тургаудами-телохранителями. А местечко-то и не узнать! И не отыскать его. Исчезли все затёски и зарубки. И сам лес исчез, и спросить не у кого. Порыскал по степи монгольский князь-нойон, пытаясь разузнать куда все подевалось, да уйгуры его близко к себе не подпускают. Чуть заметят, и ищи ветра в поле. Степь широкая, лошади выносливые, не монгольские лошадки маломерки, а настоящие скакуны – нарраганзеты. Мыкался ханчик со своим отрядом в поисках потерянного богатства – и все безрезультатно.
  Поскачет на юг, вверх по течению реки Алей, находит места знакомые, отмеченные им и его верными слугами.
  Поскачет на север, вниз по течению заколдованной реки и там встретятся ему оставленные в свое время зарубки и заметины. А на этом проклятом участке реки длиною верст десять как будто прошли по очереди хан Мамай и Библейский потоп!
  И решил косоглазый князь добыть свое захороненное богатство хитростью и терпением. Монгольская хитрость – тоже вероломство.
…Но не знал князек, что богатством он так и не воспользуется. Не потому, что будет искать его в илистых водах старого русла и не найдет, а потому, что жить ему осталось всего ничего. Все войско его и сам он –«непобедимый нойон» поражены страшным недугом - моровой язвой. Была ли это чума или холера или ещё какая кара небесная, кто знает?! В средние века все эпидемии именовались «моровыми язвами».
  Присмирели на биваке охваченные смертельной тоской монголы. Не выходят из своих войлочных юрт. Лежат у догорающих костров с бронзовыми котлами и железными таганками и проклинают местных духов. А по ночам тела умерших от болезни воинов тайком топят в ближайшей старице и молятся своим богам-идолам. А идолы никого не слышат.
  И степняки-уйгуры, решили отомстить косоглазым.
  Вождь уйгурского племени не ведал, отчего так присмирели воинствующие монголы, и решил, что всему виной красный кумыс (вино) и религиозный праздник.
  Как ночные призраки напали уйгурские воины на полумертвых от болезни монголов. Перебили всех людей и животных. Никого не пощадили. А трупы порубленных врагов и туши низкорослых лошадок поглотили всё те же молчаливые воды старого русла…  И крови стало больше, чем воды! И упился Алей человеческой кровушкой как упырь и злодей. И пошла с косой по степи гулять смертушка, «моровая язва». На сотни вёрст выкосила племена уйгуров, как выбрила. Ни огонька в избушках, ни души, ни колышка. Обезлюдел край на многие годы. На столетия.
                * * *
    У вдовы тетки Лупырихи была красивая приёмная дочь на выданье. Девка – кровь с молоком, умна, стройна, волос темно-русый ближе к каштановому. А глаза: с ума можно сойти! Ольга, так звали девицу, была с характером и сама выбирала, за кого пойдет она замуж, а кому - от ворот поворот. Избранником стал Сафрон Смердин, сын крепкого крестьянина-переселенца из Самарской губернии. Любил ли ее Сафрон? Ну, конечно, любил! Как можно не любить такую дивчину! Свадьбу решено было сыграть ближе к осени. Сразу после уборочной страды. Но не сыграли, утонула Ольга. Забрал её коварный Алей.  Вчера ещё на том месте брод был, а за ночь алейские воды вымыли глубокие ямы. И нет Оленьки!.. Накануне видела она сон: стоят у алтаря жених и невеста – грустные и оба в черном.
  – Невеста в черном - это я! А жених, - ты, Сафронушка. Нехороший сон! Ох, нехороший!..
  – Да что ты, Оленька! – успокаивал Сафрон свою возлюбленную. – Снам верить- из дома не выходить и на свет не рождаться. Сыграем свадебку, домик себе отгрохаем. Ох, и заживем с тобой, милая! Детей куча будет. Я деток, знаешь как люблю!..
     Сафрон привлек Ольгу к себе и заглянул в ее бездонные голубые глаза.
  – Все будет хорошо,  милая. Ты поверь мне.
    Тело утонувшей нашли на следующий день на втором речном повороте. Михаилу Рубцову во сне ли, наяву примерещилось, что лежит она бедненькая в воде, у самого берега под корягой, под низко склоненной к реке плачущей ивой.
  Так оно и вышло. Ее там и нашли. Вытащили Оленьку на берег, а она краше прежнего, как живая. Будто спит. Да сон этот вечный.
   Со времен крещения Руси всех утонувших людей хоронили за кладбищенской оградой, не по церковным обрядам, без отпевания. Эта смерть считалась не чистая, «не своя». Настоящей церкви в поселке Михаила Рубцова не было. (Михайло-Архангельский храм будет построен в 1906 году). Христианский староста рубцовского поселка не разрешил провести погребение покойной Ольги на территории кладбища. (Сейчас это Центральный рынок и супермаркет «Мария- Ра», они стоят на костях наших предков).
  Убитый горем Сафрон Смердин похоронил свою возлюбленную в чистом поле, у Егорьевского тракта. Тем же летом рядом с могилкой Ольги появилась еще одна девичья могилка. И еще. Через несколько лет на том месте образовалось новое кладбище, которое получило название «Сафроновское» или «Девичье кладбище». И вот какие чудеса и непонятные явления стали происходить с жителями поселка, основанного беглым каторжником и конокрадом, отставным солдатом Михаилом Рубцовым.
   Так, тетка Лупыриха сразу после похорон своей приёмной  дочери неожиданно стала целительницей. Она травами и молитвами больных людей, можно сказать, с того света возвращала. А в Сибири известно какие болезни:  «горячка» и «сибирка», и надрывные грыжи. На голову и на сердце люди в те годы никогда не жаловались. Дадут ей за лечёбу продуктов каких немножечко, и на том спасибо. «Оленьку мою поминайте!..», –
приговаривала тетка Лупыриха. И больной человек не сомневался, что недуг оставит его и он здоров будет, как и прежде.
   – Знать, перед Богом Оленька не простая была, коли через нее людям здоровье дается!  Да и смертушку свою видела наперед, – говорили меж собой земляки рубцовские, оловянишниковские, да и всего Песьяновского урочища.
                *         *            *
   В безвестном и небогатом роду Смердиных еще до переселения из Самарской губернии кроме основного крестьянского труда члены семейства занимались художественным промыслом. Мужская половина занималась иконописью, реставрацией икон, росписью деревенских храмов и размалёвыванием домов богачей. А женская,  капризная часть семейства Смердиных разрисовывала нехитрую деревянную посуду, детские игрушки и прочее облезлое барахло, которое нуждалось в обновлении. И только родитель Сафрона – грозный  Тятенька писал  маслом портреты на заказ. Его знаменитый портрет кулака Погодаева из села Половинкино с медной, как горячий самовар рожей, принес семейству переселенцев признание и неплохой заработок.
   У Сафрона к художественному малеванью не было фанатического влечения, и задатков особых не замечалось. Он был большой мастак в других не менее важных делах. Поедет на рыбалку на озёра – привезет полный воз рыбы. На охоту отправится – без дюжины уток не возвращается, а то и целого лося в дом припрёт и по соседям раздаст. Все женщины у Смердиных с лисьими воротниками и шапками.  На кисти и краски Сафрон не обращал никакого внимания, а после гибели своей невесты Оленьки стал молчаливый, задумчивый, по вечерам не перелистывая страниц читал «Деяния» и отвечал невпопад.
  И вот зашла как-то в дом к Смердиным молодая соседка – «незамужняя вдова» – Катя Куликова. Её муж Григорий Шелихов ушёл на охоту и два года как пропал. В руках у неё чёрная обгоревшая дощечка в локоть длиной, в вершок шириной.
   – Мы чуть не погорели! – объявила с порога молодая вдова. – Только занялось пламя под образами, да вовремя воды ушат вылили на святой угол. Дом цел остался, а вот иконка совсем черная стала. И мыли её и скоблили. Да толку никакого. Сафрончик, миленький! Ты всё можешь!– обратилась погорелица гостья к молчаливому и безучастному Сафрону. Они были одногодки и еще не забыли свои детские проказы и шалости.
-  Восстанови, ради Христа, - попросила она.- Иконка намоленная, досталась от моей покойной матушки. Другой иконки у нас нет!..
 – Хорошо, попробую. Оставь её, – выдавил из себя Сафрон и до конца дня не проронил ни слова.
    На следующий день Сафрон оживился и немного отошёл от своей ледяной тоски. Он загрунтовал белой краской намоленную иконку, поставил ее подсыхать, а сам, не ведая для чего, достал из шкафа приготовленный грозным Тятенькой чистый холст. Сафрон поставил Тятенькин холст рядом с загрунтованной дощечкой и стал поочередно рассматривать их как две незнакомые и уже кем-то написанные картины. Затем он отступил на шаг, засуетился, обшаривая свои карманы и не найдя то, что искал, впал в какое-то непонятное беспокойство. И с  видом человека, который забыл в этой жизни что-то важное и никак не может вспомнить, стал ходить из угла в угол в своей маленькой мастерской.
 – Ты что потерял, сынок? – спросила его мать и стала заглядывать под стеллажи и лавки, в надежде  обнаружить неизвестную пропажу.
  – Я не потерял, мама! Ничего не потерял, я забыл! Я все забыл.
   Сафрон кончиками пальцев растирал лоб, пытаясь вспомнить лицо покойной Ольги. Но её образ не давался ему. Память словно играла с ним «в кошки-мышки». Всякий раз, когда он почти ухватывался за какую-либо существенную деталь, – этот образ, словно чуя его дыхание, выскальзывал и уходил прочь, заставляя Сафрона метаться в холодной и мертвой пустоте.
  – Боже мой! Как я мог забыть?! Я не помню ее глаза!.. Все помню, а глаза – не помню!.. Помню голос. Помню запах ее волос. Руки помню. Какие у нее пальчики – помню. Глаза вспомнить не могу. Пусто всё. Знаю, что  глаза красивые, большие. Ресницы длинные. Брови дугой. Миндальный разрез ясен и представляю все по  частям, по деталям. А целиком глаза не вижу! Как будто вечность прошла, и я все забыл!
  – Они у нее светленькие такие и добрые, – первой сообразила, о чьих глазах идет речь, младшая сестричка Полина. Она незаметно вошла в мастерскую и выглядывала из-за маминой юбки.
… Полина вытянула шейку. Брови у нее приподнялись, «стали на цыпочки», а глаза детские – и без того огромные – округлились, личико преобразилось, на мгновение повзрослело и стало точной копией погибшей Ольги…
– Не может быть! Полиночка, как ты похожа!..– воскликнул Сафрон дрогнувшим голосом, и его внимание переключилось на Тятенькин холст и загрунтованную дощечку. Он как драгоценное божество поставил свою маленькую сестричку около чистого холста и с трепетным старанием пытался запомнить всё (не упустить ни единого мелкого штриха), что рисовало его воображение и что невольно подсказала Полина. … И когда образ погибшей невесты, воскрешенной из небытия, прочно отпечатался в его сознании, на чистом Тятенькином холсте появилось призрачное видение – бесценный знакомый лик и…живые глаза Ольги!..
   – Она красивая и добрая! Вот Бог её и забрал. Он всех хороших забирает, а  кулака Погодаева черти к себе утащат и съедят с квасом.
  – Не болтай чепуху! – одернула мать младшенькую дочь. Она обняла за плечики свою маленькую помощницу и украдкой передником утерла набежавшую слезу.
  – Пойдем, доченька! Не будем Сафронику мешать. Ему и так тяжко…

    Долго, коротко ли трудился художник, работая над полотнами, нам неизвестно. Но, закончив творческий труд, Сафрон пригласил в мастерскую Катерину  Куликову и показал ей свою работу. Погоревшая вдова, как зашла и увидела намоленную иконку и портрет Ольги, так и обомлела. Как царица небесных чертогов сияла неземной красотой погибшая невеста Сафрона. Редкая женщина не имеет чувства зависти при явлении очаровательной соперницы. Катерина сама обладала многими женскими достоинствами. Она, как нежный цветок в тени, выбираясь на свет белый, наполнялась красотой и силой. А после того, как её муж сгинул в бескрайних сибирских просторах, она стала считаться самой красивой молодой вдовой во всем Песьяновском урочище.
   «Соперницы – Ольги - нет! Хорошо, что она умерла», – мелким бесом пронеслась в голове подлая мысль. Но Катерина поспешила отогнать ее прочь, как назойливую муху.
  – Редкостной красоты была твоя Ольга! Видно ей на роду написано умереть молодой!
  Чувствуя, что говорит лишнее, Катя перевела внимание на стоявшую рядом с портретом иконку. Получив новую жизнь, отреставрированная и обновленная икона источала благоухание свежих красок, а божественный Младенец и сама Божья Матерь взирали с любовью на этот мир, подтверждая мастерством художника главенство и вечность Того Мира. Катерина осенила себя крестным знамением, поцеловала намоленную иконку и неожиданно вздрогнула… Ей показалось, что на Ольгином портрете – на самом его полотне, произошло какое-то, чуть заметное движение!.. Что-то изменилось и стало не  так, как было!..
  – Ничего, ничего! Краска высохла. Можно потрогать руками, – попытался успокоить молодую вдову мастер свеженаписанных изображений. – Вот видишь! Краска затвердела и легкое прикосновение к иконе не повредит полотну.
   Сафрон подушечками пальцев пробуя обновлённую икону, потрогал её в том месте, где художники ставят надписи или автографы и впервые за многие недели улыбнулся и ласково посмотрел на Катеньку.
  – Можешь забирать, Катюша! – сказал он.
   Улыбка Сафрона, которого Куликова Катя любила с самых юных девичьих лет, и его ласковый взгляд, погасили в ее душе непонятное беспокойство. Катя почувствовала себя счастливой, как это бывало раньше, задолго до её замужества, когда по вечерам на берегу реки, в Алейской забоке собиралась «вся орда» – ее сверстники во главе с неугомонным и обожаемым Сафроном. О, что творилось в эти незабываемые «варфоломеевские» ночи! Любят на Руси подурачиться  после трудов праведных. Молодежь, невзирая на то, что родители могут выпороть, устраивала рискованные игры с задиранием юбок и прыганьем через костер.
   Так, в «задирании юбок» особенно преусердствовали  двоюродные сёстры  братьев Оловянишниковых.
   Ольга – приёмная дочь тетки Лупырихи и сама Катя Куликова  в порочных играх не участвовали и через костер прыгать «хоть убей» не желали. Двух юных красавиц после дневных трудов тянуло на спокойное веселье: пение песен, купание под луной и плетение венков. Венки предназначались ненаглядному суженному. После примерки  цветочные венкиотправлялись вниз по течению реки Алей: «для кого Бог пошлет». А тот, кого должен «послать Бог», вел в отрочестве куда более беспокойную жизнь, чем его воздыхательницы. Сафрон то зажигал всех своих дружков в изыскании «ханского золота» в водах старого русла, то наряжался лешим с пустой тыквой на голове и зажженными свечами. Или устраивал слежку за егерем Алейских степей Моховым, который в бане на самом краю поселка Рубцова   прелюбодействовал с двоюродными сёстрами братьев Оловянишниковых.
… Ночью на тесаных воротах кузнеца Ильи Пустынникова появлялось подлое изображение, сделанное черной краской, где всеми уважаемый кузнец красовался верхом на блохе!.. Утром кузнец знающим оком оценивал «ночную работу» и, принарядившись, отправлялся к грозному родителю Сафрона Смердина. Откушав с  Тятенькой борщец с мозговой косточкой, уважаемый кузнец предлагал выгодный заказ.
  – Изобрази-ка ты меня, Илюшку Пустынникова, верхом на коню! И с саблею! И при всех орденах Российской Империи!..
   Доставалось и основателям поселка Михаилу Рубцову и Егору Чулкову. Супруга Егора Чулкова, за «телячьи глаза» и нерасторопность прозванная «коровой», проживая в Самарской губернии, не беременела, и наконец-то на новых землях принесла Егору девочку. Под его окнами, перебивая кошачий хор, нежданно-негаданно затягивалась оскорбительная частушка:
                «У Егора, у Чулкова
                Отелилася корова.
                И теперь Егор Чулков
                Держит в доме двух коров».
    … Был в поселке Рубцова и настоящий иудей (откуда они берутся?!) – Амон Моисеевич Курганский. Чем добывал свой хлеб насущный этот противник христианства - сказать трудно. Но наезжавший из губернии полицай-исправник, или шут его знает как его звание, одним словом «бравая полиция» всегда останавливалась в доме Курганского Амона, сытно ела, сладко пила. А в это время под  носом у полиции, со двора самого Моисеича, той же варфоломеевской ночью тихо, бесшумно исчезал черный или рыжий пес-волкодав. А месяца через два у старшего сына Федьки Фунтика или Миньки Гуньтяпова появлялась черная или рыжая шапка.
    Кого отродясь не бывало посёлке Рубцова, так это цыган. Собаки в те времена гуляли без привязи и могли запросто покусать незваного бродягу.
    После варфоломеевской ночи наступал «варфоломеевский день». Обиженные ночными шутниками земляки делились на группировки: «рубцовские» и чулковские», или «рубцовские и оловянишниковские»- и с переменным успехом поколачивали друг друга. (Это послужило началом длительной вражды между жителями городских районов, вплоть до окончания двадцатого столетия!..)
   И только Господь Бог взирая из Мира Причин относился к сему бесчинству с любовью и пониманием: «народ  развлекается»!
   И Куликова Катя с любовью и пониманием наблюдала за Сафроном, за его горем и переживанием утраты. Ольгу не вернуть. И то, что случилось с покойной, могло бы случиться и с ней,  но не случилось. Видно, так должно произойти по чьему-то Великому Замыслу. А она, Катя, маленький человек, и «великие замыслы» распознать не может, и предугадать не умеет, и не хочет. Она хочет любить и быть любимой. Любимой одним на свете человеком. Тем, кто сейчас стоит  рядышком, держит её за руку и улыбается. Улыбается  для неё  -  Куликовой Кати.
   И драгоценные слезы радости зародились в уголках её печальных глаз, затуманили взор и, пробежав по нежно огненным щекам, крупными каплями упали на руки Сафрона.
   – Что с тобой, Катя?! Почему ты плачешь?!
   Сафрон мог не задавать этот вопрос, он знал Катины чувства к нему. Знал, что она любит его. Давно любит. И замуж вышла за другого не по любви, да пропал муженек в степи широкой и глухой…
    Он привлек Катеньку к себе. Поцеловал в лоб. Обнял, как недавно обнимал младшенькую сестру Полину, и взгляд его, по чьей-то незримой воле, упал на портрет Ольги. Сафрона как бичом стеганули по голой спине. Он вскрикнул и отринул Катю. Портрет Ольги, который он сам писал в бессонные ночи и на котором каждый штрих и каждая линия – это кусочек его души, как будто кто подменил! С портрета глядела грозная и недоступная, другая Ольга. Ее теплый и ласковый взор улетучился, а прекрасные и холодные глаза смотрели куда-то в сторону – поверх головы.
   Катя испугалась неожиданной перемене ее возлюбленного и расценила это как преждевременное их сближение.
  – Боже мой, как он страдает! Надо еще подождать. Потерпеть. Все образуется. Придет и мое время!..
    Она бережно обернула чистой материей обновленную намоленную иконку, поблагодарила художника, попрощалась и вышла.
    После ухода Катерины Сафрон остался один в своей мастерской. Он сел на лавку у окна с видом на реку Алей и погрузился в бездумное созерцание. На реке мальчишки бреднем ловили рыбу.  Неводом служила небольшая серая тряпка величиной с простыню. Два рыбака заводили бредень по течению реки, скребли по дну несколько метров и выволакивали его на берег. Тряпка, плохо пропуская воду, выгоняла на берег большую волну, в которой трепыхалось изрядное количество рыбёшек. Выплеснутая вода не хотела отдавать добычу и стремилась вернуться в родную стихию вместе с уловом. Рыбаки бросали невод у самой кромки воды, и как кошки прыгали в убегающий поток, выхватывая из него по несколько рыбёшек. Глупый пес, бегая на берегу, пытался помочь рыбакам. Он лаял на «удирающую» рыбу, словно хотел напугать её. Но бесстрашные пескари и чебачки, отплясывая чечётку у его морды, добирались до спасительной воды и исчезали в реке.
   – Глупый пёс! А я безумец,.. безумец,.. безумец,.. - словно серебряным молоточком била по вискам художника невесть откуда прилетевшая мысль о портрете.
    – Или мне всё это показалось?! Приснилось? Примерещилось? Не мог я свою любимую Оленьку изобразить на полотне сердитой и надменной салтычихой, и не замечать этого до сегодняшнего дня, до прихода  Катерины не мог!
   …И портрет сам не мог взять и изменить выражение лица. Это всего лишь тонкий слой краски, уложенный умелой рукой.
   – Безумец,.. безумец,.. – стучал серебряный молоточек по вискам, как по наковальне.
   Сафрон, наблюдая за рыбаками на реке, бессмысленно фиксировал картину событий и ничего не понимал. Он не смог бы пересказать и малую часть увиденного. Мысли его, как пчелиный рой, беспорядочно кружили вокруг таинственного портретного полотна, на котором чёрт знает что творилось. Он искал объяснения странного помутнения своего сознания. И объяснения не находил.
   «Не ищи, чего нет»!.. – ударил последний раз в голове серебряный молоточек и дробным замирающим эхом растворился в пространстве.
    Сафрон повернул голову в сторону портрета и пораженный чудесными переменами замер от удивления. Лицо его засияло от радости. Вздох облегчения вырвался из груди. Слезы, наполняя глаза, попытались исказить, спрятать от него Оленьку, – но вдруг высохли, исчезли.  На прекрасном пахнущем краской полотне сиял  нежный и радостный лик погибшей невесты!..
  – Сафроня, идём ужинать! Мама зовёт! – позвала к столу прибежавшая сестричка Полина.
                *    *    *
   Слух о том, что Сафрон Смердин намалевал «живую картину» распространился по всему Песьяновскому урочищу и за его пределы. Любопытные повалили в дом Смердиных отовсюду. Приезжали не только из соседних сел: Половинкино, Егорьевки и даже Волчихи; были паломники из Змеиногорска, Курьи и Колывани. А однажды прикатил на взмыленных лошадях из Барнаула какой-то важный чин и захотел купить «живую картину», но ему не продали.
   Чудесное полотно не на шутку взбудоражило спокойную крестьянскую жизнь поселка, основанного отставным солдатом  русской Армии. Старики ничего  такого отродясь не видывали, ни здесь, в Сибири, – на новых землях, ни в бывших самарских губерниях. Но слыхивали.
  – Нечто подобное происходило в старину под Киевом или под Муромом! Или даже в самом Ново-городе!.. В те патриархальные времена Москвы-города еще не намечалось и не наклевывалось. А если и была та Москва, то глиняная, незаметная, не больше Рубцовки!.. И случилась там под Киевом или под Муромом такая штука: утонула одна брюхатая баба и  стала являться по ночам!..
  – Нет, нет! Не утонула та баба! А сгорела на пожаре,– перебивал рассказчика нетерпеливый противник. И повышая голос до уровня волостного дьякона, пытался взять инициативу в свои руки.
  – Не сгорела она вовсе, и не утонула. Нечего чепуху пороть, - вклинивался очередной соперник. - Её застрелил князь на охоте! Погнался князь за косулей. Настиг её. Бац - выстрелил, а косули и нет! На её месте девка лежит убитая: красоты не писанной!..
  – «Не мели, Емеля, не твоя неделя»! – начинал ещё один  громогласный голос, но был заглушен «иерихонской трубой» – очередным рубцовчанином, желающим развеять миф рассказчика в пух и прах.
    И начинался гвалт, каковой бывает во времена смут и революций. Уважаемые в поселке люди принимались кричать и бить себя в грудь. Себя в грудь, соседа по уху!..
    Так с чувством, толком и расстановкой  рассуждают во все времена рубцовские старожилы.
    А меж тем чудо «живого полотна» - Ольгиного портрета заключалось в том, как погибшая взирала (с полотна) на зрителя, на наблюдателя. Если человек, пришедший поглазеть на погибшую невесту, был добрый, порядочный и не скупой, то девичий лик с полотна смотрел на него прямиком: глаза в глаза и с загадочной улыбкой. А если к полотну подходил законченный негодяй и мошенник, то, как бы ни пытался он заглянуть в глаза Ольги и встретиться с ее взглядом: она для этого человека «смотрела» с надменным лицом, в сторону и поверх головы!..
   Злые и нечестивые люди держали в карманах фиги и ни за что не сознавались в том, что видели девицу на полотне сердитой. Отходя прочь, чертыхались и считали ее ведьмой.
    А случалось двум кумовьям подойти к «живой картине» (доброму и злому), тут такое начиналось, что хоть святых выноси!… И после того, как важный чин из Барнаула решил обманом и силой завладеть  чудесным полотном, Сафрон  Смердин объявил во всеуслышание, что уничтожил портрет. Сжег его на костре. На самом деле он спрятал портрет своей возлюбленной, и уже ни одна живая душа его никогда не видела.
    Дальнейшая судьба двух замечательных вещиц: портрета утонувшей невесты и намоленной иконки - такова.
Через какое-то время Сафрон Смердин женился на Катеньке Куликовой. Они жили долго и у них родились три дочери: Арина, Анна и Пелагея. Чудесные вещицы - портрет Ольги и намоленная иконка перешли к одной из дочерей, к Пелагее.
     У Пелагеи также родились три дочери: Нина, Надежда и Евгения. В 20-е годы прошлого столетия, во времена гражданской войны, когда «белые придут – грабят, красные придут – тоже грабят!..», – портрет Ольги пропал и судьба его неизвестна. Но осталась фотография того портрета.  Поразительно! Фотография обладала такими же чудесными свойствами, какие были у самой «живой картины».
    От Пелагеи, по окончании её земного жизненного пути, старая икона и фотография утонувшей невесты Сафрона перешли к старшей дочери – Евгении. Эти две легендарные вещицы находятся в целости и сохранности. И хранятся они до сих пор в том городе, который основал отставной солдат      7-го Кавказского полка Михаил Рубцов.

                Часть пятая
                МИРАЖ
Водители дальнобойщики, совершая рейс из Алейска в Горняк, на трассе А-349 с явным нежеланием делали остановку у посёлка Оловянишниково.  Этот старинный населённый пункт, основанный в 19-ом веке двумя разбитными братьями, бежавшими от справедливого царского гнева, раскинулся на берегу древнего озера ледникового периода. Место это сказочно живописное и пресыщено мистицизмом. По нему можно картины писать. Древнее озеро Ракиты, находясь в центре котловины, образованной двумя возвышенностями: Алёйским бугром и холмом  Песчаного Борка, в потоках восходящего знойного воздуха, изобиловало миражами. Иногда путнику представлялась величественная картина, на которой, в необозримом хаосе, земля и небо смешивали свои стихии. Потому как в раскалённом летнем воздухе изумрудные воды озера, преломляя  отражённые лучи солнца, порождали бесчисленное множество миражей, в которых реальный мир, сливаясь с фантастическими видениями, рисовали картину эры  Мезозоя. Это место, надо прямо сказать, колдовское, дьявольское и водители старались проскочить его засветло и как можно быстрее. Казалось, чего было опасаться: всё видно как на ладони! Ровная, словно натянутая струна дорога просматривалась до самого горизонта. Здесь не было опасных поворотов, подъёмов и спусков, но вся обочина была отмечена скорбными знаками, крестами, венками из искусственных цветов, с табличками, объяснявшими путнику, что на этом месте произошла человеческая трагедия, оборвавшая чью-то жизнь. В этом месте как по дьявольскому наваждению неизвестно откуда на проезжую часть неожиданно выбегали животные: лоси, косули, а то и целое стадо коров словно вырастет из-под земли, перегородив дорогу.
Водитель фуры припарковал автомобиль на пустующей стоянке придорожного кафе посёлка Оловянишниково. Кондиционер в его кабине не справлялся со своими обязанностями, и он решил сделать остановку, посидеть в тени громадного тополя и освежиться чем-нибудь холодненьким. Июльская жара на Алтае сравнима разве что с пеклом Средней Азии, куда дальнобойщик частенько езживал. Посидеть на свежем воздухе с бокалом прохладительного напитка было верхом блаженства для проезжающих дальнобойщиков. Заказав бутылочку  ледяного свекольного кваса, который, как известно, снимает усталость и заряжает энергией, водитель, предвкушая прелесть божественного напитка, растянулся на зелёной траве под серебристыми тополями, что росли вдоль дороги.
 Дорога была пустынна. В это время суток движение по автостраде Алейск-Горняк замирало полностью. Крутить баранку в такую жару никому не хотелось. Сделав несколько глотков чудодейственного  напитка, водитель фуры погрузился в блаженное состояние, что-то между сном и лёгким опьянением.
… Но вдруг водителя словно молния озарила! Удивлению его не было границ! Северное сияние не поражает так воображение очевидца, как то, что предстало его глазам.  На чистом ясном небе появились потрясающие миражи!  Не такие, какие сплошь и рядом встречаются в жарких песках Средней Азии: скучные виды несуществующих водоёмов с чахлой зеленью бледных оазисов, которые быстро надоедают. А такие, которые врываются  в человеческую душу и  переворачивают всё её бытие!
... На небесной сфере над посёлком Оловянишниково раскрылась величественная панорама! По небу, как сто и двести лет тому назад, уползая за линию горизонта, двигался обоз с переселенцами. Измождённые длительным переходом  люди и кони брели от нищеты и безысходности, и казалось, уходили в бесконечность. Бородатый старшина обоза с лицом  библейского пророка поторапливал обозников, и как  мессия вёл свободный народ в землю обетованную, лишённую  деспотов и поработителей; где текут молочные реки, и где люди не умирают!…. На  лицах переселенцев, одухотворённых и мужественных, лежала печать избранности. Они, как воплотившиеся боги, выбираясь из веков канувших в век нынешний, брели из прошлого в будущее. Из вечности  в вечность. Чудесное явление, покрывая половину небосклона, рисовало картину давно минувших лет: когда по Величайшему  царскому Указу раскрепощенные крестьяне, собираясь по всей Руси в обозные артели, отправлялись на поиски лучшей доли.  Один из таких обозов, но уже по повелению  самого Провидения обретя видимые черты, был явлен наблюдателю 21-века.
  Водитель фуры, поражённый увиденным, забыв про свекольный квас, с открытым ртом наблюдал за небесным зрелищем.
…Но вот обозники остановились на берегу степной реки и со счастливыми лицами начали рыть землянки. Появилась первая землянка. Вторая. Затем  как грибы после дождя стали появляться нехитрые  надземные сооружения, и появился Храм со сверкающими куполами!.. Небесное зрелище росло и ширилось. И вот уже целый город раскинулся на небесной сфере, с заводами, фабриками, улицами и площадями, по которым спешили тысячи горожан. Неведомый город утопал в зелени и цветах, и только дымящие трубы заводов и фабрик подсказывали наблюдателю, что это живой город-труженик, а не приют ангельских существ. Повсюду звучала музыка. Молодые и старые жители славного города ликовали  на его площадях. Небесный город был окутан изумрудным сиянием, через которое канувшая в Лету эпоха излучала своё послание. Но вот небеса словно омрачились в своём сиянии. Неведомая злобная сила накрыла изумрудный город, накинув невидимое покрывало проклятий.
…Словно по Высочайшему повелению картинка на небесной сфере стала  коренным образом меняться. Пропал неведомый город. Растаял, словно льдинка на раскалённой плите. Исчезли заводы и фабрики. Разрушились высотные строения. Обмелела река, превратившись в маленький ручеёк, и только перекати-поле, металось серым призраком  по бесплодной степи.
  «В здешних местах, наверное, произошла величайшая трагедия!- подумал водитель фуры, разглядывая небесное явление.- Вероятно, стихийное бедствие или эпидемия в скорбные времена уничтожили прекрасный город?.. И теперь неоплаканные души ищут покоя, бродят по степи в поисках древнего поселения!?»
Но грянувший средь ясного неба гром, оповестил наблюдателю, что послужило причиной гибели города:
- Кровь!- громогласно низвергли небеса чудовищный приговор. - Во всём виновата кровь! Подлая оловянишневская кровь! В крови находится  душа. В крови находятся все её пороки!..
 На небесной сфере неожиданно всё стихло, и вновь появился обоз с переселенцами. Тот же старшина обоза шёл впереди, но взор его был печален. Уставшие, обречённые обозники, перебравшись через узкую, обмелевшую реку, уходили за линию горизонта. И на развалинах пропавшего города появилось старое кладбище. Это кладбище представляло собой жуткую картину. Безымянные, разграбленные могилы  предстали взору наблюдателя. Покосившиеся кресты как пьяные, ещё имели  место на унылой местности, но прочесть имена усопших на крестах было невозможно. Надгробные надписи были безжалостно уничтожены!.. И словно по чьёму-то Величайшему Указу на небесном полотне, как на экране телевизора, появилась, а точнее выбралась на передний план совершенно заброшенная могилка. Это был невысокий холмик, на котором от ветхости исчезли все надгробные сооружения: от креста и ограждения не осталось и следа; травой заросший бугорок, вот и всё, что осталось от погребённого человека. Чья была эта могила и почему Провидение выставило её напоказ, догадаться было нетрудно.
«Здесь покоится прах основателя неизвестного города! - с болью в сердце определил водитель фуры.- Это его могила!  Но куда подевались обреченные  переселенцы? И как называется  тот населённый пункт, на котором находится кладбище? Ведь в этом мире ничто не появляется из ничего и не исчезает бесследно!»…
Но вот небесное зрелище оборвало своё послание. Небо, как после грозового дождя, вновь стало чистым и ясным, а дорога по-прежнему безлюдной и пустынной. Ан, нет!.. По обочине дороги с рюкзаком на плечах шел человек!.. Это был мужчина лет сорока пяти, среднего роста, с густой окладистой бородой, с правильными, спокойными чертами лица. Походка этого человека была уверенная и ровная, движения размеренные. Но его мерцающие зелёные глаза свидетельствовали о том, что обладатель этих глаз способен приходить в ярость и принимать беспощадные решения. По нему было видно, что это старый солдат, возвращающийся домой, отслуживший положенный срок.
- Куда идёшь, солдат? -  спросил водитель одинокого путника.
- Возвращаюсь в родную деревню, - бойко отвечал отставной солдат русской  армии.
- Позвольте подвезти вас на машине?
- Спасибо, добрый человек, мне идти недалече. Вон за тем бугром меня мужики дожидаются. Заколотили они досками деревенские старые хатки и собрались в обозную артель, чтобы двинуться в путь, обживать дикие Алейские степи.
Водитель фуры, припоминая исчезнувшее  небесное явление, на минуту задумался.
- Да это же старшина обоза!.. Я признал вас! – с волнением в голосе воскликнул он. – Действительно, в этом мире ничего не исчезает бесследно! Вечно хранится в обителях истины!..
- Это да, добрый человек, ничто в этом мире не исчезает бесследно! – поддержал его путник. – Всё остаётся таким же, каким оно было создано в Шестой день сотворения. У нас все живы! Гришка Шелихов с Катей Куликовой – живы; жив Сафрон Смердин и жива его красавица невеста Ольга; Егор Чулков, Кондратий Шелихов и тётка Лупыриха живы и здоровы. И верный пёс Алейка цел и невредим, и поутру громким лаем встречает свою хозяйку. И даже братья Оловянишниковы Филипп и Яков и дружок их красномордый Погодаев, также живы и невредимы, только участи их никто не позавидует.
Не оборачиваясь и не прощаясь, отставной солдат зашагал по одному ему известному пути.