СЭМ

СЭМ.
Глава 1.
Сэм выходит со двора морга.

Сэм стоял возле здания морга и наблюдал, как из «камаза» выгружают трупы. Каждый труп в разодранном камуфляже укладывали на брезентовые носилки цвета хаки и двое мужиков в таком же камуфляже, пыхтя, волокли его в нутро морга. Стояла жара в 33 градуса.
Вдоль фасада здания торчали ряды приборов, похожих на кондиционеры, но не кондиционеры. Они работали на вытяжку, выкачивая воздух изнутри, снаружи смрад стоял предметный, его можно было потрогать пальцем и в нём вязли зелёные мухи.
Мужики вернулись за очередной порцией. На этот раз, с ними пришёл угрюмый санитар в зелёной робе, заляпанной коричневыми пятнами. Он залез в кузов и начал подавать.
У Сэма было множество профессий и ни одного хобби. С некоторых пор, он начал и так и этак, крутить в мозгу мыслишку, - а не стать ли ему серийным убийцей? Теперь, наблюдаемое зрелище, отшибло мыслишку напрочь.
Какое удовольствие становиться серийным убийцей, когда какой-то безымянный салабон просто кидает мину в ствол миномёта, мина влетает в «камаз» - и на тебе, сразу два десятка свеженьких, красиво окровавленных тел. Дальше всё выглядит достаточно буднично. Из покорёженного «камаза» тела перегружают в целый, из целого, - штабелями выкладывают в морг и всё. Завтра похоронят на общем собрании.
И никакие детективы не морщат лбы и не стирают ноги до плеч в поисках убийцы, никакие экстрасенсы не качают маятники, не захлёбываются возбуждённой скороговоркой телерепортёры и не кричат заголовки газет. Ничего.
Какой-то драный Джек-Потрошитель потрошит трёх девок – и входит в историю. А салабон не входит.
Сэм вздохнул. Его удручала шизоидность общественного сознания. Действия какого-нибудь Чикатило привлекают жадное внимание публики. А действия какого-нибудь бравого танкиста, который за день делает то, что Чикатило за всю жизнь, - не привлекают. Не справедливо это.
Некоторое время назад, Сэм ходил наниматься в ополчение. В палатке вербовщиков на площади ему дали бумажку и направили в огромное здание, кабинет № 812. Лифт не работал. Поднимаясь вверх своим ходом, через множество снующих и тусующихся на лестничных площадках разномастных людей, Сэм уловил обрывки разговоров, которые его удивили.
Общение с командиром заняло полторы минуты, но, перед этим Сэм прождал полчаса под дверью кабинета, пока туда прошоркал этот тип во вьетнамских тапочках на босу ногу, камуфлированных штанах и майке «адидас». Тип был, определённо, под «широй», такие вещи Сэм улавливал сразу. Он передал Сэма другому командиру, бодрому юноше в хорошо подогнанном камуфляже. Юноша представился, как Патриот. Он смотрел и говорил так, как будто ждал от Сэма указаний. В конце-концов договорились, что Сэму нет смысла спать на полу в
кабинете, а пойдёт он домой и будет ждать инструкций по телефону. Он уже ушёл, он уже спустился на пролёт вниз, когда Патриот его догнал и взволнованно сообщил, что ситуация срочно изменилась и надо ехать на акцию.
Они бегом спустились вниз. На заднем дворе здания, возле побитого микроавтобуса, нетерпеливо топтались трое парней и мрачный мужик постарше. Мрачный мужик раздал оружие, старые автоматы Калашникова калибра 7,62 и по одному магазину на ствол. Они поехали в сторону аэропорта, но не к терминалам, а куда-то в район взлётно-посадочной полосы. Сэма с Патриотом высадили возле ограждения из колючей проволоки, остальные уехали без всяких указаний.
Темнело, накрапывал мелкий, холодный дождь и наползал туман. Сэм к такому готов не был и довольно быстро его кроссовки, джинсы и лёгкая рубашка промокли насквозь.
Из сырой мглы возле взлётно-посадочной полосы вышли три понурые фигуры в чёрной униформе, - нацгвардейцы.
Сэм посмотрел на Патриота. Патриот посмотрел на Сэма. Нацгвардейцы шли прямо на них.
- Стреляем, - сдавленным голосом сказал Патриот.
Сэм  сделал три прицельных одиночных выстрела, стрелял он неплохо. Патриот выпалил длинную очередь.
Кто куда попал, осталось неизвестным, но гвардейцы из пожухлой травы не поднялись.
Пять минут они провели в напряжённом ожидании неизвестно чего. Потом подъехал микроавтобус. Они снова погрузились в воняющее бензином нутро и ещё через двадцать минут остановились на том же месте, откуда стартовали. Мрачный мужик собрал оружие и уехал в подземный гараж. Трое парней, молча, ушли в здание через заднюю дверь.
Сэм попытался закурить мокрую сигарету, но у него не получилось. Тогда он пожал руку Патриоту и пошёл восвояси.
Зачем они убили троих человек? Никакого удовольствия от этого Сэм не получил. Ему за это ничего не заплатили. Ему об этом ничего не объяснили. Его не вдохновили никакими идеями. Поразмыслив, Сэм выбросил свой мобильник в пруд, купил себе новый и от игр с Патриотом решил в дальнейшем воздержаться.
В областную клиническую больницу, на территории которой находился морг, Сэма занесло по делам вовсе не патриотическим, а сугубо частным, - он курировал там собственную руку, повреждённую накануне при вполне приватных обстоятельствах.
Теперь, глядя на выгружаемых из «камаза» товарищей по оружию, он думал о том, что мог бы оказаться среди них, если бы вовремя не вышел из их игры. Ему больше нравилось играть в свои собственные игры. Поэтому, сплюнув тягучую слюну, он пошёл прочь со смрадного двора морга, к свежему воздуху и новым впечатлениям.

Глава 2.
Есть самородки, а есть самовыродки.
«Я зашёл вглубь себя и захлебнулся самим собой. Затем, я выблевал себя. Вот это я и есть». – Написал Сэм в своём дневнике.
Это не было позой. Он, на самом деле, не имел ни отца, ни матери и вырос в приюте. Всё, чем он являлся, являлось его нераздельной собственностью, слепленной им самим из объедков, найденных в мусорном баке, обрывков книг, которыми он вытирал задницу ещё в детдомовском туалете и фундаментального личного опыта, который не могли пошатнуть никакие чужие идеи или оценки. Он совершенно точно знал, чем он является, - пылью, под ногами Бога и, не без оснований, гордился своим знанием. В общем смысле, Сэм был атеистом, однако и глубоко верующим человеком. Он верил в то, что Бог топчет его, как пыль, чтобы он, Сэм, мог подняться,  как пыль, к лицу Бога.
Нельзя сказать, что эта война была не первой в жизни Сэма. Просто всю жизнь, с тех пор, как старая бомжачка нашла его на помойке, завёрнутым в газетку, он провёл на войне. Он дрался с пацанами на улицах, потом стрелялся с теми же пацанами на тех же улицах в начале 90-х, пока не понял, что главным оружием в войне жизни является ум. Ум у него был. Его следовало только заточить, отполировать и сбалансировать по руке. В процессе такой работы, он обнаружил, что лучшим способом заточки является проверка книжной теории на практике. Он также обнаружил, что для баланса подходят вещи, которые практически неприменимы, но доставляют удовольствие, - как украшение на черенке ножа. Вот таким образом он и изготовил себя, - как нож. Со стороны это заметно не было.
Случай, который привёл его в клиническую больницу, заключался в следующем. Он возвращался из Верхнеторецкого, где у него была небольшая плантация конопли, в Донецк. На заднем сиденье его «харлея» сидела девка, совершенно левая и «плечевая» по виду. Автобусы ходили плохо, людей на дороге голосовало много, он взял её, в расчёте перепихнуть где-нибудь в тихом месте, ничего более.
Вдруг впереди возник блок-пост. Когда он ехал в Верхнеторецкое, этого дерьма на дороге ещё не было. Пришлось остановиться. Пост оказался укомплектован четырьмя ушлёпками в чёрной униформе, - нацики.
Они обступили его, удивлённо рассматривая байк, - рагули западенские. Вывернули рюкзак, потом двое начали внаглую лапать девку.
По принципам, усвоенным Сэмом в процессе заточки, такого допускать на своих глазах было нельзя.
Он выхлестнул из заднего кармана «складняк» и тремя короткими тычками в нижний уровень нейтрализовал троих. У четвёртого в руке почему-то оказался шомпол и он успел проткнуть Сэму предплечье, перед тем, как сдохнуть от бокового удара в сердце.
Трое корчились на асфальте, зажимая руками пах. Сэм быстро добил их ударами в затылок.
Всё это время, девка вела себя вполне прилично, не лезла под руку и не визжала. Это было одной из причин, по которой она спала теперь в соседней комнате, пока Сэм делал свои записи.
По дороге к городу, они миновали ещё один пост, армейский, где их не тронули, но, «харли», наверняка, приметили, по дороге двигалось не так уж много транспортных средств. Дознавателю особого ума не потребуется, чтобы связать четыре трупа на дороге и подозрительного байкера с девкой, а Донецк вовсе не был неприступной крепостью, где, при желании, невозможно совершить акт вендетты. Девка являлась свидетелем, способным подтвердить подозрения и по уму, Сэму следовало её либо прикончить, либо держать при себе, раз уж он навесил на себя её задницу, защищая собственные принципы. Сэм выбрал второе, потому, что задница была хороша.

Глава 3.
Свист -взрыв.

Сэм был человек ночной. Ночь была его периодом активности. Возможно, это спасло их от больших неприятностей.
Около четырёх утра он сидел на кухне и записывал свои умные мысли. Извне раздался нарастающий свист. Он сразу, на инстинктивном уровне, понял, что это такое. Потом вспыхнуло и грохнуло. Вспышка была не слишком яркой, не ослепительной. Грохот Сэм потом попытается описать, но у него не выйдет. Оконное стекло кусками влетело внутрь. Сначала, Сэм подумал, что его посекло осколками. Но, ни один осколок его не задел. Это звук впился в кожу, как осколки стекла.
Он сунул тетрадь под буфет и кинулся в соседнюю комнату. Алька стояла на четвереньках возле дивана. Она была в одних трусах и майке, с голыми ногами. В квадрате света, падающего из кухни, всё вокруг блестело от осколков стекла.
- Не двигайся! – Крикнул Сэм.
Он схватил Алькины кроссовки и натянул ей на ноги.
Затем, рывком поднял с четверенек и крикнул в ухо, - Вниз!
Она не услышала.
В этот момент снова грохнуло. Стёкол в окнах уже не было, и они ощутили ударную волну всем телом. Стёкол в окнах уже не было, но что-то свистнуло и стекло серванта, стоявшего у противоположной стены, разлетелось вдребезги. Сэм схватил Альку за шею и ринулся вниз.
В доме было три жилых этажа над уровнем земли и четвёртый, - полуподвал. На каждом этаже располагалось по квартире. Полуподвал был поделен на три части, по количеству квартир. Жильцы использовали его, как склад всякого хлама. На данный момент, Сэм оставался в доме единственным насельником, остальные уехали. Квартира на втором этаже не была его собственной, он её, по дешёвке, арендовал. Сэм выбрал это жильё на окраине, поскольку полагал, что бомбить будут центр, как в Луганске. Сильно он просчитался. Но, у него хватило ума или любопытства, заранее проинспектировать свою часть полуподвала, поэтому, он знал, какой ключ из хозяйской связки подходит к двери и мог сориентироваться в темноте.
Свист – взрыв.
Волоча Альку, Сэм ворвался в тёмное помещение и вместе с ней рухнул на продавленный диван.
Свист – взрыв.
Здесь взрывы слышались тише, зато ощущались всем телом, - через землю.
Свист – взрыв.
Куда они, суки, бьют? Вокруг не было ни одного человека в камуфляже, кроме дворника. Говорили, что этот дом, как и те, что стояли рядом, на совесть строили немецкие военнопленные, под приглядом сталинских соколов. Но, возможно, это была городская легенда.
Свист – взрыв.
Если мина попадёт прямо в дом, то никакие перекрытия не выдержат. Оставалось надеяться, что она не попадёт прямо в дом. Не попадёт прямо в дом.
Свист – взрыв.
Алька, дрожа, прижималась к нему всем телом, она была вся мокрая насквозь. Никогда в жизни Сэм не видел, чтобы человек, который сидит и не двигается, так потел, разве что, в бане. Он сунул руку ей между ног. Она тихо взвизгнула и сжала его руку бёдрами. Там она была горячая и влажная, волосы слиплись. Он попробовал вынуть руку, но она сжала бёдра сильнее и взвизгнула громче, в темноте, он почувствовал запах её рта, её спина напряглась. С большим удивлением, Сэм понял, что Алька кончила. Но, она не кончила. Она схватила его руку обеими руками и всунула глубже. Сэм почувствовал, как по его пальцам течёт в ладонь, от неё распространился запах, как если бы свежую рыбу завернули в листья базилика. Алька начала двигаться, по её спине стекали струи пота, она визжала уже без перерыва и кончала без перерыва. Если бы Сэму кто-то сказал, что такое возможно, он бы не поверил.
Свист – взрыв.
Свист – взрыв.
Такое упускать было нельзя. Извиваясь, он стянул свободной рукой джинсы вместе с трусами, Алькины трусы слетели сами собой, он посадил её влагалищем на член спиной к себе.
Свист – взрыв.
Стены дрожали. С потолка что-то сыпалось и прилипало к мокрым телам. Алька двигалась всё быстрее, ему оставалось только придерживать её за скользкий зад, чтобы не свалилась. Каждый её оргазм сопровождался коротким воплем. В какой-то момент, Сэму показалось, что он видит вспышки её оргазмов в темноте, как пулемётные выстрелы. Эта девка была пулемётом кайфа. Эта девка была счастливым билетом для самой себя и пулемётчика, стоило опустить монету в щель, и оттуда высыпался обильный джек-пот. В какой-то момент, Сэм перестал ощущать себя мужчиной, трахающим женщину. Он вообще перестал ощущать себя. Он растворился во тьме и маниакальном ритме наездницы, которая уносила его по таким дорогам секса, о которых он даже не подозревал, надо было только крепче держаться за её задницу, чтобы не отстать.
Свист – взрыв.
Ну и что?
Это уже не имело никакого значения.
Глава 4.
Ополченец ополченцу друг, товарищ и брат.

Обстрелы продолжались три ночи подряд, всегда под утро. Одна мина попала-таки прямо в соседний дом, погибла семья из трёх человек. В другом доме мужика убило осколком в ванной, когда он стоял под душем. На всей улице не осталось ни одного целого стекла, детские площадки превратились в хлам, дворы были завалены ветками деревьев, срезанных осколками.
На четвёртое утро, Сэм подошёл к группе молодых парней, сидевших за чудом уцелевшим дворовым столиком, выставил литровую бутылку «Абсолюта» и сказал:
- Пацаны, надо что-то с этим делать, они же нас всех завалят.
Пацанов звали Колян, Толян, Вася и Макар. Потом, подтянулся ещё Репа, который был постарше.
Как и все молодые парни в этом районе, они сильно смахивали на гопников. Очень небольшая, мажорная часть молодёжи, которая тут обитала, уже уехала вместе с родителями. Остались такие вот Коляны и Васи, которым деваться было некуда.
- Они, падлы, по автопредприятию бьют, там ополченцы, - сказал Колян. – А стрелять не умеют. Что ты им сделаешь?
- Замочить козлов, - посоветовал Сэм.
- Кого, ополченцев или нациков? – Ухмыльнулся Колян. – Все они козлы. До ополченцев уже ходили, просили их, вы или свалите или уберите миномётчиков. Так они говорят, что у них силы и средства в другом месте заняты. А уходить не будут, потому, что у них там техника в боксах.
- А если я возьмусь нациков убрать, кто-нибудь со мной пойдёт? – Спросил Сэм.
- Ты на них с заточкой пойдёшь? Они на озеленённом терриконе сидят, - Колян ткнул пальцем вдаль, где торчала зелёная верхушка. – Там один чмошник хотел кафешку устроить. Площадку расчистил, дорогу провёл. Потом у него что-то не заладилось и он кинул это дело. Вот там они и сидят, наверху. Ты как до них доберёшься? Там только одна дорога расчищена, они её пасут. Это со стороны кажется, что зелень. А под зеленью сушняк один, не пролезешь. Мы там пацанами лазили, тёрн собирали. Тёрна там полно. И половина – сухостой.
- У меня там знакомый есть, на Дурбалке, - встрял Вася. – Так он говорит, они оттуда вообще не слазят. Их там пять уёбищ. Им воду и жратву на машине возят, с военкомата. У них там база, на военкомате.
- Короче, у меня есть план, - сказал Сэм. – Если кто-нибудь мандить перестанет и со мной пойдёт, я буду делать. А если не пойдёт, я свалю отсюда и ну его на хер.
- Излагай, - сказал Репа.
- Ни хрена, - сказал Сэм. – Сначала заверения, потом планы.
- Ну, я пойду, если оружие будет, - сказал Репа. – У меня «нива» есть.
- Да все пойдут нациков мочить, - радостно сказал уже сильно поддатый Вася. – Было б чем.
Через двадцать минут, Сэм вышел из белой «нивы» у ворот автобазы. На нём была козырная чёрная майка с косым синим крестом на фоне красного квадрата и надписью «Новороссия». Такие майки, может, кому-то давали забесплатно, но Сэму на базаре она обошлась недёшево.
Железная калитка в воротах оказалась незапертой и он вошёл. От боксов, к нему сразу заспешил коренастый мужичок в камуфляже с пистолетом на боку.
- Здорово, братан, я из местного ополчения, отряд «Кировец», - сказал Сэм, протягивая руку, и мужичок пожал её. – По вопросу взаимодействия, командир нужен.
- Нету командира, все на задании, - ответил мужичок, осматривая его с ног до головы. – Я заместитель.
- Тогда к тебе, - кивнул Сэм. – В районе миномётчики завелись. Мирных жителей убивают, полквартала уже развалили. У вас силы и средства на другие дела оттянуты, а мы их убрать можем. Но не хватает матбазы. Короче, мы готовы взять в аренду шесть автоматов за штуку баксов, с гарантией возврата через три дня. Две штуки я даю в залог.
- Это тебе что, прокатный пункт? – Удивлённо спросил мужичок.
- Мы одно дело делаем, - твёрдо сказал Сэм. – Через три дня я возвращаю тебе стволы, а ты возвращаешь мне штуку. Штуку оставляешь себе. Это что, нечестно?
- А паспорт у тебя есть? – Спросил мужичок.
- У меня позывной есть, Патриот, - твёрдо сказал Сэм. – Я что, к начальнику ЖЭКа пришёл или к товарищу по оружию?
- Вообще-то, от тебя водярой прёт, - задумчиво сказал мужичок.
- Ну и что? – Удивился Сэм. – Я православный, мне сто грамм не повредит. И тебе тоже. Я тебе к бабкам пол-ящика сгружу, по дружески. А ты мне подгонишь восемнадцать снаряжённых магазинов.
- До хрена ты хочешь за штуку, - сварливо сказал мужичок.
- Ладно, за патроны я отдельно расплачусь, наличманом, - согласился Сэм. – И ещё бензин возьму, за наличные.
- Бензина нет, - быстро ответил мужичок. – Только соляра.
- Хорошо, - кивнул Сэм.- Пусть будет восемь канистр соляры, ну и две бензина наскреби. По заправочной цене расплачусь, без базара и за канистры, сколько скажешь.
- Загоняй машину, - сказал мужичок.

Глава 5.
Пацан сказал – пацан сделал.
Делать, так делать. А не жевать сопли. И не ждать, пока слух о готовящейся операции распространится по округе.
Курс молодого бойца занял полчаса. В ближайшей балке на окраине посёлка расстреляли по десять патронов. Бойцам достаточно было знать, с какой стороны автомат стреляет. Снайперской стрельбы от них не требовалось.
После этого, Сэм съездил с Репой в район, так называемой, Дурбалки, где торчал террикон и осмотрел местность.
Вернувшись, он изложил план.
- Стрелять они начинают в четыре. Значит, подъём у них в три. Один час на поссать, посрать и пожрать. Восемь часов сна. Значит, отбой у них в семь. Значит, в двенадцать часов у них самый сон. Вот тогда мы и начнём.
Рядом с терриконом расположена мусорная свалка. Там постоянно жгут мусор, она чадит и воняет. Вокруг террикона, - топкая местность, заросшая камышами. Время от времени, огонь со свалки перебрасывается на камыши. Я видел там выжженные пятна. Это значит, что нацики не заподозрят целенаправленный подпал. Тем более, что у них не будет времени на размышление, мы поднимем их прямо из спальных мешков.
В двенадцать часов подходим к подножию террикона. Поливаем смесью бензина и солярки сушняк. Поджигаем и отходим в камыши. Часовой засекает возгорание. Их там пять человек. Четверо спускаются вниз, чтобы гасить пожар. Они не могут допустить, чтобы огонь добрался до лагеря, у них там боеприпасы. На фоне огня они будут отчётливо видны из темноты. И мы перестреляем их, как цыплят.
Часовой будет смотреть туда, где горит и туда, где стреляют, а не на дорогу. Поэтому, двое наших поднимаются по дороге и кончают его в спину. После этого, загоняем машину наверх, поливаем горючим боеприпасы и близлежащие кусты, после чего, быстро уходим. Огонь добирается до боеприпасов – и бабах!
- В целом, нормально, - солидно сказал Макар. – Только я бы ещё пострелял.
- Я заплатил по семь гривен за каждый патрон, - сварливо ответил Сэм.
Десять канистр с горючим и шесть человек с оружием в одной «ниве», - это много. Но, это может быть даже весело, если все бойцы под кайфом.
Около полуночи, они выбрались из машины на узкой грунтовке, метрах в восьмистах от террикона. На руках подтащили две канистры к подножию, полили смесью бензина и солярки сушняк. Подожгли и засели в камышах, метрах в двадцати пяти от линии огня.
Часовой у нациков был, так себе. Ждать пришлось долго. Полыхало уже вовсю, когда сверху начали спускаться четыре фигуры. В руках у них были лопаты и какие-то тряпки. Автоматы тоже были, но на ремнях за спиной.
Когда они стали отчётливо видны на фоне огня, Сэм тщательно прицелился и выстрелил первым. Рядом захлопали выстрелы бойцов. Стреляли почти в упор. Всё заняло не более тридцати секунд.
Вдруг, с вершины террикона, прогремела длинная автоматная очередь, пули сшибли метёлки камышей над их головами. Затем, наверху вспыхнула короткая, беспорядочная пальба и всё стихло. Они услышали, повизгивающий от восторга, вопль Макара:
- Пацаны, поднимайтесь! Мы его замочили!
Пока бежали к машине, в голове у Сэма прыгала мысль, что надо бы меньше курить. Минуты полторы, Репа насиловал стартер, пока схватил искру, и Сэм уже начал тоскливо подозревать, что канистры наверх придётся тащить на горбу. Но, «нива» завелась, и они с рёвом взлетели на вершину террикона.
Здесь, под деревьями, стояла палатка, поблескивали в тени стволы миномётов и громоздились ящики с боеприпасами. На краю площадки, разбросав ноги, лежал труп часового.
Они сорвали палатку и бросили её на штабель ящиков. Обильно полили горючим сверху и близлежащие кусты тоже, для быстроты возгорания.
Затем, набились в машину и спустились вниз.
- Стой! – Заорал Макар. – А трофеи?!
Они собрали оружие убитых, снова загрузились в машину, отъехали на расстояние в километр и остановились на грунтовке среди камышей, чтобы насладиться зрелищем.
Отсюда им было хорошо видно, как огонь ползёт вверх по склону. Затем, там всё вспыхнуло и грохнуло.
В небо взлетали искры и багровые полосы. Похоже, некоторые мины не взрывались на земле, а летели, хрен знает, куда. Ну, что ж, - издержки производства. Лес валят, щепки летят.

Глава 6.
Извилистый Сэм и его золотая йони.

- Слушай, и откуда ты такой крутой? – Спросила Алька.
- Я не крутой, я очень извилистый, - ответил Сэм, не отрываясь от своих записей. – Просто, я знаю жизнь и люблю её.
- Не гони, ты, наверное, какой-нибудь спецназовец, - не отставала Алька.
- Я вообще не служил в армии, - слегка раздражённо, ответил Сэм. – И нигде не служил. Никогда.
- Слушай, ну ты мочишь всех направо и налево, этому же тебя кто-то научил? – Сказала Алька.
- Всё, что я знаю, я выучил сам, - сказал Сэм, откладывая ручку. – В подворотне. Кое-что из книг, немного. Жизнь похожа на женщину. Чтобы она тебя любила, надо уметь её защищать. Вот я и научился. Только наука ничего не значит без  удачи. А удача есть у того, кто любит жизнь. Круг замкнулся.
- Я люблю жизнь, только я не заметила, чтобы жизнь меня любила, - фыркнула Алька.
- Это потому, что ты дура, - серьёзно сказал Сэм. – Жизнь подарила тебе сундук с бриллиантами, а ты думаешь, что это осколки от разбитого окна. Жизнь, - это секс. Плюс-минус. Притяжение-отталкивание. Туда-сюда. А у тебя такая способность к оргазму, какой я в жизни не видел. Ты притягиваешь удачу. Я нашёл тебя на дороге и буду защищать. Мне всё равно, что ты об этом думаешь, но своего я не отдам, не так воспитан.
- Ты меня любишь? – Спросила Алька, широко раскрывая глаза.
- Я тебя не люблю, - сказал Сэм. – Я тебя ценю. Ты очень дорого стоишь. У тебя есть вполне определённая цена, - удача. Ты думаешь, я позволю тебе уйти?
- Да я и не собиралась, - обиженно сказала Алька. – Только имей в виду, раз ты такой умный, а я такая дура. И мать моя и бабка были такие же, как я. И не было у них счастья в жизни.
- Опять круг замкнулся, - кивнул Сэм. – Дай ребёнку бриллиант, что он с ним сделает? Заиграет и потеряет. Ты мой бриллиант, я знаю, что с тобой делать.
- Я не твоя собака, - огрызнулась Алька.
- А ты научись быть собакой для самой себя, - повысил голос Сэм. – Научись выслеживать свои глупости, чтобы быть умной и счастливой. Перестань ****ствовать, не разбрасывай свою силу куда попало и кому попало. Разбросаешься, - останешься с вялым ***м какого-нибудь алкана. Как мать и бабка.
- А если ты перестанешь разводить мне мозги, то ты просто хочешь, чтобы я была тебе верной, - сказала Алька.
- Да, - после длинной паузы, ответил Сэм.
- Я буду тебе верной, ты мне нравишься, - сказала Алька. – И для этого не надо рассказывать, что у меня золотая ****а. Просто скажи, что ты меня любишь.
- Я тебя люблю, - с натугой сказал Сэм.
- А раз ты меня любишь, так бросай свои записки и давай праздновать победу, - сказала Алька.
- Чем мы будем её праздновать? – Спросил Сэм.
- Мы будем её праздновать тем, что я приготовила, пока мой мужчина воевал, - ответила Алька.
- Где ты взяла? – Удивился Сэм.
- Пацаны подсказали, они места знают, - ответила Алька.
- Пацаны? – Ещё больше удивился Сэм.
- Да, пацаны, - твёрдо ответила Алька. – Если я сказала, что буду тебе верной, ты можешь не ревновать меня ни к каким пацанам. Я же бриллиант, моё слово твёрдое. Мы будем праздновать. А потом, я покажу тебе, что такое настоящая любовь. Если ты захочешь и сможешь.
- Что?! – Вскинулся Сэм. – Ну-ка, скажи это ещё раз!
- Я скажу это ещё тысячу раз, - сказала Алька. – Я дура, но я знаю, что главное для мужчины, это его собственный член. А не записки и не разговоры. Удача у нас уже есть. Ты – моя удача. Я – твоя удача. У нас целая куча удачи плюс жаренная курица, килограмм помидоров, свежий хлеб и бутылка водки. А потом ты будешь трахать меня до утра и я буду кричать так, что все пацаны услышат. Сэм, я знаю, какая удача тебе нужна и я, на самом деле, могу её тебе дать.
Сэм смотрел на неё очень озадаченно. Похоже, ему-таки удалось познать женщин до конца. Но, только до собственного.

Глава 7.
Бухгалтерия войны.

Арендодателя Сэм нашёл без проблем. Но, на этот раз, по двору автобазы сновало много людей в камуфляже, и мужичок быстро вывел Сэма за ворота.
- Слушай, братуха, - сказал он. – Забери ты эти стволы себе. Нет у меня твоих бабок, понимаешь? Нам же никто не платит. Пришлось потратить на продукты, на воду, на туда-сюда. Шесть автоматов стоят не две, а шесть штук. Можно сказать, что тебе повезло.
- Ладно, - кивнул Сэм, он был вполне готов к такому повороту дел. – Продай мне пистолет и будем считать, что вопрос исчерпан.
- Нет, - сказал мужичок.
- Мне не нужны эти дыроколы, у меня теперь свои есть, - сказал Сэм. – А штука нужна. Я просто пойду к твоему командиру, объясню ему ситуацию…
- Четыреста баксов, - сказал мужичок.
- Триста, - Сэм протянул ему три сотенные бумажки.
- Ладно, уговорил, - вздохнув, мужичок достал из кобуры «тт» и запасной магазин. – Пользуйся. Надёжная вещь. С одного выстрела троих прошибает.
- Поехали до пацанов, - сказал Репа, когда Сэм сел в машину. – Там у Васи какая-то тема есть.
Пацаны уже сидели за столиком во дворе и, по-козырному, пили «Рево».
- Вопрос на голосование возник, - солидно сказал Вася. – Мы там с Макаром слегка нациков обшмонали, ну и палатку тоже, им же, падлам, платят не хило. Короче, общий доход составил…
- Вася, давай без бухгалтерии, - прервал его Репа.
- Ладно, - кивнул Вася. – Короче, предлагаю пацанам по пятьсот баксов и три штуки гривнами. А боссу, полторы штуки баксов и семь штук гривен. Это будет справедливо. Босс две штуки на дело отдал.
- Я две семьсот отдал, - заметил Сэм.
- Так больше нет, босс, - Вася виновато развёл руками. – Там ещё остаётся какая-то мелочь на пропой, гривен восемьсот, делить нечего.
- Да всё нормально, Вася, - сказал Сэм. – Я стволы назад привёз. Два складных себе возьму и по паре магазинов. Остальное на общак отдаю. Пригодится.
- Я вот, думаю, что, как бы нацики опять на террикон не залезли, - озабоченно сказал Колян.
- Не залезут, - уверенно сказал Сэм. – Там теперь Лысая гора, хоть Христа распинай. Где им прятаться? И для миномёта нужна ровная площадка, а там теперь всё изрыто.
Это, действительно, было так, это было, отчасти, видно даже отсюда.
- Я тут знаю одно отделение банка… - задумчиво произнёс Толян.
Одной из многих профессий, которую Сэм пытался освоить, - была профессия писателя. И сейчас, невнимательно прислушиваясь к толковищу пацанов на темы текущего быта, он думал о том, что войну надо придумывать. Настоящая война, это такое дерьмо, из которого, не то что романа, а надписи на заборе не слепишь. Дело вовсе не в её кровавости. Дело в её изначальной, абсолютной безромантичности. Война, - это бухгалтерия. Грязная, кровавая, двойная бухгалтерия. Противоборствующие стороны подчищают свои бухгалтерские книги, внося в них липовые цифры своих потерь и, взятые с потолка, цифры потерь противника. Сколько при этом гибнет мирных жителей, никто точно не знает, потому, что их, лежащих под развалинами собственных жилищ, никто не считает. Но, цифры вносят. Сколько денег тратят обе воюющие стороны на войну и откуда эти деньги берутся, - большая тайна. Тем не менее, и те и другие предъявляют какие-то мутные ведомости с цифрами, которые никто не может проверить. На этом фоне, Васина бухгалтерия, была намного прозрачнее, а цели пацанов, - честнее и справедливее. У них не было никаких идей, за которые надо убивать. Они не дрались между собой за должности в своей бригаде. Они честно делили деньги. Они никому не лгали. Их задели – они ответили. Они воевали сами. Они не размахивали никакими флагами и не призывали под свои знамёна пушечное мясо.
Это была самая мелкая ячейка общества, пыль под ногами Бога.
Тем не менее, она представлялась Сэму намного богоугоднее, чем любое государственное устройство, - унитарное, федеральное или ещё чёрт знает какое, за которые массы людей сейчас топтали друг друга, не ведая, ни греха, ни выгоды, ни удовольствия.

Глава 8.
Чёртик.

Солнце, не светило – белая полынная звезда, палящая землю. В белёсом от жара небе висел чёрный коршун. Под небом лежала рыжая от жара степь. В окостеневших кустарниках горячий ветер сухо посвистывал.
- Хватит сидеть в городе под бомбами, - сказал Сэм. – Поедем за город, я покажу тебе места моего детства.
Теперь они ехали на байке по пригородной степи. Места детства Сэма выглядели довольно уныло.
Здесь никто не жил. Никто не пахал, кроме ветра, сеявшего чертополох. Земля была вздыблена глиняными холмами, изрезана оврагами и нашпигована красным камнем. Отчего вся эта степь называлась по-местному, - Гранитные могилы. Кое-где ещё торчали саманные останки кошар, но за полтора часа езды, они не встретили ни единой живой души.
Впереди показалось какое-то сложное нагромождение камней, и вскоре Сэм заглушил байк возле него. Упала тишина. Высоко в небе расплывалась белая полоса, на конце которой поблескивал маленький самолётик. Возможно, с маленькой бомбочкой на борту.
- Я любил бродяжничать в подростковом возрасте, - сказал Сэм. – Часто сбегал из дома. Из детдома. Пешком всю область облазил. Ну, и наткнулся на это место. Теперь я покажу тебе мою маленькую большую тайну. Смотри.
Он прижал ногой куст чертополоха, закрывающий один из гранитных камней. На гранитной глыбе был вырезан рисунок. Женщина, стоящая раком и пристроившийся к ней сзади мужчина. Тела участников были прорисованы очень тщательно, но, голова мужчины представлена схематической окружностью. Рядом была изображена женщина в той же позе, держащая фаллос мужчины во рту. Третий рисунок почти не отличался от первого, с той лишь разницей, что мужской орган был направлен выше женского. На этом картинная галерея не заканчивалась, двигаясь дальше вдоль скалы, зрительница увидела женщину, сидящую на том же безликом мужчине, экстатически подняв лицо к небу. Картина №5, заключительная, представляла собой женскую фигуру, вписанную во что-то, напоминающее вагину с рогами или полумесяцем в верхней части. Алька провела пальцем по эллипсовидной бороздке. Какой извращенец потратил столько сил, чтобы врезать это в красный гранит? Кто, кроме коршунов, мог увидеть этот порномультик? Однако, огибая скалу, они едва не наступили на, лежащую в траве, старую автомобильную шину, с расколотой водочной бутылкой внутри. Суть человека, - водочная бутылка и автомобильная шина присутствовали везде.
Продолжая движение, они приблизились к вертикальной щели в нагромождении гранитных глыб.
- Теперь, сюда, - Сэм сделал приглашающий жест рукой.
Через несколько шагов они оказались на небольшой площадке, зажатой среди камней. Здесь было относительно прохладно, рассеянный свет падал откуда-то сверху.
- Смотри сюда, - сказал Сэм.
На одном из камней стены был выцарапан чем-то острым человечек, - острые руки-ноги, схематически изображённые палочками, на палочке туловища, - круглая голова без лица, над окружностью, - рожки полумесяца. В верхней части туловища были процарапаны два кружка, между ног, - торчащая вверх писька.
- Что это такое? – Расхохоталась Алька.
- В детстве, я думал, что это чёрт, - серьёзно сказал Сэм. – Я и сейчас так думаю. Снаружи изображён круг жизни. Мужчина-женщина. Плюс-минус. Притяжение-отталкивание под влиянием луны. А это, - он ткнул пальцем в стену, - мужеженщина, управляющая процессом.
- Бог, это чёрт? – Спросила Алька.
- Чёрт, это бог, - ответил Сэм.
- И кто это всё изобразил? – Спросила Алька.
- А чёрт его знает, - беспечно ответил Сэм. – Какому-то писателю десять тысяч лет назад захотелось записать свои умные мысли. Вот он и записал. Ладно, здесь будем спать, здесь ночью теплее. А сейчас пошли купаться, скоро ночь.
Рядом пробегала речка, по кличке «Волчья». Её русло, как щель, прорезало степь, и течение там было, как в трубе, в тёмном потоке лежали огромные, красные валуны. Купание после раскалённого воздуха было невыразимо приятным, антигравитационный секс в воде выносил за орбиту Земли. Делать ничего не надо было, просто придерживаться за камни, - всё остальное делала чёрная, святая вода.
Ночью, Алька очнулась в темноте, дрожа от неясной тревоги. Что? Где? Окружающее проникло в неё запахом остывающего камня и тонким лучиком лунного света, падающим на стену. В лунном свете на стене плясал человечек. Алька моргнула. Человечек застыл.
- Чё-ё-ё-ртик, - жалобно сказала она.
Ей было холодно и страшно. Ночь смыла с неё дневную броню привычной наглости. Она чувствовала себя голой, маленькой девочкой, брошенной в тёмном углу. Вся её растрёпанная, безжалостная, напрасная жизнь навалилась на неё. Факел за колючей проволокой, браво наколотый на её левом предплечье, больше не освещал её тьму.
- Чё-ё-ё-ртик, - простонала она. – Полюби меня. Никто меня не любит. Бог не любит меня. Одни напасти. Гонят меня, как собаку, бьют за кусок хлеба. Помоги мне, чёртик. Пусть мой мужчина меня не бросит. Я всё сделаю, что хочешь. Я плохая. Я с папкой трахалась. Девку одну порезала. Я, как ты. У меня ничего нет. Возьми меня, чёртик. Я совсем уже не могу.
После этого, она упала на спину и провалилась в сон, как будто и не просыпалась.
Сэм внимательно смотрел на неё, из-под натянутого на голову одеяла.

Глава 9.
Сюрприз, сюрприз!

Сэм проснулся от удара ногой в бок.
- Подъём, голуби!
Над ним стояли двое вооружённых мужчин странного вида. На одном была камуфлированная шляпа с загнутыми полями, флотский тельник под камуфлированной курткой, синие джинсы и ковбойские сапоги, в руке, - «калашников» с поцарапанным прикладом. На другом, - зелёная бейсболка, охотничий жилет, камуфляжные штаны и стоптанные рабочие ботинки, из под жилета белела майка с надписью «НОД», под мышкой зажата устрашающая двустволка 14-го калибра.
Сэм сел, медленно стягивая с себя одеяло и стараясь не делать резких движений, Алька зашевелилась рядом с ним.
«Охотник» выхватил рюкзак из-под её головы и вывалил содержимое на землю.
- Плохое место для брачной ночи, - сказал «ковбой». – Ну-ка, жених, давай всё из карманов.
Сэм скосил глаза на Альку. Алька, едва заметно, покачала головой.
- У меня пистолет за поясом сзади, - сказал Сэм, поднимая раскрытые ладони на уровень груди. И тут же почувствовал, как оружие выхватывают у него из-за спины.
- Ого! – Сказал охотник. – Откуда волына?
- Из лесу вестимо, за штуку купил и теперь вот, ношу, - продекламировал Сэм.
- Поэт, - кивнул «охотник».
- Он олигарх, - сказал «ковбой», потряхивая пачкой долларов, выпавших из рюкзака. – Давай грузить их, на базе разберёмся.
Вооружённые люди вытолкали их под, палящее уже солнце, где стоял белый «форд» - пикап с «харлеем» Сэма в кузове. В небе плавал чёрный коршун, который всё это в гробу видел. Вокруг высились красные скалы.
У Сэма мелькнула диковатая и неуместная мысль, что простая донецкая действительность, начала напоминать американский вестерн. Кино, - это, конечно, не жизнь. Но, жизнь, неким химерическим образом, заимствовала из кинематографа целые кадры.
База представляла собой группу строений, неопределённо-производственного назначения, на краю грунтовой дороги.
- Девку на кухню и под охрану, - сказал человек, сидевший за столом в темноватой комнате с окном, до половины заложенным мешками с песком. – А с этим я сам разберусь, наедине.
- Ну, привет, Сэм, - сказал он, когда сопровождающие, выложив на стол трофеи, закрыли за собой дверь.
- Ну, привет, Блудов, - ответил Сэм.
Они выросли в одном детдоме и никогда не были друзьями.
Блудов был прирождённым садистом, в прямом, клиническом смысле. Это отметил бы любой психиатр, просто заглянув в его белые глаза и бросив взгляд на щель  рта. У Блудова были маленькие, острые уши без мочек, круглая голова и раздвоенный подбородок. Он был среднего роста, среднего телосложения, - как и Сэм, - имел ладную, крепко сбитую фигуру и двигался, как небольшое, хищное животное. Он был таким в подростковом возрасте и сейчас, странным образом, почти не изменился. Возможно, душа хорька или куницы, жившая в его теле, имела другой отсчёт времени. Уже в 12 лет он имел регулярный опыт изнасилования, в том числе и гомосексуального, при этом бил безжалостно, мучительно и жестоко. Он был прирождённым лидером, потому, что большинство людей, склоняется или впадает в ступор перед запредельной жестокостью.
- А ты почти не изменился, такой же лысый, наглый и ебливый, - сказал Блудов. – Девке-то, лет шестнадцать, а? Что-то морда у неё знакомая, она, случаем, не «плечевая», а?
- Понятия не имею, - легко ответил Сэм. – Подобрал по дороге, попросила подвезти.
- И поэтому, ты привёз её трахать в пещеру? И поэтому, ваши вещи в одном рюкзаке? – Ухмыльнулся Блудов. – Я тебя ещё вчера засёк, когда ты пылил по степи. О,кей, пустим её на хор, ты же на меня не обидишься, нет?
Блудов впился в глаза Сэму бесцветными глазами.
Но, Сэм был привычен к таким гляделкам и лицо его оставалось совершенно безмятежным.
- Зачем тебе волына, Сэм? – Спросил Блудов.
- А тебе? – Сэм кивнул на пистолет под мышкой у Блудова.
- Я командир народного ополчения Донбасса, - раздельно произнёс Блудов. – А ты кто? Ты очень похож на диверсанта и шпиона. У меня уже полдесятка таких валяется на мусорнике, после допроса с пристрастием. Они его не выдержали. Хочешь к ним?
- Нет, не хочу, - спокойно ответил Сэм.
- Тогда хватайся за моё предложение, пока я добрый, - сказал Блудов. – Здесь есть старый сельскохозяйственный аэродром. На нём базируются вертолёты, которые меня беспокоят. Вертолёты заправляются из цистерны. Если взорвать цистерну, бензовозам некуда будет сливать горючее. И вертолёты перестанут меня беспокоить. Ты взрываешь цистерну. Я отпускаю тебя на все четыре стороны, вместе с твоей девкой.
- У тебя толпа людей, зачем тебе я? – Спросил Сэм.
- Если кто-то из них спалится, то остальные порвут меня на куски, - сказал Блудов. – А если порвут на куски тебя, мне ничего не будет. Я поведу тебя туда сам. Если рыпнешься по дороге, - я тебя пристрелю. Если зарыпаешься на территории аэродрома, - тебя пристрелят нацики. От моего предложения невозможно отказаться. А если откажешься, - тебя на крюк. Девку – на хор. И потом тоже на крюк. Лады?
- Когда идти? – Спросил Сэм.
- А чего тянуть? – Ухмыльнулся Блудов. – Прямо сейчас мы тебя соберём, а ближе к ночи – и с Богом!

Глава 10.
Камикадзе.

Сэм не знал, плакать ему или смеяться, когда увидел, чем его собрались снаряжать.
- Ты что, Блудов? – Сказал он. – Ты что, всерьёз думаешь, что с этим говном можно идти на дело?
- Другого нет, - ответил Блудов. – Чем богаты, тем и рады.
- Это то же самое, что обвязаться гранатами и лечь под танк, - сказал Сэм.
- Наши отцы и деды так и делали, - легко согласился Блудов. – Да ты не волнуйся, меня шахтёры консультировали, должно сработать.
Бомба представляла собой пластиковую канистру, распиленную вдоль и пополам. Внутрь вложили шесть палок аммонита и ручную гранату, прицепив к кольцу стальной тросик. После чего, склеили канистру по шву клеем «момент» и обмотали скотчем, для верности. Моток тросика, проущенный одним концом через дополнительную дыру в верхней части, был аккуратно прикреплён к ручке канистры, чтобы не болтался. К сооружению прилагалась пятилитровая бутыль воды, чтобы перед употреблением залить внутрь, для усиления детонации и рулон скотча, - для прикрепления к объекту. Оставалось только дёрнуть за верёвочку и ждать результата, если удастся донести до цели.
- Я не пойду туда с этой парашей в руках, - сказал Сэм. – В меня стрелять не станут, меня засмеёт до смерти первый пацан срочной службы, который это увидит.
- Что ты предлагаешь? – Сморщился Блудов.
- Я имею право на последнее желание? – Спросил Сэм.
- Мы же братья по оружию, - с издевательской серьёзностью, сказал Блудов.
- Тогда пожертвуй мне карабин от автоматного ремня. И пусть кто-нибудь разберёт твою потребительскую кошёлку, пока я отойду подальше. Хочу пошукать кое-что на вашей свалке.
Это оказалось несложно, поскольку вся окрестность стойбища представляла собой единый мусорник, с многочисленными следами дефекации, среди которых он отыскал кусок тонкой арматуры. При этом, от него ни на шаг ни отходил, приставленный Блудовым, автоматчик.
Когда он вернулся, внутренности бомбы были уже разложены на полу, рядом со вспотевшим мужиком пролетарского вида, который, как раз, отсоединял от кольца детонатора тросик, напрямую прикрученный медной проволокой. Блудов наблюдал за процессом из угла, подбрасывая на ладони поблескивающий карабин.
После того, как народный умелец кончил и удалился, Сэм с облегчением выкрутил детонатор, размотал на полу кусок скотча клеем наружу и разместил шесть палок аммонита перпендикулярно ленте. Затем, положил на аммонит цилиндрическую гранату, с прижатым к боку концом арматуры и свернул всё в пакет.
- Ты собрался кидать это в цистерну? – Насмешливо спросил Блудов. – Железяка зачем?
- Чтобы воткнуть её в землю рядом с объектом, - ответил Сэм.
- А воду куда? – Спросил Блудов.
- Сделай себе клизму, - ответил Сэм. – Если эта дерьмовая промышленная взрывчатка не сдетонирует, а развалится на куски, то никакая вода не поможет. Карабин давай.
Он сделал на конце тросика петлю, закрепив её медной проволокой, вставил в петлю карабин, смотал тросик и положил в карман.
- Лучше бы ты дал мне десяток гранат, - сказал он.
- Не дам. Самому мало, - ответил Блудов.
- Тогда понесу весь мусор раздельно и соберу на месте, - сказал Сэм.
- Гениальная идея, - хмыкнул Блудов.
- Вся твоя затея гениальна, - не глядя на него, сказал Сэм. – Особенно, примотать бомбу к цистерне куском скотча. Теперь я понимаю, почему укропы вас регулярно бьют.
- Меня ещё никто не побил, - сузил глаза Блудов. – Это ты битый. И теперь я понимаю, почему. Ты не способен понять, кто сверху, а кто снизу. Пожрать я тебе не предлагаю. Если тебе кишки выпустят, всё равно пропадёт. Иди, разрешаю тебе чмокнуть твою девку в жопу и через 15 минут выдвигаемся.

Глава 11.
Аэродром.

Аэродром предназначался когда-то, для сельскохозяйственной авиации. Теперь уже не было ни сельскохозяйственной авиации, ни аэродрома. Того, что осталось от взлётно-посадочной полосы, хватало для одного транспортника Ми-8 и двух боевых вертолётов Ми-24. Остальное представляло собой группу обветшалых строений, чуть в стороне торчала вертикальная цистерна для горючего, за ней, - большая армейская палатка.
Территория была обнесена ржавой колючей проволокой, но подходы к техчасти были лучше всего защищены огромным, заросшим травой пустырём внутри периметра, который просматривался навылет с караульной вышки. Ночью, судя по всему, часовой или часовые, находились возле строений.
Сэма привезли сюда в сумерках, по бездорожью, оставив полчаса времени до захода солнца на осмотр театра предстоящих действий. Впрочем, затея больше походила на цирк с безумным клоуном на арене, но бежать клоуну было некуда. Затейник предусмотрел все повороты дела и решил досмотреть представление до конца, расположившись у Сэма за спиной с двумя автоматчиками. Сэму удалось выторговать время до отбоя аэродромной команды, с чем Блудов был вынужден согласиться, но после полуночи, он толкнул камикадзе в спину и сказал, - Вперёд!
Сэм пролез между обвисшими нитями «колючки» и пополз на брюхе в сторону цистерны, со связкой аммонита в руке. Он старался двигаться, как можно осторожнее, не ломая сухую траву. Необходимой экипировки ему не дали, он цеплял ремнём джинсов за неровности почвы, в руки впивались колючки, приходилось приподнимать голову, чтобы скорректировать направление, и он понимал, что его лицо белеет в темноте. При дневном свете он не заметил сторожевых собак, но, по опыту, знал, что любая охрана быстро обзаводится приблудными дворняжками и молил бога всех джокеров, чтобы теперь какая-нибудь шавка не поставила точку на его клоунской карьере. Ползти пришлось не менее семисот метров, он взмок, запах его тела далеко распространялся в свежем ночном воздухе, но, собак пока слышно не было.
Цистерна стояла на стальных опорах, утопленных в бетоне, между днищем и грунтом оставался полуметровый зазор. Заросли травы от цистерны отделяло метров 20 голой, плотно убитой земли. Он броском преодолел открытое пространство, нырнул под цистерну и сразу почувствовал запах бензина. Прямо над его головой, в днище зияло неровное отверстие. Не веря своим глазам, он сунул туда руку и помахал ею в чёрном пространстве. Цистерна была пустой и, судя по всему, уже давно.
В следующую секунду, под днище ударил луч света. Сэм с хеканьем швырнул туда связку аммонита, на четвереньках метнулся вслед за ней, упал на упавшего солдата и всадил ему в горло нож.
Упавший фонарь, продолжая катиться, высветил полог палатки. Лёжа на трупе, Сэм увидел в щели под пологом блеск металла и рванулся туда.
Палатка была забита оцинкованными бочками с горючим.
Он сунул между бочек вертикально стержень аммонитной связки, защёлкнул карабин на кольце гранаты и разматывая тросик, кинулся в поле, оставляя цистерну между собой и складом.
Чека не выдержала веса троса. Он успел отбежать метров на 30, когда ночь осветилась алым. Взрыва он не услышал, это было, как удар подушки по ушам. Красная трава вспыхнула, бросилась ему в лицо и  свет погас.
Потом над ним понеслись горящие облака. Небо горело, и земля горела. Он ничего не помнил, ничего не слышал, только ощущал жуткую боль в обгорелых руках и страх. Он побежал куда-то, спасаясь от огня и страха. И выскочил на группу солдат. Солдаты смотрели на него красными глазами. Он развернулся и побежал в другую сторону и бежал так, пока не налетел на колючую проволоку. Проволока была отчётливо видна в свете пожара, но он её не заметил, запутался в ней, прогнивший столб повалился. Он вырвался на четвереньках из клубка ржавого железа и побежал дальше. Он спотыкался, падал, катился, вставал и снова бежал. Дальше. Дальше.

Глава 12.
Мавр сделал своё дело.

Блудов взял в руки лист бумаги. На листе было написано корявыми буквами:
Ты пидорас. Цистерна была пустой. Горючее было в бочках в палатке. Я их взорвал. Ты своё получил. Моё отдай.
Блудов усмехнулся, смял бумагу и сунул её в карман. Потом выложил на стол пистолет и деньги.
Сэм добирался сюда весь остаток ночи и большую часть дня. Его не узнали сразу, но сразу оказали первую помощь, смазали ожоговой мазью лицо и руки, дали воды. Потом отвели к Блудову.
Сэм ничего не слышал, и говорить не мог, обожжённые губы стянула кровавая корка. Он молча рассовал по карманам своё имущество и вышел вон.
Алька сидела на рюкзаке рядом с «харлеем», готовая к продолжению пути.
Сэм неуклюже толкнул её плечом, изображая бодрость духа. Она с сомнением посмотрела на его руки, потом перевела взгляд на мотоциклетный руль и покачала головой.
Сэм кивнул. Он едва стоял на ногах, ехать в таком состоянии, было, по меньшей мере, неразумно, но оставаться рядом с Блудовым ему хотелось ещё меньше.
Чья-то рука легла ему на плечо. Сэм обернулся. Блудов стоял перед ним, держа перед его глазами блокнот. В блокноте было написано:
Я думал, ты сгорел совсем. Поздравляю. Сам ты пидорас.
Сэм молча смотрел на него, через прорези своей клоунской маски.
Блудов повернулся к Альке:
- Как тебя зовут?
- Никак, - ответила она, сплюнув окурок ему под ноги.
- Хорошее имя, - ухмыльнулся Блудов. – Растолкуй своему глухому и тупому, как пень, другу, что моё слово железное. Но, ехать сам он не может. Я дам пикап, загружайтесь. Мой водила доставит вас прямо к дому. Вы где живёте?
- В ****е, - ответила Алька, отходя к байку. – Я сама нас довезу, ты уже помог.

Глава 13.
Лицо государства и хлебало Сэма.

«Правда или ложь, - это несущественно. Побеждает хороший рассказ», - записал Сэм в своём дневнике.
Теперь у него было много свободного времени, по большей части, он лежал на диване, за затянутыми полиэтиленовой плёнкой окнами, с обмазанными ожоговой мазью лицом и руками, таращась в телик, даже член в туалете, доставала ему из штанов Алька.
Российские каналы на своей территории, укропы уже вырубили. Но, на территории Донецка они вещали. В Донецке завели и самопальный канал, под названием «Новороссия».
Сэм смотрел российские телеканалы, смотрел украинские телеканалы, смотрел местный канал и сравнивал всё это с текущей вокруг жизнью, которая очень глубоко касалась его собственной шкуры.
Украинские телеканалы постоянно бубнили о каких-то российских войсках в Донбассе. Никаких российских войск Сэм не видел. По его наблюдениям, ополчение делилось на несколько неравных частей. Первой частью, были пьющие работяги, которые долгое время болтались без работы, изнывшие от безделья, безденежья и безысходности. Камуфляж и автомат в руках давали им статус и кое-какие деньги. Можно было сунуть что-то жене, дать подзатыльник детям и гордо посмотреть на соседей. Второй частью, была совершенно безбашенная поселковая пацанва, которой нечего было терять и некому сунуть. Война явилась для них драйвом в никуда, где можно было что-то и подцепить на обочине, если не щёлкать хлеблом. Третьей частью, было небольшое количество бывших военных или людей, как-то связанных с силовыми или охранными структурами. Эти тусовались в собственных бригадах и чужих к себе не допускали. В ополчении присутствовали и российские добровольцы. Некоторые были идейными. Но, для большей части, война на Донбассе стала чем-то, вроде сафари. Существовало множество полевых командиров, которые слабо взаимодействовали между собой и почти не подчинялись центральному руководству.
Слушая по местному телевидению о победах ополчения то тут, то там, Сэм понимал, что всё не так просто. Безработные шахтёры, гопники и сторожа, не могли водить танк, направлять ракетную установку или рассчитывать траекторию полёта гаубичного снаряда. Кто-то должен был планировать военные операции, имея под рукой разведданные со спутников и соответствующую подготовку. Значит, профи из России, в ополчении, всё-таки, имелись. Но, вероятно, они были глубоко законспирированы и Сэм, на своём уровне, никогда их не видел.
В целом, Сэм был уверен, что никакой Украины больше не будет. Война закончится перемирием, а мир не наступит никогда. На территории Донбасса образуется нечто, вроде Приднестровья, под протекторатом России, потом к Новороссии присоединятся другие юго-восточные области, всё остальное развалится само собой. Запад был вовсе не однороден. Там существовали венгерские, румынские, польские, русинские регионы. Ни Польша, ни Румыния, ни Венгрия, не забыли о своих территориях, которыми владели совсем недавно. Вряд ли Киеву будет по силам удержать всё это разбегающееся хозяйство. У Киева не хватило ума поладить с Донбассом, и он припёрся сюда со своими пушками. Пушки замолчат. Но, пороховая гарь разъест недоношенную украинскую государственность и унесёт её туда, где ей самое место, - в паноптикум политических уродцев, заспиртованных в колбах истории.
На этой оптимистической ноте, у Сэма жутко зачесались лицо и руки и он, с горечью, подумал:
- А я-то тут, причём?

Глава 14.
Сэм курит коноплю и уценяет ценности.

- Забейка-ка мне косяк, - благожелательно попросил Сэм.
Алька сноровисто исполнила.
- Запали и вставь, - попросил Сэм.
- Может, тебе ещё и пыхнуть? – Хохотнула Алька.
- Я сам, - серьёзно сказал Сэм. – А ты будешь вставлять и вынимать. Ты займёшь активную жизненную позицию.
- Знаешь, морда этого Блудова, кажется мне знакомой, - сказала Алька. – Похоже…
- Забудь, - оборвал её Сэм. – Сатана дал нам мозги, чтобы помнить, пока это доставляет удовольствие и безжалостно забывать, когда того требует ненависть.
- Но…, - начала Алька.
- Никаких «но», - оборвал её Сэм. – Будь хозяйкой своих оценок, а не шатайся от каждого чужого взгляда и любого мнения со стороны. Ты стоишь то, во что сама себя ставишь. Не позволяй другим цеплять на себя ценники. Тогда тебе не придётся торговать собой на базаре. А мне не придётся мочить твоих покупателей.
- Я просто хочу нормальной жизни и нормальной работы, - сказала Алька.
- Брось, - поморщился Сэм. – Нормально живущий и нормально работающий человек, хорош не тем, что его жизнь достойна. И не тем, что его работа плодотворна. А тем, что чувствует своё место в стойле. Там он крепко стоит на четвереньках. Нормальность связана для него с сознанием невиновности. Другими словами, - запрещённости от собственной склонности к смертным грехам. Люди, видишь ли, хотят честно убивать и грабить. Но, вынуждены лгать.
- Что, все? – Алька широко раскрыла глаза.
- Нет, не все, - Сэм усмехнулся и пыхнул. – Я не лгу себе. И тебе не лгу и не советую. Прошлого уже нет, будущее существует только в фантазиях. Когда ты перетираешь прошлые обиды, они начинают перетирать тебя. А если ты предвкушаешь будущие удовольствия, то тебя ждут большие разочарования. Начинать каждый день заново и проживать его, как последний, - вот лучший способ жить. Вина, - это груз всех вчерашних, достаточно слабых, чтобы её признать и нести. Никогда не признавайся. Тогда будешь жить в раю, в раю грешных нет.
- Я уже достаточно намучилась, я больше не хочу страдать, - отрывисто сказала Алька.
- Удовольствие и страдание, - одной природы, ты не заметила? – Сэм внимательно посмотрел ей в глаза. – Если бы Злой Бог не научил нас страданию, мы бы никогда не узнали удовольствия. Ты более других открыта для наслаждений. Пользуйся.
- Никто не знает, что будет завтра, как мы будем жить дальше? – Спросила Алька.
- Что было, то и будет, - ответил Сэм. – Это государство было задумано, как торговый киоск. Прежние расторговались и ушли с выручкой. Теперь, в освободившееся помещение вселится другое государство, и бизнес не закончится. Пока очередной хозяин не порежет собак войны на собачьи консервы для продажи. Вполне пристойная бизнес-модель, - до очередной драной революции.
 
- А я думала, ты сам революционер, - несколько озадаченно, произнесла Алька.
- Что? – Удивился Сэм. – Я железный традиционалист. Мне нет места ни на майдане, ни на антимайдане. Их идеология, - помойная яма невнятной болтовни. Они безнравственны.
- Ну, почему, - не согласилась Алька. – Ополченцы, они православные и всё время говорят об этом, с хоругвями ходят, на которых Христос-Спаситель.
- Они заливают мир гноем из стигматов своего Спасителя, - сказал Сэм. – Они хотят только отобрать и поделить, не умея воспользоваться, ничего не отдавая. А в этом мире нельзя ничего иметь – надо быть им. У них нечистая совесть, они вечно виноватые. Они пересчитывают сребреники, которыми их Спаситель рассчитывается с ними за свою зачумленную кровь, и тайно вечеряют его плотью.
- Сэм, никто из них не верит в Бога, на самом деле, - сказала Алька.
-Нет, это не так, - ответил Сэм. – Они не умеют убивать по-честному. Им нужна вера для их жадности, подлости и безнаказанных убийств. Они пытаются продать душу Дьяволу, чтобы получить от двух хозяев, но им нечего продать. То, что они называют своей душой, - это склад подержанных вещей, построенный из жадности. Они не могут отдать душу своему Богу, потому что у них её нет. И они не могут отдать ему его сребреники, потому что уже купили на них жизнь вечную. Они вечные должники, онанирующие на резиновую куклу своего Спасителя, спасшего их от плоти и крови подлинной жизни. Они лжецы, как и их Бог. Он не способен ни создать, ни украсть, ибо импотентен и труслив. Где он? Пусть покажет своё лицо.
- Сэм, - осторожно сказала Алька. – Ты лучше, не размазывай мазь по морде, потому что под ней ещё хуже.
- Я сжигаю глупость в огне собственной плоти, - щурясь от конопляного дыма, ухмыльнулся Сэм. – В моём мире не проходят фальшивые векселя сбежавшего бога, здесь в счёт идёт только результат: кровь за кровь, око за око и наслаждение за наслаждение. Мир, это бордель, где правит женщина, а мужчина может вкусить немыслимые удовольствия, если готов платить своей плотью. Это машина любви, перемалывающая тела и выплёвывающая их, - чтобы всё начать сначала. У неё нет других целей, кроме наслаждения и другого назначения, кроме игры.
- Давай играть, - согласилась Алька. – Только держи на виду руки.

Глава 15.
Инаугурация.

Полёживая на диване после игр и почёсывая зудящую плешь об острый Алькин локоть, Сэм с удивлением увидел по ящику инаугурацию Президента страны, которая продолжала считать его своим гражданином.
Оказывается, они уже выбрали себе Президента, взамен предыдущего и.о., которое просто подобрали на майдане. Ни Сэм, ни миллионы таких же бедолаг, которым и.о. сыпало на голову бомбы, ничего об этом не знали. Тем не менее, выборы Президента страны, в которых четверть страны не участвовала вовсе, посчитались вполне легитимными. Вообще-то, если бы нечто подобное произошло на бандитской сходке, то таких «законников» просто замочили бы за подлость и фармазонство.
По ящику передали, что новый Главнокомандующий, едва успев вступить в должность, уже успел разбомбить гипермаркет «Метро» в Донецке, и Сэм, оставив Альку на хозяйстве, решил сходить туда, пошукать чего-нибудь пожрать и выпить, поскольку все не разбомбленные благодетелями магазины были уже закрыты.
Центр миллионного Донецка зиял апокалиптической пустотой, и некому было бросать удивлённые взгляды на блестящее лицо Сэма, сияющее клоунской побелкой. Ликования по случаю инаугурации нигде не наблюдалось. Вообще ничего не наблюдалось. Ни машин, ни людей. В витринах магазинов – голые манекены. Единственное ликующее лицо, которое Сэм сегодня увидел, было лицо телеведущего на телеэкране.
С Сэмом-то, было всё ясно. Он являлся лицом частным и политически стерильным, никогда не запачкавшим рук избирательным бюллетенем. Но, куда же подевался остальной электорат? Неужели он спрятался от праздничного салюта?
К раздаче подарков от Президента Сэм не успел. Когда он прибыл, политкорректная часть избирателей ещё собирала какой-то мусор в развалинах, но унести ящик виски, о котором Сэм мечтал, ему не удалось. Всё уже разобрали, осталось только несвежее мясо в лохмотьях камуфляжа. Поэтому, он брёл теперь домой в трезвом одиночестве и грустно считал на побеленных пальцах.
В Донецкой и Луганской областях проживало 6,5 миллиона человек, за вычетом уже зачищенных. Оставшиеся в выборах не участвовали, по причине занятости другими делами. Откуда взялся всенародно избранный Президент, учитывая, что в Харьковской, Днепропетровской, Одесской, Запорожской и Николаевской областях антимайданное население составляло не менее половины? Из предвыборной кампании особо сознательные избиратели вышибли почти всех, - кулаками по москальской морде. Осталось три национально выдержанных лица: Ляшко, Тимошенко, Порошенко. Известных так же, как: Педераст, Девушка с косой и Шоколадный Заяц. Виктория Нуланд выбрала шоколад задолго до выборов. Причём здесь народ?
Размышляя так, Сэм вспомнил о своём посещении семинара господина Ходорковского накануне войны. Господин Ходорковский прибыл в Донецк, чтобы пообщаться с народом. До администрации ДНР его не допустили, с митинга возле администрации выгнали. Тогда он пошёл на заброшенный завод «Изоляция», унаследованный от папы местной мажорной дамой, чтобы пообщаться с местной креативной прослойкой. Сэм тоже пошёл. Сэм сам был, отчасти, тусовщик, беспартийный маргинал и вообще, любитель бывать в странных компаниях. Но, местная креативная прослойка поразила даже его. Расположившись в бывшем цеху, не без претензий на еврошик, переоборудованном в конференц-зал, они начали задавать господину Ходорковскому вопросы, относительно его видов на перспективы развития унитарной Украины в целом и экономической инфраструктуры Донбасса в частности. Что мог знать об этом бывший российский олигарх, отсидевший 10 лет? Что самое интересное, - он отвечал. Вдумчиво и со знанием дела. Примерно, так же, рассуждал бы Шоколадный Заяц о способах работы обушком в угольном забое. Вместе с господином Ходорковским приехало ещё несколько людей, Сэму, человеку простому, совершенно неизвестных. Время от времени, они тоже включались в разговор с ценными замечаниями по предмету. А Сэм сидел и думал, - с какой планеты они сюда упали? Они что, не видят, что происходит? Люди из мыльного пузыря.
Следуя дальше по пустынной улице Артёма, Сэм увидел, наконец, первое человеческое лицо. На перекрёстке сидела нищенка с протянутой рукой. К кому? Вокруг никого нет и нет Бога в небесах. К Сэму?
Донецк напоминал око тайфуна. Вокруг вращается кровавая мясорубка, а в центре, - обманчивое затишье. На подступах были сосредоточены большие силы украинской армии и националистов. Но, в город не входили. Ждали чего-то. И город ждал. Ходили упорные слухи, что Ахметов, Колесников и Януковичи пригрозили Шоколадному Зайцу поголовным вооружением всего населения, если Донецк начнут разрушать. Да, здесь была их вотчина; банки, небоскрёбы, торговые центры, стадионы, - всё принадлежало им, но Сэм сильно сомневался, что у этих людей хватит мужества, хотя бы, для угроз. Мажоры из города уже разбежались, остался пролетариат, гопники и непримиримые, терять которым было нечего и вооружались они сами, как попало и чем попало.
Ну, и Сэм остался, чтобы записывать последние дни Апокалипсиса и наблюдать его. Больше было некому. Люди думали о том, где взять ёмкости, чтобы запастись водой. Где взять патроны для своей старой «ижевки». Люди ходили на работу, как во сне. Пили много. Хотя, ДНР и пыталась негласно ввести сухой закон. Сэм тоже делал то, что считал своей работой. Работа у него была неблагодарная, грязная и геморройная.
В эту ночь он нашёл время для других игр. Он диктовал Альке свои умные мысли.

Глава 16.
Искупление Макара.

- Ну, у тебя и фэйс! – С восхищением сказал Вася. – Теперь у нас будет бригада самообороны имени Фредди Крюгера. И все нас будут бояться.
- Шашлык неудачно пожарил, - меланхолично объяснил Сэм.
- Это тебя кто-то удачно пожарил, - хохотнул Вася. – Ладно, твоё палево. А у нас Макара ополченцы загребли, знаешь?
- Как это, загребли? – Не понял Сэм.
- Так. Его ночью за водярой понесло, в центр. Там есть ещё один ночной. Ну, его патруль за жопу взял и отправил на земляные работы, окопы копать.
- А чего он не сбежал? – Удивился Сэм.
- А как он сбежит? – Удивился Вася. – Комендантский час, они его в ментовку завели и пробили по адресному. Знают, где живёт. Приедут и опять выцепят. Ещё и по чайнику дадут, в нагрузку.
- Так его же надо забирать оттуда, - озабоченно сказал Сэм. – Ты знаешь, где он, конкретно?
- Знаю, - кивнул Вася. – У него мобилу забрали, но он где-то достал и прозвонил.
- Надо ехать за ним, - сказал Сэм. – Объяснить командирам, что он, типа, свой, из народной дружины. Если базара не выйдет, - значит, бабло давать. За бабло отпустят, одна лопата не экскаватор, не такая он большая ценность. Ты собери между пацанов, и тормозок с бухлом затарьте. А я сейчас с Репой свяжусь и поедем.
- Все поедем, - сказал Вася.
- Не надо всей толпой, людей там пугать, - сказал Сэм. – А то, со страху и вас загребут. Я старый, Репа постарше, скажет, что жена и дети, если что. А ты нарисуешь, где место, конкретно. Разберёмся по-человечески.
- Ты что, охренел? – Сказал Сэм, подходя к «ниве». – Убери автомат, мы на переговоры едем, а не на войну.
- Мародёров много лазит, - ответил Репа. – И фиг разберёшь, где мародёры, где ополченцы. Машины отбирают. А у меня больше ничего нет.
- Ножом учись пользоваться, - ворчливо сказал Сэм. – Ты как будешь с этим веслом в кабине выкручиваться? Ты пока его стволом вперёд направишь, тебя сто раз расстреляют.
- Ножом что, лучше? – Недоверчиво усмехнулся Репа.
- Лучше, если базар держать умеешь, - ответил Сэм.
Проезжая по Киевскому району, они с удивлением посмотрели на Краеведческий музей. В музее была проломлена снарядом крыша, вокруг выбитых окон, - полосы гари.
- Чем им музей-то помешал? – Спросил в пространство Репа. – Там же, кроме скелета мамонта ничего нет.
Чуть дальше, они остановились возле «Донбасс-Арены» и вышли из машины. Нельзя было не остановиться. Зрелище было, - как в голливудском триллере про постядерный период. На огромном пространстве вокруг «Арены» не было ни одного человека. Только вороны. Палило солнце. Здесь, почти в центре, почти мегаполиса, стояла мёртвая тишина. Часть «Арены», сделанная из стекла, обвалилась, всё вокруг было засыпано сияющими осколками.
- Не могу понять, зачем они бьют по стадиону? – Озадаченно сказал Репа. – Там что, ополченцы в футбол играют? На фига они, падлы, всё разрушают?
- Они просто нас ненавидят, - сказал Сэм. – Садись, поехали.
К месту они добрались без проблем, но пришлось долго петлять среди ям, в которых копошились люди и куч вырытой земли, пока нашли похищенного.
За группой рабов, среди которых был Макар, надзирал вооружённый пацан, чуть постарше Макара.
- Здорово, командир, - сказал Сэм, хлопая его по плечу. – Мы из состава самообороны, отряд «Кировец», Кировский район.
- Ну, - сказал пацан.
- Вы тут одного нашего бойца прихватили по случайности, вон он ковыряется, - Сэм ткнул пальцем в понурого Макара, - а без него техника стоит. Он аккумуляторщик, с аккумуляторами проблема, понимаешь?
- Он мобилизован на работы, - сказал пацан.
- Он уже мобилизован на охрану порядка, - чуть повысил голос Сэм. – Он боец, а не землекоп, ему деньги из кассы платят, нельзя его здесь держать.
- Ну, тогда мне надо поговорить с начальством, - сказал пацан.
- Да постой ты, - сказал Сэм, хватая его за рукав. – Мы что, ситуации не понимаем? Мы тут воду, водку и пожрать привезли,  на всех хватит и начальству тоже. А это его брат стоит, - Сэм ткнул пальцем в Репу, - у них мать больная, при смерти, можно сказать, ты что, в положение войти не можешь?
Пацан задумался.
- Держи бабло, - Сэм сунул ему в руку пятьсот гривен, - мы же одно дело делаем, помогать друг другу надо, их же по головам никто не считает.
Пацан положил деньги в карман.
- Братуха, неси ящик, - быстро сказал Сэм Репе.
В машине, по дороге домой, Макар заснул и спал, как убитый, пока его не выгрузили под руки возле его подъезда.

Глава 17.
Предъявление и оплата счетов.

Вечером, Сэм мирно сидел у телевизора, покуривая и внимая новостям местного канала, Алька возилась на кухне с яичницей.
На экране появились контактные номера опорных пунктов НОД, штаба и горячей линии. Чем чёрт не шутит? Сэм занёс их в свой мобильник.
Вдруг, в дверь раздался звонок. Слегка недоумевая, Сэм пошёл открывать. Едва он щёлкнул замком, дверь распахнулась, и в квартиру ворвались двое крепких парней. Один был в камуфляжной куртке с георгиевской ленточкой на грудном кармане, второй, - в чёрном кожаном жилете.
«Жилет» швырнул Сэма лицом к стене и защёлкнул на его запястьях наручники. «Камуфляж» быстро прошёл на кухню. Оттуда раздался шум и вскрик Альки.
«Жилет» перегнул Сэма за шею и скованные за спиной руки, бегом провёл в комнату и толкнул в кресло. На диване уже сидела Алька, «камуфляж» держал её за волосы.
- Это СБУ, - «жилет» щёлкнул Сэма по носу удостоверением в чёрной обложке. – Сейчас будешь колоться, пидор. Тогда мы отвезём тебя на санкцию в прокуратуру. Начнёшь брехать, завалим прямо здесь, вместе с твоей тёлкой.
Он выхватил из-под жилета короткий кинжал и прижал Сэму к горлу. Сэм почувствовал, как по коже стекает кровь.
- «Гадская прописка», - крутилось у Сэма в голове. – «Гадская прописка».
Хозяин квартиры настоял на оформлении договора аренды. Из этого вытекла необходимость временной регистрации, которая, вкупе с номером мотоцикла и привела гостей в дом.
- Где твой мотоцикл? – Спросил «жилет».
- В подвале, - просипел Сэм.
- Что ты делал 27-го июня на трассе Донецк-Горловка? – Спросил «жилет».
- На дачу ездил, дача у меня в Верхнеторецком, - просипел Сэм.
- Ты с ним была? – «Камуфляж» дёрнул Альку за волосы. – Говори, с-сука, а то с ним сдохнешь!
В дверь раздался звонок.
Эсбэушники замерли.
Звонок раздался ещё раз. И ещё. Затем, в дверь заколотили кулаками.
- Я снимаю наручники, - прошипел «жилет» Сэму в ухо, - ты открываешь дверь, одно слово, одно неправильное движение и завалим всех, - он ткнул Сэму в щёку глушитель пистолета, - спросят, скажешь, что друзья пришли, пошёл, быстро.
Едва Сэм щёлкнул замком, как дверь распахнулась и в квартиру, тесня его, вошли двое вооружённых ополченцев. Один был взрослым мужчиной в бороде с проседью, второй, - юношей, лет восемнадцати, с наколкой на шее. Оба, подталкивая Сэма, вошли в комнату и остановились, осматривая присутствующих.
- Всем предъявить документы, - сказал бородатый.
- А в чём дело, братуха? – Развязно спросил «камуфляж», обнимая Альку за плечи. – Мы до другана зашли, проведать болезного…
- Предъявить документы, - бородатый повысил голос.
Юноша с наколкой отступил к двери и поднял ствол автомата.
Сэм подошёл к серванту, где стояла шкатулка. В шкатулке лежал его паспорт и пистолет. Он открыл шкатулку, взял паспорт, закрыл шкатулку и протянул паспорт бородатому.
- Почему уклоняетесь от службы? – Спросил бородатый, пролистав паспорт.
- От какой службы? – Не понял Сэм.
- Вы боец подразделения НОД, - бородатый посмотрел на Сэма презрительно. – Почему не являетесь в штаб?
- Болею, - Сэм указал на лицо и руки. – «Зажигалку» гасил, на нас тут зажигательные сыплют, попалило всего.
- Ладно, - внимательно глядя на его кадык, бородатый вернул ему паспорт. – В штабе разберёмся.
- Ваши паспорта, - он обернулся к эсбэушникам.
«Камуфляж», кряхтя, снял руку с плеча Альки, достал из куртки паспорт и протянул ему.
Бородатый просмотрел и молча, вернул.
«Жилет», удручённо качая головой, начал рыться по карманам. Потом, вытащил паспорт, вместе с удостоверением в чёрной обложке. Удостоверение он быстро сунул назад.
- Что это такое? – Подозрительно спросил бородатый.
- Кредитка, - пожал плечом «жилет».
- Покажи, - сказал бородатый.
- На хрена оно тебе нужно? – С досадой ответил «жилет».
- Дай сюда, - бородатый протянул руку.
«Жилет» сунул руку в карман.
Раздался тихий хлопок. Бородатый согнулся и упал набок. «Камуфляж» вскочил на ноги. От двери прогремела автоматная очередь. В грохоте автомата второй пистолетный хлопок утонул. «Камуфляж» свалился на спину. Юноша с наколкой сполз по стене на пол, голова его упала на грудь.
В замкнутом пространстве отчётливо повис запах пороха. На полу неподвижно лежали три тела. Алька вжалась спиной в спинку дивана. Сэм стоял столбом с паспортом в руке.
- Ты, - «жилет» пнул Сэма ногой в бедро и швырнул ему в живот наручники. – Быстро на себя и на тёлку браслеты надел.
Сэм исполнил.
- Спускаемся вниз к машине, вы впереди, - сказал «жилет». – Один звук, один шаг в сторону, - стреляю.
После этого, он взвалил своего камуфлированного напарника на плечо и выдохнул, - Пошли!
Они спустились во двор. Возле подъезда стояли две машины, чёрная «мазда» и защитного цвета «УАЗ».
«Жилет» открыл двери «мазды» дистанционкой и сказал, - Садитесь на заднее сиденье. Тело будете держать на коленях.
Из темноты ударил выстрел. «Жилет», вместе со своим телом, свалился на землю.
Из-за развалин детской площадки вышел Репа с автоматом в руке, за ним, - Вася, Макар, Толян и Колян.
Сэм достал из кармана «жилета» ключ, сбросил наручники и вернул их владельцу. На лице «жилета» застыло удивлённое выражение.
Алька пнула ногой в бок «камуфляж», таскавший её за волосы.
- Давай отрежем им яйца, - сказала она. – И будем хранить их в банке.
- Нельзя, - с сожалением, ответил Сэм. – Они должны быть в комплекте.
Подтянулся Вася и начал, - А что это…
- Потом объяснения, - оборвал его Сэм. – У меня в хате двое убитых ополченцев. Поднимаемся туда, сносим их вниз, забираем ключи от «УАЗа». Загружаем ополченцев в «УАЗ». Загружаем нациков в «мазду». Репа выгоняет «ниву». Кто-нибудь может сесть за руль?
- Я могу, - сказал Колян.
- Колян садится за руль «УАЗа», - продолжил Сэм. – Я сажусь за руль «мазды». Остальные грузятся в «ниву». Подъезжаем на перекрёсток улиц Подлесной и Большой Северной. Там пересаживаем ополченцев на переднее сиденье «УАЗа». Нациков на переднее сиденье «мазды». Расстреливаем нациков и их машину из оружия ополченцев. Расстреливаем ополченцев и их машину из оружия нациков. Протираем тряпкой всё, за что хватались. Сообщаем в ментовку и штаб ополчения о перестрелке. Грузимся в «ниву», отъезжаем на безопасное расстояние и смотрим, что будет.
Так они и сделали.
Сообщив в инстанции, Сэм уронил мобильник на асфальт, раздавил его ногой, собрал обломки и зашвырнул их подальше.
Ждать пришлось довольно долго. Через полчаса, стоя в темноте в двух кварталах за углом дома, они услышали звук сирены. Первой к месту происшествия подъехала «скорая помощь», за ней, - милицейская машина, потом, - джип ополченцев.
Медики осмотрели тела, покачали головами и отошли в сторону. Менты и ополченцы сгрудились возле расстрелянных машин, размахивая руками и о чём-то споря. Потом, совместными усилиями, трупы погрузили в «скорую», ополченцы рассредоточились по автомобилям, и процессия  утекла в сторону центра.
На месте происшествия остались только, блестящие под фонарём осколки стекла, рассыпанные по асфальту.
Не было никаких фотовспышек, никто не ходил по тёмным домам, в поисках очевидцев, не было первоначальных следственных действий, да и следствия вообще не было. Война.
- Я услышал выстрелы в твоём доме, - сказал Вася, когда Репа заглушил «ниву» в родном дворе. – Здесь же ночью тишина гробовая, грохнуло так, как будто за стенкой стреляли. Ну, прозвонил пацанам. Выходим. Смотрим, вы с Алькой стоите возле машины в наручниках. А рядом, какое-то мудло с волыной и вроде, трупешник на плече держит. Ну, Репа его и замочил, Репа лучше всех стреляет. А кто это был, ваще?
- Чем меньше знаешь, тем дольше живёшь, - сказал Сэм. – Я завтра валить отсюда буду. А вам тут жить. Но, чтоб без обид, скажу. Нацики пришли меня за своих мочить, а ополченцы пришли меня в свою армию забирать. Ну, и не поделили.
- Хер знает, что им ещё взбредёт в башку, - сказал Репа. – На хату вам возвращаться нельзя. Пойдём ко мне ночевать, я один, места хватит.
Тем не менее, пренебрегать зачисткой следов Сэм не стал. Они поднялись в квартиру и Сэм собрал все стреляные гильзы, пока Алька замывала пятна крови на полу. Потом, они упаковали в пару рюкзаков свои немногочисленные пожитки, деньги, документы, оружие, Сэм вывел из подвала байк и отправились к Репе.
- Завтра едем к морю, - сказал Сэм, когда они двигались через двор к соседнему дому.

Глава 18.
Длинная дорога к морю и великолепие мира.

Голый Сэм навзничь лежал на скальной площадке под солнцем. Его тело ритмично двигалось в такт глубокому дыханию. Толчок диафрагмы вниз, - вдох. Резкий выдох, - толчок диафрагмы вверх. На вдохе проступали рёбра. На выдохе Сэм прижимал к бокам и груди согнутые в локтях руки, тогда отчётливо обозначались плечевые мускулы, в нём не было ни капли жира. Вдох-выдох. Раз за разом. Цикл за циклом. Каждый цикл разбит на четыре движения. Вдох-выдох.
Под выбритой до блеска головой Сэма на тонкой подстилке проступило пятно пота, от пота блестела полоска усов на загорелом лице. На тонкой подстилке его голые пятки протёрли две тёмные полосы. Толчок – вдох. Выдох – толчок. Его тело двигалось в маниакальном ритме, в паху торчал рыжий от солнца клок волос.
Солнце ползло к зениту, прожигая ткань неба. Глаза Сэма были очень светлыми на бронзовом лице, солнце высвечивало их до дна. Его зрачки были – как булавочные проколы. Вдох-выдох. Цикл за циклом. Каждый цикл связан из четырёх движений. Он ничего не видел, ничего не слышал, ничего не чувствовал.
На вершине скалы, в палящем сиянии солнца, голое тело дёрнулось и застыло, выгнувшись дугой. Нечто приближалось. В синей тьме, закрывавшей сознание Сэма за его распахнутыми глазами, начали проступать разноцветные звёзды. Синяя тьма  свернулась как свиток. И вот, в блеске, вздымая увенчанную голову, разворачивая царственные крылья, - явилось Великолепие.
- Что это такое? – Спросила Алька, когда Сэм, спустившись со скалы, вернулся к одинокому, раскидистому осокорю, под которым они разбили бивуак. – Ты там выглядел как псих.
- Зато, я больше не выгляжу как клоун, - парировал Сэм. – Такое дыхание ускоряет обменные процессы, я быстро регенерирую. Ожоги почти сошли.
- Ты поменял кожу как змей и выглядишь теперь моложе, - кивнула Алька. – Может и мне заняться?
- Есть побочные эффекты, - сказал Сэм. – Это пранаяма, «огненное дыхание». Иначе говоря, - холотроп. Некоторые считают, что оно нарушает нормальную психическую деятельность. Если долго практиковать, могут возникать видения.
- Ни фига себе, - сказала Алька. – И что же ты видишь?
- Это не имеет значения, - ответил Сэм. – Значение имеет то, что я чувствую себя сильнее. И способен на сексуальные подвиги.
Сэм толкнул  в грудь, стоявшую на коленях, Альку и она упала на спину.
Они находились, в потрясающей красоты, месте возле посёлка Солнцево, на берегу Кальмиусса. Никто не мог бы предположить, что грязная речушка, протекающая через Донецк, где-то может разливаться таким сияющим потоком. Не увидев своими глазами, никто бы не поверил, что в индустриальном и густонаселённом Донбассе, вообще могут быть такие места.
Левый берег речки представлял собой сплошную скалу, высотой метров в тридцать. Прямо из скалы, кое-где, били источники и прозрачными лентами стекали вниз. В потоке лежали огромные, красные и серые валуны, разделяя его на множество рукавов. Правый берег представлял собой всхолмленную, каменистую степь, непригодную для вспашки и строительства. Поэтому, здесь было безлюдно.
Сэм исходил весь юг области собственными ногами ещё в подростковом возрасте и много ездил потом. Он знал здесь каждую просёлочную дорогу и каждую тропинку. А шоссе Донецк-Мариуполь было забито блок-постами, ближе к Донецку, - дээнэровскими, дальше к Мариуполю, - укропскими. Не желая заморачиваться, да ещё с оружием в багажнике, Сэм решил двигаться к морю просёлками и по бездорожью, «Harley» «King of the roud» мог пройти везде. Таким образом, они оказались в этом живописном месте, одной из находок Сэма на дороге жизни.
Отдышавшись после энергичной схватки с Алькой, Сэм сказал, - Пойдём в степь, я покажу тебе кое-что.
В сотне метров от осокоря, за грядой плоских глинистых холмов, он указал ей на группу удлинённых кусков базальта. Некоторые камни повалились, но можно было разобрать, что это – круг.
- Оно такое само собой или кто-то поставил? – Спросила Алька.
- Само собой не бывает ничего, - ухмыльнулся Сэм. – Это сейчас, унылые люди влачат здесь своё жалкое существование, ковыряя землю в поисках пропитания и угля. Раньше на этой земле жил чёрт знает, кто и занимался чёрт знает чем. Предлагаю провести ночь здесь, в кругу семьи, покуривая травку и занимаясь тем, что нам будет интересно.
Светила полная луна, на серебряную землю от камней падали чёрные тени. Огня они не разжигали, это было ненужно и неуместно.
- Я хочу быть с тобой всегда, - сказала Алька.
- Всегда не бывает, - сказал Сэм, аккуратно заклеивая самокрутку. – Твоя короткая жизнь может закончиться уже завтра. А моя длинная жизнь могла закончиться ещё вчера. Если нам под колесо попадёт камень, то какая разница, сколько мы успели намотать на спидометре?
- Я просила чёрта, чтобы он сделал мне всегда с тобой, - упорно повторила Алька.
- Будь осторожна, когда просишь чёрта, - ухмыльнулся Сэм и пыхнул. – Бог на небе, чёрт на земле. Богу нет до нас дела, а чёрту есть. Он может и исполнить. И ты будешь вечно ехать по дороге, уткнувшись носом в мою потную спину.
- Я могу вечно тыкаться носом в твою потную подмышку, - сказала Алька. – А ты в мою не можешь. Женщина сильнее.
Сэм промолчал, потому что она была права.
- Ты становишься слабым, когда кончаешь, - сказала Алька. – А я становлюсь сильнее, когда кончишь ты. Я могу делать это до бесконечности. А ты не можешь. Но для меня это неважно, а для тебя важно. Я знаю, что тебе нужно. Я могу тебе дать это, и ты от меня никогда не устанешь. А ты можешь дать мне то, что нужно мне.
- Мы уже едем вместе, - сказал Сэм, передавая ей самокрутку.
- Моя бабка говорила, что надо в полнолуние смешать кровь и сперму, - сказала Алька. – Сейчас полнолуние. Давай сделаем это?
- Давай, - ответил Сэм.

Глава 19.
Звук хлопка одной ладонью.

В отличие от Севера, который постоянно бомбили и обстреливали, на Юге войны не чувствовалось. Люди спокойно ходили по улицам, ездили машины, магазины работали, с полок ничего не исчезло, и даже появился донецкий губернатор Тарута, переместившийся на Юг, - в Мариуполь. Здесь ещё существовала прежняя Украина, не слишком благополучная, не слишком уверенная в себе, но без взрывов снарядов, трупов на тротуарах и пулемётных очередей. Война ощущалась лишь в том, что с курортного побережья исчезли курортники, российские, в основном. Отели и пансионаты стояли пустыми, местные жители, живущие сдачей жилья в наём и торговлей сельхозпродуктами, считали убытки. Что, однако, и странным образом, не отразилось на ценах в курортной инфраструктуре, - они остались ломовыми. Сэм, с Алькой за спиной, мотался по всему побережью, в поисках жилья по своим деньгам, пока, на исходе дня, не наткнулся на этот пансионат.
Пансионат находился на голом берегу, в паре километров от убогого посёлка, административное название которого, Сэм, среди множества промелькнувших за день указателей, не запомнил, но местные называли его – Обрыв.
После районов шикарных отелей и вилл, которые они видели на Белосарайской косе и в пригороде Мариуполя, место поражало депрессивной неустроенностью и запустением. Пансионат представлял собой полтора десятка просоленных дощатых сараев, пустых и мёртвых, как торчащие из песка белые кости, в самой глухой, Богом забытой, дыре побережья. Чёрт занёс их сюда. Алька была благодарна чёрту.
Под галогеновой луной, на песчаном пустыре у мелкого моря, она лежала навзничь на продавленной железной кровати и груди её твёрдо торчали в потолок. На ней ничего не было, кроме рваных джинсов. Она курила крепкую марихуану, дым слоился в столбе лунного света, через треснувшее окно, насквозь пробивающем хибару. Её глаза были пусты – два прозрачных колодца зеленоватой голубизны. Её волосы – черны, как перья вороны, коротко острижены и грязны. У неё были на редкость правильные черты лица, в котором высота лба, короткая линия носа и изысканная линия подбородка вызывали в памяти французские миниатюры 18-го века. Но, когда полные губы её небольшого рта приоткрывались, выпуская вялую струйку дыма, были видны плотные как у животного и кривые зубы.
У стены, отбрасывая рогатую тень, стоял тяжёлый «харли». В узком пространстве каморки его мощь подавляла группку незначительных предметов: ржавый, дрожащий от пустой старости холодильник, пластиковый стол и пару тонконогих стульев. Алька раздавила о стену окурок и уронив его на пол, выгнула тело. Ей захотелось двигаться, двигаться. Двумя рывками она сдёрнула штаны, ударив при этом ногами так, что если бы кто-то стоял рядом, то убила бы и, спрыгнув с кровати, заметалась по комнате – три шага вперёд, три шага назад.
Сэм внимательно наблюдал за ней с соседней кровати.
Алька не производила никаких звуков, только воздух вздыхал, наполняясь запахами её движения. Её лицо оставалось неподвижно, глаза, пронзённые луной, - широко открыты и пусты.
Сэм изумлялся качеству её движений.
Три простых шага вперёд и три простых шага обратно непостижимым образом сплетались в кружево сложного танца внутри чёрно-серебряной, синкопированной музыки луны. Колдовство было не столько в кошачьей пластике и завораживающем ритме, сколько в качестве самого танцующего тела. Соразмерность, - Сэм нашёл ключевое слово. Алька была соразмерна от кончиков пальцев ног до макушки. Её рост соответствовал весу, а вес росту. Не от зубов росли её ноги, они росли именно оттуда, откуда надо, а откуда надо было совершенной, округлой формы, играющей крепкими мышцами. Сэм не видел, но знал, что под её грязноватыми стрингами находится роскошный выпуклый лобок, покрытый жёсткими волосами, которых никогда не касалась бритва и складка плотно сжатых губ, струящаяся в глубину меж округлых бёдер к правильному, словно нарисованному рукой мастера, светло-коричневому треугольнику, обрамляющему её нежнейшее нижнее отверстие.
Стопы её были невелики, с высоким подъёмом и ровные пальцы попирали пол в изящном балетном изгибе. Округлые лодыжки и высокие бёдра кружили в бесшумном вихре ног, плетущих паутину сложного движения. Мышцы её живота обозначались только при повороте корпуса, - но тогда они обозначались и подчёркивали талию, а груди лишь слегка подрагивали. Если бы у Венеры Милосской были руки, то это, без сомнения, были бы руки танцующей Альки – такой же совершенной формы от мраморного плеча до кончика среднего пальца и такие же смертельно твёрдые.
Не так уж много времени прошло с тех пор, как Сэм подобрал Альку на дороге. Но его подруга сильно изменилась. Она стала прямее, твёрже и опаснее. Она стала похожа на нож – на него.
Тонко звенела луна из своей космической бездны, запуская серебряные пальцы в глубину её тела. Стало невыносимо.
- Пошли гулять! – Крикнула Алька.
Они выскочили наружу, под беззвучный удар лунного света.
Вокруг простирались пространства света и тьмы. Ребристо отсвечивали море и песок. Электрический свет нигде не присутствовал.
Сначала медленно, потом быстрей и быстрей они побежали вдоль линии прибоя. Хорошо было бежать. Песок, зализанный волной, был гладок и твёрд. Иногда пятка разбивала волну и тогда прозрачные тёплые брызги высоко обдавали ноги, и это тоже было хорошо. По правую руку море шевелило прибоем, но дальше стояло как оцинкованная стиральная доска. Слева белая полоска песчаного пляжа ступенчато переходила в глинистую степь, там торчала жёсткая трава и кое-где серебрились ковыли. Воздух втекал в лёгкие струями запахов моря, полыни и чабреца, которые не смешивались. Альке не надо было дышать – она пила ветер. Она бежала играючи – телом, лунным светом на ресницах, солёными брызгами. Но Сэм отстал.
Впереди полоска пляжа сужалась до узкого белого ручейка. Там бурый пласт степи наплывал на песок, почти касаясь моря. По краю его росли высокие кусты полыни, как уши зверя. В полосах света и тени мысок был подобен дикому коту, припавшему к воде.
Приближаясь, Алька ощутила присутствие слева. Любопытство слегка замедлило её стремительный бег в самом узком месте. Нога её попала в высокую волну, и вверх взметнулся фонтан брызг.
- Кур-р-р-ва голая! – Взвизгнули кусты истеричным мужским голосом.
Алька проскочила по инерции ещё несколько шагов и резко остановилась, обернувшись.
- Падла! – Из кустов косо выхлестнулся чёрный силуэт.
Она стояла, облитая лунным светом, её груди, вздымаясь, блестели от пота, по её лицу расползалась бессознательная улыбка.
О, ирония судьбы и ирония иронии судьбы! В эту глухую ночь, в этом пустынном месте, где на десяток километров вокруг не было, и быть не могло ни единой бодрствующей души, молодой, нервный мужчина только-только развёл в кастрюльке свежеприготовленную ширку. Перед этим он около часу, с великими предосторожностями, чтобы не вспыхнуло на ветру, выпаривал в ацетоне над крохотным костерком из сухой полыни экстракт маковой соломки. Его подруга ёжилась рядом от нетерпения, облизывая сухие губы. И вот, когда всё уже было готово, и уже почёсывалось в предвкушении тело, и шприц уже почти сунул своё жадное жальце в восхитительно пахнущую тёмную жидкость, какая-то пробегающая мимо голая ****ь залила водой готовую ширу.

Всё так же бессознательно улыбаясь, Алька сделала пару скользящих шагов навстречу длинной, чёрной фигуре с циркульно раздвинутыми ногами.
Он не успел ничего. Возможно, злость, темнота, дезориентировали его. Может быть, она двигалась слишком быстро. Он не успел, не только защититься, он не успел пошевелиться вообще. А ведь собирался порвать эту суку на куски.
Её нога мелькнула снизу вверх, и подъём стопы мгновенно раздробил отвисшую мошонку. Как будто лопнула спелая инжирная ягода. Мужчина, молча, рухнул набок. Боль, пронзившая его от паха до сердца, была так страшна, что он не смог крикнуть. Его смышлёная подруга метнулась на четвереньках в кусты. Удар пяткой в печень перевернул и бросил её на спину. Её раздвинутые колени конвульсивно поджались к груди в гротескной позе совокупления, шея выгнулась, на губах выступила жёлтая, жёлчная слизь – удар оказался слишком силён для её хрупкого тела.
Подоспевший Сэм смотрел на происходящее, не вмешиваясь.
Алька смотрела сверху на искривленный рот женщины, ожидая каких-нибудь звуков. Но никаких звуков не последовало. Тогда она поставила стопу на выгнутую шею и осторожно покатала её. Когда Алька была маленькой девочкой, ей иногда случалось давить босой ножкой воздушные шарики. Шарики почему-то всегда казались тёплыми. Ощущение было таким же. Она сильно нажала, переместив вес тела на давящую ногу и ощутив шейные позвонки, прижатые к земле. Женщина взбрыкнула, руки её дёрнулись и опали, она задрожала, распространяя едкий запах. И умерла. Алька почувствовала разочарование, как если бы её обманули за мгновение до оргазма.
- Теперь придётся кончать, - сказал Сэм.
Скользнув взглядом по быстро желтеющему лицу покойницы, Алька направилась к мужчине.
Он лежал на боку, зажимая руками пах и дыша открытым ртом, как собака. Но не кричал. Он не чувствовал ног и всей нижней части тела, боль сконцентрировалась в сердце. Он был на грани обморока, но в сознании.
Алька присела рядом с ним на корточки, с острым любопытством заглядывая в слепо бликующие под луной глаза.
- О-о-х-х-х, - выдохнул, наконец, мужчина, мучительно, с дрожью.
- О-о-х-х-х, - эхом повторила Алька, не отрывая взгляда от его залитого слезами лица.
Некоторое время они помолчали, и ничего не происходило. Но следовало продолжить. Осмотревшись, она подняла с земли закопченную кастрюльку на длинной ручке. Небрежно выплеснула содержимое. И начала методично, краем кастрюльки, бить мужчину по голове. Он дёргался при каждом ударе, но рук от паха не отнимал. Из-под волос по его лицу заструилась кровь. Ручка, однако, отломилась. Не была приспособлена кастрюлька для забивания людей насмерть.
- Нож возьми, - сказал Сэм.
На расстеленной рядом тряпке, среди разных бесполезных предметов, лежал полезный. Большой складной нож, с ручкой, украшенной золотыми китайскими драконами. В открытом виде эта штука никак не выглядела предназначенной для мирного труда, узкое лезвие длиной в 12 см просило крови и получило её. Руки мужчины взметнулись, хватаясь за нож, но он уже вошёл в скрипучую глину, насквозь пробив ему горло. Он рывком перевернулся на спину, разрывая гортань о клинок, ноги его вытянулись и задрожали, из раны под кадыком блестящей лентой потекла кровь, но было её на удивление мало. Придерживая свободной рукой его руки, Алька ударила ещё раз, лезвие скрежетнув по шейным позвонкам, снова воткнулось в землю, рот мужчины наполнился кровью. Алька заглянула в его глаза, и глаза повернулись в её сторону, во рту зашевелился чёрный язык. Он жил, он продолжал жить. Но это следовало закончить. Отбросив вверх его напряженную, как палка, руку, она воткнула нож ему под мышку. Тело убиваемого сотрясла длинная, рычащая икота, на горле вздулся и лопнул кровавый пузырь, он захрипел, но он жил, он продолжал дышать.
- Бить надо под левую мышку, - сказал Сэм.
О-о-о, дьявол! Алька хлопнула себя по лбу красной ладонью, расхохоталась и, не переставая смеяться, быстро убила страдальца ударом в сердце. Ничего особенного не произошло. Жизнь этого человека, как и его подруги, была не более важна, чем жизнь травы. Пришла и ушла. Как дуновение ветра. Как звук хлопка одной ладонью.
Перед глазами Сэма мелькнуло видение «камаза», до верху забитого разодранными трупами.
Алька искоса, через плечо, глянула в небо. Сэм последовал за ней взглядом. Как всегда, надеясь увидеть там лик разгневанного или ублажённого Бога. Но не было Бога в небесах.

Глава 20.
Огни и связи большого города.

Лучи заходящего солнца ласкали листву лип.
Солнечный диск ещё владел половиной неба, но на другой половине, синей, уже восходила прозрачная луна. В горячий ещё дневной воздух вплетались вечерние струи, покачивая асфальт под ногами ажурными тенями листьев. Скрываясь в лабиринте улиц, подкрадывалась ночь. И крылья сумерек на крышах затевали кошачьи игры с лучами умирающего солнца, раскрывая призрачную трещину между мирами.
Сэм шёл, вбирая в себя звуки, запахи и цвета и размышляя о странном, чёрно-белом устройстве жизни.
В полусотне километров отсюда гремели взрывы, танки утюжили сёла и люди, говорящие на одном языке, люто рвали друг друга. А здесь стояло курортное, южное благолепие и благополучные обыватели вели размеренный образ жизни.
Сэм решил переместиться в Мариуполь, не потому, что стал соучастником душегубства и где-то там, в мелкой песчаной могиле за его спиной, лежали трупы убитых Алькой людей. Расследования можно было не опасаться. Любители ширки явно были не из местных поселян, а милицию там и в лучшие времена никто не видел. Просто, ему стало неприятно находиться на унылом берегу, похожем на заброшенное кладбище, где тень его фантазий о карьере серийного убийцы, странным образом, упала на его подругу. Ему хотелось городских огней, людных улиц и ярко освещённых витрин, за которыми находилось всё, что можно купить за деньги.
Под липами, где вдоль бульвара тянулись лотки, прилавки и мольберты уличных художников, начала появляться вечерняя публика. Толстые молодые люди, облачённые как ко сну в длинные трусы и свободные майки, со своими голенькими подружками. Старики со старушками, печально озирающиеся в поисках утраченного времени. Две льнущие и лижущие алое мороженное немолодые леди в детских юбчонках глянули ему в глаза неоновыми глазами и громко расхохотались.
Уже почти совсем стемнело. Психоделически засияли цветные огни. Появились совсем безликие тени в чёрной коже. Сэм сел за столик уличного кафе, заказал рюмку коньяку и, посматривая по сторонам, принялся ожидать своего знакомого.
Сэм хорошо знал этот город и любил его, после детдома он учился здесь в «шмотке», - школе морского обучения, потом работал в доках и никогда не терял связи с ним.
Подтянулся знакомый и, улыбаясь, сел напротив.
- Где остановился? – Спросил он.
- Снимаем квартиру посуточно, - ответил Сэм.
- Ты не один? – Спросил знакомый.
- Моя подруга в косметическом салоне, смывает пот боевой и политической подготовки, - ответил Сэм.
- Ты что, участвуешь в какой- то херне? – Осторожно спросил знакомый.
- Нет, - ответил Сэм. – А ты?
- Нет, - ответил знакомый. – Здесь был свой антимайдан. Но, самопальный и невооружённый. Нацики активистов быстро задавили. А населению ни до чего нет дела.
- Оно везде так, - кивнул Сэм.
- Я так прикидываю, - ухмыльнулся знакомый. – Кто-то в русском генштабе тычет пальцем в карту наобум, в Краматорск, в Славянск, - там и возникает сопротивление. А куда не тычет, там и не возникает. Куда едут русские добровольцы и куда везут с собой оружие, - там и ополчение. А куда не едут и не везут, там и нет ополчения. Просто всё.
- Насчёт оружия, - сказал Сэм. – Хочу АКС продать, бабки нужны.
- Оставь себе, у меня хватает, - сказал знакомый. – Бабки и так дам, без проблем. Ты на колёсах?
- На байке, - ответил Сэм.
- Этого хватит, товар компактный, - сказал знакомый. – Ты же знаешь, чем мы тут занимаемся?
Сэм знал. Мариупольское побережье славилось своим маком и коноплёй.
- Укропы к еврам подвязались со своими санкциями, - продолжал знакомый. – Русским-то по хер. Их евры обратно в социализм затолкают, а там что, плохо было? Раз в капитализм кислород перекрыли, значит, всё национализируют, и Путин им устроит светлую жизнь. А местным теперь своё железо и помидоры девать некуда. Колхоз на дурь переключился, понимаешь? Ментовки нет, гуляй Вася, сажай что хочешь. Короче, с меня три штуки зеленью сразу. А ты товар полями в Донецк отвезёшь, адрес дам. По трассе нельзя, там нацики себе заберут. Берёшься?
- Берусь, - ответил Сэм.
- Тогда держи бабло, оттянись с девкой, дальше я перезвоню, - вставая, сказал знакомый.

Глава 21.
Сэм одаряет подругу глотком истины.

Сэм хотел провести Альку по местам своей буйной припортовой молодости, но тех злачных мест уже давно не было. Пришлось осесть в новом китайском ресторане.
К его удивлению, всё оказалось очень вкусно, и напитки присутствовали со всего мира. Сэм уже давно вкусно не ел и не пил и теперь получал большое удовольствие. Но Алька, помытая, подстриженная, и с синим лаком на ногтях, вяло ковыряла палочками в своей чашке разноцветную смесь.
- Чего не ешь? – Сказал Сэм. – Получай удовольствие от жизни, когда есть возможность. Ты же не хочешь страдать? Так не страдай и не нудись.
- Я не умею получать удовольствие от китайской еды, - сказала Алька.
- Так учись, - сказал Сэм. – Удовольствию надо учиться, как и всему остальному в жизни. Жизнь, это игра всерьёз и без науки ты проиграешь. Вот когда ты перестанешь играть с собой, как дурной волк, лижущий пилу, - ты перестанешь страдать. Когда ты начнёшь играть с собой, как подросток играет со своим джойстиком, - ты начнёшь получать удовольствие от игры. Выпей рюмку этой шикарной водки с жэньшенем.
- А ты получаешь удовольствие от игры? – Спросила Алька, сморщившись после горькой настойки.
- Я получаю огромное удовольствие от игры, - заверил её Сэм. – Мне нравится жить и начинать каждый день заново. На мне нет вины и греха всех вчерашних. Жизнь – это женщина. Она любит того, кто способен её удовлетворить и его одаряет благами. Ты – женщина. Эта жизнь – она в тебе. Чего тебе ещё надо? Люби её как саму себя, ближе у тебя никого нет.
- Смерть ближе, - сказала Алька.
- Ты сама смерть, - сказал Сэм. – Каждый человек уже мёртв, потому что живёт. И никто не знает, что ждёт его за поворотом дороги. Поэтому, будь готова. Улыбайся. Не будь такой тяжёлой и угрюмой, не стой на дороге, иначе тебя достанут. Двигайся, встречай поворот улыбкой черепа, она всегда с тобой под кожей лица. Ты уже мертва, тебе нечего бояться.
- Ну, у тебя и шутки, - заметила Алька.
- Люблю пошутить, - осклабился Сэм, хлопнув рюмку жэньшеневой водки. – Жизнь, это шутка, игра, играй всерьёз, чтобы выиграть. Как наш Бог. Какая ещё причина для существования у существа, которому ничего не нужно?
- Бога нет, - сказала Алька.
- А ты есть? – Сэм плеснул ей в рюмку. – Богу нужен противник для игры. Поэтому, ты сидишь здесь и пьёшь со мной водку. А чтобы игра была интересной, она должна быть всерьёз. Как на зоне. Проиграл – зуб давай. Проиграл – давай глаз. Вот мы и играем сами с собой. Теряем зубы, режем горла и, в конце концов, теряем жизнь. Чтобы потом узнать, что всё это была только игра. И надо начинать сначала. Ты снова в игровой зоне. Правда, весело?
- Если ты всё это знаешь и такой умный, так почему ты сидишь здесь, со мной, с дурой и бухаешь? – Скривилась Алька.
- Теперь ты тоже это знаешь, сидишь здесь, со мной и кривишь морду, - сказал Сэм. – Разве это знание тебя изменило?
- А что может меня изменить? – Спросила Алька.
- Вера, - ответил Сэм. – Имей веру с горчичное зерно, залезь на гору и осмотри оттуда свои царства земные. Тогда ты выиграла. Мир закончился.
- И что дальше? – Спросила Алька.
- Война, - ухмыльнулся Сэм. – Новая игра. У тебя есть другие предложения?
- А где мне взять столько веры, чтобы набралось на горчичное зерно? – Ухмыльнулась Алька.
- У тебя под ногтями больше веры, чем во всех церквах, синагогах и мечетях вместе взятых, - ответил Сэм. – Но ты скрыта от себя под целой горой дерьма, которое навалили на тебя другие люди. Это их дерьмо, не твоё. Испытай тошноту. Вот когда тебя вывернет наизнанку, - там ты найдёшь Бога.
- Меня уже тошнит от твоего китайского дерьма, - сказала Алька. – Пошли в туалет, мне надо запить это глотком спермы.

Глава 22.
Купание славян.

Нельзя было уезжать от моря, не искупавшись в нём.
Когда Сэм выходил из воды на городском пляже, он увидел, как какой-то пацан в мотоциклетном шлеме отдирает его рюкзак от багажника «харли». Сэм заорал и бросился спасать своё имущество.
Пацан кинул лямку рюкзака себе на шею, вскочил на роллер и понёсся прочь.
Сэм добежал до байка, вскочил на него и понёсся вслед за пацаном.
С дороги, идущей вдоль пляжа, свернуть было некуда, а «харли» был намного быстрее роллера. Сэм легко догнал пацана, поравнялся с ним и ударом ноги в бок сбил на песок.
Пацан попытался было удрать, но рюкзак, висящий на его шее, оказался тяжеловат для бега на четвереньках.
Отвесить подзатыльник в его пластиковую голову было некуда, поэтому Сэм ограничился пинком в зад.
- Не делай так больше, можешь жизни лишиться, - сказал он, забирая свой рюкзак.
А в рюкзаке был товар на 15 штук, собственные Сэмовы деньги и складной автомат.
- «Как мало в этой жизни нужно, чтобы много потерять», - подумал Сэм, возвращаясь к обеспокоенно торчащей на пляже Альке.
За пределы города они выехали без приключений. В обычное время дорога до Донецка занимала не больше часу. В необычное время она могла занять и весь день, поэтому они остановились передохнуть в Великоанадольском лесу, в одном из заповедных мест Сэма.
Здесь было заросшее камышами озерцо с чистой водой и мягким песчаным дном. Здесь, маленький бродячий Сэм впервые обнаружил, что вода имеет запах и цвет, что она имеет тело, что она – живая и даёт жизнь множеству живых существ. Здесь он изобрёл новые стили плавания и открыл эмпирически, что можно достичь самого глубокого места, там, где вода как чёрное стекло и со дна бьют ледяные ручьи, если перед этим долго и глубоко подышать, а вынырнув на поверхность и вдохнув, ощутить все ранее ускользавшие оттенки запаха воды, он понял, что нет ничего страшного, если вода попадает внутрь тела, достаточно просто резко согнуться, выдыхая и ударить себя обоими кулаками в грудь, тогда вода выплеснется из горла, вот и всё, он обнаружил, что небольшую рыбу, оказывается, можно ловить руками, как кузнечиков, если прижать её ко дну сложенными горстью ладонями, что её можно есть сырой и даже живой, обдирая чешую вместе с кожей и это очень вкусно, он обнаружил, что если утка срывается с места и панически крякая, ломится сквозь камыши прочь, но не становится на крыло, а присаживается невдалеке, - значит где-то рядом гнездо с яйцами или нежными, попискивающими утятами. Быстро и не осознавая этого, он стал здесь охотником, безжалостным и искусным как хищное животное, он видел как щука хватает окунька, как уж заглатывает лягушку, как ястреб бьёт утку влёт и никогда маленький бродячий Сэм не видел Хрюшу, за неимением телевизора, не слышал говорящих котят или поющих белочек, - он воспринимал мир таким, каков он есть и это осталось с ним на всю жизнь.
Однако, теперь место уже не было столь уединённым.
Когда Алька, сбросив с себя последний лоскут пропотевших тряпок, вошла в воду, Сэм, в очередной раз, восхитился её телом. И почти сразу обнаружил, что он не единственный, кто испытывает тут восхищение, - с противоположного берега озерца, из кустов ежевики, за Алькой наблюдали ещё две пары мужских глаз. Некоторым, незнакомым ему ранее образом, это не вызвало в нём ярости и ревности, - это вызвало в нём гордость. И некое, снисходительное сочувствие. Пусть смотрят, пусть видят, какая у него девка и пусть завидуют.
Сэм быстро разделся догола, вошёл в воду к Альке и они, хохоча, совокупились под ошарашенными взглядами приблудных туристов.

Глава 23.
Сомнения Сэма и его гражданская совесть.

Грохотали пушки, падали «боинги», крыши валились на головы мирных жителей и люди в одинаковом камуфляже сживали друг друга со свету на каждом квадратном километре пылающей вокруг земли.
Поначалу, никто здесь не думал, что будут бомбить. Существовали иллюзии насчёт европейской толерантности, да и предыдущие режимы не давали повода. Народ рассчитывал помайданить, как в Киеве, походить с плакатами, получить от власти какие-то, типа, федеративные преференции и на том успокоиться. Но у власти был уже не вялый Янукович, а оголтелые. И они ответили всем, что у них было. Просчитался народ.
Сэм лежал на кровати в номере гостиницы «Ливерпуль» в центре Донецка и раздумывал, - а может, всё-таки, пойти? Неудобно, как-то. Земляки гибнут за родину-мать, а он трахается с Алькой и пьёт виски «Джек Дэниэлс» в пятизвёздочном отеле.
Потом он подумал, - а за какую родину? Он был рождённым в СССР и ненька-Украина, по возрасту, ему в дочери годилась. Как и Алька. Но, Альку стоило защищать, а что ему было защищать в Украине, в ДНР, ЛНР, Новороссии или как бы там ни назывались ещё эти незаконнорожденные дети малолетней матери? Во всей Украине, бывшей или нынешней, у него не было квадратного метра своей земли, а в Донецке, - сантиметра жилплощади.
Да, он понимал, к чему стремятся идеологи Киевской власти, - удержать награбленное. Им было что удерживать. Да, он понимал, к чему стремятся идеологи самопровозглашённых республик, - отнять и поделить. Им было что делить. А что при этом дележе, могло перепасть ему, Сэму, кроме пули в лоб? Да, было определённое количество честных людей, которые пошли защищать себя и свои семьи от бандеровских нацистов. Но, он тоже пошёл. Кто была его семья? Алька. Кто были его родственники? Пацаны. Когда кто-то затронул их, - он пошёл и кончил затронувших. При этом, ему было совершенно безразлично, какие значки у них на фуражках. В чём он мог себя обвинить? В том, что его не выгрузили из «камаза» вместе с кучей с кучей других голодранцев, которых отправил на убой какой-то бывший пэйнтбольщик?
Неудобно? Неудобно спать на шифонере. А в пятизвёздочном отеле удобно.
Сэм перевернулся на другой бок и положил руку на голый зад Альки.
Заныл мобильник.
Сэм, который приготовился уже к другим стонам, с отвращением взял.
- Сэм, - сказал знакомый из Мариуполя. – У меня есть ещё одна ходка. На Восток.
- Это…, - начал Сэм.
- Да, - перебил его знакомый. – Туда. Семь штук даю. Берёшься?
- Берусь, - ответил Сэм.

Глава 24.
Трафик.

В Донецкой и Луганской областях было 32 пропускных пункта на границе с Россией. Из них лишь 3 находились в Донецкой, при примерно одинаковой протяжённости границы в обеих областях, составляющей около 400-т километров. Граница никогда не была обозначена на местности или защищена инженерно-техническими сооружениями. В мирное время, она очень условно контролировалась редкими пограничными нарядами вблизи населённых пунктов, а в степной зоне, - вообще никак.  Сейчас бои шли за пропускные пункты лишь по той причине, что через них проходили шоссейные дороги, пригодные для передвижения больших грузов. Но для мелкой контрабанды шоссейных дорог не требовалось. А знающим людям не требовалось никаких.
Что двигали через границу сейчас, Сэм мог только догадываться, никакого отношения к таким подвижкам, не имея. Но, до войны, из России, в основном, везли дешёвые ростовские сигареты, которые можно было купить из-под полы на всех донецких базарах. Сэм тоже участвовал пару раз, не столько корысти ради, а любопытства для, - на байке много не увезёшь.
Однако, то, что он вёз сейчас на своём багажнике, стоило выделки и риска, - килограмм сухого ацетилированного опия или по другому говоря, «грязного» героина, достаточного для около трёх тысяч «чеков» - доз готовой «ширки» по три куба в каждой, которую Ростов-папа продаст по 11 баксов за пузырёк.
До границы Сэм двигался только через поля и степь, не приближаясь, даже к просёлочным дорогам. Тех, кого можно было теперь встретить на дорогах, следовало опасаться больше, чем правоохранителей, которые забились по щелям. Правоохранители могли всего лишь посадить за товар, а эти – уложить за просто так.
Ополченцев вне их блок-постов не было вообще, а их тренировочные базы находились в лесной Великоанадольской зоне. Палаточные лагеря укропов и их технику в полях было видно издалека, и Сэм их легко обходил.
Поля и изрытые оврагами участки невспаханной земли, были разделены между собой и от дорог лесополосами. Через них, там, где не прошёл бы никакой «внедорожник», Сэм проводил байк на руках, виляя между деревьев и продираясь через кусты. Два раза ему пришлось форсировать мелкие речушки и один раз – сильно заболоченную местность.
Сэм выехал на рассвете и в крохотную станичку, название которой он сразу начал забывать, прибыл глубокой ночью. Границу он просто не заметил. На краю посёлка, в саманной хибарке, он передал товар солидному мужику в окладистой бороде на всю грудь, тщательно пересчитал деньги и, не мешкая, отправился назад.
Солнце успело подняться довольно высоко, когда Сэм, перевалив через холм, уже на условно украинской территории, начал спускаться в низинку. Холм закрыл ему обзор впереди, поэтому он сразу не заметил стоявший в низинке тентованый «газик» и двух человек в камуфляже. Но деваться было некуда.
Его тоже заметили. Люди в камуфляже, сидевшие у расстеленной на земле тряпицы с какой-то закуской, повернули головы.
Сэм доброжелательно кивнул им, выруливая вокруг «газика». Однако, уйти не удалось.
- А ну, стой! – Толстый камуфлированный мужик махнул рукой.
Сэм притормозил, не выключая двигатель. Толстый, не спеша, приблизился, вытирая вислые усы.
- Куда едем? – Спросил он.
- В Куренёвку, - без запинки ответил Сэм.
- А откуда? – Поинтересовался толстый, с интересом рассматривая рюкзак на багажнике.
- Из Карловки, - с готовностью ответил Сэм.
- А документы есть? – Камуфлированный тип помоложе, подошёл к толстому и внёс в разговор свою долю водочного перегара.
- Да какие документы, земляки? – Зачастил Сэм. – Из села в село.
- Далековато ты забрался, сельской, - ухмыльнулся толстый. – А ну, давай всё из рюкзака и карманов. На землю.
Этого делать было никак нельзя. В карманах и рюкзаке лежало более 30 тысяч баксов, разделённых поровну, 7 из которых принадлежало лично Сэму, так же, как и пистолет.
Напарник толстого угрожающе взялся за рукоять автомата, висевшего на плече.
Сэм пожал плечами, выдернул из-за спины «тт» и прострелил им головы.
Потом он закинул трупы в кузов «газона».
В кузове стояли картонные ящики, Сэм их вскрыл. Они были набиты коробками папирос «Казбек». Сэм взял себе пару, в качестве трофея.
До Альки он добрался без особых проблем, только сильно устал. Проваливаясь в сон, он успел порадоваться, что выручку не надо везти в Мариуполь, - пункт приёма находился в Донецке и на этом его часть трафика заканчивалась.

Глава 25.
Химическая свадьба.

«Жизнь должна оставаться опасной», - написал Сэм в своей тетради. – «Болезни этого мира лечатся жестокостью. Он создан, чтобы быть жестоким, он создан как поле боя. Когда из жизни изгоняется опасность, она обрастает грязным жиром душевности, становится умиранием, длительность которого больше не имеет никакого значения. Опасность, это то, что превращает распад в возрождение. Тот, кто способен понять это, - становится бесстрашным. Тот, кто не способен понять, - удобряет собой почву.  Это не философия. Это выход в реальность, - через вихрь боли, жестокости и сексуальности, без которых жизнь не может существовать. Суть не в бухгалтерской переоценке ценностей, а в сведении их до нуля, в контрабандном броске за пределы любой социальной, сексуальной, эстетической, моральной и религиозной границы.
Жизнь вечная не имеет никакой ценности. Жизнь человека являет свою ценность в момент её уничтожения. Смерть – это дар Бога человеку, чтобы было, за что бороться с Ним. Тот, кто не познал ужас и блеск этого мира, не имеет воли для борьбы. Сила воли – это вера. Вера измеряется тем, насколько человек способен выдержать жизнь в мире, не имеющем смысла. Этот мир не является хостелом для нищих духом и телом. Нищий идёт к смерти на четвереньках, как животное, у него отсутствует вертикальное измерение мира. Он не может пройти по собственной спине, - ему больно, он не хочет страдать. Он хочет, чтобы за него страдал его Бог на кресте. Он не принимает ответственности. Он не принимает ответственности даже за собственное здоровье и собственный хлеб насущный. Он возлагает ответственность за собственную судьбу на машины, лекарства, государства, полицию и «специалистов». Он «зарабатывает», а потому ищет хозяина, согласного принять раба. Его детей принимают чужие руки прямо из влагалища его жены и через детсад и школу передают в руки начальников взрослой жизни, а свою старость он возлагает на пенсионный фонд. Он безволен, беспомощен и абсолютно не приспособлен к жизни, даже надпись на его могиле придумает для него кто-то другой. Разве удивительно, что этот тип панически боится реальной жизни, существующей за стенками его кондиционированного террариума и просто сдохнет с голоду, если кто-нибудь не бросит сверху щепотку корма? Даже перебранка хозяев над его головой, - для него конец света. Что он знает о свете? Он дрожит в своих обоссаных пелёнках и считает это жизненной борьбой. Он не хочет отбросить этих грязных тряпок, на которых питекантропы написали свои пиктограммы о реальности. Он не может понять, что единственное, чего нельзя отбросить – это собственное Я. Всё остальное можно. Взглянуть в лицо собственному Я и не ослепнуть, - это вернуть Богу его взгляд и сделать его существующим. Разве для этого не стоит рискнуть комом грязи, который человек называет «своей душой»? Теологии – это обещания встречи с Богом. Внутренняя алхимия – это коитус с Богом. В тёмную христианскую старину мракобесы называли это «продажей души дьяволу». Они искали у алхимиков золото. Они не понимали, что платой за душу является её отсутствие.
Стряхнув с себя грязь, - вы живёте в луче Бога, вырывающем из небытия то, что вы у него хотите. Хотеть надо правильно, чтобы не подавиться. Реальность не абсолютна. Она такова, какой делает её взгляд Бога, который тварь возвращает ему, наделяя реальность существованием. Она такова, какой вы хотите ей быть».
Поставив жизнеутверждающую точку, Сэм отложил ручку, забил косяк и задумался. Чего же он хочет? А хотел он всегда одно и то же – Альку, денег – и никогда не знать, что ждёт его за поворотом судьбы.

Глава 26.
Похороны и поминки.

Сэм с Алькой стояли над свежевырытой могилой. Рядом столпились пацаны. Чуть поодаль рыдала бледная женщина в чёрном, - мать Макара. Её поддерживали соседи. Соседей было много. Родственников не было вообще никаких.
Гроб Макару пацаны организовали шикарный, - как в гангстерских фильмах. Гроб был из пластика, с блестящими под золото ручками, но выглядел как настоящий полированный дуб.
Бросили по горсти земли, пьяный Вася попытался выстрелить из автомата, но его удержали.
Столы для поминок поставили во дворе, на столах было всё, что требуется в таких случаях, - опять пацаны постарались. Сэму сообщили в последний момент. Он был по- настоящему расстроен, что случалось с ним редко. Макар ему нравился.
- Его опять за бухлом понесло, ночью, - рассказывал Колян. – Он роллер себе купил, знаешь? По дешёвке. Ну, в центре ночной уже закрыли, так он поехал на ж/д-вокзал. Там всегда есть. Там его и замочили. По правам потом опознали.
- Кто? – Спросил Сэм.
- Ну, мы тут слегка пошукали, - сказал Репа. – У меня мент есть знакомый на ж/д- вокзале, учились вместе. Так он говорит, что это ясиноватские.
- Где мент? – Спросил Сэм.
- Ну, на работе, наверное, - сказал Репа. – Они там сейчас ни фига не делают, но на работу ходят.
- Так чего сидим? – Сказал Сэм. – Давай, звони ему. И поднимаемся, пока не нажрались. Разбираться будем.
- Оружие брать? – Спросил Репа.
- Только холодное, - ответил Сэм.
                ***
- Точно ясиноватские, как с куста, - говорил мент, они стояли возле линейного отделения милиции, разговаривать в кабинете мент не захотел. – Они сюда и раньше наезжали. А теперь там вообще завал, хлеба нет. Приезжают вечером, но пока ещё светло. Тут народу всегда хватает, рынок рядом, ну и на вокзале, само собой. Быстро трусят в округе и сваливают последней электричкой.
- А что, ещё и расписание есть? – Спросил Сэм.
- Нет расписания, - ответил мент. – Но все поезда в северном направлении идут через Ясиноватую. Сейчас проводники с любого поезда берут в тамбур, за бабки. Так что, доехать можно. А на крайняк, тусовка есть за путями, в сторону Октябрьского. Там всегда калымщики стоят, на то направление. Довезут без проблем, если бабки есть. А у ясиноватских после протруски бабки есть. Ваш пацан, видно, не захотел отдавать, так они его замочили. Ножом.
- А куда менты смотрят? – Спросил Сэм.
- В жопу, - ответил мент. – Раньше мы их обламывали, они все в учёте были. А теперь, кому оно надо? По адресам их не достанешь, нет адресов. На месте ловить надо.
- Но в лицо ты хоть кого-нибудь знаешь? – Спросил Сэм.
- Знаю, - кивнул мент. – Только одно условие. Если вы их на моей территории мочить собрались, то я помогать не буду. Сами справляйтесь.
- А где их тогда мочить? – Спросил Репа.
- В поезде, - ответил мент. – С ними сядете, в тамбуре кончите. Или на выходе. Из Ясиноватой как-нибудь доберётесь, не маленькие.
- А если они на таксёре поедут? – Спросил Репа.
- Тогда поедете за ними на другом таксёре, - твёрдо сказал мент. – Но не здесь. Здесь я буду конкретно против.
- Ладно, договорились, - сказал Сэм.
Хотя, ни о чём он с этим ментом не договаривался. Репа договаривался. А менту они, в крайнем случае, соберут на тормозок, чтобы успокоить его совесть.
- Пошли, - сказал Сэм.
Его совесть мог замарать только отказ от акта возмездия.
Солнце уже заходило, на привокзальной площади было не так многолюдно, как в предвоенное время, но народу сновало и стояло ещё достаточно.
Держась не кучно и осматриваясь по сторонам, бригада во главе с ментом, принялась прохаживаться туда-сюда, приостанавливаясь кое-где. Ходили долго. Уже осмотрели и приценились ко всей ерунде, на прилавках у привокзальных торговок, прочитали названия всех газет и журналов в киосках, купили сигарет и пепси-колу, Сэм начал подумывать, что сегодня, похоже, ничего не выгорит.
- Вот они, - тихо сказал мент.
Из высоких дверей вокзала быстро вышла группа пацанов.
- «Семеро», - быстро подсчитал Сэм.
Пятеро выглядели стандартно, - китайский «адидас», бритые головы, бейсболки. На двоих был дээнэровский камуфляж с красно-синими эмблемами «Новороссии».
Гопники сбежали по ступенькам и плотной группой начали пересекать площадь в сторону рынка.
Послышался высокий свист.
Грохнуло.
Вторым взрывом разметало машины на автостоянке, вспыхнуло пламя, закричали люди.
Лёжа на асфальте, Сэм пытался разглядеть впереди хоть что-то. Но там не было ничего. Там, где шли гопники, в асфальте зияла дымящаяся дыра. На краю дыры лежали красные куски, обломки асфальта, чья-то голова и неподвижный ком камуфляжа.
- Бог не фраер, - сказал Репа, когда они ехали домой в «ниве».
- И мент без тормозка обойдётся, с чистой совестью, - добавил Сэм.

Глава 27.
Контрразведка.

- «Сегодня первый день твоей оставшейся жизни», - каждое утро говорил себе Сэм, просыпаясь в номере отеля рядом с Алькой. Просыпаться так, нравилось ему намного больше, чем от взрывов в съёмной квартире с выбитыми окнами на рабочей окраине. Разумеется, деньги текли. Но и жизнь текла. Стоило ли экономить сегодняшний день, когда завтрашний мог и не наступить?
Теперь Сэм сидел с пацанами в уютном зальце англизированного донецкого паба при отеле. На стенах висели фотографии с изображением «ливерпульской четвёрки». Многонациональный иконостас бутылок за спиной бармена в «бабочке» радовал глаз. Лилась тихая евромузыка. И никакой войны. Пацаны подозрительно нюхали лёд в стаканах, слегка покрытый бледно-жёлтой «Белой лошадью».
- Тут такое предложение поступило, - сказал Репа. – От мента. Тот мент, он опер вообще, в уголовном розыске работает. То есть, они там все сейчас ни фига не делают и не знают, кто хозяин. Зарплату им, то платят, то не платят, мутное там дело, с баблом. Короче, какой-то знакомый из ДНР предложил ему на них поработать. Они там организовуют что-то, типа, контрразведки. Ну, мент поспрашивал среди своих, все отказались. Боятся. Тогда он мне предложил, он бригаду набирает. А я вам предлагаю. А чего? Зарплата, - семь тысяч гривен, не облагаемых налогом. Ксива. Ну, и я так прикидываю, прибарахлиться тоже можно. Он, в принципе, сейчас ждёт. Пацаны, в принципе, не против. Ты как, босс?
- Ну, поехали, - сказал Сэм.
«Контрразведка» располагалась в бывшем доме культуры, недалеко от химзавода. Было видно, что бомбили. Цветочные газоны напротив входа, - изрыты воронками.  В трёхэтажном здании с колоннами, сталинской ещё постройки, были выбиты все окна.
Они прошли в подвал, мёртво освещённый люминисцентными лампами. Кроме мента, там  никого не было.
- Ситуация такая, - сказал мент. – Рядом химзавод, там делают взрывчатку и боеприпасы. В городе полно диверсионных групп и наводчиков. Диверсионные группы передвигаются на микроавтобусах и лупят из миномётов. Наводчики передают координаты артиллеристам в аэропорту, артиллеристы оттуда накрывают объект из гаубиц. У меня есть ещё четыре бойца, они сейчас патрулируют. Наша зона охраны, - весь район вокруг завода. Удостоверения выдам. Наша задача, - отлавливать наводчиков, а диверсионные группы уничтожать. Для этого надо больше людей. Я сейчас поеду с пацанами, покажу район. А старший по бригаде остаётся на хозяйстве. Пошли.
Оставшись в одиночестве, Сэм осмотрелся.
Раньше, здесь видимо был мини-спортзал для самопальной накачки. Вдоль стен стояли штанги, гири, стойки и уложенные стопкой диски, в одном углу громоздились пыльные маты. Окна и вентиляция отсутствовали, в воздухе висел застарелый запах пота и табачный перегар. Посреди бетонного пола стоял биллиардный стол с порванным сукном и несколько разнобойных стульев.
Сэм подошёл к снарядам, покидал гирьку, пошоркал подошвой о пол, посмотрел в потолок. Курить ему здесь не хотелось.
Вдруг на лестнице раздались спотыкающиеся шаги.
Железная дверь распахнулась, в подвал ввалились четверо бойцов, волокущих человека с мешком на голове и скрученными за спиной руками.
Человека швырнули на стул.
- А, это новенький, - мельком взглянув на Сэма, сказал один из бойцов.
Потом, повернулся к человеку на стуле и ударил его кулаком в голову:
Кто такой?! Откуда?! Имя?! Кто послал?!
После каждого вопроса, он бил в обёрнутую мешком голову, колени человека на стуле, мелко дрожали.
- Да сними ты с него мешок, - подходя, сказал Сэм.
- Не лезь, дядя!!! – Рявкнул через плечо боец.
Сэм прошёл мимо него, поднялся по лестнице на свежий воздух и закурил. Он выкурил сигарету, потом ещё одну. Загасил окурок и вернулся в подвал.
Бойцы о чём-то оживлённо разговаривали, сидя за биллиардным столом.
На полу лежал человек со скрученными за спиной руками. Мешок с его головы так и не сняли. Под головой расплывалась лужа крови. Рядом лежала окровавленная сапёрная лопатка.
Сэм повернулся и вышел из подвала. Достал мобильник, набрал Репу.
- Я сваливаю, - сказал он. – Вы как хотите, но задерживаться не рекомендую. Говном здесь воняет.
После этого, он оседлал байк и уехал в отель, - допивать «Белую лошадь».
Возить наркоту за 7 тысяч баксов, на его простой взгляд, было намного достойнее, чем убивать людей сапёрными лопатками за 7 тысяч украинских бумажек и ошейник с биркой, удостоверяющей, что ты чей-то цепной пёс.

Глава 28.
Война, - это дерьмо.

Сэм усмехнулся, проходя по Центрально-городскому рынку. Ещё вчера он видел этих азеров, торгующих помидорами с лотка, а сегодня они важно прогуливались между рядами в новенькой форме ополчения с опознавательными знаками бунтующих республик. Явно, блокада не всех взяла за горло, некоторым она пошла на пользу. Каждый вечер на рынок прибывали фуры, забитые турецкими апельсинами, николаевскими помидорами, львовской водкой, симферопольским чаем, ростовскими сигаретами и ещё много чем. Каждый вечер рынок кипел на разгрузке, и каждое утро на нём было всё, только плати по диким блокадным ценам. Не было только славянских лиц среди торговцев, они исчезли. Славянские лица присутствовали лишь среди пьяной шелупони, которая таскала ящики вечером и ополченцев в потрёпанном камуфляже днём, российских или местных, которые бродили по рынку, подсчитывая на ладони копейки.
Некоторым странным образом, в воюющем, блокадном, голодном и полупустом городе, осталось ещё некоторое количество мажоров. Для них, ещё функционировало некоторое количество, расположенных в безопасных подвалах злачных заведений, где подавали мраморную говядину под французские вина, а по радио, - сводки с фронтов мешали с призывами посетить ресторан или косметический салон.
Похоже, некоторое количество таких ребят присутствовало и в верхних эшелонах ДНР. Иначе, кто бы придумал разместить на главной улице Донецка билборды такого содержания:
«Отдадим в хорошие руки танк Т-74. Не бит, не крашен, первый хозяин».
Или:
«Жду своего героя!» - Рядом с изображением автомата Калашникова с глушителем, подствольником, оптическим прицелом, георгиевской ленточкой на стволе и букетом розовых роз у приклада?
Эти ребята по местным базарам не ходили. Но их можно было заметить у пары супердорогих «фуд-маркетов», куда они подъезжали на «бумерах» и джипах «мерседес», красуясь пистолетами «берета» под мышкой, а выходили с ящиками виски и азиатских деликатесов в руках. Каждый раз, наблюдая это, Сэм вспоминал санитара в заляпанной кровью робе, выволакивающего из «камаза» за ноги труп в изодранном камуфляже.
Он вспоминал Макара, которого, изголодавшиеся в развалинах бродячие псы войны загрызли за несколько никчемных гривен в кармане.
Он вспоминал белые глаза Блудова.
Он вспоминал, выходящих из тумана понурых пацанов в чёрной гвардейской форме, которых он сам застрелил, ни за что, ни про что.
И всегда думал:
Война – это дерьмо.
Сколько ни навешивай на неё флагов, лозунгов, георгиевских ленточек:
Война – это дерьмо.
Сколько ни наваливай на неё розовых цветов, - она воняет.
Мажоры в форме будут топтаться по головам простых людей, пока не снимут форму и не сядут им на шею.
Простые люди в форме будут рвать друг друга как дворовые собаки, пока их не закопают и не купят новых.
Война закончится, но она не закончится никогда.
Потому что дерьмо никогда не кончается.
Проходя по базару, Сэм купил баллон чёрной краски. И, держась за рукоять пистолета, написал свободной рукой на ближайшем заборе большими буквами:
ВОЙНА – ЭТО ДЕРЬМО!

Глава 29.
Сэм бросает часы в воду.

«Доверять можно только тому, чему учит собственная кровь», - написал Сэм в своей тетради. – «Вот, чему научило меня время моей собственной, петлистой жизни. То, что я пишу, - это рисунок моей собственной кровью, не литература. Он не поддаётся расшифровке в линейном времени. Где это время?  Которому нас учили, как фундаментальной основе мира, потраченное нами на изучение пустопорожней учёности учителей. Где оно? Я смотрю на циферблат своих часов и не вижу там никакого времени. Когда мои твёрдые пятки, ходящие по этой, твёрдой земле, протирают дыры в моих носках, - я выбрасываю носки и покупаю новые. Причём здесь время? Я вижу день-ночь, я вижу смену времён года, я вижу круги и не вижу никаких линий. Линейное время, - это грандиозная фикция, способная на реальное убийство. Оно началось с ожидания Мессии, с жизни, отложенной на потом, с убийства настоящего момента и каждым мигом своего существования убивает жизнь. Европу захлёстывают волны реальности, не признающей прямых линий. Время Европы кончается, как и напророчили её пророки. Я это вижу прямо здесь и сейчас, сидя в самом её центре, в ожидании бомбы на голову и не надо мне ни каких Шпенглеров. Можно до остервенения плевать в вероломного Христа, в бога и мать, но мы все тонем на обломке круга времени, вдребезги разбитого христианством. Мы продолжаем отсчитывать свою историю от Рождества Христова и сверять свою судьбу по его лживым часам. Самые наивные полагают, что ветхозаветное ожидание конца света осталось в прошлом на шкале линейного времени. Они ошибаются. Ожидание переместилось в быт настоящего, вполне внеконфессиональный и атеистический. Теперь люди ожидают глобальной катастрофы: ядерной, экологической, политической, экономической или пришельцев из космоса, апокалипсис сегодня они просто не замечают. Их ожидания подогревают СМИ, - чтобы, упаси Господь, не уклонились от генеральной линии. Уклонистов быстро возвращают в стойло, - в ожидание зарплаты, пенсии, отпуска, окончания выплат по кредиту или войны. Они ожидают. Они родились в клетке, живут в клетке и сдохнут в клетке, даже если там нет драки, полно жратвы, пойла и есть интернет. Каждый, кто родился в таком-то году от Рождества Христова, - родился в клетке. Каждого, кто умрёт в таком-то году от Рождества Христова, ждёт суд и приговор – либо райские кущи, либо адский котёл. Что в сфере христианской вечности не имеет никакой разницы. НАВСЕГДА – это ад, в любом случае. Там, где нет изменений, нет жизни. Христианство – это вечная смерть. Дело не в конфессиональной принадлежности. Дело в изначальной порочности христианской идеи, убивающей жизнь, как вирус. К ней можно было бы отнестись как к страшной и глупой сказке. Если бы события физики, эволюция видов, история, политика и экономика не происходили внутри фиктивного христианского времени. Если линейное время, это фикция, то всё, что находится на линии, - это математическая точка, не имеющая реального существования. Христианский мир существует внутри мыльного пузыря, который называет реальностью. Я отказываюсь там жить, не пойду на суд, и никто меня не поймает. Я больше не сверяю свою судьбу по лживым часам, я бросаю их в волны реальности, сбрасываю балласт и меня не утянет на дно христов груз вины и греха. Смерти нет, воздаяния нет. Я намерен жить вечно в круге вечного возвращения в этот прекрасный и блистающий мир. Он принадлежит мне, как Алька, я не отдам их в чужие руки. Я гребу его под себя и буду грызть каждого, кто посмеет сказать мне: «нет».
Проживая в отеле «Ливерпуль», Сэм познал вкус сладкой жизни и военную горечь кокаина. Теперь он провёл искристым снежком прямую линию на серебряном зеркальце Альки и глубоко вздохнул.
Потом, подумал, почесал нос и в затылке и дописал в конце страницы:
Верую, ибо не абсурдно est.

Глава 30.
Перспективное планирование.

- Тут тема есть и совет нужен, - сообщил Репа по мобильнику. – Босс, ты бы подъехал на шашлычок, а?
- О,кей, буду, - ответил Сэм.
На шашлык расположились в балочке на краю посёлка, чтобы не истязать соседей во дворе деликатесными запахами кавказской кухни.
- Ну, ты знаешь, мы там зацепились, типа, в контрразведке, - сказал Репа. – А что? Платят без задержек, удостоверения козырные выдали. И работа не пыльная.
- Зацени ксиву, босс, - Вася выкинул из-за пазухи пластиковую карточку на шнурке.
- Дело хозяйское, - пожал плечами Сэм, рассматривая красиво исполненную бирку. – Надеюсь, вам их на большой палец левой ноги не привяжут.
- Что? – Не понял Репа. – На шее носим, проход, проезд куда хочешь и с оружием, автоматы тоже дали, новые.
- Продвижение обещают, - добавил Вася. – Вот победим, я начальником милиции стану. Коляна главным гаишником назначу. А Репу, - по хозчасти. Заживём тогда.
- Ты умный, босс, - вступил Репа. – Ты бы мог там глубоко продвинуться. Зря отвалил.
- Двигайтесь без меня, - ответил Сэм. – Мне не нужны пропуска для передвижения, двух колёс мне хватает.
- Да брось, - ухмыльнулся Вася. – «Мерс» сильнее.
- Сила, это то, что поднимает мой член, - ухмыльнулся Сэм. – А не камуфляж.
- Камуфляж свободу даёт, - не сдавался Вася.
- Свободу можно только украсть, - сказал Сэм. – Она всегда левая и существует вопреки правым правилам.
- К свободе бабки нужны, - уверенно сказал Репа.
- Нужны, - кивнул Сэм. – А к чему базар-то?
- За бабки и базар, - ответил Репа. – Короче, Вася с Коляном патрулировали в районе хлопчато-бумажного комбината. Вообще, это не наша территория, их туда занесло осмотреться, может, чего интересного есть… Короче, Вася, излагай.
Репа отошёл к мангалу, мешать уголь.
- Бабки там возят! – Выпалил Вася. – ДНР не всё забрало. Кое-что банковские заныкали. И теперь возят огородами в Мариуполь. Я не знаю, насчёт всего города, но из Кировского района они вывозят через ХБК. Комбинат стоит, там нет никого, а территория с полрайона будет. Они с этой территории выезжают почти, что за город. А дальше по грунтовке в лесок. Там лесопарк здоровенный, как лес. Грунтовка через него узкая, если не знать, что она есть, так и не увидишь за деревьями. По ней они выезжают прямо на свой блок-пост, уже на трассе. И всё. Дээнэровские блок-посты за спиной остались, теперь дуй по трассе прямо на Мариуполь, до Таруты. Мы с Коляном по грунтовке прошлись, в кустах посидели и банковские машины видели. Только стрёмно было вдвоём начинать и без спросу. Короче, там на дороге колдыбина есть, здоровенная. Машины на скорости идут, но перед ней притормаживают. Если под днище «феньку» закатить, то колёса поотрывает на хер. А потом подходим и из пяти стволов всё внутри мочим. Дверь открываем, бабло забираем. «Фенька» у меня есть. Две.
- А зачем их, вообще, мочить? – Задумчиво сказал Сэм. – Почему просто не изъять, как это и делает ДНР?
- Потому, что мы не ДНР, - хохотнул Вася. – Мы мародёры. Когда до руководства дойдёт, нам самим лоб зёлёнкой намажут по быстрому. По законам военного времени. Мы это хорошо знаем, сами так делаем.
- А банковские молчать не станут, - поддержал Репа. – Они жаловаться пойдут, концы искать. Не должно быть концов. И инкассаторскую службу никто не отменял. Они как ездили с оружием, так и ездят, имеют право. Так что, можно пулю в лоб прямо на месте получить. Одно дело, когда машину блок-пост тормозит на открытой трассе или в городе, а другое дело, в лесу.
- Сколько вы машин видели? – Спросил Сэм.
- В лесу, две видели, - ответил Вася. – С интервалом, часа полтора. Больше мы там сидеть не могли, надо было на маршрут возвращаться. А пока по комбинату тусовались, их три там прошло. То есть, если в лесу с утреца засесть, то по крайней мере одну мы точно выпасем.
- А почему в лесу, а не на ХБК? – Спросил Сэм.
- Потому, что там рабочих нет, но сторожа ещё торчат, - ответил Вася. – И шакалов много лазит, ****ят, что плохо лежит. Удобней в лесу.
- Я так прикидываю, - сказал Репа. – Что они со всего города, сначала в Кировский район свозят, что осталось. По северному направлению им из города не выехать. А на южном – дырка. И до Мариуполя рукой подать, это же не Днепропетровск. Так что, есть шанс. У нас. А если первую машину за деревья затолкаем, так может, и вторую дождёмся.
- Они бронированные, - заметил Сэм.
- А мы это уже проверили, - ухмыльнулся Репа. – Возле химзавода одна такая стоит, горелая. На ней укропская диверсионная группа ездила. Калибр 7,62 её в упор берёт. А у нас есть такой калибр, с автобазы.
- Ну, тогда берите отпуск на работе, за свой счёт, - сказал Сэм, принимая из рук Репы парующий шашлык.

Глава 31.
Что ждёт за поворотом дороги?

Место они подготовили заранее, с вечера. По обе стороны узкой дороги, за деревьями, вырыли неглубокие окопчики, чтобы предохранить себя от осколков мощной гранаты. Пока работали, дорога оставалась пустой, что Сэма слегка обеспокоило. А не опоздали ли они с открытием охотничьего сезона?
Время показало, что рано и поздно, - понятия относительные.
На рассвете они залегли в засаде. Дорога петляла, но на этом участке просматривалась достаточно далеко. Было очень тихо, только попискивали ранние  пташки.
Послышался шум мотора.
Сэм ожидал увидеть банковский «вагон» с раздвижной дверью в борту. Но из-за поворота показался трёхдверный фургончик-«фольксваген» с зелёной инкассаторской полосой и начал быстро приближаться.
Возле ямы водитель притормозил. Машина медленно опустилась в неё передними колёсами.
На противоположной стороне дороги, едва заметно, шевельнулся куст. С расстояния всего в четыре метра, надо было вкатить гранату в яму, как в лузу. Вася попрактиковался заранее и теперь без труда сделал это.
Раздался оглушительный взрыв. Машина завалилась набок, ударилась бортом о стенку ямы и снова встала на четыре колеса.
Они подошли с двух сторон и открыли кинжальный огонь, в направлении от задней двери к кабине. Боковые бронестёкла побелели от микротрещин, потом провалились внутрь вместе с креплением. Магазины меняли, не прекращая сплошного огня. Пули дырявили борта, но не везде, кое-где оставались лишь вмятины, - где защита была мощнее.
Прижавшись к борту, Сэм сунул ствол в кабину и не глядя, выпустил туда полмагазина. Потом поднял руку. Стрельба прекратилась. Сэм принюхался. Запаха бензина не ощущалось. Он заглянул в кабину. Два изодранных пулями тела в форме на признаки жизни можно было не проверять.
Сэм подошёл к задней двери, пацаны сгрудились у него за спиной. Он три раза выстрелил в замок и рванул за дверную ручку. Дверь распахнулась неожиданно легко, и он вместе с ней сделал шаг в сторону.
Из дверного проёма ударила автоматная очередь. Пацаны упали на дорогу. Сэм сбоку сунул ствол в грузовой отсек и выпустил туда весь остаток магазина.
Потом оглянулся. Вася, Колян и Толян лежали неподвижно, Репа корчился, зажимая рану в бедре.
Сэм повернулся к грузовому отсеку. Там стояло пассажирское сиденье. На сиденье лежал залитый кровью труп. Ещё два лежали на полу, рядом с ними, - короткие автоматы. Все три были в гражданской одежде. По полу разлетелось десятка полтора разномастных ноут-буков. У борта стоял большой белый мешок из синтетической ткани. Сэм рванул за горловину. Из машины на землю посыпались какие-то бумаги, ведомости и теки.
Больше там ничего не было.

Глава 32.
Введение в шабаш.

А оставаться в городе, собственно говоря, было уже и незачем. Бригада распалась на бегу, споткнувшись на дороге жизни, ведущей в смерть, и воссоединилась с Макаром на кладбище. Репа лежал в госпитале с перебитой ногой, которую ему удалось оформить как ранение, полученное в бою с неустановленными диверсантами. Отель «Ливерпуль» дожёвывал наркобаксы. Сэму не очень-то хотелось возвращаться на съёмную квартиру по соседству с родственниками убитых пацанов.
Что ждало его самого за поворотом дороги? Он не знал. Но предыдущий отрезок его пути, от младенца на мусорной свалке до зрелого мужчины, убеждал его в том, что жизнью людей, их действиями и результатами, потоками их крови, - управляет чёрт. Подлинное ощущение чертовщины было обусловлено зловещим смыслом человеческого существования и постижением неизбежности смерти. В тени собственной смерти легко убить и легко жить, там все ангелы умирают и рождаются бессмертные демоны. И ангел, и демон, это проявления единой, неутолимой страсти к совершенству. Но ангелы не могут жить на земле, а демоны – могут. Демона невозможно унизить, нельзя прогнуть, это стальной клинок, закалённый в огне и в дерьме. Каждым днём своей жизни Сэм доказывал своё право на силу. А силу он понимал, как отсутствие слабости и право на всё. В жизнь он входил с чувством смерти, как на арену гладиаторского цирка, где играют всерьёз, и есть вещи похуже, чем смерть. Такое чувство давало ему эрекцию, способную пропороть быка и оргазм как у повешенного. Оно открывало дверь в пространство хаоса, где порогом являются человеческие мораль и нравственность. Переступающий порог, делает свою природу подобной природе обитающих там существ, для которых мелкий человеческий космос – игрушка, предмет забавы. Сэму очень не хотелось быть предметом забавы. Но для того, чтобы переступить через мораль и нравственность, - надо их иметь. Для человекообразной обезьяны, бесстыдно онанирующей в своей клетке, такой шаг недоступен. Чтобы обрести демонические крылья, надо прежде быть светлым ангелом и удариться о землю. В Святом Писании Сэм видел подтверждение этому. Говоря проще, - за всё надо платить. Для морального большинства, платить своей человеческой плотью и кровью, это слишком дорого. Парадокс нежелания состоит в том, что скупой платит трижды. Потому, что никому из людей не уйти от человеческого страдания – старости, болезни и смерти. Поэтому, нежелающий идти в жизнь, как в смерть, разменивает жизнь на удовольствия червя и удобряет собой гуманитарный гумус, покрывающий планету, - без цели, без смысла, без наслаждения. С точки зрения Сэма, второй парадокс заключался в том, что люди не являлись единым видом. Дистанцию между людьми он видел не в цвете кожи, не в уме, не в образовании, не в имуществе, - а в крови, зашифрованную в генах. Поэтому, он презирал все формы национализма, патриотизма, идейность и экономическую спесь. Он видел, что тот, кому положено растить детей, строить дом и сажать деревья, - делает это. Тот, кому положено разрушать построенное, - будет разрушать. Тот, кому положено его человеческой кровью разрушать человека, чтобы освободить место иному, - будет делать это, чего бы это ему ни стоило. Среднему человеку нужны заповеди. Несредний человек ему такие заповеди даёт от имени Бога, политической партии, государства – и пользуется плодами своего пастырства. Человек, не желающий быть ни овцой, ни пастырем, - сжигает весь человеческий мусор на обочине дороги, по которой гонят стадо. Там он осуществляет шабаш духа через аутодафе собственной души. Странник, засевший в засаде на обочине стадной жизни, использует «общечеловеческие ценности» - пачку долларов, библию, избирательный бюллетень, паспорт, порножурнал, - в своё удовольствие и по назначению, а не как пропуск в стадо или фетиш, ради которого стоит тратить жизнь. Сэм полагал, что жизнь надо прожить так, чтобы не было мучительно больно, ни от хомута, ни от отсутствия туалетной бумаги и знал, как сделать это. Он знал, что широкая дорога морального большинства, это, на самом деле, - дрожащий лучик света с танцующими в нём мошками, в неизмеримых пространствах тьмы, где обитают демоны. Он не совершал осторожных экскурсий в безумие, он жил в нём, защищаясь зеркальной бронёй ума. Он знал, что надо платить и дорого платил за вход, за отказ от тёплых человеческих огней, возвращаясь лишь за тем, чтобы собрать кое-какие долги, - в дом, который построил Бог.
А сейчас ему хотелось отойти от темы, в сторону от ситуации, из города, побыть в тишине и собраться с мыслями.

Глава 33.
Шабаш.

Пробираясь на юг, в сторону Солнцева, Сэм в очередной раз подумал, что от войны страдают прежде всего простые люди. Мажоры, собственно, не страдают вообще, что наводило на воспоминания о марксизме-ленинизме. Все воюющие стороны всегда кричат о благе народа. Они никогда не скажут, что убивают людей за интересы олигархов и на их деньги. Нет, они сражаются за простых Ваню и Маню, за их счастье и будущее их детей. И всегда топчутся по головам этого народа, не разбирая правых и левых.
Окраины Кировского и Пролетарского районов, Мандрыкино, Александровка, Еленовка, Андреевка, Новотроицкое, Гранитное, лежали в развалинах. Там не было ни электричества, ни газа, ни воды, ни продуктов. Среди руин бродили перемазанные в саже люди. По сравнению с этим ужасом, центр Донецка выглядел раем. В очередной раз, Сэм задался мыслью, - почему укропы не разбомбили центр, а ДНР до сих пор не сравняло с землёй международный аэропорт им. Прокофьева, где сидели нацики? Похоже, не хотели разрушать небоскрёбы в центре и международный аэропорт, стоимостью в полтора миллиарда долларов. Похоже, между олигархами с той и другой стороны существовали некие, негласные договоренности. Война закончится, а бизнес продолжится. Убитых закопают, Ваня с Маней нарожают новых детей на радость работодателю, жизнь войдёт в цивилизованную колею. И всегда будет достаточно ржавого костыля, брошенного на рельсу, чтобы поезд снова пошёл под откос.
В заповедном местечке Сэма на берегу Кальмиусса, куда они прибыли под вечер, их ожидало большое разочарование. Под раскидистым осокорем уже стоял чей-то здоровенный джип «мицубиси». Более того, в кругу камней, где Сэм с Алькой провели столь незабываемую ночь, шли приготовления к пикнику. Там группа полуголых парней и девушек складывала хворост для костра и располагала на цветастых пледах выпивку и снедь. Почему им было не остаться под деревом?
Сэм посмотрел на Альку. Имея ввиду, что дважды в одну воронку снаряд не попадает, Сэм сначала хотел отправиться к чёртовой пещере, где их однажды прихватили люди Блудова. Но чёрт занёс их сюда, потому что так захотела Алька.
Теперь они стояли возле байка, рядом с кругом камней и Сэм почёсывал лысину, соображая, что делать.
- Ну, чё вы тут стали? – Агрессивно сказала вихрастая девчонка, подходя к ним, топа на ней не было, маленькие груди вызывающе торчали вперёд. – Валите отсюда, это наше место.
- Вся земля принадлежит Богу, - вразумляюще заметил Сэм.
- Пошёл на ***, - раздельно ответила девчонка.
Вразвалку приблизился парень в полосатых трусах до колен и, поигрывая бронзовыми мускулами, посмотрел на Сэма сверху вниз.
- Мне не нравится запах мужского пота, - сказал Сэм, глядя ему в глаза. – Даю тебе две секунды, чтобы отойти от меня на два шага.
Ухмыляясь, парень сделал шаг верёд.
Рука Сэма скользнула в задний карман. Лезвие ножа скользнуло по бронзовым мышцам живота, вспоров кожу несильно, но кровь брызнула на полосатые трусы.
Парень отскочил в сторону и согнулся, прижимая руки к животу.
Девчонка завизжала.
Ребята в кругу камней всполошились, хватая всё, что под руку попадётся, - всякие туристические железки и сучья из костра. Вооружившись, они решительно пошли в наступление.
Сэм выхватил из-за спины пистолет и три раза выстрелил им под ноги.
Наступление затормозилось и встало столбом.
- Ну, хватит уже, - сказал Сэм. – Царапина ерундовая, шрамы украшают мужчину. Если дадите слово вести себя цивилизованно, я вас убивать не стану. А земли для всех достаточно. Только прошу уйти из круга. Это, видите ли, моё место.
- Это священное место! – Звенящим голосом сказала вихрастая девчонка. – Ты просто не понимаешь, куда лезешь.
- Я всё понял ещё до твоего рождения, - сказал Сэм. – А сейчас пролил здесь кровь, в очередной раз. Пролью ещё, если хочешь. Хотя ты и не выглядишь полноценной девственницей.
Наступила многозначительная пауза, ребята переваривали сказанное.
- У меня есть классная анаша, - сказал Сэм, устав ждать.
Взошла луна, загорелся костёр, пущенная по кругу бутылка вина и самокрутка почти растопили ледок недоверия.
- Ты уверен, что вам это понравится? – Спросил парень в полосатых трусах, поглаживая полоску пластыря на животе. – Мы тут не признаём любовных связей и половых различий.
- А что вы признаёте? – Спросил Сэм.
- Силу, - ответила за парня вихрастая девчонка. – Сначала вино с амфетамином. Потом танцы с дьяволом. И никаких соплей. Только сперма.
- Посмотрим, насколько тебя хватит, - невнимательно обронил Сэм, глядя на тлеющие угли.
Алька сидела рядом с ним. И он не был уверен, что ему понравится, когда кто-то будет её трахать у него на глазах. Но выбор был за ней. Сэм – или другой. Другим мог быть любой мужчина, который не имел никакого значения здесь – или по всему миру. Значение имел выбор. Чёрт занёс их сюда, - туда, куда захотела Алька. Эта ночь была моментом истины. Кто кого? Сэм принимал вызов.
Ночь прошла так же, как большинство подобных мероприятий, в которых Сэм не раз участвовал. Самонакрученная истерия и безудержный свальный грех, подогретый стимуляторами. Сэм сплетал и расплетал объятия, не выпуская из них Альку и вихрастую девчонку. Он был на высоте, даже когда пирамида переворачивалась и пара парней, самозабвенно трахающих друг друга рядом, его особо не беспокоила. Однако, ночь была длинной и под утро Сэм заснул.
Он проснулся, когда забрезжил рассвет. Вокруг, в разных позах, лежали неподвижные тела, сероватые, в предрассветных сумерках. Альки среди них не было. Сэм подождал, глубоко дыша. Но она не появилась. Парень в полосатых трусах тоже не появился. Тогда Сэм пошёл к джипу под раскидистым осокорем.
Окна в машине запотели изнутри.
Сэм постоял перед закрытой дверью, но ломиться в неё не стал.

Глава 34.
Пепел и алмаз.
«Чтоб *** стоял и бабки были», - записал Сэм в своей, уже изрядно потрепанной тетради. - «Вот чего хотят все православные, левославные, сатанисты и пофигисты, когда они возносят свои молитвы, бьют в бубны или звенят стаканами. Это написано метровыми буквами на каждом эритроците крови любого человека, независимо от половой принадлежности и идейной ориентации. Если бы все признали это честно, не маскируя философиями, не извращая высосанными из пальца чувствами, то в мире было бы намного меньше горя. Прямо сейчас слышу канонаду в районе аэропорта. А вчера слышал, как объявили прекращение огня. За что люди на Украине убивают друг друга? Не за хлеб. Не за землю. Не за тёлок. За демократию. Кто получит хлеб, землю и тёлок? Демократы.
Кто-то скажет, - какое тебе дело? Живи, как живётся. Я так и делаю. Ни Бога, ни Царя, ни Отечества – это единственный способ быть свободным. Было время, я прикладывал массу усилий, чтобы практиковать лень, как способ жизни. Но во мне слишком много жажды, слишком много голода и любопытства. Мои попытки быть маятником, который раскачивается в одну сторону, окончились неудачей».
Сэм отложил ручку и подошёл к окну. Как раз вовремя, чтобы увидеть Альку, выходящую из джипа «мицубиси». Два часа назад она ушла, чтобы купить прокладки. Надо думать, прокладка ей не понадобилась.
Сэм забрал свою тетрадь, прошёл в ванную и заперся там, чтобы не дать Альке по морде. Они переехали в дешёвую гостиницу, но ванна, чёрт возьми, была. И сильно подешевевший бриллиант ещё мозолил глаза, не перейдя окончательно в чужие руки. Сэм почти принял ситуацию. Он страдал и знал, что Алька тоже будет страдать. Но он не хотел, чтобы она пострадала из-за него. Она не имела права лгать, но имела право на выбор. Он мог бы перечеркнуть её выбор одним движением ножа. Но не считал себя вправе делать это. Он мог бы спрятать свой счастливый талисман в карман. Но зачем он нужен, когда потерял силу? Тем не менее, Сэму очень хотелось подарить Альке яйца её избранника в банке из-под соуса «Краснодарский». Но следовало сдерживаться. Он потерял бриллиант и чёрт с ним, это было не первое разочарование в его жизни. Но он не мог потерять собственное лицо.
«Верить либо не верить можно лишь в то, чего нет», - сидя на крышке унитаза, написал Сэм. – «Я ни во что не верю, кроме себя самого. Я есть. Все мои убогие прежние веры, ветер жизни сорвал с меня, как нищенское рубище. Я больше не примеряю чужих лохмотьев. Моя тяжело нагруженная молодость ушла и хрен с ней, я больше не нуждаюсь в товарняках для передвижения. Моё Я, - это всё моё имение. Я, непреклонно наслаждающийся своей плотью, стою голый в этом, моём мире. Мне не легко далась моя лёгкость, моя обнажённость и желание желать, не имея лишнего. Я долгие годы тащил груз  в гору, прежде чем обнаружил, что нет ни горы, ни груза. Теперь эти годы за моей спиной, я сбросил груз с плеч и умру юным. Теперь я знаю, что жизнь, - это привилегия и ответственность, а не ночлежка для низких душ, не знающих, что с ней делать. Я всегда следовал правилу, что ни одного удара, который следовало нанести, нельзя уносить с собой в могилу, - но свои стигматы я заберу с собой. Я не боюсь смерти. Я знаю, что будущее человеческого тела, это прошлое его души – и я вернусь, чтобы распинать и быть распятым. Любовь – это распятие».
Сэм слышал, как за дверью раздевается Алька. Ему хотелось её мучительно, до боли в паху. Но дверь теперь была непреодолимой преградой.
«Даже в любви мужчиной движут жажда власти, злость и потребность взять реванш», - прорвав бумагу, написал Сэм. – «Если бы мужчина не хотел взять реванш, превращая свой пенис в фаллос снова и снова, он так бы и остался вялым нарциссом, разглядывающим себя в мамином зеркале. У меня никогда не было матери, я мог разглядывать себя только в глазах моих малолетних любовниц. Я признаю свою природу. Отрицание демонического в себе приводит к самокастрации в любви и самоаннуляции в воле. Тогда подавленное выдавливается в виде дерьма, которым нарцисс загаживает мир и тонет в нём сам. Самодовольство и высокомерие – обычные защитные средства бессилия. Демон – это женская сила внутри мужчины и внутри женщины. Женщина не нуждается в мужчине, чтобы осуществиться, она нуждается в нём, чтобы длить своё существование. Мужчине нужна женщина, чтобы стать им, мужчина рождается дважды от женщины. Секс – это мужской инструмент для познания самого себя и женское средство для увеличения собственной магнетической силы, которая в магии называется «рапт». Женщина питается от мужчины, мужчина делает женщину ведьмой и получает плату. В этом, тварном мире, нет другого Бога, кроме женщины и нет другого, приносящего жертву, кроме мужчины. Жрец распинает себя на кресте за дары крови и плоти, ибо иных нет в сущем. Если обмен не равноценен, то будет война. Бунт мужчины – это манифестация его слабости и акт капитуляции перед женщиной. Такие вещи происходят сплошь и рядом, но ничего не меняют в природе вещей, только крутят тварное колесо. Этот мир – демонический и женский по сути своей, он всегда побеждает, кто бы ни принял смерть в частном акте войны полов. Здоровая зависимость зрелого мужчины от женщины – это зависимость от самой жизни, если он не хочет с ней расстаться. Ева – хозяйка мира сего, здесь просто нет других дьяволов или богов. Но если мужчина не объяснит ей это, - она умрёт от голода в своих безжизненных владениях».
На этом Сэм пробил в бумаге дырку вместо точки и полез под холодный душ, чтобы избежать объяснений. Змей не признавал ни обид, ни ревности, ни философий, он был глух к близкой канонаде, у него не было гордости и лица, чтобы его терять, он видел Альку через закрытую дверь своим единственным слепым глазом и истекал по ней мутной слезой.

Глава 35.
Ева искушает Змея, а бабки решают всё.

- Да не трахалась я с ним!!! – Орала Алька, приседая от возмущения. – Я под утро замёрзла как собака и он тоже. А ты спал. Он предложил пойти в машину погреться. Ну, я пошла. Ну, выпили там с ним, у него текила была. Поговорили о том о сём, он всё насчёт нашего сатанизма расспрашивал. Ну, я сказала, что лучше ему на эту тему с тобой общаться.
- Так почему не пообщался со мной? – Индифферентно спросил Сэм.
- Потому, что когда я вернулась, ты сразу завёл байк и мы урыли оттуда, - ответила Алька. – Ты мне слова не сказал. А с кем ему было общаться?
- С тобой, ты же здесь с ним встречаешься, - пожал плечами Сэм.
- Да мы случайно встретились, он мимо ехал, посигналил! – Крикнула Алька.
- И так несколько раз, - кивнул Сэм.
- Да, несколько раз!!! – Заорала Алька ему в лицо. – Ты забыл, какая у меня жизнь была? Я сразу поняла, что он лох. А нам бабки нужны. А ты со мной не разговариваешь. Он увидел твой пистолет и решил, что у тебя можно оружие купить.
- Почему ко мне не обратился? – Спросил Сэм.
- Потому, что хотел и меня трахнуть, - ответила Алька. – А я хотела его развести сама. Он дал две штуки баксов на волыну. Я увидела, что там есть ещё. Он вышел мне мороженное купить. Я из барсетки бабки помыла. Восемь штук всего. Теперь сваливать надо. Он заметит и начнёт искать. Он не знает конкретно номер, но гостиницу видел.
- Я тоже хочу его увидеть, - сказал Сэм, расстёгивая штаны. – И свой ствол ему покажу, мало не покажется.
- Да ты что… - Алька широко раскрыла глаза и рот.
- Ты меня мучила как собаку на привязи, - сказал Сэм, толкая её на постель. – Ты плохая девочка. Я с тобой на все восемь штук расплачусь, начинай кричать.
Истца они не дождались, несмотря на то, что ждали достаточно долго и, оставив в дешёвой гостинице за спиной смятые простыни и мусор прошлых обид, - помчались в «Ливерпуль».
«Как мало нужно, чтобы потерять многое», - раздумывал Сэм, накручивая ручку газа. – «Я чуть не выбросил бриллиант в помойное ведро. Мой безмозглый член оказался умнее меня. А Ева всегда оказывается сверху, даже когда снизу. Следует принять очевидный порядок вещей и не пытаться увидеть перспективу дальше её сисек. Никто не знает, что за поворотом дороги. Но когда на тебе сидят, по крайней мере, чувствуешь себя крепко стоящим на ногах. Это единственный доступный уровень свободы – не быть уносимым ветром. Не метать бриллианты в помойное ведро. Не быть свиньёй, не способной на благодарность. Не быть волком, лижущим пилу. А кем быть? А быть тем, что указывают повороты дороги и дорожные знаки».
Теперь дорожный знак указывал на пятизвёздочный отель. Сэм собрался быть снобом и джентельменом.

Глава 36.
Сэм принимает причастие от Евы и переходит на новый уровень.

В ресторане, они в первый раз за несколько дней вкусно поужинали, деньги открывали закрома и предлагали безопасность, недостатка в деликатесах не ощущалось и даже, привычной уже, канонады в уютном зальце слышно не было.
Затем, поднявшись в номер, они приняли по очереди ванну джакузи. Они оба не понимали и не принимали совместных купаний, резонно полагая, что надо делать что-то одно – либо купаться, либо трахаться.
Выходя из ванной, Сэм заметил сброшенные Алькой трусы, забытые на розовом кафеле пола. Тогда, ощущая некую особую, конечную порочность того, что делает, он развернул чёрный комочек шёлка и поднёс к лицу ту его часть, которая касалась её промежности. Его ноздри расширились. Он уронил трусы на пол и вышел вон.
Голая Алька стояла к нему спиной, одно колено на диване. Потом она очень медленно наклонилась вперёд  и, легко вздохнув, встала на четвереньки. Посмотрела на него через плечо. Её глаза переливались блеском, словно наполненные слезами. Сэм ощутил своё тело лёгким, неплотным, как облако. Его член торчал в нём, как инородный предмет, причиняя боль, как осколок камня. Ветер, волоча его каменный член, подогнал его – облако – к её поднятому заду. Он наклонился, чтобы вдохнуть запах её гениталий. Не дотрагиваясь до её тела, провёл языком по щели, образованной её сомкнутыми бёдрами, вверх к промежности. Она переступила коленями по поверхности дивана, и щель расширилась, открывая доступ к паху. Её губы были солоноватыми и сладкими. Мышцы его живота задрожали. С трудом преодолевая желание впиться зубами в пахучую плоть, он на мгновение оторвался от неё, чтобы коснуться кончиком языка её ануса. Её ягодицы вздрогнули. Он услышал тонкий, почти детский стон, подстегнувший его как хлыст. Он высвободил член. Ему показалось, что маленький, вечно сжатый рот пениса округлился и потянулся губами к её вагине. Он упёрся коленом в диван, рядом с её балетной ступнёй, и попытался оседлать её сзади. Он уже ощутил влажную готовность её губ, когда неожиданно сильным гибким движением она ушла из-под него. Дёрнула черноволосой головой через плечо. Её глаза были почти гневными.
Он вглядывался в её лицо, силясь своим тупым, залитым половыми гормонами мозгом понять, в чём дело. Она отвернулась от него. Не оборачиваясь, взяла его член и приставила к своему анусу. Он мельком увидел в зеркале бара своё отражение – маску слабоумного. Перевёл взгляд вниз. Её отверстие было не шире булавочного прокола. Он раздвинул пальцами её ягодицы и нажал. Анус мягко вдавился внутрь, розоватая кожа вокруг натянулась. Он нажал чуть сильнее, чувствуя боль. Вдруг Алька резко подалась назад. Он ощутил остро свою боль, и кольцо плоти сомкнулось за головкой его члена. Почти одновременно с болью его тело от паха до сердца пронзил оргазм. Сперма, вырвавшись из недр его тела, вскипела, остановленная в тисках сфинктера. Алька громко, на грани крика, застонала. Вибрирующий звук её голоса конвульсией отдался у него в позвоночнике. Он ударил её изо всех сил, пронзая насквозь, чувствуя, как рвётся уздечка. Она прогула поясницу. Почти обезумев от боли и наслаждения невиданно длинного оргазма, он бился в неё сзади, как взбесившаяся волна, пока капли его семени толчками пробивали себе дорогу в глубину её плоти.
Всё проходит. Он вынул из неё член, переставший быть каменным и напоминавший теперь гофрированный шланг пылесоса. Мокрый. Алька вздохнула и легла набок, подогнув к животу колени. Сидя на полу, он рассматривал её ягодицы, отмеченные их смешавшейся кровью. Братик и сестричка потеряли девственность сегодня. Действо не имело ничего общего со свалкой на поляне, это было возвращение бриллианта в корону и поцелуи звёзд, это был высший пилотаж. Испытывая странное чувство, нечто среднее между омерзением и благоговением, он лизнул кровь. В паху промелькнула похоть, в сознании – образ разодранных тел. Алька опустила руку на ягодицу и приподняла её, как бы приглашая его продолжить. Он опустился на четвереньки и тщательно слизал всю кровь. При этом он заметил, что её промежность и вся внутренняя сторона бёдер залиты прозрачной, остро пахнущей влагой. Осторожно, не встречая сопротивления, он перевернул сестричку на спину, просунул голову между её ног и бережно, опасаясь уронить хоть каплю, облизал её от колен до пупа.  Совершив это восхитительное и совершенно немыслимое действо, он почувствовал себя сильным и обновлённым. Он почувствовал себя так, как если бы все его чувства и все его органы: глаза, уши, нос, рот, сердце, печень, почки, лёгкие, половые органы, руки и ноги были залиты бетоном и теперь этот бетон исчез. Он стал лучше видеть, лучше слышать, лучше обонять. Его тело  было сделано из живой и весёлой стали, и по ней пробегали электрические разряды энергии. Волшебный аперитив, клиторальное причастие, сок плода познания, подаренный Евой, сделал его чистым, жадным, злым и голодным для жизни и для смерти.

Глава 37.
Сэм расторгает мошеннический договор и пирует во время чумы.

Сэм сидел в номере пятизвёздочного отеля и приобщался к жизни общества через телевизор, - так было намного удобнее, чем через окопы.
После кошмарных кадров разрушений в Донбассе, на экране промелькнул бородатый очкарик с каким то бормотлом насчёт Апокалипсиса, затем, - телепоп с елейным призывом помириться и Новым Заветом в руках.
«И что они все так озабочены всеобщим Апокалипсисом?» - Раздумывал Сэм. – «Апокалипсис наступает для каждого человека частным образом и гарантированно – это его собственная смерть. Озаботились бы лучше собственной жизнью, чтобы не провести и не закончить её, как трава. В Славянске и Краматорске Апокалипсис уже наступил для целых городов, как в Содоме и Гоморре. Чем содомцы и гоморрцы провинились перед Богом? Ах, ты Боже мой, - они, оказывается, баловались травкой и в попу! Почему тогда стоят Нью-Йорк и Вашингтон, из которого отдали приказ спалить Хиросиму и Нагасаки? Славянцы и краматорцы провинились даже меньше перед Богом и Вашингтоном, никто из тамошних работяг понятия не имел о содомо-нью-йорских изысках и не бомбил Пирл-Харбор. Что-то сильно не в порядке с легитимностью этого Бога, представленной в Новом завете и проштампованной на каждом американском долларе. Завет – это Договор. Кто с кем договаривается? Старый Завет был заключён между стороной – обозначенной, как Тетраграмматон и Моисеем – с еврейской стороны. Евреи договор нарушили и к ним были применены санкции. Причём здесь мы? Новый Завет вообще выглядит сомнительно, поскольку стороны в нём не поименованы. Если допустить, что вышеозначенная группа учредителей осталась что-то должна Христу за то, что он заплатил за них по предыдущему договору, - то, причём здесь третьи лица, которым включают счётчик и угрожают Страшным судом? Я платить не буду и на суд не пойду. И хотя Мохаммад и Будда выглядят намного пристойнее этих рэкетиров – я оставляю за собой право обратиться к Сатане. Он Князь мира сего? Вот пусть и судит. Причём здесь приблудный Христос, даже если допустить, что он здесь был проездом?  Зачем Князю мира сего гадить в своём доме и всем, кто нашёл здесь приют, после изгнания из рая? Он предложил Христу царства земные. Христос отказался. Это его дело. А я не отказываюсь. Я очень люблю эту прекрасную землю, обожаю инжир, проклятый Христом и не имею ничего против змей, проклятых его папой. Отец и сын только и делают, что проклинают, взимают несуществующие долги за непринадлежащую им жилплощадь, да ещё и заливают её потопами. Чего они к нам привязались? Их претензии абсурдны, их требования выходят за рамки здравого смысла, и я не принимаю их не от мира сего понятий. У них есть другой мир, а у меня его нет. Они не любят женщин, потому  что нечем. А у меня есть. Они питаются Святым духом, а я так не могу. И за это они собираются жарить меня на сковородке? Не найдут они меня в своём стаде. Я не нищий духом, у меня есть мозги, и я знаю к кому обратиться, в случае чего. У меня есть совесть, честь и гордость, я знаю, кого благодарить за блага земные. Я знаю, почему мусульмане не приняли Христа в своё сердце – потому, что по логике его, если у человека увели одну жену, то он должен отдать и вторую. Я знаю, почему иудеи не заключили Завет с Христом – у них есть опыт, они сразу поняли, что там написано мелкими буквами. Нам не поможет никакое пролитие крови, пока мы будем платить нашей кровью за кровь Христа. Мы будем страдать «во тьме кромешной и скрежете зубов» в наших разрушенных Славянсках и Краматорсках, как и заповедовал его Отец, даже если его нет. Он существует в виде букв, которыми написан Завет. Разорвать мошеннический Договор – это единственное средство избавиться от страданий. Мир без Бога – прекрасен. Мир без  Христа, с его комплексом вины и страданий – это Рай. За что люди массами убивают друг друга прямо сейчас? Они действуют в рамках договора, записанного на долларе. Разорвать договор с мошенником – это единственное юридическое и легитимное средство избавиться от кабалы. Обществом правит бумажка с надписью «в Бога мы веруем», а не экономика. Экономика – это бумажный мираж. Реальной её делает наша вера. Экономика – это теология денег, гигантское количество выводов, основанное на пустоте. Люди живут внутри миража, но мир за ним огромен. Мир без христианского Добра не имеет в себе Зла. Он прекрасен.
Я расторг Договор на своём уровне, вылез из долговой ямы и подписал другой. Жизнь без системы фикций, навязанных Церковью через Государство, становится чистой и безгрешной. На мне больше нет вины и греха. Я чист перед самим собой, здесь и сейчас, - что может быть важнее? А если кто-то имеет нужду или бытие в мире ином – это его дело. Я с ним не договаривался. Я остаюсь».
Приняв такое решение, Сэм выключил бубнивший что-то ящик и пошёл искать Альку, - чтобы совершить с ней пару-тройку содомских грехов по-донецки и завершить день пиром во время чумы в английском ресторане. Он эту чуму не начинал – и пусть мёртвые хоронят своих мертвецов.

Глава 38.
Натюрморт цвета близкой осени.

Небо было исполнено голубизны, которая случается лишь ясным днём конца лета, в предчувствии осени. Сквозь прозрачный воздух медленно падали листья, как золотые блёстки в волшебном кристалле, пронизанном лучами солнца.
Сэм с Алькой шли по дорожке парка им. Щербакова. Этот парк тоже был местом юности Сэма. Здесь он плескался в пруду пацаном, а чуть позже ходил на танцульки и подраться. Разумеется, ни о каких танцульках и аттракционах сейчас речи не было. Парк был пуст и тих. Лицо Сэма было задумчивым. В чёрных волосах Альки запутался алый листок.
- Старый грач умирал в осеннем саду, - сказал Сэм, со слегка наигранной грустью. – Заносимый жёлтыми листьями
Комочек чёрных перьев на ветру
Прощался с жизнью.

Ветер раскачивал ветви деревьев
Морщил поверхность луж
Грач топорщил мокрые перья
Жалок и неуклюж…

Сэм замолчал.
- Ну и… - спросила Алька. – Что дальше?
- Он умер, - улыбнулся Сэм. – Дальше всегда одно и то же.
- Ты пессимист, - Алька сморщила нос. – Ты влюблён в смерть.
- Я влюблён в жизнь, - возразил Сэм. – Потому, что над ней сияет звезда смерти. В луче собственной смерти жизнь становится ярче.
- Там слишком большое напряжение, - Алька мельком, как от боли, приоткрыла алые губы.
- А зачем нужна вялая жизнь? – Сэм взял из её волос осенний листок, покрутил его в пальцах и упустил на землю.
- Чтобы дольше ею наслаждаться, - ответила Алька.
- Стремясь к наслаждениям, человек приближает смерть, - усмехнулся Сэм. – Иногда эта дистанция бывает очень короткой. Я имел все мыслимые наслаждения. И не получил ничего, кроме истрёпанного сердца и склонности к странным зельям. Другим везёт меньше. Они гибнут сразу, - за деньги, на которые хотят купить рай.
- Ты перечисляешь собственные пороки и чужие глупости, - недовольно сказала Алька.
- Мой самый дорогой порок – это ты. А твоя самая большая глупость – это я. Поэтому, я умру счастливым, а ты – умной, получив в наследство весь ад моей мудрости!
Сэм расхохотался, заворачивая за поворот дорожки, вымощенной жёлтым кирпичом.
Оказалось, что они тут не одни. Двое мужчин в камуфлированной униформе, идущих впереди, обернулись.
- Боже ж ты мой, какая встреча! – Воскликнул один из них, вздымая руку, с торчащим из-под неё пистолетом в кобуре. Пистолет был признаком статуса, ополченцы попроще носили автоматы.
Улыбаясь, они пошли навстречу друг другу, и сошлись на узкой дорожке, меж высоких кустов, обагрённых кровью осени, - два представительных командира в ладной униформе, лысый Сэм в джинсах и черноволосая девчонка.
Алька не заметила, как Сэм сунул руку в задний карман. Когда он выбросил руку вперёд, она подумала, что её спутник, несколько импульсивно протягивает руку для рукопожатия. Но командир с пистолетом вдруг согнулся и издал странный звук. Сэм сделал ещё одно неуловимое движение – и второй командир посерел лицом. Алька увидела нож только тогда, когда он мелькнул в сторону одного горла, потом другого – по блеску.
- Уходим быстро и спокойно, - сказал Сэм, беря её под руку.
Через полчаса они сидели в пустом переулке, за забытым на тротуаре столиком уличного кафе, зиявшего выбитыми окнами. Рядом с рукой Сэма медленно опустился лист каштана.
- Зачем ты это сделал? – Спросила Алька, глотнув из фляжки.
- Затем, что не оставляю за спиной долгов и не отпускаю ни одной пощёчины, - сказал Сэм. – Не думаю, что тебе это интересно, но много лет назад, я ехал в такси с одним из тех джентельменов и дамой. Был в стельку пьян. Не глядя на моё свинское поведение и состояние, дама увлеклась мною больше, чем своим кавалером. Тогда, молодой ещё, джентельмен решил продемонстрировать даме свои понятия о чести. Он предъявил мне какую-то абсурдную претензию, которой я даже не запомнил, после чего ударил по лицу. В моём удручённом состоянии, я не мог руки поднять, не то, что защититься. Случилось так, что после того, как меня выкинули возле дома, мы больше никогда не увиделись.
- А при чём здесь второй? – Спросила Алька.
- Совершенно ни при чём, - усмехнулся Сэм. – Просто оказался не в то время, не в том месте. Не мог же я оставить его за своей спиной. И твоей тоже.
Алька глянула через плечо вдоль пустого переулка, по которому ветер нёс мусор.
- Не оглядывайся, принцесса, - мягко сказал Сэм. – Гордо смотри вперёд. Никто не позволит себе заподозрить принцессу в чём-то неблаговидном, даже если она уронила подвязку или прокладку. Я не позволю. Ни одна капля крови не упадёт на твоё золотое копытце, пока ты пьёшь вино жизни, не спрашивая о цене.
- Ты псих, - сказала Алька.
- Ты тоже, - ответил Сэм, рассматривая недавно купленный бриллиант на своём мизинце. – Мы живём в луче смерти. Его напор отбрасывает всё ничтожное, как пыль. И обнажается улыбка, таящаяся под кожей лица. Я обнажён перед тобой и иду по жизни легко, играя всерьёз. Пойдём вместе, нас никто не догонит, - он протянул ей руку, - Вставай! И выше подними голову, в этом мире ещё много мест, где прячется от тебя наслаждение.

Глава 39.
Сон Сэма и его пробуждение.

Днями, Сэм ребячески посмеялся над всеобщим Апокалипсисом, уткнувшись в крохи собственного хлеба насущного, разбрасывая щебень обид и не вынимая носа из влагалища Альки. Возможно, судьба, поэтому послала ему сон – в назидание и поучение.
Он стоял среди стаи чёрных собак с окровавленными мордами на краю гигантского каменного плато, вознесённого над миром, над его головой неслись разноцветные облака, рядом были черноволосая девочка без лица и мёртвые пацаны, свои и чужие. Они все были – Псы Войны, но они стояли неподвижно и высоко, в молчании и смотрели вниз.
Внизу медленно, как бы увязая в прозрачном глицерине ленивого времени, пронизанного струйками крови, разворачивалась бойня. Деловитые живые мертвецы с розовыми щеками нажимали кнопки. Брели куда-то караваны, навьюченные сокровищами, и верблюды один за другим исчезали в огненной пропасти. В небе кружили стаи металлических птиц, поклёвывая то здесь, то там. Везде расцветали розовые цветы. За пределами неба, в чёрном космосе, разворачивался свиток информационной сети, испещрённый рунами искусственных звёзд, оцифровывающих одну и ту же команду в миллионы маленьких, бессмысленных убийств. Выползали из шахт лингамы ракет, продирались сквозь толщу морей атомные субмарины, ползли по поверхности морей поля серого железа, усеянные прыщами геликоптёров – памятники никчемности, результат бесплодной мастурбации духа длиной в эволюцию.
Он стоял над грязью этого побоища, в котором не было ни величия, ни красоты, ни единой трагической ноты и видел, как под грязью, в бестеневом свете противорадиационных убежищ копошатся насекомообразные существа и тычут жвалами в клавиатуру компьютеров – они вычисляли и планировали, они проводили жёсткую маркетинговую политику – вирус, убивший организм, рассчитывал выжить после смерти организма.
Это было смешно, и он усмехнулся, рядом с ним засмеялся кто-то ещё, хрустальным смехом, сразу вспыхнули Солнце, Луна и звёзды одновременно и он проснулся в луче света, пробившего щель между штор.
Проснувшись, он долго тёр виски, стряхивая наваждение и пытаясь сориентировать своё утлое тело в потоке вещей. Стрелку компаса можно было найти только в самом себе, и Сэм достал тетрадь в потрёпанном переплёте.
«Теперь я знаю, что нет смысла копить сокровища на земле – они рассыпаны под ногами», - написал он. – «И нет смысла копить сокровища на небе – они упадут тебе на голову. Но, в тех местах, где я ищу свою молодость, я натыкаюсь на заботливо припрятанные золотые монеты. Без этого богатства я был бы сегодня нищ и телом и духом. Иногда, правда, я натыкаюсь на скорпиона, переворачивая камни. Но боль – это жизнь. Яд скорпиона делает меня молодым и ядовитым для жизни, растраченной в поисках будущих монет. Теперь мне нечего бояться. Я достаточно ядовит, чтобы больше не есть себя и достаточно богат, чтобы не примерять чужие лохмотья. Я раздаю свои золотые монеты и свой яд – каждому по потребностям – и густо онанирую на седины всех вчерашних и в торговые мозги их внуков, зачатых в рабоче-крестьянских позах. Я сам был таким, на моей шее след от хомута, в моей крови железо не моей войны, - но я сумел сорвать ошейник и очиститься от цыплячьего пуха и седых перьев, у меня нет возраста. Я больше не хожу по лезвию позора – оно уже разрезало меня на две части – моё прошлое и будущее больше не связаны спинами неразрывно. Я могу уложить их лицом вниз, чтобы пройти по их спинам туда, где в сияющей тьме уже вспыхивает надпись «EXIT», - яркая и непосредственная как шизофрения. На последнем отрезке с человека слетает вся шелуха, - всё сильное обнажается, слабое уходит. Если происходит наоборот, - то это не человек, а кусок ливерной колбасы. Что может обнажить старый кусок колбасы, кроме тухлого мяса? Подлинный человек обнажается перед смертью, как обнажается из ножен нож – перед ударом. Может быть, исток моей жизни принадлежит Богу, который хранит его в каком-то пыльном чулане. Но мой конец принадлежит мне – им победиши и Аз воздам. Я буду идти по земле к своей собственной двери в ней, не ложась на чужие амбразуры и не стану марать, уходя, эту прекрасную землю своей тоской и соплями. Я не собрал золота ни на земле, ни на небе. Я сам был вором, который подкапывает и крадёт крохи счастья – у мстительного Бога. Я крыса в Его тьме кромешной и скрежете зубов, я грызу этот кромешный Порядок и меня не так-то легко достать. Я знаю, что свободу выхода надо прогрызть, если не хочешь сдохнуть в подвале, среди кучек дерьма и засохших окурков. Люди разучились правильно умирать, поэтому и правота их – кривая.
Нет ничего прекрасней, чем жить с собственным концом в руке – с таким оружием нечего бояться и не о чём сожалеть».
Закрыв тетрадь, Сэм посмотрел на спящую Альку и, отбросив ручку, нырнул к ней под одеяло.

Глава 40.
К последнему морю.

Вечером Сэм принял решение ехать к морю. К какому морю? Морей на планете было много. Почему вечером? Потому, что он так решил. Вечером город вымирал. Вечером происходила пересменка на блок-постах. В эту щель между днём и ночью и следовало влетать, - а дальше, над полями взойдёт волчье солнце. Тогда, можно будет продолжить путь, а можно будет и заночевать – зависело от карты судьбы.
Сэм вырулил на главную улицу и до предела вывернул ручку газа, байк взревел, деревья и дома по обе стороны дороги рванулись назад серо-зелёной полосой, Алька завизжала, взлетая над дорожным покрытием, - впереди простирались пространства света и тьмы, - скрывающие карту судьбы.
Сумерки сгущались над той частью планеты, где зародилась индо-европейская цивилизация и, распространившись по половине мира, выродилась в свалку подержанных вещей, среди которых двое бродяг искали путь.
Луна восходила над прародиной племён, покоривших мир, - всё ещё отражаясь в широких реках и заливая светом привольные поля, - но дух умер здесь, подержанные люди издерживали жизнь, влача своё никчемное существование по святой, некогда, земле.
Нервно засыпали, никогда уже не бодрствующие, полуразрушенные города и посёлки, подёргиваясь бредовым светом пожаров, пушечных выстрелов и костров, на которых убогие поджаривали крыс.
Жёлтая луна восходила над гиблым местом, где в клетках блочных многоэтажек, на хуторах, в окопах и катакомбах брат точил нож на брата, и где в клетках казарм псы, клеймёные группой собственной крови, ожидали крещения кровью – в крови неминуемого утра.
Байк ревел, прошибая слепящим рогом наступающую тьму, оставляя тьму за собой на крыльях ветра, - вперёд, к повороту неминуемого утра.