Башкирия д. Сахановка 1958-1968г.
Давно это было, в далеком 1958 году, именно в этом году, закончив первый класс общеобразовательной школы, я первый раз в своей жизни попал в деревню.
Сложные для всех были те послевоенные годы, приходилось просто выживать, родители работали по шесть дней в неделю. В выходные выращивали картошку, сажали какие-то овощи, выкармливали свиней, отец умудрялся выращивать даже просо, тут он был оригинальным, деревенское детство и несколько лет проживания в оккупированной Германии, многому его научили. Как бы то ни было, учитывая, что мама работала в бактериологической лаборатории, (иногда мясо на анализы приносили съедобное), а папа валял дома валенки, наша небольшая семья, папа, мама, я и младший брат, жили относительно сносно. Но оставлять меня на лето в городе было не очень разумно, я был довольно хулиганист , ( однажды даже чуть не пожог барак в котором мы жили), и по этому требовал присмотра.
У папы в деревне, где он родился, жила его родная сестра, мужа у нее не было, она одна растила сына который был на пять лет старше меня, по деревенским меркам это уже был взрослый мужик способный выполнять определенную работу и уж тем более присматривать за таким оболтусом как я.
В общем меня срочно окрестили ( к тому моменту я был «нехристь» и мама была против того что бы отправлять меня из дома в таком положении) и отвезли в деревню.
Деревня находилась в сорока километрах от города и в шести километрах от дороги, по которой можно было доехать на попутке, а вот шесть километров нужно было идти пешком по окраине леса. Для меня городского пацана это было приличное расстояние, деревенским же, как потом выяснилось, это расстоянием не считали, особенно летом. Первый же раз мне повезло, до деревни мы доехали в телеге, случайно оказавшейся попутной повозкой, запряженной лошадью. И это было в моей жизни то же первый раз.
Встретила нас тетя Валя радушно и даже с нескрываемой радостью, к тому времени я ее уже знал, несколько раз она приезжала по делам в город и ночевала у нас, с Сашкой мы подружились мгновенно, позднее я понял, городского жеманства в деревенских людях не было, особенно в пацанах.
Вот таким образом я впервые оказался в деревне, все последующие десять лет школьного обучения я почти все школьные каникулы проводил именно в деревне тети Вали. «Почти», потому что иногда по несколько недель за лето я проводил в пионерских лагерях, у отца была возможность доставать путевки, на производстве где он работал, его считали партийным активистом.
И все-таки большую часть летних каникул я проводил в деревне.
Деревня называлась Сахановкой и была большой, думаю что около ста дворов, к моему первому визиту, в ней было. Не сомневаюсь, до войны и позже в ней жило еще больше семей, а вот фамилий можно пересчитать по пальцам, самой распространенной был «клан» Бердинских, много семей носило фамилии Черновы, несколько семей были Зыковы и как то обособленно жили Вагины. Пожалуй, и все, стоит добавить, что все эти семьи были невообразимым, для меня, образом переплетены. Было бы интересно разобраться в этом смешении людей и семей, но в силу моей молодости, мне было это малоинтересно.
Располагалась Сахановка, одной улицей, в низине, между приличным пригорком, (скорее длинным и высоким холмом, поросшим мелким кустарником и травой) который называли «паскотиной» и очень глубоким оврагом, располагавшейся вдоль всей деревни с Севера на Юг. Тянулась деревня, километра два-три, в крайнем случае по оба конца деревни находилось по кладбищу. В северной части перед деревней стояла деревянная школа больше похожая на рубленый дом. Учительница там была одна, не помню ее имени, учила она до четвертого класса, все ученики, не зависимо от возраста, учились в одной комнате, после четвертого класса дети ходили в школу соседней деревне за пять километров. Иногда зимой, их возили туда на лошади, но чаще этот путь они преодолевали пешком. Позже , когда школу в нашей деревне закрыли, при соседней школе сделали интернат, малолетки там жили по недели, домой приходили только на выходные. В общем, деревенское обучение это полнейшая морока, до сих пор удивляюсь, ведь из этих школ выходили и очень грамотные ребята и девчата.
Не далеко от школы было приличное озеро, диаметром метров сорок, абсолютно круглой формы с конуса образным дном, глубину в центре которого некто не знал. Рассказывали, что мужики пытались смерить его глубину вожжами, но у них, ни чего не получилось, называли эти озера провалищами.
Их в округе было несколько, два находилось на «паскотине», одно совершенно сухое и глубокое, поросшее кустарником и черемухой, на дне конуса образной воронки лежали большие глыбы слюды, мы с удовольствием вырезали из нее всевозможные фигурки, но добраться до нее было сложно, это было глубоко, и откосы были очень крутыми. Второе было затоплено водой и почти полностью заилено, вода там была грязной и вонючей, из этого озера не пила даже скотина. Четвертое озеро было поглубже и вода в нем почище, находилось оно за южной околицей деревни и использовалось для водопоя многочисленных табунов пасущихся в округе, но купались там редко, в отличие от озера в северной части деревни.
Говорили что в этих местах много поземных рек, которые и размывали подземные «берега», образуя эти самые «провалища». Некоторые из них затапливались водой, а у некоторых обрушившийся свод перекрывал русло, и вода уходила в другую сторону, оставляя сухим большие воронки в земле. Насколько это верно, или это просто легенда, точно некто не знает, как не знает и того когда это было. Я в своей жизни такого больше не встречал негде.
С трех сторон деревню обступали смешанные леса, в них росли разные деревья, но в основном это были липы и дубы, были и березы, вязы и прочие лиственные деревья, поэтому во многих подворьях стояли улья, пчелы мед приносили прямо к домам, это было очень удобно. Когда то в этих лесах велись вырубки и эти места густо заросли малиной, деревенские с удовольствием и по многу ее собирали. Земляничными ягодами были усыпаны склоны «паскотины», а учитывая наличие вокруг каждого дома черемухи, ягоды жителям деревни хватало с избытком.
Почему то в деревенских огородах не приживались яблони, и очень мало сажалось овощей, большие, по сорок соток огороды засеивались картофелем и свеклой. Я это объяснить могу только трудностями с поливкой, вода в этих местах находилась очень глубоко, поэтому колодцев было не много и рыли их на дне того самого очень глубокого оврага, представляете с какими трудностями доставлялась питьевая вода. Насосов в те времена не было, как не было и электричества со всеми, привычными теперь, бытовыми удобствами.
Нужно отметить это не очень смущало жителей деревни, освещались керосиновыми лампами, не очень переживали о отсутствие радиоприемников, ну а телевизоров , в те времена, и в городе то не было.
Уклад жизни был выстроен по деревенским правилам, вставали с рассветом, ложились спать с закатом, к стати о воде, добраться до колодцев зимой, было практически не возможно, люди обеспечивали водой и себя и скотину, растапливая снег, его было всегда много, и он был исключительно чистым.
За оврагом, практически в середине деревни, находился конный двор, добраться до него можно было по дамбе насыпанный через овраг, каждой весной его размывало паводком, и его засыпали вновь. Иногда конный двор называли колхозным , я объясню почему. Ну, конный понятно, стоял целый ряд конюшен, лошадей было довольно много, наверное, больше пятидесяти, все они использовались для сельскохозяйственных нужд, каждое утро бригадир распределял их на работы. С их помощью вывозили с полей сонно, во время уборки на лошадях переворачивали волки пшеницы. Комбайнов в теперешнем виде тогда не было, отдельно трактором таскали косилку, которая косила и укладывала пшеницу в волоки, а потом, после сушки, тем же трактором таскали агрегат, который подбирал и молотил зерно. Из бункера этого агрегата зерно перегружалось или в машины или в мешки и на тех же лошадях свозилось к конному двору.
В том же месте было оборудовано, что-то типа тока, где привезенное зерно просеивалось и закладывалось в амбары на хранение, они находились тут же, наверное, это был уже колхозный двор. Часть зерна отвозилась и сдавалось на элеватор. То, что оставалось в амбарах, впоследствии, использовали на посев в следующем году, часть использовалась в качестве фуража, и часть раздавалась колхозникам в виде платы за трудодни.
Колхозники везли зерно на мельницы, мололи и целый год пекли из муки хлеб. Это о пшенице, но выдавали и рожь, ту тоже использовали в качестве фуража, запаривали и подкармливали скотину во дворах.
Хочется в этом месте рассказать о моем двоюродном брате, Сашке, почему то все, и я, в том числе называли его Шуркой.
Я уже писал, что этот подросток воспитывался без отца, тете Вали довольно трудно было его растить, в те времена и выживать то было не просто, перед ней стояла задача его просто прокормить. В учебе она ему помочь не могла вовсе, так как сама была неграмотна , в ведомостях вместо подписи ставила крестик. Живности особой у них не было, держали несколько овечек, да полтора десятка кур, очень редко выкармливали поросенка. И даже с этой живностью было трудно, овец надо было пасти, кур нужно было оберегать от лис и хорьков, поросенок требовал много корма.
В общем, Шурка жил сам по себе, в колхозе это понимали и давали какую то работу, основным занятием летом для него было присматривать за племенным колхозным жеребцом, его нужно было кормить, выгуливать, чистить и водить на озеро купать, работой жеребца не напрягали, так что Шурка вполне с ним справлялся. Сопутствующей нагрузкой Шурке было организовывать выпас лошадей по ночам, занимались, как правило, этим подростки, в «ночное» все шли с удовольствием.
И еще одна колхозная работа, которую с удовольствием выполнял мой брат, была объездка молодых лошадей, он должен был приучать их к седлу, а впоследствии и упряжи. Вся деревенская поцанва завидовала ему, делал он это мастерски, страх в нем отсутствовал вовсе, да и из взрослых за эту работу ни кто браться не хотел.
Для этого занятия он сам из конского волоса сплел уздечку, ну а всевозможных кнутов у него приготовлено было немерено, он их плел из ремней и кордовых нитей, постоянно, и мастерски ими пользовался, по-моему, лучше всех в деревне.
Меня он посадил в седло в первое же лето моего гостевания, причем посадил на необъезженную лошадь. С трудом вспоминаю, как я на ней удержался, вцепившись в гриву. Спасло меня только то что, хлестнув ее кнутом, Шурка, невообразимым образом, направил ее галоп вверх по «паскотине», естественно я управлять лошадью не мог, и она неслась в гору пока не устала, задыхавшийся, она остановилась и дала возможность мне с нее сползти, Шурка только ухмылялся. Если бы видела это тетка, она бы его убила.
Как бы то ни было, после этого, к лошадям я относился спокойно, много ездил в седле и без него, научился и запрягать лошадей, работая вместе с братом.
По просьбе, лошадей с упряжью давали и, просто, во дворы колхозников, в хозяйстве требовалось заготовить и привести ко двору дрова на зиму, сено для скота, свозить на мельницу зерно, вспахать огород и сделать с помощью лошади еще кучу дел. Руководство колхоза, в этом, всегда шло навстречу, понимая, что иначе просто люди не выживут.
Пожалуй, было бы уместно сказать, чему еще научил меня, за первое мое лето в деревне, Шурка. Например, плавать, я этого делать не умел хотя и жил в городе между двух рек, наверное, был еще мал и родители не позволяли одним ходить на речку.
В деревенском озере, сколько я себя помню, плавало большое дубовое бревно, форму оно имело в виде буквы Y, снаружи оно было черное и скользкое и при этом годами не тонуло. Вся деревенская детвора с удовольствием использовало его в качестве плав. средства при купании, на нем плавали с него ныряли , в общем дурачились, оно при желании, легко переворачивалось. Вот на этом бревне Шурка, вместе со мной, доплыл до середины озера, ( я писал о его глубине) и просто перевернул бревно. На все мои бултыхания и крики о помощи он, отплыв к берегу, не обращал внимания, в общем как мог, выплывать пришлось самому. Много позже я понял, что во всех подобных ситуациях, он присматривал за мной, и ни чего бы со мной не произошло, но учил меня всему он именно так, и по большому счету я ему благодарен.
После первого визита в деревню, по возвращению в город, среди сверстников, я был самым «крутым».
Была естественно и отрицательная часть воспитания, по ночам мы вместе с ним, подворовывали по соседям. Дело в том что жить на хлебе и на яйцах, даже с учетом ягод, было как то не очень, хотелось чего то еще.
Шурка знал что большая часть деревенских, державших коров, молоко, сливки, сметану и масло держали в , тех самых, глубоких колодцах, холодильников естественно не было, а самым холодным местом было дно колодцев. Вот на веревках, после вечерней дойки, все эти вкусности туда и спускали. Мы же, совсем ночью, добирались до этих колодцев, доставали спущенное, и вдоволь наедались, ни когда, не забирая с собой не чего, нам просто хотелось поесть. Если бы это открылось, тетка убила бы нас обоих, но на чем-то и попадались.
Брат очень хотел иметь велосипед, (лошадей ему не хватало) а это и в городе то, в те времена, было редкостью, но кто то подарил ему сломанный вдребезги велосипед, что мог он, починил, а некоторые зап. части пытался снимать с соседских велосипедов по ночам. Это естественно определялось мгновенно, в деревнях, где на входные двери не вешали замков, воровать было не принято, по этому, нас вылавливали, отбирали украденное, и тетка била нас прутьями, так что мы по два дня, убегая, не приходили домой. Прутья эти ( почему то она их называла вигами) у ней в запасе были всегда, и мы их побаивались, но доставалось больше всего брату.
Расскажу, как работалось в колхозе.
Распределял на работу бригадир, это был значимый человек в деревне, от него зависело буквально все, его власть распространялась практически на всех колхозников, единственные кем он не распоряжался, были механизаторы, им работу распределяли на центральной усадьбе, и в какой- то степени деревенский кузнец, тот, как правило, сам знал, что делать.
Ну а для остальных, каждое утро, с рассветом, он верхом на лошади объезжал всю деревню, стуча древком кнута в окна, выгонял людей на работы, при этом определял и вид работ которые тот или иной, должен выполнить.
Отказ от работы означал попасть к бригадиру в немилость, а это значило сокращение трудодней, которые он насчитывал, и кучу других неприятностей. Например, откажет в просьбе дать лошадь, или выделит не удобную делянку для заготовки дров. Может просто не дать лугов для покоса сена, тогда вообще твоя домашняя живность останется на зиму без еды.
Это было настоящим рабством, чуть позже, как только колхозникам стали выдавать паспорта, люди массово побежали из деревень. Но это позже, а пока все выходили на работу, невзирая на возраст и болезни, давали работу даже нам подросткам, чем занимался мой брат, я уже писал, но даже я, посторонний для колхоза человек, тоже должен был, что, то делать. Мне приходилось, находясь в пыльном бункере молотилки, проталкивать в отверстие бункера зерно, при загрузке, почему то само оно застревало. Учитывая мои успешные навыки по управлению лошадьми, я работал на упряжке, запряженной в большие «грабли» сгребая валки соломы, а иногда и сена, потом все это мужики собирали в скирды для зимнего хранения. Просеивал зерно на колхозном дворе, особых физических усилий это не требовало, и чаще всего этим занимались подростки.
В общем много чем, всего и не упомнишь, а вот отказываться от работы было не принято, правда тетя Валя, жалея меня, иногда оставляла дома, и я занимался домашними делами, в основном уборкой в доме ( метров двенадцать квадратных он был) поливом огорода и приготовлением ужина к вечеру, тетка хвалила меня, говоря что это у меня получается.
Отдельно хочется сказать о работе на свекле, это была настоящая каторга. Наделы насчитывали, не спрашивая, по количеству людей в семье, и даже надел тети Вали с Шуркой составлял по моим меркам целое поле, без конца и без края.
Делалось это так, пахал и сажал свеклу в поле колхоз, это хоть как то было механизировано, а дальше колхозники шли на прополку и прореживание в поле с мотыгами, пропалывать свои участки, за лето, нужно было дважды. Многие просто физически не могли этого делать, и если были где то родственники, приглашали на эту каторжную работу городских жителей.
Позже, как правило, поздней осенью, уже из-под снега, нужно было выращенную свеклу вырвать из земли, очистить от грязи и сдать на приемный пункт, на это, уходило пару недель. Не делать этого было просто нельзя, во-первых, от веса сданной свеклы выдавался сахар, зимой без него не обойтись.
Самое главное, оставшуюся часть заработанного , выдавали деньгами, это был единственный способ заработать деньги, обойтись без них было просто невозможно, соли на зиму и то купить не на что будет, нужна была и одежда. Обязательно необходимо было оплатить налоги, Боже с этих рабов еще и драли три шкуры, за скотину, домишко, за яблоню в огороде, да за все.
Так что на свекле горбатились все без исключения. И ваш покорный слуга, в том числе.
Соль, сахар, муку завозили с осени, в это время в деревне появлялась автолавка, с нее продавали все, начиная от лопат, резиновых сапог и заканчивая консервами, селедкой и разными сладостями, привозили даже «городской» хлеб, деревенские его пробовали с удовольствием. И все на что хватало денег, заготавливалось с осени, зимой к деревне было не подобраться, единственная связь с внешним миром были сани запряженные лошадью, да и то не всегда на ней можно было передвигаться. Так что деревенские жители знали, если зимой что случится, не дай Бог заболеешь или пожар, некто не поможет.
Чуть ваше я упоминал о доме, где жили мои родственники, немного напишу о нем. Так жили большинство, в деревне, где в семье не было мужчин, ( многие из них остались на фронтах Отечественной Войны) да и там где были мужчины, дома отличались не на много. Так вот, домики естественно были деревянными, срубленными в основном из осины, размеры действительно были три на четыре метра, причем треть этой площади занимала русская печь, на ней, кстати, кто-то из домочадцев спал. Крыт дом был соломой, в бескормицу ее снимали с крыш и кормили ей скотину, потом перекрывали, но при мне этого не было.
Через проход от печи, у двери, стояла еще одна лежанка, у тетки это была железная кровать, видел я кровати и деревянные, у некоторых стояли большие сундуки, на них тоже можно было спать, по центру дома, у окон стоял стол с несколькими табуретами. В «красном» углу обязательно устраивался не большой иконостас, это было святое место, за иконами держали самые ценные вещи, документы, письма от родных и с фронта ( их ни когда не выбрасывали), какие то деньги, если они имелись.
По праздникам там горела свеча, у некоторых лампада.
В противоположном углу, как правило, висела полка с посудой, стены между окон занимали фотографии в деревянных рамках, их тоже очень ценили в деревенских домах.
Вот и все «типовое» убранство деревенского дома, к нему пристраивали «трехстенок», тоже рубленный, но использовали его для хозяйственных нужд, хранили там продуктовые запасы и представляющую ценность, сельский инвентарь, иногда там тоже устраивали лежак. Но эта часть дома, хоть и бревенчатая, но не отапливалась, спали там только летом, мы, же с братом вообще спали на сеновале, как и большинство пацанов в деревне.
Нужно отметить что летом ( а я в основном там проводил это время года), вообще мало кто пользовался основным домом, периодично, раз в две-три недели женщины топили печь чтобы испечь в ней хлеб. Любили мы эти дни, почему то хлеб пекли ранним утром, мы, поцанва, еще спали, а просыпались мы от запаха печеностей, причем запах распространялся на всю округу, и на сеновал тоже. Женщины, после того как испекут хлеб, еще в горячей печи пекли, всякие плюшки, ватрушки, иногда пироги, а самое главное блины из кислого теста.
«Сметало» нас с сеновала к столу мгновенно, стол уже был накрыт, выпечка, масло и сметана, парное молоко, вареные яйца, в блюдцах стояло варенье, у некоторых, мед. В общем, это был «царский» завтрак. Ни когда больше мне не приходилось кушать блинов из кислого теста испеченных в русской печи. Тесто для них специально не квасили, это было то же тесто что и для выпечки хлеба, по-моему, его только чуть подслащали, но блины из печи вынимали пузырчатые, нежные и неимоверно вкусные.
Но а в будни все было гораздо проще, на таганке, ( это металлическая тренога с кольцом под чугун) на улице, в чугуне готовился не мудреный суп с каким то пшеном или с макаронами и приправленный сбитым яйцом, иногда ( если было на чем) жарили картошку, а чаще просто запекали ее на углях. Я как то не очень страдал от кулинарной простоты, мы и в городе то питались не очень, но так было только два моих лета, в деревне. На третий год у тети Вали появилась корова, назвала она ее Дочкой и в плане еды, у нас, началась совсем другая жизнь.
О корове, это было уникальное животное, во-первых, она была маленькой, чуть больше козы, на много меньше обычных коров, во вторых, исходя из первого, она мало ела, и прокормить ее труда не составляло, в третьих она давала не очень много молока. Три- четыре литра утром и пять-шесть вечером, при этом в этом молоке было половина сливок.
Соответственно у тети Вили, всегда и неограниченно, была сметана, творог и по необходимости масло. Это в полнее устраивало теткину семью, сама она молока не пила вовсе, может быть только с чаем, а Шурке было, даже столько, не выпить. В общем, по чужим колодцам лазить не было необходимости. И еще одно, то ли достоинство, то ли недостаток был у этой коровы, телилась она только телками. Все в своей деревне, да и близ лежащих, знали о достоинствах теткиной коров, и установили очередь на приобретение очередной ее телки.
Ну а нам, мне в частности, хватало время и на отдых.
Ходили за ягодами, естественно больше съедали, чем собирали, купались сколько хотелось, я любил вырезать всевозможные фигурки из слюды ( мягкий, податливый материал), кроме всего прочего, я например, нарезал несколько комплектов шахмат. Это пристрастие стало моим хобби на всю оставшуюся жизнь.
Вечерами, после дойки коров и ужина , собирались на «посиделки», молодежи было много, приходили туда, по моему, от пяти до пятнадцати лет и было довольно весело, засиживались до рассвета. Раз или два в неделю ходили в кино, это в соседней деревне, километрах в пяти, но это не смущало. Главное мы заранее узнавали, о чем фильм, для нас все фильмы делились на три категории, про любовь, про войну и про разведчиков, последние мы особенно любили. Билеты в кино стоили копейки, выпрашивали их у взрослых. Шурка сам, и меня, проводил бесплатно, киномеханик был его другом. Лихой был у меня брат, друзей у него было немерено по всем деревням в округе. Кстати, он не, только, научил меня плавать, ездить на лошади, с ним я научился кататься на велосипеде, чуть позже, с ним я первый раз попробовал медовуху, с которой, как мне казалось, чуть не умер. Пили мы ее на колхозной пасеке, стояла она в лесу, не далеко от Сахановки и заведовала ей тети Валина подруга, мы часто бегали к ней покушать меда, чем-то ей помогали, и она с удовольствием нас угощала.
Вот так примерно и жила деревня в пятидесятых-шестидесятых годах двадцатого века, где то не много лучше, где то хуже, но в принципе все и у всех было одинаково. Наверное, чуть- чуть в центральных усадьба жилось легче. У них уже было электричество, небольшие магазины, побольше было школ, детишкам легче.
Зато уж точно, у них не было такой богатой и неповторимой природы, земля была меньше изгажена, один запах разнотравья, чего стоил. Тетушка, приглашая меня к себе в очередной раз, как аргумент использовала фразу, « у нас же духам пахнет», имела ввиду что пахнет духами.
В общем, то я понимаю просьбу моего отца, похоронить его после смерти, на одном из кладбищ Сахановки. Напомню, в этой деревне он родился. К своему стыду я не смог выполнить его последнюю волю, скончался он в феврале 2000 года, добраться до этих мест в это время было не реально, я очень сожалею.
Как бы ни было прискорбно, я был свидетелем, как и угасала это русская деревня.
Впервые я обратил внимание, в очередной свой заезд, что деревенский табун стал настолько мал, что пастухи отказывались от найма на работу. Жители кто продолжал держать скот, пасли его по очереди, я тете Вале, как мог, помогал в этом, Шурка в это время служил в Армии, так что эта нагрузка легла на меня, я старался попасти тетин Валин черед как можно больше.
Закрылась деревенская школа, те детишки, которые еще остались в деревне, учились в школе центральной усадьбы. В течении двух лет отпала надобность в конном и колхозном дворе, все сломали, остатки растащили жители. Разъехалась молодежь, уезжали учиться в город или уходили в Армию и назад не возвращались. Старики постепенно вымирали, или их забирали к себе дети в город.
Так что к 1969году, всего за десять лет, в деревне осталась зимовать только моя тетка, деревня опустела.
Зимовать одна, тетя Валя испугалась и мы с отцом разобрали ее дом, а ей нашли домик в городе. В это время меня призвали служить в Армию. Вернувшись через два года, мне рассказали, что тетя Валя не смогла жить в городе и попросила купить ей дом в соседней деревне, отец выполнил ее просьбу и до самой смерти тетя Валя с Шуркой, почти сорок лет, прожили в деревне Трудовка, это в трех километрах от Сахановки.
Эта деревня, отчасти сохранилась, правда заселяют ее сейчас дачники, так что зимой и Трудовка почти пустая. В ней, в отличие от Сахановки, хотя бы есть электричество.
Ну а Сахановки не стало, как и тысячи других подобных деревень, все, что от нее осталось это два заросших травой кладбища и овраг. Озеро превратилось в лужу, а вот на «паскотине» нашли песок пригодный для производства силикатного кирпича, вообще из этого песка вся эта гора и состояла.
Так вот последние сорок с лишним лет с этого место вывозили песок. Некогда красивейший холм превратился в сплошные карьеры, там ни чего не осталось, ни озер, ни провалищь, ни лесов, ни ягод, сплошной «лунный» ландшафт.
Осталось часть названия деревни, карьер назвали «Сахан», табличку с такой надписью можно увидеть та Оренбургской трассе в пятидесяти километрах от Уфы.
2015г.