Моё самое счастливое утро? Мне не нужно напрягать память, чтобы ответить на этот вопрос. Целая жизнь прошла, а я всё помню, как, однажды проснувшись, увидел рядом, на стуле, чудо – на меня смотрел настоящий Дед Мороз! Щёки его были румяны с холода, шуба с оторочкой сахарно отблескивала на нём! Как сейчас его вижу! Это был мой первый Дед Мороз. И он стал жить со мной обыденной и праздничной жизнью одновременно. Его не убирали в коробку вместе с ёлочными игрушками до следующего Нового года. Почему-то родители не устраивали мне ёлку. Я догадываюсь, что её попросту негде было поставить в единственной комнате, где нас жило четверо, и экзотическое бамбуковое кресло с вытертой плюшевой обивкой стояло на сундуке – ему не хватало места.
Помню свою единственную ёлку – это уже после войны, когда я пошёл в школу. Ёлка была наша, а игрушки – Вальки Маргиани, который жил напротив. Как мы её любовно наряжали! Старший брат вылепил из чёрного хлеба головки клоунов, надев на них остроконечные бумажные колпаки, вырезал круглые палочки и обернул их фольгой – получились аппетитные леденцовые конфеты. По крайней мере, соседская девчонка Неля приняла их за настоящие. Она бочком пробиралась к ёлке, а мы, не сговариваясь, делали вид, что ничего не замечаем, и дали ей возможность стянуть одну конфету. Как мы жестоко радовались обману, представив разочарование соседки, когда она обнаружит в фольге обыкновенную деревяшку. Правда, можно нам и воздать за то, что потом мы её не третировали и не спрашивали, вкусная ли была конфета.
…Но почему-то по законам житейской драматургии счастье должно быть хоть чуточку омрачено. Когда мы уже лежали в постелях и в полутьме не сводили глаз с нашей ёлки, отец вошёл в комнату, распахнув дверь шире, чем следовало, и задел ею стеклянный шар. Мы были расстроены не только из-за разбитой игрушки, но и потому, что не знали, как сказать об этом Вальке. Заменить её не могли – своих игрушек не было. И моего первого Деда Мороза под ёлкой тоже не было. Потому что я его лишился задолго до описываемого Нового года. Не без помощи моего самого близкого друга Мишки Ицковича.
Нас с ним сдружило, как я теперь понимаю, совместное заточение. Мамы, уходя на службу, запирали нас в комнате, и мы вдвоём не скучали, всегда находя, чем нам заняться. На этот раз занятие придумал Мишка.
– А давай посмотрим, что у Деда Мороза внутри? – сказал он.
Идея меня захватила, и мы сразу принялись её воплощать. Шуба с Деда Мороза снималась так, как разматывается обыкновенный ватный пакет. Мы увлечённо скручивали её, пока не обнаружили под ней две деревянных крестообразно скреплённых планки. И всё. Больше ничего внутри Деда Мороза не было. И тут я понял, что шубу уже не восстановишь, и что Деда Мороза у меня больше нет. Я готов был разрыдаться, но дипломатичный Мишка, видимо, осознавая свою вину в свершившемся злодеянии, утешил меня:
– Ты не плачь! Вот папа вернётся из Москвы, он тебе нового Деда Мороза привезёт.
Я знал, что папа у Мишки итээровец (так сокращённо называли инженерно-технических работников), и по роду деятельности часто ездит в Москву, откуда они были эвакуированы к нам. Если, как я размышлял, у нас Дед Мороз оказался совершенно случайно и вторично на такое везение рассчитывать не приходится, то в Москве-то, конечно, Дедов Морозов сколько угодно!
Мишкин папа вернулся, но, как ни странно, без Деда Мороза. Потом я случайно попал в их маленькую комнатку (других визитов совершенно не помню) и на туалетном столике среди склянок увидел маленького, с ладонь, Деда Мороза! Он, наверное, был привезён для меня! Но Мишка пожадничал и не отдал его мне. Конечно, этот карликовый Дед Мороз ни в какое сравнение не шёл с моим. И всё же он мне запомнился. Может быть, потому что в моём детстве больше не было Дедов Морозов.
Я ни разу не напомнил Мишке об его обещании – то ли уже проснувшаяся мальчишеская гордость не позволила, то ли не решился уличить его во лжи – это бывает не менее стыдным, чем солгать самому. Так он и уехал после эвакуации к себе в Москву, и наши жизненные пути разминулись.
Я вырос, поступил на службу в газету. Упивался своей работой, но романтический зуд не давал мне покоя. «Нас ждал впереди Магадан – столица Колымского края…» Эти строки из песни воспринимались мною на джеклондонский лад, утратив трагическую тональность. Я написал в магаданскую областную газету, но получил отказ: видимо, своих романтиков – хоть отбавляй. Тогда снизошёл, выбрал районный центр, того же Колымского края – посёлок городского типа Ягодное (название понравилось).
«Заполните анкету и вышлите нам», – было отпечатано на газетном бланке Ягоднинского райкома партии, райисполкома и чего-то ещё («Ягоднинского…» – надо же было так опошлить поэтическое название посёлка). И подпись редактора газеты – М. Ицкович. И хотя в конверт была вложена свежая анкета, я её не стал заполнять. Наверное, читатель меня поймёт: через многие годы воскресла моя детская неизживная обида.
Ну, хорошо, можно было не заполнять анкету. Но уж написать неофициальное письмо и напомнить Мишке, что он до сих пор должен мне Деда Мороза – можно было? А ещё мог бы послать ему этот рассказ. Не исключено, что он бы и опубликовал его – разумеется, уже не со своей, а с вымышленной фамилией – в возглавляемой им Ягоднинской газете.