Вопреки геометрии есть законы любви...

Часть 1. Манька – партизанка.

- Ля! Ля-ля-ля! Ля-ля! – распевала Мария, уходя с работы.
Какой замечательный день! Какая чудесная погода! Восхитительное настроение! Мария получила зарплату и направлялась в супермаркет за покупками. Пусть «шопинг» - слово некрасивое, но какая разница, как назвать то, от чего получаешь наслаждение! Где ещё не бывает скучно в провинциальном городке?
Как и многие российские женщины Мария была в разводе, жила с маленьким сыном у родителей, которые надеялись, что она снова выйдет замуж. Чтобы на этот раз ей повезло. Но почему–то ей попадались только мужчины, у которых было одно на уме – как бы с ней переспать, да ещё и бесплатно. Поэтому со вторым браком она не спешила.
Мария прибавила шагу, перечисляя в уме то, что надо купить. Шопинг - самое привлекательное занятие для женщины, на которую оглядываются мужчины, которой много надо, но нет больших возможностей. Муж исправно платил алименты, но зарплата была небольшая, а запросы – ого-го!
Мария решила не спешить. Родители знают, что она пойдёт в супермаркет, Володька тоже. Она усмехнулась, вспомнив, как в прошлый раз Володька приготовил ей сюрприз. Он нарядился, как на утренник, залез на стульчик и продекламировал стишок, который разучил в садике к празднику. Мария даже прослезилась от восторга – так он старался. Молодец, понимает, что все радости нужно зарабатывать.
Когда Мария наконец-то вышла из супермаркета, было уже темно. Настроение – супер! О! Вот бы каждый день так! Хотя, каждый день столько не надо было бы покупать. Тащи вот теперь эти тяжёлые сумки. Можно было бы на такси, но… денег жалко. Нет, сегодняшнее настроение невозможно испортить. Завтра - суббота, сегодня – день зарплаты, ах! Замечательно!
Чудесное настроение Марии настроило на лирический лад не только её, но и двух мужчин среднего возраста, которые, явно поддатые, (наверное, тоже зарплату получили) шли сзади неё, отпуская сальные шуточки.
Поначалу Мария не обращала внимания на них, но, когда они повернули за ней в более тёмные улицы, ей стало не по себе. Вот ещё не хватало, такой чудесный день, а тут эти кобели. Вместо того, чтобы помочь донести сумки (ни за что не отдала бы), они наглым образом обсуждают строение её фигуры (в обтягивающих джинсах очень даже привлекательной), да ещё и меряются, кто будет первым! Мария пошла быстрее, насколько ей позволяли каблуки, но и преследователи тоже. Мало того, они вошли в азарт. Теперь они уже громко обсуждали, каким образом они займутся сексом со столь привлекательной дамочкой, что привело Марию в дикий ужас. Она даже думать, а тем более представлять себе не хотела, что вот сейчас она уляжется в ближайшую канаву, хихикая, снимет джинсы, задерёт обворожительные ножки, и…
Мария почти бежала. Как назло, никто не шёл по этой улице ни туда, ни обратно, неужели уже так поздно? Преследователи, возбуждённые своей болтовнёй, стали уменьшать расстояние. Марию прошиб холодный пот. Вот так чудесный день! Вот тебе и замечательные покупки, которые оттягивали руки и не давали возможности прибавить шаг. Мария попробовала побежать, но тут же заблудилась в своих ногах, и чуть было не упала. Пришлось просто семенить быстрым шагом. Мужики, гогоча, и подбадривая друг друга образами немыслимых поз, догоняли её. Мария, не замечая своих непрошеных слёз, «неслась во весь опор», если так можно назвать её попытки, то ли бежать, то ли быстро идти.
Внезапно она увидела боковым зрением небольшой абсолютно тёмный проход между двумя домами, которые были скорее хозяйственными постройками. На секунду пронеслось в голове, что, возможно, это не проход, а тупик, но надо было что-то делать, ведь преследователи настигали, да ещё и с явно определённой целью. В ту же секунду она оценила обстановку, увидев, что впереди поворот, и нырнула в проход. Старясь не цокать каблучками, она прижалась к стене: будь, что будет. Через несколько минут она услышала шумное дыхание, тяжёлую поступь, повизгивание и реплики, типа: «Щас, натрахаемся»! Мария стояла, не дыша, вжавшись в стенку. Преследователи продолжали её догонять, не заметив, что она нырнула в проход, видимо, думая, что она успела завернуть за угол.
Мария перевела дух, но радоваться было рано. Они могли вернуться и найти её здесь, больше ведь спрятаться было некуда. Выйти из укрытия, но куда идти? Назад, если вернутся – увидят, вперёд – то же самое. Мария решила пройти по проходу, а вдруг здесь есть какой-нибудь выход?
Если на улице было темно (когда светила луна, на электричестве экономили), то в проходе вообще ничего не было видно. От стен, поднимавшихся с двух сторон, пахло сыростью. Мария уже пожалела, что пошла вперёд. Вряд ли проход шириной не больше полуметра будет действительно проходом. Скорее всего, это была межа между двумя соседними зданиями. Но повернуть назад было ещё страшнее. Однако проход всё ещё не кончался, и Мария, не теряя надежду, продолжала идти вперёд, тем более что сзади ничего не было слышно. Она остановилась и прислушалась. Вообще, ничего не было слышно. Не слышно, не видно, - жуть. Марию затрясло от страха, ведь люди больше боятся неизвестности, чем реальных опасностей.
Внезапно она почувствовала под ногами что-то мягкое. Марию передёрнуло, неужели это один из общественных туалетов, которые люди изобретают, не желая платить за то, что является естественной нуждой? Она наклонилась – если ничего не видно, то запах-то должен быть. Ничем таким, чего она опасалась, не пахло. Более того, не пахло и сыростью, напротив, - чем-то непривычным и странным. Мария поставила сумки, присела, и нащупала на полу сено. Фух! Скорее всего это какой-нибудь сарай, где хранится сено. Отлично! А раз оно на полу, значит, должна быть какая-нибудь дыра, куда оно вывалилось, значит, в эту дыру можно пролезть. Мария повеселела и, протянув руку, стала шарить по стене. Очень скоро её надежды оправдались. Сначала она почувствовала сквознячок, а потом нашарила и дыру, которая расширялась. Подхватив сумки, Мария смело направилась к дыре, - очутиться на чужом дворе ей представлялось гораздо лучшим вариантом, чем оказаться в мерзких лапах пьяных мужиков. Дыра оказалась небольшой, Марии пришлось сначала засунуть туда сумки, а потом залезть самой. Здесь было только сено, которое пахло так замечательно, что Мария, чтобы совсем успокоиться, полежала на нём немного.
Но надо было выбираться отсюда. Надо было идти домой. Володька, небось, уже замаялся сам и измучил бабку с дедом, ожидая сюрпризов. Мария потихоньку поползла в кромешной тьме, сама, не зная куда, но вперёд. Скоро она почувствовала, что ползёт куда-то наверх, по-видимому, сено было навалено горкой. «Ну, ничего, - успокаивала она сама себя, - на горку, а потом с горки и на выход».
Сколько времени она ползла на горку, - бог весть, однако «с горки» всё никак не получалось. Мария остановилась и решила ползти в другую сторону.  Проползла некоторое время, повернула назад. Теперь она уже совсем сбилась с толку – куда ей ползти, а может, вообще тут заночевать? Нет, нет, только не это. Она не могла допустить, что Володька сегодня будет плакать, не понимая, как мама могла не прийти домой, хотя уже два дня только и разговоров было, что о предстоящей зарплате и всём остальном.
Мария поползла наобум – если приползёт к стене, значит, надо поворачивать, если к спуску, значит всё верно. Скоро она почувствовала, что в сене есть ещё один ход, он вёл куда-то в сторону, Мария незамедлительно им воспользовалась.  Решение оказалось верным, потому что очень скоро Мария почувствовала движение свежего воздуха, а через несколько минут благополучно спустилась с небольшой горки сена на пол. Слава тебе, Господи!
Отряхнувшись, Мария всё также в кромешной темноте пошла вперёд, разумея, что сено должно быть у стены, а если сена нет, где-то должна быть дверь. Было очень тихо, что тоже Марию обрадовало, если бы хозяева спускали собак на ночь, - ей несдобровать. Собакам же не объяснишь, что ты избегаешь изнасилования, а не тыришь сено, которое они охраняют.
В эту самую минуту, чьи-то жёсткие руки схватили Марию, а, чтобы она не закричала, зажали ей рот. Мария слабо отбивалась, думая, что зря она ползала по сену, всё равно её застукали. Однако мужчина, который крепко держал её, казалось, вовсе и не помышлял об изнасиловании. Подпихивая её под зад, он пытался направить её куда-то. Мария шумно втянула воздух и, не учуяв запаха спиртного, немного успокоилась: это не её преследователи. Скорее всего, это был хозяин, а уж ему она сможет объяснить, каким образом она здесь, если, конечно, он не законченный идиот.
Мало-помалу, можно сказать на пинках, они подошли к двери, которую мужчина открыл очень осторожно. Мария удивилась, если хозяин, к чему осторожность, а вдруг – вор? Во дворе было тоже темно, но невдалеке смутно виднелся дом, куда они и направились.
Мария уже не сопротивлялась, поняв, что это бесполезно. Объятия мужчины - вовсе не сексуальные - тоже слегка ослабли. Потихоньку открыв дверь дома, мужчина подтолкнул Марию, не разжимая ей рот. Они прошли по небольшому коридорчику, зашли в полутёмную комнату.
- Не вздумай орать! - грозно приказал мужчина, отпуская её, - Ты кто такая?
- Меня зовут Мария, я шла домой, после работы зашла в супермаркет, купила кой-чего, за мной двое пьяных увязались, хотели изнасиловать, - Мария всхлипнула, - я от них стала убегать, увидела проход, затаилась там, а потом нашла лаз, залезла туда, по сену выбралась в ваш сарай. Вы не думайте ничего плохого, я ничего не взяла. Мне очень нужно домой, - Мария рассказывала, как ей казалось, очень убедительно, но, закончив свою речь, удивилась, увидев полное недоумение в глазах своих слушателей.
Они тоже показались ей странными. Двое пожилых людей и мужчина, который её привёл, выглядели так старомодно, что ей показалось, она попала в другой век.
- Откуда ты взялась? - спросил мужчина.
- Как это откуда? Я же вам русским языком говорю: залезла в ваш сарай с другой стороны, в дырку в стене, потому что убегала от преследователей.
- Как они были одеты?
- Вот ещё! Я даже не оглядывалась ни разу! Они шли по пятам, ржали, как кони, и говорили всякие сальности! Если бы я остановилась, они бы сцапали меня!
- На каком языке они говорили?
- Вы что, издеваетесь? На русском. Точнее, на матерном. Отпустите меня, пожалуйста, я ничего вашего не взяла. Меня уже дома заждались. Ну, пожалуйста, - заканючила Мария.
- Где ты живёшь?
- На улице Пожарского – это недалеко отсюда, - все переглянулись, Мария же начала сердиться, - ну, что вы за люди такие, неужели не видно, что я не вор, а несчастная женщина?
- Очень хорошо видно, именно поэтому тебя придётся ликвидировать, - у Марии похолодело внутри, куда она попала?
- Как, как это? Вы что? Вы кто? – Мария обвела всех расширенными от ужаса глазами.
- Спрашивать буду я, - жёстко оборвал её мужчина, - как тебя зовут, откуда ты родом, рассказывай подробно.
- Не понимаю, зачем вам это нужно? Я же ничего не взяла, вот – посмотрите, женщина, хоть вы заступитесь, он же ненормальный, я же только домой прошусь! – Мария обратилась к пожилой женщине в сарафане, какие носили в 19 веке, - та испуганно шарахнулась.
- Молчать! - рявкнул молодой мужчина, - Я ясно сказал - рассказывай.
- О, Господи! Зовут меня Мария Борисовна Селиванова, по мужу Романенко, работаю бухгалтером, живу на улице Пожарского, разведена, сыну пять лет, сидит сейчас дома, плачет, я ему подарков накупила, а дойти до дома не могу, - Мария только сейчас осознала в каком она дурацком положении оказалась, и слёзы горячей волной полились из её глаз.
- Нас этим не проймёшь. Как ты оказалась в нашем сарае?
- Я уже рассказывала, у меня сил нет повторять, - обречёно всхлипывала Мария.
- Андриан, пожалей её, вишь, как она расстроилась. Пусть Миха разберётся, он всё знает. Вишь, плачет.
- Играет.
- Да, нет, я женским чутьём чую, не врёт, - заступилась пожилая женщина.
Мария подняла голову и, встретив сочувствие в её глазах, немного воспряла духом. Молодой мужчина, у которого не только руки были жёсткими, но и взгляд, и, по-видимому, и сердце, сердито сверкнул глазами:
- Тебя, мамаша, не спрашивают. Она только и ждёт того, чтобы я её в отряд приволок. Её за тем и прислали. Вишь, разодели как, чтобы мы бдительность потеряли.
- А что же делать – то теперь? Неужели убьёшь её? – испуганно спросила женщина, а Мария вообще не только плакать, но и дышать перестала.
- По-хорошему, надо бы сразу пришить, чем дольше тянуть, тем больше она может неприятностей принести.
- А ну, как, она не виновата? Грех на душу возьмёшь!
- Андриан, ты того, не спеши, - подал голос пожилой мужчина, наверное, отец жестокого Андриана.
Мария, поняв, что у неё появились защитники, с надеждой воззрилась на Андриана, задумчиво почёсывавшему бороду.
- Ладно, свяжем её, пусть посидит в сарае, а я схожу в лагерь, поспрашаю.
- Вот и ладненько, - обрадовалась мамаша, - да можно и не связывать. Ведь если её заслали, какой интерес ей убегать – то.
- Ты, мамаша, сильно добрая.
- Пусть лягает в дому, - не убежит до рассвета – распорядился папаша, который тоже тяготел к добродетели.
Андриан сердито передёрнул плечами и, надев выцветшую штормовку, пошёл к выходу.
- Стерегите её. Я быстро.
Едва за ним закрылась дверь, мамаша повернулась к Марии, ласково улыбаясь:
- Как тебя зовут, девонька, Мария?
- Да, а вас?
- Меня Лукерья, тётя Луша, а деда – Григорий.  Откуда же ты родом?
- Да отсюда. Я здесь и родилась, и училась, и работаю.
- А мы тебя раньше не видели.
- Да я на нашей улице не всех знаю, а вы, считай, через три с половиной улицы от нас живёте.
- Что ты такое говоришь? В нашей деревне всего три улицы. Длинные, правда, но… Что-то тут не так.
- Я уж и не знаю. Я вообще ничего не понимаю. Шла домой по родному городу, а попала в какую-то деревню. Ничего не понимаю.
 Мария вдруг почувствовала, что устала неимоверно. Ещё бы, - столько пережить за короткий промежуток времени, а главное, - ничего не понятно. Она почувствовала, что у неё слипаются глаза, но всё же жалобно попросила:
- Отпустите меня. Меня сын заждался.
- Не можем мы, девонька, - подал голос дядя Григорий, - Андриан у нас строгий. Сказал – стерегите, значит надо стеречь. А вот спать ты ложись. Вон у тебя уже и глаза закрываются.
Мария поняла, что спорить бесполезно. Что ж, поплачет Володька, а завтра получит все свои подарки. Мама придумает, чем его успокоить. Мария иногда не ночевала дома, правда, заранее предупреждала. Жаль, что у неё сотовый поломался.
Мария уже спала «на ходу», тётя Луша отвела её на лавку, застеленную каким-то тряпьём. Мария даже не удивилась, отчего это у людей такая беднота, зачем они её в плен взяли, заложницей что ли? Много ли с неё возьмёшь? Мысли текли совсем вяло, потом совсем спутались, и она заснула.
Какое-то существо – бесформенное, скорее похожее на грозовое облако со злыми глазами сидело у неё на груди, пытаясь задушить. Мария пыталась освободиться от него, но оно придавливало её всё сильнее и сильнее, пока она не почувствовала, что сейчас совсем задохнётся. Мария попробовала закричать, но не могла. Она собралась с силами и крикнула, проснувшись от своего крика. На груди у неё сидел огромный пушистый кот, который, увидев, что она пытается встать, то ли муркнул, то ли приказал ей не шевелиться, даже не поменяв позу. Мария рассердилась и столкнула наглеца на пол. Бог мой! Это не сон. Она, действительно, спала на жёсткой лавке в какой-то комнате непонятного предназначения – вроде гостиная, но похожа больше на сарай. Мария села на лавку, пытаясь разобраться, где она и почему.
 Так, шла, бежала, залезла, пролезла, вылезла. Схватил какой-то злющий мужичок, даже не запомнила его лицо, притащил сюда. Что он там говорил, куда-то в лагерь пошёл? Секта у них что ли, староверы, может быть? А, может, вообще какие-нибудь террористы, а её теперь «пришьют», чтобы не разболтала про их логово. Да нет, у тёти Луши очень добрые глаза, да и дядя Гриша – тоже добрый. Вот попала! Круто ты попала! От этих мыслей Мария не только не успокоилась, но окончательно расстроилась. В комнату просунулась голова тёти Луши:
- По-маленькому хочешь? Пошли, я тебя отведу. Андриан за тобой пришёл.
У Марии похолодело внутри – пришёл за ней! Убивать её будет! Или поведёт сейчас к своим, там решат – убивать или нет. За что? Господи, что она такого сделала? Она, трепеща в душе, шла молча за тётей Лушей в наружный туалет. Да, удобства здесь. А ещё бы умыться, подмыться.
- Ой, не знаю, девонька. Андриан сердиться будет. Он только и разрешил, что в туалет тебя сводить.
Мария не стала возмущаться таким обращением. Вспомнила какой-то фильм, где давали наставления, что, если вас захватили в заложники, старайтесь не сопротивляться и по возможности исполнять требования террористов, в противном случае, рассердившись, они могут вас сильно избить или вообще убить раньше времени.
 Андриан, насупившись, стоял у стола.
- Андрюш, пусть она хоть молока попьёт. Ведь голодная же.
- Успеет. Пока молоко, пока то, да сё, идти нам надо, - сказал, как отрезал.
Мать его лишь вздохнула, прошуршала чем-то и протянула Марии свёрток:
- На, по дороге съешь.
- Спасибо, тётя Луша, - у Марии слёзы на глазах выступили от жалости к самой себе.
Она быстренько натянула куртку, и пока Андриан отдавал какие-то распоряжения своей мамаше, открыла сумочку, достала косметичку. Так, так, хорошая тушь, глаза совсем не размазались во сне, губки слегка подкрасить, хоть и на смерть, но красивая. Женщины неисправимы.
Андриан подошёл к ней, когда она уже была готова. Зло посмотрел на её пакеты и сказал матери:
- Принеси рюкзак.
Марии не хотелось отдавать пакеты, но – что уж там подарки, когда тут речь идёт о жизни. Андриан засунул пакеты в рюкзак, надел его на плечи и направился к двери, бросив на ходу: «Пошли». Тётя Луша, жалостливо глянув на Марию, тихо прошелестела что-то вроде: «До свидания».
Мария думала, что сможет удрать по дороге, но Андриан пошёл в огород, а там сразу – лес. Мария еле поспевала за ним на своих каблуках, в изумлении посматривая по сторонам. Никогда не знала, что у них в городе так близко лес. Она оглянулась, а где же город? Странно. Куда это её занесло? Неужели, убегая от преследователей, она свернула куда-то не туда? Да нет, она ведь никуда не сворачивала. Те мужики шли за ней по одной и той же улице в частном секторе.
Она ломала голову над этими метаморфозами, а Андриан уже поджидал её:
- Иди быстрей, так мы и до обеда не дойдём!
- Попробовали бы вы на каблуках идти по мягкой земле.
Андриан задумчиво посмотрел на её ноги, сплюнул и пошёл вперёд, стараясь не спешить. Мария же не шла, а бежала за ним. Скоро она совсем выбилась из сил, к тому созерцание выцветшей штормовки, а большей частью кирзовых нечищеных сапог вовсе не настраивало на романтический лад, хотя лес, по которому они шли, был необыкновенно красив. Мария остановилась:
- Я не могу больше. Хоть пять минут отдохну.
- Нет, у нас нет времени.
- Я понимаю, что у вас не должно быть сердца, раз вы занимаетесь таким делом, но я устала, понимаете? Мне тяжело на каблуках!
- Никто тебе не виноват. Зачем рядиться в такую обувь, в которой невозможно ходить? Разувайся и иди босиком.
Марию возмутила такая перспектива, но зато появилась возможность хоть немного отдохнуть! Она присела на траву.
- Разувайся, я тебе сказал, чего расселась?
- Как же я пойду босиком? Да это будет ещё дольше. Я ведь не привыкла босиком ходить. Тут колко, да палки всякие!
Андриан заскрежетал зубами и, бормоча что-то типа: «Надо было пришить сразу», полез в рюкзак, вытащил огромные шерстяные носки:
- Надевай. Дойдёшь как-нибудь, неженка. Зачем тебя такую неженку прислали?
- Кто меня прислал? Я вообще не понимаю, что вы от меня хотите? Вы до сих пор мне не сказали, взяли вы меня заложницей или просто боитесь свидетеля. Но я ничего не видела и не знаю, а денег у меня нет.
- Заткнись. Надевай носки и пошли, здесь нельзя долго останавливаться. Перейдём балку, потом отдохнёшь.
- Ну, и на том спасибо.
В носках, действительно, идти было легче. Мария шла теперь следом, умудряясь даже поглядывать по сторонам. Лёгкий туман раннего утра не давал возможности посмотреть вдаль, но вблизи – великолепный разноцветный лиственный убор заставлял трепетать сердце в эстетическом экстазе. В такой романтической обстановке она не могла даже представить себе, что её ждёт, да и не хотела.
А идущего впереди Андриана ничего не интересовало. Ни красоты природы, ни общество симпатичной молодой особы, на Марию он вообще не обращал внимания. Не то, чтобы ей хотелось понравиться ему, просто обидно было, что он не оценил её, как женщину. Это претило её женскому самолюбию. Мария привыкла нравиться мужчинам и сразу могла определить по взгляду, какое впечатление произвела. Мужчина мог ласкать взглядом, мог раздевать, мог восхищаться, но этот – козёл! – смотрел злыми глазами, да ещё собирался «пришить». От таких мыслей Мария снова пришла в негодование, но кроме как себе любимой, высказаться было некому. Значит, надежды на то, что можно надеяться на свою красоту – никакой.
Внезапно Андриан остановился и прислушался, потом по-птичьи свистнул. Ему отозвались. Он снова пошёл вперёд, не проронив ни слова. Это ж надо! Тут их целая банда, и куда милиция смотрит! Мария шла молча следом, понимая, что такие мысли вслух к добру не приведут. Внезапно она почувствовала такой приятный запах еды, что просто слюнки потекли. Она сразу же вспомнила, что не ужинала, а завтрак лежит в рюкзаке у этого злыдни, который не то что поесть не даст, но и …
Пока Мария придумывала что, они вдруг оказались на полянке, окружённой со всех сторон землянками. Здорово! Вот это конспирация! Только что был просто лес, а тут оказывается, люди живут. Хотя запах еды их выдаёт. Мария представила, что будет рассказывать в милиции, когда освободится…Если…
Между тем их окружили люди довольно странной наружности. Средний возраст – двадцать – тридцать лет, ни одного лица кавказской национальности, напротив, все они были белокурые и красивые. Мария встрепенулась, и быстренько сняв носки, надела ботиночки на высоких каблучках. Что ж надо выглядеть достойно, раз уж её так пристально рассматривают. Молодые люди, особенно женщины, рассматривали её, как диковинку, не проронив ни слова. Андриан куда-то ушёл, а она стояла в плотном кольце этих странных молчаливых людей, и ей становилось всё больше не по себе. Кто они такие? Зачем живут в лесу? Одеты как-то странно – и мужчины, и женщины в штормовках, как у Андриана, или в толстых свитерах, только у женщин из-под штормовок выглядывали длинные юбки, больше похожие на мешки. Конечно, Мария по сравнению с ними выглядела экзотично – в обтягивающих джинсах, обтягивающей кожаной куртке на молнии, а самое главное со своей модной стрижкой и цветом волос «Вулкан». Наконец, один молодой человек, по-видимому, самый молодой присвистнул:
- Вот это ж…! Вот это да! Вишь, на Большой Земле какие фифы, а мы тут в земле живём!
На него тут же зашикали мужчины, а женщины зашипели, как змеи. Мария испугалась – вон, сколько завистниц сразу. Надо было хотя бы носки не снимать. В это время к ним подошли двое мужчин, - один около сорока лет, а другой – непонятного возраста, лицо вроде бы и молодое, но весь седой.
- Ну, что, познакомились?
- Да, нет, молчит, вражина, - подала голос бойкая молодка, видно, она уже почувствовала уколы ревности.
- Ну, уж и вражина сразу. Ты, Вероника, как скажешь. Сейчас разберёмся, - весёлым голосом откликнулся седой. Марии полегчало на душе. Кажется, есть союзник.
- Пошли, девонька, поболтаем.
Втроём они зашли в самую большую землянку. Мария огляделась. Здесь стоял огромный стол, вокруг него – лавки, в углу – печка-буржуйка, - вот и вся мебель.
- Садись, рассказывай, - строго сказал мужчина в кожаной куртке дореволюционного образца.
- Ну, что ты, Василь! Она, небось, голодная. Будто ты не знаешь Андриана! Тащил, наверное, силком, не дал ни поесть, ни попить. Верно, голубушка? – Мария кивнула, - Сейчас мы чаю организуем, каша готова уже на завтрак. Да и мы с тобой подкрепимся!
- Ты, Миха – дезорганизатор. На войне, как на войне. Сначала – главное, а уж потом – чаи гонять.
- Василь, предоставь мне определять, где враг, а где – напуганная женщина. Смотри, на ней лица нет.
- А может, у них задумка такая, а она – актриса хорошая.
- Ну, это мы всегда успеем распознать. Никуда она от нас не денется. А если случайно попала, то будет союзником. А то Верка её уже и вражиной окрестила, больно красивая дамочка попалась.
- Вот – вот. Специально такую прислали, чтобы отвлечь внимание, поссорить бойцов, может, она и диверсию совершить должна, кто её знает?
- Да, ладно тебе. Давай-ка, красавица, к столу.
Во время этих препирательств седой, которого называли Михой, уже успел накрыть стол, крикнул в двери, чтобы принесли кашу, расставил всё на столе, и с широкой улыбкой приглашал Марию позавтракать. Марии очень понравилась эта мысль. Она уже чувствовала лёгкое головокружение от всех событий, происшедших за последнее время, и с удовольствием бы выпила чаю, а когда занесли ароматную кашу (вот бы уж не подумала, что каша может так аппетитно пахнуть), то и вовсе расположилась покушать.
- Тебя как зовут? – спросил Миха, разливая чай.
- Мария.
- Манька, значит.
- Как это, Манька? Я же сказала Мария. Маша можно, но не Манька.
- Что это ты так возмущаешься, у нас не принято Марией называться. Вон в соседнем отряде есть Манька, теперь у нас своя будет.
- Миха, попридержи язык, - одёрнул его строгий мужчина, которого звали Василём.
- Это Василь – наш командир. Строгий, но справедливый, - не обращая внимания на одёргивание, продолжал весёлый Миха, - а я здесь и учитель, и лекарь, и политрук, и судья, и поп, и растороп.
- И болтун, - подсказал Василь, уже улыбаясь.
- А как же! Во все мои обязанности и входит - языком болтать. Расскажи, Мань, всё по порядку, как ты попала в сарай с сеном. Андриан рассказал уже, да не понятно ничего.
- Знаете, мне и самой непонятно. Я вчера получила зарплату, как всегда, пошла в супермаркет, купила всякой всячины, подарки, вкусненького, задержалась немного. Вышла – уже стемнело, сейчас ведь темнеет раньше. Домой пошла пешком. А по дороге за мной двое пьяных увязались. Сначала просто подшучивали, а потом стали преследовать, мне показалось, что они хотят изнасиловать, я стала убегать, они за мной, я нырнула в какой-то проход, они мимо проскочили, но, чтобы не встретиться с ними я пошла по проходу, чувствую, что-то мягкое – сено, я залезла в дырку в стене, а потом долго лазила по сену – выход искала, потом в какой-то проход полезла, а когда вылезла – тут Андриан меня и схватил. Знаете, я до сих пор не могу понять, как я оказалась в вашей деревне, ведь я шла по городу. Наш дом – частный – на окраине города, а не в деревне, да и леса такого нет. Мы, когда шли по лесу, я ещё подумала – деревья совсем не такие, как у нас. Даже если проехать чуть дальше, такого леса нет.
Её очень внимательно слушали, ни разу не перебив, теперь же собеседники задумались, а Мария решила попробовать ароматной каши. Наверное, эффект был в том, что она была сварена на курином бульоне, в ней был кусочек мяса, да ещё зеленью припорошена, да ещё Мария была жутко голодной. Она и не заметила, как уплела всю кашу и уже посматривала на чай, как услышала голос дяди Михи:
- Я тебе говорил, Василь, что есть проход. Сколько лет ты мне не верил, пока кровью своей не доказал, что правду говорил, - Мария поглядела на собеседников, ничего не поняла и снова заинтересовалась чаем, таким ароматным, что трудно было устоять.
- То ты, а то – она. Ты – свой, а кто её знает? Может, этим проходом враги воспользовались, - размышлял Василь, а Мария прихлёбывала ароматный несладкий чай.
- Послушай, Маня, а как ты по сену проползла?
- Ну, я же рассказывала, ползла вверх, потом назад, мне показалось, что я заблудилась, я так много сена в жизни не видела, да и представить трудно, чтобы столько сена было приготовлено одной корове. Потом, когда опять назад повернула, почувствовала, что есть лаз вбок. Ну, я поползла, - наевшись, Мария рассказывала степенно, с чувством.
- Сколько приблизительно времени ты ползла?
- А я откуда знаю? Мне так надоело там ползать, мне казалось, что прошла вечность.
- Вот-вот.
- Что – вот-вот?
- Да это я не тебе. А ты вот что – опиши свой город, только подробно.
Мария подробно описала свой город, потом Москву, потом соседние города, потом у неё перестал ворочаться язык, а после чая захотелось в туалет. Строгий Василь качал головой, явно не доверяя, а дядя Миха сказал:
- Ладно, пошли в мою землянку. Отдохнуть тебе надо. А потом поговорим. В общую землянку тебе пока нельзя. Пообвыкнуться надо. А я – человек надёжный, как мужчина – не опасный. Отпустишь, Василь?
- Ладно, под твою ответственность. Удерёт, с тебя три шкуры спущу. Больно охота лагерь менять под зиму.
- Пошли, Мань.
- Дядя Миха, ну, не называйте меня Маней, мне это неприятно. Я не привыкла, да и вообще, - увещевала она Миху, которого, действительно воспринимала, как родного дядю, выходя из землянки.
- Я не буду, другие будут. Какая тебе разница?
Марии больше всего на свете хотелось принять душ и выспаться в своей кровати, она лишь намекнула дяде Михе, что ей бы привести себя в порядок, но для этого нужен душ, а дядя Миха засмеялся так весело, что и Мария заулыбалась:
- Забудь, голубушка, что такое душ и прочая цивилизация. Потом поймёшь, почему, - опередил он её вопрос, - У нас тут моются раз в неделю -  в бане, а тебе – душ подавай. Но воды горячей я тебе принесу и сам уйду, пока ты не приведёшь себя в порядок, - Мария перестала улыбаться и приуныла.
Однако после того как она, наконец–то, помылась и улеглась на лавке в маленькой и очень уютной землянке дяди Михи, она в первый раз за последние сутки ощутила блаженство. В землянке пахло травами, было тепло и даже уютно. Она уже дремала, когда услышала, что зашёл дядя Миха:
- Спишь, девонька? А я хотел поговорить малость.
- Да я уже и задремала. Так устала. Дядя Миха, как вас зовут по имени отчеству? Миха – это вроде клички. Михаил?
- А зачем по-другому? Так меня все и зовут.
- А вы мне можете объяснить, где я нахожусь? Мне не нужна ваша, как это, дислокация, просто скажите, какой город рядом. Вы у меня столько спрашивали, а я в полном неведении, где я. Я при командире постеснялась сказать, но … мне вот показалось, что я – заложница, а вы все – террористы. Но вы – такой добрый, а, может, у вас такая роль, я хочу у вас спросить – кто я здесь и где я?
- Ты можешь не стесняться. Ты – в параллельном мире.
- Что? – Мария поднялась с постели и заморгала глазами, не разумея сказанного, - Вы шутите?
- Нет, не шучу. Я бы не знал, кто ты и откуда, если бы сам там не побывал вот уже скоро семь лет назад.
- Как это? Я не верю! Такого не бывает! Что вы такое говорите? Не может быть! Вы издеваетесь надо мной? Я ничего не понимаю, - высказав все свои эмоции, она повалилась на свою постель из свежего сена, застеленной какой-то тряпочкой, правда, чистой, и зарыдала в голос.
- Поплачь, поплачь, женщинам это помогает, - с этими словами дядя Миха вышел из землянки, а Мария проплакав добрый час уснула мёртвым сном.
Ей снилось что-то приятное. Что-то такое, что не запоминается, но, когда проснёшься, остаётся ощущение, что ты побывал в сказке. Мария открыла глаза и, убедившись, что проснулась в землянке, резко их закрыла, даже зажмурилась. Что ей делать? Одно утешало, если она попала в параллельный мир, значит, она не заложница. Однако её положение тоже не из лучших. Во-первых, ей не верили, во-вторых, её внешний вид вызывал неоднозначную реакцию у местных жителей – на неё «запали» мужики, что не пришлось по вкусу местным женщинам.
Марии вдруг вспомнился рассказ об одном молодом мужчине, который пропал, кажется, во время охоты, а вернулся к своим через восемь лет уже пожилым мужчиной. Он рассказывал, что жил среди людей, не совсем похожих на его окружение, вообще, в другом мире. Ему не совсем поверили, решили, что он свихнулся, и не обращали внимания, что его не было восемь лет, а он уверял, что прошло уже пятьдесят.
Кошмар! Неужели она вернётся домой также через несколько лет, совсем старухой, а сын уже вырастет… Мария снова заплакала. Ей всё ещё не верилось, что умозаключения Михи - правда.
- Ну, что это ты? Всё ещё не наплакалась? – услышала она ласковый голос, - вот послушай, что со мной произошло, может, полегчает.
Мария лежала, уткнувшись в подушку, набитую сеном, но уши уже готовы были принимать информацию. Миха откашлялся и начал свой рассказ:
- Тебе, наверное, странным показалось, как мы тут живём. Много лет назад у нас, как и у вас была война – Великая Отечественная, с фашистской Германией. Я не знаю точно, в это ли время разделились наши миры или наш мир развивался также, как и ваш, только немного по-другому, но у нас война не закончилась, - Мария перевернулась на бок и заплаканными глазами взглянула на дядю Миху, - У нас не было великих сражений, как-то всё потихонечку развивалось, то одни победят, то – другие, но длится это уже… дай бог памяти, лет пятьдесят, точно. Многие города России не знали врага, они продолжают развиваться, но не так, как в вашем мире. Мы же, которые остались на территории, оккупированной фашистами, живём в основном вот так – в лагерях, партизаним. Те фашисты, которые когда-то хотели поработить нашу страну, уже перевелись. С нынешними «завоевателями» мы живём в определённых отношениях. Вся молодёжь – с четырнадцати лет – живёт в лагере, потому что могут угнать в рабство. После сорока – сорока пяти лет и беременные, кормящие женщины живут в деревне. Все мы им помогаем – на посев, на уборку урожая собираемся, приходим, когда надо помочь с животиной, забить, освежевать, ходим в деревню за продуктами. Наши «враги» прекрасно об этом знают. Когда нам надо идти на посевную, мы оповещаем деревенских, те постоянно об этом говорят, мол, с такого-то числа будет посевная. Также точно – сбор урожая. К этому времени наши «враги» срочно убираются из деревни, - то им нужно на учения, то ещё какая-нибудь причина. Причём, пока мы не посеем или не уберём всё, они не вернутся.
- Разве ж это враги? – подала голос заинтересовавшаяся Мария.
- А как же, ведь они забирают часть урожая, вроде как подать.
- А почему нельзя истребить их всех и ничего не отдавать?
- Не готовы наши верха. Люди разрознены. Упустили момент, когда всё население горело мечтой избавиться от поработителей, как произошло в вашем мире. А теперь у нас такая вот кутерьма. Вся страна не считается побеждённой, правительство заседает в столице. Кстати, наша столица – Московия, а мы – ведруссы, а не русские, как вы.
- Что ж вы так и будете в землянках жить, ведь вы отстаёте в развитии? Со временем, вы так отстанете вместе со своими врагами, что вас завоюет другая страна.
- Ишь ты, я тоже думал над этим. Да и не я один. В основном всех устраивает такая жизнь, - привыкли.
- А что, в столице тоже так?
- Ну, чуть получше. Газа нет, как в вашем мире, в основном электричество. Техники нет такой, но зато гуманитарии процветают. По сравнению с вашим миром, у нас более развито духовное развитие. Люди сильнее осознают своё место в мире, пытаются найти прекрасное во всём. У нас тут есть книги, я по ним учу молодёжь. До четырнадцати лет молодёжь живёт в деревне. Их там тоже обучают, но по законам чужой страны, а когда они попадают к нам, приходится их переучивать и доучивать.
- Кошмар!
- А что ж кошмарного, так уж повелось.
- Дядя Миха, а расскажите, как же вы попали в наш мир? Где тут тоннель, ведь по нему можно и обратно попасть?
- Можно, только он работает по своим законам. Можно пятьсот раз пробовать проделывать то же самое, что с тобой приключилось и ничего не получится, а может получиться в какой-то самый неподходящий момент.
- Расскажите, пожалуйста.
- Я пошёл на задание командира – надо было в соседний лагерь сходить, донесение отнести, а у них забрать то, что нам предназначалось. У нас до сих пор так связь с Большой Землёй поддерживается. Наш отряд маленький, а соседний – в два раза больше, видишь, я тебе не боюсь выдавать маленькие тайны, их уже давно знают наши враги. Командир требует, чтобы мы не ходили одним и тем же путём, чтобы не прибивать траву, - для маскировки. Я и пошёл другим новым путём, а уже вечер был, я бы старым путём быстро дошёл, а тут – заблудился. Я этот лес, как свои пять пальцев знаю, а тут – бык – мык, не могу сориентироваться. Я назад пошёл, смотрю – лес поредел, а темно уже стало, хоть глаз выколи. Я решил – заночую в лесу – не в первой, а утром разберусь, что к чему. У меня плащ-палатка с собой была, завернулся, да и уснул. Утром проснулся от ощущения, что что-то не так. Открываю глаза – лес вокруг, но не наш. Прошёлся чуть-чуть и вышел на поляну, а за поляной – дома высоченные. Я не испугался. Подумал, что заблудился и вышел к большому городу. У нас ведь есть такие, ты не думай, что все ведруссы в деревнях живут! Добрался до города, - батюшки свет! – трамваи, машины такие, люди одеты как! Я подумал, вот ведь мы в лесу живём, отстали как от жизни. А люди в городах, - вона как! Иду дальше, озираюсь, как дикарь, рот раззявил, тут меня машина и сбила. Слегка, правда. Упал на замощённую дорогу и лежу, - не пойму, что со мной. Ничего не болит, а отчего упал, - не пойму. Подбегает ко мне детина и давай матом ругаться, - «Поразвелось бомжей, нормальному человеку не проехать!» Люди стали собираться, а я лежу. Тут один мужичок из толпы и говорит: «Ты бы его отвёз в больницу. Он, может, и бомж, но человек, а ты его раздавил, как таракана, и митингуешь теперь, козёл!» Детина вдруг испугался, поднял меня, запихнул в машину, и повёз куда-то. «Куда тебе?» - спрашивает. А я ему: «Не знаю, мил-человек, я тут впервые, в лесу живу, ничего не знаю. Даже не представлял, что такие города бывают». «Так тебя что, в лес отвезти?» - спрашивает, «Ага», - отвечаю. Привёз он меня к лесу.  Пошёл я в лес, а всё там не так, всё незнакомое. Иду, думаю, вот это я закружился. Шёл, шёл, смотрю, поредел лес, вышел на просёлочную дорогу, вижу – деревня вдалеке. Пошёл туда. Пришёл в деревню, - не наша и не соседская, да и вообще – люди ездят на машинах, одеты все – щёголями. Ничего не пойму. Сел я на лавку, задумался. Тут ко мне мужичок подсел. «Выпить хочешь, спрашивает?» Я-то знаю, что такое выпить, хотя у нас – сухой закон. Но мне странно как-то стало. Я промолчал, а он уж достал пузырь с какой-то гадостью, - в первый раз в жизни я попробовал водку, выпили, он меня стал спрашивать, кто я, да откуда. Но меня хоть пои, хоть не пои, я конспирацию даже во сне соблюдать буду. Я ему сбрехал, что иду к родным, а откуда – сказал, что в голову взбрело. А он как разобидится на меня. Я, говорит, тебя, сволочь такую, пою на халяву, а ты мне голову морочишь. Такого города нет. А я говорю есть. Заспорили мы с ним. Я-то хоть и сбрехал, но город всамделишный назвал. А он - пьяный – буйный, лезет драться, говорит, не уважаешь. Разняли нас какие-то мужики. Принесли ещё водки, ещё выпили, стали у меня спрашивать, а я хоть и опьянел, но своё талдычу, то, что в первый раз сказал. Тогда один из них – интеллигентный такой с виду, стал у меня расспрашивать, откуда я родом, где жил до этого. Я подумал, что соврать не сумею, рассказал немного правду. А мужики, как взбеленились. Врёшь ты всё, кричат, опять драться лезут. Тот, интеллигентный, остановил их, говорит, видно, мужик не в себе, оставил им всю водку, а меня с собой забрал. Пришли мы к нему, он один жил – от бабы из города удрал, как потом выяснилось. Сели мы с ним, и я ему откровенно всё рассказал. Он всё головой мотал, по десять раз одно и то же ему повторял, потом он мне и говорит: «Ты понимаешь, что ты не в том времени, у нас война уже пятьдесят с лишним лет как закончилась, а ты – партизан, говоришь. Молчи на людях, а то за сумасшедшего сочтут. Видно ты – из параллельного мира, - говорит, - это только по геометрии на бумаге параллели не пересекаются. А в жизни, оказывается, всяко бывает». Остался я у него жить. Телевизор в первый раз в жизни увидел, чуть с ума не сошёл, когда понемногу понимать начал, что оказался я в другом мире. Мужик тот, Николай, умница был, помог мне. Сначала он тоже не верил, что такое бывает, а потом, когда я ему по несколько раз рассказал про своё житьё-бытьё, а он мне про свой мир, мы друг другу поверили и стали думать, как же мне назад вернуться.
- А зачем назад? Разве там вам плохо было?
- Там – хорошо, но слишком много здесь было оставлено. Мы с ним сразу договорились, что моё - это там….
- Что?
- Потом расскажу. Не нужен там я никому был. Даже Николаю. По дому я всё делал, а он на работу ездил. Уедет на неделю, а потом неделю дома сидит. Мы с ним починили всё в его домишке – от матери ему достался. Сын у него уже взрослый был, один раз наведался с женой. Я потом в окно видел, как он у виска крутил, наверное, обо мне речь была. Время шло, а мы всё никак не могли придумать, как бы мне назад попасть. Я уж несколько раз ходил по лесу, ночевал в лесу, да всё не получалось. Перезимовали мы, Николай стал меня уговаривать, не ходи, говорит, живи у меня. Хорошо мы с ним жили. По вечерам сидели у камина – он смастерил вместо печки, что у матери стояла, я о своей жизни партизанской рассказывал, а он о себе. Это он сказал, что я из параллельного мира пришёл. Книг у него много было, я читал, телевизор смотрел, чего бы ещё, но всё ж тянуло меня домой, не моё там всё было. Как в гостях ни хорошо, но дома лучше.
- Как же вы попали домой?
- До сих пор не могу понять, как. В конце лета, считай, год прошёл, пошли мы с Николаем по грибы, на жарёху насобирать, да впрок заготовить. Прошли километров тридцать – и свой лес, и через речку - в дальний. Сначала аукались, а потом напал я на полянку, грибов – видимо-невидимо, я звал сначала Николая, а он кричал, сейчас, у меня у самого тут полно, потом увлёкся, насобирал полную корзину. Смотрю, уж вечереет. Я кинулся по своим следам, кричу, зову Николая, никто не откликается. Я уж решил сам домой выбираться, думаю, он меня, наверное, тоже звал, да и пошёл домой. А ведь мы далеко забрались. Тут совсем темно стало. Я решил заночевать в лесу, мне ведь не впервой. Утром проснулся, смотрю, а лес-то – другой. Я сразу понял, что я назад попал, в свой мир. Главное, надо было сориентироваться, да к врагам не попасть. Пошёл я по лесу и скоро вышел в соседний лагерь. Они меня встретили настороженно, не верили долго, что я в другом мире был. Наш командир – тоже. Мы с ним всегда были друзьями, особенно после того, как мои все погибли, а тут – смотрят все, как на предателя. Тяжело было. Только через год мы попали в переделку, я дрался с остервенением, был ранен, контужен, после этого они вроде бы немного оттаяли. А тебе вряд ли поверят, хоть я и на твоей стороне.
- Как же всё-таки вы домой попали? Вы же говорите, что до этого тоже ночевали в лесу?
- Ты себе голову не ломай. Никто не знает, где этот тоннель, когда открывается проход. Может, тебе и не доведётся домой попасть.
- Что вы такое говорите? У меня там сын маленький, родители, работа! Вся моя жизнь! А что тут? Я ведь не привыкла к таким условиям!
- Не заводись! Поживём, увидим. А пока одевайся вот – я тебе принёс, что наши бабы пожертвовали, да пошли завтракать – ты спала почти сутки.
- Что это такое? – Мария с чисто женским любопытством ко всему, что касалось тряпок, обмоталась тем, что служило ей одеялом, и подошла посмотреть, - вы что, издеваетесь? В жизни я такое не надену!
- Наденешь! Тут только в таком и ходить. К тому же тебе сейчас надо с женским полом подружиться, мосты наводить. Мужики, они и так тобой заинтересовались, так что нечего задницу обтягивать, а бабы у нас хорошие, но не надо их лишний раз заводить. Все вы одинаковые. Их одень также, они тоже будут фифами. Зачем тебе с ними в войну играть? Одевайся, я пошёл.
Мария понимала, что дядя Миха абсолютно прав, но надеть бесцветный дурацкий сарафан с не менее бесформенной рубахой, - о! Ужас!
Мария взяла сарафан двумя пальчиками. Ткань была грубо соткана, но мягкая, приятная на ощупь. Надела рубаху – сгодится в качестве ночной. Надела сарафан поверх своей облегающей кофточки, покрутилась – сарафан был почти до щиколоток – вытащила из джинсов широкий ремень, украшенный всякими бяками. Ремень подчеркнул тонкую талию, а сарафан стал выглядеть супермодно. Даже кофточка подходила по цвету. У дяди Михи зеркала, конечно, нет, но и так было видно, что неплохо. Особенно с ботиночками на каблучках. Мария заметила, что дядя Миха принёс и рюкзак с её вещами. Она стала вынимать покупки, и в носу защекотало. Игрушечный сотовый для Володьки – нажимаешь на кнопочку, загораются цифры набора, как на настоящем, играет рингтон, который можно выбрать по каталогу. Володька давно просил такой. Мария отложила его в сторону и стала перебирать содержимое пакета, стараясь не заплакать. Как это дядя Миха утешил: «Ты можешь вообще домой не попасть!» Так, средства для чистки ванны и туалета, - очень своевременно, колготки – себе и маме, сюда, жидкое мыло – это может здесь понадобиться, краска для волос, - а что, буду от них отличаться, крем для тела – целая банка - пойдёт для лица, крем для обуви – отложить, косметика...
- Мань, ты что, уснула там? - голос дяди Михи вернул её к действительности. – Выходи уже, заждались тебя к завтраку.
- Заходи, дядя Миха! Я одетая.
Дядя Миха зашёл в землянку и остановился, присвистнув:
- Эк! Ты и в сарафане умудрилась по-своему выглядеть. Жаль, что я после контузии не мужик уже!
Мария смутилась и показала на стол:
- Вот, смотрите, это мои покупки. Я думаю что-нибудь надо отнести … туда, чтобы хоть как-то доказать, что я из другого мира. А, вот у меня ещё один пакет с едой. Надо его обязательно отнести.
Мария достала пакет с едой. Остальные вещи тоже со временем пригодятся, а вот еду всё равно надо съесть. Она отдала пакет с едой дяде Михе, накинула кожаный пиджак на плечи:
- Пошли?
- Пойдём. Мань, я уже им рассказал, что ты из другого мира. Я тебя сейчас представлю, а ты расскажешь о себе, да на вопросы ответишь. Только ты не обижайся, я тебя заранее предупреждаю, что вопросы могут быть даже неприличные. Я тебе помогу, если смогу, но нужно самой стараться. Главное, не забывай, что тебе с ними, может, всю жизнь придётся прожить. Старайся завести друзей.
- Ну что вы, дядя Миха, беспокоитесь. Я думаю, что всё будет хорошо, - сказала Мария скорее себе, чем ему. У неё уже дрожали коленки.
Они вышли из землянки. Мария на минуту остановилась, чтобы вдохнуть полной грудью необыкновенно чистый, сладкий воздух, напоенный ароматом хвои и увядающей листвы. За столом, который стоял посредине полянки, окружённой землянками, молча сидели обитатели лагеря. Все смотрели в их сторону. Мария почувствовала, как земля уходит у неё из-под ног, но собралась с духом и красивой «от бедра» походкой подошла следом за дядей Михой к столу.
- Вот вам новая боевая подруга, - представил её дядя Миха, - Зовут её Маня. Она напугана, поэтому не мучьте её вопросами. Давай-ка, Полина, что у тебя на завтрак, - обратился он к полной женщине, которая с сочувствием рассматривала Марию.
- Да вот каша, как всегда, - ответила та, подавая огромную миску с дымящейся кашей.
- Я вот тоже с гостинцами. Я вчера в супермаркете купила, думала, домой принесу, домашних порадую, а попала сюда, так что полакомьтесь вы, - сказала Мария с очаровательной улыбкой, стараясь, чтобы не дрожали губы.
- Давай, давай, - поддержал её дядя Миха.
Мария высыпала на стол содержимое пакета – палочка копчёной колбасы, сыр, масло, несколько  пачек творожка, йогурт для Володьки и его любимые сырки в шоколаде, шоколадные конфеты для мамы (она с ними чай пила вместо сахара – полконфеты на чашку), бутылка пива для папы, конфеты для всех, мютаки. В магазине ей казалось, что она набрала очень много, а на столе теперь лежало маловато.
- Угощайтесь, - сделала жест Мария.
- Садись, поешь нашей каши, потом расскажешь о себе, - ответил ей дядя Миха.
Остальные также молча сидели за столом. Марии ничего не оставалось делать, как придвинуть к себе миску с кашей. Но она не привыкла есть в таком количестве. Съев четверть того, что ей наложили, она почувствовала, что наелась, потихоньку подняла голову – весь «отряд», чавкая и рыгая, наворачивал кашу. Марию замутило, но, понимая, что она сейчас в центре внимания, она не стала отставлять от себя кашу, сидела, наклонившись над тарелкой, ждала. Полина стала раздавать чай. Мария встрепенулась:
- Берите конфеты к чаю.
- Отравленные, небось, - пробурчала красивая женщина - Верка, но так, чтобы её все услышали.
- Ты, Вер, как хочешь, а я возьму, - потянулся за конфетой дядя Миха.
- Ой, ты, контуженный, танком перееханный, а краснопёрка тебя соблазнила! Ишь, шёлковый какой! – не унималась Верка. Мария ещё глубже упёрлась взглядом в свою недоеденную кашу, а дядя Миха нисколько не оскорбился.
- Ты, Верка, змея, да только яд у тебя тухлый, - сказал он под одобрительный смех отряда, - да кусаешь вслед, когда не больно уже. Ох! Ух, как вкусно! Мужики, оставьте для баб! Пусть полакомятся!
Женщины одна за другой потянулись за конфетами, а, попробовав, заулыбались. Мария поняла, что чай они пили только с мёдом, который стоял на столе. Полезно, но не так сладко. Она немного успокоилась.
- Ну, Маняша, рассказывай, кто ты, откуда, как попала к нам, - предложил дядя Миха, улучшив момент.
Мария встала, оправила сарафан и рассказала уже несколько раз повторенный рассказ кто она, откуда, как попала. Она даже подбавила эпитетов, когда описывала, как за ней гнались пьяные мужики. Местные мужики отпускали двусмысленные шуточки, женщины посмеивались, одна только Верка сидела, напряжённо сжав губы, зло посматривая, то на Марию, то по сторонам. Мария старалась обращаться к остальным.
- Актёрка, - зло прошипела Верка, когда Мария закончила.
- А чего ж тебя такую худющую прислали, могли бы и помясистее найти, - сказал какой-то мужичок с лихо закрученными усами, но остальные неодобрительно на него зашикали.
- Я уже сказала, что меня никто никуда не засылал, мне тут совершенно не нравится. У меня дома все условия для нормального быта – ванна, туалет, телефон, телевизор, бытовые приборы, у папы машина. А, кроме того, у меня маленький сын, который ждёт меня, - последние слова Мария произнесла звенящим голосом, готовым сорваться на слёзы, - А что касается, мяса, то у нас жир не в моде!
- Ну, ну, мы всё понимаем, только привыкли не верить, - успокоила полная Полина, - если командир тебе доверяет, так и нам можно. А ты, Верка, не заводи народ вместе со своим Амфилошкой!
- Ладно, благодарствуйте за завтрак, пошли, Амфилохий! – Верка, грозно выставив вперёд мощный бюст, встала из-за стола.
- Давай-ка разберём, что ты тут принесла, - предложила Полина Марии, - мы ведь такое не едим.
- Да я же и не вам покупала, как вы не поймёте! Домой я шла. Мы такое едим!
- Ну, ну, не сердись. Это что?
Пока Мария рассказывала, что есть что, она совсем успокоилась. Кроме Полины к ним присоединились все женщины лагеря, Мария попросила дядю Миху принести ещё и второй пакет и почувствовала себя дилером, который пытается продать завалящую продукцию. Продукция была неуместна в лесных условиях жизни, а у покупателей не было денег. Им просто охота было послушать, что такое туалет и ванна, как это вода может бежать из трубы, зачем колготки, а волосы, оказывается, бывают крашеными. Это вызвало особенное оживление, все ведь подумали, что Мария и впрямь ярко красного цвета с пегими перьями – с рождения. Когда Мария дала им понюхать свой новый дезодорант и духи, женщины недоумённо зацокали:
- В баньке напаришься, хвоей надышишься, - пахнуть будешь!
- А у нас женщины каждый день принимают душ, пользуются дезодорантом, душатся духами.
- Что ж, такие вонючие? - этот возглас вызвал у всех смех.
- Ага, пахучие, - поправила Мария, чувствуя безнадёжность своих слов. Её уже мутило от крепкого запаха пота разогретых разговором и едой женщин.
- А мужики? Они какие?
- Ну, как вам сказать. Разные. У вас вот все одинаковые – в штормовках, с бородами, белокурые. А у нас все разные. И цветом волос, и одеждой, и манерой поведения отличаются.
- Как это? – женщины, затаив дыхание, придвинулись к Марии поближе.
- Ну, это зависит от того, где работает, сколько зарабатывает, с кем общается.
- Говори понятнее.
- Ой, сейчас. Я вспомнила, что у меня в сумочке журнал есть.
Мария достала из своей сумочки глянцевый журнал, который собиралась просмотреть вечером в тот день, и все женщины склонились над иллюстрациями.
- Мы думали, ты одна такая – блатная, а у вас все такие, - сделала вывод неказистая с виду, но шустрая Лиза.
- Девочки, вы мне ещё не верите, но честное слово, я сама не понимаю, как я сюда попала! А как попаду домой, вообще… - Мария махнула рукой и шмыгнула носом, пытаясь не заплакать.
- Тут уж как повезёт, - рассудительно заметила Полина, погладив её по голове, как маленькую.
Они просидели так почти до вечера, пока не подошёл дядя Миха, не напомнил, что кушать пора готовить, забрал Марию.
- Пока всё хорошо. Сегодня я пойду в соседний отряд, передам в центр сообщение о тебе. А уж если и там благосклонно отнесутся, тогда можно жить, ничего не бояться.
- А Верка? Чего она задирается?
- Ты на неё внимания не обращай. Тут отдельная история. Влюблена она в Андриана. Все об этом знают. Андриан привёл тебя, она себе в башку и втемяшила, что ты – его любовь.
- Неужели не видно, что он меня убить готов, а не любить. Уж скорее бы к вам ревновала.
- Ко мне никто ревновать не будет. Я не мужчина после контузии.
- А разве только мужские достоинства важны? Вы меня так поддержали! Не будь вас, они бы меня растерзали. Я же видела, как они на меня смотрели!
- У нас дружный отряд. Но отношения между женщиной и мужчиной регулируются немного не так, как у вас.
- А как? Я не заметила ничего особенного.
- Видишь ли, живём мы все в лагере одной дружной семьёй. У нас не принято жениться, разводиться. Кто кому нравится, кто с кем слюбится, те и спят вместе. Беременные женщины уходят в деревню. Немцы их не трогают, даже не спрашивают, кто, да откуда. Давно уж так сложилось. Им ведь даже на руку, чтобы мы не вымерли, чтобы размножались, чтобы было кому пахать, сеять, а потом их кормить. Детей они тоже не обижают. Главное не зазеваться, успеть в лагерь перебраться после четырнадцати лет.
- Почему?
- Не то загребут в рабство – продадут в услужение.
- Кошмар! Неужели такое бывает?
- А у вас, думаешь, не бывает?
- Я не знаю.
- А я знаю. Был у вас. Николай рассказывал, что ваши чеченцы продают в рабство своих пленников. Мало их, потому и огласки такой нет. Наших сейчас тоже почти нет в рабстве, научились в лагерях отсиживаться.
- А как же дети? Чьи они, если семей у вас нет?
- Дети по матерям числятся. Уходит женщина в деревню к своей матери, а та может жить уже и не с её отцом, а с кем удобно. А здесь в лагере она может зачать даже, не зная точно от кого.
- У вас что – полигамия?
- Я не знаю, что это такое, но так уж получается. Спит, кто с кем хочет, а к детям отношение ко всем одинаковое – свои все.
- А у Андриана – отец с матерью почему есть?
- Мать точно знает, что это её дитя, а отец живёт с ней, считает себя его отцом, что тут удивительного? Может, и вправду, он – отец.
- Вот здорово! А как же отцы детей своих учат, как кормят, содержат?
- А мы все вместе кормим, содержим, учим. Придёт весна, пойдём на посевную, я тебе уже рассказывал. Все огороды обработаем, всё починим, для всех одинаково. Летом и осенью тоже ходим то сено косить, то землю обрабатывать, то сажать, то собирать урожай. Зимой женщины ткут полотно, шьют одежду всем - и взрослым, и детям. Бабы в деревне вяжут свитера, носки.
- А мужчины что делают?
- Мужчины охраняют и воюют.
- С кем?
- Ты думаешь, у нас всегда спокойно? Иногда и повоевать приходится. Когда урожай большой, мы делимся с врагами, а вот в этом году собрали мало, придётся отбивать часть урожая. Да и с боеприпасами плоховато. Враги знают это, ждут. Наш командир потому и не верит тебе особенно, что боится, заслали тебя враги разузнать о наших планах.
- Да неужели бы они послали такую, как я – необычную. Неразумно это. Да и не интересуют меня ваши планы. Я домой хочу.
- Поживём, увидим. Сегодня ты тут одна ночевать будешь, не забоишься? Командир сказал, пока центр добро не даст, тебя изолировать надо.
- А если центр прикажет убить меня? – Мария ещё не произнесла фразу, а уже почувствовала мороз по коже, - что тогда? Кто меня убивать будет?
- Не бойся, не будет такого. Ведь у нас война давно вялой стала. Сказать честно, мы уже не подозреваем врага в каждом. Василь – строг, потому что так надо. На войне дисциплина – главное. Ну, давай, пошли ужинать, да и спать. А я пойду.
Женщины помогали Полине накрывать на стол. Мария предложила нарезать колбасы вместо сала. Она аккуратно нарезала колбасу тонкими ломтиками, Полина стояла рядом, подбоченясь.
- И что ж, ты думаешь наших мужиков накормить таким прозрачным салом? Мы тоже колбасу делаем, да только режем не так.
- А как же? Так вот положим на хлеб, её надолго хватит.
- Надолго чего?
- Что? – растерялась Мария.
- Надолго колбасы всё равно не хватит, а нам надо, чтобы долго есть не хотелось. Мужики ночью дежурить должны, а не о еде думать.
Мария совсем смутилась, и остаток колбасы нарезала толстыми ломтями. За столом она молчала, тем более что дяди Михи и командира не было. Мужчины и женщины, мало обращая внимания на Марию, уплетали картошку в мундирах с салом и её колбасой, обмениваясь сальными шуточками. Похоже было на базар, где в качестве товара были женские прелести, которыми сегодня же будут пользоваться. Мария считала себя продвинутой, но не только участвовать в таком разговоре, она даже глаз поднять не смела. Несколько раз она тоже была предметом торга, но мужики, в угоду своим женщинам, сходились во мнении, что её надо бы откормить, а уж потом и «заводить». Мария мысленно благодарила Господа за свою модную фигуру, которая не пользовалась здесь спросом. Не поднимая глаз, она всё же уловила, что Андриан не участвовал в этих торгах, хотя Верка несколько раз цепляла его острым словечком, расхваливая свой «товар» так откровенно, что у неё оказалось больше всего претендентов на сегодняшнюю ночь.
После ужина все собрались у костра. Дядя Миха уже ушёл, а сидеть одной в землянке не хотелось. Мария тоже присела на краешек брёвнышка.
- Иван, что ты сегодня нам расскажешь? - спросила одна из женщин, сидевшая недалеко от Марии.
- А вот недавно был я в дальней деревне, мне там такую байку рассказали, - степенно произнёс мужик с огромной бородой.
Мария сначала заинтересовалась, а потом посмеялась про себя с какой важностью рассказывал Иван историю, напоминающую сказку о Бабе яге, Кащее бессмертном и Василисе прекрасной. Только имена были другие, да преподносилось всё, как истинная правда. Все слушали, что называется, раззявив рот. Даже если кто начинал кашлять, того пинали, заставляя умолкнуть, а уж разговаривать – и того подавно. После этой сказки последовала другая – про упырей, заманивающих красавиц в лес, и высасывающих у них кровь, потом про русалок, которые свои космами завлекают приличных мужчин в воду и топят там. Лесной народ слушал, затаив дыхание. Мария поняла, что Иван своими рассказами заменяет им телевизор. Говорил он размеренно, как настоящий актёр, только Марии было смешно – как можно верить сказкам? Взрослые ведь люди.
Разошлись ближе к полуночи. Мужчины пугали женщин, те повизгивали, но никто не сорился и не делился, видно, уже всех поделили. Держа в руках лучину, Мария вошла в землянку. Тут было прохладно, чувствовалась сырость. Дядя Миха протапливал буржуйку, а Мария не знала даже, как к ней подойти. Ну, ничего. Вон висит тулуп дяди Михи, можно накрыться и не замёрзнуть. Пока она прикладывалась к тулупу, в землянку кто-то вошёл. Это оказался Андриан:
- Дядя Миха поручил мне протопить буржуйку, да я заслушался, позабыл. Сейчас я быстро, - сказал он виноватым голосом. Марии стало интересно, что это он так резко переменился?
- Да, ничего, я вот тулуп накину.
- Нет, мне поручено, я исполню, - насупился Андриан и Мария поняла, что она тут не при чём, просто Андриан исполнял поручение дяди Михи, который был комиссаром, или как он у них назывался.
Мария присела на лавку, ожидая пока Андриан не управится. Ноги устали в ботиночках. Она разулась и поджала ноги под себя. Андриан быстро растопил печь, остановился перед Марией:
- Когда прогорит, задвинешь вот эту заслонку вот до сих пор, поняла? Не задвинешь, замерзнешь, задвинешь до конца – угоришь.
- Угу, - кивнула Мария, зевая.
- Подойди сюда, я тебе покажу, больно ты невнимательная.
Мария подошла к печке, стараясь запомнить какую заслонку, куда и насколько надо задвинуть, чтобы не угореть и не замёрзнуть. Они выпрямились одновременно, и Мария заметила слабый интерес в глазах своего бывшего мучителя.
- Дверь подопри вот этой бочкой, а не то гости могут к тебе прийти.
- Это ещё почему?
- Потому что ты – женщина. Ты хоть и худая, зато неизвестная, мужчинам испытать тебя охота.
- Что ты такое говоришь?
- А ты будто не слышала за ужином?
- Слышала, но не поняла, что кто-то собирался со мной ночевать. К тому же я категорически против таких посещений, а если кому-нибудь взбредёт что-нибудь в голову, я…
- Тчч, - Андриан прижал палец к губам и прислушался, - сейчас проверим, какая ты смелая, - сказал он шёпотом и через секунду стоял уже за дядь Михиным тулупом, который полностью его накрыл.
Мария опомниться не успела, как дверь в землянку открылась, и вошёл тот самый юноша, который восхитился её видом в первый раз.
- Маня, Манечка, как ты тут устроилась? Уж и печку сама разожгла? Неужели у вас такие печки есть? Или ты всё-таки прикидываешься? – говоря это, он уже вплотную подошёл к Марии, которая не могла ещё прийти в себя и сориентироваться, что же ей предпринять.
- Кто ты такой? Печку мне растопили. Нашлись добрые люди. Спокойной ночи, юноша, я спать собираюсь.
- У нас не принято одной спать. Всех вон уже разобрали, а я вот без пары сегодня. Пока дяди Михи нет, я тут переночую.
- Чего это ради? Мне дядя Миха сказал, что я одна буду ночевать.
- А мне он разрешил переночевать тут.
- Ах, ты умный какой! Пока он вернётся, да выяснится, что он ничего подобного не говорил, а ты уже при деле!
- Да и ты тоже! Мне такие худенькие больше нравятся, чем наши бабы. Молоденькие все разошлись рожать, а мне здесь не с кем перепихнуться.
- Что? Пошёл вон!
- Я уже и пошёл, и пришёл, - с этими словами он схватил Марию в объятия, но так это было всё пошло и противно, что она закричала, как резаная.
- Пошёл вон, скотина! Не смей трогать меня своими вонючими лапами! – она колотила его по груди и лицу, но его это только забавляло. Ему не стоило большого труда отнести её на лавку и упасть на неё сверху, радостно хохоча.
- Уй, ты, какая недотрога! А сладкая какая!
Мария брыкалась, пиналась, кусалась, но ни разу не попала в ранимое место. Получалось, что она только попусту тратила силы. А между тем затрещал сарафан, который наглый юноша пытался сорвать с неё. В следующую минуту Мария почувствовала, что на неё уже никто не наваливается, а юноша с коротким «ой», повалился на пол. В неверном свете, отбрасываемом печкой, Мария увидела грозного Андриана, склонившегося над юношей:
- Иди спать, Митюша. Не про тебя эта барышня.
Митюша молча поднялся и, потирая спину, пошёл к выходу:
- Так бы и сказал, чего молчал за столом. Всех баб разобрали, а мне опять… Эх!
- Иди, поспи, тебе дежурить скоро. А эту бабу никто брать не будет. Она у нас на особом положении.
- А чё ж ты тут торчишь?
- Я её караулю.
- Ага. Ну, карауль. Скоро она тоже в деревню уйдёт после такого караула.
Когда дверь за Митюшей закрылась, Андриан повернулся к Марии:
- Ну, что, навоевалась?
- А, ну вас всех на фиг, кобели проклятые!
- Спи, никого не бойся, я тебя в обиду не дам.
- На фига мне твоя защита! Ты бы лучше мне домой помог попасть.
- Я не могу, ты же сама знаешь.
- Ну, хотя бы попробовать.
- Попробуем, как только дядя Миха вернётся. Что ещё он скажет. Ладно, спи.
Андриан прикрыл задвижку на печке, которая уже прогорела до нужной температуры, и вышел из землянки. Мария прислушивалась к ночной тишине, пока не уснула.
Ничего за ночь не произошло. Но за завтраком она поняла, что она – женщина Андриана, и её теперь никто не обидит. Ну, что ж, может это и к лучшему. Раздала всем женщинам сырки в шоколаде и йогурт. Понравилось. Одна только Верка, презрительно скривив губы, отставила угощение. А Митюша, пользуясь случаем, схватил сырок и, проглотив его разом, сообщил заржавшим мужикам:
- Зелье приворотное. Ох, а сладко-то как. А ну, как губки-то? - он с размаху поцеловал молоденькую девушку, сидевшую за столом, - Во! – поднял большой палец.
Целый день Мария ходила, как неприкаянная. Женщины занимались своими делами, мужчины – своими, только у неё не было дела. Она с нетерпением ждала дядю Миху, но он так и не вернулся. Вечером все опять собрались возле костра. Иван огладил бороду и принялся рассказывать свои сказки. Мария поражалась – как можно слушать одно и то же, да ещё и с таким неизбывным интересом. Весь вчерашний рассказ был повторен слово в слово. Реакция зрителей – та же. Мария задумалась, что там она видела по телевизору недавно?
- А можно я тоже расскажу? - робко спросила она после того, как Иван рассказал весь свой репертуар.
- Не знаем мы, можно или нет – командира нет, а вдруг ты будешь нас агитировать? – возразил серьёзный мужчина, но женщины тут же затрещали, поддерживая Марию.
- Пусть, пусть расскажет, а ты следи, чтобы не наговорила лишнего.
- Ладно, только спать уже пора.
Мария, волнуясь немного, не привыкла она выступать на публике, рассказала мультфильм «Карлик-нос», который они недавно смотрели с Володькой. Сказка понравилась, только Иван ревниво косился на Марию, чувствуя, что пришёл конец его сказочной монополии. Тимофей - мужчина, который оставался за старшего, пока не было командира, угомонил всех запросивших: «Ещё», приказав идти спать.
Мария зашла в землянку дяди Михи. Здесь уже было тепло, Андриан, сурово глянув на неё, прикрыл задвижку на печке, и ушёл ночевать, не сказав ни слова. Вот ведь человек! Чего он такой сердитый всегда? Мария обмылась (она уже наслушалась насмешек за то, что каждый вечер берёт с собой большой чайник тёплой воды, - здешним людям это было дико) и улеглась на жёсткую, но душистую лежанку. А вдруг сегодня кто-нибудь опять придёт? И этот злыдень - Андриан ушёл. Она пугала себя и томилась. Ей понравилось, что её кто-то добивается, а кто-то защищает. Это было так романтично! Потом она стала вспоминать, что бы такое рассказать им завтра. Что-нибудь про любовь – красивую, с ухаживаниями, пусть мужики послушают, как надо себя вести с дамами.
Что ж это никто не идёт? Мария покрутилась на жёсткой лежанке, да и уснула. Снилось ей, что пошли они с Андрианом в лес, только он смотрел ласково, а потом, глядь, сидит на суку русалка, волосы – золотые – до самой земли свешиваются, переливаются. Мария пошла поглядеть, что за красота такая, а русалка спрыгнула с ветки и бегом навстречу ей, да сквозь неё и пробежала, обернулась – лицо злющее, страшное, беззубое, глаза – сумасшедшие и намеревается на Марию наброситься. Мария закричала в ужасе и… проснулась.
Тьфу, ты! Это после Ивановых сказок всякая галиматья снится. Мария долго лежала с открытыми глазами, рассматривая чёрный потолок, слабо мерцающий в неверном свете луны, пробивающейся сквозь маленькое оконце. Домой, надо попасть домой, но как? Никто не может объяснить ей, как она сюда попала, и никто не может подсказать, как ей отсюда выбраться. А к местным порядкам вряд ли она когда-нибудь привыкнет.

***
- Эй, красавица, пора просыпаться! – разбудил её жизнерадостный голос дяди Михи. Мария обрадовалась ему, как отцу родному.
- Дядя Миха, голубчик, наконец-то. Я уж измучилась, вас дожидаясь. Не знаю уж какую новость вы мне принесли, но хоть что-то разъяснится, - Мария обмоталась своим «одеялом» и повисла на шее дяди Михи. В носу щипало.
- Бедная моя девочка! Тяжело тебе тут? А я с хорошими новостями. Поверили мне, дадут тебе возможность домой пробраться, а вот получится или нет, - это уже не в нашей, как это, компетенции. Ну, что обижали тебя? – дядя Миха, слегка отстранив её от себя, по-отечески отёр слезинки.
- Да нет, что вы. Тоскливо только. Андриан меня стережёт.
- Стережёт. Может, влюбился уже? А?
- Откуда я знаю. Смотрит волком всё время. Остальные хоть подсмеиваются, а он – молчит. Защитил, правда, от посягательств Митюши.
- Ну, вот. Смотри, что я тебе принёс, - сказал он, доставая из вещмешка что-то похожее на сандалии, - в этом до самого снега будешь ходить.
- Как до снега? А домой?
- А вдруг не попадёшь с первого раза! Я ведь тебе рассказывал про себя, сколько ни пытался, - не получалось, а потом само собой вышло. Носки тёплые у тёти Луши возьмёшь. Сегодня пойдёте вечером с Андрианом.
- Сегодня? – просияла Мария.
- Ага, вечером. Пошли, позавтракаем, да поспать мне надо. Устал с дороги.
За завтраком только и было разговоров, что «Манька здорово сказки бает». Командир сердито поглядывал на Тимофея, оставленного за старшего, а тот оправдывался:
- Да ничего такого. Вечерком пусть ещё расскажет, сам убедишься.
Женщины Марию зауважали – пригласили на речку стирать. До речки идти было километра два, и место там было такое живописное, что в груди захолонуло. Женщины спустились к реке, вывалили грязное белье – собрали со всего лагеря – и начали его натирать песком. Мария не участвовала в «стирке». Она рассказала женщинам по дороге, что стирает в автоматической машине, а деликатное бельё, которое местные женщины и не носили, - под струёй воды после предварительной замочки в стиральном порошке. Женщины посмеивались всю дорогу, но принуждать её не стали. Долго полоскались потом в реке – денёк выдался солнечный, тёплый. Мария бродила по берегу, стараясь далеко не отлучаться. Женщины выставили «часовую», которая крикнула Марии, чтобы была на виду.
Излучина реки, спокойно и величаво несущей свои воды, была обрамлена лесом, уже подкрашенным заботливой рукой осени. Высокие зелёные кроны сосен, под ними то красные осины, то золотые берёзы тянулись к ласковому солнцу, украшая собой невысокие берега. Разноцветная трава – где ещё зелёная, а где уже и бронзовая – покрывала открытое пространство.
«Где такие места у нас?» - опять подумала Мария, - «Наверное, где-то в средней полосе или в Сибири, да и то, такой глухомани поискать. А ведь никто ещё не сказал мне, какой город тут поблизости. Конспираторы!»
Незаметно подошёл и вечер. Мария немного нервничала, собираясь в путь. Она оставила в лагере некоторые свои вещи, в подарок, надела сандалии, которые принёс ей дядя Миха, ботиночки положила в пакет. Ей так не терпелось идти, но здесь были свои порядки. После ужина, хмурый Андриан, молча подхватил её вещи, и зашагал из лагеря. Провожал её дядя Миха:
- Иди, детка, не бойся. Что бы ни случилось – всё к лучшему. Попадёшь домой – счастливо тебе, а нет – мы тебя тут ждём.
- Кто ж меня ждёт? Дома – сын, мама с папой, подруги. А тут, кроме вас, мне и словом обмолвиться не с кем.
- Да, только и разговоров, что про «Манькины сказки». Ивановы–то приелись. Так что вернёшься - готовь свои байки.
- Спасибо вам, дядя Миха за всё. Вы меня так поддержали! Вы, как родной. Если бы не вы…
Мария смахнула непрошеную слезу, обняла дядю Миху и помчалась догонять Андриана, который шёл, не оглядываясь. Быстро темнело, но Андриан шёл, безошибочно угадывая дорогу, хотя нигде не видно было ни тропинки, ни заметки. Мария молча плелась сзади.
Тётя Луша очень обрадовалась, увидев Марию, обняла, глядя ласково. Хотела накормить, но Андриан одёрнул её:
- Ужинали мы. Делом надо заниматься.
- А что ж за дело у вас?
- Пусть попробует домой вернуться.
- Ой! Так скоро?
- Как это скоро, тётя Луша, я ведь не в гости приехала, я же случайно сюда попала.
- Хватит, - обрезал Андриан, - пошли в сарай.
Мария покорно переобулась. Она уже давно поняла, что с Андрианом спорить бесполезно, хотелось, правда, чтобы он поласковей был, да только зачем? Какое ей до него дело? Она вот домой сейчас попадёт! От этой мысли сердце забилось, заколотилось, предвкушая радость встречи с родными. Мария взяла в руки вещи и полезла на сеновал. Как-то теперь всё по-другому тут. Никаких лазов, ходов и выходов. Мария залезла на самый верх – тут крыша, полезла вбок – тут стенка, вернулась назад – тут спуск вниз – к двери, снова наверх, нечаянно скатилась куда-то вбок. Вот – вот, кажется тут какой-то лаз. Она, стараясь не дышать, полезла по этому лазу, но он оказался коротким – просто сено неравномерно лежало, вернулась, опять нащупала какой-то лаз, полезла туда и…
- Ой, - вскрикнула она, стукнувшись лбом обо что-то твёрдое.
- Чего кричишь? – услышала в ответ раздражённый голос Андриана. По-видимому, она стукнулась лбом об его сапоги, - Вылазь, всё, делов не будет.
- Как это не будет? Ты что, лазил за мной всё это время? Как же я свяжусь со своим миром, если ты всё время тут болтаешься? Зачем тебе понадобилось подглядывать за мной? – от возмущения у Марии прыгали губы, а из глаз сыпались искры, хотя светлее от этого не стало.
- Заткнись, - бросил Андриан своё любимое словечко, - а ты хотела выйти на связь, да ещё так бы, чтобы никто не мешал!
- Дурак! Козёл! Чтоб ты провалился, - Мария уткнулась в душистое сено и залилась слезами, так ей было обидно, что ей не только не доверял, но и мешал этот… Слов нет!
Андриан не стал мешать ей плакать, лежал молча рядом, но как только она стала затихать, скомандовал:
- Пошли!
- Куда ещё?
- К выходу!
- Ещё чего! Вали сам, а я отсюда только домой попаду, а в ваш вонючий лагерь не вернусь.
- Лезь сама, не то придётся силу применить.
- Козёл, ты только и знаешь, что силу применять. Сила есть, ума не надо. У тебя уж точно!
- Заткнись!
- Да ты и слов других не знаешь, только командовать, да: «Заткнись!»
- Пошли!
- Не пойду!
- Ну, тогда, пеняй на себя! – с этими словами Андриан схватил её за шиворот и поволок к выходу.
Мария сначала отбивалась, а потом ей вдруг стало плохо. В глазах потемнело, хотя на сеновале и так было абсолютно темно, голова пошла кругом, и она, с коротким стоном потеряла сознание. Очнулась только в доме на лавке. Испуганная тётя Луша отирала ей лицо мокрым полотенцем и выговаривала Андриану:
- Что ж ты так, Андрюша, она ведь слабенькая, беззащитная, а ты со всей дури! Разве ж так можно?
- Нужно. Притворяется она.
- Да что ты в самом-то деле? Смотри, зелёная какая стала, разве ж так притворишься? Совсем ты безжалостный стал.
- Я на войне. Мне не до нежностей.
- Ой-ли! Это ты теперь такой. Пора бы тебе уж Глашу забыть. Клин на ней сошёлся что ли?
- Ты Глашу не встревай! Она особенная! А это артистка. Её нам специально заслали, чтобы головы заморочить. Вишь, какая гладючая, да пригожая. А по мне, так лучше Глаши никого нет.
Мария слушала эти препирательства с закрытыми глазами, ей было как-то всё равно, где она и что это с ней. Кажется, Андриан то ли придавил её, то ли ударил, то ли какой-то ещё приёмчик применил. А вот кто такая Глаша? Что-то в лагере её не видно? Может, в соседнем отряде? Бог с ней. Плевать на всё. Ей неудержимо хотелось спать. С трудом открыла глаза, тётя Луша склонилась над ней:
- Ну, что? Лучше тебе?
- Не знаю. Спать хочу.
- Да уж и спи. Завтра утречком назад пойдёте.
- Куда?
- В лагерь, известное дело. Андриан сейчас хотел идти, да я отговорила. Отец подежурит.
Мария присела на лавке, но голова закружилась, и она опять легла.
- Спи, спи, ты зла не держи на Андриана. Он не всегда такой, он заботливый, а ещё он - смелый, он – настоящий боец. Вбил вот себе в голову, что тебя специально прислали – на разведку что ли. Ведь неправда это?
- Конечно, какая я разведчица? А он – грубиян. Может, у вас принято так, что к мужчинам, что к женщинам отношение одинаковое, а у нас женщинам место в трамвае уступают!
- Ну, спи, детка. Утром рано надо вставать.
Мария закрыла глаза, но уснула не сразу. Почему-то ей стало смешно, зачем она про трамвай сказала? Когда это ей место уступали? Да и не любит она транспорт. Всегда старается пешком пройтись. Она мысленно представила свой путь с работы домой, да так и уснула с не вытертой слезинкой в уголке глаза.
Разбудила её тётя Луша, ласково погладив по руке:
- Вставай, милая, идти пора. Андриан уж ждёт тебя. На вот носочки тёплые. Чуть похолодает, наденешь с сандалиями. А по снегу уж и валенки нужны будут.
- Спасибо вам, тётя Луша, только я надеюсь, что домой попаду, всё же.
- Дай бог, а к зиме всё равно надо готовиться.
- До свидания, думаю, что скоро мне разрешат ещё раз попробовать.
- Разрешат, конечно.

Кругом был густющий туман. Мария шла за Андрианом, будто плыла в киселе, и на чём свет стоит, ругала своего провожатого. Мысленно. Если бы не он, она, может, уже дома была. Идёт вот, даже не оглянётся, не поможет на пригорок взобраться, руку не подаст. Вот точно козёл бородатый! Есть у него сердце или он робот вообще? Мария чуть приотстала, чтобы поправить съехавшие носки. Андриан тут же остановился:
- Быстрей иди, что, специально резину тянешь?
- Да пошёл ты, козёл! – последнее слово она сказала тихонько, но он услышал, схватил её за руку, больно дёрнул.
- Ещё раз услышу, прибью.
- А что? Как мне тебя называть после всех «милостей», которыми ты меня осыпаешь. Я из-за тебя домой не попала!
- Врёшь ты всё, не домой тебе нужно было, а на связь выйти со своими.
- Ты – непробиваемый тупица! Лучше уж молчи! – Мария сердито выдернула руку и зашагала дальше.
- Посмотрим! – Андриан тоже сердито пошёл вперёд.
Несмотря на такое «общение» Марии всё сильнее хотелось, чтобы Андриан поговорил с ней, как …с привлекательной женщиной, неужели она ему совсем не нравится? Нисколечко?
Между тем, они поднялись на небольшой холм в лесу. Мария помнила, что сейчас они будут спускаться в балку, а потом можно будет передохнуть. В балке же туман был ещё гуще, Мария всё чаще стала спотыкаться, в тумане не только ничего не было видно, но и не слышно. Марии показалось, что Андриан уже ушёл вперёд, хотя вряд ли он её бросит – не положено – всё же было страшно.
- Андриан, - тихо позвала она.
- Чего тебе? – ответил он рядом с ней.
- Я думала, что ты ушёл, не видно ничего.
- Сейчас поднимемся на пригорок, там ветерок, туман реже будет. Не бойся, - сказал он совсем другим тоном и взял её за руку.
Мария обомлела. Какой это зверь в лесу сдох? После грубости, которой они обменялись… странно. Однако, тёплая сильная рука, ведущая её куда-то вверх, наполнила теплом и сердце. Мария почувствовала себя, наконец – то, женщиной, а не «вражеской разведчицей».
Наверху Андриан выпустил её руку. Они стояли в тумане, как в сказочном коконе. Еле брезжило утро, туман не давал пробиться первым лучам солнца. Внезапно они почувствовали лёгкий ветерок. Туман стал редеть, ветерок разгонял эту липкую влагу, предоставляя возможность солнцу заполнить мир. Туман сопротивлялся, собираясь густыми шарами, которые ветерок легко переносил с места на место.
Ветер чуть усилился, и, поднимая молочную тучку с самого дна балки, открыл волшебную картину солнечного дня золотой осени. Нереальный только что лес стоял теперь, окутанный золотой солнечной паутиной. Каждая веточка, каждый листик старательной рукой волшебного художника были окрашены в золотой цвет. Над лесом стоял золотой звон.
Мария, широко раскрыв глаза, не могла насмотреться на это волшебное преображение. Пожалуй, она никогда в жизни не видела столько золота сразу, пусть ненастоящего. Она перевела взгляд на Андриана, чтобы поделиться с ним своими впечатлениями и, заворожённая ещё одним преобразованием, стояла, раскрыв рот. Андриана словно подменили. Его светлые волосы и небольшую бородку весёлое солнце тоже окрасило в золотой цвет, а взгляд, которым он смотрел вокруг, и несмелая улыбка выдавали человека романтичного, а не того… злыдня. Он перевёл взгляд на Марию, но улыбка не сошла с его лица, как она боялась:
- Красиво как, Маня, - сказал он тихо.
Маня, судорожно глотнув, пошатнулась в его сторону, и тут же оказалась в его объятиях. Его губы слились с её трепещущими губами в нежном и страстном поцелуе.
Но почему, почему он стал другим? Так резко? И почему она не оттолкнула его, хотя всего несколько часов назад обзывала всеми известными ей ругательствами? О! Так её не целовал никто в жизни! По телу дрожь пробегала волнами, она не чувствовала ног, чувствовала только его сильные руки, которые не дадут упасть.
Андриан аккуратно поставил её на землю:
- Пошли, - сказал не грубо, а по-деловому, как тогда в землянке.
Она кивнула и поплелась следом, впрочем, скоро она залюбовалась лесным золотом, радовалась ласковому солнышку, глубокому осеннему небу, стараясь не думать о вчерашней неудаче и сегодняшнем новом Андриане.
В лагере Андриан снова стал сухим и замкнутым. Но Мария ещё чувствовала вкус его поцелуя на своих губах. Когда дядя Миха стал утешать её, она слабо махнула рукой:
- Я так и знала, что ничего не получится.
- Почему это ты знала?
- Так ведь Андриан ползал за мной.
- А, это он боялся, что ты …ха-ха-ха! Ну, да ладно. Скоро можно будет попробовать ещё раз.
- Как это «скоро»? А я думала, что сегодня!
- Да нет, Маняша, не получится. Я пока тебе ничего не могу сказать, но мы все будем заняты пару дней, а, может, и больше. И ещё. Ты не подумай чего, я к тебе, как к родной, но у меня в землянке двое мужиков ночуют, ты уж прости, придётся тебе пока перебраться в другую землянку.
- Куда это?
- У Андриана есть свободная лавка и у Тимофея, - выбирай.
- Что вы, дядя Миха! У Тимофея – Верка! Мы с ней никак не заладим. А … Андриан…Что мне с ним, что ли спать придётся?
- Эк, не пойму, испугалась? Я же тебе сказал, что там лавка свободная. А спать, - это уж как договоритесь. Андриан пока ни с кем спать не хочет.
- А почему? Тётя Луша намекала на какую-то Глашу.
- А тебе интересно?
- Ну…
- Любовь у них была. Да у нас тут все друг друга любят, заметила?
- Заметила. Заметила также, что меняются часто. Я так не смогла бы.
- Главное, - попробовать. А потом привыкнешь.
- Ну, а потом, что у них произошло? Поссорились? У Андриана характер – жуть.
- Нормальный у него характер. Он – добрый парень, а суровость на себя напускает нарочито, чтобы вид был воинственный. А с Глашей они не ссорились. Погибла она.
- Как?
- Ты не забывай, что мы на войне. Вот так. Я же тебе говорил, что мы иногда воюем. Бой тогда был. Глаша случайно там оказалась. Разорвало её снарядом прямо на глазах у Андриана. Он потом долго ходил с её пальцем, пока не отобрали.
- Ужас!
- Да, думали, с ума сойдёт. Да вот, ничего. Правда, после этого он такой вот строгий стал. А на женщин вообще не смотрит. Верка уж как старалась, да не получается. Вот! Ладно, собирайся, а я пойду.
Мария слегка усмехнулась, вспомнив утренний поцелуй. Ага, Верка! Один – ноль! Хотя, если разобраться, вовсе не собиралась она с ней состязаться. Она сама не ожидала от Андриана такого поступка. Это природа его сподобила. Лишь только она вспомнила, почувствовала, как напряглось всё тело. Тяжело будет ночевать в одной землянке с человеком, к которому испытываешь такое сложное чувство – то ненавидишь до упора, то … нет, не любишь, но… интересуешься.
Мария запуталась и со вздохом собрала свои вещи. Чего тут собирать. Не разжилась ещё. Она вышла из землянки.
- Маня, Мань, иди сюда, - окликнула её Полина, - В лагере уже давно позавтракали, а до ужина далеко. Идите, покушайте с Андрианом.
Мария взяла миску с кашей – неизменной партизанской едой - и села рядом с Андрианом. Он ел молча, будто бы её и не существовало вовсе. Ну, что за человек! Хоть бы улыбнулся. Доел, поблагодарил Полину, но не ушёл. Сидел, глядя перед собой, пока Мария не поела.
- Пошли, покажу твоё место, - сказал, вставая.
В землянке было совсем не так, как у дяди Михи. Застоявшийся запах пота и ещё какой-то кислятины, ни стола, как у дяди Михи, ничего – только четыре лавки по стенам, да у входа занавеска висит. Марии очень не понравилось.
- Располагайся, - сказал Андриан и собрался уже выйти из землянки.
- Подожди, Андриан, почему тут такая вонь?
- Не знаю, я ничего не чувствую.
- Я не смогу тут спать.
- Иди в землянку к Тимофею.
- Ой, нет. Ну, можно я хоть что-нибудь изменю?
- Что?
- У дяди Михи так хорошо пахнет – травами. Попрошу у него, повешу тут.
- Как хочешь.
- А ещё – тут же и мужчины спят?
- Да, а что?
- Понимаешь, дядя Миха выходил, когда я … спать ложилась.
- Дядя Миха мог и не выходить, он контуженный.
- Не в этом дело. Мне ведь нужно… Ой, ну как тебе объяснить? Я ведь по-другому живу!
- Привыкнешь.
Ничего не добившись от него, Мария устало опустилась на своё место. Да, конечно, надо здесь навести свой порядок. Она поднялась, заглянула за занавеску. Кошмар! Оказывается, в уголке стояло ведро с перестоявшей мочой. Вот откуда вонь! Мария брезгливо взяла ведро и вышла из землянки. Что с ним делать? Она поставила ведро перед Андрианом, который стоял, облокотившись на дерево.
- Вылей и вымой, - приказала она.
Андриан молча взял ведро и пошёл по направлению к речке. Отличное начало! Дядя Миха без расспросов поделился своими травами. Мария достала из пакета флакончик с дезодорантом для туалета, хорошо побрызгала везде, а в ведро, которое Андриан принёс абсолютно чистым, налила жидкости для уничтожения микробов в унитазах. Андриан стоял посредине землянки, втягивая воздух ноздрями.
- Ну, как? Пойдёт?
- Мне без разницы. А другим может и не понравиться.
В землянке жили ещё две парочки, которые спали на широких лавках. Да, тесновато. После тех условий, в которые Мария была помещена вначале, теперь ей будет нелегко. Но она старалась не думать о плохом. Дядя Миха обещал, что через несколько дней будет повторная попытка перехода.
Вечером после ужина все собрались у костра. Мария отметила, что мужчин почти не было, они сидели вместе с командиром в его землянке.  Не было и Ивана – сказителя.  Женщины стали просить Марию рассказывать «байки». Прав был дядя Миха, она теперь – штатная сказительница, заместитель Ивана. А, может, и заменитель, как получится. Мария решила рассказать какой-нибудь фильм о любви, благо, женский коллектив подобрался. Вот, скажем, «Москва слезам не верит». Но с первых же слов пришлось объяснять самые простые вещи.
- Жили три подруги в рабочем общежитии в Москве.
- У вас тоже Московия есть? А что такое рабочее общежитие?
- Столица нашей страны – Москва, а не Московия, как у вас, а рабочее общежитие – это место, где живут люди из других городов и деревень, если они приехали на работу на какой-нибудь завод.
Сказала, поняла, что нагородила. Но слушательницам было всё очень интересно. Объяснила, как это – приехать на работу, рассказала, что за работу платят деньги, а за деньги можно купить всё, что хочешь. Но почему плохо, что героиня родила ребёнка без мужа, им было непонятно, - у них не было института семьи, все рожали без мужа. Они даже заспорили с Марией.
- Что ж это за семья – три человека? У нас вон семья – вся деревня. Всем миром землю обрабатываем, урожай собираем, детей растим, - гордились они, - А ты говоришь, она бедно жила. Как это бедно? А у нас все живут одинаково!
Марии нечем было возразить. Может, и впрямь было бы лучше, если бы все люди её мира жили вот также дружно и делили бы всё поровну?
Непонятно было также, почему главный герой ушёл. Почему он обиделся? Что значит «более высокий социальный статус» у героини? Почему мужчинам её мира обидно, если женщина занимает более высокий пост или зарабатывает больше денег?
- Надо было морду тому набить. Помните, в прошлом году Митяй с Гордоном дрались за Марфу? А Марфа кого пожелала, с тем и осталась, - вспоминали одни.
- Мы – вон – все одинаково работаем, деньги нам не нужны, - что собрали, то и съели, а кому нужна такая неразбериха? – размышляли другие.
Да и впрямь, кому нужна? Почему это Марии приходится напрягаться и объяснять привычные вещи, которые показались ей со стороны действительно дурацкими. А ведь фильм-то советский. Что же они сказали бы, если бы она рассказала какой-нибудь современный фильм, где сплошь насилие, убийства, обман, а любовь – сплошной секс? Да, тяжеловатую роль она себе выбрала. Лучше бы уж рассказывала одну и ту же сказку, как Иван, да не мучилась.
Скоро подошли мужчины, которые в разговор не встревали, но слушали внимательно. Особенно командир. Он буквально в рот заглядывал и рассказчице, и оппонентам. Когда же Мария закончила, объявив «хэппи-энд», командир взял слово:
- Вот, видите, сами убедились, что живём мы правильно, у нас все счастливы, потому что уклад простой. Не надо на соседово добро зариться, потому что всё общее. Нет у нас убийц, потому что враг – общий. А прогоним врага, заживём ещё лучше – также дружно, но в открытую!
Лесной народ, радостный и счастливый, с верой в своё будущее разошёлся по землянкам. Мария вспомнила, где ей придётся ночевать, и поплелась вслед за своими соседями. Думала, будут сейчас продолжения требовать или другую сказку, но народ был дисциплинированный. Сказали – спать, значит спать. Правда, заснуть сразу было невозможно. Сначала мужчины громко пукали – соревновались, кто громче, а женщины весело смеялись. Потом притихли, стали возиться, издавая недвусмысленные звуки. Мария старалась не шевелиться, вроде бы спала. Кошмар! Потом у одной из парочек произошёл небольшой спор, правда, ничего не было слышно толком. Мужчина встал и, сказав громко: «А я вот к Маньке пойду!», - затопал по направлению к лежанке Марии. Она вжалась в лавку, услышав, правда, что и Андриан заворочался. Но мужчина, коротко хохотнув, довольный столь удачной шуткой, уже пускал громкую струю в ведро. Кошмар! Мария уткнулась носом в самодельную травяную подушку и, сама не заметила, как уснула.
На другой день все были чем-то заняты, только Мария слонялась по лагерю без дела. После обеда ей удалось поймать дядю Миху, но на её слёзные просьбы поскорее дать ей ещё одну возможность попасть домой, он, глядя поверх её головы, сказал задумчиво:
- Ты не торопись. Помнишь, я тебе рассказывал, домой ты можешь попасть вовсе не из того же места, откуда прибыла. Ты, Мария, погоди. Позже я с тобой поговорю. Недосуг.
Марии и ответить нечего было. Слишком уж взгляд у дяди Михи отсутствующий был. Да и все обитатели лагеря были какие-то загадочные. Явно от Марии что-то скрывали.
Вечером мужчины опять собрались в землянке командира, а женщины с удовольствием выслушали сказку про аленький цветочек. Любовь! Чем более она надуманней, тем более нравится женщинам. Ещё бы. Какое-то жуткое чудовище – и слабая девушка! А, поди ты, какую власть над ним возымела!
Мария поняла, что партизанским женщинам немного не хватает синдрома современных женщин её мира – властности. Надоело, небось, стирать бельё на речке, готовить еду (правда, не слишком изысканную и разнообразную), да спать с мужчиной, чтобы продолжить «популяцию» - это по научному, а по-простому, чтобы не вымерли. Что-то в устое их жизни не нравилось Марии, но она не понимала до конца, что же именно.
На ночь глядя, всё повторилось тем же Макаром, только проход к «унитазу» не сопровождался обещаниями навестить Маньку.
Утром Мария была полна решимости высказать дяде Михе, командиру, всем, кто будет ей возражать, что пусть её лучше убьют, чем она останется в их лагере ещё на одну ночь. У неё семья, свой мир, ей тошно оставаться здесь.
Но все мужчины опять совещались, женщины были заняты своими делами, до Марии никому не было дела. Мария толклась около землянки командира в надежде выловить хоть кого-нибудь, кто бы её выслушал.
Позвали на обед, но мужчин за столом не было. Женщины же, на вопрос Марии, где они все, молчали, опускали глаза. Мария почувствовала, что ей что-то не договаривают, не доверяют. Мужчины обедали позже, Мария не решилась подойти к ним. «Пасла момент». Как только она увидела, что дядя Миха с командиром опять подались к землянке командира, Мария выросла перед ними, будто из-под земли, и зачастила:
- Дядя Миха, выслушайте, умоляю! Вы всё время заняты, а я не могу уже больше здесь находиться ни минуты! Я с собой покончу – вот на этой берёзе!
Дядя Миха минуту разглядывал её, будто видел в первый раз, потом показал на неё пальцем, обратившись к командиру:
- Вот оно!
- Да ну, - возразил командир.
- Надо подумать, - ответил дядя Миха и они с командиром, также не спеша, не обращая внимания на Марию, тем более на её заявления, степенно зашли в землянку командира, прикрыв за собой дверь.
 Зайти в землянку командира без разрешения – Мария уже это знала – нельзя. Нельзя – это закон. Других интерпретаций этого слова не было. Дисциплина – железная!
Мария присела около землянки, обдумывая, как бы ей осуществить свою угрозу. Она не только не могла привыкнуть к партизанской жизни, она чувствовала себя с каждым днём всё хуже. Ей хотелось – не плакать – выть! Её здесь не понимали, не любили, не… Какая разница, как к ней относились, ей было всё не так здесь. ВСЁ НЕ ТАК!
Дверь открылась, вышел дядя Миха, и поманил Марию пальцем. Она послушно зашла в землянку. Там сидел командир, дядя Миха и те трое мужиков, которые ночевали в землянке дяди Михи, из-за которых Мария мучилась в общей землянке.
- Мань, помнишь, я тебе рассказывал, что я попал домой вовсе не из того места, откуда пришёл?
- Ну?
- Я это к тому, что тебе вовсе необязательно лазить по сеновалу.
- Хм.
- Мань, а помнишь, я тебе говорил, что в этом году у нас урожай неважный и мы не намерены делиться им с врагами.
- Припоминаю. Вообще, я думаю, с врагами не стоило бы делиться никаким урожаем – ни большим, ни маленьким.
- Это правильно. А вот скажи, ты сильно хочешь домой?
- Спрашиваете! – у Марии от негодования грудь задвигалась снизу вверх.
- Понимаешь, сейчас не время думать, как бы тебя домой отправить, потому что нам надо думать о предстоящей зиме, - пшеницы у нас маловато. Придётся отнимать – своё же – у врагов.
- А я при чём?
- Ты, конечно, не при чём. Только не верят тебе. Думают, что ты у нас появилась, именно сейчас, чтобы помешать нам.
- В чём?
- Я же говорил тебе – отобрать то, что нам важнее важного – наш хлеб.
- А я при чём?
- Ты, действительно, не при чём. Ты, наверное, заметила, что в последнее время в лагере до тебя никому дела нет. То, что ты сказки рассказываешь, - хорошо, но не так важно, чтобы посвящать в наши тайны.
- Вы меня зачем позвали, чтобы в тайны посвятить или мозги морочить? – Мария еле сдерживалась, чтобы не разреветься – в лучшем случае, а в худшем, она это понимала, - запустить в голову своего «друга» чем-нибудь потяжелее.
- Мань, ты не кипятись. Я вот командиру предложил, а он ещё сомневается.
- В чём? – дядя Миха посмотрел на командира. Это длилось несколько минут. Тяжело вздохнув, командир обречёно кивнул.
- Послушай, Мань. Ты уже поняла, что мы собираемся отбить наш урожай?
- Ну.
- Вот. Мы уже весь план до мелочей обсудили. Одно белое пятно. Как остановить колонну. Мы всегда деревья валили. Но они теперь хитрые стали. У них мотоциклисты теперь едут не все разом перед колонной, а частями. Где бы мы ни свалили дерево, они его убирают за две минуты. Бронепоезд даже не останавливается. И уж тем более никто не откроет бронемашину, не выйдет из неё.
- Вы мне предлагаете залечь где-нибудь вместо дерева?
- Ну что ты, Мань! Ты, пропустив первую колонну мотоциклистов, выбежишь на трассу, и будешь бежать к бронепоезду, махать руками, просить остановиться. Оденешься также, как ты к нам пришла, думаю, они остановятся.
- Спасибо, дядя Миха. Спасибо. Не знаете, как от меня избавиться? А если они меня сразу же убьют?
- Риск есть, но небольшой. Здесь у нас немцы в основном из деревень, вряд ли они смогут устоять перед такой барышней. В смысле им захочется рассмотреть тебя поближе.
- Знаете, что? Я согласна. Я думала повеситься на суку около вашей землянки. А тут -  погибать, так героиней!
- Ты это брось. Мы будем рядом. Бесконтрольно ничего не произойдёт.
- Ага.
- Мань, ну, Маняш, я ведь тебя, как родную, как дочь, полюбил. А чтобы все поверили тебе, надо доказать в опасном деле. Я ведь также. Помнишь, я рассказывал?
Зря он её уговаривал. Марии было уже всё равно. Она всё время чувствовала недоверие к себе, а как им доказать, что она – не враг? Только кровью? Пусть. Пусть ею захлебнутся. Мария представила себя героиней, которую несли на флаге хоронить в уютной могилке…
Ночевала она в землянке командира, чтобы выспаться и быть в форме. Утром её баловали все, кто мог, видно, дядя Миха уже сообщил, что она будет приманкой. Женщины принесли её вещи, сидели, молча рассматривая, как она делает себе макияж. Если кого-нибудь вдруг интересовало, а для чего…, её тут же пихали в бок, чтобы молчала. В глазах женщин можно было прочитать сочувствие, но Марии было всё равно. Погибать, так с музыкой!
Через час зашёл Андриан, коротко кинув: «Пошли». Женщины проводили Марию до конца полянки.
Мария привычно шла за Андрианом по лесу. Внезапно он остановился, повернулся к ней и, преодолевая сильное волнение, которое можно было заметить только по ходящим ходуном желвакам, хрипло сказал:
- Мань, я рядом буду. Ты ничего не бойсь. А если ты – ихняя, я тебя первый пристрелю. Ты это знай.
На Марию и это заявление не произвело впечатление. Что-то внутри неё остановилось, не давая воли ни разуму, ни чувствам. Она зашагала вперёд.
Скоро лес стал редеть, Андриан приказал ей оставаться за деревом, а сам пошёл вперёд на разведку. Скоро вернулся:
- Сейчас. Как знак подадут, пойдёшь.
Они стояли молча. Потом вдруг Андриан повернулся к ней и с горящими глазами прижал к себе. Отстранил:
- Иди.
Мария спокойно пошла к трассе, едва просвечивавшей сквозь деревья. Она была такой спокойной, что даже не удивлялась сама себе. Всё так и надо. Вышла на трассу. В воздухе стоял сизый дым от проехавших только что мотоциклов. Мария увидела тихо двигавшуюся бронемашину и вспомнила все наставления дяди Михи. Она действовала, как игрушечная кукла. Вскинула руки, закричала что-то, запричитала, и бросилась наперерез бронемашине. Если бы сейчас её прошила автоматная очередь, ей было бы не больно. Она не чувствовала ног, не слышала своего голоса, бежала, кричала, как было приказано. Расчёт дяди Михи оказался верным. Бронемашина не только остановилась, но через минуту из неё вылез полный офицер и направился к Марии. Она, не помня себя, повисла у него на шее, продолжая выкрикивать фразы на всех языках, которые знала (в пределах инструкций на импортных вещах). Когда немец, испуганно тараща глаза, попытался отстранить её от себя, она вспомнила ещё одно слово – очень важное – «Help me! Help me!»
Офицер, услышав знакомые слова, нежно прижал её к себе и, хотел было вернуться в машину вместе с Марией, как со всех сторон посыпались партизаны. Раздались выстрелы. Мария, испугавшись, вцепилась в офицера: «Help me! Help me!» Офицер, сам испугавшись, тащил её к машине, что-то лопоча по-немецки. Выстрелы стали чаще.  Мария вдруг поняла, что, если её затянут в машину, а партизаны не смогут отбить, придётся ей туго. Она попыталась вырваться из объятий офицера, но он, вдруг сцепив губы в узкую полоску недоверия, схватил её крепко за руку выше локтя и силой потащил к машине. Мария отбивалась, не зовя, однако, никого на помощь. Вокруг них разворачивались боевые действия, выстрелы гремели всё реже, завязался рукопашный бой. Немцы не смогли закрыть вовремя машину и теперь гибли один за другим, пытаясь справиться со стремительным натиском партизан. Каждый был занят своими делами. Мария же безуспешно пыталась вырваться из цепких рук офицера. Тот, кажется, ещё не понял, что он затеял бесполезное дело, ведь перевес был явно на стороне партизан. Он продолжал тащить её за руку, а Мария продолжала отбиваться, не надеясь на лучшее. Вдруг офицер сильно вздрогнул, наклонился, выпрямился, обдав Марию струёй крови. Мария закричала что-то от ужаса, а офицер, не выпуская её руки, повалился на неё, придавив своим грузным телом. Мария верещала, не переставая, когда Андриан вытащил её из-под мёртвого тела. Увидев на себе кровь, она потеряла сознание.
Очнулась она в лесу, разглядывая, как берёзы своими золотыми верхушками-кистями пытаются разукрасить синее небо. Было очень тихо, только звонило осеннее золото и тихий голос Андриана, пробивавшийся в уши, как сквозь вату:
- Всё закончилось. Всё хорошо. Тебя к награде приставят. Ты – молодец!
- Я живая?
- Конечно, раз разговариваешь.
- Я – ранена?
- Да нет, вроде бы. Тебе больно?
- Нет. А кровь?
- Это не твоя. Я того пузатика снайперской пулей снял, а то бы он тебя утащил в машину, как в нору. А что ты ему кричала не по-нашему? Домой просилась, что ли?
- Андрей, ты – безнадёжный болван.
- Спасибо. Я тебе уже поверил. Это я так, чтобы ты не зазнавалась. Сможешь идти? А то я тебя и донесу. Ты – лёгкая.
- Не надо. Я пойду. Вот полежу немного и пойду.
- Нельзя лежать. Земля уже холодная.
Мария с трудом приподнялась, но, увидев на себе кровь, опять потеряла сознание. Второй раз она очнулась в землянке. Вокруг неё хлопотали партизанские женщины, пересказывая последние события так, будто видели всё в кино. Впрочем, женщины в бою не участвовали, поэтому и к Марии – герою дня – относились с почтением, увидев, что она открыла глаза, собрались вокруг:
- Мань, расскажи, как там, страшно было? - спросила самая молодая – Аглая.
- Не помню. Я, как во сне, была.
- А чего ж ты голосила тогда?
- Не помню ничего.
- Наверное, страшно.
- Да нет. Просто я с детства крови боюсь. Мне даже кровь из пальца не могут взять – я сознание теряю.
- Вот так героиня! Такое задание выполнила, а крови боится! А что, если бы тебя пристрелили! – загомонили женщины.
- Фигня! Я бы крови не видела. А тут – жуть! – Мария передёрнула плечами от ужаса, заметив, что лежит совершенно голая, - а где моя одежда?
- Да вот тут всё. Собираемся идти на речку стирать.
- Да вы что? Испортите!
- Ну, уж что – что, а кровь мы умеем стирать. Не боись. А тебе отдыхать надо. На, вот рубашку надень, сейчас Миху позовём. Он сказал, как очнётся, позвать.
Мария послушно натянула рубашку, посмотрелась в зеркальце – бледновата, но ей идёт эта бледность. И впрямь – вид героический. Мария погордилась немного, хотя ей и на ум не могло прийти, что она рисковала жизнью.
Дядя Миха с широкой улыбкой сообщил ей радостную весть:
- Маня, я очень рад, что всё благополучно закончилось. Знаешь, мы с командиром радировали о благополучном завершении операции, о твоём участии и попросили представить тебя к награде!
- Дядь Миха! Ну, зачем мне эта награда? Я домой хочу. Правда, это была бы самая большая награда.
- Ты не скромничай. Пока ты здесь, эта награда будет тебе щитом. Ты – самая что ни есть своя – партизанка! Как ты этого не понимаешь? Заладила – домой, домой. Ты же знаешь, что от меня, от командира, от командования это не зависит! Разве тебя кто-нибудь держит силком?
- А то нет? Постоянно кто-нибудь приглядывает за мной. А эти ночёвки в общей землянке! С ума можно сойти! Я никогда не привыкну!
- Ну вот! Хотел тебя порадовать, а ты опять за своё. Мы же с тобой договорились, что после выполнения задания попробуем ещё раз. Только получится или нет – бог весть. Я же тебе сколько раз говорил, что попал домой вовсе не из того же места, откуда прибыл.
- Но как я отсюда попаду? Вы ведь тоже оказались в необычной обстановке – туман, незнакомый лес. Но был один. А со мной всё время кто-нибудь толчётся.
- Ну, Андриан в прошлый раз переборщил немного. Завтра пойдёте с ним, обещаю. Хотя сейчас опасно идти. Немцы могут рассердиться и прочесать лес или устроить облаву в деревне.
- А сегодня?
- А как ты себя чувствуешь? – Мария села на постели, но, почувствовав головокружение, опять легла.
- Ничего.
- Вижу, что ничего. Слабенькая ты ещё. Ладно уж, отдохни, попьёшь отвар трав, я приготовлю. Ночевать сегодня можешь здесь, мы с командиром уйдём ночью. А завтра пойдёте вечерком с Андрианом. Рискнём. Идёт?
Мария кивнула, согласившись в душе, что капризничает. Такого обхождения - завтрак, обед – в постель, она не ожидала. Правда, постоянные визитёры порядком утомили её, расспрашивая о самочувствии, а заодно, прося рассказать какую-нибудь историю. К вечеру Мария мечтала только об одном – поспать. Андриан растопил печку, но не торопился уходить, сердито сверкая глазами на женщин, которые намеревались посидеть у постели «больной». Наконец, он выгнал всех, объявив, что пора спать.
Мария, не дожидаясь, когда же он уйдёт тоже, прикрыла глаза и тут же уснула. Сразу же на неё навалился огромный офицер, блестя очками и золотыми зубами, он тянулся к горлу, намереваясь задушить. Мария вскрикнула и проснулась. Андриан стоял около лежанки с озабоченным видом:
- Болит что-нибудь?
- Нет. Страшно. Посиди здесь, ладно?
Андриан послушно уселся на краешек лежанки. Мария опять задремала, и опять гнусный офицер пытался задушить её. Она проснулась от собственного крика.
- Дядя Миха сказал, что, если ты будешь кричать, дать тебе вот этот отвар, - протянул ей кружку Андриан.
- А что это?
- Не знаю. Сказал: «Будет спать крепче». Пей.
Мария выпила, но закрывать глаза боялась. Сидела на лежанке, боролась со сном, пока не уснула сидя. Будто провалилась в пустоту.
Утром она проснулась от солнечного света, который настойчиво проникал через маленькое оконце. Андриан, скорчившись, спал в ногах. Мария села на лежанке, заметив, что она абсолютно нагая. Пока она размышляла, кто это её раздел, скорее всего, сама, потому что в землянке было тепло, даже жарко, Андриан тоже проснулся и сидел теперь, не сводя с неё глаз. Мария потянула на себя подобие одеяла, пытаясь прикрыть наготу. Андриан, шумно сглотнув, поднялся, повозился с печкой, и молча вышел из землянки.
Мария почувствовала прилив сил, наверное, благодаря отварам дяди Михи, и, одевшись, вышла из землянки. «Лесное общество» изволило завтракать. Мужчин было мало, наверное, были где-то на задании, а женщины шумно приветствовали Марию, приглашая присоединиться к ним. Она уже чувствовала себя, как дома. Вроде бы как на отдыхе в каком-нибудь лесном лагере. Погода – хорошая, настроение – чудесное, каша – вкуснейшая, женщины улыбаются, как своей родственнице, мужчины слегка подтрунивают, только Андриан сидит задумчивый и молчаливый.
Жаль, что выстиранные женщинами вещи и не подумали высохнуть. Не высохли они и к вечеру. Мария слегка расстроилась, но решила, что можно взять с собой и мокрое, а пойти в деревню в ставшем уже привычном сарафане.
Она весело напевала, шагая за Андрианом по быстро сгущавшимся сумеркам. Внезапно Андриан остановился:
- Мань, не уходи.
- Как это?
- Оставайся у нас. Тебя здесь полюбили. Будешь сказки рассказывать. Ребёнка родишь, - будешь у моей матери жить.
- Ты что, Андриан? С ума сошёл? О каком ребёнке ты говоришь? У меня дома ребёнок, который ждёт меня и плачет, а я как скучаю за ним, тебе не понять даже.
- Мань, я хочу, чтобы ты родила ребёнка от меня.
- Ты что? Ты… Ты этой ночью… Я спала, ничего не чувствовала, а ты…?
- Нет, я караулил, чтобы ты не свалилась с лежанки. Я не трогал тебя, хотя мне очень хотелось. Ты разделась, звала кого – то, кажется, Вовчика. Я не посмел. Любовался тобой. Ты – красивая.
- Вовчик – это мой сын, - машинально ответила Мария, отметив про себя, что ей приятно слышать его признания, и то, что где-то в глубине женского сознания рождаются волны, которые могут перейти в цунами и захлестнуть её чувствами.
- После смерти Глаши я не встречал красивых женщин. Не видел их вообще. А ты… Ты – особенная. Нежная и буйная, слабая и сильная. А ещё… Когда ты сняла ночью рубашку… Я думал, что так не бывает… Ну, в общем, я в тебя влюбился.
Мария не знала, что ответить. После грубого с ней обращения, её поразил и его тон, и особая мужская ласка, а главное – то восхищение, с которым он рассказывал ей о ней. Изголодавшаяся по бескорыстной мужской любви, она почувствовала, что сейчас заплачет.
- Я вот что подумал, - продолжал Андриан, - ведь могла же ты прийти сюда, так, если у тебя получится вернуться, забирай сына и возвращайся с ним.
- Андрюша, ничего, что я тебя так называю?
- Мне приятно.
- У меня там мама и папа, родственники, которые мне помогали в трудную минуту, друзья, знакомые, целая жизнь! Я не могу так быстро перестроиться, оставить всё и не думать о прошлом, тем более что ваше существование бессмысленно.
- Почему это? – черты лица Андриана опять ожесточились.
- Непонятно с кем вы боретесь, когда это кончится, понимаешь? Никаких перспектив. А ты…ты не хотел бы уйти со мной?
- А у вас какие перес … как? С кем вы боретесь?
- Мы боремся за своё нормальное существование. Не с кем, а за что, понимаешь?
- Нет. Если бороться, надо знать своего врага в лицо.
- А знаешь, ты прав, - Мария задумалась, - Мы не знаем своего врага. Живём, чтобы жить. Чтобы поесть вкусно, надеть на себя что-нибудь красивое, отдохнуть хорошо, в смысле расслабиться. Устроиться в жизни получше, чтобы жить без забот.
- Ты хорошо устроилась?
- Да нет, не очень. Денег не хватает на хорошую жизнь. Родители помогают, а так… Ой, не расстраивай меня за зря. Я всё равно хочу домой. Я выросла в другой среде, привыкла так жить, а тут - всё мне чужое. Понимаешь?
- Понимаю. Ты тут тоже привыкнешь. Я с тобой груб был. Потому что думал – ты вражеская разведчица. А теперь вижу – своя. Тебя теперь никто не посмеет обидеть. Я за тебя горло перегрызу. Ты ведь говорила, что сын твой с твоей мамой живёт, значит, присмотрен. У нас ведь тоже дети живут с бабушками, дедушками.
- Но у вас все трудятся для всех! Все дети в одинаковых условиях, а у нас - очень быстро мой мальчик почувствует разницу между нормальной семьёй, где есть отец и мать, и собой, которого воспитывают дедушка и бабушка.
- Почему?
- По разнице в материальном положении. Он сейчас ни в чём не нуждается. А потом… Я не хочу даже думать, что потом будет. Если мне не удастся устроиться в жизни, то будет он заглядываться на чужие машины, компьютеры, музыкальные центры, которые есть у его сверстников, а него нет, и не будет. Знаешь, как это обидно?
- Не понимаю.
- Тебе не понять, потому что у вас всё общее.
- А почему у вас не так? Вы ведь тоже с немцами воевали и победили, как ты рассказывала, почему же у вас нет того светлого будущего, за которое боролись?
- Мне трудно об этом судить. Но светлое будущее – это утопия. Люди всегда хотели жить лучше. А многие люди не обращают внимания на других, добиваются лучшей жизни, идя по головам.
- Не понимаю.
- Ну, что ты такой непонятливый! Нашу жизнь надо увидеть, пожить ею, чтобы понять. Мне тебе даже пример трудно привести, ты ведь не встречал такого в своей жизни.
- Я не о том. Я не понимаю, почему же ты хочешь вернуться, если дело не только в ребёнке? Чем же тебе та твоя жизнь так нравится, если там так всё плохо?
- А разве я говорила, что плохо? У нас – свобода. Куда хочешь, - езжай, что хочешь, – делай. Были бы деньги. А деньги можно заработать. Просто одни умеют их делать, а другие, как я, только зарабатывать. Вы вот вообще не знаете, что такое деньги, но вы и не знаете, какие прелести можно за них получить. Можно просто есть, а можно – очень вкусно, можно просто одеваться, а можно – изысканно, можно просто жить, а можно - с шиком. А наши средства массовой информации – самое доступное – телевидение, только и делают, что рекламируют красивую жизнь. Или ужасную.
- Ну, и что же в этом хорошего?
- О! Ну как тебе объяснить! Привыкла я так жить, понимаешь? Мне не нравится жить таким колхозом, как у вас, когда за стол садятся по команде, едят всё одинаковое, когда любовью занимаются в одной комнате со своими товарищами, когда нет никакой информации, кроме одних и тех же сказок! Хочу посидеть вечером у телевизора с сынишкой, хочу сходить в парикмахерскую, хочу красиво одеться и сходить в гости, хочу цивилизации!
Мария, рассердившись, замолчала, хотя и понимала, что не переубедила Андриана. Ей и самой показались неубедительными её доводы, что в её мире живётся лучше. Может, и лучше, но не легче. Может, как раз-таки сплочённость партизан и помогает им выжить, пока на верхах не решатся на решительные меры. А её мир представился ей быстробегущим стадом, где «самые умные» едут на шее остальных.
Андриан тоже шёл молча, потом горестно вздохнул, видно, сожалел, что не смог убедить её остаться. Скоро они были на месте. Вопреки опасениям дяди Михи, в деревне было тихо.
- Мама, а наша Маня – героиня! – с порога оповестил Андриан, - она остановила колонну и благодаря ей вся операция прошла удачно!
Пока мама Андриана восхищалась героической личностью Марии, та сконфуженно топталась у двери. Ей не терпелось поскорей попробовать «переправу».
Наконец, Андриан, вздохнув, повёл её в сарай.
- Андрюш, ты не обижайся, но, может, тебе лучше не ходить? Может, у меня быстрее получится, если я одна буду?
- В прошлый раз я ведь тоже в сарае был, когда ты переползла к нам, – сразу насупился Андриан.
Мария не стала больше спорить, не надеясь сильно на успех, пошла покорно за ним следом. В сарае он остановился и потянул её к себе:
- Можно я тебя поцелую на прощание? Может, не свидимся больше.
Мария положила ему руки на плечи, заглянула в глаза. Её поразило выражение его глаз – грустное, нежное - взгляд безнадёжно влюблённого человека. «Может, правда, остаться?» – промелькнуло у неё в голове. Но, вспомнив сынишку, она тут же отбросила свои колебания. Андриан самозабвенно целовал её, будто не мог насытиться. Мария почувствовала, что расслабилась и настроилась на продолжение поцелуев, но он сам отстранил её и, стараясь не смотреть, хрипло скомандовал:
- Иди. Я тут буду стоять, наверх не полезу, как в прошлый раз.
Мария взяла в руки пакет со своими вещами и полезла. Сначала вверх, потом в сторону, натолкнулась на стенку, вернулась и ползла, ползла, ни на что не натыкаясь. Она приободрилась. Тогда она тоже долго ползла, а сарайчик оказался маленьким. Но, словно в наказание, уткнулась в стенку. «Может, это стена с этой стороны?» - подбодрила она себя и попробовала скатиться вниз. Но катиться пришлось недолго. Всюду было сено и никакого намёка на выход. Мария стиснула зубы и ползала взад – вперёд, натыкаясь то на одну стену, то на другую, скатывалась вниз, снова лезла вверх, совершенно потеряв ориентацию. Сколько времени прошло – бог весть. В очередной раз скатившись вниз, она почувствовала лёгкое движение воздуха и поползла туда. Скоро сено кончилось, и она встала на ноги. «Где я? Неужели получилось?» - забилось тревожно сердце.
- Ну, что, Мань? - услышала знакомый голос и в изнеможении повалилась на сено.
- О! я не могу больше! Ну, почему? Почему? – рыдала она.
Она то ли плакала, то ли выла, не замечая ничего вокруг – ни опротивевшего сена, ни Андриана, который пытался успокоить её, прижимая к груди. Она не заметила, что он подхватил её на руки, заботливо уложил на сено, подложив под голову свою куртку, не заметила она и когда он её раздел. Лишь почувствовав жгучие поцелуи, которыми он страстно покрывал её всю, она поняла, что пора уже успокаивать его. Но поцелуи были такими сладкими, что она постепенно стала отвечать ему. Он целовал молча и неистово. Наконец, Мария почувствовала, что ей хочется большего, она подала ему знак, но он всё не мог насладиться её телом. Потом вдруг резко налёг на неё и вошёл без всякой раскачки. Мария вскрикнула от такого натиска, но тут же забылась, тая в его сильных руках, увлечённая ритмом его движений. Андриан насладился быстро и улёгся ничком. Мария нежно провела рукой по его затылку. Он поймал её руку, поцеловал ладонь, ещё раз, потом дальше до локтя. Она удивилась. Вроде бы и всё, но он уже опять готов к любви. Теперь уже он не тратил столько времени на поцелуи, а движения любви были более ритмичные. Мария расслабилась и уже улыбалась. Так продолжалось несколько раз. Она не переставала удивляться, что такое бывает, но, когда она попробовала изменить позу, он её попросту не понял. Испуганно схватил за плечи и уложил на спину. Видно, испугался, что уйдёт. Понятное дело, где ему знать, когда нет ни телевизора, ни всяких там журналов, что можно и так, и сяк, и по-другому.
- Погоди, я знаю другие способы, как насладиться друг другом. Хочешь, я сяду на тебя верхом?
- Зачем? Я что – лошадь?
- Это приятно. Ты ведь напрягаешься сильно, а то можешь расслабиться. Ну, это, как игра. Давай?
Андриан недоверчиво улёгся на спину, фыркая, что это ещё за новости. Мария уселась верхом, и то наклонялась для поцелуя, то откидывалась назад, раскачивалась на нём, как в седле. Наездница! Андриан быстро вошёл во вкус, придерживая её за ягодицы, пытался направлять её движения. Но, дожидаясь кульминации, сбросил её с себя и опять уложил на спину. Мария засмеялась, но бешеный ритм его любви заставил её застонать от сладострастия.

Насытившись, они сплелись клубком и задремали. Первой очнулась Мария:
- Холодно!
- Сейчас, тут где-то старый тулуп висит.
Андриан соскочил с сеновала и вернулся с огромным тулупом. Тот был хоть и старый, но тоже пропах сеном. Марии даже не захотелось одеваться, она залезла под крылышко Андриана и очень скоро погрузилась в розовый туман счастливого сна. Засыпая, она вроде бы услышала какой-то непонятный звук – то ли шум воды, то ли грозы…
Утром Андриана уже не было. Мария сладко потянулась, впервые за последнее время почувствовав себя счастливой, любимой, желанной. Солнце слабо пробивалось сквозь дырявые стены, под тулупом было тепло и уютно, вставать не хотелось. Мария подождала немного, но «кофе в постель» вряд ли дождёшься от кавалера, который живёт в лесу, а кушать–то хочется. Мария, не спеша, оделась, причесалась и слезла с сеновала. Прислушалась. Тихо. Почему Андриан не идёт? Осторожно открыла дверь. Она ни разу сама здесь не ходила, поэтому слегка растерялась – куда идти?
Мария вышла из сарая, огляделась. Вот это да! Наверное, это была вторая дверь, которая выходила сразу в лес, потому что дома не было. Она обошла сарай кругом. Да и вообще не было похоже на деревню. Наверное, она вчера так задумалась, что даже не обратила внимания, в какой сарай её повёл Андриан. Вот чумичка! Но Андриан тоже хорош! После такой ночи удрал – ни тебе «здрасьте», ни «до свидания»!
Возмущаясь, Мария побрела по тропинке, опасаясь всё же, что встретит немцев. Но в лесу было необыкновенно тихо и тепло. Птицы пели так громко, будто у них были соревнования, кто кого перекричит. Мария заметила цветущий кустарник и остолбенела. Ничего себе! Вот это осень! Так тепло, что всё по второму разу цвести начинает! Трава под ногами – изумрудная, на деревьях – малюсенькие листочки. Мария ещё раз огляделась. Что-то тут не так. Вдруг она услышала чей-то разговор и спряталась за дерево. На полянку вышли двое молодых людей с рюкзаками на плечах.
Мария сразу всё поняла, увидев модные кроссовки и джинсы на ребятах. Получилось! Крича что-то несуразное от радости, она выскочила из-за дерева и бросилась к ребятам. Те, увидев женщину в каком-то мешке с копной огненных волос на голове, размахивающую руками, кричащую непонятно что, испугались не на шутку и бросились врассыпную. Мария остановилась. Сомнений не было – она попала в свой мир. Какое счастье! И тут же её пот прошиб. Андриан! А как же быть любимой, как быть теперь счастливой, если его не будет рядом?
Она кинулась в избушку, надеясь, что он спит там, а она его просто не заметила. Она знала, что это не так, но пока была маленькая надежда, она хваталась за неё, как утопающий за соломинку.
Но в избушке было пусто. Мария села на сено и заплакала. Вот и всё, Манька – партизанка! Вот и вся любовь! Она вспомнила, что слышала какой-то непонятный шум и только теперь поняла, что это был шум моторов – то ли танки, то ли просто машины, видно немцы готовились к наступлению. Возможно, Андриан ещё борется с ними, а, может, уже погиб. Обидней всего было то, что, если Андриан действительно погиб, он мог подумать, что это она предала. Манька - предательница.
Не бывает счастья, решила Мария, и, высморкавшись, пошла искать выход из лесу.




Часть 2. «Партизаны не сдаются!»

Мария шла «к людям», представляя себе радостную встречу, но чем ближе подходила к виднеющейся вдали деревне, тем больше её охватывало беспокойство: что она скажет людям, где была. Она прекрасно понимала, что может сойти за сумасшедшую, если расскажет первому встречному, что была в параллельном мире. Так или иначе, но сначала надо было зайти в местную милицию.
Милицию она нашла сразу же, идя по абсолютно безлюдной широкой заасфальтированной улице. Толстощёкий милиционер, дожёвывая то ли обед, то ли ещё что, выслушал её заявление о том, что она была заложницей (подумаешь, чуть покривила душой, но ведь её не пускали никуда в лагере). Милиционер полистал толстую засаленную тетрадь и обрадовано воскликнул:
- Ага! Есть! – вот объявление о розыске гражданки …, пропавшей, - когда вас похитили? – поднял он на неё глаза.
- В сентябре, кажется, десятого, в день зарплаты.
- С целью последующего выкупа?
- А бог их знает. Они меня случайно прихватили. Они другую хотели похитить – побогаче, а я попалась. А потом они и ту выкрали, а меня отпустили.
- Поди ты, - удивился добродушный милиционер.
- Да, просидела в землянке не знаю сколько времени. Вот когда вышла, вижу – весна уже, а там – темно, сыро.
- Кормили хоть?
- Да, кашу давали, хлеб с молоком.
- Это хорошо, а то ведь могли и не кормить. Ну, а … мучили, пытали или…?
- Да нет, слава богу, обошлось. Они сразу поняли, что не ту поймали, но почему-то не отпускали. Не знаю, не объяснили ничего. Так получилось.
Марии самой показалось теперь, что всё так и было, как она рассказывала, поэтому, когда милиционер усадил её писать подробно всё о своём «заключении», она написала почти всю правду, опустив подробности про партизан, участие в захвате бронемашин и вообще всех выходов из землянки. Насколько она поняла, здесь прошло полгода за те десять дней пребывания её в лагере, поэтому ей и рассказывать нечего было. «Надели мешок на голову, - сочиняла вдохновенно она, - жила в землянке, … никуда не пускали», ну, и всё в таком духе.
Милиционер внимательно прочитал и остался доволен. Наверное, его ждала какая-нибудь награда за то, что он «не проворонил» заложницу. Мария, управившись, спокойно ждала своего часа. Милиционер куда-то звонил, что-то выяснял, потом сообщил Марии благую весть:
- Завтра поезд идёт до вашего города, можно сейчас подкинуть вас до районного центра, переночуете в гостинице, а завтра – домой. Рады?
- Ага. Рада. Только у меня денег нет.
- Отобрали?
- Да нет, у меня не было с собой много. Я ещё и в магазин заходила, подрастратилась. Как мне быть?
- Да, тут уж… - милиционер задумался, - всё равно надо в районный центр, они смогут посадить вас на поезд бесплатно. Справку дадут.
Мария подумала, что ему больше не хочется возиться с ней, а, может, полномочия не позволяли посадить на поезд. В районной милиции, куда её «подкинули» на потрёпанном милицейском «УАЗике», который не зря в народе называют «козлом», с ней обошлись более строго. Заставили несколько раз пересказывать с подробностями все её приключения, писать объяснения и проч. Мария уже наизусть выучила всё, что придумала, благо, она много и не придумала – ничего не видела. Милицию больше всего интересовало описание похитителей, но Мария упорно стояла на своём – шла домой, сзади кто-то накинул мешок, схватили, потащили в машину, потом в другую, никто не разговаривал с ней, никого не видела, сидела в землянке одна-одинёшенька. Марию уже начинал злить этот допрос.
- Вы, наверное, не догадываетесь, что я устала, что я морально измождена? Если я не устраиваю вам истерику, думаете, у меня всё в порядке с нервами? Да у меня сил нет. Понимаете? – решила она возмутиться после очередной прокрутки одних и тех же вопросов.
- Понимаем, но нам надо знать, кого ещё захватили в заложники, организованная это банда или кто-то в одиночку действует. Где находится землянка, в которой вас держали? Неужели вы не понимаете, что за вами могут последовать другие? Неужели вы желаете, чтобы вашей участи подверглись ни в чём не повинные люди? – призывали к совести её мучители.
- Я хочу есть, спать, домой. Я вас русским языком сказала, что никого не видела.
- Да. Но у вас такой вид, что вы что-то скрываете, не договариваете.
- О, боже мой! Да у вас, видно, мания подозрительности! Я устала! Понятно?
Наконец, её оставили в покое, предоставили койку в КПЗ, или как они там называются, (ей уже всё равно было), а на следующий день, спросив ещё раз всё то же самое, посадили на поезд, наказав проводнице кормить её. Проводница недовольно поджала губы, но всё же покормила Марию вечером, разжалобившись её рассказом, как она – бедненькая, несчастненькая – была заложницей. Проводницу очень интересовало – не изнасиловал ли её кто-нибудь, но Мария решила не доставлять ей удовольствия сексуальными рассказами. Проводница сочувственно качала головой. Бог весть – то ли жалела, что не изнасиловали, то ли вообще…
Утром поезд прибыл на родную станцию. Выходя из вагона, искренне благодаря проводницу, Мария чувствовала, что у неё поджилки трясутся. А к ней уже бежали мама, папа и даже Володька. Мария со всех ног бросилась им навстречу, целуя всех сразу, размазывая слёзы по щекам.
Вечером, уложив Володю спать, пообещав никуда без него не ходить, Мария с родителями устроилась на кухне. Папа рассказывал, как они искали Марию, расспрашивали подруг, подали заявление в милицию, написали в передачу «Жди меня». Они ни минуты не сомневались, что она жива, что скоро вернётся.
- Главное, никто за это время не потребовал деньги за тебя. Мы бы квартиру продали, но тебя выкупили, - закончил папа с горящими глазами.
- Пап, мам, - чуть подумав, сказала растроганная Мария, - сказать честно?
- Что? – хором спросили испуганные родители.
- Я ведь не была заложницей. Это я в милиции рассказала так, чтобы не сочли меня за сумасшедшую.
- Машенька, не томи. Где же ты была? Почему не сказала нам ничего? Не позвонила?
- Вы только поверьте мне. Я была в параллельном мире.
- ??!
- Не верите? Вот поэтому я и не стала в милиции рассказывать про все это. А вам расскажу.
Родители слушали Марию, не перебивая. Иногда только мама вскрикивала от страха, а папа крякал от возмущения. Иногда они посмеивались вместе с Марией. Мария решила быть честной до конца и рассказала, как в последний день Андриан успокаивал её на сеновале, что они пробыли там всю ночь, а утром она оказалась в лесу в своём мире.
- Да, доченька. Такое лучше не рассказывать никому. Попадёшь в психушку, как пить дать, - сделал заключение папа, когда под утро Мария закончила рассказ.
- Что же теперь делать? – качала головой мама.
- Что, что. Сказала в милиции, что была заложницей, так и везде надо говорить.
- Так ведь им нужно было, чтобы она их описала.
- Ерунда. Не видела, не знаю. Они сами знают, что сейчас террористы осторожны и умны. Просидела в землянке, а когда не нужна стала – привезли в сторожку в лесу и выбросили. Слава богу, не убили!
- Да, пап, я так всё и говорила.
- Ну, вот и хорошо.
- А на работе как?
- А что? Мы ведь и на работу сразу сообщили, что ты пропала. Да и из милиции у тебя справка есть, что ты была заложницей. Так что давай, отсыпайся, а потом сходишь на работу, узнаешь, как там.
- Наверное, уже кто-нибудь на моём месте работает.
Но на работе её ждали. Временно взяли пенсионерку поработать, так что Мария приступила к работе без проблем. Всё было хорошо, но какое-то смутное чувство тревоги не отпускало Марию. Она была поглощена работой больше обычного. Подругам говорила, что навёрстывает пропущенное за это время. Её любовник нашёл себе утешение с другой женщиной, но эта новость нисколько не огорчила Марию. Ей уже надоели чисто постельные отношения. По-видимому, он видел в ней только женщину-самку, с которой можно встречаться по мере мужской потребности.
Через некоторое время все заметили, что она стала какой-то замкнутой, печальной, скрытной, посоветовали сходить к психотерапевту для реабилитации. Мария никуда не пошла. Она не хотела никому больше рассказывать, кроме родителей, где она была всё это время. Но скоро и мама стала её расспрашивать:
- Что-то с тобой происходит, доченька? Какая-то ты мрачная стала. Ведь всё в прошлом, всё хорошо. О чём же всё грустишь?
Мария и сама не понимала, что с ней. Она радовалась, что наконец-то дома, что все нормально отнеслись к её отсутствию, жалеют её, но душа была не на месте. Однажды в субботу они пошли с мамой на рынок. Слегка покапывал весенний дождь, народу на рынке было немного, они быстро скупились и пошли по рядам, где продавали животных. Мама любила посмотреть на телят, поросят, птиц. Мария тоже была не против, хотя и жалела бедных животных, замученных дорогой, да ещё и с перевязанными лапами.  Около одной машины был привязан бычок.
- Смотри, какой хорошенький, - указала на него мама.
Мария взглянула на бычка, но, не успев умилиться, перевела взгляд на хозяина, стоявшего спиной и вскрикнула. Андриан! Высокий, худой, в кирзовых сапогах и выцветшей штормовке.  Мужчина тут же повернулся к ним лицом. Конечно, это был не Андриан, но Мария вдруг поняла причину своей печали. Всё это время она подсознательно помнила о нём, помнила ту ночь любви, помнила и шум моторов, под который она уснула. Сознание вины перед ним, а, может, и чувство едва зародившейся любви, не давало ей покоя.
- Что с тобой, Машенька? Что это ты такая бледная стала?
- Мам, пойдём отсюда, я дома расскажу.
Всю дорогу до дома она молчала, не замечая встревоженных взглядов матери, а, заходя домой, решилась.
- Мам, помнишь хозяина бычка?
- Нет, а что?
- Он был очень похож на Андриана. Ты спрашивала меня, отчего я такая мрачная. Так вот, я поняла. Я его люблю и хочу с ним жить.
- Ты что? Ты хочешь вернуться к партизанам?
- Если бы это было так просто – туда-сюда, то тогда бы люди часто перемещались из одного мира в другой, и никто бы меня за сумасшедшую не принимал.
- А кто тебя принимает?
- Да никто. Но только потому, что я никому не рассказываю. Девчонки спрашивают что-то, предлагают сходить куда-нибудь, развеяться, а я только о нём думаю.
- Да как же так? – растерялась мама, - что же теперь делать?
Мама никогда не знала, что делать. Зато папа знал. Он всегда действовал решительно, поэтому и жили Мария с мамой с ним, как за каменной стеной. Когда-то Мария рассказала им о своих отношениях с мужем, папа сразу принял решение: «Уходи от него, мы поможем». Теперь он тоже сразу прояснил ситуацию:
- Ты вот что, дочка. Ну-ка, расскажи, как всё было в последнюю ночь.
- Я закатила истерику, он меня стал успокаивать, потом…
- Не стесняйся. Не надо подробностей «как», расскажи, что ты слышала ещё, кроме слов любви, что видела, когда проснулась утром.
Мария припомнила все детали, рассказала про шум моторов, про странный сон, будто и не сон вовсе, а будто она в тумане розовом плавала.
- А вещи? Те, которые оттуда взяла, с тобой были?
- Да, вот и сарафан, и тулуп, которым укрывались, и все мои вещи, которые я с собой взяла.
- Так, так. Он тоже с тобой попал в наш мир. Куда он мог подеваться, если даже тулуп перешёл?
- Куда же он тогда делся?
- Ты же у нас любительница поспать, а он, наверное, вышел из избушки, пришёл в деревню, а там, как услышали, что он несёт чушь всякую, так и отправили его куда надо.
- Ой, папочка, ты у меня - просто чудо. Как я рада, что вы меня понимаете! Не отправляете «куда надо»! – повеселела Мария.
- Вот ещё придумала! – хмыкнула мама.
- Возьмём отпуск без содержания на недельку и съездим туда, - предложил папа.
Мария была готова ехать, хоть завтра. Но, как говорится, «не скоро дело делается, как скоро сказка сказывается». Папе пришлось целую неделю уговаривать начальника отпустить его со стройки, где он был прорабом. Марию отпустили без проблем, как только она сказала, что хочет съездить в реабилитационный центр.
Всю дорогу до городка, откуда Мария ещё так недавно приехала, они обсуждали план действий, план был предельно прост – объездить все деревни, находящиеся неподалёку от той, куда вышла Мария (со странным названием Бурчаловка). Если бы Андриан, действительно, попал вместе с Марией в этот мир, он привлёк бы к себе внимание своим незнанием жизни. Конечно, он, как настоящий партизан, может ничего о себе не рассказывать, но поведение всё равно выдаст его.

Мария с Борисом Петровичем подошли к газетному киоску.
- У вас есть карта районного центра? – спросила Мария.
- Нет, районного нет, есть только областного, - услужливо протянула атлас продавщица.
Развернув атлас, Мария разочарованно вытянула губы – масштаб мелкий – деревни обозначены только с населением свыше пяти тысяч.
- А вы пройдите в здание автовокзала – здесь же на площади – там большая карта висит на стене – подробная, - опять услужила продавщица, ничего не расспрашивая.
- Да и то правда, Маш, нам ведь с тобой всё равно на автобусе придётся ехать.
Карта, действительно, была очень подробная, показывала все, даже маленькие, деревеньки. Мария старательно выписала маршрут, который начинался от Бурчаловки, но чем больше она выписывала, тем больше расстраивалась – деревень было столько, что не только папиной недели, но и месяца не хватит, чтобы все объездить.
Пока папа пошёл в справочную узнать расписание, Мария отправилась в буфет. Стоя в очереди, она размышляла, как же им поступить, как вдруг её внимание привлёк разговор стоявших впереди женщин. По-видимому, они только что приехали из какой-то дальней деревни и собирались в районную больницу. Одна другой рассказывала про чудеса врачевания, а другая рассказывала первой почти то же самое. Ясное дело – они уже лечили друг друга, ведь всем известно, как лечат известные экстрасенсы – рассказывают о жутких болезнях и о том, что их всё-таки можно вылечить.
Марию осенило: не надо ехать в деревни. Сначала надо попробовать обратиться в местную больницу, ведь времени прошло немало, Андриан уже мог рассказать кому-нибудь, откуда он родом, а в нашем мире такие рассказы слушают только психотерапевты.
Когда Борис Петрович подошёл к ней, торопя быстрей допивать свой кофе, потому что через полчаса автобус до Бурчаловки, Мария, не спеша, сказала:
- Пап, я вот что думаю - нам надо сначала в районную больницу сходить. А?
- Да и то, правда. Мне самому эта мысль в голову приходила, но стеснялся тебе сказать.
- Пап, ты у меня молодец. Не просто «молодец», а суперский папа! Правда!
- Ладно, ладно тебе. Давай вот перекусим и разузнаем, как до больницы добраться.
- Да вон – две тётки туда едут. У них и спросим.
В больнице у них, естественно, спросили фамилию, имя, отчество и прочие ярлыки современного человека. Борис Петрович не растерялся:
- Мы-то знаем, но тот человек мог представиться, кем угодно, или вообще никак себя не называть. Он, знаете ли, не в себе.
- Ой, ну что ж вы сразу не сказали. Это как раз в моё дежурство милиционеры привезли странного такого мужчину, - обрадовано затараторила немолодая уже медсестра, - худого, как вы описываете его, он разговаривать ни с кем не хотел, а потом драться начал. Скрутили его, а он кричит что-то несуразное, я уж и не помню что именно, кажется, что-то про партизан, так наш главный приказал его в областную психбольницу отправить – как буйно помешанного. Милиция же и отвезла. Мы потом долго обсуждали. А вы его родственники?
- Не совсем, но хорошо его знаем.
- Он, что – сбежал из дурдома? Вы там работаете?
- Да, - пришлось согласиться Борису Петровичу, чтобы не вызывать лишних эмоций у столь беседоохотливой женщины, - А вы не подскажете адрес психбольницы, куда его отвезли?
- Так ведь она у нас одна, разве вы не оттуда?
- Нет, мы вообще из другой области.
- Вот это да! Надо же, удрал, да ещё столько шёл, и никому в голову не пришло, что он – буйный, и впрямь – партизан, - говорила сама себе медсестра, записывая адрес, - Автобуса прямого туда нет, зато проходящих много, а можно и маршруткой – немного дороже, зато завезёт прямо к больнице.
Мария с папой поблагодарили женщину, глаза которой горели от нетерпения рассказать приятельницам новые подробности про «психа», и пошли на автовокзал.
- Ну, вот. Так быстро нашли, сами того не ожидая, - подбодрил папа дочь, которая шла, как во сне.
- Пап, а вдруг это не он?
- Проверим, ты не морочь себе голову, мы же искать приехали.
Уехать они смогли только после обеда, в психбольницу же приехали к вечеру. Марию уже трясло, в ушах звенело, хотя она сама себе не могла объяснить причину такого волнения. Главный врач, к которому они сразу же обратились с просьбой показать им такого-то больного, подозрительно поджал губы:
- Он – ваш родственник? Что же вы допускаете, чтобы такие больные разгуливали, где захотят? Он же – прямая угроза обществу. Мы его долгое время даже развязать не могли – он сразу драться кидался. Потом кололи успокоительными, сейчас вроде ничего, но сидит теперь, отвернувшись к стене. Что у него на уме, есть ли он вообще – ум, трудно сказать. Никаких лекарств не пьёт, ни о каких процедурах не может быть и речи, ни в какие контакты он не вступает - наказание одно. Так вы - родственники? Как его записать – то хоть?
- Мы не совсем родственники, мы разыскиваем мужчину, похожего по описанию на него, - начал было Борис Петрович.
- А можно посмотреть, может, это и не тот, которого мы знаем? – нетерпеливо перебила Мария.
- Он в изоляторе. Пойдёмте, посмотрите через глазок.
Сколько Мария ни пыталась рассмотреть хоть что-нибудь в глазок, ничего не увидела. На топчане – без углов и спинок – сидел какой-то мужчина, отвернувшись к стене, и не шевелился. Волосы у него были светлые, он был очень худой, в больничной пижаме. Мария засомневалась, посмотрела на папу.
- А зайти можно? - решилась она.
- Нет. Он же буйный.
- Но кто-то же заходит – пищу приносит, убирает?
- Вообще-то можно попробовать с двумя санитарами, - задумался доктор, - Но надо подстраховаться – вдруг кинется?
Через несколько минут Мария между двумя огромными санитарами заходила в палату. Сердце колотилось, как бешеное. Мужчина не поменял позы и вообще, непонятно было – живой он или труп сидит.
- Андриан, - тихо позвала Мария.
Мужчина повернул голову и всмотрелся в женщину, которая говорила таким знакомым голосом. А у Марии потекли слёзы. Это был он, но так похудел, хотя - куда больше. Андриан встал и медленно пошёл. Санитары загородили Марию, но она, слегка отстранив их, пошла ему навстречу:
- Маня, Манечка, тебя тоже поймали? – тихо спросил Андриан.
- Андрюша, я нашла тебя. Ты попал в мой мир вместе со мной, - ответила она.
Они остановились друг напротив друга и всматривались, будто не могли наглядеться. Андрей обнял Марию. Санитары, испугавшись, что он начнёт её душить, дёрнулись было, но Мария остановила их жестом:
- Всё в порядке.
- Маняша, я догадывался, что я попал сюда вместе с тобой. Я ждал тебя, я знал, что ты придёшь за мной.
- Я пришла, любимый, я тебя заберу, - плакала счастливыми слезами Мария, чувствуя себя в его железных объятиях женщиной.
- Я тебя очень люблю, родная.
- Нам нужно уходить отсюда, но ты должен мне пообещать, что не будешь кидаться в драку, что бы они ни говорили, будешь слушаться меня, хотя бы здесь, не то они не отпустят тебя.
- Я не хочу с ними разговаривать, они думают, что я – больной.
- Да, им нельзя говорить, что ты – из другого мира. Мне тоже придётся сейчас говорить, что ты - больной, ты должен это понять, не обращай внимания. Надо соглашаться во всём, а мы с папой попробуем договориться. Ладно?
- Да, я сделаю всё, как ты скажешь.
Мария взяла его за руку и повела к выходу. Все мужчины замерли, ожидая каких-нибудь неординарных поступков от «буйного», и были очень удивлены, видя, что он, ласково улыбаясь Марии, послушно идёт за ней.
- Доктор, - сказала она главврачу, - мы можем его забрать на поруки?
- А если он снова буянить начнёт?
- Но мы же возьмём всю ответственность на себя.
- Хорошо, а вы привезли его документы, справку из лечебницы, где он раньше был?
Мария озадаченно посмотрела на папу. Они совсем не подумали, что в современном обществе человек без бумажки – не человек вовсе.
- У нас нет с собой.
- Но вы же понимаете, что без документов я его не могу вам передать.
- Давайте поговорим у вас в кабинете, - вмешался молчавший до сих пор Борис Петрович.
Доктор нахмурился, но молча пошёл вперёд, как бы приглашая следовать за ним. Потом вдруг резко остановился:
- Больного пока оставьте в изоляторе. Мне надо разобраться.
Мария осталась в палате с Андрианом, доктор хотел было что-то возразить, но только сердито махнул рукой.
Какие аргументы приводил папа доктору, Мария не знала, но только через пару часов, почти в обнимку, разомлев от выпитого коньячка, они зашли в палату вдвоём.
- Дочь, переночуем, а завтра поедем все вместе, - принёс он радостную весть.
- Можно я останусь в палате на ночь?
- Ну, уж нет. Здесь нельзя, потерпи уж до дома, - сказал, улыбаясь, доктор, - переночуете в ординаторской.
Мария ласково погладила по руке Андриана и высвободила свою руку, которую тот не выпускал всё это время.
- До завтра, дорогой.
Назавтра после оформления документов о выписке такого-то больного (пришлось Борису Петровичу поделиться своим отчеством и фамилией) Мария с папой зашли за Андрианом.
- Андрюша, познакомься – это мой папа, - представила Мария Бориса Петровича.
- Ну, будем знакомы, - с широкой улыбкой, протянув руку для знакомства, тот двинулся к «больному».
Но Андриан повёл себя весьма странно. Вместо того, чтобы кинуться в объятия вновь испечённого родственника, он принялся внимательно рассматривать руку Бориса Петровича. Того тоже заинтересовало, что же там увидел «зять», как он его называл в разговоре с доктором. Доктор и санитары напряглись, Мария заволновалась - сейчас что-нибудь произойдёт такое, что придётся оставить Андриана здесь.
- Андрюш, у нас принято здороваться за руку, - подсказала она.
- Здравствуйте, - ответил Андриан, кладя свою руку поверх руки Бориса Петровича, а тот, чтобы врачи не заподозрили чего, быстро обнял Андриана.
- Здоров, сынок.
Лицо Андриана вытянулось, но «родственничек» быстренько направил его к двери.
- Сейчас на вокзал и домой, - рассказывала ему Мария, пока папа сердечно прощался с доктором, выслушивая от него наставления типа: «Если что…»
Только в поезде все расслабились. Андриан с интересом рассматривал всё вокруг, а когда папа вытащил бутылку пива, еду к обеду, он удивлённо проговорил:
- Маня, это та гадость, которой ты угощала нас в лагере?
- Да, Андрюш, это пиво, папа его очень любит.
- А ты, сынок?
- Пап, у них там вообще не пьют, как он может любить то, к чему не привык?
За чаем, который они с Марией пили почти весь день, пока папа цедил пиво со своими любимыми креветками, Андриан рассказал, что с ним произошло. Собственно, произошло не так уж и много. Проснувшись утром, Андриан вышел из сарая, в котором они с Марией остались ночевать. Его поразило, что рядом не было их дома, не было видно и других домов. Привыкший всё оценивать сходу, Андриан короткими перебежками от дерева к дереву пробежал с километр, но так и не понял, куда девалась родная деревня. Тем же Макаром он пробежал ещё пару километров, но не к Бурчаловке, куда вышла Мария, а в другую сторону, пока не вышел к совершенно незнакомой деревне.  Осторожно пробрался к крайнему дому – через щёлочку в высоком заборе рассмотрел, что во дворе нет немцев и никакого транспорта, постучал. К калитке подошла молодая женщина, подвязанная платком, Андриан спросил, далеко ли до такой-то деревни (назвал свою родную), но женщина, удивлённо тараща глаза, сказала, что поблизости такой нет. В целях конспирации Андриан ничего не стал спрашивать у неё, пошёл дальше. Улицы деревни были пустыми, дома были совсем другие, крытые шифером, перед домами - палисадники, а когда он завернул за угол, то и вовсе поразился – дорога была устелена асфальтом. Так далеко Андриан никогда не отлучался. Почему-то он не стал рассуждать, мыслить логически, каким это образом, заночевав в родном сарае, он мог поутру оказаться так далеко от дома. Всё, что ему нужно было в то время – получить как можно больше информации. Его уже распирало от чувства ответственности, он уже предвкушал обилие очень важных сведений для своего отряда, его потряхивало от возбуждения – сколько полезной информации он принесёт из такой разведки, пусть несанкционированной, а грудь уже ощущала сладкую тяжесть медали «За отвагу».  Асфальт привёл его к магазину, где стояли двое поддатых мужиков пожилого возраста. Им явно хотелось продолжить опохмеляться, вот только своего ничего не было, а раскрутить было некого. А тут Андриан – чужой мужик, серьёзный с виду, одет, правда, бедно, но вдруг у него полные карманы денег! Они его сами окликнули, дескать, чего ты тут ищешь. Андриан сразу почувствовал опасность - раз так напрямую спрашивают, значит, у них тылы прикрыты. Сказал, что ходил по грибы и заблудился. Мужики развеселились: какие грибы ранней весной, да куда складывать их собирался – в карманы? Брешешь, паря! А паря уже понял, что прокололся и решил дать дёру. Андриан развернулся к ним спиной и пошёл потихоньку. Но мужикам понравилось веселиться, раз уж выпить не придётся, так хоть как-нибудь развлечься. Они за ним: что это так невежливо – спросить спросил, а сам не хочешь разговаривать. Андриан быстрей, они тоже, да уже с матом. Из ворот вышел молодой мужчина размером с платяной шкаф, те окликнули его, дескать, подозрительный тип какой-то – брешет, да удирает. Мужик, недолго думая, скрутил Андриана, но тот и не подумал сдаваться. Завязалась драка. Мужички тем временем вызвали участкового, всем табуном они всё же скрутили руки Андриану, надели наручники. В участке оказалось, что у Андриана нет никаких документов, на вопросы отвечать он отказался. Участковый и так, и этак с ним, а он молчит, как немой. Просидел в участке дней десять, пока участковый запросы делал, правда, не били, выяснилось, что такой нигде не разыскивался. Андриан всё молчал, ничего не требовал и почти ничего не ел, тогда вызвали врача, тот сказал, что нужен специалист. Повезли в районную больницу, опять же – ни документов, ничего, разговаривать не хочет, а чуть зазевались, хотел сбежать. Поймали – стал драться. А уж потом скрутили так, что ни вздохнуть, ни выдохнуть, и перевезли в психбольницу.
- Что ж ты так ничего о себе и не говорил?
- Не помню точно, кажется, когда руки крутили, сказал: «Партизаны живьём не сдаются!»
- Неужели ты не понял, что ты не в своём мире? Ведь видел дома – не такие, в машине тебя везли, и ничего не заподозрил?
- Я не видел ничего. А машины – что ж, может, у наших тоже такие есть, откуда мне знать? Это уже потом, когда меня заперли здесь, я стал думать, что, может быть, и попал вместе с тобой к тебе, а тогда думал, что ни за что не сдамся. Думал, что попал к продажным, которые ходят под немцем, на них работают. Всё ждал, когда пытать начнут.
- Ну, а если бы били?
- Ну и что? Нас дядя Миха научил, как боли не чувствовать. Я всё это время представлял, что я – железный, я ничего не чувствовал. Они мне даже уколы потом не могли делать – кожа не прокалывалась. Хочешь, проколи мне руку?
- Ты что? Конечно, не хочу! Придумал! А я думала, отчего это, когда ты меня обнял в больнице, руки твои будто бы из железа были – твёрдые какие-то. Никогда бы не подумала, что можно зажелезиться вот так. Ты давай, обратно в человека превращайся! – смеялась Мария.
Приехав в родной город, они решили идти пешком, чтобы не привлекать к себе внимания в транспорте. Андриан разглядывал всё вокруг с интересом, особенно многоэтажные дома, украшенные по-современному пластиковыми плитами, тонированными синими окнами, золотыми вывесками. В частном секторе он удивлялся разноцветным ондулиновым крышам над двухэтажными домами, обилию цветов на улицах.
- Как в сказке! – шептал он.
- Это в какой же сказке? Ваш Иван только про вурдалаков и рассказывает.
- А Кащей Бессмертный в замке жил! Да куда ему до такой красоты!
- Ага. Это потому что твой Иван не видел ничего. А если бы и видел, то не смог бы вам описать, потому что вам сравнивать не с чем.
Андриан надулся, считая обидными такие слова, что вот, они такие необразованные, а Мария решила про себя, что впредь надо поосторожней разговаривать, пощадить его самолюбие.
Впрочем, Андриан тут же забыл обижаться, потому что они подошли к своему дому.  Мария с родителями жила в двухэтажном коттедже на четыре семьи. Большой палисадник перед домом был засажен цветами, цвели пока только сортовые ирисы – гордость мамы Марии – Ольги Михайловны, её любимцы. Тихая и скромная женщина, она находила особую радость в том, что своими руками создавала райский уголок на Земле. Небольшой дворик тоже был усажен разноцветными ирисами, которые её благоверный называл не иначе, как петухами. Тёмно-фиолетовые ирисы, которые она сама вывела из семян, окружали пушистые нежно-сиреневые агератумы, пепельно-розовых оттеняли забияки флоксы, а ярко-жёлтых, заигрывающих с солнечными зайчиками, она посадила вокруг беседки, увитой первыми вьющимися розами. На всём остальном пространстве земли стелился разноцветный ковёр портулака, а у бордюров скромничали маргаритки. Лишь в глубине двора было три грядки, на которых бурно росла зелень – укроп, петрушка, лук. Несколько кустиков помидоров и огурцов обычно давали столько же урожая, сколько приносил соседям весь участок.
Ольга Михайловна встретила их радостной улыбкой. Она получила телеграмму о том, что они возвращаются с Андрианом, и попросила подменить её в детском садике, где работала воспитательницей. Мария повела Андриана показывать квартиру, которая была в двух ярусах. Андриан смотрел молча, изредка крякая и бормоча под нос, что отсюда быстро не сбежишь.
- А зачем сбегать? – смеялась Мария, - нам и тут хорошо. Врагов у нас нет.
 Вечером привели из садика Володьку. Он долго рассматривал Андриана, которого нисколько не смутило такое внимание, а потом тихо спросил у Марии:
- Это ведь не папа?
- Нет, ты разве не помнишь своего папу?
- Помню. Он мне на день рождения велосипед подарил. («За сколько времени», - подумала Мария)
- Этот дядя будет жить у нас. У него нет дома и никого нет – ни мамы, ни папы, ни друзей, ни родственников.
- Он что бомж?
- Откуда ты знаешь это слово?
- Нам Ларка рассказывала.
- Ты мне потом обязательно расскажешь, что она говорила, а вдруг она вам неправду сказала, а сейчас я тебя хочу попросить пожалеть дядю Андриана, он тебе может показаться не совсем обычным. Он ничего не знает о том, как мы живём.
- Он – псих?
- Господи, Володька, какой же ты, оказывается, продвинутый! Откуда ты знаешь, что это такое – бомж, псих! Не псих он, просто он долго жил в таком месте, где нет ничего такого, чем привыкли пользоваться мы – ни телевизора, ни машин всяких, понимаешь?
- Понимаю. Пойду, покажу ему телевизор.
Скоро Володька прибежал на кухню, где Мария с мамой возились с ужином:
- Мам, глянь на него, скорее, умрёшь от смеха!
Мария, отряхнув руки, поспешила за сыном. В зале на ковре перед телевизором замер Андриан с раскрытым ртом. Потом он потихоньку подполз ближе к экрану и, заглянув за телевизор, перевёл недоумённый взгляд на Марию:
- А где они?
- Кто, люди? В студии. А телевизор передаёт сигналы.
- Сигналы? – нахмурился Андриан, у которого это слово ассоциировалось с партизанскими связистами.
- Андрюш, ты воспринимай всё, как есть. Здесь нет никакой опасности. У нас телевизор заменяет вашего Ивана. Только Иван – один, а тут их, знаешь сколько?
Мария взяла пульт и пощёлкала по каналам. На экране телевизора то кривлялись разукрашенные девицы, нескромно показывая скромные места, делая вид, что поют, то что-то говорили мужчины и женщины, то огромные кошки крались за добычей, то жёлтые пески пересыпались по безбрежному пространству. Андриан стоял, как заворожённый, оживился лишь, увидев военные действия.
- Война? – спросил он, показывая пальцем на экран.
- Да так, по мелочи. В мире всё время кто-нибудь воюет, что-нибудь делят или выясняют отношения.
- Ты же сказала, что у вас война закончилась.
- Та война закончилась. Мировая. А это всё – Мария показала на экран, с которого ведущий уже рассказывал новости спорта, - это и не война вовсе. Так, ссоры.
- Как это – ссоры, если людей убивают?
- Ну, не ссоры. У нас есть ещё такие люди… - Мария задумалась, - нет, не люди даже, особи, которые занимаются террором. Они убивают людей, как люди убивают мух, считая это делом своей жизни.
- А зачем? У них отобрали дом, землю, родину? Или они хотят завладеть чужой землёй?
- Не знаю. Я не разбиралась во всё этом. Это политика. У нас политикой занимаются специальные люди.
- Плохо, значит, занимаются, если одни воюют, а другие ничего знать не хотят.
- Кто не знает? Ты меня имеешь в виду? Ну, не люблю я про войну ни говорить, ни слушать, даже думать. Понял?
Мария ушла на кухню и возилась теперь с пиццей, которую так любил Володька, размышляя, чем же будет заниматься Андриан, ведь он ничего кроме войны не знает. А чем занимались мужики, пришедшие с фронта в 1945 году? Праздновали победу очень долго, некоторые - всю оставшуюся жизнь. Поднимали страну из руин. Обрабатывали землю, кормили семьи. Было и прошло. Чем же может заниматься мужчина в нашем мире, если у него нет образования – даже школьного, нет профессии, нет прописки, документов, вообще ничего. Марии стало страшно. Вот как появляются бомжи! Она поделилась своими соображениями с мамой.
- Ну, что ты Машенька! Бомжи появляются, когда у человека не только дома нет, но и друзей, родственников, готовых помочь в трудную минуту. Ты ведь не зря ездила искать его, ты ведь любишь его?
- Да, мам. Странно как-то, но я ни на минуту не засомневалась в этом. Когда я его полюбила? Он ведь меня убить вначале хотел. А потом…
- Береги, доченька, это чувство. Вам сейчас много испытаний придётся пережить. А в испытаниях любовь либо умирает, либо крепче становится – на всю жизнь. Любовь – это ведь не только удовольствие, это постоянная борьба двух полюсов…
- Бабка, ужин скоро готов будет? - перебил её разглагольствования любимый муж.
- Скоро, скоро.
За благополучный приезд, за знакомство, как полагается, не пили. Мария сразу наказала Борису Петровичу, чтобы тот не приучил, не дай бог, Андриана к спиртному. Не знает мужик, что это такое, слава богу!
- Что ты, дочка, я разве пью?
- Ну, не пьёшь, но по праздникам выпиваешь, хоть и пьяным не бываешь, а пиво, думаешь не алкоголь?
- Не думаю, а знаю.
Мария не стала с ним спорить. По сравнению с другими, Борис Петрович не пил. Работая прорабом, а строители, как известно, склонны к злоупотреблению, он «употреблял» немного за праздничным столом, но был неравнодушен к пиву.
Как Ольга Михайловна – его жена была общепризнанным цветоводом во всей округе, так Борис Петрович слыл большим знатоком автомобилей. Почти каждый выходной он возился со своим «Жигулёнком» или с каким-нибудь «разболдягой» соседей или знакомых. Деньги за помощь не брал, а магарычи – только в виде пива с креветками.
Вот и теперь на столе уже стояла полуторалитровая бутылка «Очакаво», за которую ему пришлось выслушать нотацию от дочери. Но Борис Петрович был настолько благодушным человеком, что эти нотации воспринимал, как чуть соли к пиву. За столом он рассказывал последние новости, которые уже успели рассказать соседи, пивом же «зятька» не угощал. Мария тоже не пила - в знак солидарности. Андриану наварили картошки в мундире, нарезали сала. Володька во все глаза смотрел, как это дядя уплетает такую еду, для него самого вкуснее пиццы ничего не было.
На другой день каждый занялся своими делами. Борис Петрович возился с машиной, обещая вывести всех «на природу», а Мария отправилась с Андрианом на вещевой рынок. Не ходить же тому в кирзовых сапогах и штормовке. Андриан отнёсся к этой затее совершенно равнодушно. Понимая, что он не должен командовать - не дома, слушался Марию беспрекословно. На рынке он останавливался там, где было приказано, лишь от лотка с рыболовными снастями его невозможно было оторвать. Пришлось Марии, скрепя сердце, раскошелиться на удочку со всякими там прибамбасами. Её денег, отложенных на шубку, которую так и не пришлось покупать, вполне хватило, чтобы одеть Андриана с ног до головы, да ещё и себе прикупить кое-что модненькое на лето. Мария заставила надеть Андриана новый голубой джинсовый костюм прямо на рынке. Потом напялила на него модные очки от солнца и шла теперь рядом, с удовольствием ловя оценивающие взгляды молодых женщин. А что? Приятно идти под руку с хорошо одетым мужчиной, который, еле умея читать, выглядит так интеллигентно!
В городе они встретились с подругой Марии, судя по всему, та по достоинству оценила имидж Андриана, созданный Марией. Ленка что-то рассказывала, оглушительно хохотала над своими шутками, постреливала глазами на молчавшего Андриана, а вечером позвонила домой:
- Машка, колись, где такого мужика откопала? Ты что с ним в заложницах сидела? Хотела бы я так. То-то ты такой тихоней стала. Ну, давай, рассказывай!
Мария совершенно не была готова к такому разговору, да она и не ожидала, что Андриан может понравиться её подруге. Чувствуя, что готова удавить лучшую подругу (сколько женщин потеряло своих любимых «благодаря» лучшим подругам), она сказала, что, да, он тоже был в заложниках, в силу некоторых обстоятельств у него нет ни дома, никого и ничего (что было сущей правдой), что Мария одела его на свои деньги (что тоже было правдой чистейшей воды – пусть поостынет), что не знает, куда бы его устроить на работу – у него и документов нет. Лена действительно чуть поостыла и начала давать деловые советы, которые, естественно, абсолютно не подходили Марии.
Поговорив, Мария задумалась. Каким образом можно восстановить документы в нашем обществе, если их никогда и не было, если нет никаких свидетелей и всего такого? Она пошла на кухню, чтобы поделиться своими тревогами с мамой. Та кормила кошек, выговаривая им:
- Вот дармоеды, как покушать вкусненького, так вы – тут, как тут, а как поласкаться, погреть больную ножку, так брык – и нет вас. Только бы по огородам и шастать. Ух, ты мой пушистик, мягуськин-мяуськин, - она, пользуясь тем, что кот был занят едой, гладила пушистого любимца по спинке.
Васька и Баська, как и полагается котам, были сами по себе. Они считали, что люди обязаны их кормить, а их дело – продолжать род кошачий. Васька – неизвестной породы – был уже престарелый кот, его Мария подобрала на улице, когда была в положении. А Баська, названный так для удобства – крикнешь Васька, оба бегут, крикнешь Баська – тоже, Баська пришёл к ним недавно. Видно было, что молодой кот, породистый, может, выгнал кто, а может, пришёл от соседей, дом которых недавно сгорел на соседней улице. Соседка сказала, что видела его там до пожара. Ему и фамилию дали, на всякий случай – Погорелец.
Мария, улыбаясь, смотрела как мама, сжав губы от напряжения, ласкала пушистого Погорельца. Она не хотела вот так сразу выливать на маму свои проблемы. Мама была всеобщей «жилеткой» в округе. Все соседки, сотрудницы приходили к ней поплакаться. А уж Мария – в первую очередь. Какая-то смутная мысль проскочила в голове Марии.
Мама выпрямилась и показала на Барсика (это было его полным именем), за обе щёки уплетавшего «Китти-кэт» с кашей, в отличие от Василия, который рассматривал каждый кусочек, выискивая корм из пачки, не желая мараться кашей:
- Вот что значит молодость. Метёт всё подряд.
Мария рассматривала котов, а в это время та же самая мысль плавно остановилась и сформулировалась:
- Мам, а что, если мы скажем в паспортном столе, что у Андриана сгорел дом, и началась амнезия от шока. Что он теперь ничего не помнит, а документы сгорели?
- Сказать-то можно. Да ведь нужны будут справки, что дом действительно сгорел. Нужны будут и свидетели, которые должны указать адрес, что он проживал там-то, там-то, а фамилия его – такая-то. Должностные лица посмотрят, а ни дома там не было, ни людей таких не жило. Ведь всё должно быть зарегистрировано. А если у человека амнезия, так его лечить надо – в больнице должен лежать. Ты, доченька, не волнуйся. Отец уже навёл мосты. Умные люди подскажут, что и как говорить. Пойди к нему.
- А говорить ничего и не надо, - ответил папа Марии, вылезая из-под машины, - А ещё лучше вообще молчать. Знакомым говори: «Познакомилась давно. У него несчастье случилось – потерял всех родных, жильё, ну, если хочешь, пожар был, только не в нашем городе, сейчас восстанавливает документы». А документы за деньги, какие хошь сделают.
- Ой! Подделывать что ли?
- Зачем подделывать? Новые! С иголочки! Да что ты переживаешь по пустякам, садись-ка в машину, прокачаем сцепление.
Мария окончательно успокоилась, услышав, что папа хочет устроить Андриана сторожем к себе на стройку, пока документы не оформятся.
- Мужик должен работать, - вещал он из-под машины, - Нажми педаль, отпусти. Тем более он только и умеет, что в карауле стоять, как ты рассказывала. Ну-ка, покачай раз десять. Нажми, отпусти. А потом поглядим, что он ещё умеет делать. Завтра поедем на дачу, раз уж нам с тобой повезло так – отпуск получился.
Посмотрев кино, все стали расходиться по кроватям. Андриан взял Марию за руку:
- Манечка, я с тобой хочу спать.
- Анрюш, знаешь, мне так неловко сказать Володьке, чтобы он переходил в другую комнату. Он может обидеться. Я попробую завтра с ним поговорить, завтра мы все едем на дачу – я к нему подлижусь.
- Хорошо, - Андриан был послушным во всём, не то, что Володька.
Едва Мария присела на краешек его кроватки, чтобы поцеловать на ночь, как он уселся в кровати и по-взрослому начал рассуждать:
- Мам, ты ведь дядю Андрея привезла, чтобы спать с ним? А чего ж ты со мной спишь в одной комнате? Иди к нему, а то он злой будет.
- Чего? С чего это ты взял? – растерялась Мария.
- Ларка сказала, что когда её мама уходит от папы спать в другую комнату, папа потом курит всю ночь, а если кто под руку попадётся, то побить может.
- Ну, так это у Ларки. Что это за Ларка такая, всё знает! Дядя Андриан, конечно, хочет, чтобы я с ним в одной комнате спала, но я ему сказала, что мой сыночек ещё маленький, мне надо с ним спать.
- Что ты, мама, я уже большой! Я всё знаю. Взрослым надо спать вместе, чтобы детки появлялись!
- Ну, ладно, спи, умник. Спокойной ночи!
Мария, улыбаясь своим мыслям, легла на кровать, но заснуть не могла. Она думала, что надо сделать какую-нибудь перестановку, чтобы спать с Андрианом. Она чувствовала какое-то томление во всём теле, ей казалось, что оно становится мягче, податливей. Провела рукой по груди, соски приподнялись, возбуждённо прислушиваясь – а что дальше? А дальше ничего. Спать. Завтра будет завтра, завтра что-нибудь придумаем, куда спешить? Мария зевнула и уткнулась носом в подушку, чтобы быстрее уснуть.
Утром Борис Петрович построил всех для выезда на дачу. Все, особенно Володька, радостно суетились, собираясь в дорогу – женщины упаковывали еду, мужчины таскали какие-то ящики, Володька ловил Барсика, который вовсе не хотел на дачу, да кто его спрашивал.
Дачей они называли участок земли за городом, обнесённый колючей проволокой. Борис Петрович, по-хозяйски оглядев землю, вздохнул:
- Эх, никак не двигается дело!
- А что? – поинтересовался Андриан, оглядывая заросший травой участок с фундаментом, тоже поросшим травой.
- Да вот уже третий год, как взяли землю, да никак не облагородим. Чуток картошки посадили, да лук. И то – лук повыдергали, ворьё, варвары, а картошку жук ест. А домик, эх – хэ-хо!
Борис Петрович направился к машине, чтобы перенести всё в контейнер, стоявший недалеко от фундамента. Андриан ему помогал. Он ещё не совсем понимал здешние правила, но понял, что папа хочет построить небольшой домик на этой земле, потому что здесь рядом речка, на которой можно посидеть с удочкой и при желании искупаться (если охота плескаться в воде по пояс, а больше летом воды и не бывало). Андриан задумчиво остановился перед контейнером, где Борис Петрович собирал потихоньку стройматериалы для строительства – кирпич, лес.
- Борис, (Андриан не знал слова «папа», а по отчеству у них было не принято называть) мы в деревне часто дома строили, правда, срубы, но печку мне не раз доводилось складывать, я смогу.
- Сможешь? – Борис Петрович задумчиво глядел на «зятька», - а подсобника тебе надо?
- Может, когда и надо подсобить. Давай сейчас и начнём!
- Ну, ты даёшь! Да меня женщины сожрут заживо, если я им выходной испорчу. Сейчас вот полдня есть будем, на речку пойдём, там ещё вода высоко стоит, может, и бреднем с тобой пройдём. А ты – строить! К этому надо готовиться долго.
- У тебя чего-нибудь не хватает из инструментов?
- Да у меня всё есть! Ты что! Я же прораб!
- Ну, так и идите на речку, а я начну.
Ошеломлённый Борис Петрович только крякнул и стал вытаскивать из контейнера всё необходимое – отвесы, вёдра, цемент, кирпичи.
- Ну, давай, начнём, поглядим, какой ты швидкий. Всё равно начинать надо, а коли бросишь – пеняй на себя, - бурчал он себе под нос.
- Боренька, что это ты задумал? – жуя веточку укропа, поинтересовалась Ольга Михайловна.
- А вот строить дом сейчас начнём с зятем! – несколько злорадно сообщил Боренька.
- Ой! Так скоро! Не успели приехать!
- Мам, ты не падай в обморок, это у нас сборы долгие, а у них в деревне, если пришли что-нибудь делать, так надо делать быстро, пока немцы в отлучке, - вступилась Мария, - а вообще, Андриан, ты же за день не справишься, а за ночь тут всё украдут. Папа поэтому до сих пор и не решился строить.
- А я сторожить останусь, - решительно отрезал Андриан.
- Бог – помощь, - изрекла Мария, посмеявшись в душе над собой – разомлела, спать вместе собралась, а мужику вон чего надо – дом строить.
Однако пока они накрывали столик, извлечённый из контейнера, бегали за водой к колонке, смотрели по сторонам, да посмеивались, Андриан с Борисом Петровичем очистили фундамент, размерили, где класть кладку и намеревались положить первый ряд. Они так увлеклись, что не хотели обедать. Лишь положив первый ряд кирпича, довольные собой, присели за столик.
- Вишь, Оль, с таким зятем мы к осени новоселье справим, - хвастал Борис Петрович, - вот только как ты сторожить будешь? Надо же и поспать. Придётся остаться и мне.
- Я могу остаться. Оставишь мне свой сотовый, - предложила Мария.
- Да. Уж, - Борис Петрович усмехнулся.
- Машенька, сейчас ещё холодно по ночам, - засуетилась Ольга Михайловна, - а тут и спать негде.
- Да уж не замёрзнут. Съездим, привезём матрасы надувные, одеяла – не замёрзнут, - успокоил её супруг, - дело молодое.
На том и порешили. После обеда Андриан снова принялся за кладку. Борис Петрович, разморившись, слегка ему помогал, а потом прилёг на травку и задудел, похрапывая на все лады. Мария с мамой собрали жуков, сходили на речку с Володькой, а вот уже и вечер – домой пора. Погрузив семейство в машину, Борис Петрович отправился в город, оставив «зятя» класть уже пятый ряд.
- Бешеный, молодец! Если он и ночью такой же, - улыбался Борис Петрович.
- Не умничай, отец, чего это ты в краску вгоняешь Машеньку, - толкала его в бок Ольга Михайловна, но Мария сделала вид, что не расслышала. Она решила остаться, не для того, а … чтобы побыть с Андрианом наедине.  После такого трудового дня вряд ли он сможет…
Зря она так думала. Едва Борис Петрович выгрузил все спальные принадлежности, поставил одноместную палатку, позаимствованную ради такого дела у соседей, и отправился восвояси, как Андриан подхватил Марию на руки:
- Ты сегодня будешь спать со мной, - радовался он, кружа её и хохоча.
- А сторожить кто будет?
- Поспим, и будем сторожить, - не унывал Андриан, продолжая кружить её.
- Понимаешь, Андрюш, это у вас слово «спать» означает не только то, что человек лёг и уснул, но и то, что мы называем – заниматься любовью или просто «трахаться». Кстати, терпеть не могу этого слова – оно, по сути, означает «ударяться», что вроде и правильно, но опускаются чувства человека – любовь, радость общения, просто удовольствие.
Пока Мария делала свои фразеологические изыскания, Андриан не только занёс её в палатку, но и успел снять с неё платье-халат. Мария продолжала свою мысль:
- В нашем мире любовь вообще перестала цениться. Любовь часто путают с сексом – простым удовлетворением…
Андриан закрыл ей рот страстным поцелуем. Мария, ожидавшая этой ласки, настроенная на Любовь, получившая негласное благословение родителей, теперь будто бы забыла, зачем осталась. Она вырвалась, намереваясь высказаться до конца, но Андриан, кипя от нетерпения, прижал её к себе, словно букет цветов, оторвал, любуясь:
- Люблю.
Постепенно Мария тоже почувствовала, что хочет его объятий – страстных, сильных. Так приятно чувствовать себя слабой женщиной, которую есть кому защитить. Она попыталась ответить на его поцелуи, но он воспринял это, как сигнал к действию. Тут же она была повалена на матрац и пристроена. Мария знала уже, что будет дальше, ей не хотелось никаких импровизаций. Какая разница, как лежать? Ей хотелось отдаваться своему любимому всецело, хотелось, чтобы он почувствовал, что она его тоже любит.
- Я тебя люблю, - шептала она, водя рукой по мягким густым волосам.
Андриан очень быстро довёл до оргазма Марию и удовлетворился сам. Мария легла на его руку, ожидая, когда он отдохнёт.
- Манечка, я для тебя…
- Только не говори: «Луну достану». Просто будь таким, какой есть. Я тебя такого люблю. А помнишь, как ты меня «вражиной» обзывал?
- Ещё бы, ты мне сразу понравилась. Это я для себя так тебя называл, чтобы губы не раскатывать.
- Скажи честно, ты мне, действительно, не верил?
- Чуток сомневался. Когда дядя Миха за тебя вступился, перестал, а когда ты пошла с нами на задание – зауважал.
Андриан задумался. Глаза его – тёмно-синие в тени палатки – заволокло туманом, видно, вспомнил друзей, родных и близких. Мария поспешила отвлечь его. Она поцеловала его руку, на которой лежала, потом грудь, дошла до губ. Андриан очнулся от своих мыслей, обнял страстно и надолго припал к её губам. Где-то она читала: «Женщина произошла из ребра мужчины. Не из ноги, чтобы быть униженной, не из головы, чтобы превосходить, но из бока, чтобы быть с ним бок о бок, чтобы быть равной с ним, из-под руки, чтобы быть защищённой, и со стороны сердца, чтобы быть любимой…»
Она чувствовала себя именно так. Андриан боготворил её, но мужское начало ставило его на своё место. По-видимому, он даже не думал о том, что должен доставить удовольствие Марии. Его просто радовало, что Марии с ним хорошо. Он даже не спрашивал её об этом, чувствовал. Каждый её стон, каждый жест, желание сблизиться, желание вобрать его в себя, - зачем говорить о том, что очевидно. Все его движения, все ласки окунали её в мир блаженства. Она словно растаяла, где-то бродили мысли, ждали, когда можно вернуться в тело, но не подгоняли….
Устав, Мария уснула. Андриан не стал тревожить её сон. Проснётся, когда отдохнёт. Мария проснулась уже глубокой ночью, замёрзнув, несмотря на два одеяла, которыми укрыл её Андриан, вылезла из палатки. Андриан развёл костёр и сидел около него, подкидывая какие-то щепки и ветки.
- Ты спал?
- Нет, я не хочу. Мне тут хорошо у костра.
- Иди, поспи, а я подежурю.
- Садись, посидим вместе. Посмотри, какая ночь – звёзды, тихо.
- Да, - Мария оглянулась, - только холодно.
- Иди скорей ко мне, тут тепло.
Андриан притянул её к себе. Около костра, действительно, было хорошо – не только тепло, но и уютно. Люди любят смотреть на огонь, потому что это символ жизни. Они вяло переговаривались, не потому что не о чем, хотелось слушать, как потрескивают сучья в костре, хотелось просто сидеть, прижавшись друг к другу, ощущая друг друга, как одно целое. Мария скоро опять стала дремать, и Андриан отнёс её в палатку.
Проснулась окончательно она ближе к обеду, прислушалась к равномерному стуку, доносившемуся снаружи. Выглянув из палатки, увидела, что Андриан трудится, ровными рядками укладывая кирпич, а папа возится рядом.
- А! Вот и охрана проснулась! – весело поприветствовал её папа, - иди-ка, сообрази завтрак. Андриан вот уже заработал его, пока ты дрыхнешь.
Мария нисколько не обиделась, тем более что папа говорил совершенно беззлобно. Она долго потягивалась, потом умывалась, наконец, разобрала сумки, которые собрала мама. Еды было – впору прокормить бригаду. Мама знала, что Андриан завтракает кашей с мясом – это ему кастрюля, это – куча бутербродов, пирожки, печенье, термос с чаем, свежие огурцы и зелень, - кому захочется. Что тут накрывать? Вытащил, положил, позвал кушать.
Андриан ел с таким же аппетитом, как и работал, как и любил Марию ночью. «Когда он спал?» - подумала Мария, ей стало стыдно. Сторожила, называется. А, впрочем, она не затем оставалась.
- Маш, ты поедешь домой?
- Съезжу, искупаюсь и вернусь. А ты, Андриан, поедешь?
- Поеду, когда закончу.
- Когда?
- Думаю, через недельку.
Мария с папой переглянулись, но промолчали. Мария подумала, что вернётся и уложит его поспать немного. Да, воды надо привезти побольше. Она предпочитала, чтобы мужчина был чистым, хорошо пах. Да, надо захватить его туалетные принадлежности. Он хоть и отбивался от дезодорантов и парфюма вообще, но в данном случае её слово – закон.
- Машка, поехали. Посуду грязную захвати, - Мария очнулась от своих мыслей.
- Борис, не называй её так, я очень прошу.
- Как? Машка? Она же мне дочка. А Машка – это ласково-строгое обращение. Что ж плохого?
- Не знаю, но мне неприятно. Лучше – Маня, Манечка.
- Да хоть горшком. Поехали, Маняша.
- Папа, не издевайся.
- А я что? Как приказано, так и называю.
Андриан не обратил внимания на тон «папы», продолжая делать кладку, а Борис Петрович, выруливая на дорогу, сказал:
- Повезло тебе, дочка.
- Правда, или опять издеваешься?
- Правда, правда, таких мужиков днём с огнём не сыскать.
- Знаешь, он чем-то мне тебя напоминает.
- Ага.
Если девушка, выйдя замуж, быстро разводится, значит, её муж мало напоминает ей любимого отца (как в случае с Марией).
Дома Мария не задержалась. Выкупавшись, она не стала набирать никакой парфюмерии для Андриана, интуитивно поняв, что ни к чему душиться дорогим парфюмом, укладывая кирпичи. Впрочем, она не могла пожаловаться, что ей досаждали посторонние запахи Андриана. Жилистый и сухой, он и пах, как осенний лист – терпко, но приятно.
Всё оставшееся до выхода на работу время Мария провела возле Андриана – подносила кирпичи, раскладывала незатейливую еду на столике, караулила, пока он спал пару часов днём, любовалась его точными движениями и сноровкой, когда он работал, а ночью… Ночью было особенное время. Мария всё время боялась, что Андриан не выдержит такого ритма жизни, ведь он почти не спал – пару часов днём, когда начиналась жара, да часа три – четыре ночью, во время которых он даже не ложился, а дремал возле костра. Но Андриан её успокаивал тем, что ему привычно так работать.
- Когда мы приходим в деревню, чтобы помочь нашим, надо всё делать очень быстро - немцы не любят надолго уходить.
- Но вы же работаете всем скопом, - Мария отметила про себя, что Андриан говорил в настоящем времени.
- Скопом, конечно, быстрее, ну, да ничего, я ведь управляюсь, да Борис помогает.
Борис Петрович действительно помогал. То приедет всё вымерит, то приведёт нужных людей, - поставят какие-нибудь подпорки, - он и сам не мог нарадоваться, что домик строится так быстро. А главное, дочь его – любимая и единственная – определённо была счастлива. Она и сама удивлялась себе. С чего бы? Андриан не баловал её комплиментами, но его постоянное восхищение, ненавязчивое внимание и безграничная нежность заставляли трепетать её соскучившееся по мужской ласке сердце, а его ненасытность её телом просто ошеломляла.
Когда в понедельник она вышла на работу, к ним в кабинет заглянула главный бухгалтер:
- Ну, вот, умеют же лечить, когда захотят. Дашь мне адресок клиники, -  встретив недоумённый взгляд Марии, добавила, - Вид у тебя – будто ты на Кипре побывала или на Майами.
- Да… я не была в клинике, просто… в деревню съездила, отдохнула, - промямлила Мария, сконфузившись.
Подруги тоже наперебой расхваливали её цветущий вид – куда-то подевалась напряжённая складка на лбу, запропастился угрюмый вид, а в глазах сияла восторженность и радость жизни.
- Проверься, дорогуша, на беременность, обычно беременные женщины расцветают, - советовала одна, на этот счёт Мария была спокойна, она постоянно пила противозачаточные таблетки.
- Ты хоть на свадьбу позовёшь? - интересовалась другая, хотя знала, что никакой свадьбы не намечается.
Мария скоро привыкла к их подколам, привыкла и к тому, что на улице её чаще стали провожать долгим взглядом мужчины, остро чувствовавшие Женщину. Каждый вечер она мчалась по магазинам и ехала на дачу, теперь уже вполне можно было назвать их участок дачей. В выходные Борис Петрович пригласил специалистов, которые поставили за два дня крышу. Домик получился чудненький – большая комната, веранда, а под скошенной крышей – мансарда. Остались только отделочные работы и можно летом тут жить. Андриан вызвался сторожить дачу, пока домик не отделают. Мария согласилась, но скоро в этом отпала необходимость - папины знакомые, окрылённые скорее творческим вдохновением, чем большой шабашкой, быстренько превратили маленький домик в сказочный. Выкрашенный и украшенный – домик напоминал убежище Мальвины.
Андриан вернулся в город. Папа сказал, что пока будут делаться документы, можно будет устроить его сторожем на стройку, да и дачу тоже надо охранять, люди ведь у нас какие – как же ж так, чтобы стоял такой домик целый и невредимый, надо ж приложить руку, чтоб было как у всех.
Володька сам перетащил свои игрушки в большую комнату, предоставив маме с Андрианом спальню. Пока Борис Петрович договаривался на работе, каким бы образом пристроить зятька без документов, Андриан с утра до вечера смотрел телевизор. Его интересовало абсолютно всё – новости, фильмы, а больше всего нравились мультфильмы, которые они с Володькой смотрели, лёжа на полу.
А однажды, вернувшись с работы одновременно с мамой, Мария замерла, зайдя во двор. Около ощетинившихся отцветших ирисов, цветущих роз стоял Андриан, облокотившись на лопату, и ждал похвалы:
- Я смотрел, я цветы не трогал, а траву перекопал – надо же что-нибудь полезное посадить, до осени ещё далеко.
- Канадская трава… - прошептала Ольга Михайловна, взявшись за сердце, - только в этом году…
Канадская газонная трава, которая никак не хотела расти ровно, и только в этом году поднялась так, как было задумано, подстриженная специально нанятым газонокосильщиком, была аккуратно перекопана в грядки.
- Ну, ничего, мам, давай мы прямо сейчас и засеем по новой, - Мария подхватила маму – ни живую, ни мёртвую и повела её в дом, весело подмигнув ничего не понимающему Андриану.
Позже она вышла во двор с пакетиком семян:
- Понимаешь, Андрюш, эта трава – специально посеянная, семена – из далёкой страны. Ты в следующий раз, если захочешь что-нибудь сделать по дому, спроси меня, ладно? – Андриан, нахмурившись, слушал её увещевания.
- Зачем траву сажать, а картошку покупать на рынке?
- У нас тут картошка не уродилась бы, потому что она любит расти в поле, а трава – это красиво. Разве тебе не нравилось смотреть на неё – зелёную, пушистую?
- Не замечал. Трава – сорняк.
За ужином он всё ещё дулся, а Ольга Михайловна вообще не стала ужинать – выпила корвалол и ушла спать. Но Мария знала мамин мягкий характер, знала, что завтра она уже отойдёт, всё простит, и по-прежнему будет заботиться, чтобы зять был сыт и доволен. Понять–то его можно. Разве ж в деревне траву сажают? Её пропалывают.
А для Андриана у Марии был сюрприз. Она принесла кассету с порнографическим фильмом и решила его поучить современному сексу. Правда, переживала, как он к этому отнесётся.
- Андрюш, я принесла фильм. Он не совсем… как бы тебе сказать.
- Ты думаешь, я не пойму?
- Знаешь, в нашем мире снимают фильмы о сексе.
- Ну, видел я.
- Нет, ты ещё не видел.
- Видел, в фильмах всё время целуются, и сопят при этом, как наш Фёдор со своим вечным насморком. А потом раздеваются, будто бы и так не понятно, что они спать собираются.
- Да, такие фильмы называются эротическими, а я хочу, чтобы мы с тобой посмотрели фильм порнографический. Это когда будут показывать не только, как целуются, но и сам половой акт.
- Тьфу, Маня, как-то ты говоришь…
- Мне неловко. Не знаю, как ты отреагируешь.
- Посмотрим, раз ты хочешь.
Большого труда было заставить Андриана принять ванну. Его главным аргументом было:
- Я же мылся в субботу.
- Андрюш, но сегодня – среда. И вообще у нас принято мыться каждый день, тем более летом. Люди потеют, каждая проезжающая машина выделяет столько отходов, столько газов и поднимает такую тучу пыли, что…
- Я всё это время сидел в доме. Тут нет пыли.
- Нет пыли у вас в лесу, а у нас такая экология, что нужно постоянно бороться с грязью, бороться за свою жизнь.
- Вот ещё.
- Ну что ты споришь? Короче, иди в ванну, я тебе набрала воды.
Не то чтобы Андриан так не любил мыться, он просто привык к порядку. А порядок мытья в его представлении – в субботу в баню. Мария не видела, чтобы кто-нибудь в партизанском отряде мылся чаще субботы, даже после бурной ночи никто из женщин и не думал подмываться. В лучшем случае искупаются в речке во время стирки белья, да и то с другими целями – получить удовольствие, поплескаться в воде. И что странно – вид у всех был цветущий, здоровый. Свежий воздух, здоровая пища, - никакая грязь не страшна.
Сама же Мария обожала воду. Ванну принимать не любила, зато под душем могла стоять часами. Зимой, когда было холодно, с трудом выгоняла себя из-под горячей воды, а летом, когда было жарко – из-под прохладной. Недавно она прочитала Володьке сказку «Лягушка-путешественница». «Лягушка стояла на камушке под мелким осенним дождиком, подставляя то одну лапку, то другую под тугие струйки воды, которые стекали со спины, собираясь под брюшком. Ей было так хорошо, что она даже квакнула, оглядевшись вокруг, не слышал ли кто этого кваканья в неурочное время», - это было про неё. Она каждый раз подсмеивалась над собой в душе, когда вода «собиралась под брюшком».
Но сегодня она обстоятельно вымылась, не теряя времени попусту. Сегодня её ждало… она не знала, что – приключение или разочарование. Поживём, увидим.
В лёгком пеньюаре, подаренном ей на свадьбу, надёванном один раз, провалявшемся без дела столько лет, она улеглась рядом с Андрианом. Тот тут же настроился на любовь.
- Погоди, милый, сегодня у нас будет замедленная любовь. Я хочу, чтобы ты меня слушался. Может быть тебе понравится. Давай смотреть.
Она включила видео. Подруга, давшая фильм сказала, что он «обалденный», заводит с пол-оборота. Впрочем, ни Марии, ни Андриану заводиться не надо было, они и так, как заведённые любили друг друга, но людям всегда хочется чего-нибудь неизведанного. Со своим бывшим мужем Марии не довелось понять, что такое любовь. То он был пьян, то они выясняли отношения, то она вообще потеряла к нему интерес, как к ничтожеству.
Пока шли титры, красивая женщина танцевала стриптиз. Мария посматривала на Андриана. Но его, по-видимому, больше интересовала красивая живая женщина, которая лежала рядом. Ему было непонятно, зачем Мария заставляет его смотреть какой-то фильм, «чтобы возбудиться», если он и так возбуждён её близостью. Мария убрала его руки со своей груди, ноги, потом вообще уселась в кресло.
- Представь, что меня пока нет. Я приду чуть позже.
Андриан слегка надулся, но послушно стал смотреть фильм. Он был не дублирован, поэтому долгий разговор между двумя актёрами, который помог бы понять развязку, остался непонятым. Озабоченный актёр зашёл в красивый дом, где его встретила та самая красивая женщина, танцевавшая стриптиз. Она стояла на верху лестницы, а он – внизу, всё такой же озабоченный. Женщина медленно опустила плечики своего вечернего платья, которое шёлковой струёй упало к её ногам. Затем она начала оглаживать себя, хищно поглядывая на мужчину, который и не подумал подняться к ней. Подняв ногу на перила, женщина провела по ним своей промежностью, красиво округлив попку. Затем сняла трусики и бросила их мужчине. Он поймал их, понюхал и положил в карман, не двигаясь с места. Тогда женщина, усевшись на ступени, раздвинула ноги и начала возбуждать себя пальцами, томно поглядывая на мужчину.
Какие надо иметь нервы! Мария взглянула на Андриана. Тот, нахмурившись, следил за экраном. Увидев, что она смотрит на него, проговорил:
- Зачем она так делает?
- Чтобы возбудить мужчину.
- Если у него не встаёт, как у нашего Михи после контузии, то и не встанет, а если встаёт, то он и так с ней спать будет. Если любит.
- А может он не любит, а она хочет, чтобы любил.
Пока они разговаривали, мужчина «созрел». Когда он успел раздеться непонятно, но теперь он стоял на верху лестницы в одних носках, а женщина, томно закрыв глаза, вбирала в себя его плоть. Похоже было, что ей это доставляет больше удовольствия, чем ему.
- Мне не нравится этот фильм, - заявил Андриан.
- Посмотрим ещё минут пять, десять, ладно?
Женщина, разметав волосы по постели, стонала от удовольствия под сильными ударами мужской плоти. Но вот она уже вставляет себе во влагалище нечто похожее на мужской член, а мужчина с тем же рвением продолжает толкать её в задний проход. У Андриана глаза на лоб полезли.
- Что они делают?
- Занимаются любовью. Ну, спят.
- Тьфу, какая гадость. Выключи сейчас же.
Мария выключила видео. Как теперь быть? Как успокоить его? А ведь её зацепило это зрелище. Рядом с чувством гадливости робко зашевелилось чувство похотливости. Она с удручённым видом уселась на край кровати.
- Андрюш, я думала, что тебе это понравится. Подруга, которая дала мне этот фильм, сказала, что там много таких моментов, которым надо поучиться. А ещё там женщины любят друг друга. Может, ты это захочешь посмотреть, - но, поймав гневный взгляд Андриана, готового взорваться, так и не закончила свою мысль, - хочешь пить?
- Пообещай мне, что не только домой не принесёшь такую гадость, но и у подруг смотреть не будешь.
- Ну, почему, гадость? Люди ведь по-разному спят друг с другом. А узнать, как именно ведь интересно.
- Это стыдно.
- Да, а не стыдно нескольким парам в одной комнате заниматься любовью? Не стыдно меняться женщинами, когда надоест, не стыдно вести обо всём этом разговоры за столом? – Мария не на шутку рассердилась, - Ишь, какой святой, а сам…
- Успокойся, все люди разные. Одним нравится об этом говорить, другим нравится смотреть, как другие спят, а мне это всё не нравится. Ты ведь не можешь упрекнуть именно меня в том, что ты сказала?
Мария поняла, что если продолжать в том же духе, то можно поссориться из-за пустяка, а ей так не хотелось ссориться с ним. Тем более что он был прав. Она никогда не слышала от него ни сальностей, ни пошлых комплиментов в лагере партизан. Наверное, он действительно был другой.
Она так и сидела в своём красивом, но таком несчастливом пеньюаре на краю кровати, не зная, как же ей исправить положение.
- Манечка, - ласково проговорил Андриан, - я очень хочу, чтобы у нас был ребёнок.
- Но ведь люди…спят … не только для того, чтобы заводить детей, - машинально ответила Мария, не меняя позы.
- Ну и пусть себе спят, а я хочу ребёнка, - Андриан сел на пол у её ног и заглянул в глаза, - я тебя люблю. Я однолюб.
Мария не стала напоминать ему о Глаше, которую он тоже любил, ведь её уже не было в живых, она, как заворожённая, глядела ему в глаза, в которых была бесконечная любовь, восторг и преданность, и чувствовала, как сердце в груди бьётся всё чаще и громче, словно разрастается до невероятных размеров. Она сползла на пол и прижалась щекой к его груди.
- Я тебя тоже люблю, я передать словами не могу своё состояние.
Нежно покрывая поцелуями её лицо, шею, Андриан поднял её на руки и, тихо покачивая, стал носить по комнате. Говорить он не умел, но за него говорили ласковые руки, нежность в глазах, светлая улыбка. Положив её на кровать, он тихо спросил:
- Может быть, тебе не нравится, как мы с тобой…спим?
- Ну что ты, как мне может не нравиться, неужели по мне не видно? Мне не нравится только это слово. Мы ведь вовсе не спим, мы любим друг друга.
- А мне всё равно – как это называется.
- Да, ты прав, а ещё – прости меня за фильм. Я просто хотела как-то разнообразить наши отношения. Показать тебе, что можно по-другому.
- Я вовсе не обиделся, мне просто было неприятно всё это смотреть.
- Вот и хорошо. А можно я всё же покажу тебе кое-что из того, что я видела раньше? Ты только не думай ни о чём таком, просто расслабься, получи удовольствие, ты тем самым доставишь удовольствие мне. Мне будет очень хорошо, если я увижу одобрение в твоих глазах, - Мария говорила потихоньку, но очень быстро, боясь, что он передумает.
Она скинула пеньюар и, остановив его страстный порыв жестом, уложила его на спину. Андриан удивлённо вскинул брови, но послушался. Мария присела перед ним на коленях, взяла в руки напряжённый член. Какой он странный! Раньше ей не доводилось разглядывать это орудие сладострастия так внимательно. Возбуждённый, он слегка подрагивал в её руках, Андриан же с лёгкой улыбкой наблюдал за её действиями. Мария слегка тронула его губами. Андриан тут же взвился, но она опять остановила его: «Лежи, жди». Целуя нежную плоть, она попробовала втянуть его в себя. Получилось! И нисколечко не противно, тем более что Андриан замычал и опять попробовал вмешаться. Но Мария, увлекшись, стала быстрыми движениями перемещать член во рту туда-сюда так, что очень скоро «жидкий на расправу» Андриан выплеснул содержимое прямо ей в рот. Сначала она испугалась, но, вспомнив, как поступают «профессионалки», легко проглотила вязкую жидкость.
- Что ты сделала? – спросил Андриан, удивлённо глядя на неё.
- Кажется, это называется миньет.
- Но ведь так ребёнка не получится!
- Не получится, но ведь тебе было приятно?
- Да, очень!
- Вот это я тебе и хотела сказать, что, когда люди любят друг друга, прежде всего они хотят доставить удовольствие. Тогда и дети получаются особенными – «дети любви». Они красивые, умные, правильные, понял?
- Ты меня всё время учишь.
- А ты как хотел? У вас же совсем другая жизнь в лесу. А у нас – цивилизация. Усёк?
Андриан не стал обижаться, он сгрёб Марию в охапку и так зажал её, что она и пошевелиться не смогла.
- Ой, ой, ой! – пищала она, - что это за любовь?
- Моя, - смеясь, отвечал Андриан, - я тебя сейчас съем. Боишься?
- Нисколько.
- А у нас считалось, что, если боишься, значит любишь.
- А немцев вы тоже любили?
- А мы их и не боялись, вот я тебя сейчас…- Андриан так скрутил Марию, что ей и впрямь стало больно, а ещё обидно.
- Знаешь, что? - еле смогла проговорить она, - мне больно и неприятно.
- Скажи, что ты меня любишь.
- Скажу, если отпустишь, - Андриан тут же освободил её, - так вот, я люблю, когда ласково. Вот когда ты меня поцеловал в первый раз в лесу или, когда сегодня ты ласково носил меня на руках, а если ты будешь давить меня своими железными руками, я тебе никогда не скажу о любви. И не проси, - Мария слегка надулась, но тут же смышлёный Андриан, ласково взяв её руки, принялся целовать их.
- Маленькая обидчивая девочка, любимый цветочек, солнышко моё, листочек кленовый, ручеёк весенний, телочка…
- Это зря, - перебила Мария поток его красноречия, но Андриан, ничуть не смутившись, продолжал.
- Пушистый котёнок, тёплый летний дождик…
Марии нравились его ласки, нравился быстрый, прямо-таки стремительный секс, многочисленные оргазмы, которые они испытывали одновременно. Отдыхая после очередного из них, она думала: «А и правда, зачем людям хочется всё попробовать? Ведь если тебе хорошо с мужчиной, хоть как он будет тебя вертеть, будет хорошо, а если что-то не устраивает, так всё равно будет плохо».
На другой день Андриан не стал проявлять инициативу по хозяйству, целый день смотрел телевизор, а вечером встретил Марию кучей вопросов:
- Почему в вашем городе нет столько машин и таких больших домов, как в Ньюйорке? Ваши врачи могут видеть людей насквозь? Почему ваш президент обнимался с немецким? Почему не видно на небе космонавтов, про которых говорили? Почему, зачем, где?
- Андрюш, давай ты будешь фильтровать всю информацию, которую получаешь за день! Все твои вопросы несерьёзные. Скоро ты привыкнешь и не будешь ничему удивляться.
- А ещё в какой-то передаче показывали жутко бедных старушек, а потом дворцы миллионеров. Это действительно у вас есть? У вас – в стране, которая победила немцев? За что же вы воевали?
- Люди разные…
- Ты уже так говорила. Почему те богатые не поделятся с бедными?
- Пойдём, Андрюш, я тебе объясню, - вмешался Борис Петрович, - у нас тоже одно время было братство и равенство, но оказалось, что богатые люди прячут своё богатство, прикидываются простенькими, а сами втихаря наслаждаются жизнью. Так было во времена застоя, когда в магазине ничего нельзя было купить – только по блату. Но потом была перестройка, потом началась демократия, потом простой народ обманули, подсунули ваучеры – это такие бумажки, вроде как подтверждение того, что какая-то часть народного добра – твоя собственность.
- А без бумажки? Разве вам не говорили, что всё вокруг народное?
- Ну да, было такое дело. А тут решили поделить всё поровну, чтобы у каждого было своё. А потом умники, которые раньше и так всё имели, узаконили своё имущество, выкупили у простого народа его малую часть народного имущества и стали владеть им единолично.
- Сволочи! Гады! Как же вы терпели? Надо было революцию!
- Ну, ну, ты не кипятись! Наши мозги так обработали, что ни у кого даже в мыслях не было, что это был очередной пшик. Люди вроде бы приобрели акции, но по акциям никто дивиденды не платил, предприятия, которым люди отдали свои ваучеры, все быстренько обанкротились, прикинулись нищими, а людям выкрутили фигу. А потом всё как будто бы ниоткуда опять появилось, только под другими названиями и с другими хозяевами, к которым претензий уже не было.
- Не понял ничего.
- Да, мы тогда тоже ничего не поняли. Выдали бумажки, сказали – вкладывайте в предприятия свою народную долю, они вам денежки будут платить. А потом оказалось, что никаких предприятий нет, фикция всё это. Обман народа.
- Вот ведь как, - задумался Андриан, - А мы, за что боремся мы?
- Знаешь, Андрюш, что я тебе скажу. Вы там живёте в лесу, а как люди в больших городах - далёких от войны живут, не знаете. Что ж ты думаешь, за пятьдесят лет, что у вас война идёт, сколько людей сменилось, уже, небось, приспособились. Вам в лесу хорошо, а те, кто понаглей, наворовали и живут в городах припеваючи.
- Да ты что? Да как ты смеешь говорить такое! Да у нас народ – монолит! Все друг за друга стеной пойдут!
- Ты не кипятись, я тебе скажу, что стеной ходят только те, кого ты знаешь, а вот правительство ваше не торопится что-то войну закончить. Ты, наверное, не знаешь, что любая война – кому горе, кому деньги. Кто-то сильно наживается на войнах, поэтому и не хочет, чтобы она быстрей окончилась.
- Нет, не может такого быть в нашей стране!
- Однако у нас война длилась всего четыре года, а у вас – сколько лет? Ты вот даже не знаешь мирного времени.
- Пап, хватит, пошли ужинать, - Мария взяла под руку Андриана, раскрывавшего и закрывавшего рот. Он туго соображал, но намерен был постоять за свой народ. – Пошли, Андрюш, сегодня с нами поешь – овощи тушёные с мясом, лады?
- Угу, - угрюмо откликнулся Андриан, послушно шествуя за Марией, но ей казалось, что у него хохолок дрожит на макушке, как у не додравшегося петуха.
Ужин проходил молча, как вдруг Володька, оглядев всех своими озорными глазами, спросил:
- Мам, а когда мы на море поедем? У нас половина группы не ходит – на море поехали.
- Вовка, - Мария покраснела, потому что все эти дни не знала, как ему сказать, что они не поедут на море, - нам с тобой надо думать уже о школе, знаешь, сколько всего надо?
- А я хочу на море! – упрямился тот, выпячивая нижнюю губу, что свидетельствовало о близких слезах. Ну, как объяснить ему, что в этом году деньги потрачены на поиски Андриана, на строительство дачного домика, да и вообще лишний рот в семье…
- Знаешь, Маш, а денька на три можно и съездить, - тихо сказала Ольга Михайловна, - уж на три дня денег хватит, а мальчишка будет считать, что был на море. Хватит же вам трёх дней?
- Хватит, бабуля, - оживился Володька, только поедем в Сочи.
- Вот на Сочи и не хватит, - строго осекла его Мария, - в Сочи всё дорого – и жильё, и питание…
- Зато там - в аквапарке можно целый день сидеть, - умничал неугомонный Володька (как, однако, дети быстро схватывают, что там, где дорого, лучше).
- Володя, ты уже взрослый мальчик и не должен изводить маму своими капризами. Нам сейчас многое нужно купить, а на море… бабушка явно на чём-нибудь будет экономить, чтобы мы поехали на море, поэтому нам надо поехать туда, где это будет дешевле.
Мария быстро взглянула на Андриана, но того, казалось, больше занимал предыдущий спор, чем эти разговоры о деньгах. Он вообще не видел денег раньше, только в руках Марии, если шёл с ней в магазин. И, по-видимому, ему было всё равно – куда это так хочет Володька? Недавно он закатывал истерику – требовал, чтобы его сводили в «Лунапарк», а теперь – в какой-то «Аквапарк». Без разницы. Пусть вон мать, дед и бабка занимаются этими вопросами. А вот как живут другие люди в его мире – этот вопрос интересовал его сейчас больше всего. Раньше он об этом даже не думал. Зачем? Их командир думал за них. Дело Андриана было в том, чтобы точно выполнять распоряжения командира, - тогда всё было хорошо, не было сбоев, не было лишних потерь. «Неужели у нас тоже есть богатые?» - свербила мозги чужая мысль.
Между тем, Володька успокоился тем, что он всё-таки поедет на море, да ещё и с дядей Андреем, уж с ним-то наплаваешься, не то, что с мамой, которая дальше пояса заходить в воду боится. Володька быстренько дожевал ужин и помчался собираться на море.
- Мам, может, не надо на море?
- Что ты, что ты, доченька, и не думай! Володьку обязательно нужно свозить. Ты ведь его с трёх лет возишь, а тут – перед школой. Да и с Андрианом - тебе легче будет с Володькой.
Андриан, услышав своё имя, поднял голову. Он совершенно не понимал, о чём речь, и вид у него сейчас был – большого ребёнка. Слегка обиженного.
- Понимаешь, Андрюш, мы каждый год ездили с Володькой на море. То с бабушкой, а в прошлом году вдвоём. Насобирали денег и отдохнули по полной программе – были и в Аквапарке, катались там на всяких выкрутасах, и на катере, и мороженое ели каждый день. Володька целый год под впечатлением ходил. В этом году ему хотелось бы также, но… с деньгами не так… В общем, мама вот прикинула, что на три дня мы можем съездить. Втроём.
- Море – это река без берегов? – задумчиво спросил Андриан, насмотревшийся многочисленных фильмов.
- Ну, что-то вроде этого. Хочешь посмотреть?
- С тобой - да, - Андриан уже повеселел.

Собрались за три дня. Мария оформила отпуск, накупили еды, купили билеты, сели в поезд вечером, а рано утром уже были возле моря. Когда поезд отошёл от небольшой станции, стало видно море – сонно ворочающееся с боку на бок, слегка похрапывающее во сне чудище. Но тут налетели оживлённые тётки, предлагая снять квартиру. Услышав, что они на три дня, разочарованно отходили, выискивая более перспективную жертву. Наконец, одна - уставшего вида пожилая женщина - смилостивилась, глядя на спящего на руках у Андриана Володьку, и сказала идти за ней.
- До моря идти пятнадцать минут, - рассказывала она, - заплатите мне вперёд, а то мало ли что. Возьму с вас на десятку дороже, потому что бельё чаще стирать придётся. Ну, а в остальном – вам понравится. У нас хорошо. Фрукты в саду есть, только платите, если будете пользоваться, а нет, - ходите на рынок. Рынок около пляжа есть, - там дороже, а до дешёвого идти полчаса. Магазины по пути к морю есть, кафе, бары прямо на пляже. У нас всё есть, - спокойно вещала она по дороге. Марии показалось, что они идут уже час вместо обещанных пятнадцати минут.
- А душ у вас есть?
- Да, летний. Да вода так нагревается к вечеру, - кипяток.
- А у вас ещё кто-нибудь живёт?
- Живут, да ничего. Все вы – отдыхающие. Ничего.
Наконец она завела их в не очень-то приглядный дом. Двухэтажная махина тяжело нависала над небольшим двориком. Мария решила не обращать внимания на такие мелочи и смириться. Главное, - море. Не жить же им тут вечно. Женщина завела их куда-то в подвальное помещение, дала ключи.
- Ну, отдыхайте, а утречком покажу, где готовить можно. Туалет – вон по дорожке вверх. Фонарики вот. Отдыхайте.
Мария огляделась. Небольшая комнатка с тремя кроватями, в углу пустые плечики, наверное, вместо шкафа для вещей и всё. Ни стола, ни стульев, ни столика. Мария вздохнула, но виду не подала. Одно успокаивало, что за это убожество она должна и заплатить вдвое меньше, чем в Сочи. Она уложила Володьку на кровать, но тот, то ли от перекладывания с рук на руки, то ли от прохладных простынь сразу же открыл глаза.
- Мам, где море?
- Поспи чуть-чуть. Утром пойдём.
- Уже утро, - Володька показал пальцем на занавешенное окно, которое едва серело, - у нас времени мало. Пошли, - смышлёный мальчик уже спрыгнул с кровати, ища свои тапочки.
Мария не стала спорить. Ей и самой не хотелось спать в таком неуютном месте. А море…О! Как она любила море! Она с детства думала, что море – это живое существо, которое позволяет людям копошиться в своей шкуре, как насекомым, что оно бывает добрым, бывает сердитым, но всё равно добродушное. Андриану было всё равно куда идти. На море, так на море. В таких вопросах он полагался на слово Марии. Она лучше разбиралась, что к чему, ей и решать. До моря они дошли даже быстрее, чем за пятнадцать минут. Солнце ещё не взошло, море - в серой ночнушке – спокойно ждало рассвета, досматривая сладкие сны.
Андриан замер с округлившимися глазами, не в силах оторвать взгляда от бескрайнего простора, не обращая внимания на дикие вопли Володьки, прыгавшего по берегу моря и поднимавшего море брызг. Мария стояла, улыбаясь. Она была безмерно рада, что снова видит море – старого доброго знакомого, что Володька счастлив, что Андриан изумлён.
- Мам, есть хочу, - заявил Володька, мокрый с ног до головы.
- Пошли, еда в домике осталась.
- Нет, мы с дядей Андреем тут останемся, а ты принеси. Видишь, ему странно как?
Мария не стала спорить. Ей так хотелось сделать всем приятное, что она безропотно сходила в домик, переговорила с хозяйкой, которая показала ей кухню и место в холодильнике, взяла еду, одежду, купальники, надувной матрац и прочие морские принадлежности и, не замечая тяжести, принесла всё на пляж. Здесь уже собирались любители утреннего плавания, а Андриан с Володькой, крепко обнявшись, смотрели, как узкий лучик солнца, ищет, где бы ему выйти. У Марии в носу защипало от такой картинки. Она не стала кричать, чтобы ей помогли. Подтащила ношу, стала рядышком с Андрианом, и стала молча наблюдать, как уже целый взвод лучей победным маршем шествует над морем, окрашивая его в разные цвета – от синего до нежно бирюзового.
Три дня пролетели, как один миг. Но всем показалось, что они отдыхали вечность. Море настолько возбуждало Андриана, что он мечтал о близости с Марией каждую минуту, поглаживая её коленку на пляже, стискивая руку в столовой, а уж когда уморенный Володька засыпал…
Володька каждую минуту помнил, что они приехали только на три дня, и купался до посинения. Оказалось, что дядя Андрей, хоть и видел море впервые, отлично плавает, а уж резвился он в воде не меньше Володьки. В первый же день, оглядев пришедших на пляж отдыхающих, Володька тронул Андриана за руку и сказал тихо, но настойчиво:
- Можно я тебя папой буду называть?
- Тебе будет приятно? – спросил Андриан с широкой улыбкой.
- Ну, да. А то пока выговоришь: дядя Андриан, так уже и неинтересно будет, а папа – «Папа», раз и нырнул. А потом дома, если хочешь, я тебя опять дядей буду звать.
- Володь, мне всё равно, вот как мама?
Мама только пожала плечами. Хитрый мальчишка не стал объяснять дяде, что ему гораздо приятней иметь папу, чем какого-то «дядю», тем более что ребятишки вокруг только и делали, что кричали: «Пап, глянь». Володька теперь тоже только и делал, что кричал: «Пап, глянь» и нырял или поднимал кучу брызг ногами, держась за матрац. Каждый вечер они подолгу сидели на берегу моря, рассматривая в небольшой бинокль лунную дорожку. Володька сравнивал её с мятой фольгой от шоколадной конфетки, Андриан, с трудом представлявший шоколадную конфету, сравнивал её с жидким свинцом, а Мария, прищурившись, спорила, что это «фиеста» русалок. После объяснения, что такое «фиеста», Адриан с Володькой дружно зафыркали, дескать, согласны, на праздник похоже, но где русалки.
Вечером в день отъезда Володька так набарахтался в воде, что пришлось нести его к поезду завёрнутым в махровую простынь. Мария боялась, что он разболеется, но Володька, едва коснувшись подушки в вагоне, уснул, а когда подъезжали к дому, проснулся бодрым, радостным и здоровым, выкрикивая деду новости, что он научился нырять «с головка» и «бомбочкой» с волнореза, а ещё катался на матраце далеко, далеко с дя,.., с папой. Дед слушал, широко улыбаясь.
Лишь за ужином ему удалось сообщить приятные известия о работе – пока сторожа в отпуске, Андриану можно поработать за них, а оформится пусть Мария. Андриану очень понравилось это известие. Видно было, что он притомился от безделья. К тому же до него постепенно дошло, что такое деньги, и как это хорошо, когда их много. Внимательно выслушав Бориса Петровича, чем должен заниматься, он спросил:
- А дислокация вашего стройдвора какова?
- Чего? – не понял Борис Петрович.
- Ну, где мне можно залечь в случае боевых действий?
- Думаю, Андрюшенька, что до боя дело не дойдёт. Единственное, с чем у тебя возникнут трудности – это документы, с которыми будут вывозить материалы на стройку или привозить на стройдвор. Но я тебе покажу образец и подпись, которая должна там стоять, и всё будет в порядке.
На другой день, придя домой с работы, Мария уже не застала Андриана.
- Ты б ему поесть отнесла, - посоветовала Ольга Михайловна, - я не сообразила сразу, а он не взял ничего.
Мария быстренько собрала сумку и, напевая, отправилась на работу к папе, где уже не раз бывала. Андриана она увидела ещё издали. Он стоял, замерев, у проходной и внимательно осматривал каждого выходящего. Впрочем, таковых было уже мало.
- Привет, - весело сказала Мария, - я тебе ужин принесла.
- Зачем? Я буду есть, когда меня сменят – утром.
- Но ты же не поужинал?
- Не хотел ещё.
- А сейчас?
- А сейчас тем более. Пока буду есть, что-нибудь произойдёт.
- Да брось ты! Что тут может произойти? Это для формальности всё – дежурства эти. Сколько я себя помню, ни разу папа не рассказывал такого, чтобы что-то произошло. Вот смотри, какие я тебе булочки купила, помнишь, тебе понравились с повидлом? Картошечка – горячая ещё. Поешь, а я подежурю, раз ты так боишься. В конце концов, меня же оформят на работу, а ты – исполнитель.
Андриан подозрительно посмотрел на Марию, но довод, что он всего лишь исполнитель, убедил его.
- Ладно, только смотри, не пропусти никого подозрительного, - сказал он строго.
- Хорошо, - Мария еле сдерживалась, чтобы не рассмеяться от его обязательности.
Она стояла в тенёчке, больше рассматривая небо, чем «подозрительных личностей», придумывая как бы ещё и соблазнить его. Если сейчас он её вместо себя оставил, то что ж, придётся просить кого-нибудь знакомых, чтобы покараулили, пока они…? Тьфу ты, что это ей приспичило? Андриан поел за пять минут, отёр рот ладошкой,  и уже стоял рядом:
- Всё нормально?
- Конечно, что может произойти за пять минут?
- Мало ли что.
- Не думаю. Я вот смотрю, как тут здорово – цветочки, плиточка тротуарная, аккуратненько так всё. А ты не ходил на задний двор? Там беседки.
- Ходил. Иди домой, Маня. Мне охранять надо.
- А я думала, мы с тобой… ещё успеем…, - она посмотрела на него выразительно. Половина того, что она сейчас посылала ему взглядом, хватило бы, чтобы он воспламенился, но Андриан насупился.
- Ты что? Я на посту!
- А, ну, да. Тогда я пошла, - Мария слегка обиделась, но, выйдя за ворота с пустым пакетом, засмеялась – за папин стройдвор можно было не переживать!
Мария думала, что в скором времени Андриан поймёт, что стройдвор – это не партизанский лагерь, на который не сегодня-завтра нападут немцы, и успокоится, не будет таким супербдительным. Но время шло, и каждый раз, когда она приносила ему ужин, ей приходилось стоять в дозоре, а уж о том, чтобы использовать служебную сторожку для любовных занятий, и речи быть не могло. Зато в редкие выходные дни Андриан возмещал всю недодаренную любовь так, что Мария ходила потом слегка опешившая. Как это пошутили в «Русском радио»? «Если бы бог не придумал оргазм, люди затрахались бы до смерти». Ну, что-то в этом роде. У Андриана это золотое правило соблюдалось, но не совсем так. Несмотря на многочисленные оргазмы, он всё время хотел, и всё время имел, при любой возможности. Так что Мария не скучала во время его дежурств, а отдыхала.
Однажды, когда Мария уже укладывала спать Володьку, позвонил Андриан и потребовал Бориса Петровича к телефону, срочно. Мария не стала упрекать его, что мог бы пожелать спокойной ночи, и вообще, поласковей бы. Она вспомнила его суровую манеру разговаривать во время выполнения боевого задания и позвала папу.
- Да, да, ну, и что? А! Ага! Хорошо, Андрюш, ты их впусти, а завтра утром разберёмся.
- Чего он там? – заинтересовалась Мария, стоявшая рядом.
- Твой партизан проявил бдительность, обнаружил машину с грузом, следующую в наш стройдвор с нестандартными документами в неурочное время из далёкого города, - ответил папа, улыбаясь.
- Ты уж его похвали завтра. А то ему, наверное, скучно на работе. Никто не нападает и самому напасть не на кого.
- Ничего, привыкнет.
Машина с подозрительным грузом оказалась частной собственностью главного инженера, пришлось долго объяснять Андриану, что большое начальство иногда пользуется служебным положением в своих целях. Да и какой уж это криминал! Ну, постоит машина несколько дней – не на платной же стоянке ставить!
Через несколько дней Андриан снова позвонил Борису Петровичу о подозрительных машинах вообще без документов. Опять пришлось уговаривать, что это машины друга главного инженера, которому надо. Андриан, выслушав объяснения, промолчал, но в свой выходной пошёл на работу, подменил дежурившего сторожа.
- Андриан, зачем тебе это надо? – спросила Мария, у которой были виды на этот выходной.
- Не нравятся мне эти машины. Поставили, и никто ни разу за это время к ним не подошёл. А груз не дали проверить.
- Ну, а тебе какое дело? Есть ведь люди, которые отвечают за весь стройдвор, тебе же разрешили их впустить, ты теперь не отвечаешь за них!
- Человек, который отвечает за стройдвор – твой папа. Мне не хочется его подводить.
- Да причём тут он? И не он один! Ну, стоят машины. Так ведь главный инженер сказал, что это его!
- Маня, ты не совсем понимаешь ситуацию, а я разобрался. Главный инженер никаких бумаг не давал, а за слова у вас тут не принято отвечать.
- А у вас? – «Маня» начинала сердиться.
- У нас, если человек что-то сказал, то никогда не откажется от своих слов.
Мария не стала расспрашивать его, кто ж не сдержал слова, явно не она, ей и так было обидно – долгожданный входной, можно было съездить куда-нибудь отдохнуть, а тут… а он…. Слов нет. Но Андриан не особенно обратил внимания на её обиженный вид, у него же был вид борзой, взявшей след.
На другой день было его дежурство, он позвонил ночью, когда все уже спали. Мария прислушивалась сквозь сон, о чём там папа разговаривает с «Андрюшей», ничего не поняла, но по тону каким отвечал папа, а потом быстренько собрался и ушёл куда-то, поняла, что что-то произошло.
Утром мама зашла в её комнату и встревожено сообщила, что папа ещё не вернулся. Мария тоже забеспокоилась. Вдвоём они стали названивать на проходную и по всем телефонам, но в конторе никого не было, а на проходной трубку никто не брал.
Обе женщины – бледные и взволнованные -  помчались на стройдвор, оставив Володьку досматривать сны. Ворота были закрыты – это ещё больше их встревожило. Они стали стучать в ворота, как вдруг те открылись от напора быстро движущейся машины, Мария с мамой едва успели отскочить. Машина, укутанная тентом, выскочила из двора, за ней с громким криком бежал Андриан, но не успели женщины хоть что-то сообразить, как из машины высунулся какой-то волосатый мужик и дал автоматную очередь по бегущему Андриану. Андриан пробежал ещё несколько шагов и упал. У Марии позеленело в глазах и, осознав всё происходящее на интуитивном уровне, она упала в обморок маме на руки.
- Маша, Машенька, - звал её кто-то с далёкого берега. Едва видимый силуэт маячил вдалеке, надо просто широко открыть глаза, и всё будет видно, но открывать глаза не хотелось.
- Маша, скорей, надо «скорую» вызвать, - теперь уже отчётливо услышала она и вспомнила, что они с мамой пришли на стройдвор, что в Андриана стреляли, что надо вызвать «скорую».
Мария подняла тяжёлую голову и прошептала пересохшими губами:
- Он жив?
- Не знаю, ты же вот упала, пойдём, подойдём. Ой, а вдруг машина вернётся! Ой, а где Боря? – засуетилась Ольга Михайловна, до которой вдруг дошло, насколько здесь опасно.
Марии было наплевать, вернётся машина или нет, она подскочила на месте и, отправив маму искать мужа, кинулась к Андриану.
- Андрюша, Андрик, - жалобно завыла она, подходя к нему, увидев лужу крови, в которой он лежал, - Андрюша, зачем ты? Ну, что ты наделал?
Андрюша не шевелился, а Мария боялась к нему притронуться, она стояла над ним, сложив умоляюще руки, подвывая. Потом вдруг вспомнила о «скорой» и побежала на проходную, краем глаза увидев, что к Андрею уже бежали папа (слава богу, живой!) и мама. С улицы заглядывали любопытные прохожие.
«Скорая» приехала на удивление скоро. Врач осмотрел Андриана, которого Борис Петрович перевернул на спину, поцокал, покачал головой и забрал в больницу. Мария не сообразила сразу, что ей тоже надо было поехать с ними. Они стояли втроём над лужей крови, потом Мария медленно повернулась к папе:
- Что произошло? – спросила каким-то чужим металлическим голосом.
- Я сам ничего не понимаю. Он позвонил ночью, сказал, что потихоньку осмотрел те машины, в двух был какой-то хлам, а в одной – он махнул рукой по направлению к воротам, куда уехала машина, - что-то такое похожее на оружие. Я ему сказал, чтобы ничего не трогал, подождал до утра, а он настаивал, чтобы я приехал, дескать, при людях утром не посмотришь. Я и поехал. Ничего такого я не увидел. Ящики. Но Андриан уверял меня, что ящики с оружием пахнут также. Я его ещё осмеял, говорю, мерещится тебе. Он стал требовать, чтобы я вызвал главного инженера. Я пошёл звонить в контору, главный, конечно, спал, а когда я ему сказал, что в его машинах, возможно, оружие, он меня поднял на смех, сказал, что сегодня не первое апреля, что надо меньше пить, что завтра он со мной разберётся, с чего это мне такое могло показаться. В общем, я себя почувствовал полным идиотом.
- А Андриан где был в это время?
- Он сначала стоял рядом, слушал, а когда главный стал мне выговаривать, он по моему лицу всё понял и вышел.
- Ну, а потом?
- Потом я…, - продолжал Борис Петрович извиняющимся тоном, хотя никто не собирался его обвинять в чём-то, - ну, посидел немного, бумаги свои просмотрел, не хотелось мне сразу выходить во двор, надо было придумать, что Андриану сказать. Он со своей бдительностью забодал совсем. Он про эти машины мне все уши прожужжал, говорит… говорил, - Борис Петрович поправился и опять виновато посмотрел на Марию, слушавшую его с каменным лицом, - заподозрил он их с самого начала. А потом я услышал автоматную очередь. Я сначала и не понял, а ноги, как ватные стали. Потом Олюшка зашла…
Мария ничего не сказала. Она никого не винила. Зачем? Просто в груди застряло противное железо, мешало дышать, к тому же появился какой-то туман вокруг, ничего не видать. Ноги не держат, хорошо, что мама с папой подхватили её под руки, довели до машины. Но дома Мария вдруг поняла, что она должна делать. Надо сообщить на работу, что не придёт и надо найти Андриана в больнице. У него же ни документов, ничего. И никого, кроме неё.
Одевшись, она вышла во двор. Борис Петрович, окинув её странным взглядом (он никогда не видел свою дочь такой – сейчас она была похожа, наверное, на Зою Космодемьянскую, когда ту водили на пытки – голова вскинута, глаза сухие, смотрящие насквозь, губы сжаты, вокруг губ залегла горькая складка).
Она позвонила в «скорую» и девушка озабоченным голосом сразу же сообщила ей, что мужчину с огнестрельным ранением увезли в пятую больницу. Марии стало немного легче после слов «ранения», и она стремглав помчалась в больницу.
- Вы жена? Документы привезли? – спросила медсестра в приёмном покое, едва Мария спросила про «мужчину с огнестрельным ранением».
- Он жив? – остальное Марию не интересовало.
- А я откуда знаю. Документы, спрашиваю, при вас? Женщина, вы куда? – медсестра хотела выставить заслон Марии, но та уже неслась по коридорам, сама не зная куда.
Спросив на бегу, где хирургия (пока её эмоции бушевали, мозг исправно работал), она без труда нашла нужное отделение. Но тут ей снова преградила путь то ли медсестра, то ли санитарка таких необъятных размеров, что Мария забилась у неё в руках, как птичка- колибри в когтях у тигра.
- Чего смыкаешься? Нету никого. В операционной все. Туда мужика твово повезли.
- Он жив?
- Да раз повезли в операционную, значит, был жив. А там, хто его знаить. Сядь вон. Жди, да не рыпайся.
Мария послушно села на небольшой скамеечке. Зубы у неё стучали, голова кружилась, в глазах было темно. Единственное, что она видела – это дверь операционной, которой заканчивался длинный пустой коридор. Иногда к ней кто-то подходил, что-то спрашивал, она монотонно отвечала одно и то же: «я жду конца операции». Какая-то женщина хотела выгнать её из коридорчика, но огромная санитарка заступилась: «Пущай сидит, вишь, на ней лица нет. А то в реанимацию придётся тащить. Хрен с ними - с документами, потом принесёт».
Сколько времени продолжалась операция, Мария не ощущала времени, наконец, дверь операционной отворилась, и вышел врач, на ходу стягивая перчатки. Мария метнулась к нему.
- Доктор, скажите, что там? Умоляю! – у Марии был наижалостливейший вид.
- Будет жить, -  задумчиво глянув на неё, сказал доктор и улыбнулся, - я такое впервые в жизни встречаю.
- Что? Умоляю, что?
- Пулевые ранения вообще у нас редкость, - разговорился доктор, - а тут – автоматная очередь! Пять пуль, правда, сердце ни одна не зацепила! У него кожа, будто из стали! Застряли, родимые. Я их, как семечки арбузные, доставал!
- Он жив?
- Жив, конечно, а вы – жена?
- Да.
- Вам повезло! Такие железные мужики – редкость! Счастливая вы! – доктор справился с перчатками и пошёл в ординаторскую.
Из операционной выходили врачи, медсёстры. Марию тут же выдворили из отделения, разрешив прийти на ночное дежурство. Она готова была расцеловать каждого, даже самую требовательную медсестру, которая всё спрашивала, есть ли у раненого документы.
- Голубушка, ласково отвечала Мария, - нет у него документов, но мы заплатим и за операцию, и за пребывание в больнице, лишь бы жив был.
- Да, конечно, конечно, никто его в бессознательном состоянии не выкинет на улицу, но порядок есть порядок, - смягчилась медсестра.
Домой Мария летела, как на крыльях. Забыла даже позвонить, сказать радостную новость. Папа ждал её у ворот больницы.
- Ну, что? – спросил он встревожено.
- Жив, папа, доктор сказал, что он железный.
- Слава богу! А нашего главного инженера арестовали.
- Так он виноват?
- Никто ещё ничего не знает, но за машину с вооружённым водителем ему отвечать придётся. Машину ищут. Хорошо, что Андриан жив, а то вообще - свободы бы ему не видать.
- Пап, ну, объясни, как такое могло произойти? Неужели вашему главному инженеру нужно было столько оружия?
- Да, нет. Он говорит, что понятия не имел, что там оружие, да и пока машину не нашли, никто не знает – оружие там или просто водитель был ненормальный. Всё нужно доказывать. Говорит, разрешил временно поставить машину знакомому знакомого, того, кстати, след уже простыл. А что в ней, откуда он знал. У нас ведь привыкли доверять, хоть и предупреждают постоянно, что даже безнадзорные вещи опасны. Но не привыкли мы ещё, если просят, отказывать. А, может, и денег ему дали, кто знает. Это всё теперь – работа милиции и ФСБ. А Андриан – молодец! Никто ему не верил, а он – своё. Я, грешным делом, подумал – это он от скуки подозревал эти машины. А у него – чутьё! Партизан! Теперь верю, что он – партизан!
- А раньше что - не верил?
- Верил, но как-то так, не придавал значения. Зачем в нашем обществе партизаны? Видимо, правду говорят, что образ жизни меняет характер. У него не только кожа, но и характер – железный. Молю бога, чтобы он оклимался.
- Я тоже.
- Любишь?
- Теперь уже не сомневаюсь – люблю. Я, когда увидела, как он падает под автоматной очередью, думала, это меня застрелили. Так больно было! А сегодня, когда доктор сказал, что он жив, я тебе передать не могу, как я счастлива!
- Ну, слава богу, слава богу! Любить и быть любимым – это и есть счастье. Это не расхожие слова.
Всю ночь Мария просидела, не сомкнув глаз, но Андриан не пришёл в себя, хотя Марию предупреждали, что он будет выходить из наркоза не раньше следующего полудня. Но она не согласилась уйти. Мало ли что. Организм у Андриана необычный, может, он и раньше в себя придёт, а её рядом не окажется. В реанимационную её не пустили, но всё равно – ей хотелось быть рядом.
Утром, когда глаза Марии уже слезились и просились закрыться хоть на минутку, её позвала медсестра:
- Он пришёл в себя. Подождите, сейчас будем в палату перевозить, - остановила она бурный порыв Марии тут же бежать к нему.
Её предупредили, что после наркоза он может бредить, может вскакивать, надо отнестись ко всему спокойно, дать ему прийти в сознание, а не просто очнуться.
Андриан лежал тихо, смотрел в потолок. Мария зашла в палату, осторожно подошла к кровати. Андриан перевёл на неё взгляд и улыбнулся.
- Андрюша, родной! Слава богу, всё нормально! Ты, если не можешь говорить, молчи. Ты только глазами мне покажи, нужно тебе что-нибудь? – зачастила она, вне себя от счастья.
Андриан молча, с ласковой улыбкой разглядывал её, потом хриплым голосом прошептал:
- Люблю.
- Ты молчи, тебе нельзя говорить. Я вижу всё по твоим глазам. Ох, Андрюшенька, - внезапно расплакалась Мария, вспомнив вдруг, как он падал прошитый автоматной очередью, - всё позади, как я счастлива, как я тебя люблю! Я не представляла себе, что можно так любить!
Она присела на краешек кровати и, поминутно утирая нос и глаза, гладила его по руке, по лицу, целовала глаза. Он всё с той же улыбкой смотрел на неё, словно налюбоваться не мог.
Медсестра, сделав Андриану укол (Мария предупредила её, чтобы брала иголку потолще, кожу Андриана очень трудно было проколоть), велела Марии оставить его:
- Пусть поспит, да и тебе, красавица надо поспать. Сидела без толку всю ночь.
- Можно я тут лягу?
- Да ложись, пока свободно. Когда проснётся, позовёшь. Кушать ему ничего не давай. Можно только пить, да и то - чуть-чуть.
Мария только прилегла на свободную кровать и тут же провалилась в незабытьё, будто в омут. Проснулась от лёгкого прикосновения руки. Она встрепенулась, спросонья подумала, что Андриан встал, но это оказался папа:
- Машенька, Андриан проснулся, я спрашивал, что ему нужно, говорит ничего.
- Ага, да. Я сейчас, - засуетилась она.
- Я вот принёс тебе поесть.  Ему-то нельзя, наверное. Садись. Ешь, - уже более сурово проговорил папа, глядя на мечущуюся Марию, не знающую, что ей делать.
Андриан с прежней любящей улыбкой следил за ней. Она сначала напоила его с ложечки, потом уселась к тумбочке разбираться с папиной передачкой.
- Уй, есть хочу. А я думала, чего это меня тошнит, а я есть хочу, - говорила она с набитым ртом.
Едва проглотив несколько кусочков золотистой курочки с аппетитным лавашем и огромным сочным помидором, она стремглав побежала в туалет и всё вырвала. Папа с интересом за ней наблюдал. Мария вдруг поняла, отчего это она упала в обморок, отчего это ей тошнит, отчего это организм не принимает такую вкусную еду. Она присела на край кровати и виновато посмотрела на папу.
- Что, доченька, плохо? А вот с Володькой у тебя не так проходило, - Мария покраснела и украдкой взглянула на Андриана.
- У нас бу-дет ре-бё-нок? - с трудом по слогам проговорил понятливый Андриан.
- Да похоже на то, - засмеялся папа, глядя на раскрасневшуюся Марию.
Собственно, Мария и не смущалась. «Вот так контрацептивы! Импортные! А партизаны и здесь на высоте, - перебороли количеством и качеством», - думала она, уже улыбаясь.
- А я тоже с новостями, - сказал папа, - ну, во-первых, Андриану выписали большую премию – три оклада, во-вторых, лечение будет бесплатное. А вчера я с одним…из органов разговаривал. Он попросил рассказать об Андриане подробно. Я сначала мялся. Но чувствую, он сразу поймёт, если я совру, а потому взял, да и всю правду рассказал. Представляете, поверил! – Андриан слушал очень заинтересовано, Мария так вся в слух превратилась, - сказал, что параллельные миры, возможно, и бывают, а такие люди, как Андриан, у нас встречаются редко. Особенно заинтересовался, когда я сказал, что Андриан чувствовал запах оружия. А то, что он остался жив после автоматной очереди, так, говорит, доктора должны будут его исследовать. Потом сказал, что им нужны люди с такой боевой подготовкой, как у Андриана, что как только поправится, он с ним переговорит о работе.
Мария посмотрела на Андриана. Ему очень понравились разговоры о серьёзной работе и, похоже, он уже собирался вставать и идти «выполнять долг». Она же представила себе, как ждёт его с работы, переживает, если долго нет, и знает, что он вернётся, потому что: «Партизаны не сдаются»! Почему-то она уже сейчас испытывала гордость, что замужем, а они обязательно поженятся, когда будут готовы документы, за необыкновенным человеком. И готова была ждать, волноваться и любить. Всю оставшуюся жизнь.
- А больше всего он меня удивил, - продолжал Борис Петрович, - когда я сказал, что вот мол, по геометрии параллели не пересекаются, а он говорит: «У геометрии свои законы, а у любви свои. Поздравь дочь.»


Февраль – сентябрь 2004 г.