Ранним утром по приглашению зятя Василия Иван посетил почти девяностолетнего Галактиона.
В прошлом году старейшина рода овдовел.
Лукерья умерла по-доброму, легко. С утра вдруг засобиралась в церковь за восемь вёрст. Сходила, исповедалась, помолилась, причастилась, посетила могилки родственников…
Вернувшись после обеда, умылась с дороги и, сославшись на усталость, прилегла отдохнуть, а к ужину не встала…
Внешне Галактион принял смерть жены спокойно. Но кто хорошо его знал, замечали переживания по частому долгому молчанию и отсутствующему взгляду.
Старший сын пригласил Галактиона жить в свою семью в большой родовой дом, полученный по наследству. Дед категорически отказался, сказав, что будет жить самостоятельно до самого конца жизни. Василий понимая суету своей семьи и зная нрав своего деда, даже и предлагать покинуть свой дом не стал. Этот домик Галактион справил себе, когда отошёл от интенсивных родовых дел, а дети свили собственные гнёзда расселившись в недалёкой округе. Потеряв жену, старейшина рода прожил в старенькой избушке, полностью себя обихаживая, ещё двенадцать лет, не дотянув до века меньше года.
Мудрый старик, глянув на гостя, сразу понял кто перед ним. В каком состоянии. И без обиняков негромко, но внятно сказал:
«Слава Богу! Хоть перед смертью понял, что негоже разбрасываться проклятьями. Всё к тебе вернулось! Ну да ладно! Теперь хоть грех свой не унесёшь в могилу!»
Иван, понурив голову, попросил:
«Прости меня, отец!»
Галактион ответил размеренно, в раздумье:
«Мне-то легко прощать. Ты мне ничего не сделал. Сам-то себя прости! И так полно наказан!» – как будто старик присутствовал при вчерашнем разговоре.
Никто не узнает о чём толковали два старейшины, но после долгого разговора с Галактионом Иван засобирался домой, сославшись, что дело там требует его присутствия, и, наскоро простившись с молодыми, не дожидаясь обеда, уехал в Петербург.