Любоff

Валерий Люшков
Давно это было, в конце зимы.
Ах, как я её любил... Как ожидаемо и безысходно я в неё влюбился.
Вначале просто сидели, отдыхали компанией, у приятеля в Москве. И вдруг явилась она. Автостопом, из Сирии, через Турцию, пахнущая пылью дорог, и всем, всем, всем.
Как она пахла? От неё пахло авантюрой и приключениями, моими любимыми запахами. А еще, от неё пахло по-настоящему желанной женщиной, что для меня вообще редкость.
Когда компания угомонилась и расположилась кто где на ночлег, мы еще долго с ней разговаривали в прихожей, пили вино, взахлеб делились впечатлениями от своих путешествий. Она рассказывала мне о Ближнем Востоке, а я ей о Якутии и Колыме. И да, разницы в возрасте не ощущалось. Когда люди друг другу интересны, что там какие-то четверть века...
Когда впечатление от общения перехлестнуло через край, так же, взахлеб целовались. Немного стесняясь своих порывов, но не в состоянии удержать эту совершенно искреннюю страсть.
И спать устроились рядом, продолжая разговаривать и целоваться. Так, что хозяин квартиры, настойчиво попросил вести себя тише.
Утром она встала раньше всех и уехала домой, в свой сырой и холодный Питер. А уже через неделю, предупредив о предстоящем визите из поезда с полпути, я ехал к ней. По пути от метро, купил букет её любимых жёлтых тюльпанов.
Грустно улыбнувшись, встретила она меня в дверях, но прогонять меня было уже поздно.
Таким счастливым я не был давно, если не сказать, что до этого никогда. Она была удивительным сочетанием человека, который мне интересен и любимой, желанной женщины. Я хотел быть с ней здесь и сейчас, я хотел быть с ней всегда.
А предстоящей весной она собиралась выходить за муж. Не за меня, а за человека которым она была уже два года, и который собирался переехать к ней из другого города навсегда.
И я понимал что меня засасывает в безысходность, но поделать с собой ничего уже не мог. А она одновременно любила и меня, который здесь и сейчас, и его, который за две с лишним тысячи километров. Наверное, так бывает...
Утром уходила на работу, оставляя мне ключи, а вечером я встречал её с вкусным ужином и накрытым столом, свежими цветами. Кончались деньги, уезжал домой, добывал еще и возвращался вновь. Когда были не вместе, писал ей стихи, часами говорил с ней по телефону. Пока не подошел тот день, когда нужно было уйти навсегда.
Да, это было с ней заранее оговорено. Через два дня приезжал её жених. От которого, надо сказать, она тоже не скрывала наших отношений.
Такая натура. Не могу, говорит, врать. И вообще, говорит, нечего было ему от меня уезжать...
Ох, и плохо же мне было, когда за мной закрылась её дверь. Хорошо не суицидный, а то, того и гляди и сиганул бы от невыносимости бытия с одного из невских мостов.
Состояние,- словно вирус какой рушит твою систему мироздания. А ты всё чувствуешь, всё понимаешь, но поделать ничего ни с этим, ни с собой не можешь. Закурил тогда опять, после двенадцати лет без табака. Но, нашёл силы, из последних их собрался, и уехал на север, в тихую деревню, в устье впадающей в студеное море реки. Подышал тишиной, отстранился, совладал с собой. Занял себя рыбалкой и общением с интересными мне людьми.
Через две недели, перед поездом домой, позвонил ей на всякий случай из Кандалакши, чтобы не переживала за меня. Сказал что, как она и хотела, справился с собой, что теперь отношусь к ней иначе. В смысле, как друг... А в ответ услышал тихое и, как мне показалось,  с сожалением: « Ну, вот…»