"Сатана" нас спасет и нам поможет.
( роман)
За три месяца, после того, как Леонид вернулся из мест не столь отдаленных, сменил уже три работы. Вот и сейчас в однокомнатной квартире, проснувшись на полу, он думал не о том, что вчера был уволен за пьянку с последней работы, а беспокоила его, бутылка водки, которую он должен был спрятать.
Леонид незаметно кошачьей походкой, прокрался на кухню, стараясь не разбудить жену и сына. Те, перебивая, друг друга крепким храпком спали. Одна на диване, другой на раскладном кресле. Троллейбусы и автобусы еще не ходили: сиреневый свет, просачиваясь через окно, заливал почти всю маленькую кухню. Там, ниже третьего этажа естественный свет, обнявшись с красноватым светом фонарей, освещавшими городские улицы, словно в пьяном угаре, терял свое предназначение и, упав на черный асфальт, оставался лежать до прихода светлого времени суток. Леонид мучительно припоминал, как он оказался у себя в квартире.
"Из гастронома я вышел с бутылкой водки, после того, как расстался с Иваном. Иван, напарник по работе, то же был уволен за прогулы. Значит, с ним мы больше не выпивали. По дороге от гастронома до квартиры ни с кем не встречался. Значит где- то должна быть эта бутылка? Не мог же я один высадить ее всю».- Ничего кроме этой бутылки его не интересовало.
В голове звенело, пересохший язык прилип к небу, не давая нормально дышать, внутри давно все сгорело. Серый пепел засыпал все внутренние органы, которым нужно срочно высвободиться из его плена. Как на пленке, стерло из памяти этот отрезок: все помнил, а этого отрезка от гастронома и далее по настоящий момент не было.
"Нужно заварить чайьфирку, но все же лучше водочки полстакана. На зоне чайьфирек милое дело",- думал Леонид Николаевич, подрагивая всем телом.
Вероятно, где-то спрятанная им самим бутылка водки не давала ему покоя. Он открыл дверку пенала с чисто вымытыми чашками, заглянул под раковину, открыв дверку тумбы, единственной вещью, сделанной им самим. Тумба была сколочена из двадцатипяти миллиметрового бруска с дверцей на рояльной петле и со всех трех сторон обитой желтым пластиком под цвет пенала на стене. И этой тумбой Леонид гордился, при удобном случае, хвастаясь своим "произведением - шедевром". В этой тумбе стояло мусорное ведро до половины наполненное картофельными очистками и пустыми пакетами и другим мусором. Он шевельнул пустой пакетик и брезгливо закрыл дверку, сел на табурет. Из единственной комнаты, служившей, им всем троим спальней, и залом доносилось размеренное похрапывание жены и сына. Это его еще сильней раздражало. Он встал, прошел по коридору, закрыл тихонько дверь в комнату, возвращаясь в прихожую, передвинул с места на место обувь, прижал к стене шкафа одежды, в надежде обнаружить в карманах злополучную бутылку, но все его усилия были напрасны. Вернувшись на кухню, Леонид Николаевич, разглаживая небритый седой подбородок, взял пачку чая. Дрожащими руками распечатал ее и больше половины стограммовой пачки высыпал в эмалированную почерневшую кружку. Взяв чайник с газовой плиты , хотел налить из под крана в него воды. От удивления он остолбенел: в стекло газовой духовки, увидел недопитую бутылку водки. Радости его не было предела: даже на секунды у него остановилось дыхание. Помутневшие синие глаза посветлели. Он вставной нижней челюстью и оставшимися верхними зубами откупорил газетную пробку в бутылке. Дрожащей рукой, стараясь не пролить, налил пол стакана. Предвидя быструю поправку своего здоровья, залпом выпил содержимое стакана, осторожно поставил на стол бутылку. Кулаком зажал, тонкие губы и маленький нос с большими ноздрями и громко втягивая в ноздри воздух - закусил.
-Серега, давай хоть в комнату его перетащим,- глядя на спящего, на локте за кухонным столом мужа, предложила проснувшемуся сыну Зинаида Петровна.
-Паразит, где - то у него была спрятана она,- пиная босой ногой, пустую бутылку - ругала она мужа.
-Почти три года, как в раю жили, а теперь...- она не договорила, сын перебил ее:
-Да какой уж рай, с твоей копеечной зарплатой. - Рай, рай...- не громко повторял не в отца рослый сын, подхватив Леонида Николаевича под мышки.
-Хоть какая копейка да была, а этот как освободился и эту пропивает,- завязывая на пухлом животе цветной фланелевый халат, возражала она сыну.
-Серега, фен ведь не нашла вчера: все перевернула, нигде нет,- пожаловалась она сыну, наливая в чайник воды из крана.
-Ты не видел случайно?
-Да мне только за вашим феном и смотреть тут. Делать мне больше нечего,- из комнаты не громко выкрикнул Серега, положив, словно школьника отца на диван.
-Думаешь опять на него? - в одних трусах удаляясь в туалет, спросил Серега.
-К гадалке не ходи - он паразит,- посылала мать сообщение сыну в туалет.
-Валенки ведь он пропил,- ни на минуту не закрывая, рот с напыленными впереди золотыми зубами тараторила Зинаида Петровна. Когда она разговаривала, зубы сияли желтизной, от этого рот у нее казался немного перекошенным в какой-то интригующей улыбке. В свои пятьдесят с хвостиком она не растратила себя. Когда он ушел со второй ходкой, она даже облегченно вздохнула. После кошмарных лет совместного проживания с мужем, она все эти годы, которые ему были определены второй ходкой, отдыхала . Если, конечно не брать во внимание сына Сергея. Тот хоть и устроился на работу, на стройку после окончания профтехучилища денег домой, почти не приносил. Ей легче было с ним, когда мужа первый раз посадили на полтора года. Тогда она сумела купить телевизор, приобрела дефицитное кресло кровать, сын всегда был ухоженным, ходил в школу, как могла она старалась, чтобы он ни в чем не нуждался. Сергей был послушным, старался помогать матери. Жила заботами о сыне, мужу в тюрьму в положенное время отвозила передачи. И ни о каких связях на стороне не могло идти даже речи. Хотя Зинаида Петровна честно ждала и надеялась что тюрьма, разлука как - то его поправит, надеялась обрести опять те первые немногие годы замужества, в которых ей с мужем было хорошо и радостно. И она, берегла память о них. Это помогало ей выдержать все трудности. В своих мечтаниях ей хотелось вновь побывать с ним в первых годах их замужества, и все это время когда он отбывал наказание, мечты не покидали ее. Она надеялась встретить его ласковым и добрым. Это придавало ей сил и терпения. Воспоминая о первых днях знакомства с Леонидом, она душой молодела. Воспоминала, как ждала выходного, чтобы встретится с ним, как он неумело целовал ее, и она, чтобы не обидеть его сама завладевала инициативой. Так становилось легко и радостно от поцелуев, он был словно любимым ребенком, которого хотелось исцеловать с головы до пят. Всегда от него пахло полевыми цветами, лесом и еще чем - то деревенским. Потом они менялись ролями, ее уроки не проходили даром и, казалось, ничего не было слаще его поцелуев: они были нежны и неповторимы. А потом ей захотелось, чтобы он целовал не только ее губы и шею, а все тело до каждой клеточки. Она еще никогда не испытывала такого чувства: взрослый мужчина стал для нее любимым ребенком, которого хотелось любить, лелеять. Он, ожигая своим теплым дыханием ее тело, заставлял вздрагивать каждую клеточку. Ей захотелось, чтобы он завладел всем ее телом, захотелось слиться с ним воедино, стать одним целым. Она чувствовала его теплое прерывистое дыхание, чувствовала, как дрожали его руки, когда они ласкали живот, спускались чуть ниже, дрожащий голос: «Милая люблю, милая люблю!» Казалось, он кроме этих слов больше не знал никаких. Она чувствовала, что он без ее помощи не сделает ничего большего; ей надо было брать инициативу в свои руки. Но ей так было хорошо, она от его ласк, уплывала в бездну, из которой не хотелось возвращаться. Как там у Есенина: «Ну, целуй меня, целуй! Хоть до боли, хоть до крови!»
Первые года замужества она радовалась жизнью. Сережа пошел в школу. Жили в коммуналке, соседи были хорошими. Все жили дружно как одна семья. Мать с отцом жили в соседней комнате. Через некоторое время родители получили квартиру, а комнату отдали Зинаиде с Леонидом. Скворцовы прорубили в комнату, где раньше проживали родители дверь. Теперь у них было две комнаты, и желать лучшего не хотелось. Но как только родители съехали на новую квартиру, Леонид выпивать стал чаще. Приходил домой, устраивал скандалы. Сначала Зинаида как - то терпела. « Подумаешь, не он один выпивает, и хуже его бывают». В пьяном виде он стал оскорблять, выговаривал ей о том, что взял ее не первой свежести. Она старалась не подавать ему повода для ревности. Но разве женщина хорошей наружности и правильными формами тела может остаться без пристального внимания мужчин. Да и у самой иногда появлялось чувство, превосходства над сильным полом. Иногда хотелось пофлиртовать перед мужчинами, сильно интересующими ее персоной. Она позволяла себе это, но не в его присутствии. Муж красавцем не был, но Зина искренно его любила за простоту, за его беспредельную любовь к себе. Но что с ним случилось? Может у него появилась женщина? Через столько лет в нем вспыхнуло чувство обиды за то, что он был у нее не первый? Может это чувство сидело в нем в глубине души? Может он не может ей простить? Деревенский парень с другим укладом жизни. Ей иногда даже хотелось, чтобы он изменил ей. Чтобы они поквиталась. Ей казалось, то, что было раньше, это было, в прошлом и туда возврата нет. Виной всему был алкоголь, без которого он не мог уже прожить ни одного дня. Ссоры, угрозы, происходили ежедневно. Дело доходило до драк. Один раз соседи вызывали участкового. Трещина раздора с каждым разом все больше увеличивалась. И тут на беду или на радость его посадили.
Первый раз, когда его посадили на полтора года. Зинаида всем сердцем жалела. Пусть и были раздоры, ссоры, но она все же надеялось, что все наладиться будет как прежде. Все эти полтора года она ждала его. Ласку и доброту свою перекладывала на сына. Экономила, как могла.
Ждала, не могла дождаться. Надеялась на УДО. Ведь в письмах он писал, что отбывает срок исправно. «Вернусь, у нас с тобой будет все хорошо. Ты моя единственная и неповторимая. Как мне хочется снова быть с тобой. Ты не представляешь!» - писал Леонид. И Зинаида целовала письмо. По ночам иногда плакала, отсчитывая оставшиеся дни. Так они были для нее длины и тягостны. На одном свидании заплакал, прощаясь с ней. Сколько в нем было тоски и сострадания. И она страдала, и ей хотелось вместе с ним разделить его судьбу. Оказаться там вместе с ним. Пусть как не тяжело там (хотя она и не могла знать, как там живут люди), но быть с ним рядом.
Но с первых дней, как он откинулся с зоны, жизнь для нее стало невыносимой. Приходилось терпеть не только его постоянные пьянки, но и упреки измен, которых не было. Снова дело стало доходить до рукоприкладства, но каплей в переполненной до краев чаше терпения стало продажа вещей из дома. Дело дошло до развода. Как женщина, она его почти не интересовала. И они не развелись только потому, что он снова ушел на три года в места не столь отдаленные. Что произошло? Почему они стали чужими друг для друга? Незадолго до того как мужу выйти из заключения она повстречала Коршунова Анатолия. Он устроился к ним в цех наладчиком станков. С первых же дней своей работы он старался в течении дня не обойти ее своим вниманием, в фабричной столовой старался сесть с ней за один стол. Случайно ли или просто так выходило, что он оказывался попутчиком до ее дома. После коммунистического субботника по уборке городских улиц бригада» спаяла» После этого он пригласил ее с ним вместе провести вечер в кафе. Она не отказалась. И ей так было хорошо с ним в тот вечер. Впервые за многие годы она задорно смеялась, веселилась, забыв обо всех своих бедах. Они танцевали, она чувствовала, как он нежно и ласково прижимался к ней, сама возбуждалась от его близости. От выпитого красного вина немного кружилась голова. Анатолий проводил ее до дома. В темном подъезде он все, просился на чашку чая, но она ответила отказом. Ссылаясь на то, что у нее дома взрослый сын. Хотя сын уже как год не проживал с ней. Он жил с женой у тещи в ее трехкомнатной квартире и к матери за все время приходил лишь все два раза, для того, чтобы забрать свои вещи. Боясь своих соседей по лестничной площадке, особенно косоглазого Николая с его женой из сорок восьмой квартиры, поэтому она и не пригласила его к себе на квартиру. Николай Воронин был самым закадычным другом собутыльником Леонида. И, конечно, же, при первой возможности напишет маляву своему «другу». Анатолий на прощанье поцеловал Зинаиду Петровну и она, поддавшись, уже сама жарко обдавала его поцелуями до тех пор, пока где - то наверху на лестничной площадке не хлопнула дверь. Она нашла в себе силы, вырвалась из его объятий и, помахав ему рукой, поспешила к себе в квартиру. Долго не могла заснуть. Все стоял и стоял перед глазами рядом с ней Анатолий. Виделось его лицо, голубые как чистое осеннее небо глаза, чуть вздернутый нос. Его руки мягкие и ласковые. Она и сейчас ощущала их на своем теле, и от этого становилось на душе легко и радостно. Зинаида Петровна уже пожалела о том, что не впустила его к себе. Ей так захотелось любить и ласкать, чтобы его теплые руки обжигая, лелеяли все тело с ног до головы. Вспоминалась молодость, первые годы счастливой жизни с супругом, но пьянки, ссоры, ненависть, даже какое -то омерзение за последние годы их совместной жизни отодвигали это все куда –то на задний план и о муже не хотелось думать. Сейчас ей захотелось, только чтобы Анатолий был с ней рядом, тут в этой холодной постели. Она уже и никогда не думала, что вот так с ней произойдет на старости. Хотя сама себе старой не считала. Правда ,говорят любви все возрасты покорны. Ей даже на минуту почудилось, что он лежит с ней рядом. Она дотронулась легонько рукой до подушки и, почувствовав холодную мягкую ткань, зарыдала. И уже не могла сдержать слез, они текли ручейками по щекам. Она затряслась, как в ознобе и, озлившись на своего мужа, закусила угол подушки, чтобы не закричать в голос.
После того незабываемого вечера она уже не могла быть равнодушной к Коршунову. Но на работе особенно при людях она старалась не замечать его. Чтобы никто не мог заподозрить ее любви к нему. Старалась не попадаться ему на глаза. И в то же время сама же и боялась этих поступков. А вдруг такое поведение отпугнет его, вдруг он больше никогда не обратит на нее никакого внимания, больше не ощутит его нежных ласковых поцелуев, не услышит его чуть хрипловатого голоса, который называет ее сладкой ягодой. Перед первомайскими праздниками она поведала свой лучшей подруге о том, что с ней происходит. Что она не может больше так жить. Пусть будет что будет. Каждую ночь, она, засыпая, видит себя с ним в одной постели и хочет этого с неудержимой силой. Подруга только позавидовала ей. И, зная, ее отношения с мужем посоветовала не отпускать от себя Коршунова. «Горбатого только могила исправит», - говорила она своей подруге про Скворцова. « Придет тебе все равно с ним не жить. Он тебя и за жену - то уж не считал последнее время, сама же мне говорила. Надо было сразу расходиться. Не изобрели еще такого клея, чтобы можно было склеить разбитые сердца». И на первомайские праздники Зинаида Петровна вместе с Коршуновым несла плакат МИР, МАЙ, ТРУД. Он держал за одно древко плаката, а она за другое .Через красную ткань они чувствовали, как текли ручейки чистоты и нежности друг к другу. Радость переполняла обоих. Всегда на демонстрацию они ходили по принуждению. Начальство грозилось уволить с работы того кто не выйдет на демонстрацию. В этот раз все было по - другому. Им хотелось, чтобы этот людской поток двигался по всему городу, шел дальше за город, в поля, куда угодно, только не кончалось бы это шествие никогда. Хотелось петь, кричать на весь город. «Ура! Да здравствует первое мая!» Подруга Корнилова Нинка была то же на демонстрации. Шла с ними поблизости и, глядя на их счастливые лица, радовалась и белой завистью завидовала своей подруге. В глубине своей души, она вынашивала надежду на встречу человека, с которым могла бы в любви и согласии провести остаток жизни.
После демонстрации Корнилова пригласила их к себе в однокомнатную квартиру.
Праздничное настроение их не покидало ни на минуту. Выпив, вина они пели, танцевали. Анатолий старался больше внимания уделять хозяйке, приглашал танцевать, хотя и Зинаида Петровна и Корнилова понимали, что это было сделано все для того, чтобы развлечь ее. Она, то же делала вид, что веселиться вместе с ними. Очередной раз, садясь за праздничный стол, Корнилова выпив стопку горестно вздохнув, произнесла:
-Вы уж без меня обойдетесь. Мать просила непременно сегодня ночевать у нее. И мрачно добавила, вставая из - за стола: - Пойду я.
Это было сделано специально, с той целью, лишь бы их оставить одних. Зинаида Петровна с Анатолием провели всю ночь вдвоем.
Коршунов Анатолий Степанович два года тому назад, оставив, жене комнату в коммунальной квартире ушел жить к родителям. Родители имели собственный дом в Ребровке. Дом большой !!!!!!! Специально для младшего сына с женой и их ребенка, пятилетней девочки родители перекроив большую залу, выделили отдельную комнату. Прорубили в бревенчатой стене дверной проем и, построив надстройку с противоположной стороны от входного крыльца, сделали отдельный вход. Молодая семья Коршуновых должна была скоро получить квартиру. Илья и Светлана работали на стройках. Светлана, окончив архитектурный техникум, работала помощником прораба, и ей как молодому специалисту, предложили комнату в общежитии, но она отказалась и встала в очередь на получении двухкомнатной квартиры. За последние годы в городе были построены и работали два домостроительных комбината Продолжить!!!!
Душевно переживая, идя на встречу с Коршуновым, она говорила себе: «Это последняя встреча. Сначала развод, а потом, потом все остальное». Но ее как удав притягивал к себе Анатолий. Она шла и не могла ему отказать ни в чем. Она могла повиноваться ему каждому слову.
Домой она не приглашала своего любовника. Анатолий несколько раз приглашал ее к себе, но Зинаида Петровна наотрез отказывалась. « Кто я тебе? Что нам скажут твои родители?» «А может, они привычны к таким знакомствам»? После этих слов она заливалась розовой краской, боясь, что ее слова могут быть пророческими. Анатолий до глубины души возмущался ее словами и в то же время, чувствуя сильную ее любовь к нему и эту ревность, радовался. И он, молча, благодарил ее радостной улыбкой. Разве можно словами доказывать свою любовь к человеку. Это все у него будет написано на его лице. Встречались в однокомнатной квартире у подруги Корниловой Нинке. Нина Федоровна была на два года постарше Зинаиды Петровны, раздутый нос у ноздрей, полные губы, особенно большое родимое пятно в виде большой бородавки, прикрепившейся на правой щеке ближе к нижней челюсти, делали ее лицо некрасивым.
-Счастливая ты, Зинка, позавидовать тебе можно. Идем с тобой вместе, а мужики на одну тебя глазами зырятся. Хоть говорят, что с лица воду не пить, а все равно на красивых- то, да на фигуристых они, как пчелы на мед, - высказывала подруга ей свое замечание, сидя с ней за столом в заводской столовой.
-Или как мухи на что - то другое, - игриво улыбнулась Зинаида Петровна.
- И не переживай, - допивая клюквенный морс, продолжала Корнилова. - Сам не захотел такое сокровище. Радовался да на руках носил бы, - упрекала она Леонида Николаевича. - А он… - она не досказала. - Ведь любовь она не спросит, когда придет к тебе. Вижу, как втюрилась в Анатолия, - она замолчала, встала со стула, и, забирала поднос с использованной посудой. На стене висел большой плакат с надьписью: «Помоги в работе нам – убери посуду сам»!Потом вздохнув, странно улыбнувшись, игриво заметила: - Мне бы хоть завалящего какого мужичка.
Однажды когда они сидели на кухне у Корниловой, та в шутку предложила Скворцовой:
-А давай мы твоего на двоих поделим?
-А как это? – притворно спросила Скворцова свою подругу, а у самой уже закололо под чашечкой, кровь бросилась к лицу.
-А так вот – не пойду сегодня я к маме ночевать, а останусь с вами, и пусть он с нами справляется, как хочет. Скрывая игривую улыбку, произнесла Нина Федоровна.
У Зинаиды от такого признания, что - то перевернулось в душе, кровь отлила, и она побледнела, не зная, что на это ответить своей лучшей подруге. Но виду не подала, что своего Коршуна ни за что, и ни за какие деньги не только лучшей подруге, а никому на свете не отдаст и ни с кем делить не собирается, только и сказала:
-Это его надо спросить.
-А что тут спрашивать?!- улыбнувшись, испытывающее, глядя в глаза своей подруге, игриво заговорила Корнилова.
-Думаешь, откажется? – и горько улыбнувшись, обняла Зинаиду Петровну за плечи и с какой-то внутренней горечью произнесла: - Не бойся, Зинуха, не отберу я у тебя твоего коршуна или сокола твоего, как ты там его называешь? Кому я нужна? Ты погляди на меня ни кожи - ни рожи. Один жир кругом. На, потрогай, - она привстала с табурета, собрала обеими руками большой живот футбольным мячом, подступая к подруге. – На смотри, смотри, это что такое? Семьдесят на девяносто на восемьдесят? – Хлопая, себя по большим бедрам громко говорила Корнилова. - Мисс России, Мисс Костромы! И опустившись на табурет, закрыла лицо руками. Плечи ее затряслись. – И кому нужна такая уродина? - Сквозь нахлынувшие слезы тихо произнесла Нина Федоровна.
-Да, ты что, Нинух? Ты что на себя наговариваешь? - Бросилась ее уговаривать Зинаида Петровна. - А ну возьми себя в руки, - притворно громко приказала ей Скворцова, жалостным взглядом смотря на подругу.
-Не надо, Зина, сейчас все пройдет, - отстраняя, подругу рукой негромко проговорила Корнилова. А сама не могла с собой совладать - слезы ручейками текли, омывая толстые губы и большую родинку - бородавку. Скворцова придвинула поближе к ней табурет.
- А давай мы с тобой немного выпьем. А? - Предложила Зинаида Петровна и не дожидаясь ответа направилась в прихожую за своей сумкой.
Зинаида Петровна выставила на стол бутылку мадеры и вытащила из пенала два фужера.
-Салат достань из холодильника и колбаски порежь, - предложила ей хозяйка квартиры. У самой не было сил подняться с табурета. Она шмыгала носом, подавливая в себе рыдания.
-Да будет тебе. Было бы о чем ревет, дурочка ты моя, - обнимая за плечи подругу, говорила Скворцова.
-Да тебе не о чем ревет. У тебя вон он сейчас придет, - засмеявшись, сквозь слезы, проговорила Нинка. - А ты думаешь, не хочется хоть какого мужичка завалящего…- жаловалась она подруге.
-Зачем же тебе завалящего? Мы тебе принца найдем на белом коне, - улыбаясь, нарезая кольцами чайную колбасу, которую в продовольственном пайке получила Корнилова на работе, успокаивала подругу Скворцова.
-Ладно, насмехаться то, - беззлобно заметила ей Корнилова. Лицо ее стало строгим, пухлые верхние губы прикусила нижними зубами, продолжила: - Бывает, лежишь одна в холодной постели - хоть какой - то приголубил, приласкал, так и молилась бы как на иконку, и на руках носила.
-Это только поначалу. Все мы так. А потом немного осмотримся и никакой он не принц, ни король. А замухрышка, замухрышкой, - наливая в фужеры вина, говорила Скворцова.
-Нет, Зинка, как натерпишься, так и замухрышка королем покажется. Что ж ты своего как ты говоришь замухрышку -то ни с кем делить не хочешь? А!? Король он для тебя. То, то и оно. Вот так- то, дорогая моя. Хорошо рассуждать - других учить, когда сама от радости на небесах летаешь. А тут подушка мокрая от слез не высыхает, - и глубоко вздохнув, добавила: - Ладно, разжалобилась совсем, давай выпьем, а то скоро придет, - и, окинув, подругу холодным взглядом тихо произнесла:
- Уходить мне надо.
- Не торопись, - попросила Скворцова Корнилову.
Она встала, обняла Корнилову, прижала к себе и долго не отпускала:
-Одна ты у меня, Нинух, понимаешь. И начала целовать лицо волосы, большую бородавку, - теперь уж Зинаида Петровна кропила слезой свое и лицо Нины Федоровны.
-Отпусти, дурочка, раздавишь, - попросила Корнилова и добавила: - Разве какой устоит против таких ласк. Нет и не одна я у тебя.
Валенки пропали еще до возвращения отца, а мать о них хватилась только сейчас. Сергей с Колькой Огородниковым по кличке "Кулик" продали валенки Колькиной знакомой, чтобы купить себе травки. Сергей, после окончания профтехучилища пошел работать на стройку, хотя он уже имел каменщика третьего разряда, работал подсобником. Кулик на два года старше Сергея работал на строительстве пятиэтажного дома моляром , штукатуром. Колька небольшого росточка белобрысый паренек всегда находился в веселом настроении. Мутноватые синие глаза с быстро бегающими белыми ресницами, смотрели на все отрешенно. С хрипотцой Кулик смеялся по каждому смешному и не смешному поводу. Марихуану он курил уже полтора года. «Сначала - рассказывал он Сергею» попробовал ради баловства, а теперь вот без дозы как бы и жизнь кажется поганой. То ли дело когда косяк имеешь. Да ты, дурак, попробуй, затянись пару раз. Бросить - то всегда не поздно, а знаешь, какой кайф поймаешь». Сергею Колька нравился добродушный, не жадный, веселый парень. Сергей обыкновенные сигареты уже курил не стесняясь матери. Обычно курил Приму, на болгарские сигареты с фильтром и наши Столичные или Ява денег не хватало. Не смотря на все доводы Огородникова о том, что Марихуана это не наркотик, Сергей побаивался выкурить с ним косяк. Он знал по рассказам отца, да и от других знакомых, что покурив, раз второй уже не бросишь, поэтому и побаивался. Обычно Скворцов, Огородников и еще два парня Витка Манаенков по кличке Царь недавно дембелизованный из армии и его сосед по лестничной площадке Виталик ходили вместе на танцы в клуб «Текстильщик», текстильной фабрики имени Зворыкина. Чтобы посмелей быть перед девчатами, которых на фабрике было, как они выражались « пруд пруди» они всегда выпивали вина «Червивки», так они называли яблочное вино. В этот раз они сидели не за углом Зворыкинской деревянной двух этажки, а у Царя в двухкомнатной квартире. Отец у Манаенкова работал в речном пароходстве, и пока Волга была судоходной, почти все время пребывал в плавании. Мать на неделю уехала в деревню. Кулик во время распития вина, всем предложил покурить травки. Царь отказался:
-Да ну ее. Я в армии у таджиков два раза жевал ихний насвай: гадость какая - то. Как они этот куриный помет жуют, какой кайф от этого ловят, не понимаю.
- Травка Царь это другое дело. Попробуй , - перебил его Кулик, выдувая из папиросы табак. Затянись, пару раз увидишь, только с воздухом старайся.
-А как же в армии они все это достают? – спросил у Манаенкова Витяня.
-Каким - то образом в посылках присылают. Да и родственники, друзья приезжают. Ведь не тюрьма, а армия.
-Но все же в армии не должно быть такого? – опять переспросил Витяня, который уже получил повестку из военкомата. Через неделю его должны были забрать в армию.
- Конечно, за это по головке не погладят. Но ведь и в самоход бегаем. И губы не боимся. Так что послужишь, узнаешь. Почем фунт лиха. Не дрейфь – армия это закалка в жизни. – похлопав по спине Витяню, улыбался Манаенков.
- А ты сидел на губе? – опять спросил Царя Витяня.
- Ну а как же! - словно хвастаясь произнес Манаенков и подойдя к серванту в котором лежала фаянсовая пепельница добавил, - Не солдат тот кто не сидел на губе, - заулыбался во весь рот.
-Не дрейфь, - повторил Царь, ставя на стол пепельницу.
- Сейчас говорят, стройбата уж е не будет: одни элитные войска. В войсках дисциплина построже. Понял?
Кулик, пересел на мягкий диван, на котором сидел Витяня, закурил травку.
-Хочешь? - выставляя вперед руку с зажатой в пальцах папиросой, обратился к Царю.
- Давай, уговорил, - засмеялся Манаенков.
-Только для меня твое курево: так пустота, - расхаживая по комнате, рассуждал Царь. – Для меня так лучше выпить. Царь, возвратившись из армии, стал курить сигареты с фильтром. Мать не жалела для него ничего. И первое время пока он не устроился на работу, старалась, чтобы сын ни в чем не нуждался. Старшая сестра пока он был в армии, вышла замуж. Жила с мужем в Красноярске. Мать все внимание уделяла сыну. ПЕРЕДЕЛАТЬ!!!! Продолжить!!!!!
Сделав пару затяжек, Манаенков передал сигарету Сереге.
- На, затянись, если хочешь. Серега, чтобы не опозориться перед всеми сделал пару затяжек и хотел раздавить сигарету в пепельнице, но Кулик, быстро вскочил с дивана, поймал его за руку.
-Ты что добро бросаешь? Воздух, воздух вдохни с дымом, заставлял Кулик. И Серега, повинуясь, сделал еще несколько затяжек. После того вечера он сам просил Огородникова достать ему косячок.
-А что я тебе говорил! - улыбаясь своей пустой усмешкой, радостно восклицал Колька.
Зинаида Петровна не обращала внимания на порой веселое настроение сына. Покурив в туалете, он улыбался кстати и некстати. Был весел. Иногда становился злым и несговорчивым, замкнутым. В это время он старался уходить куда - то.
Новые валенки без надобности два года лежали на верхней полке в кладовке, занимая и так недостающие место для других вещей. Зинаида Петровна бросала в них несколько сигарет Прима, для того чтобы отпугнуть моль. Серега, когда у него заканчивались сигареты, непременно пользовался материнскими запасами, и когда мать в очередной раз заглядывала, на полку кладовки не обнаружив сигарет в валенках, снова и снова вложила туда сигареты.
Почти две недели Леонид, опухший от запоя, не выходил из квартиры. Здоровье до того пошатнулось, что ему достаточно было одной - двух стопок, чтобы он провалился в недолгий сон. Но на этот раз ни сын, ни жена не желали ему помочь - решили кодировать. На зоне он отдохнул от алкоголя, пристрастившись к чайфирку, а сейчас на воле снова начинались эти долгие запои. Сон не шел; стоило ему закрыть глаза, как сразу же появлялись человекообразные существа, они шептались. Человеческое лицо тут же превращалось в страшилку, затем снова искаженные лица, страшные, похожие на красноватые резиновые маски.
Вот проскочила картинка с обнаженной по пояс женщиной и тут же она превратилась в уродливую обезьяну, с длинной шерстью она чуть ли не коснулась его подбородка, зашептала что-то на ухо. Леонид открывает глаза и все мгновенно исчезает. В комнате гробовая тишина: она то же пугает."Хоть бы жена скорее пришла с работы. Может, принесет чекушку. « Нет и нет. « - это все что он слышит от нее. «Ты дал мне денег на твою бутылку? Хлеб скоро не на что купить. Дождались кормилица. Сын уже то же ничего не принесет.« По первости втихушку принесет чего, а сейчас видно на сигареты денег нет. Взломать что ли дверь? Переколотить все и уйти и больше сюда не возвращаться. Да и сил на это не хватит. Кому бы чего продать? Вокруг одно допотопное старье. Леонид встал, подошел к старому с разбитым зеркалом на правой створке трюмо - вся парфюмерия на тумбочке была пуста. Рядом небольшой старый сервантик, он дрожащими руками вытащил ящик ,где находились лекарства, хотя и знал что давно все выпил вплоть до зеленки, но все же стал перебирать пустые пузырьки в надежде найти хоть какого лекарства с упоминанием спиртового раствора и вдруг обнаружил маленький флакончик пустырника." Как же раньше я не мог его обнаружить? А может Зинуха вчера принесла для успокоения своих нервов. Сама на себя не похожа, гидра полосатая." Но об этом и ни о чем другом думать не хотелось. Леонид поспешил на кухню, вылил в стакан содержимое пузырька, хотел открыть водопроводный кран - разбавить пустырник, но в последний момент передумал - вдруг не успею перекрыть кран или хуже того пролью в раковину. Он налил немного воды в эмалированную, коричневую внутри от чайфира кружку и дрожащими руками вылил в нее содержимое стакана. Одним глотком проглотил спиртовой настой, ожог полость рта и через минуту в пустом желудке загорелся огонь, языки его пламени взметнулись к самым мозгам, пошевелив их.
Четвертый день прошло с тех пор, как Скворцова Леонида Николаевича привезли из наркодиспансера.» Вот и переливание сделали и таблеточками угощали ну и что? – думал про себя Леонид Николаевич. « А выгуливаюсь так же, как и без всяких врачей» - не зная кого больше обвинять, ругал он врача. « Полегчает. Полегчает.» - вспомнил он приветливые слова врача - нарколога. «Как же полегчало. Сейчас бы стакан водки.» - и тут же он вспомнил, как сын угостил его маленькой беленькой таблеточкой после посещения наркодиспансера и он едва успел дойти до дивана, как провалился в бездну. « Значит, правду говорит нарколог. Можно и богу душу отдать, если не выдержать положенного срока»
Не дождавшись, десятидневного срока Зинаида Петровна и сестра Леонида Евгения упитанная, похожая на брата глазами василькового цвета и подбородком, как то уж сильно выгнутым с маленькой морщинкой - трещинкой разделявшим его напополам, сговорившись с врачом - наркологом решили его закодировать. Первая кодировка, когда он вернулся с первой ходки, хороших результатов не дала. Леонид Николаевич запил через месяц.Вторая кадировка то же была недолгой.
Ранним утром Евгения Николаевна с мужем подкатили на зеленой "копейке" к пятиэтажному дому на улицу Советская, где проживали Скворцовы.
Леонид Николаевич согласный на любые испытания, спокойно, стал переодеваться, дрожащими руками застегивал пуговицы на брюках. Зинаида Петровна после того как он справился с этой работой, сама надела на него рубаху, сняла с вешалки костюм и видя как он не в силах просунуть пуговицу в пройму, одернула его за руки и сама принялась за работу.
-Слушай, Зинка, побрить бы его надо. - глядя на брата, предложила Евгения, - -Что ж мы такого его повезем?
Зинаида Петровна, еще не успев застегнуть все пуговицы, молча ничего не говоря начала расстегивать их снова. Леонид во всем повиновался женщинам, он походил на маленького малыша, которого собирали на новогоднюю елку. Зинаида Петровна, сняв с него рубаху, втолкнула в ванную комнату. Худой, кожа на тощем животе лежала складками, немножко бы оттянуть кожу и не надо бы никакого рентгена, можно и так бы определить, что у него находилось внутри. Потерев помазок о туалетное мыло, лежавшее, в синей мыльнице на прикрепленной к стене маленькой полочке ниже круглого зеркальца, стала натирать ему щеки и бороду.
-На станок, вот. Я новое лезвие поставила, - произнесла Евгения, подавая бритвенный станок через открытую дверь в ванную комнату.
-Жень, может ты его, побреешь? Я что-то боюсь, как бы ни порезать его. – принимая станок из рук золовки, просила Зинаида Петровна.
-Давай, давай крамсай его на куски, его не порезать, а совсем бы ему башку поганую отрезать, - усмехнувшись, проговорила Савельева Евгения.
Зинаида Петровна грубо повернула мужа к себе.
-Потише можно?- дрожащим голосом попросил Леонид.
-Я уж и так стараюсь над тобой, как с младенцем. Всю кровь ты у меня высосал, - негромко ругала она мужа, осторожно проводила станком по впалым щекам, сбривая редкие волосы.
-Лучше б опять на зону, чем с вами тут, - рассердился Леонид, повинуясь жене.
-Давай поворачивайся живей, - повышая голос, проговорила Зинаида Петровна. - Тут вот немного поскоркаю,- ухватив, мужа за подбородок-подковку провела, бритвенным станком, оставив на подбородке широкую полоску стерев пену.
-Зинаида, поторапливайся, давай, - приоткрыв дверь, просила Евгения. Сиреневая кофточка и такого же цвета повязанный небольшой шарфик наподобие галстука, элегантно сочетались по цвету. Она улыбнулась, глядя на брата. В синих глазах промелькнула искорка любви к брату и лицо засияло. Добродушная улыбка появилась на ее красивом лице. Как и Зинаида в своем сорока шестилетнем возрасте она была не дурна собой.
-Вот теперь совсем на жениха похож, - пропуская брата в комнату посторонилась Евгения Николаевна.
Врач - нарколог вшил Скворцову французскую ампулу на два года, заверив родных о том, что выпивать больше он не будет.
Боязнь умереть от выпитой стопки сделала свое дело; три месяца подряд он боялся пить не только квас, а даже газированную воду.
Все эти три месяца Леонид Николаевич ходил на пакгауз на железную дорогу. Племянник Олег - старший сын сестры Евгении работал там, на автокаре, а по совместительству аккумуляторщиком. Он сообщал ему, когда туда требовались грузчики.
В субботу Олег в шесть часов утра разбудил дядю.
-Николаич, военные сегодня крытый грузить будут. Меня вчера начальник после смены просил выйти, - стоя у открытой двери, объяснял Олег Скворцову столь ранний визит.
-Ну что мы в дверях-то - проходи - сторонясь, пропуская племянника, вперед не громко проговорил Скворцов.
-Начальник обещал за выходной просто заплатить, как за обычный день, а в остальном там сам с военными говорит, договоришься, - садясь на табурет, продолжал Олег. - Пойдем и ты со мной: может и тебе что подвернется.
- Да ну! Какие военным грузчики потребуются, - возразил племяннику Скворцов стоя у газовой плиты и добавил: - У них там солдаты, наверно. Если им надо и тебя вместе с карой загрузят.
-Ну как хочешь - хозяин барин,- он снял черный клетчатый картуз, положил себе на колени. Рыже - желтые взлохмаченные волосы кудрились, ниспадая на лоб, такого же цвета усы были аккуратно подстрижены. Светло-карие отцовские глаза из-под густых рыжих бровей смотрели весело. Ресницы у Олега были белыми почти не заметными, от этого глаза казались, всегда были открытыми.
-Вообще-то попытка – не пытка,- взявшись за чайник, проговорил Скворцов.
-Чего мне дома-то целый день торчать. Сейчас только чайфирну и побежим. Будешь? - Предложил он племяннику, поставив на подставку чайник на стол.
-Мне, Николаич, только не крепкого, - придержал Олег дядю за руку.
-Купчика что ль? - улыбнувшись, глядя, на племянника спросил Леонид Николаевич. Седые, порыжевшие посередине от табачного дыма аккуратно подстриженные усы, зашевелились. В отличие от племянника они у него прикрывали маленькие узкие губы.
-Ну, тогда на сам наливай. Он вылил себе почти всю заварку, оставив в кружке совсем немного. Савельев налил в остаток заварки кипятку и слив в пустую кружку, снова разбавил ее кипятком.
Подполковник и два прапорщика - один ракетчик, второй, как и подполковник в синих погонах - летчик, приехали на пакгауз на УАЗике. Два крытых вагона уже стояли готовые под погрузку. Военные направились на погрузочную площадку.
-Семеныч, а ты давай на проходную: КамАЗы встречай, - приказал подполковник прапорщику - летчику.
-Товарищ полковник, а чего их встречать - то вот они уж тут, - указывая, на подъезжающие КамАЗы с ведущими мостами проговорил прапорщик, но сам все же пошел к машинам. Прапорщики и остальные офицеры, младшие по званию всегда подполковников называли полковниками.
Один КамАЗ был тентованный, во втором открытом были нагружены большие бобины силовых кабелей, электромоторы, длинные ящики, алюминиевые корпуса от авиационных бомб.
Разгрузка и погрузка началась организованно и быстро. Олег только успевал вертеться на автомобильном погрузчике от машин до вагонов. Подходили еще машины с более легкими ящиками и деталями. Олег пересел на болгарскую электрокару, которая была удобней в маневрировании. Хотя подполковник и был старшим по званию, но всеми работами руководил прапорщик - артелерист. Большой живот, заметно выставлялся под кителем, толстая шея почти срослась с туловищем, тем не менее, он был подвижен. Голубые маленькие глазки на толстом лице были незаметны. Евгений Федорович так называл его подполковник ни минуты не стоял на месте, сновал словно челнок в ткацком станке: то к вагонам, то к машинам, а то ненадолго отлучался в контору. Разгрузка и погрузка была организована им должным образом.
В одиннадцатом часу к военному Уазику подкатила черная иномарка АУДИ-6. К пассажирам иномарки полковнику в погонах летчика и капитана внутренних войск - подполковник подошел строевым шагом, отдав честь начал докладывать:
- Товарищ...
-Отставить!- протянув, ему руку скомандовал полковник и, улыбнувшись, похлопал по плечу:
- Ну как дела Анатолий Петрович?
-Да вот второй начали загружать, - поспешно докладывал подполковник. Был он среднего роса, выделялись плечи, китель не мог скрыть его атлетической фигуры.
-Да это вы так до обеда закончите. Хорошо! Хорошо, ребята!- похвалил Анатолия Петровича полковник. Капитан, поздоровавшись с подполковником, поспешил к вагонам. А полковник, приняв, деловой вид спросил: - Нам может на следующую неделю три вагона заказать?
-Я думаю, не стоит, - возразил ему Анатолий Петрович и начал пояснять: - Я какой похуже цветмет машинами отправлю. А ценный надо упаковать… полковник не дал ему договорить:
-Тебе видней, - лицо его сразу приобрело деловой вид. Он достал пачку Мальборо, закурил, - хотел угостить подполковника, но вспомнив, что тот не курит, спрятал пачку в карман кителя.
-Петрович, я на тебя надеюсь, как на себя. Нам бы не опоздать: обстановка-то нонче шаткая. Ухватить пока миллиарды под ногами валяются. Там на верху - подняв руку с зажженной сигаретой, проговорил полковник. - От нас с тобой ждут, чем больше, тем... – он сделал глубокую затяжку и, выпуская струйкой сигаретный дым, продолжил: - Бабло со всех сторон им сыплется, они не знают куда совать его - то ли в недвижимость, то ли за границу, то ли, то ли...- он снова не договорил, похлопав по плечу Анатолия Петровича, добавил усмехнувшись: - Вообще Москва - большая деревня, которая жрать хочет, да не как - нибудь, а послаще. Ты только кулак покрепче подбери и не жалей для него - главное не жадничай: всем хватит, как говорится жадность фраера погубит. Трех - четырех человек тебе во как хватит - проводя рукой по шее проговорил полковник. Мне звонить только в самых особых случаях, а так все через командира и ни через кого больше. Понял? - заглядывая в глаза подполковнику, спросил гость из Москвы.
Когда московские уехали, Анатолий Петрович пошел к вагонам. Первый уже был опломбирован. Подполковник потрогал свинцовую пломбу, остался доволен.
-Что нибудь не так? - бесшумно подойдя к подполковнику, спросил Евгений Федорович.
-Все нормально, - повернувшись к нему вполоборота улыбаясь радостной улыбкой, воскликнул Анатолий Петрович. И тут же сделав, серьезным лицо спросил:
-Евгений Федорович, когда разметят?
-Еще второй не догрузили, - заметил ему в ответ прапорщик, вытирая носовым платком вспотевшую красноватую шею.
-А войдет все-то в два вагона? – сомневаясь, прищурив глаза, пожимая плечами, спросил Анатолий Петрович.
-Войдет, - уверенно ответил прапорщик, не переставая вытирать толстую шею носовым платком, как он часто это делал и, взяв подполковника под руку, повел по перрону.
-Демонтировать надо быстрей: не успеваем, - начал негромко как-то певуче прапорщик - Людишек бы подкинуть – солдатиков, просил Евгений Федорович подполковника.
-Я тебе из дивизии взвод привезу на недельку. Только ты уж сам с ними и ночью побудь, - остановившись, заглядывая в глаза прапорщику просил подполковник.
-Товарищ полковник, я и так уж жену месяц не видел - безвылазно на этих площадках пропадаю, - возразил прапорщик, переступая с ноги на ногу.
-Потерпи, потерпи Федорович еще немного - успокаивал его Анатолий Петрович. – Я командиру роты прикажу, пусть сержанта с ними пришлет надежного во всех отношениях.
-"Чайку" взорвем все что можно и нельзя на машины и в Москву. Там контракты подписаны с Китаем, Прибалтикой ну нам это не обязательно, да и ненужно. Капусту на той неделе уже вперед привезут. Как ты на это смотришь? - Улыбнувшись, заглядывая в глаза прапорщику, спросил подполковник.
-Только положительно. Капусту я люблю – замечательный американский овощ, да и от своих рублей не откажусь, - улыбнулся довольной улыбкой прапорщик, вытирая толстую шею.
- Сто тысяч баксов пока на раскрутку тебе хватит? – скрывая радостную улыбку спросил Кожемякин, заглядывая в глаза прапорщику.
-Такой овощ всегда востребован - аппетит у меня не плохой на него, - улыбнулся прапорщик.
-Это по твой фигуре видно. Но на одних овощах …,- Анатолий Петрович хотел еще что - то заметить прапорщику, но посмотрев на него, только улыбнулся.
Анатолий Петрович был худощав. Его тело было натренированным, имея атлетическую фигуру. Он отличался крепким здоровьем и выносливостью. Разъезжая по военным площадкам, за какую-нибудь провинность солдат, заставлял их по нескольку раз отжиматься, делать разные физические упражнения. Другой раз сам, показывая пример. В дивизии на турнике всегда вытворял чудеса, играл в футбол.
- Ну а уж там сами разберетесь, сколько кому и за что. Понял?- спросил Кожемякин. - Да. Старайся все по бумагам и запротоколировать. Пусть москвичи с ними в туалет ходят, а мы себе пока на туалетную бумагу зарабатывать будем, – улыбнувшись, легонько толкнул прапорщика в бок.
Как только были загружены оба вагона, Евгений Федорович пригласил Олега и Леонида Николаевича отобедать вместе с ними. Скворцов помогал убирать поддоны, придерживал ящики на них, когда Олег загружал в вагоны, да так что по мелочам.
Солдаты ракетчики кроме сухого пайка получили от Евгения Федоровича- начальника тыла шпика два куска, сгущенки по банке на воина, яблок и еще каких - то пакетов, купленных им в продовольственном магазине.
Два солдатика - дембеля заметили прапорщику:
-Товарищ прапорщик, можно было б и пивка вместо газировочки.
-Потом и бабу запросите,- вытирая, платком шею с усмешкой ответил им прапорщик и тихонько подтолкнул одного из них в сторону бытовки, где солдаты должны были обедать.
-Давайте на гражданке будете пивом заниматься.
Подполковник, два прапорщика, Олег и Леонид обедали в комнате начальника пакгауза.
Маринованные огурцы домашнего приготовления были нарезаны кольцами, помидоры целыми лежали с ними в одной чашке, картофельное пюре с тушенкой, привезенное в небольшом термосе было еще горячим, но кроме всяких явст притягивал взгляды мужчин поджаренный до темно - желтой корочки фаршированный яблоками гусь, лежащий на белом пергаменте.
От водки Леонид Николаевич отказался, но гуся отведать согласился.
-Это мой кореш: прапорщик по тылу с тридцатки что затворил, - выпив водки, отламывая кусок гуся начал рассказывать Евгений Федорович.
-При нынешних законах - урвал земли четыре гектара, распахал, конторских баб всех в поле повыгонял, посадил кабачков, купил гусенят и всю осень гусей кормил кабачками, - смакуя гусем, облизывая жир на пальцах, восхвалял своего товарища прапорщик.
Прапорщик летчик, которого майор и Евгений Федорович величали по отчеству, хотя он и был моложе их, спросил Евгения Федоровича.
-Это, Федорович, ты про Бегемота Сашку Толпекина рассказываешь?
-А то про кого? Он утром стаю свою в поле выпускает, говорит, пойду прямо в поле натопчу им несколько штук кабаков, они выгрызают все до корочки. До самых белых мух кабачками их кормил и кормов не надо.
-Да! Бегемота заставишь кабачки топтать. Баб ему топтать, это другое дело, - возразил Николай Семенович Евгению Федоровичу.
-Ну, уж, сам не сам…. Не знаю. А зачем самому - солдаты на что? - нашелся прапорщик:
-Главное идея тут чья?! Вот. Знамо дело: не один Толпейкин землю оформлял, гусят покупал, баб конторских в поле выгнал. Так они его и послушались. Женщинами это тебе не солдатами командовать. Давай наливай,- дружелюбно приказал он прапорщику, а сам продолжил:
-Женщина, мил человек, приказов не любит: лаской брать ее надо, - философски рассуждал Федорович. - А за ласку она тебе гору свернет, - хотел еще что-то добавить, но тут же мечтательно заговорил о другом:
-Вот разделаемся с этим разоружением, возьму земли гектар тридцать и буду фермерствовать, в земле ковыряться.
-Пока ты собираешься, всю землю вокруг разберут. Вон сколько уж фермерских-то хозяйств организовалось."Нагорье", "Заход" каких только не наплодилось. И все хотят, как ты в земле ковыряться, а не работать,- стал возражать прапорщику Анатолий Петрович.- Чего только не напишут в своих заявлениях. Кто свиней, коров, гусей разводить собирается, кто лебедей, а вернее всего мне кажется - ****ей. Хватают кредиты и технику на миллионы,- он поднял левую руку вверх с вытянутым указательным пальцем.
-Миллион! Представьте себе. Я на свою "копейку" сколь годков копил? - подполковник сделал паузу, обвел всех взглядом: - Всего за семь тысяч сто! Он выпил, закусил кусочком огурца, продолжил: - Скажи кому в советское время про такое - тут же в психушку отправили.
-Да оно, конечно, мужики, кое, что и надо бы ломать, но не все сразу, - согласился с подполковником Федорович. - Вот, Петрович. Ты про миллионы говоришь, я с тобой согласен - дают всем землю: фотографам, музыкантам, пьяницам, им до земли, как до лампочки. Неужели они землей будут заниматься? Надо, как наши отцы и деды - жилами в землю-то врасти, чтоб по жилам вместе с кровью соки земли текли. И куда правительство смотрит - такие деньжищи в пропасть бросать. Еще попомните мои слова: все это закончится аферой, - согласился с подполковником Евгений Федорович.
-Я век не забуду пацаненком еще был,- закусывая начал рассказывать Анатолий Петрович. - Мать накосила осоки пуда три-четыре в теклине. И вот. Только мы ее с матерью стали в копенки сгребать, чтоб на велосипеде домой отвести, как откуда не возьмись совхозный бригадир на лошади. Боров такой краснощекий, - подполковник поглядел на Евгения Федоровича и улыбнулся.
-Давай рассказывай не стесняйся, - улыбнувшись, проговорил прапорщик, поняв, что сравнение адресовано в его адрес. И добавил: - Что делать, если таким уродился.
-Ну не скажи, - перебил его прапорщик Николай Семенович. – Рождаемся мы все почти одинаковыми, а потом становимся такими… - отламывая кусок гуся, возразил он Евгению Федоровичу.
-Да разрежь ты его на куски, - кивком головы указав на гуся, предложил Анатолий Петрович Николай Семеновичу, а сам, отвалившись спиной на стену продолжил:
- Вот значит он, спрыгнул с лошади и давай веревки перерезать, грабли напополам переломил: «Дескать, весь колхоз разграбили». А уж когда на мать кнутом замахнулся, я испугался, как зайчонок к матери под подол забился. И, тут - то мать, как пантера на него, он на лошадь и укатил,- подполковник задумался над чем - то, и глубоко вздохнув, продолжил: - Серпом пожать нигде не давали, а сейчас вон поля-то зарастают помаленьку, никому до них дела нет. Да еще колхозные поля на паи делят. Кому они нужны, ребята? Кто десять-то гектар лопатой обрабатывать будет? Они подумали про это? Уродство-то, какое! Ох, и терпеливая Россия - матка.
-Я то же родом с Черноземья с Воронежской области. То же помню когда огороды обрезать начали сколько бабьих слез было пролито. Клочком своим ведь семью кормили. А кому эти обрезки? Ни колхозу никому не нужны были; трактору на этих обрезках не развернуться. Вредительство да и только.- соглашался с остальными Николай Семенович. Евгений Федорович махнул рукой.
-А как вы думаете это хорошо было? - и тут же ответил сам себе : - Конечно, не хорошо, а сегодняшнее безобразие во стократ хуже.Земля испокон веков кормилицей была, за нее крови сколько пролито.
Николай Семенович, вытер жир на пальцах о вафельное полотенце, откинулся немного назад стула со сломанной спинкой и, окинув, всех повеселевшим взглядом со вздохом проговорил:
-Мужики, нам не надо смотреть, что на земле, нам сейчас проще свой взор под землю бросить. Тут наверху миллионы, - он поднял вверх указательный палец левой руки, - а здесь….- прапорщик опустил руку, посмотрел вниз на пол и негромко, тяжело вздохнув, закончил свою речь -миллиарды, закопаны. И все на народные денежки строим, вооружаемся.
- Как, говорится, не хочешь кормить свою армию, будешь кормить чужую, - заметил ему Евгений Федорович.
-Это ты правильно заметил, - согласился с прапорщиком подполковник. -А ты думаешь, эти деньги, что фермерам дали они их в землю не закопают? Как бы ни так, - усмехнулся Анатолий Петрович. Подумай только у нас в одном районе около шестидесяти фермерских хозяйств организовалось и все они наберут, а может уже набрали по несколько миллионов . А в масштабе всей страны! – он приподнял вверх руку с приподнятым указательным пальцем. Нет, мужики, я хоть не политик, но всем там наверху яйца бы поотрывал, если они танцевать не умеют. Столыпина надо поднимать. Вот мы говорим один в поле не воин, да? Воин! Да еще какой! - Отвечая сам на свой вопрос, торжественно произнес Кожемякин.
-Давай наливай, еще по одной, - обратился он к Николаю Семеновичу. - Наше дело малое: приказали построить - построили. Приказали взорвать - взорвем. А все - таки я бы пока не трогал "Сатану" с ней-то как-то спокойней, - рассудил подполковник, обводя всех грустным взглядом. - Уж больно американцы побаиваются ее. РС-20 самая мощная ракета в своем классе. »Сатана» со стопроцентной гарантией нанесла бы достаточный ущерб США в случае начало ядерной войны. - И тут же, тяжело вздохнув, спросил себя и окружающих. - Только кому нужна она война проклятущая? - И выпив, глазами обегая стол - чем бы закусить, проговорил: - Разоружаться значит разоружаться - тут нечего не поделаешь. Закусывая гусем подполковник, толкнул в бок сидящего рядом Евгения Федоровича, улыбнувшись, проговорил: - Федорович, гуся привез, а поросенка жареного не вижу.
-Да вот еще никакого распоряжения не поступало насчет свинарника, серьезно заговорил прапорщик: - Солдат забрали: один сторож у меня гражданский и все. Надо бы еще человечка на свинарник.
- А что ж ты не просишь, не звонишь, - пожурил его Анатолий Петрович.
- А то вы сами - то не знаете? – вытирая платком шею, с ухмылкой проговорил прапорщик.
- Пока дитя не заплачет…. Но, ладно, о делах потом, - поторопился замять этот разговор, подполковник.
Олег, со Скворцовым до этого молча принимавшие пищу насторожились, не говоря друг другу ни слова, подумали одновременно об одном и том же. Олег, поправив свои рыжие усы, кивнул в сторону дяди.
-Вон у нас непьющий безработный сидит.
Федорович сразу же принял деловой вид, прожевав пищу, пристально посмотрел на Скворцова и по-военному стараясь быть кратким, приказал:
-Завтра приезжай. Знаешь где наша площадка находиться? - обратился он к Скворцову.
-Как же. При мне ее строили: недалеко от моей родной деревни , - ответил Леонид Николаевич, ерзая на стуле.
-Ну, вот и договорились. Приезжай.
( ПРОДОЛЖНЕНИЕ СЛЕДУЕТ…)