Глава 7
Нанятые накануне грузчики уже сидели вместе со сторожем на кучах лома. Мужики, как обычно, курили, плевались и гоготали. Впрочем, не все. Некоторые, трезвые, сидели мрачно и молча.
Над всем поселком висели плотные клубы дыма. Воздух был насыщен мелкой горькой торфяной гарью: пожары подошли совсем близко. От дыма глаза слезились, лицо иногда приходилось закрывать платком.
Увидев Родина, мужики, особого внимания на дым не обращавшие, зашевелились, выражая нетерпение. Родин сказал им, что придется ждать, и прошел в весовую. Там Матвей Моисеевич душно торговался с какой-то теткой предпенсионных, то есть бальзаковских, лет. На напольных весах стояли большие корзины с брусникой. Матвей Моисеевич по обыкновению жадничал, но и тетка несгибаемо копейничала, Родина не замечая.
– Я смотрю, вы все подряд скупаете, Матвей Моисеевич. – Сказал им Родин. Тетка смутилась, приемщик – не особенно, но торг сам собой прекратился, тетка вытащила из рук приемщика деньги и ушла.
– И все-то, поди, на казенные деньги? – Вопросил Родин, усаживаясь на стол и размазывая копоть и слезы по щекам, от чего на лице образовывались грязные разводы.
– От моих побочных заработков делу вреда нет. – Твердо ответил Матвей Моисеевич. – А про казенные деньги – не докажете.
– Вечером, что осталось, представите. Но уволить я вас без всяких доказательств могу. Когда посчитаю целесообразным. Но ради интереса ответьте: что вы еще под этой крышей скупаете?
– А еще ваш работник краденое скупает. – Сказал кто-то за спиной Родина. Андрей Валерьевич обернулся и сощурился, вглядываясь. Слезы от этого потекли еще сильнее. – Сдавайте, Матвей Моисеевич, что с вас полагается, прямо сейчас и пройдемте.
Матвей Моисеевич трясся, как студень и цвет приобрел в точности серо-желтый.
– До-ка-жи-те... – Пролепетал приемщик, и даже испугался собственной наглости.
Капитан милиции, тот самый, к которому Родин приходил по приезде, неспешно ступил в весовую, неприлично взял приемщика за ворот пропотевшей рубахи и сказал:
– Все мы тебе докажем. Сдавай, что должен, и пошли. А вы, гражданин, проверьте кассу и вечером приходите для дачи показаний. Эх, Моисеич, ну чего ты трясешься? Ты же несколько лет к этому шел, раньше трястись надо было.
«Да я всю жизнь трясся» – по-видимому хотел ответить приемщик, но только жалобно поглядел на милиционера, а потом на Родина, но сочувствия ни на чьем лице не заметил.
– К-как же я ее проверю, если сейф у него дома стоит? – Пробормотал Родин.
– Значит, вечерком с понятыми. Заходите к шести часикам в ПОМ. И смотрите: над вами соучастие висит, так что повнимательнее будьте.
– А с корзинами, с этим-то что делать?..
– Баба вечером придет, ей и вернете.
И Матвея Моисеевича не стало. Единственными доказательствами его существования были теперь промасленный и захватанный журнал на столе, да длинный блестящий ключ от сейфа, отражающий пучки солнечных лучей, изломанные в клубах дыма.
Родин вышел из весовой. Матвея Моисеевича милиционер уже провел среди куч лома, мимо внимательно примолкших мужиков, мимо проволочных ворот. Сутулая спина приемщика помаячила на дороге и скрылась за зарослями рогоза.
– Ну, все. – Весело сказал какой-то мужик. – Пропали наши: всех заложит. У нас ведь как? – Принялся объяснять он Родину, – Украл в садоводстве – привез к Моисеичу. Украл здесь – если Моисеич не берет, везешь к садоводам.
– Так что, все воруют? – Еще перехваченным голосом для чего-то спросил Родин.
– Ну, не-е: не все. Вот с трактора чего открутить, или с мотовоза там – это пожалуйста. Плати деньги – товар завтра принесем. А по домам шарить – это не все... Тебе чего надо-та?
– Ничего. И как, всех, на кого он покажет, посадят?
– Не-е, так всех пересажаешь... Таких только сажать надо, кто не делится и глаза мозолит, наглым становится и меру теряет. Ты что, всех посадить: работать-то кто будет?
Часа четыре мужики кемарили под прямым солнцем, стойко размазывая по лицам и шеям пот, от чего стали такими же чумазыми, как Родин. На исходе первого часа даже приполз заказанный подъемный кран на гусеничном ходу. Он изувечил гусеницами бетонные плиты, дробя их, как труху. Пьяный тракторист скоро отключился в душной кабинке, из которой не мог выбраться, и лежал на сиденье, словно труп. Через два часа после ареста приемщика мужики выбрали самого молодого и послали за пивом. Родин не возражал, предчувствуя, что грузчики успеют и протрезветь. Молодой подобрал прямо под забором пластиковую бутылку из-под лимонада и ушел. Скоро и сам Родин задремал в духоте, а продрав глаза, поразился, что все грузчики еще на местах. Но отпускать мужиков никак было нельзя: собрать их заново оказалось бы невозможно.
– Нужно ждать... – Со вздохом говорил Родин, выходя из весовой, где листал, давясь зевотой, журнал Матвея Моисеевича. – Хороших денег всегда нужно дожидаться.
Ашот и Пельмень приехали на старом, грязно-желтом, сплошь покрытом ржавыми пятнами «Мерседесе-190» с проломленной решеткой радиатора, отколотой звездой и треснувшим лобовым стеклом. Поскольку Пельмень водительских прав не имел, они взяли с собой шофера. Сопревшие, укачанные, они вывалились из салона, причем Пельмень как-то успел открыть перед Ашотом дверцу. Ашот зевал, давясь дымом и ошалело озираясь. По-видимому, сюда он попал впервые. Вяло оглядел он кучи лома, вызвавшие у Родина сегодня утром чувство гордости, стоящую уже на исправных весах в тупике платформу и разомлевших грузчиков. Пельмень тихо затворил дверцу и фальшиво лыбился в ожидании.
– Ну грузитэ, грузитэ... – Вяло плеснул рукой Ашот, потер подбородок, покрытый свежей щетиной. – Па сартам. Виталик, запиши вэса. А мне в кафэ, да искупаться.
– Здесь нет кафе. – Предупредил Виталик, глянув на молча стоящего Родина.
– Как нэт?! – Удивился Ашот.
– Здесь ничего нет, кроме сельмага и продовольственных магазинов. – Охрипшим голосом выдавил Родин.
Ашот уставился на него, словно впервые заметил.
– Ты кто? – Спросил Ашот и Родин растерялся совершено.
– Это директор, Ашот. – Пояснил Виталик деликатно.
– А-а... Ну харашо. Грузитэ. Когда закончите?
– Постараемся засветло. – Сказал Родин.
– У-у, быстрее надо, быстрее. Денег им больше дай: пусть побыстрее...
Родин сделал рукой загадочный знак, и грузчики зашевелись, потащили на платформу какую-то разлапистую, корявую железяку. Ашот забрался в «Мерседес», Пельмень закрыл за ним дверцу, что-то объяснил шоферу и полез в кабину трактора. Из кабины он вытащил полумертвого водителя и полбутылки водки. Водителя Виталик отпустил, и тот как мешок сполз с гусеницы на бетон. Водку понюхал, посмотрел на свет и отхлебнул, не дождавшись, когда автомобиль Ашота тронется. Как только Ашот уехал, Виталик протянул бутылку Родину. Тот отстранился, почуяв сивушный дух, и Виталик еще отхлебнул сам.
– Теплая, зараза... – Сказал он. – Давай, предъявляй свои тонны.
К вечеру Ашот вернулся посвежевший, радостный, с мокрыми волосами. Шофер возил его на карьеры, где еще можно было купаться, несмотря на то, что в двух сотнях метров через торфяное поле, заросшее леском, шла по ветру стена пламени. От Ашота разило пивом. С Родиным он вообще не стал разговаривать, из машины не вышел, но посмотрел записи Пельменя, сравнил с журналом Матвея Моисеевича, поцокал одобрительно и, отсчитав толстенькую пачку денег, передал ее в руки Родину.
– У тебя перевес. – Сообщил Виталик и судорожно икнул. – Тебе премия полагается: бери.
– Расписываться-то где? – Утомленно спросил Родин.
Ашот не сказал ничего, ткнул сложенными щепотью пальцами вперед и «Мерседес» уехал.
– На, распишись здесь... За свои оклады. – Сказал Виталик, одной рукой размазывая по лицу грязь, а другой вынимая скомканную заношенную бумажку.
– Это что – все, что я заработал? – Развеселился Родин, ставя закорючку. – Маловато, как будто…
– А ты хочешь платить налоги? Кто это расписывается, получая сдельно? Эх, Уродин! Ничему тебя в институте не научили.
– Слушай, ведь про Моисеича надо было сказать! У меня ведь сегодня утром приемщика посадили.
– Это твои проблемы. – Сказал Виталик, похлопывая Родина по плечу. – А за что взяли?
– Говорят, что краденое купил.
– Значит, вся премия достанется тебе, а недостачу спишешь на своего Моисеича. За это срока ему не прибавят. Милиция это такая организация – Ашот и связываться с ней не станет из-за какого-то приемщика. Украл и засыпался – дурак. Но, однако, пойдем: выпьем... Покараулит твой сторож. К тому же железо мы взвесили и деньги ты получил – пусть теперь оно хоть провалится...
– Тебе не довольно? – Спросил Родин, запирая пакгауз. – Мне в ПОМ еще идти, а ночью ведь платформы надо отправить.
– И отправим. Добавим и отправим! Э-э... «Кто же без топлива летает»?..
К часу ночи платформы прицепили к составу, и Пельмень стоял на насыпи около стрелки, держась за липкий, пропитанный дегтем фонарный столб. Машинист о чем-то говорил, высунувшись из окошка, но Пельмень его не слушал, икал, и, когда поезд наконец тронулся, Виталика вытошнило.
Родин с отвращением ухватил Виталика за подол футболки, вылезшей из штанов, и потащил от поезда. Виталик угрожающе рвался, матерился и взмахивал кулаками. Ни один водитель, хотя машин попалось с полдюжины, не останавливался, и до самого дома, все шесть или семь километров пришлось идти пешком, не давая совершенно одуревшему Виталику успокоиться в кювете.
С утра Пельмень проснулся достаточно бодрым. Он быстро нашел в холодильнике бутылку пива и выпил ее в один прием. Похлопал себя по брюху, поморщился и подозрительно понюхал руку.
– Где мы? – Спросил он, садясь на стул у изголовья кушетки, на которой лежал Родин.
– В твоем доме. – Ответил Родин, не раскрывая глаз.
– А. Понял. Помнишь, был разговор насчет него?
– Помню.
– Ну и как? Покупаешь, пока деньги есть?
– Пока не хочу. Если он тебе нужен, могу освободить за полчаса.
– Да ладно, живи пока... А то скину сотню баксов? Или полторы? Мне он не очень-то подходит.
– Да мне-то тоже. – Откровенно сказал Родин. – Но на халяву жить можно. Только добираться до площадки далеко.
– Так ты меня сюда пешком привел?
– А то? Кто тебя ночью повезет: ты же живой уголовник.
– А пиво здесь продают?
– Нет. Только в поселке магазин. У меня коньяк есть, я вас с Ашотом угостить думал... Но тебя-то нужно еще на поезд в сознании посадить...
– А ты вчера не пил?
– Нет. Я платформы отправлял – когда мне пить.
Пельмень опять понюхал рукав. Продавленный стул скрипнул.
– Я практически ничего не переставлял в доме. Все как было. – Сказал Родин, усаживаясь на кровати.
– Да наплевать мне. – Ответил Виталик, морща носик. – Я же все равно его продам. Коньяк-то где?
Родин пошарил за кроватью и достал бутылку.
– Во как! Ты прямо в баре спишь! – Позавидовал Виталик, ища глазами посуду. Увидал на печи чашки и поплелся в кухню. – Собаку завести не пробовал?
– Пробовал. Глохнет.
Виталик даже приостановился.
– Из животных я только крыс держу. С ними хлопот меньше. – Сказал Родин.
– Слушай, а кто из этих чашек пьет?
– Я.
– Один – из трех? Нет, в тихом омуте черти водятся, но почему же чашек три?
– Обыкновенная шведская семья. – Злобно ответил Родин. – Сыр из холодильника принеси. И яблоки.
Виталик покорно принес пару яблок и сыр в полиэтиленовом пакете. Родин умывался на кухне.
Виталик сел на стул и, быстро сковырнув пробку вилкой, разлил коньяк.
– За нас с вами и за хрен с ними! – Предложил Родин. Виталик осклабился, с похмелья несколько кривовато. – Ты, все-таки можешь считаться моим благодетелем. Я бы без тебя в такую уютную щель не пролез. Так что спасибо тебе...
– Пустяки, о чем речь... – Отвечал польщенный Виталик. Родин не забыл, что его старый приятель падок на лесть. Но Андрей Валерьевич говорил от души, и потому его несколько покоробило это самодовольное небрежение. Из-за этого по второй выпили молча. Родин с хрустом вгрызся в яблоко.
– Я, Андрей, знаешь же... По старой дружбе. – Сказал Виталик, протыкая вилкой кусок сыра. – Держись меня, что бы не случилось, и не пропадешь. С тобой можно иметь дело, и ты мне нравишься. Ты мне нужен.
– Это любопытно.
– Приятный ты человек. И непредсказуемый.
– Это вряд ли, но зачем разочаровываться... – Машинально ответил Родин. – А нужен почему?
– Человек ты честный и надежный. Думаешь, в бизнесе честных и надежных людей много встретить можно? Нет... И исполнительных тоже. Три четверти наших директоров – пьяницы. Остальные воры. Потому что быдло. На такие места, моя бы воля, я только с высшим образованием людей назначал. Так что как бы судьба не повернулась, я тебе друг, потому что в тебе нуждаюсь. Выпить еще найдется?
– Если ты на пару дней, найдется. Возьму маленький отпуск за свой счет. А через пару месяцев развезет дороги, и вовсе впаду в спячку...
– Дело вот какое... – С запинкой начал Виталик.
Родин почувствовал нехорошее, но смотрел выжидающе.
– Ты хорошо поработал. Больше тебя никто еще у Ашота не отгружал. Хотя я думал, что площадку ты разоришь. Претензий к тебе никаких нет, но площадку ты должен закрыть и уехать.
– Почему? Предприятие накрылось?
– Для тебя лучше написать заявление, сдать мне дела и вернуться в Питер. Иначе мы тебя все равно уволим.
– Что, появился более достойный претендент? Кто-то хочет занять нагретое место?
– Это уже не твое дело. – Если Виталику долго перечили или события упорно развивались не так, как он уже просчитал, Виталик становился наглым и задиристым. – Твои полномочия исчерпываются. Я привел тебя в это дело, ты заработал деньги. Поэтому я сейчас с тобой и говорю. Если хочешь заработать еще, площадка должна быть закрыта, дела сданы мне. Я же сказал, что не брошу тебя, просто обстоятельства таковы. Разговор ведь и по-другому вести можно...
– К примеру?
– Можно списать на тебя какие-нибудь растраты. И уйдешь, и нам должен останешься. Поставят на счетчик. Можно просто морду набить. Но с тебя хватит и увольнения. Так будь человеком, сделай, как я тебе приказываю.
– Ну, ты мне теперь приказывать взялся! Меня Ашот нанимал? Он и уволит.
– Уволит. Что я тебя уговаривать буду...
– Я за эти два месяца выставлю черного лома в полтора раза больше, чем за все лето. И думаю, что новому директору в моих источниках быстро е разобраться. Зиму он потеряет. Нужна вам прибыль, и быстро? Или нет? Если вам, жадным людям, деньги не нужны, то что же вы затеваете? Какую выгоду получить надеетесь?
– Я тебе все сказал. Незаменимых нет, есть не замененные. Ашот, или другие, десятки желающих найдут. Ты никому не нужен. Ты никто, если бы я не взял тебя, ты бы гнил в своем университете.
Пока Родин раздумывал, отбирая более сильные выражения, Виталик поднялся, протянул пухлую сильную руку и похлопал его по плечу.
– Время подумать я тебе могу дать. Но правила – для тебя правила. Ты должен выполнять мои приказы. Это для нас с Ашотом правил нет, потому что мы их устанавливаем. Мы их и изменяем. – Чрезвычайно самодовольно заявил Виталик, разглядывая себя в треснувшем настенном зеркале. – Бизнес есть бизнес.