ГЛАВА 14.
ПРОДОЛЖЕНИЕ ОКОНЧАТЕЛЬНОГО ФИНАЛА.
Этот возглас расколол надвое привычную Волжскую тишь. Помещик оценил масштаб своей глупости и, не стоит скрывать, душегубной медлительности. Как он мог отправить любимого друга в какой-то дрянной чулан (тут же в голове философа прозвучала поправка — отсек) и бросить его там одного? Немедленно, немедленно вниз в тот... чёрт с ним, с названием, в то место, где находится Модестушка и... а где он находится?
Вмиг покрывшись холодным потом Кирилла Антонович понял всю глубину пропасти, кою изрыл своим собственноручным планом, будь он неладен!
Выскочив из своей каюты скорее, чем вылетала пуля из дедового турецкого ружья, которое, стоя казённой частью на земле, было выше головы помещика, понёсся по коридору.
Мимо мелькали притворённые двери кают, настенные фонари (хвала Господу, что не газовые, иначе он бы их притушил ветром, созданным своим бегом) и... глухая стена. Бог мой, Кирилла Антонович, вы же не в ту сторону неслись-то! Вот оказия случилась, так оказия!
Так же резво развернувшись, как резво и остановился, помещик побежал в иной бок, к лестнице. Или к трапу.
Скорость, вестимо, штука нужная только тогда, когда она направлена в полезную сторону. Теперь же, движение к выходу на палубу, помещику казалось не токмо полезным, но и спасительным. Оказавшись на палубе посреди снующих и перемалывающих свеженькую новость пассажиров, помещик растерялся. Куда направиться? В кают-компанию к Якову? А случись, что его там нет? Либо на нижнюю палубу, а оттуда в чрево парохода (Кирилла Антонович, ну что у вас за выражения?!) и там начать поиск холодильного отсека. А где именно находится спуск к этому отсеку? Господи, куда бежать-то? А вот куда — к рулевому! Он-то имеет точное мнение, где лежат... тьфу-тьфу-тьфу! Не про Модестушку говорить «трупы»! Скорее, значит, к рулевому!
За штурвалом стоял мужчина в форменном кителе и белых брюках. Судя по ромбу и полоскам на его рукаве, он имел какой-то чин в этой пароходной иерархии, но, судя по тому, что он бывал в кают-компании только единожды, чин был не Бог весть какой.
Разговор не задался сразу.
-Послушайте....
-Сюда гражданским и пассажирским не можна! Ступайте?
-Мне всё едино где, что и кому у вас «не можна». Где на пароходе....
-Без дозволения капитана вам тут не можна! Ступайте отседова!
-Послушай, болван! Речь идёт о жизни....
-Бу-бу-бу-... не можна! Ступайте!
-Уж дождёшься ты у меня, ой, дождёшься!
И куда теперь?
Зная каким-то чувством, что Якова не окажется в кают-компании, помещик всё же заглянул в залу. Убедившись в правоте своего предчувствия, и наградив себя же парой-тройкой нелестных, а проще сказать бранных слов (кои, само собой разумеется, я приводить не стану, поскольку велика вероятность заучивания их мужчинами-читателями, а дамам-читательницам их вовсе читать не пристало) за излишнюю нагрузку на ноги при медленно соображающем сознании, резво направился в каюту капитана, более не отягощаясь размышлениями о том, найдётся ли он в своей келье, или она будет заперта.
Случилась только половинная часть предположения, иная часть была супротивной. Каюта была не заперта. И пуста.
-Вы что, все от меня попрятались? - Ни к кому не обращаясь сказал Кирилла Антонович, и быстрёхонько оглядел помещение.
Всё было — как было. Монтень, сабля, устав, лоции, карточки детей на столе. Стой, не всё, как было! Одна рамка была пуста. Да-да, именно та, в которой находилась карточка сравнительно молодой дамы! Той самой дамы, чьё лицо показалось знакомым.
Бог с ней, с дамой! Дело важнее. Воспоминаний! А какое-такое дело, а? То, что совершал в последние минуты помещик, было суматохой движений и кутерьмой в голове, вот что это было.
Скорее от бессилия, нежели повинуясь какой-то цели, Кирилла Антонович оглядел каюту снова.
И тут он увидел собственное отражение в зеркале стенного шкафа.
Что это — подсказка? Спасение? Помощь?
Подойдя к зеркалу довольно близко, и прижав к нему ладони, помещик заглянул сам себе в глаза.
-Ну, что скажешь? Что делать-то? Поможешь на сей раз? Ещё раз?
То ли правда, то ли привиделось но, как утверждал сам Кирилла Антонович, отражение повело глазами, показывая на что-то над своей головой. Перенеся своё зрение в ту же, указанную часть зеркала, помещик увидел отражающуюся саблю.
Кирилла Антонович закивал головой, сперва медленно и мелко, затем скорее, и делая всё более глубокие наклоны.
-Да-да-да, именно! Знаешь, тебе нет цены! Как и мне... в общем — благодарю!
Снять со стены саблю и выскочить из каюты, а далее по трапу на верхнюю палубу, оказалось делом дух-трёх секунд. Более растерянности и останавливающего незнания не было и в помине. Была решимость, готовность и уверенность. В чём? А во всём — в победе, в спасении друга, в нахождении места где он, друг, находится, и в преодолении любой опасности. Единственное, чего не было — опаски (чтоб не сказать трусости), и сомнения! Вот такой вот Тамбовский помещик — опора и надёжа! Это вам не европейский хлюпик, а русский дворянин! Что-то меня снова понесло не туда. Ну, и пусть понесло! Просто переполняет гордость за НАШИХ!!! Надеюсь, что и вас тоже.
На палубе же начинало случаться то, что и должно было случаться с этой секунды. Кирилла Антонович столкнулся нос к носу с матросом палубной команды.
-Любезный, - быстро сказал помещик, взяв собеседника двумя перстами за гюйс, - просто ответь, где находится холодильный отсек?
-Нижняя палуба со стороны кормы. Синяя дверь с белым треугольником остриём вниз.
-Благодарю! Ты, как никто, заслужил благодарность.
А вот мне интересно — за что он заслужил благодарность? За то, что он знал что и где находится на пароходе? Так, прошу прощения, я также много чего знаю, а благодарности ни от кого и ни разу! Иль за то, что столкновение на палубе породило новую поговорку: «На человека с саблей и матрос бежит», вместо прежней, и уж устаревшей «На ловца и зверь бежит»? Ну, ежели последнее, то ладно. За пословицу — согласен.
Первые три шага от матроса к трапу нижней палубы были совершены без приключений. Четвёртый шаг принёс осложнения в виде пассажира гражданского вида с неприятной бородавкой на подбородке.
-Знаете, - начал тот, ухватываясь половчее за локоть помещика, - мне не даёт покоя поза вашего генерала. То был не удар. В позапрошлом годе....
-Я это уже слышал, - пока ещё вежливо ответствовал Кирилла Антонович.
-И что мне прикажете делать? - Задал один из самых глупых вопросов на свете хозяин бородавки.
-Пойти и утопиться!
-Не говорите так! Вот и Верочка....
-С ней вместе и ступайте!
-Вы не понимаете....
-Пшёл!!!
Хотелось бы сказать, что этого бородавочника как ветром сдуло! Но, грешить супротив истины не стану. Ветром у него захлопнуло рот.
Перепрыгивая через ступеньку и не обращая внимания на тех, кто попадался ему на пути на нижней палубе (надеюсь, вы правильно поняли последнюю фразу), помещик дошёл до искомой двери.
Открыть дверь рывком и, обнажив саблю, броситься вперёд на врага? Да, именно так и надобно! Неожиданно напасть на врага, и вырвать долгожданную победу — именно так и поступлю, подумал про себя Кирилла Антонович, осторожно вынимая саблю из ножен.
Не менее осторожно открыл дверь (вот старшина палубной команды точно заслужил благодарность - дверь ни разу не скрипнула), и аккуратно вошёл в отсек.
Перед ним была тяжёлая штора, закрывавшая вход в собственно отсек. Только благодаря ей, этой шторе, открывание двери осталось незамеченным. Ни для кого из присутствующих. А их было трое.
Спиной к шторе и, следовательно к вошедшему помещику, сидела дама, склонившаяся над стоящими на полу носилками.
На носилках кто-то (не кто-то, а дорогой Модест Павлович) тщетно пытался освободиться... от чего-то такого, что не было разглядно со стороны Кириллы Антоновича. Скорее всего, он пытался освободиться от верёвок.
А впереди, с непокрытой головой и заложив руки за спину, стоял капитан собственной персоной, помаленьку менявший беспечный вид на удивлённо-испуганный.
В отсеке было холодно.
-Когда вы все поумнеете и наЧнёте доверять мне, ежели я о Чём-то говорю с уверенностью? - Каким-то детским голосом заговорила дама, и принялась поднимать юбку по правой ноге. Делала она сие с известной сноровкой, отчего всё движение по поднятию подола началось от слова «когда», и на слове «уверенность» юбка вернулась в пристойное положение. При этом в руках у дамы остался кинжал с длинным и изогнутым лезвием.
Капитан махнул рукой, махнул ещё раз и бросил свой форменный картуз в сторону дамы. Либо помещика.
-Не... говорите... позаду... да, оглянитесь же!
Дама, словно змея, повернула назад только плечи и голову, оставляя неподвижным остальной торс.
-Ба! ДворянЧик!
Следующие слова предназначались лишь для капитана. Для его ушей, и его мозгов.
-Разве я не предупреждал о нём? - Повернувшись спиной к помещику сказала дама... нет, сказал «дама».
«Предупреждал» - эхом пронеслось в голове Кириллы Антоновича,значит, она не дама! Вот откуда «петас», совсем уж не к месту подумал «А я, таки, молодец!»
-А я, таки, молодец! - Эхом пронеслось по отсеку сказанное... этим в дамском платье. - Я снова поднимаю свой гонорар, теперь вы сами видите по какой приЧине.
-Вы не о деньгах беспокойтесь, вы... что с ним-то?
-С ним? А ниЧего.
Ежели вам покажется, что эта беседа тянется слишком уж долго, то ничего подобного не бывало. Всё было быстрее и сказано, и обдумано, и сделано.
После похвалы самого себя за внимательность к шляпкам, помещик, нежданно для себя самого, отчего-то подумал об отражении. И не просто подумал, а как-то и представил даже. И в этом воображении зеркальный помещик сказал сам себе: «Только не в спину. В спину — это подло».
Для многих сии словеса могут показаться пустыми. Для многих, но не для Кириллы Антоновича.
Некто, облачённый в дамское платье, как-то истошно завыл, повернулся на месте и, словно камень из-под колеса спешащей пролётки, бросился на помещика. Выставленный вперёд изогнутый кинжал требовал «дворянской» крови.
Расстояние промеж «дамой» и Кириллой Антоновичем было и вовсе пустяшным — каких-то две-три сажени. А времени, для нужного решения, и того менее.
Тело помещика само вспомнило уроки, полученные от штаб-ротмистра и, далее, действовало, опираясь на собственный опыт и умение, а не на команды рассудка.
Повернувшись в позицию «боком к врагу», и высвободив из-за спины руку с саблей, Кирилла Антонович поднял её к груди, держа остриём к врагу. Ухватившись дополнительно левой ладонью за гварду эфеса, помещик резко бросил тело вперёд, делая широкий шаг.
В холодильном отсеке появилось какое-то осязаемое чувство, общее для всех собравшихся. Это чувство называлось удивление.
Капитан ожидал всего, чего угодно, но не подобного, оттого и застыл с раскрытым ртом. От удивления.
Модест Павлович, по причине отсутствия каких-либо звуков, приостановил попытки освободиться. И замер в ожидании.
Дама удивлена была не менее двух вышеописанных персонажей, когда сабля «дворянчика» вошла в тело чуть ниже ключицы. Пройдя глубже и уткнувшись в лопатку, скользнула по ней в поисках выхода. Не найдя его, сабля резко, на выдохе, опустилась вниз на пять дюймов и снова рванулась наружу. В этот раз успешно.
Боль невероятной силы сковала тело «дамы», оставив без изменений лишь мозг, который выстреливал, словно из мортиры, одну и ту же мысль: «Откуда у дворянЧика сабля?»
Удивление посетило Кириллу Антоновича последним. Вместе с зашагиванием, нанесением колющего удара и выкриком на выдохе «Туше», сабля, управляемая двумя руками, вошла в тело нападавшей с кинжалом «дамы». Но ощутив препятствие в колющем движении, Кирилла Антонович изловчился и, изменив направление движения сабли от «плоского» на «от верха и вниз», резанул с силой тело врага.
Сабля прошла насквозь, резанув блузу, лиф и нательную сорочку, обнажив для обозрения худую мужскую грудь со страшной раной, чудом не ставшую кровоточить.
И только тогда появилось удивление. Чем обусловленное? А том, что выпад и укол были сделаны ранее, нежели произошло обдумывание целесообразности сего действа. Ещё обусловлено и тем, что ранее казавшееся необходимой разумная и осмысленная беседа двух людей направленная на достижение мира, просто потеряла всякий смысл, едва в руках одного собеседника появился кинжал, а у иного сабля. Разум уступает стали, металл побеждает рассудок. Разве сие не удивительно?
Как видите, мне есть чем продолжить рассказ о последних причинах удивления Тамбовского дворянина. Но, последовательное продолжение повествования видится мне более важным, посему я продолжу.
После выпада в сторону «дамы», Кирилла Антонович не менее резко отошёл назад, прекрасно помятуя урок друга — даже поражённый соперник опасен, коли в его руках остаётся оружие.
Но, видимо, рана была уж очень страшна. «Дама» стоял покачиваясь, и не имея даже сил ощупать своё тело.
Наблюдая подобное, помещик довольно сильно оттолкнул эту... этого с саблей в груди, и поспешил к другу. Позади него послышался звук упавшего тела.
Модест Павлович оказался довольно крепко привязан канатом к носилкам, а его рот был заткнут какой-то тряпицей.
Не выпуская из вида стоящего соляным столбом капитана, помещик подошёл к «даме», стонавшей и уже начавшей истекать кровью.
-Позвольте, - вежливо сказал Кирилла Антонович, и вынул изогнутый кинжал из руки жадного до гонорара убийцы.
-Ты... кто....
-Не сейчас, не сейчас, - поспешно сказал помещик и вернулся к носилкам.
Кинжал оказался настолько остро отточенным, что удерживающие штаб-ротмистра канаты были разрезаны, словно обычные портняжные нити. Затем была удалена тряпица.
-Как вы, дорогой мой? Вы и представить себе не можете, какую вину я чувствую перед вами!
-В следующий раз мертвеца станете изображать вы.
-Думаю, что следующего раза не случится.
-Не с нашим счастьем на подобное надеяться.
-Сабля... откуда она у вас? - Перебил разговор друзей не совсем ослабевший голос «дамы».
-У капитана взял, - коротко оглянувшись ответствовал помещик. - Коли охота, оставьте её себе.
И совсем уж иным голосом сказал в сторону капитана.
-Подойдите сюда, любезный!
А через секунду сказал снова, обращаясь к нему же.
-Уж коли я говорю подойти ко мне, то надлежит так и поступить со всей поспешностью! Какая следующая пристань по нашему курсу?
Дрожащими губами капитан выдавил из себя.
-Н-не помню....
-Не удивительно. Вот сюда, - перст Кириллы Антоновича указал на лежащего «даму», - лекаря.
-Лекарь ему не нужен. Ему нужен священник.
Это сказал Модест Павлович, прекративший разминать руки и ноги, сдавленные до этого канатом.
-Хорошо, лекаря не надобно. До прихода матросов сие помещение не покидать. Надеюсь, любезный, вам понятна вся очевидность ситуации — вы арестованы. А вы, Модест Павлович, свободны.
-Как вам удаётся шутить в такие минуты?
-В какие «такие»? В те, когда вы снова со мной цел и невредим?
-Слава богу, это так. Мне, вдруг, винца захотелось. Не составите компанию?
-Всенепременно!
Друзья вышли на палубу. Свежий ветер, спокойная река и синее небо разительно отличались от того, что происходило, и от того, что осталось в холодильном отсеке. И, к сожалению, в памяти обоих друзей.
Винцо, как говорят, винцом, но дела, кое-какие, таки остались не исполненными. Первое дело — найти Якова, а потом... потом оглядим. Нет, не поглядим, а пароходу «полный вперёд» и на всех парусах к ближайшей пристани. Там — пристав, связь через городового с губернским начальством и, далее, отправить сообщение надворному советнику. Капитана — в острог, а самим посуху домой. И непременно посуху!
Размышляя подобным образом, а заодно и зорко поглядывая по сторонам, наши герои (прошу учесть, что не какие-то там книжные герои, а самые настоящие!) поднялись на верхнюю палубу.
Что тут началось! Широко распахнутые от удивления глаза дам, застывшие на целые секунды пассажиры-мужчины, совершеннейшая тишина, и лишь поскрипывание парохода, набиравшего скорость.
-Как же это? - Произнесла первая пришедшая в себя дама, пряча своё тело и половину лица за раскрытым зонтиком. - Мы же видели... в каюте....
-Кого, - вежливо осведомился у дамы Модест Павлович.
-Вас....
-Меня видели в каюте? И что?
-Как... что....
-Разговор не задался, - весело сказал штаб-ротмистр, и поправил изрядно помятый китель.
Но не прошли друзья сквозь строй пассажиров и трёх саженей, как невесть откуда появился «бородавочник», и завопил.
-Верочка, Верочка! А я, таки, был прав! Я был прав! Сие нисколько не удушение, уж я-то знаю! Послушайте, - обладатель бородавки пиявкой прилип к локтю Модеста Павловича, - вы же не станете отрицать то обстоятельство, что я оказался прав в вопросе квалификации вашей смерти? Вам, теперь, точно уж всё равно, но не могли бы вы пройти со мной и подтвердить Верочке, что....
-Пшёл!!! - Рявкнул штаб-ротмистр, и довольно неучтиво вырвал свою руку из пиявочного захвата.
-Господи! - Взмолился «бородавочник». - Что же за день сегодня такой? Верочка, ты не поверишь....
Остальные его слова потонули в шуме, производимом пришедшими в себя пассажирами.
А в кают-компании друзей ожидал сюрприз не из приятных.
Тот самый матрос, который заслужил благодарность за знание всех помещений на пароходе, неожиданно вынырнул из-за стойки, за которой обычно находился Яков, и призывно помахал рукой. После чего скрылся там, откуда и появился.
Подбежавшим друзьям предстала следующая картина — на полу сидел Яков, прижимая к левой стороне лица окровавленное полотенце. Рядом валялись ещё несколько тряпиц, густо измазанных кровью.
-Что случилось, Яков?
-Простите, господа, но я допустил ошибку.... Я не должен был оставлять без наблюдения носилки и вас, Модест Павлович.
-Всё-всё, все прощены. Ежели вам будет угодно, то вы кровью смыли любой проступок, да и все последующие. Что с вами-то? Отнимите полотенце от лица. Ну-ну, нам можно поглядеть. И... а, любезный, ты здесь? Нет ли доктора на пароходе? Это скверно. А ты просто возьми, и начни спрашивать у всех пассажиров, вдруг да повезёт? Нет, ветеринаров не нужно! Да, голубчик, ступай! Яков, позвольте оглядеть рану!
Зрелище было малопривлекательным.
Как выяснилось, этот «дама» расстроенный совершённым не им смертоубийством, невольно потерял в своём поведении манеры, присущие слабому полу. На это обратил внимание официант, попытавшийся в одиночку справиться с подозрительной особой, заперев её в чулан. Но реакция «дамы» и острейший изогнутый кинжал решили всё не в пользу Якова. На его лице теперь зиял глубокий шрам, пролегавший от середины лба и до подбородка, проходивший совсем рядом с левым крылом носа. Бровь разрезана надвое, щека развернулась настолько, что обнажила кости черепа. Разрезанные губы при воспроизводстве слов пришлось поддерживать пальцами. Левый глаз вытек полностью. Лицо начало опухать.
Вернулся матрос и доложил, что до ближайшей пристани осталось семь минут ходу, её уж видать. Врача среди пассажиров не оказалось, зато пять ветеринаров с различным размером гонорара. Самым доходным из присутствующих оказался «бородавочник». Экая ирония!
В целом это всё описание Волжского туманного приключения. Ежели вам станет интересно, могу добавить некое количество штрихов, дабы дополнить картину фоном, и создать целостность композиции, не смещая акценты от главного отсутствием второстепенного. Желаете? Извольте!
По причине не остановки на двух пристанях Парохода «Великая княгиня...», но хорошо видимой на речной глади, губернские власти обеспокоились происходящим и повелели в каждом поселении, у которого имел остановку пароход, держать на пристани жандармский наряд на изготовке, с добавлением к ним неких армейских чинов в штатском (армейские в штатском, можете представить подобное?). Это оказалось настолько кстати, что Яков без промедления, и в сопровождении какого-то жандармского чина был доставлен в лечебницу, где и был принят, как герой. Сработало протежирование Кириллы Антоновича.
Капитана вовсе без почестей и пешком увели в управу. Его допросом, и в целом, его дальнейшей судьбой, занялся лично Александр Игнатьевич Толмачёв. Но о подробностях распространения не было. Даже намёком.
Матрос получил двойную благодарность — по пятьдесят целковых ассигнациями от Кириллы Антоновича и Модеста Павловича, а губернское начальство написало ходатайственное прошение товариществу «Самолёт», с просьбой приглядеться к благонадёжному и решительному матросу. Товарищество присмотрелось и направило матроса в морское училище за казённый счёт. После сдачи экзаменов, матрос получит погоны и потеряет швабру. Вот как поступает судьба с теми, кто хорошо знает своё место работы.
Теперь про неживых. Именно сие смертоубийство раскрыло глаза кое-какому начальству на довольно странную парочку — бывшую фрау Шенке и её мужа, походившего на упитанного бюргера. Они оказались завербованными не только Польскими службами, но и Французскими. При том, что они были агентами на жаловании в ведомстве морской контрразведки Российской империи.
Их желание заработать и совершеннейшая беспринципность привели к тому, что они не то, что они сидели не на двух стульях одночасно, а пытались танцевать промеж трёх костров. Как видим, не обжечься им не удалось. И поделом.
«Дама в шляпке». Это прозвище приклеилось к самому скверному персонажу этого плавания — тому самому факиру Бруно Яновичу Немировскому, которого все описывали, но никто ничего не сказал конкретного. Которого многие знали, но ничего путного сказать не могли. Ни возраста — только примерно, ни примет — только морщили лоб что-то припоминая. Ничего, одним словом.
Умение менять облик, артистизм и хорошее познание человеческой природы позволили ему запоминаться его клиентам таким, каким он хотел, чтобы его запомнили, включая воспоминания об издаваемых им странных звуках.
Убийства, ради раскрытия которых и была придумана эта поездка, были его делом его рук. Об этом поведал раскаявшийся капитан. Подробностей он не ведал, поскольку не был любителем кровавых сцен. Он только полностью подтвердил рассказ Кириллы Антоновича о приходящей кухонной помощнице, которая совершила смертоубийство и исчезла из дома, окружённого полицией, таким же манером, как и предположил помещик.
Этот рассказ за столом и подслушал Бруно Немировский, будучи переодетым в форму матроса палубной команды, изображавшим старание в уборке посуды со столов. Кто тогда обращал внимание на матроса? Кирилла Антонович или Модест Павлович? Никто, а в том и крылась ошибка, в результате и затянувшая расследование.
А после был какой-то шум, резкий запах парфумерной жидкости, какая-то суета, шум в голове и, неожиданно, и только для Кириллы Антоновича, на нижней палубе появились дама в шляпке и отец Паисий, который также был фигурой выдуманной. Именно так и планировалось убийство Модеста Павловича — через переодевание «дамы» в шляпке в старца, которого все знают, но никто не помнит в обличье. Догадка Кириллы Антоновича об том переодевании в двух особ и отнесла во времени исполнение задуманной акции.
Ну, и к чести этого «дама в шляпке» следовало бы признать, что награждённый таким числом редчайших талантов человек мог бы стать всемирно известным лекарем, актёром, политиком, литератором и, не побоюсь этого сказать, учёным в части лечения душ человеческих. Ан нет, он стал убивцем за гонорар. Поистине — и святость и дьявольщина схожи множеством дарованных талантов. Различает их лишь цель, ради которой подобные таланты используются.
Шведския спички, кстати, тоже принадлежали «даме в шляпке». Из их разжигательных головок он производил особую суспензию, благодаря которой начисто сводил волосы с лица и иных частей тела. А в качестве оконной распорки он их поставил оттого, что ничего иного под рукой не оказалось. Было использовано чересчур много парфумерной жидкости и, попросту, надо было проветрить каюту. От себя замечу, что ежели эта «спичечная загадка» не нашла своего разрешения, то ничем бы общий финал не отличался бы от происшедшего. Одним штрихом больше, одним меньше....
Ну, о чём ещё позабыл упомянуть?
После завершения всех официальных дел, необходимых к исполнению, прямо на той пристани, на которую сошли почти все пассажиры, наши друзья решили выпить винца. И не в жажде было дело, а в том, как говаривали бывалые армейские, да и Модест Павлович о подобном упоминал, у Кириллы Антоновича прошёл боевой кураж. Значило сие то, что что спало нервозное напряжение и тот ужас (а то был настоящий ужас), который воплотился в убийство человека, помещик начал ощущать с новой силой и с большим волнением. Вот винцо и понадобилось. Оно, как вы и сами прекрасно знаете, замедляет рефлексы и слегка видоизменяет память. Остальное — за вашим сотрапезником.
А о казусах, имевших место в том приключении, разоткровенничались только в столице, когда прибыли в ресторацию «Крым» для обеда с надворным советником.
Ничего не говоривший Модест Павлович о том, каким образом он оказался связанным на носилках, в отдельном зале ресторации рассказал. Те два матроса, несшие его на носилках забоялись того, что при подъёме по ступенькам генерал может спасть с носилок. И, во избежание подобного, они традиционно связали ему руки и ноги, и вовсе не традиционно привязали его к самим носилкам. И самом деле, не мог же штаб-ротмистр отбросив саван попросить матросов не «принайтовывать» его к катафалку, обещая при том не сваливаться при любом крене.
В таком связанном виде его и оставили в холодильном отсеке, где его и навестил «дама в шляпке» в сопровождении капитана. «Дама» быстро понял, что был ловко обманут и решил, для завершения дела отрезать голову генералу. Что случилось далее уж пересказано.
На том обеде многое вспоминали в ироничном ключе, многое оказалось откровением для друзей, а кое-что настоящим открытием и для Александра Игнатьевича. Много шутили. Выпивали винца.
Ближе к концу обеда Модест Павлович немного задумчиво проговорил.
-Хорошо, что это «лёгкое» приключение закончилось так, что остались в живых те, кто в нём участвовал. С нашей стороны.
Добавило ли это грусти в общий тон их беседы? Очень возможно. Но, абсолютно точно и то, что все трое ожидали начала разговора, который никто, в тот вечер, не решался начать.
После очередной паузы, решение сказать в голос то, о чём до сих пор молчали, принял на себя Модест Павлович.
-Скажите, Александр Игнатьевич, на что нам следует рассчитывать в скором времени? На спокойную жизнь в усадьбе, либо на какое-нибудь лёгкое приключение?
Надворный советник встал из-за стола так, словно ему добрая сотня лет, и подошёл к окну. Поводив пальцем по стеклу, а затем вытерев его белоснежным платком, господин Толмачёв вернулся к столу, взял начищенный до зеркального блеска нож для рыбы, протянул его улыбнувшемуся Кирилле Антоновичу, и сказал.
-А чего вам самим хотелось бы больше всего?
Помещик покрутил в руках нож так и эдак, поймал им отражение лампы и пустил «солнечного зайчика» на лицо Модеста Павловича.
Друзья посмотрели в глаза друг другу, подмигнули и улыбнулись. Они приняли для себя решение. Хотелось бы узнать, какое именно?