How do you do?

               

    Жизнь большинства людей мало примечательна: детство, юность, замужество удачное или нет, дети или нет, внуки, старость. Иногда попадаются исключения. Жизнь этого меньшинства сплошной фейерверк событий. Падения и взлёты похожи на бег с препятствиями или прыжки по кочкам в болотистой местности. Почему так?

    1.

      - How do you do, baby?
      Ответа не было, да и быть не могло. Рот расплылся беззубой улыбкой.
      Бытует мнение, что всё можно вспомнить с рождения, а то и будучи в утробе матери. Но Аня не помнила. Первые проблески сознания были тесно связаны с манной кашей. «Кто ж её не помнит?» - Спросите вы. Детсадовцы поймут о чём речь. Ане повезло или не повезло в этом отношении раньше. Задолго до детсткого сада. Стойкое чувство неприязни к чему-либо проявилось у ребёнка в грудном возрасте, именно, к манной каше.
      - Детка, детка! - Мама щёлкала пальцами, пытаясь привлечь внимание вредного ребёнка.
      Детка же, упираясь взглядом в ненавистную ложку, наполненную белой гадостью, отводила моментально взгляд и рассматривала потолок. Там было гораздо интереснее. Паучок плёл серебристую паутинку: красивую, маленькую, аккуратную. Аня, засмотревшись, открывала рот. Ложка тут же попадала внутрь. Девочка скашивала глаза, рискуя приобрести косоглазие в столь нежном возрасте, кривилась, но, умудрённая опытом, знала: выплёвывать бесполезно.
      - Умница доченька! - Хвалила мама, с укором поглядывая на часы. Скоро репетиторство, и опаздывать никак нельзя.
      Вот ведь незадача. Никуда не смоешься ни той, ни другой. Хотя желание такое обоюдное имелось, надо заметить. Безнадёга короче. Матушка выполняла свой долг: детка должна быть накормлена. Вертлявый ребёнок был крепко-накрепко привязан ремешками к самодельному стульчику, любовно сделанному отцом, поэтому тоже не удерёшь, тем более ходить толком пока не получалось.
      - Анечка, Аня! - Мама отвлекала внимание от ложки, что-то изображая пальцами.
      Все уловки девочка знала наперечёт. Вселенная манила чудесами с разными звуками, тресканиями, щебетанием... Рядом ходила Мурка, мелко и не слышно переступая лапками. За окном копошился на подоконнике, радуясь лучам солнышка и чирикая, воробей. А старательный паучок настырно скользил  словно на коньках по своей паутинке. Детка забывалась, рот открывался, каша на блюдечке уменьшалась. Такие вот причинно-следственные безхитростные связи. Мама довольна - ребёнок сыт. Приходила бабушка, пытки кашей заканчивались, начинался совершенно другой мир. Мир книг. Бабушка часами могла читать, показывая картинки, объясняя буквально на пальцах непонятные слова. Хотя годовалый ребёнок не понимал гораздо больше, чем догадывалась бабушка, знал всё практически наизусть про Чудо-дерево и Кокошу с Тотошей, заканчивая рифму всегда правильным словом, показывая тем самым незаурядные способности к запоминанию почти с пелёнок. Слушая сказки, фантазии детки уносились как облака в сильно ветренный день. Забывалось всё: и Мурка, и воробей и даже паучок. А вот нелюбовь к манной каше так и осталась, пройдя годы и испытания.


      2.

      Первые шаги особо долго не радовали. Даже малютку. Территория избы была небольшой: пара комнат, за занавеской чулан да кухня, соединённая с коридором. На улицу не выпускали, пугая несмышлёныша злобной беспородной Жучкой, лающей по поводу и без; морозами; сосульками, падающими исключительно на голову; кусающимися пчёлами; щиплющимися гусями, которых держали в соседнем дворе. По крайней мере, так говорила мама. А Анютка привыкла маме верить. Благо динозавры уже вымерли. В общем, за дверями избы катастрофы происходили с завидным постоянством, поэтому манили как магнит.
      Спасение всегда приходило с чтением. Отец откладывал деньги с каждой получки на книги с иллюстрациями картин, скульптур. Мать в силу своего «очень среднего образования», как говаривал отец, увлечение мужа не понимала. Она преподавала английский в школе, подтягивала отстающих и втайне от дирекции вела репетиторство. Какая-никакая, а копейка. В отличие от мужа копила на чёрный день. Другие мужики в округе тратили последнее на сигареты, выпивку, а то и на баб. Поэтому для проформы матушка иногда журила супруга за очередную растрату, но больше отмалчивалась, махая рукой. В каждой избушке свои погремушки. У них - такие.
      Войны, конечно, не было, о чём назидательно твердили в округе, но жизнь вряд ли была лёгкой. Осенью и летом заготавливали дрова и уголь. Понятное дело, не Сибирь. В Гродно климат умеренный. Но зима даже при температуре минус пять была влажной и неуютной. Если ещё и с ветрами, бывшими здесь не редкостью, то уж лучше Сибирь. Печь топили, начиная с конца сентября. Воду носили с ближайшей колонки. Путешествие по воду казалось маленькой Нюсе огромным приключением. Порой ледяная вода обжигала руки. Мама разрешала подержать ручку колонки, Аня чувствовала свою значимость, мечтая, что, когда вырастет, будет обязательно сама с вёдрами ходить за водой как взрослая. Сейчас же у девочки было маленькое ведёрко, но и это уже считалось посильным вкладом в ведении хозяйства. Летом - грядки, сорняки. Осенью - заготовки: соленья, варенья, грибы. На детей времени никогда не хватало. Все так жили. Выбора-то всё равно не было. Работа, готовка, хозяйство, стирка белья на железной стиральной доске, стирающая материнские руки в кровь. Нескончаемая гонка на выживание под девизом: «Лишь бы не было войны». Центр Ленинского района небольшого города, огромная территория частного сектора, который каждый год администрация грозилась снести, но обещания пока оставались обещаниями. Аня часто гостила у бабушки, живущей в малогабаритной хрущёвке. Один город, одно время, а какая разница! Отопление, вода, да не просто вода, а двух сортов: горячая и холодная, и самое главное - туалет, отдельная комната с унитазом, с бачком и длинной верёвкой, за которую Ане иногда разрешали дёргать, а не ведро с отходами в предбаннике. Фантастика, да и только!
      Детство редко омрачается заботами. Вот и у Ани всё было совершенно безоблачно. Хотя... Иногда мама плакала. Беззвучно и одиноко. Мама уходила в сарайку, где стоял всякий огородный инвентарь, и плакала. Наверно, она думала, что никто ничего не замечает. Но Аня всё видела. Детка никогда не подходила к матери в такие минуты. Сердечко девочки сжималось. Становилось грустно и тоскливо. Она хотела бы подбежать к самому дорогому человеку, обнять, сказать что-нибудь ласковое, успокоить. Но не решалась, интуитивно понимая: раз человек хочет побыть один, мешать ему не стоит. Может быть, просто боялась, что мама её прогонит. Ведь как девочка ни старалась, понять не могла: почему маме грустно. Ведь всё так хорошо, а бывает и ещё лучше, когда идёт дождь, а потом появляется радуга (не чудо ли?); когда Мурка мурлычит как паровоз и трётся о ноги. Даже злобной Жучке иногда совсем не плохо живётся, когда та растягивалась на траве у будки под солнышком, жмуря глаза от удовольствия. Да мало ли чего интересного, весёлого и доброго на свете? Тортики, сгущёнка, бабочки, ёлка, столько много, что и упомнить невозможно. Но мама почему-то плакала. Когда она успокаивалась, вытирала распухшие от слёз глаза и выходила из сарайки, как ни в чём не бывало. Если папа был дома, он горько вздыхал, но виду тоже не подавал, что случилось что-то из ряда вон выходящее. Мама прятала глаза, пыталась шутить, шутки удавались плохо, все театрально улыбались. Странный и какой-то страшный ритуал. «Вот когда у меня будет дочка,» - думала Аня: «Я буду грустить, а дочка станет меня успокаивать». С такими мыслями ребёнок забывал про своё одиночество до очередного уединения родительницы. С этих пор Нюся, как и мама, прятала своё горе от чужих глаз, что бы ни произошло, где бы она ни была. Хорошо ли, плохо ли, этот урок усвоился на всю жизнь: никому твои горести не нужны. Напрягать людей не стоит, Аня и не напрягала.

      3.

      - Детка, пусти Мурку! - Мама освобождала кошку от цепких объятий ребёнка.
      - Мамочка, она убежит! - Аня не сдавалась, прижимая Мурку ещё крепче.
      - Что ты делаешь, посмотри! Она сейчас сдохнет от удушья!
      В подтверждение маминым словам кошка выпучила глаза и обмякла. Нюся так испугалась, что пальцы разжались сами собой. Кошка спрыгнула на пол, навострила уши, прислушиваясь к незнакомым звукам словно сфинкс без движения. Вскоре любопытство хищницы пересилило, Мурка пошла разведывать территорию. Детка неотступно следовала за своей любимицей.
      - Куда, куда? Вниз тяни! - Орал отец у входа.
      - Да куда тяни, начальник? Убьёмся! - Кричал грузчик.
      - Господи, поломают. - Мама остановилась в дверях.
      Громоздский антикварный комод со старинными подсвечниками скрипел, застряв в проёме двери.
      - Чёртова бандура! - Отец вытирал намокший от усилий лоб. - Всё, други, занесём эту холеру и перекур.
      - Давно бы так, начальник. Что поднажмём, ребя? - Мужики, обливаясь потом, втащили злосчастный комод.
      - Слава Богу. - Мама украдкой перекрестилась.
      Чистенькие комнаты заполнялись коробками, пакетами, авоськами и мебелью. Скоро было ни пройти, ни проехать. Приходилось перепрыгивать через всякую утварь. Мурка, не путаясь как обычно под ногами, поджала уши и спряталась за диваном, вовсе не собираясь убегать. Радостное возбуждение, летающее в воздухе, животное не разделяло. Слишком много нового! После нескольких неудачных попыток помочь взрослым Аня получила задание от мамы охранять вещи.
      - Люди разные ходят. Стащат чего. Следи за всем. Если что - зови. Громко зови! Поняла?
      Детка послушно забралась на диван с ногами, готовая заорать в любую минуту: «На помощь!», и наблюдала за происходящим. Мать улыбнулась, смотря на посерьёзневшую дочку. А как ещё усмерить бесцельно носящегося ребёнка, мешающего всем и каждому?
      Скорее всего это был самый яркий лучший момент, оставшийся в памяти Нюси за первые пять лет. Адреналин бил ключом. Общая радость, усталость от тяжёлой работы, новизна - всё смешалось.
      Готовились задолго до решающего дня. Отец таскал с помойки старые картонные коробки. Сначала упаковывали книги и посуду, то, что не первой необходимости. Похоже переборщили. Столовое серебро так запрятали, что пришлось ложки и вилки одалживать у бабушки. Мама больше не плакала. Напротив, много смеялась. Отец что-то говорил о победившем коммунизме. Нюся чувствовала перемены. Только кошка вела себя настороженно, всё больше затаиваясь по углам. Боялась, что её могут оставить вместе с другим ненужным хламом в избе. Новую квартиру Аня увидела за пару дней до переезда. Та показалась ребёнку необыкновенно большой и светлой. Лучи солнца заливали почти всё пространство комнат. Из окна облака. Рукой можно достать. Девочка на цыпочках подошла к окну и тут же отбежала.
      - Мама, мама! Страшно как!
      На крик прибежала мать и рассмеялась.
      - Восьмой этаж, красота! Так бы и полетела!
      Нюся разглядывала маленькие фигурки, миниатюрные машинки. Человечки смешно двигались, крохотные машинки парковались, качельки с кукольными малышами качались. Аня никогда не была на такой высоте. На цыпочках, крепко держась за подоконник, девочка застыла с открытым ртом, не расслышав мамин окрик.
      - Детка, иди сюда! Детка!
      Туалет и ванная девочку не удивили. Всё это она уже видела у бабушки. А вот мама никак не могла налюбоваться.
      - Господи, неужто и нам повезло? - Женщина смахнула слезинки радости. - Прям напиться не грех.
      - Мамочка! - Появилась дочка. - Как же мы так высоко жить будем?
      - Лифт включат, привыкнем.
      Новая жизнь была не за горами. Переезд тоже не заставил себя ждать...
      Стемнело. Разгрузили две большие машины. Наскоро соорудили стол из пары табуреток. Бабушка оставила пирог с зелёным луком и яйцами. Ещё тёплый.
      - По второй? - Отец подставлял за неимением стопки стакан под водку.
      - Куда? Руки и так трясутся! - Мама заулыбалась.
      - Так это от твоего комода трясутся. Только за это надо выпить! - Возмутился муж. - Думал: не довезём твою бандуру.
      Мама обняла отца и поцеловала в лысеющую макушку.
      - За бандуру, так за бандуру. Детка, кусай понемножку. Что за культура? - Мама подумала и добавила. - Вся в тебя!
      Отец расхохотался. Дневное напряжение снималось. Аня была абсолютно счастлива. Любимый пирог, немного подмокший по бокам от целлофана, вкусно хрустел зелёным лучком. Из набитого рта иногда падали крошки, которые ловила голодная и всеми забытая Мурка. Это было последнее сильное по эмоциональности воспоминание, где они втроём, где они семья, и где всё впереди.
      Мебель расставили по местам. Узлы разобрали. Жизнь потекла своим чередом. Не топили больше печь, да и по воду в дождь и слякоть не ходили. Но легче не стало. Работа, дом, чёрно-белый телевизор. Купили дачу, опять сорняки, заготовки, вечная война с тлёй. Всё как у всех под старым девизом: «Лишь бы не было войны». Мама стала плакать как раньше. Сарайки не было, куда можно было укрыться. Поэтому мама запиралась на кухне, когда укладывала Нюсю спать, а папа задерживался на работе, и плакала. Сердечко у Ани опять сжималось от горя, но как и прежде она делала вид, что ничего ровным счётом не происходит...
      Аня бегала, играя с Муркой. Взрослая степенная кошка до сих пор велась на всякие бантики и фантики. Дело близилось к ужину, а посуда привычно не гремела, запахи приготавливаемой пищи не разносились по квартире. Мама сидела на табуретке, подперев рукой подбородок. По радио диктор негромко озвучивал новости.
      - Мама, ты чего не готовишь? Папа скоро придёт.
      Та сидела, не шелохнувшись. Аня тронула мать за коленку.
      - Мама, мама! Папа скоро придёт. Ты чего?
      - Папа не придёт. - Очнулась женщина.
      - Почему не придёт?
      - Он нас бросил.
      - Как бросил?
      Нюся стояла, обдумывая услышанное. Может, послышалось? Может, она не правильно поняла? Может, мама что перепутала? Да мало ли сколько может быть этих «может»?
      - Мамочка... - Осторожно начала девочка.
      - Уходи отсюда. Я не хочу тебя видеть.
      Аня задохнулась от неожиданности и обиды. Бровки нахмурились, уголки губ поползли вниз.
      - Я сказала: уходи. - Повторила мать в пустоту.
      Аня на негнущихся ногах вышла. Боясь разрушить зыбкую невесомость тишины и услышать плач матери, Нюся тихонько залезла в нишу, прикрывая изнутри пальчиками дверцы. Ниша была небольшая: всего две узкие створки. Её приспособили под детский платяной шкаф. Внизу сидели игрушки: кукла Марина с соломенными выцветшими волосами, большой старый с заплатками на дряхлеющем тельце медведь, заполненный опилками, и несколько плюшевых игрушек. Аня взяла Мишку, уткнулась личиком в его твёрдую морду и заплакала. Безнадёжно, тихо. Сопли и слюни текли на бедную игрушку. Поначалу Аня вытирала их рукавом фланелевого халатика, но потом перестала. Темноты девочка не боялась, тишины тоже. Слёзы иссякли. О недавнем горе напоминали лишь влажные рукава и подол халатика, да мишкина морда. От долгого неудобного сидения стали затекать ноги. Детка ни о чём не думала. Голова словно тяжёлый полый шар склонилась над медвежонком. Аня забылась беспокойным сном.
      Когда Анна проснулась, то в первые минуты ей показалось странным такое сидение в непролазной тьме. Девочка осторожно открыла дверцу ниши. Наступила ночь. Нюся вылезла из ниши. Дома никого не было. На цыпочках детка заглянула в зал. На диване, разбросав руки, спала мама. Вдруг Аня вздрогнула: мамины губы шевелились, брови хмурились. «Наверно, мама говорит с кем-то во сне,» - подумала она. - «Ругается.» Стараясь не скрипеть половицами, детка вернулась в свою комнату и легла, не расправляя кровать. Сон не шёл. Мысли мешали. В основном, конечно, обнадёживающие. Папа с мамой ругались не в первый раз. Факт. Помирятся. Куда ж они денутся? Ведь она их так любит, правда, любит одинаково и очень-очень сильно. Может быть, папу сильнее, но только самую чуточку! Вот из-за этой чуточки папа и должен появиться. По другому и не получится. Детка не заметила, как опять провалилась в пропасть сна, но в отличие от мамы она улыбалась.
      Папа не пришёл. Ни завтра, ни послезавтра, ни через неделю. Мама не плакала. Совсем. Было в этом что-то пугающее. Как будто перед грозой. Вроде всё спокойно: погода хорошая, немного душно, облака, много комарья как обычно летним августовским вечером, но точно чувствуешь - вот-вот хлынет дождь. Да не просто так, а с громом и молнией. Этой грозы Анюта и боялась. Трудно жить так: в постоянном ожидании взрыва. Ожидания не оправдались, взрыва не было. Анна не знала: хорошо это или плохо. Мама работала, приходила домой раньше, готовила, смотрела телевизор, читала журналы, иногда стирала и занималась хозяйством, разве что меньше стала болтать по телефону, словно ждала чьёго-то звонка.
      Папа позвонил через пятнадцать дней. Аня точно подсчитала. Предложил встречаться с дочкой по выходным.
      - Отец хочет брать тебя к себе. - Сухо объявила мама.
      Аня не знала: что ответить.
      - Иногда. По выходным. - Мать задумалась. - Хочешь?
      - Нет. - Нюся пошла к себе в комнату, забыв, что приходила на кухню за вкусной свежевыпеченной плюшкой.
      - На нет и суда нет. - Услышала она вдогонку.
      Потом Аня прокручивала в уме эту ситуацию вновь и вновь. Правильно ли она поступила, отказав тогда отцу во встречах. Верное ли было решение? Всё-таки папа мог настоять, она была ещё ребёнком. Но видимо отца всё устраивало.
      Жизнь потекла своим чередом. Прошло несколько лет. Школа, дом, уроки, книги, бабушка. Во дворе появились приятельницы. Ущербной Нюся себя не чувствовала, почти у трети класса не было отцов. То есть отцы были, но приходящие. Пришли, ушли, вот и вся недолга. Один город, один центр с магазинами, кино, но дорожки, по которым ходили отец и дочь, не пересекались. Как Анна ни вглядывалась в очертания прохожих в поисках любимого лица. Потом и вглядываться перестала, по взрослому рассудив: если судьбе угодно, они встретятся. Через пару лет Нюся узнала, что у отца другая семья и маленькая дочка. Новость не потрясла её, не выбила из колеи. Жизнь-то продолжается. Семья и семья. Подумаешь? Только мама ни с кем не встречалась, осунулась, постарела, всем своим видом показывая: насколько сложна жизнь матери-одиночки.
      - Чужие дети - обуза. Кому нужна женщина с ребёнком? - То и дело плакалась она кому-нибудь по телефону.
      Чтобы не слышать подобные разговоры, детка как можно тише прикрывала свою дверь, лишний раз стараясь не нервировать мать. Эти старания закончились тем, что разговаривали они между собой всё меньше и меньше. Другое дело - бабушка. Внучка доверяла своей бабуле беззаговорочно, советовалась, спорила, смеялась, обсуждала книги, события. С бабой всё было иначе. От бабушки она ни разу не слышала непонятного слова «безотцовщина». Откуда эта странная приставка «без»? Ведь отец не умер, он жил! Только не рядом. Девочка не задумывалась: тяжело ли матери одной, насколько тяжело, что она чувствует? Анна не была чёрствым человеком, просто эти вопросы не приходили ей в голову, когда речь заходила о маме. Они совершенно не интересовали друг друга. Не ругались, душевно не разговаривали, даже ели в разное время. Не плохие, в общем-то, отношения, но и не хорошие. Никакие. Как соседи по квартире. Иногда Ане так не хватало совета, чтобы кто-то старший погладил её по головке, обнял как в детстве и сказал: «Дорогая, ты умница, красавица! У тебя всё будет хорошо!» Особенно не хватало поддержки после смерти бабушки. Анна сильно переживала потерю самого близкого ей человека, думала, что её бросили, как когда-то с отцом.
      Мать по своему обыкновению ничего не замечала или не хотела замечать, всё более концентрируясь на роли обиженной разведёнки. С приятельницами она наигранно смеялась, повторяя словно заезженная пластинка: «У меня всё замечательно! Дочь взрослая, квартира, на работе, слава Богу, не обижают, зарплата вовремя. Войны лишь бы не было, правда?» «Конечно, конечно», - вторили подружки. - «Вот в войну наши родители прошли и тиф и голод, мы-то гораздо счастливее!» Потом следовали перечисления счастья, до безобразия похожего на счастье других как зубцы на одной гребёнке.

      4.

      В старших классах Анну стали интересовать мальчики. Поначалу её привлекали умные мальчики, потом красивые. С умными было о чём поговорить, с красивыми не стыдно пройтись по школе или сходить в кино. Появилась закадычная подруга Лёлька Голубкина. Когда Нюся задерживалась у своей Птицы, как она ласково звала Голубкину, мать благосклонно разрешала остаться у подруги с ночевой. Вскоре Анюта практически поселилась там, хотя жилищные условия у Лёльки были не ахти-какие. Трёхкомнатная хрущёвка, отец пьяньчужка, мама инженер на Гродненском Химволокне с небольшим пайком деликатесов за вредность на производстве; брат, к счастью на данный момент служивший в армии, и бабушка, с которой Лёлька делила комнату. Спали подруги вместе на раскладном диване, засыпая только под утро, болтая о чём попало. Темы не отличались разнообразием: пацаны в классе, родители, опять пацаны в классе. Бабушка, глуховатая на слух, сопела на своих палатях, девчоночий смех её не раздражал, чем паршивки и пользовались, разговаривая в голос и громко смеясь. Под утро Лёльку ожидал очередной нагоняй от предков за шумное поведение, спавших за закрытой дверью в комнате, находяшейся за залом. Птица клялась с кристально честными глазами, что такое безобразие больше не повторится. В следующую же ночёвку с подругой обещание напрочь вылетало из головы. Скоро Лёлькиной матери надоело делать утренние замечания, и она оставила хохотушек в покое. «Пусть смеются, пока молодые», - рассудила она. Когда приходила Аня, все оживали. Даже птицын отец переставал сварливо занудничать. Бабушка, отметившая восьмой десяток, охотно рассказывала про жизнь в девичестве до революции, во время революции и после революции, хоть книгу за ней пиши.
      Как-то раз после гостей Аня шла домой. «Морозно как, хорошо», - девушка засмотрелась на снежные деревья, повыше поднимая вечно сползающий шарф. Снег искрился, красота, холод не жёг лицо как обычно при ветренной погоде. Нюся любовалась природой. Вдруг откуда-то донёсся плач. Аня прибавила шаг подальше от беды, потом остановилась словно вкопанная, прислушалась. Тишина. Показалось, наверное. Пошла дальше, озираясь. Звуки повторились, но это был не плач, непонятное что-то. Аня завернула за арку, за которой виднелся её подъезд. В углу, спрятавшись от холода, сидел и трясся щенок. Он то скулил, то плакал, то поттявкивал неумело.
      - Ты чего тут, бедолага? - Анна присела перед ним на корточки.
      Псина немигающими пуговками - глазками смотрела на неё. По морде текли слёзы. Уши висели замёрзшими паклями.
      - Ты чей, Рыжик?
      Щенок только глядел на неё и дрожал изнурённым тельцем.
      - Ну, пойди сюда. - Она удивилась лёгкости псинки, прижав его к шубе. Только перед дверью квартиры Аня задумалась: что скажет родительнице? После Мурки та была категорически против живности в доме, как дочь ни просила.
      - Кто им жратву будет покупать? Самим денег не хватает, лишний рот нам не нужен. - Резюмировала хозяйка.
      Решившись, Анна нажала на кнопку звонка...
      Щенок стоял в коридоре, смешно растопырив лапы, и по прежнему дрожал.
      - Господи! Худой-то какой! - Мать всплеснула руками. - Страшный. Где ты его нашла? На помойке?
      Она подняла щенка за лапы.
      - Кобель. - Удовлетворённо кивнула головой.
      Кобель завилял куцым хвостиком, пытаясь лизнуть державшие его руки, каким-то своим собачьим чутьём безошибочно понимая, что от этого человека зависит его собачья судьба. Тоненькая струйка жёлтой мочи стрельнула на воротник материного халата.
      - Пакостник. - Матушка поставила щенка вниз. Под ним расплывалась лужица. В кои веки родительница заулыбалась. - Ладно, пускай живёт. Пропадёт ведь, зима нынче лютая.
      Щенок, будто поняв, что прогонять его не собираются, радостно затявкал.
      - Тихо тут. - Мать легонько хлопнула псину по морде. - Тишкой будет.
      Так в доме появилось новое существо, везде сующее свой любопытный нос. Тихон.


      5.

      Школа закончилась. Надо было решать: куда поступать. Благодаря матери Анна неплохо говорила по английски, иногда помогала той с переводами. Птица подала документы в универ - бывший педагогический институт на физ.-мат. Лёльке всегда давались хорошо точные науки. Вслед за подругой Аня решила поступать туда же, но на факультет иностранных языков.
      Выбора большого не было. Город маленький, трёхсот тысяч не наберётся. Всего три института: Гродненский университет имени Янки Купалы, сельскохозяйственный и медицинский институты. В медицину Анюта не хотела. Ещё в детстве, когда брали кровь на анализ, прокалывая острым прямоугольничком палец, и показывалась первая алая капля крови, Аня закатывала глаза, готовая хлопнуться в обморок. В сельхоз казалось не престижно. Мать, не долго думая, положила конец раздумьям.
      - Одного учителя достаточно. Будешь всю жизнь корпеть над тетрадками. Тебе это надо?
      Аня отрицательно покачала головой.
      - В сельхоз пойдёшь на экономику или бух. учёт. Бухгалтерская работа всегда нужна. - Сказала мать как отрезала.
      - Там же одни девчонки. - Промямлила Нюся, пытаясь протестовать.
      - Зато в педе одни мужики! - Усмехнулась мать.
      И ведь не поспоришь, кругом одни бабы.
      Внешностью бог Анну не наградил. Не дурнушка, но и не красавица. Рослая, около метра семидесяти, крепкая, сбитое спортивное тело без намёка на талию, широкая кость, да ещё размер ноги сороковой, чего девушка сильно стеснялась. Про таких говорили: кровь с молоком. Лицо круглое, с выступающими скулами, нос картошкой, глаза узкие. Простое лицо, не аристократичное. Если бы не помада и густо накрашенные ресницы с бровями, то и вспомнить нечего. Бывают такие люди: встретишься с ними взглядом на улице, только отвернёшься , засмотревшись на ветрины магазинов, и облик пропал. Невыдающиеся. Да ещё мать подливала масла в огонь.
      - В кого ты у нас такая коровушка уродилась? В отца породу.
      Мать по жизни была словно Наташа Ростова на балу: миниатюрная изящная брюнетка с томными красивыми глазами. Родню отца они практически не знали. Случалось это, конечно,  редко. Так, всего несколько раз. Но достаточно, чтобы у дочери появились мыслимые и немыслимые комплексы после подобных комплиментов.
      Единственным утешением Анны были волосы. Шикарные, густые, волнами спускающиеся почти до задницы. Когда Аня заплетала косу, вплетая красивые ленточки, засмотреться можно было. Прохожие и заглядывались. Но не на Аню, на косу!
      Обе подруги без труда поступили. В сентябре обе поехали помогать сельскому хозяйству собирать и сортировать картошку как и все первокурсники, только в разные колхозы. Первый раз они расстались на столь долгое время. Нюся скучала по беззаботной Птице. Встреча была радостной и бурной, не могли наговориться: новые эмоции, новые приятели, преподы, одногруппники и одногруппницы, всё... Замечательная студенческая пора - пора начала крепкой дружбы, симпатии и неприязни, влюблённости. Естественно, каждая ждала принца: высокого, красивого, умного, лучше из Минска. Почему из Минска? Во-первых, всего триста километров от Гродно, во-вторых, столица, в-третьих, маленький городок для амбициозной молодёжи казался тесным. Работы хорошей днём с огнём не сыщешь, всё по блату, зарплаты не высокие, да и жизнь не интересная. Смешно сказать, на весь город только драматический да кукольный. Театр Аня очень любила. Пожалуй, это было их единственное общее увлечение с матерью. Билеты на премьеры покупались задолго. Каждый поход в драмтеатр был как праздник и для той и для другой.
       Девочки стали встречаться реже, но дружба только крепчала. Разговоры всегда сводились к одной теме: мальчики. Их было не так много, а красавцев так, вообще, по пальцем пересчитать. Поэтому парни ходили павлинами, распушив хвосты. Скоро Аня влюбилась в местного дон Жуана, любимца девчонок Жорку. Высокого, кудрявого, жизнерадостного обаяшку. Жорка отвешивал комплименты направо и налево, причём делал это, наглец, профессионально и умело, точно попадая в яблочко. Его умственные способности заканчивались на комплиментах. Учился он посредственно. Анна, пополнив ряды армии поклонниц, запала на Жорку с первого взгляда. Тот, почувствовав лёгкую добычу, моментально этим воспользовался: клянчил конспекты (на лекции надо было рано вставать, а он любил поспать), решить задачи, на которые самому мозгов не хватало. Аня осознавала свою значимость, но когда Жорка ленивой походкой подходил, надо отметить, всегда с парочкой комплиментов, краснела, бледнела, по-овечьи блеяла что-то несуразное. Лёлька слушала влюблённую подругу, раскрыв рот, и завидовала. На её горизонте объект влюблённости ещё не высвечивал.
      Вскоре Жорка назначил Ане свидание в ближайшем кафе-мороженое неподалёку от института. «Влюблён, по другому и быть не может», - думала Анна. Девушка так боялась сглазить нарождающееся большое чувство, что даже Лёльке ничего не сказала. Загодя пересмотрела весь гардероб. Свой и матери. Естественно, подходящего к столь «судьбоносной» встрече ничего не нашлось. Аня решила пойти в джинсах-клёш, удачно скрывавших её сороковой размер, и белой блузке, подчёркивающей упругую грудь. По случаю прикупила пёстренький, весёлый шарфик.
      Перед выходом, посмотрев на себя в зеркало, детка осталась довольна. Перекрестилась, что не делала никогда, переплюнула через левое плечо и три раза постучала по деревянному комоду, чтобы уж стопроцентно не сглазить. Хорошо, что мать сегодня задержалась на работе, а то её комментарии могли напрочь испортить настроению кому угодно.
      Окрылённая любовью Нюся принеслась в кафе на десять минут раньше, «жениха» пока не было. Моросило, дул ветер. Аня продрогла, осень всё-таки на дворе. Время шло, Жорка не появлялся. Анюта стояла у двери побитой собакой. Внутри раздавался радостный гомон студенческой братии: парочки, компании. Играла музыка. «Зря припёрлась», - кляла себя Анна. Затем досталось Жорке, своей внешности, наивности, даже матери досталось до общей кучи. Села за свободный столик, заказала шоколадное мороженое с орешками. Жорка опоздал на четверть часа, когда его уже не ждали. По барски расслабленно подошёл, плюхнулся в кресло напротив и щёлкнул пальцами официанту. Видно, что чувствовал себя как дома.
      - Привет! - Жорка исподлобья посмотрел на Аню.
      - Привет. - Донеслось обиженно. - Я думала, что ты не придёшь.
      - Ну извини. Разочаровал? - Жорка наигранно медленно стал подниматься, изобразив на лице расстроенную мину.
      - Что ты, что ты! - Заговорила Аня испуганно. - Я так тебе рада, ты не представляешь!
      - Да? - Спросил недоверчиво Жорка. - Ну ладно. - Он милостиво опустил свой драгоценный зад обратно. - Кстати, хорошо выглядишь! Шарфик красивый. Где урвала?
      Аня зарделась.
      - Да он старенький. На улице холодно, вот и решила одеть. - Потупила она глазки.
      - А выглядит ничего, и тебе идёт. К волосам!
      Аня распустилась как майская роза. Она была счастлива. Жорка молчал. Девушка решила взять инициативу в свои руки. Говорила про институт, про книги, про театр. Ровно через шестьдесят минут Жорка бесцеремонно оборвал её на полуслове, многозначительно посмотрев на часы.
      - Какие у тебя часы красивые. - Заметила искренне Анна.
      - Командирские. - Похвастался ухажёр. - Подарок отца... Так я чего. - Спохватился он. - Я пошёл. Пора.
      Жорка заплатил по счёту. За двоих! Подал Ане куртку.
      - Извини, проводить не могу. Дела! - Чмокнул Аню в щёку, когда вышли из кафе, чтобы никто не видел.
      - Что ты, конечно, сама дойду. Не принцесса.
      - А ты ничего, не принцесса. Мне такие нравятся.
      Развернулся и был таков. Анна же так и стояла, разинув рот. Она была на седьмом небе от счастья. Наконец, почувствовав капли дождя на лице, открыла зонтик. «Какой чудесный день», - думала девушка, поднимая повыше воротник, чтобы спастись от ветра и перепрыгивая через большую серую лужу.
      Они стали встречаться. Пару раз погуляли по набережной Немана, пару раз посидели в кафе. Вскоре Жорка пригласил её в кино. На самый поздний сеанс. « Хороший знак», - прокомментировала Птица. Анна нервничала. С Лёлькой, читающей исключительно любовные романы, обговорили все мелочи и нюансы. По сравнению с Аней Лёлька оказалась большим экспертом в этом деле. Как вести себя на случай, если Жорка полезет целоваться, на случай, если Жорка не полезет целоваться, если будет распускать руки и лезть под блузку или «не дай бог» ещё куда! В общем, все варианты были тщательно продуманы. Голубкина волновалась не меньше подруги.
      Долгожданный день наступил. Анна, вырядившись словно на именины, летела на всех парусах, боясь опоздать. Пробежала мимо матери, гуляющей с Тихоном. Та, оболдев от удивления, что дочь не у Лёльки с ночевой, запоздало окрикнула «Нюся», но детка даже не обернулась.
      Жорка стоял у входа с двумя билетами. Привычно чмокнул в щёку.
      - Ты чего опаздываешь? Я весь продрог. - Недовольно пробубнил он.
      - Извини. - Попросила Анна виновато. Посмотрела на часы. Она пришла на пять минут раньше договоренного срока. «Часы врут, поправить надо», - подумала девушка.
      Сели на последний ряд, как и предполагала Лёлька. Жорка сразу по-хозяйски положил руку на Анино плечо. Анна замерла в ожидании. После новостей началось кино. «В джазе только девушки» они с Птицей уже смотрели. Хороший фильм, ретро. Замечательные актёры, юмор качественный. Но то было с Лёлькой. А это, как говорят, две большие разницы! Жорка ржал как жеребец. Аня чуть не плакала. По их мнению с Голубкиной Жорка должен был давно лезть целоваться. Прошло пять минут, десять, а потом полчаса. Жорка же не предпринимал никаких действий. Анна решила брать быка за рога.
      - Какой фильм смешной, правда? - Жарко шепнула она парню в ухо.
      - Угу.
      - Смотри какая сцена! - Аня придвинулась поближе.
      - Не мешай! - Возмутился Жорка и тут же убрал руку с Нюсиного плеча.
      «Он разлюбил меня! - Детка еле сдерживала слёзы. Пошли титры.
      - Как тебе? - Спросил Жорка, точно сам был режисёром.
      - Здорово! Так смеялась! - Не моргнув глазом, соврала Анна.
      - Иди сюда. - Жорка придвинулся и потянулся губами. Аня приоткрыла рот, как учила подруга, и почувствовала Жоркин язык, проворно проникший сквозь Анины зубы. От неожиданности девушка стиснула челюсти.
      - Ты чего? - Резко отстранился Жорка. - Чуть язык не откусила.
      - Извини. - Анюта сидела ни жива, ни мертва.
      - Не целованная чтоли? - Удивился самодовольно Жорка.
      - Почему? - Ракрасневшаяся Нюся не знала ответа на этот вопрос.
      - Ну-ну. Пошли.
      Жорка шёл впереди. Аня украдкой вытирала платочком обслюнявленные губы. Целоваться ей не понравилось.
      Про первый раз, который так трепетно ждут девушки, начитавшись романтической литературы, и рассказывать нечего. Впоследствии Анна никак не могла понять: с чего такие дебаты? Сохранять девственность до свадьбы или нет, влияет ли первая сексуальная удача или неудача на всю оставшуюся жизнь и т. д. Делов-то.
      Всё случилось у неё дома. Мать была на работе. Аня пригласила Жорку на чай. Тот с таким вниманием рассматривал содержимое квартиры и фотографии на стенах, словно пришёл только за этим. Подготавливалась Анна с утра. Везде прибралась, вымыла пол даже под кроватями, вычистила чайник до зеркального блеска, напекла блины. Заранее узнав наводящими вопросами, с чем любимый предпочитает блины, сгоняла за сметаной.
      - Фартук-то сними, а то как бабка. - Комплиментами Жорка давно Нюсю не баловал.
      - Действительно! - Спохватилась хозяйка. - Сметанка свежая. Сегодняшняя.
      - Молодец! - Похвалил «жених». - За что люблю мою Анну! - Чмокнул по дружески в лоб.
      Девушка суетилась. Боялась, что мать придёт в самое неудачное время. Жорка, будто понимая, размусоливать с чаем не стал, быстро наелся, как культурный промокнул салфеткой жирные губы и потянулся к Ане. Посадил на колени и стал расстёгивать кофточку.
      - Чего сидишь как на именинах? Помогай.
      Нюся трясущимися руками начала расстёгивать непослушные пуговицы.
      - В первый раз? - Облизнулся Жорка.
      Бордовая Анна чуть не провалилась сквозь землю.
      - Не бойся. Всё будет нормалёк! Пойдём к тебе. - Жорка взял Аню за руку.
      Всё произошло в темноте. Анна ничего не поняла, всё случилось очень быстро. Жорка раздел Аню, обслюнявил губы и шею, скользнул по груди, будто проверяя её наличность. Изловчился и стянул с себя джинсы.
      - Будет больно, не ори. - Предупредил он.
      Анна отрицательно помотала головой. Только Жорка этого не видел. Темно же. Молчание воспринял как знак согласия.
      - Вот и молодец!
      Аня почувствовала его руку между ног и что-то твёрдое, зажмурила глаза, пытаясь расслабиться. Больно не было. Неприятно, да, но не больно. Жорка дёрнулся несколько раз, вскрикнул и обмяк, опустившись на Аню. Та боялась пошелохнуться.
      - Чего как бревно?
      - Что? - Не поняла Анна.
      - Ладно. Не парься. Научишься.
      Жорка стал одеваться. Поскуливал закрытый в материной комнате Тихон. Нюся накинула халатик и проводила жениха до двери.
      - Увидимся. - Бросил тот на прощанье и хлопнул дверью.
      Анна включила свет, поправила кровать. Крови, как пишут в книгах, не было. Было только размытое розовое пятно, напоминающее о потерянной девственности. Даже простынь менять не пришлось. Пятно осталось внутри. Будто поманили ребёнка конфетой в красивой обёртке, а кроме фантика ничего хорошего не оказалось. Одно разочарование. Анна чувствовала себя взрослой и сильно уставшей. Лёльке решила ничего не говорить. «Пусть пребывает в своих детских фантазиях», - подумала она.
      Мать пришла поздно, как всегда ничего не заметив: ни идеальной чистоты, ни блинов, ни аниного подавленного настроения...
      Анна бежала домой. Сегодня должен был прийти Жорка. Они встречались почти полгода. Со дня на день детка ждала предложения незатейливого жоркиного сердца и руки. С матерью решила пока не знакомить. Представит как жениха. Раньше-то зачем? Завернув за угол, Нюся остолбенела. Попятилась назад, спряталась. Сердце отозвалось жгучей болью ревности. У подъезда стояла розовая Лёлька и Жорка. Птица счастливо смеялась, кокетливо опустив глазки, Жорка возбуждённо махал руками. Увлечённые друг другом, они не заметили, как подошла Анна.
      - О, привет! - Чмокнул её Жорка. - Какие у тебя подруги симпатичные! Чего не познакомила?
      Лёлька смутилась.
      - Ты и сам своего не упустишь. - Хмуро заметила «невеста».
      - У детки есть коготки? Надо же! - Хохотнул парень. - Пойдём, пойдём. Заждался.
      Жорка приобнял Аню за плечи.
      - Пока, Голубкина. Увидимся.
      - Пока. - Бросила Лёлька вслед уходящей парочке.
      По странному умолчанию с той самой злопамятной встречи ни та, ни другая друг другу больше не позвонили. Словно и не было ничего. Никакой дружбы на протяжении нескольких лет.
      Скоро её бросил Жорка. Просто в одночасье ему надоела анина собачья преданность. Скучно стало, вот и всё. Анна ждала, надеялась, не спала ночами, думала, что вот пройдёт время, Жорка поймёт, что любит её и вернётся. Но Жорка её избегал, а потом и вовсе перестал здороваться.


      6.

      Время летит незаметно. Вроде кардинально ничего не меняется, но за весной приходит лето, потом осень, зима, и опять наступает весна. Круговорот вещей в природе. Для Анны время шло медленно, монотонно. Днём учёба в институте, вечером гуляние с Тихоном или переводы с матерью. Редкие походы в драм. театр. Вспомнить нечего. Правда, один раз ездили с матерью отдыхать летом в Геленджик. Отдохнули замечательно. Аня первый раз летала на самолёте, впервые увидела море, необыкновенные закаты и восходы. Много разговаривали с матерью. После стольки лет совместного одиночества в одной квартире казалось, что они стали хоть немного ближе друг другу. Мать охотно смеялась, как когда-то в далёком прошлом. Каждый вечер они гуляли по набережной или сидели и слушали шум волн, разбивающихся о берег. Вокруг веселились люди в ресторанах, пили водку и шампанское из пластиковых стаканчиков и ели дурманяще пахнущие шашлыки из бумажной одноразовой посуды. Анна тоже хотела вот так запросто поужинать в ресторане, но они не могли этого себе позволить. Нюся не завидовала, она была благодарна тому, что она здесь: чувствует запах моря, плавает, гуляет, наслаждается. Пару раз прокатились на чёртовом колесе в местном Луна-парке. Красотища необыкновенная: звёзды совсем рядом, море как на ладони, огни, музыка. Детка точно знала, что когда-нибудь она обязательно будет путешествовать, смотреть мир. По крайней мере, она надеялась на это. Через пару лет Геленджик перешёл бы в разряд фантазии, если бы не фотографии, висящие в коридоре: улыбающиеся и довольные мать и Анна стоят по колено в воде и обнимаются.
      Годы учёбы в институте заканчивались. Последнее время стали появляться иностранцы: провести лекции, по обмену опытом. Поначалу прибалты, потом из Германии, Болгарии. Иногда декан, где училась Аня, приглашал её переводить. Подработка неплохая, да и тренировка английского. «Что их тянет в нашу глушь?» - Недоумевала Нюся. Они были будто инопланетяне. Вроде люди как люди, а другие. Улыбчивые, спокойные, хорошо одетые, уверенные в себе, приходящие в институт не в серых и чёрных костюмах, как их лекторы, а в джинсах и футболках. Аня бегала за баранками и сушками в ближайший магазин, ставила самовар, специально для гостей покупала бабаевский шоколад Алёнка, который сама очень любила. Гости к шоколаду, правда, не притрагивались, а всё больше налегали на сушки. Русский специалитет. На фоне приглашённых из-за бугра и своих профессоров Анна чувствовала себя серой мышкой. В старой, но всё ещё хорошо выглядевшей чёрной короткой юбке, в поношенных туфлях на небольшом каблуке и белой блузке, застёгнутой на все пуговицы. Единственное, что детка могла себе позволить: распустить волосы, красиво спускающиеся локонами после очередной бессоной ночи в бигудях. Оказалось, что и немцы, и прибалты ничем от «обычных» людей не отличаются. Анна не раз ловила восторженные взгляды, провожающие её роскошную шевелюру.
      Работу начали искать с матерью за несколько месяцев до окончания учёбы. Все друзья, знакомые и малознакомые были оповещены о поисках. Что-то найти стоящее, тем более молодому специалисту, без блата было практически невозможно. Экономистов и бухгалтеров развелось немеренно. Выход был малоутешительный. Ехать в деревню набираться опыта, а там как карта ляжет. Анна в деревню не хотела. Единицы оставались преподавать в институте.
      - Попроси декана. - Предложила мать. - Кто ему ещё за копейки переводить будет?
      Действительно. Почему бы и нет? Попытка не пытка.
      На следующий день Анна сидела в секретариате, дожидаясь аудиенции у светлейшего. Пожилая секретарша мучилась бездельем, то поправляла давно не модную причёску, то красила полные потрескавшиеся губы слишком яркой для её возраста помадой.
      Наконец дверь отворилась, показалась лысина профессора, обрамлённая венком седого ёжика. После часа ожидания Анна начала сомневаться в правильности задуманного, но убегать было поздно.
      - Чем, собственно, могу, Анна Аркадьевна? - Декан пытливо прищурил глаза.
      - Я по поводу работы. - Промямлила Аня.
      - Никаких знакомств?
      Девушка отрицательно качнула головой.
      - Я хотела бы остаться на кафедре, Юрий Иванович. Вы мне поможете?
      - Ну... - Протянул профессор. - Задача сложная, но выполнимая. Мне до пенсии пара лет осталась, поэтому к моему голосу не так прислушиваются как раньше. Похлопотать, конечно, могу.
      Юрий Иванович вскочил, подошёл к двери, повернул ключ на два оборота.
      - Ну-с, голубушка!
      Аня поднялась, не понимая, почему профессор закрыл дверь... Всё произошло, напоминая кошмарный сон. Быстро и неожиданно Юрий Иванович взял её под локоток, развернул к себе спиной и полез под юбку. Чересчур узкая юбка сопротивлялась.
      - Помогите же мне, Анна Аркадьевна. - С раздражением выдохнул профессор.
      Нюся, ничего не соображая, неуверенно поднимала юбку.
      - Быстрее. - Услышала она команду.
      Руки не слушались. Дыхание сбилось. Аня попыталась возразить, что-то сделать, но не могла. Её словно парализовало. Она облокотилась на стол. Старческие руки нервно шарили по спине в поисках застёжки на лифчике. Застёжка предательски щёлкнула, и девушка почувствовала холодные пальцы, сжимающие твёрдый сосок. Ей стало плохо. Она смотрела на какие-то бумаги, лежащие в беспорядке на столе, и боялась одного: заорать. Тошнота подступила к горлу. Спазм был настолько сильным, что Анна еле сдерживала рвоту. Профессор же, нисколько не стесняясь и не беспокоясь: готова ли Анна, что она, вообще, чувствует, уверенно вошёл в неё и стал методично насиловать. «Господи, только бы секретарша не вошла!» - Молила Анна, забыв о закрытой двери. Она практически лежала на столе, тошнота увеличивалась. Профессор крякнул, замер на мгновение и отстранился. Распластанная Аня, не смея пошевелиться, так и осталась стоять с раздвинутыми ногами, опираясь на стол. Колготки сползли, лифчик змеёй сжимал горло.
      - Что же вы, голубушка? У меня дела. - Услышала Анна. Голос вернул её к действительности.
      Декан так же стремительно подошёл к двери и повернул ключ. Он улыбался как ни в чём не бывало. Анюта не могла поднять глаза. Лицо пылало. Негнущимися пальцами она застегнула кофточку и надела юбку.
      Юрий Иванович галантно распахнул дверь. Нюся вышла ни жива, ни мертва.
      - Так я подумаю, Анна Аркадьевна. Всего хорошего.
      Хлопок закрывающейся двери вывел девушку из оцепенения. Студентка и секретарша встретились взглядом. Старая грымза осуждающе ухмыльнулась. Время, когда светлейший пользовался её услугами, давно прошло. «Сучка молодая! Ни стыда, ни совести», - завистливо провожала она Аню колючими глазами.
      - До свиданья, Елена Петровна. - Чуть слышно сказала Анна. Уши и щёки до сих пор горели.
      Секретарша отвернулась. Машинально Аня посмотрела на огромные настенные часы над входом. Прошло не больше десяти минут, как она переступила порог декановского кабинета...
      По окончании диплома Анна получила должность преподавателя экономики.


      7.

      Работа молодого специалиста опять не принесла в жизнь ничего нового. Изо дня в день одно и то же. Просто учёба сменилась на работу. Днём работа, вечером телевизор или переводы, иногда театр. Два раза в месяц по понедельникам строго в обеденное время Анна «навещала» декана, как он называл: поболтать о том, о сём. Сценарий никогда не менялся. Юрий Иванович закрывал дверь. Анна поворачивалась к столу, поднимала юбку, закрывала глаза и ждала, когда всё закончится. Со временем эти обязательные посещения не вызывали рвоту или тошноту. Они, вообще, ничего не вызывали. Она же ела манную кашу, которую ненавидела с детства, чтобы доставить матери удовольствие. Благо, мать её готовила редко. Вот и отношение к профессору сложилось аналогичное, как к манной каше. Вроде козёл он старый, конечно, но почему бы не сделать человеку приятное? Во всяком случае Аня пыталась таким образом себя успокоить. Работа не пыльная, зарплата не большая, но стабильная, квартальные дают - десятка, а то и две. Другие мечтают о таком. А Анне всё на блюдечке с голубой каёмочкой. На - не хочу. Красота! Опять же секс. Какой - никакой, а есть! Не старая дева, и то ладно. При деле. Сослуживцы Аню не жаловали, понимали: откуда ноги растут. Да Нюся не больно и расстраивалась, стараясь не замечать утихающий смех при её приближении или фальшивые заискивающие улыбки. После Голубкиной она сама на сближение ни с кем не шла, не доверяла. Для кофе попить и в кафе посидеть была пара приятельниц с института. Этого вполне хватало, чтобы не чувствовать себя одинокой.
      Через два года она получила место старшего преподавателя. Всё бы ничего, но тут появился Он. Из тех. Из инопланетян. Высокий, стильный, сверкающий белозубой улыбкой, симпатяга, и главное, что его отличало от всех остальных инопланетян, фривольный яркий шарфик на шее. Возраст где-то под сороковник. Нюся потеряла покой и сон. В её глазах он выглядел совершенством. Инопланетянина звали Марк Хайнц. В деканате его тут же окрестили Кетчупом. Рекламу, предлагающую кетчуп Хайнц, постоянно крутили по всем телевизионным каналам. Марк, несмотря на молодые годы, был уже профессором. Причём неженатым профессором! Он приехал на месяц читать лекции по менеджменту. В обязанности Анны, освобождённой от своих занятий, входило всегда быть под рукой для перевода. Без провожатого иностранцы чувствовали себя в Гродно словно малые дети.
      - Для глубинки вы совсем не плохо говорите по английски. - Как-то заметил Марк.
      - У нас не глубинка. - Обиделась Анна и сразу же смутилась. Получилось не очень-то вежливо с её стороны.
      Кетчуп сделал вид, что ничего не заметил.
      - Вы не против показать мне вечерний город? Я был бы рад.
      - С удовольствием. Когда вы хотите?
      - Можно сегодня, если вы не заняты. Вы красивая девушка, наверно, отбоя нет от поклонников.   
      Аня зарделась.
      - У меня нет поклонников. - Тут же покраснела ещё больше. «Дура! Кто за язык-то тянул?» - Мысль была как всегда запоздавшей.
      - Вот и славно. Значит, свидание в шесть. Подойдёт?
      Анна, наконец справившись с эмоциями, утвердительно кивнула головой.
      Поехали в Румлёво. В парке было необычайно красиво. Включили фонари. Расцветали каштаны. Гроздья соцветий уже наполнялись сочным розовым цветом. Весна. Погодка замечательная. Ни холодно, ни жарко. Именно такая, как любила Анна. От Немана веяло лёгкой прохладой. Пахло травой, тополем, свежестью. Румлёво по праву считалось самым романтичным местом Гродно. Марк рассказывал о себе. Его родители быстро развелись, прожив вместе совсем немного. Он был единственным ребёнком, самозабвенно любил свою мать, хотя и жил с ней в разных городах. Работал Хайнц в Нюрнберге. По работе много путешествовал: лекции, конференции, симпозиумы. Приятели, друзья, фестивали вина и Октоберфест в Мюнхене, музеи. Для Хайнца всё было интересно. Анна практически молчала. Она никогда не разговаривала с приезжими о личной жизни. Работа есть работа. Тем более не ходила на свидания. Вечер пролетел на одном дыхании. Оба не заметили, как стемнело.
      - Вы не выпьете со мной кофе? - Спросил Марк напоследок.
      Аня смотрела снизу вверх, не веря своим ушам.
      - Если вы считаете меня назойливым... - Начал Марк, не правильно истолковав молчание.
      - Что вы. Завтра! Давайте завтра. Вы не заняты? - Опомнилась девушка.
      Хайнц улыбнулся.
      - Я очень рад. До свидания.
      В ожидании утра Анна не могла уснуть. Она влюбилась. В улыбку Марка, в его глаза, в его мягкий английский, рассказы, в его инопланетную беззаботную жизнь. Перебирала в памяти сегодняшнюю встречу: как он смеялся, как он пил кофе, как он нюхал каштаны... Сон пришёл только с рассветом. Во сне было то же самое: как он смеялся, как он пил кофе и как он нюхал каштаны.
      Утром Аня подскочила ни свет, ни заря. Включила тихонько диск Элтона Джона и открыла дверцы шкафа. Естественно, одеть было нечего. Запахло кофе с жареным омлетом. Солнышко приветливо светило, день обещал быть чудесным. Нюся мурлыкала себе под нос.
      - Кушать подано! - Раздался голос матери.
      «Надо же, в какие-то веки», - удивилась Анна. Мать готовила завтрак на двоих редко, потому что просыпалась позже дочери. Хотя они перекидывались за едой всего парой фраз, Анна любила вместе с мамой начинать день, создавалось впечатление некоего уюта и семьи. Правда, если это начало не было связано с манной кашей.
      - Ты чего вся светишься? - Улыбнулась матушка.
      - День хороший будет. - Анна поднесла турку прямо к носу. - Пахнет как!
      - Влюбилась чтоли? - Не унималась мать.
      - Мама!
      - Ну-ну.
      На этом утренний диалог прервался, каждый молча пил свой кофе.
      День тянулся медленно. Марк ни словом не обмолвился о свидании. «Может, забыл? Может, передумал?» - К концу работы Аня с трудом справлялась с переводом, терзаемая сомнениями. Все лекции закончились. Темнело. Девушка, пряча глаза, собирала вещи.
      - Вы придумали: куда мы пойдём? - Весело спросил Марк, когда последняя тетрадка отправилась вслед за остальными в портфель.
      Аня так ждала этого вопроса, а потом так отчаялась его услышать, что растерялась.
      - Что же вы, Анна. Передумали?
      - Нет, нет. Всё в порядке. У меня несколько вариантов. - Нашлась Нюся. - Вы куда хотите?
      - Мне всё равно, лишь бы с вами.
      Марк сиял, преданно смотря на неё.
      В кафе сидели совсем не долго. Марк заказал полюбившийся ему за комичное название Наполеон, Анна - чизкейк. Решение пройтись как-то само собой получилось. Они оказались около отеля Беларусь, где Кетчуп остановился.
      - Хотите зайти ко мне? Я кое-что приготовил к ужину. Вы, наверно, проголодались? - Предложил Хайнц.
      Анна не раздумывала ни минуты, хотя недавно съеденный калорийный чизкейк стоял посреди горла.
      - Конечно, если вы приглашаете.
      Марк выдохнул.
      - Скажем на рецепшене, что вы моя невеста, а то не пропустят. - Сказал Марк, неприятно удивив такой осведомлённостью.
      «Господи! Как она могла забыть?» - Аня тут же хотела отказаться от приглашения. В гости к иностранцам, жившим в самой дорогой и престижной гостинице города, ходили только проститутки. По крайней мере, слухами земля полнится.
      - Вы не волнуйтесь. Всё будет хорошо. - Марк взял её под руку.
      Поворачивать было поздно, да и не хотелось. Было бы глупо упустить такой шанс.
      - Я подожду здесь. - Девушка присела в холе на огромное кожаное кресло.
      Шикарная гостиница. Она ещё таких не видела, а тем более не заходила внутрь. Всё пахло деньгами: мебель, красивые люстры с позолоченными многочисленными лампочками, столики с вычурными ножками, даже воздух.
      - Не желаете что-нибудь выпить? - Вдруг подлетел бармен, согнувшись в услужливом поклоне.
      Анна уставилась на него. Бармен повторил вопрос по английски, уже не так трепетно вежливо. Этих дур деревенских он перевидал здесь великое множество, они и по русски-то не могли сложить пару слов, куда им, курицам, до английского.
      - Thank you. I do not need anything.
      Парень обалдел. Морда-то круглая, совдеповская, нос картошкой. Неужели он ошибся? На всякий случай он оскалился самой лучезарной улыбкой, которая была у него в арсенале, и удалился.
      Хайнц жил на седьмом этаже. Девушка подошла к окну.
      - Вам нравится? - Марк положил руку ей на плечо. Анна не оборачивалась.
      Хайнц ждал. Он не знал: что делать дальше.
      - Вы хотите есть? Может выпьем?
      - Было бы не плохо.
      - Вот и славно. У меня вино хорошее. Грузинское. - Кетчуп волновался.
      Аня залпом выпила фужер красного, даже не поперхнувшись, подошла к Марку и обхватила за шею. Казалось, что Хайнц только этого и ждал.
      Инопланетянин целовался как бог. У Ани закружилась голова, она что-то невнятно промычала. Марк на мгновенье отстранился, но вид Анны с закрытыми глазами был на столько влекущим и желанным, что он потерял голову. Последняя одежда была сброшена. Анна стонала, запрокинув голову. Марк прикрывал ей рот ладонью. Ане никогда не было так хорошо с мужчиной. Даже в самом счастливом сне...
      - Ты не против, если я закурю? - Хайнц расслабленно потянулся за сигаретами.
      - Я хочу есть. - Услышал он в ответ.
      Марк засмеялся. На большой тарелке, которую он стянул из ресторана гостиницы за завтраком, лежали настоящие деликатесы: мелко нарезанная разных сортов колбаса, чёрные оливки и будто игрушечные маринованные огурчики. Протянутый фужер с охлаждённым красным вином покрылся испариной.
      - Где ты достал такое сокровище? - Удивление Анны не знало границ. Магазины Гродно были практически пусты. Воистину совсем другая инопланетная жизнь.
      - В Берёзке. - Просто ответил Марк.
      - Ах, ну да! - За доллары для иностранцев в городе работал привилегированный магазин Берёзка, где можно было найти всё, ну, или почти всё.
      Анна набросилась на еду. Постоянное желание похудеть вылетело напрочь из головы. Она  оголодала как зверь. Нюся опьянела. Всякое стеснение прошло и казалось неуместным. Такой лёгкости, уверенности в своём теле, в своей женской привлекательности она никогда не испытывала. Марк с удовольствием курил и пил вино. Они молчали. Не потому, что нечего было сказать друг другу, им было хорошо вместе и без слов. Утолив голод, Анна потянулась как кошка. Марк интерпретировал движение как призыв. Второй раз был медленнее, лучше, чувственнее. Аня была на вершине блажества.
      - Останься у меня. - Попросил Хайнц.
      Аня без промедления сразу же кивнула головой. Спали они в обнимку. К большому удивлению и того, и другого.
      С этого дня, а вернее сказать, ночи Аня была у Марка практически ежедневно. Матери она ничего не говорила. Та и не интересовалась, считая, что если дочь захочет, расскажет сама.
      Рано или поздно счастье должно быть закончиться, оно и закончилось, только как-то неожиданно быстро. Последняя ночь была особенной. Необыкновенно нежной.
      - Я приеду за тобой. - Марк смотрел ей в глаза.
      - Конечно.
      - Ты не веришь?
      - Верю.
      - Анна, ты мне очень нравишься. У меня так первый раз, правда.
      - Ты мне тоже нравишься. У меня так тоже впервые.
    У Анны разрывалось сердце, но она молчала. Как когда-то давно в Геленджике. Она была счастлива, что находится здесь, сейчас, в постели со своей случайной временной любовью. Она умела быть благодарной.


      8.

      Марк пропал, как в воду канул. Ни звонка, ни письма, ничего. Аня не плакала. Но тоска нахлынула такая, хоть волком вой. Она приходила с работы, ложилась на кровать, иногда не переодеваясь в домашнюю одежду, и отворачивалась к стене, не замечая, что мать стала раньше приходить домой, больше времени проводить на кухне, стараясь приготовить что-нибудь эдакое. Анна ела по инерции, не чувствуя вкуса.
      - Тебе понравилось, дочка? - Мать извелась. Она хотела что-то спросить, может, посоветовать, но не знала: как подступиться.
      - Да, всё замечательно. - Безлико отвечала детка и шла в свою комнату.
        Мать вдогонку вздыхала, но понимала, должно пройти время. Всё перемелется, что бы ни стряслось. Так продолжалось почти месяц. Аня отметила свой двадцатипятилетний юбилей. Во время очередного «разговора по душам» в деканатской, проходившего по понедельникам, не сбиваясь с намеченного курса, Юрий Иванович подарил Анне дорогие часы Tissot с именной гравировкой на обороте «Дорогой коллеге за преданность». Надпись Анне показалась издевательски странной, но она ничего не сказала. Поблагодарила, взяла часы и ушла.
      Посидели с матерью в ресторане. Немного выпили, расслабились. Вспоминали Геленджик, весёлые и трогательные моменты из Нюсиного детства, Тихона. Смеялись. В общем, хорошо посидели. Пришли домой поздно в отличном настроении, довольные вечером и друг другом. Аня готовилась ко сну, включив Элтона Джона. Вдруг зазвонил телефон. Отец, скорее всего, вспомнил.
      Из коридора донёсся материн смех. Она говорила по английски. Анюта села на кровать, не в состоянии пошевелиться, поверить. Конечно, это был Марк. Кто же ещё?
      - Дочка, ты где? Тебя!
      Аня схватила трубку.
      - Марк! Где ты был? У тебя всё в порядке? Я так рада! Ты где?
      - Анна, подожди. Дай слово вставить. - Радостно кричал Марк в трубке. - Я поздравляю тебя, девочка моя! Прости меня, я хотел сегодня прилететь, не получилось.
      - Ну что ты. Я так рада тебя слышать! - Анна плакала.
      - Я буду в следующую субботу. Ты меня встретишь?
      - Обязательно. Где, когда?
      - Самолёт прилетает в семь утра. Или встретимся позже.
      - Ты с ума сошёл? Не может быть и речи. В субботу в семь.
      - Я люблю тебя. - Послышались гудки отбоя.
      Она только сейчас заметила, что мать стоит рядом и тоже плачет.
      - Кто это был?
      - Это, мама, Марк. Мой любимый мужчина.
      - Дочка, я ужасно счастлива за тебя. - Мать вытирала слёзы.
      - Я знаю, мамочка. Спасибо.
      - Ты у меня совсем взрослая.
      Анна поцеловала мать в щёку и обняла.
      - Мне сегодня двадцать пять стукнуло, если что. Ты забыла?
      А в шифоньере как всегда было нечего одеть...
      С приездом Марка всё перевернулось вверх дном. Жизнь забила фонтаном. С первого же момента их встречи. В аэропорту Хайнц сделал Анне предложение. Он приехал всего на неделю, взяв отпуск. За это время ей нужно было сделать визу невесты для вылета в Германию, собрать кое-какие документы, уволиться с работы, познакомить жениха с родителями.
       В понедельник Анна сидела в кабинете шефа. Она рассматривала не очень богатую обстановку, одинокий портрет Лукашенко на стене и удивлялась возникшему ощущению, что всё это видит впервые. «Надо же», - думала Аня: «А ведь я здесь была много раз». Как особе, приближённой к светлейшему, ей единственной позволялось находиться тут одной. Без хозяина. Секретарша, как правило, цедила Нюсе приветствие сквозь зубы и отворачивалась.
      Послышались шаги.
      - Анна Аркадьевна? Что-то случилось? - Привычным движением Юрий Иванович запер дверь.
      Анна сидела, не шелохнувшись. Декан положил ей руку на плечо.
      - Анна Аркадьевна, что же вы? У меня мало времени. Раз пришли, будьте добры.
      Взглянув на Аню, он внезапно замолчал.
      - Что-то случилось, я вас спрашиваю? - Тон стал жёстким и требовательным.
      - Юрий Иванович, я увольняюсь.
      - В каком смысле? - Удивился шеф.
      - Подпишите, пожалуйста, я ухожу.
      - Позвольте полюбопытствовать, почему? - Шеф сел напротив в своё кресло.
      - Я выхожу замуж и уезжаю отсюда.
      - Вы? Вы выходите замуж? - Брови профессора поползли вверх.
      - Я не давала обет безбрачия. - Разговор начал её раздражать.
      - Можно спросить: за кого?
      - Спросить, конечно, можете... - Анна резко поднялась. - Если не хотите подписывать, я зарегистрирую заявление у секретарши.
      - Зачем же вы так, Анна Аркадьевна? - Ухмыльнулся Юрий Иванович. - Я к вам относился, можно сказать, как к дочери.
      - Неужели? - Анино лицо исказилось от гнева. Пора было уходить, она не хотела устраивать скандал.
      - Я подпишу. Нам проблемы не нужны, не правда ли? Я без пяти минут пенсионер, вы невеста... Расстанемся мирно. Как вы думаете?
      Аня стояла над столом, дожидаясь подписи. Наконец бумага была подписана. Анна молча развернулась и с большим удовлетворением слишком громко вопреки всяким приличиям хлопнула дверью.


      9.

      Жизнь круто изменилась. Она стала похожа на сказку, ежедневную сказку. Анна была счастлива. Бывало за день происходило столько событий, что от эмоционального возбуждения она долго мучилась в ожидании сна, подсчитывая нескончаемых овец. В Нюрнберге, где у Марка была своя квартира, они прожили совсем немного. Хайнц, как человек постоянного движения, не хотел видеть в своей жене домохозяйку, что и незамедлительно было объявлено. Гродненское экономическое здесь никому не снилось, по немецким законам Аня могла претендовать на то, что ей подтвердят учёбу в гимназии. Это считалось уже успехом. После некоторых поисков они нашли университет в Гессене во Франкфурте, где Анну без знания языка и экзаменов брали на первый курс факультета экономики. В Нюрнберге, принадлежавшем земле Байрон, всё оказалось гораздо сложнее.
      Марк снял Нюсе небольшую квартирку - студию недалеко от Хауптбанхофа, главного вокзала Франкфурта. Вместо ванны был душ. Кухонный гарнитур располагался за широкой спиной клетчатого дивана, но была небольшая комнатка с полутораспальной кроватью и довольно вместительным шифоньером. Скромно, но стильно. Несколько цветов в горшках, яркая вазочка из Геленджика, плюшевый медведь и пара фотографий превратили безликую съёмную квартиру в уютное тёплое жилище. Талант всё преображать передался Анне от матери. Везде, где бы она ни жила, из нескольких, казалось бы, ненужных вещичек Аня умела создать уют и приятную атмосферу. Немецкий её не пугал. К языкам  детка проявляла способности с детства. Да и так кстати получилось, что с мужем они жили отдельно. Есть время и для учёбы, и для языка, а терпения Ане всегда хватало.
      Когда Марк находился в Германии, он приезжал во Франфурт, или она гостила в Нюрнберге. Они так скучали друг по другу, что сначала по полдня не вылезали из постели, потом гуляли, ходили по музеям, кино, ресторанам. Профессорам отлично платили, несмотря на халтурную работу, как считала Анна, чем мужа как-то раз неимоверно обидела, и Марк с ней не разговаривал практически целые выходные. Если не считать того маленького недоразумения, их семейная жизнь была совершенно безоблачной. Они много путешествовали. На машине объехали всю Европу. Париж Нюсе не понравился, зато она полюбила Амстердам и Венецию. Иногда Марк брал жену на конференции: Шанхай, Токио, Дубаи. Анюта увлеклась фотографией и делала подробные отчёты - фотосессии для матери. Матушка одна не скучала, она как и раньше работала, переводила и коротала вечера у телевизора со стареньким Тихоном. У неё тоже появилось новое увлечение, из дочериных фотоотчётов она выбирала по своему мнению лучшее и клеила в фотоальбомы, вызывая зависть успехами дочери у соседок и у близких подруг.
      Германия стала первой страной, где у Ани было время и желание всё обстоятельно рассмотреть, почувствовать и понаблюдать за «инопланетянами». Выяснилось, что у волшебной Германии есть большие плюсы и тем не менее огромные минусы. Многое Анна не понимала. Например, наличие бомжей на Цайле, широкой пешеходной торговой улице с шикарными многоэтажными магазинами, которые располагались здесь же с замузганными спальными мешками и вонючим скарбом в детских колясках или видавших виды чемоданах. Толерантность немцев иногда граничила с абсурдом. Однажды она зашла в Катариненкирхе, небольшую католическую церковь на площади Хауптвахе. Играл орган. Сидела чинная публика, в основном, старушки. Анна тихонечко присела, орган она любила. Мелодия из медленной и спокойной превратилась в торжественно  шумные аккорды, вдохновлённо достигнув эпогея. Вдруг в самый громкий момент раздался вскрик, а потом что-то полилось. Аня взрогнула, оглянулась и поняла, что виновницей крика была неподалёку сидевшая женщина. Не старая женщина, прилично одетая, но с сумасшедшинкой во взгляде. Потом Анна с ужасом осознала, что женщина мочится. Прямо вот так, с блаженным видом на лице. Под себя. Нюся почувствовала резкий запах мочи, её стало тошнить. Анна потихоньку встала и пересела подальше от ненормальной. Музыка продолжала играть. Все сидели, будто ровным счётом ничего не произошло. Мало того, она ощутила осуждающие взгляды. Детка была поражена.
      Этим эпизодом она поделилась с мужем.
      - Что должно было произойти по твоему? - Кипятился Хайнц. - Все должны были повскакивать и уйти с концерта?
      - Нет, конечно. - Оправдывалась Анна. - Но дама была явно не в себе.
      - И что? Она же никого не трогала.
      - У нас так не поступают.
      - Конечно. - Согласился Марк. - У вас все, которые не в норме, сидят за семью замками и боятся на улицу высунуться.
      Крыть было нечем. Отношение к ненормальным различной тяжести в России и Белоруссии считалось почти агрессивным.
      - А ты, девочка моя, поступила нетерпимо. Это не есть gut, ок?
      Разговор к недоумению Анны на этом закончился.
      С другой стороны, когда она что-то спрашивала у прохожих на далеко не безупречном немецком, люди морщились, некоторые делали вид, что не понимают, и отворачивались. Происходило так редко. Однако неприятный осадок оставался. У них в Гродно иностранцев любили, любой был готов помочь, порой изъяснялись буквально на пальцах. Здесь же иностранец оставался иностранцем и ни чем более. Хотя Марк неоднократно объяснял, что люди здесь осторожные, всё дело в языке, который Аня непременно как следует выучит.
      Изменить что-то Анна всё равно не могла, поэтому корпела над языком днём и ночью. Постепенно Ане стала импонировать улыбчивость немцев. На вопрос «как дела?» отвечали «хорошо» или «супер», а не вдавались в подробности: кто у кого болеет, умер и т.д. Люди старались не досаждать своими проблемами другим, понимая, что у всех они присутствуют, или просто не хотели к одним проблемам прибавлять чужие. Со временем иностранцы перестали казаться ей инопланетянами. Люди как люди. Со своими причудами и не более того.
      В Гродно её не тянуло. Институтское время Нюся не любила вспоминать. С матерью разговаривали раз в неделю по телефону, этого вполне хватало. Анна торопилась жить. Новые впечатления от жизни, путешествий, смена обстановки галопом проносились перед глазами. Иногда приходили на ум мысли, что до Германии она и не жила вовсе. Всё случилось в одночасье благодаря обаятельному волшебнику Марку, внезапно появившемуся в её жизни. Мужа Анна почти боготворила, пятаясь к каждому приезду любимого придумать что-нибудь новенькое: то приготовит нечто экзотическое, то бельишко красивое прикупит. К слову, Марк тоже в долгу не оставался, баловал жену как мог: будь то духи, какие-то безделушки, украшения или букет цветов.
      Через год приехала первый раз навестить дочь матушка. В аэропорту в зале ожидания Аня разволновалась. Мать с потухщим взором уставшая после полёта прошла мимо.
      - Мама, ты чего? - Окликнула её Нюся.
      - Ой, Анечка! Тебя не узнать! - Всплеснула руками мама и расплакалась от переизбытка чувств.
      - Мам, ну ты чего? Пойдём, люди смотрят.
      - Я так боялась. Вдруг потеряюсь, язык чужой.
      - Ты английский лучше меня знаешь. - Напомнила Аня.
      - Господи! Красавица-то какая стала, прямо кинозвезда. - Мать с видимым удовольствием рассматривала дочь. - А волосы зачем обстригла?
      - Совсем немного же! - Анюта подхватила чемодан, и они отправились к выходу.
      Анна на самом деле сильно изменилась. Из серой мышки с застёгнутыми до самого горлышка застиранными блузками она превратилась в раскованную сексуальную женщину. Открытая футболка подчёркивала красивую грудь, потёртые стильные джинсы сидели как влитые. Оказалось, что и сороковой размер обуви может совсем не мешать. Единственное, что осталось от прежней Анны, роскошная шевелюра: немного подстриженные локоны небрежно спадали на плечи.
      - Мама, это-то зачем? - Аня выкладывала из чемодана варенье с малиной, помятую коробку Птичьего молока и в дополнение ко всему палку сырокопчённой колбасы.
      - Ты же сама сказала, что такой колбасы нет. - Защищалась матушка.
      - Ты бы ещё сало привезла.
      - Ой, забыла! Честное слово, забыла! В холодильнике.
      Аня засмеялась.
      - Я пошутила. Хорошо, что тебя на таможне не остановили. А то с тобой со стыда бы сгорели.
      За чашкой чая с малиновым вареньем они обменивались новостями.
      - Представляешь, встретила твою Птицу на днях. - Сообщила мать.
      - Какую птицу? - Не поняла Анна.
      - Ну Голубкину, подружку твою.
      - А... - Протянула Аня.
      - Они же переехали. - Продолжала матушка. - Поэтому ничего о них и не слышали. Связалась с каким-то козлом. Жоркой. Тот её ещё беременную бросил. Сейчас сидит с дитём на шее у родителей. Пацанёнку три года, хорошенький такой, кудрявый. Я фотографию видела. Отец также пьёт, матери скоро на пенсию. Тяжело. Ты бы хоть позвонила к ней. - Спохватилась мать. - Лёлька и телефон передала.
      - Конечно, позвоню. Позже. - Анна незаметно скомкала бумажку с телефоном и выбросила в мусорный пакет.


      10.

      Три года пролетели совсем быстро. Анина учёба подошла к концу. Она стала дипломированным экономистом. Благодаря постоянному общению с носителями языка её немецкий значительно улучшился. Русских Аня по непонятным ей причинам сторонилась, зато на языковых курсах подружилась с мексиканкой Летисией и полькой Малгожатой, приехавших также как и она пару лет назад.
      От квартиры, где Анна жила, отказались за ненадобностью. Пришлось собираться в Нюрнберг. При переезде обнаружилось, что Нюся порядком обросла барахлом. Приехала в Германию с чемоданом и спортивной сумкой, а сейчас во вместительный мерседес Хайнца ничего не входило. Анна ждала перемен, с другой стороны ей впервые было жаль покидать место, где она провела столько времени. Счастливого времени. Франкфурт ей нравился. Опять же девчонки, к которым она сильно привязалась. Девчонки девчонками, конечно, но муж дороже.
      Первое, что исчезло практически сразу, было ощущение праздника при встрече с любимым мужчиной. Все музеи в Нюрнберге они на несколько раз посетили. Место молодому специалисту без опыта работы в Германии, без опыта первого интервью с работодателями найти было трудно. Анна не унывала, хотя поиски затянулись на пару месяцев. Она спала до десяти, неторопливо завтракала, читала, прибиралась, гуляла, готовила, частенько чистила зубы к обеду и ждала мужа. Марка безделье жены стало раздражать. На очередной вопрос: как прошёл день на работе, Хайнц неожиданно взорвался.
      - Оставь меня в покое.
      Аня захлопала ресницами.
      - И переодень, пожалуйста, халат. У тебя одеть нечего? Напокупала тряпок, а ходишь как бомжиха!
      - Марк, что-то случилось? - Сухо поинтересовалась Анна.
      - Не смотри на меня так. Ничего не случилось. Мне не хватает своего пространства. Ты всё время дома.
      - Что ты предлагаешь? - Жёстко сказала Анна.
      - Ничего. - Марк хлопнул входной дверью.
      «Всё в порядке. Всё образуется. Он, наверно, устал», - думала Анна. Халат однако переодела и впервые одна села ужинать.
      Марк домой не явился и не известно где пропадал несколько дней. Аня извелась. К выходным Хайнц явился как ни в чём не бывало, как будто расстались на несколько часов. Аня воспользовалась советом матушки, промолчала, чмокнула мужа в щёку и собрала на стол.
      - Милый, мы три года вместе. Может, нам родить ребёнка? - Спросила она в тот же вечер.
      - Ты с ума сошла? Какой ребёнок? Ты без работы. Кто его кормить будет?
      Нюся обалдела.
      - Так вроде не бедствуем. Потом тебе сорок три, мне двадцать восемь. Куда тянуть? Мама меня каждый раз спрашивает, когда она бабушкой станет.
      - Вот и рожай со своей матерью! - Злобно возразил муж.
      - Хватит! Всему есть предел. - Аня встала из-за стола. - Мало того, что шлялся не понятно где...
      - Я детей не хочу. - Перебил её Хайнц. - Пока не хочу.
      Безоблачная семейная идиллия катилась по наклонной вниз. Анна всё прекрасно понимала, но сделать ничего не могла. Внезапно для себя она осознала, что мало знает человека, с которым делила стол и постель. Они любили друг друга, но на расстоянии, а к совместной жизни оказались совсем не готовы. Вскоре Марк перестал звать её на конференции, и что, вообще, не входило ни в какие рамки, поехал один отдыхать на море. Вернувшись с отпуска, загорелый и довольный после бурного ночного секса, когда Аня надеялась, что всё позади, Хайнц за утренней чашкой чая совершенно спокойно сообщил.
      - Я принял решение. Мы разводимся.
      - Как скажешь. - Аня думала, что муж тут же рассмеётся и добавит, что это шутка, но Марк промолчал.
      Жизнь опять круто изменилась. Через три года по законам Германии Анна получила немецкое гражданство, и при разводе правила новообретённой Родины были на её стороне. Супругам, желающим развестись, давали как минимум год пожить раздельно, дабы неразумные поняли: насколько они не ценили друг друга, и передумали. Да и налогооблагающая система способствовала укреплению семьи во время кризисов, которые, понятно, бывают у всех и везде (у семейных снимали меньше налогов). Анна тоже надеялась, что Марк передумает. Пока они должны были жить отдельно, причём Марк обязывался её содержать, так как Аня считалась безработной. Новоиспечённая немка решила вернуться во Франкфурт, в Нюрнберге её ничего не держало. Небольшую квартиру по иронии судьбы она нашла почти там же, где жила прежде. Недалеко от Хауптбанхофа. Квартирка оказалась дешёвой и неухоженной. Первое время ушло на побелку стен, поиск дешёвой мебели и наведение маломальского уюта. Скучать не приходилось. Контакт с Летисией и Малгожатой Анна не прерывала, девчонки были ей рады и старались по мере возможности помочь. Совместными усилиями написали резюме и рассылали в поисках работы для подруги. Впервые Нюся осталась без поддержки мужа в чужой по сути ей стране. После ремонта, покупки мебели и цветов появилась куча времени, которое нужно было куда-то девать. Ежемесячно переводимых денег на недавно открытый персональный счёт Анюте хватало на квартиру, еду и больничную страховку, но катастрофически не хватало ни на что другое. Анна не привыкла жить в таком режиме строгой экономии. Её захлестнула волна одиночества. Она не могла спать. Засыпала сразу, как голова касалась подушки. Потом просыпалась около двух и не могла заснуть до утра. Весь день ходила невыспавшаяся, раздражённая и уставшая. Парадокс заключался в том, что чем больше оставалось свободного времени, тем больше Анна уставала. Не любительница спиртного Аня пристрастилась к алкоголю. Началось с дорогой бутылочки шампанского ноль-два во время просмотра вечернего фильма, потом бутылочки  дешёвого игристого под сказочным названием Красная шапочка. Через пару недель бутылка Красной шапочки из мелкой превратилась в стандартную ноль-семдесят пять. Анна себя успокаивала: это же не водка, не коньяк. Проблемы со сном прекратились, но к вечеру появлялись непонятные головные боли. Нужды пить таблетки не было, однако ощущался дискомфорт, словно кто сдавливал виски.
      Однажды она пригласила девчонок к ужину. Купила красного вина, приготовила плов. По случаю приобрела в турецком магазине барбарис и по совету продавца бросила гроздь в сковородку. Получилось очень вкусно с кислинкой. Летисия и Малгожата приходили редко, поэтому Анна расстаралась. Селёдка под шубой, чтобы не пропадала свёкла сделала сладкий свекольный салатик, солёные огурчики из русского магазина. Настроение с утра было замечательное. В предвкушении праздника. Девочки ещё принесли вина, зная бедственное положение приятельницы. Много шутили, много смеялись. Обсуждали немцев, работу, мужчин. Всё было хорошо.
      - Анна, тебе хватит! - Вдруг резко сказала Летисия, когда хозяйка принялась разливать по новой.
      - Что хватит? - Осеклась Аня.
      - Ты много пьёшь.
      - Девчонки, вы чего? Закуска какая! Только вторая бутылка. Что случилось? - Недоумевала Нюся.
      - Ты несёшь всякую околесицу. - Промолвила Малгожата.
      Аня от обиды расплакалась, рыдания перешли в истерику. Летисия побежала за водой и валерьянкой. Анна не помнила как успокоилась, как за полночь ушли подруги, как допила весь оставшийся алкоголь и забылась сном на кровати в джинсах, туфлях и при полном макияже. Похмелье оказалось жутким. Голову ломило, будто её били молотком при каждом движении тела. Анна на корачках доползла до унитаза, засунула два пальца в рот. Несмотря на тошноту её не рвало. Слёзы текли. Раздался звонок в дверь. Сил у Анны не было доползти до двери, она сидела в туалете на полу и рыдала. Первый раз после того, как рассталась с Марком. Сколько это безобразие длилось, она не знала. Время остановилось. Слёзы иссякли. Анна тихонько встала, пошла на кухню и приготовила чай. Много чая. Внезапно стало страшно: неужели всё? Неужели всё счастливое позади? Может, её кто сглазил? Позавидовал? Вопросов было море. Ответ только один: девчонки правы - так дальше продолжаться не должно.
      По счастливому стечению обстоятельств Анна наконец-то нашла работу экономиста в небольшой фирме. Многое из практики она не знала, пришлось обучаться на месте. Да и ездить нужно было в пригород Франкфурта Бад Зоден. Час туда, час обратно. Новые впечатления, новые знакомые. Время на жалость к себе любимой не оставалось, разве что по выходным. Охота к алкоголю после последнего срыва пропала. Совсем.
      Постепенно приходил вкус к жизни. «Подумаешь двадцать восемь?» - Думала фрау Хайнц. - «Ещё всё впереди.» Немцы к тридцати годам лишь заканчивали учёбу, а к сорока начинали задаваться вопросом: надо ли, вообще, жениться и заводить детей. Это по белорусским стандартам она считалась бездетной разведёнкой, у которой поезд по имени счастье уносился прочь при огромном количестве подрастающих молодых соперниц. Здесь же в Европе она чувствовала себя детским садом с двумя дипломами о высшем образовании. Короче, жить - хорошо, а хорошо жить - ещё лучше. После испытательного срока зарплату подняли, Аня нашла квартиру получше. Поехала отдыхать на свои любимые Канары. Единственно, в Германии было сложно познакомиться с противоположным полом. Благодаря русскому менталитету Анна ждала первого шага со стороны мужчины. Немцы же, запуганные женским феминизмом даже боялись посмотреть в сторону красивой женщины. Цыкающие языками ей вслед турки или арабы не привлекали.
      Но и эта проблема разрешилась сама собой. Летисия предложила зарегистрироваться на сайте знакомств, где сама познакомилась со своим парнем, успешным немецким адвокатом. Аня стала ходить на свилания. Конечно, она не рассчитывала встретить принца Монако, случайно заблудившегося в социальных сетях, но ищущий контингент неприятно удивил. То фотографии в интернете выставляли десятилетней давности, то жмоты, то два слова связать не могли. Тем более на первом свидании многие мужчины терялись, видя такую красотку, хотели произвести хорошее впечатление и городили такое, что хоть анекдоты рассказывай. С другой стороны Анна понимала, что её запросы к возможным претендентам в любовники слишком завышены. С другой стороны? Зачем ей тот, с кем не о чем было поговорить? Аня не торопилась. Работала, встречалась с подругами, ходила в театры и отдыхала. Жила, как говорят, для себя.
      Год раздельной жизни с мужем подошёл к концу. Она получила повестку в суд, чтобы формально расписаться в бракоразводных бумагах. С Марком они за это время ни разу не виделись. Аня подготовилась: подкрасила волосы, сделала новую причёску, долго сидела перед зеркалом «рисовала глаза», гардероб подобрала соответствующий: строго, подходяще моменту, но сексуально.
      - Анна, как ты похорошела! - Марк обалдел от неожиданности.
      - Здравствуй Марк! Говорят, развод женщинам к лицу. Ты не знал? - Приветсвовала она мужа.
      - Может, выпьем кофе? Время ещё есть, пообщаемся, обсудим дела...
      - Обсуждать нечего. - Обрубила Анна. - Посидим перед дверью, пока не вызовут.
      Она видела, что Хайнц сомневается. Её это уже не интересовало.
      На сайте Аня около месяца переписывалась с каким-то Норбертом. Встречаться с ним не спешила. Лысый, роста небольшого, но что-то её удерживало в этом типе. Обычно пары писем хватало, чтобы понять, будет встреча или нет. А тут? Наконец парень решился, пригласил на чашку кофе. Вечер был не занят, погодка приветливая солнечная. Аня набрала номер Норберта. Тихий низкий голос смутил её.
      - Хай. Это Анна.
      - Анна?
      Нюся растерялась.
      - Анна, с сайта знакомств.
      - Извините, я не думал, что вы позвоните. Вы такая красивая девушка.
      «Дурак», - константировала Аня.
      - Неужели вы готовы встретиться? Столько долго я ни с кем не переписывался.
      - На самом деле? - Парировала Анна. - А со многими переписывались?
      - Нет. - Коротко ответил Норберт. - Так почему бы нам не увидеться? Погода хорошая.
      - Действительно. Почему бы нет?
      Встретились в центре. С одеждой Аня не мудрила. Волосы завязала в тугой узел. Одела футболку с детским мотивом, джинсы и прихватила лёгкую курточку с капюшоном, если похолодает к вечеру. Норберт же был одет с иголочки. Отглаженная рубашка, дорогая сумка через плечо, стильные очки. «Пижон», - определила Анна. Тут он улыбнулся.
      - Здравствуйте. Я очень рад нашей встрече.
      Потом снял очки.
      - Здравствуйте. - Аня смотрела в его глаза. Чем дальше смотрела, тем больше понимала: это он. Тот, кого она долго искала, может быть, всю жизнь.
      Все правила, выработанные Анной при встречах с пациентами, по которым плакала психушка, как она называла мужчин с сайта знакомств, были напрочь забыты. За первой бутылкой последовала вторая. Норберт держал её за руку, острил каждые пять минут. Они хохотали как сумасшедшие. Как оказались в постели, никто не помнил.
      Анна проснулась от резкой головной боли. «Господи, где я?» - Она рассматривала чужие стены. Рядом никого не было. На подушке лежала записка. «Анна - ты замечательная. К завтраку всё, что найдёшь в холодильнике. Я позвоню». «Боже, я просто идиотка», - думала Аня. - «Так напиться. А секс? Что он может подумать?» Она заварила себе кофе, выпила всегда валявшийся в сумочке  на экстренный случай баралгин и успокоилась. Не первый и не последний. Мир снова приобретал привычные очертания. Двухкомнатная квартирка оказалась на редкость уютной, не хватало только цветов. Анна не спеша приняла душ, улыбнувшись в зеркало своей помятой физии с глазами панды от размазанной после бурной ночи туши. «Кто бы мог подумать, а лысый ничего», - голова уже не трещала. Детка мурлыкала себе под нос детскую песенку: «От улыбки станет всё светлей и слону и даже маленькой улитке. Поделись улыбкою своей, и она к тебе не раз ещё вернётся.»
      «Ну и плевать», - Аня захлопнула дверь и поспешила на работу.
      Не первый и не последний позвонил вечером. Голос звучал уверенно и бодро.
      - Анна, привет! Я соскучился. Поужинаем вместе?
      «Парень без тормозов», - подумала Нюся, но вслух произнесла.
      - Почему бы нет?
      - Любишь кокетничать? - Голос стал игривым.
      Анна засмеялась.
      - Да. - Лукавить она не хотела. - До встречи.
      К вечеру она выбрала элегантное платье розового оттенка. Ноберт же был одет совсем просто: джинсы и футболка. Вчерашнего парня напоминали лишь лысина и стильные очки. Норберт работал программистом в одном из банков, любил путешествовать и был прекрасным рассказчиком. Предыдущий сценарий повторился полностью. Началось всё с бутылки бургунского, кончилось сексом у Норберта с похожей запиской утром. «Анекдот какой-то,» - думала Анна под душем.
      Она недавно развелась. Думала ли Аня о серьёзных отношениях? Скорее всего, нет. Чего хочет лысый, её совершенно не интересовало. Нормальные здоровые люди хотят секса. В этом их желания совпадали. Остальное было не важно.
      На выходных Норберт пригласил её в Рюдесхайм. Покатались на канатной дороге. Сверху красиво. Виноградники. Погуляли по лесу. Вольностей Нор себе не позволял. Проголодались жутко, зашли в небольшой ресторанчик, которых в туристических местах всегда море. На вершине дома заиграла музыка. Аня задрала голову. На платформе огромных часов крутились в танце разные деревянные фигурки.
      - По бургунскому? - Прищурилась от солнца Аня.
      - Не вопрос.
      Домой не поехали, несмотря на то, что от Рюдесхайма до Франкфурта минут сорок езды на машине.
      - У меня нет зубной щётки. - Отбивалась Анна, зажатая в какой-то подворотне неподалёку от ресторана.
      - Купим.
      - Где купим? Завтра воскресенье! - Детка не сдавалась.
      - Ты мне и такой нравишься.
      - Дурак.
      - Точно.
      Сняли в этом же доме под часами комнату уже за полночь. Опять сильно под шафе.
      В восемь утра зазвонила знакомая музыка на настенных часах. Норберт спал как ребёнок рядом. Первый раз рядом. «Так я с ним сопьюсь», - думала Нюся. Лысик неожиданно открыл глаза.
      - Я давно жду, когда мадам проснётся. Что желаете?
      - Зубную щётку. Ты обещал!
      - Я не волшебник, я только учусь. Но есть хорошая новость. В ванной на раковине стоит зубная паста.
      - Ну хоть что-то. - Анна пошла пальцем чистить зубы.
      Завтрак оказался восхитительным. Шведский стол. Аня еле поднялась из-за стола, так переела.
      - Я тебе говорил, что ты мне нравишься? - Серьёзно спросил Норберт.
      - Да. Вчера при входе в отель. - Заметив недовольство во взгляде, поспешила добавить. - Ты мне тоже нравишься. Правда.
      - А у меня подарок для тебя. - Норберт явно медлил.
      - Духи? Трусики? Травка?
      - Ух ты, куришь?
      - Так, затягиваюсь иногда. Обычно по четвергам после ужина.
      - Надо же как повезло. - Парень засмеялся. - Ты не догадаешься! Всё гораздо сложнее. - Он вытащил из нагрудного кармана два билета. - Monster Magnet.
      - Кто это?
      - Heavy metal. Они менее известны, чем Led Zeppelin или Skorpions, но я был их искренним фанатом. Помню, в первый раз они приехали в Германию в Гамбург. Мы с пацанами из универа сорвались и на последние деньги ездили на концерт. Кайф непередаваемый! Ночевали потом на вокзале. В одном уголке бомжи, в другом мы с текилой и булочками с тыквенными семечками. Вкусно!
      - Романтика! - Воскликнула Анна. - Кто бы мог подумать?
      - Обижаешь. Ты думала: я всегда был лысым и занудным?
      - Я так не говорила. - Аня кокетничала. - Мысли такие, конечно, в голову приходили. Должна признаться.
      Норберт показал ей язык.
      - Я был умным студентом в рваных джинсах, длинном свитре и маленькой косичкой.
      - Откуда росла косичка? - Поинтересовалась Нюся.
      - Я тебя сейчас укушу или стукну.
      - Куда? Впрочем какая разница. В порядке очерёдности, пожалуйста.
      Видно было, что разговор доставлял каждому из них огромное удовольствие.
      Сборище впечатляло. Зал с подходящим названием Schlachthof (поле битвы) в Висбадене больше смахивал на амбар, куда поместилась бы парочка двухэтажных боингов. По сцене скакали несколько патлатых мужиков преклонного возраста с гитарами, не очень опрятно одетых в джинсу и кожу. Лысый упитанный барабанщик с головой, напоминающей переросшую тыкву, с энтузиазмом лупил палочками, рискуя разорвать дребезжавшие от натуги барабаны. Из панелей по полу стелился газ. Иллюминация из разноцветных, хаотично мигающих лампочек дополняла картину. Нюся была в восторге. Аня с детским любпытством рассматривала всех в маленький бинокль, прихваченный Норбертом из дома. Контингент вокруг подобрался совершенно разношёрстный. 30-50 лет, восемдесят процентов мужчины. Кто в костюмах и при галстуках после работы; кто в джинсах и футболках с надписями типа AC/DC или Raibow; кто в цепях и шиповках, разрисованный татуировками.
      Поначалу детку взяла отторопь.
      - Норберт, а где охрана?
      - Зачем?
      - Ну... - Промямлила Анна. - Вдруг драки?
      - Где? - Недоумевал парень.
      - Вдруг будут. - Настаивала Нюся.
      - Детка, всё будет отлично. Например, в гардеробе были. В зале, возможно, стояли. В чём проблема-то?
      В гардеробе, на самом деле, Аня видела дам в униформе полицейских да несколько татуированных качков у входа с повязками «Охрана». Люди пили пиво, вино из пластиковых стаканчиков, купленных здесь же в баре. Несмотря на хорошее знание английского, Анна не понимала ни слова. Музыка орала так, что закладывало уши. Бинокль давно ушёл в неизвестном направлении от соседа к соседу. Какие-то мужики рядом в цветных ковбойских платочках, обнявшись, раскачивались в такт музыке. Норберт и Анна выпили по бокальчику и вскоре танцевали, подвывая поющим, с поднятыми вверх руками. Атмосфера была настолько необыкновенной, бодрящей, Анна чувствовала себя восемнадцатилетней студенткой. Нор похоже чувствовал тоже самое. Аня была удивлена: в Белоруссии уже бы затеяли драку. Собственно, на подобных концертах там и милиционеров находилось в разы больше. А здесь ничего. Всё тихо, никакой агрессии. Сильно выпивших Аня не видела. Веселящиеся люди, сплочённые одной музыкой, одной атмосферой. Что Аню почти шокировало: когда они в конце пробирались к выходу, их догнал какой-то парень и вручил бинокль со словами благодарности.
      Они стали встречаться. Отношения стремительно развивались. Даже на работе сослуживцы заметили, насколько Аня изменилась. Девчонки как радовались! Норберт оказался настоящим джентельменом, за себя Анна ни разу не заплатила. Для немца такой разворот событий считался редкостью.
      Новый Анин приятель действовал на неё сродни наркотику. Если Анна не видела Норберта, она скучала, слонялась без дела в поисках хоть какого-то занятия. Даже телевизор одной смотреть было скучно. Через пару недель детка осознала, что пропала надобность соответствия правильности и порядку, без которого не мог существовать Марк. Большинство немцев можно было описать несколькими словами: практиш, квадратиш, гут. Норберт в эту категорию не входил. Например, как-то увидев акул в зоопарке Франкфурта, он остановился как вкопанный. Понаблюдав за хищницами несколько минут, Норберт сложил руки на подобие плавников, открыл широко рот, выпучил глаза и заскользил по паркету, мелко переступая ногами. Сходство получилось потрясающим. Эффект не заставил себя ждать. Немцы, ошалев от неожиданности, поспешили ретироваться. Дождавшись, когда из зала с акулами смоется последний посетитель, напуганный Норбертом, Аня распрямила руки и понеслась в полёте. Правда, её движения скорее напоминали не акулу, а пикирующий бомбандировщик, но это никого не волновало. Они бегали по залу в полном одиночестве под пристальным вниманием обалдевших акул.
      Однажды они смотрели фильм Зелёную милю с Томом Хэнксом. Сцена смерти невиновного здоровяка негретоса на электрическом стуле вызвала слёзы не только у Ани, но и у Норберта. Они плакали как дети, сидя в обнимку на диване и держась за руки. С другой стороны Нор проявлял твёрдость характера в принятии решений, где Марк обычно юлил и ускользал от ответственности, перекладывая всё на Нюсины плечи. Они могли смеяться до икоты над простыми незначащими вещами, могли напиться до поросячьего визга, могли дискутировать до хрипоты в голосе, обсуждая политику и экономику. Возлюбленный оказался той редкой загадкой, которую было интересно разгадывать.
      Через месяц Норберт предложил съехаться. Стали искать квартиру. В конце августа оба взяли отпуск, чтобы поехать в Венецию. И познавательно, и море. Пляж на маленьком островке Лидо, куда можно было доплыть всего за двадцать минут на морском трамвае, считался по праву одним из лучших в Средиземноморье. Про муранское стекло Анна читала ещё в детстве. Италия, море, горячие итальянцы, солнце! Анна покупала обновки к поездке.
      За пару недель до отпуска появились боли внизу живота. Секс не доставлял прежнего удовольствия. Всё раздражало. Везде было больно, что справа, что слева. Сначала Анна отшучивалась. На волнения Норберта махала рукой и резко переводила тему. Хотя сама понимала: до отъезда надо бы сходить к гинекологу...
      - Детка, вы не можете никуда ехать. У вас киста. - Промямлил пожилой дядька в белом халате на приёме.
      - Понимаете, мы билеты уже купили. Поздно что-то менять. - Возразила Анна.
      - Хорошо, но вы должны прежде сделать биопсию и МРТ. Разве не хочется ехать со спокойной душой?
      - Хочется. - Ответила Аня.
      Магнитно-резонансная томография, как и другие анализы показали рак матки третьей стадии. Даже не начальной. Врач без обиняков сообщил о сложности и последствиях лечения, про операцию.
      - Мне очень жаль, деточка. После операции вы не сможете иметь детей. Выбора нет, собственно. - Он обречённо развёл руками.
      Анна находилась в прострации. Переосмысление сказанного заняло некоторое время. Она с трудом собралась с мыслями.
      - Но вы можете ошибаться.
      - Я могу. - Согласился доктор. - Анализы нет. Вы должны лечь в больницу как можно быстрее.
      Нюся шла по центру Франкфурта, не замечая спешащих по своим делам прохожих. Почему я? За что? Врач сказал, что заболеть до сорока лет практически не реально. По статистике это пять процентов. Всего! Пять! Процентов! Уму не постижимо. Как она могла умудриться попасть в эту идиотскую, статистическую, не понятно кем выведенную цифру? Что она сделала? Она так хотела детей. Разве это преступление? Может, всё обойдётся? Анна себя совсем не чувствовала больной. Напротив, она лучилась здоровьем, счастьем и строила планы с Норбертом, непредвиденным подарком судьбы.. А как же Норберт? Как же наша Венеция? По щекам катились слёзы. Анне было ужасно жалко себя. Она даже не замечала, как люди сторонились, давая ей дорогу...
      Подготовленная к операции Аня лежала на больничной каталке. В голубом чепце. Норберт шёл следом, держа её за руку. Медсестра нажала красную кнопку на стене, тяжёлые двери стали медленно открываться.
      - Извините. - Сказала девушка. - Дальше вам нельзя. Вы можете попрощаться, я отойду.
      Норберт сильно сжал Анне руку и заплакал. Молча, по мужски. Нюся посмотрела на него. Её глаза не выражали ничего: ни страха, ни жалости, ни боли. Ничего, только равнодушие.
      - Всё будет хорошо, детка. Держись.
      Аня не ответила.
      - Извините, операционные зарезервированы строго по времени. Подождите внизу, если хотите. Операция продлится пару часов. - Медсестра кивнула Норберту.
      Аня отвернулась. Она почти спала, да и своего парня не хотела видеть плачущим. Анна полетела к свету. Начинал действовать наркоз. Свет манил её, переливался. Анне захотелось за что-то ухватиться. Она падала. Стремительно падала в бездонный солнечный колодец.
      Операция прошла успешно. Так сказали ждущему в палате Норберту.
      «Как я могла так напиться?» - Анна ещё не открыла глаза. Голову давно так не ломило, и тело не слушалось словно чужое. Будто миллион мелких иголочек по садистски воткнули в каждую клеточку ноющего тела. Внизу живота жгло. Аня осторожно попыталась разомкнуть веки. Больничные грязно-белые стены вернули к реальности. Аня застонала.
      - Детка, детка. Я здесь. - Подскочил заснувший на стуле Норберт. - Как ты?
      Говорить у Анны не получилось. Боль отозвалась эхом в пальцах рук и ног.
      - Мне больно.
      - Ты должна потерпеть. Это проходит наркоз.
      «Ещё терпеть? Да сколько можно?» - Хотела закричать Анна, но решила поберечь силы... На потолке в углу паучок плёл паутину. Серебристую, красивую паутинку. Очень тонкую, как в детстве. Аня зарыдала в голос горько и безысходно.
      - Девочка моя, не плачь. Всё наладится. - Норберт ласково гладил Нюсю по голове, пытаясь успокоить, и никак не мог понять: почему его подруга немигающим взглядом рассматривает потолок.
      Воображаемая картинка из детства стала практически осязаемой. Ане казалось, что она чувствует запах манной каши. Боже, как давно это было! Мама, манная каша, Мурка, разбившаяся насмерть, упав с балкона их квартиры на восьмом этаже почти сразу после переезда. Сколько лет прошло? Десять, двадцать, может, сто?
      Через несколько дней её выписали. Ничего не обещали: ни плохого, ни хорошего. Никаких прогнозов. Это пугало. Несмотря на то, что вырезали матку и яичники, предложили проходить дальше лечение: лучевую терапию в сочетании с химией. Решать должна была Анна. Сама. Дали ознакомиться с возможными последствиями облучения. Список впечатлял. Взамен обещали увеличить продолжительность жизни. Может быть... Нор молчал. Ответственность за принятие решения ложилась на Анины плечи.
      Матушка ничего не знала. Аня боялась материнского отчуждения, их отношения вряд ли походили на дружеские. Конечно, Норберт всегда находился под рукой, но Аня соскучилась по матери, по родному языку, по яишенке с помидороми на завтрак и утреннему кофе из старой заброшенной в уголке турки.
      Новость мать приняла на редкость спокойно. Ни крика, ни истерики, ни слёз.
      - Мы будем бороться. Я приезжаю, как только куплю билеты. Всё образуется. Крепись, дочка.
      Это были именно те слова, которые Анна хотела услышать, которые она должна была услышать. Груз ответственности был переложен.Первый раз за последние пару недель Анна чувствовала себя легко и спокойно. Затеплилась слабая надежда.
      Мать прилетела через три дня. Норберт, до этого бывший с больной постоянно, вышел на работу. Начались сеансы облучения. Длилась процедура не долго. Буквально шесть минут. Каждый день с перерывами на выходные. На животе у Ани нарисовали крест, чтобы отметить точку облучения, который ни в коем случае нельзя было смывать. Всю неделю детку не покидало хорошее настроение. В субботу отправились во франкфуртский зоопарк, одно из любимейший мест в городе. Внезапно Ане стало плохо, она еле успела добежать до туалета, сдерживая рвоту. Они тут же уехали. С каждым днём становилось хуже. После утреннего сеанса облучения и таблеток был понос, отекали ноги, лицо. Анна начала полнеть. Как-то раз проснувшись, на подушке она обнаружила клок выпавших её шикарных волос. Это было последней каплей, переполнившей чашу терпения.
      - Мама, за что?
      - Ничего дочка. Каждому даётся испытание. Нам такое. Не гневи Бога.
      - О чём ты говоришь, мама?! Когда ты стала вдруг верить в Бога? Какая глупость.
      Матушка упорно молчала.
      - Я не могу так больше! Слышишь? Я устала! Понимаешь, я устала! - Анин голос перешёл в визг.
      Мать сначала не смело, потом увереннее обняла дочь. Между ними никогда не было такого понимания и близости, как в эту минуту. Волосы остригли, получилось очень симпатичное каре, к которому, впрочем, Аня толком не успела привыкнуть. Волосы лезли клочьями. Пришлось побриться налысо. Врач прописал лимфодренажный массаж. Ноги и лицо отекали меньше. Масаж помогал, но вопреки ожиданиям не так сильно. Нужно было выдержать двадцать шесть сеансов. Врач сказал, что другие больные переносят лечение гораздо хуже. «Какое мне дело до других?» - Думала Анна без тени стыда за свой эгоизм. Матушка держалась молодцом. Ухаживала за дочерью двадцать четыре часа в сутки, терпела все капризы, ни разу не повысив голос. Несчастье помогло им очень сблизиться.
      Прошёл год, как Ане поставили неутешительный диагноз. Она старалась всё забыть. Каждый день, каждую неделю, а потом и каждый месяц. Как можно быстрее. На голове кучерявились короткие вновь отросшие волосы. Жизнь привычно потекла дальше с небольшими изменениями. Работа, по вечерам во вторник лимфодренаж, в среду психолог, в четверг аквааэробика или лечебная гимнастика. С Норбертом уже не были вместе, но и не расстались. Встречались редко, Нюся плакалась ему в жилетку, по крайней мере, он позволял ей это делать. Однако Нор хотел семью и детей ещё до встречи с Анной. В этом году ему исполнилось сорок лет. Анна после операции к сожалению стала бесплодной. Детка плакала, ревновала, в итоге, делать нечего, смирилась. Нюся читала про известных женщин, которые никогда не были матерями. Это успокаивало. Обрести внутреннее равновесие помогали встречи с психологом.
      - Надоест быть одной, усыновим ребёнка. Я помогу, ты не сомневайся. - Как-то сказала матушка по телефону, чем сильно Аню удивила.
      - Так и сделаем. Спасибо, мама.
      После разговора об усыновлении сама по себе сложилась новая цель. Анна познакомится с парнем. Лучше с ребёнком, потом они усыновят девочку. Или мальчика. Впрочем, какая разница? В один из вечеров Аня поймала себя на мысли, когда мыла посуду после ужина, что поёт. «Хочешь звёзды вместо лампы? Хочешь за окошком пальмы? Хочешь...» Хотя Бог не наградил Аню идеальным слухом, про что детка прекрасно знала, она пела: потому что у неё было замечательное настроение; потому что теперь она знала: зачем живёт; потому что она была благодарна за то, что сейчас здорова и наслаждается окружающим миром. Анна умела быть благодарной.
      Аня стала больше улыбаться, решила сменить гардероб и затеяла ремонт в квартире. Она жаждала перемен. «Хочешь, я убью соседей, что мешают спать?..» Убивать она никого не собиралась. Мало того, записалась в местный франкфуртский центр Мальтезер в группу поддержки, где совершенно бескорыстно помогали людям, потерявшим близких или находящимся между жизнью и смертью. В основном это были ВИЧ-инфицированные или раковые больные в глубокой депрессии. Анна оказалась прекрасной слушательницей и интуитивно понимала, когда нужно промолчать или что сказать в ту или иную минуту, чтобы поддержать человека, попавшего в трудную ситуацию, чтобы подарить хоть крохотный лучик надежды. Жизнь продолжалась, несмотря на невзгоды. Волонтёрская работа помогла Нюсе стать неисправимой оптимисткой. Видя чужие боль и страдания, она забывала о себе и своих проблемах.
      Однажды она шла домой после работы. После разговора с молодой женщиной, тоже Анной. Её пятилетний сын внезапно заболел лейкемией. Едва переступая с ноги на ногу от усталости, Анна в сотый раз прокручивала в голове беседу с несчастной матерью, пытаясь выработать правильную стратегию для следующего разговора. Из открытых дверей Старбакс-кафе донёсся запах свежемолотого кофе. Аня вспомнила, что с обеда ничего не ела, часы показывали девять вечера. Машинально купила бутерброд и капучино, машинально села за столик.
      - Извините. У вас что-то случилось?
      Анна вздрогнула от неожиданности. Парня, сидящего напротив, она не заметила.
      - Спасибо. У меня всё ок. - Натянуто улыбнулась.
      - Вы когда зашли... Как будто потерялись. Извините, я не хотел мешать.
      - Ну что вы. Кстати, меня зовут Анна. - Аня протянула руку.
      - Роберт. Очень приятно.
      Нюсе необходимо было выговориться. Её как прорвало. Она рассказывала о бедной маме с больным ребёнком, о несправедливости мира, о боли, о надежде, о детях. Роберт ни разу не перебил.
      - Простите меня. Мы с вами почти не знакомы, а я вам о своих проблемах.
      - Всё в порядке. Я понимаю. У меня тоже пятилетний ребёнок. Девочка. Рита. Если бы случилась такая беда, я бы не пережил, наверное.
      - А ваша жена?
      - Она погибла пару лет назад.
      - Простите. - Аня почувствовала неловкость.
      - Всё нормально. Вы же не знали. Я думаю, она тоже не перенесла бы подобного горя.
      Почти незаметно пролетел час. В десять кафе закрывалось. Молодые люди обменялись телефонами, на прощание крепко пожав друг другу руки. Через неделю знакомый из Старбакса позвонил и предложил встретиться.
      Они проговорили, не умолкая, три часа. Роберт работал учителем в гимназии, вёл немецкий язык и физкультуру. Как все учителя имел довольно странный график школьных часов, что хорошо подходило для большего времяпровождения с дочкой. Они бы общались и дальше, но Роберт должен был ехать к бабушке забирать ребёнка.
      - Вы не хотели бы со мной ещё раз встретиться? - Смущённо спросил он напоследок. - Вы мне очень нравитесь.
      Аня зарделась.
      - С удовольствием.
      - Только я буду не один. С дочкой. Вы не против?
      - Что вы. Буду рада знакомству.
      По дороге домой Анна думала о своём новом знакомце. Несомненно Роберт ей нравился. Его спокойный размеренный голос, открытый взгляд, манера крутить волосы у виска, когда он слушал, его отношение к жизни, к дочке, к своим ученикам. «Неужели я влюбилась?» - От этой мысли стало одновременно радостно и грустно...
      Анна неслась на свидание с Робертом и его дочкой. Она опаздывала. Толи от предстоящей встречи, толи от того, что не любила опаздывать, она нервничала. Из-за угла показалась крепкая фигура Роберта и хрупкой девочки. Детка была худенькой, с большими глазами и вьющимися волосами, собранными в аккуратный хвостик. На макушке торчала большая заколка - две яркие блестящие вишенки. Роберт заметил Анну и, присев на корточки, стал что-то говорить ребёнку. Девочка широко улыбнулась подходящей тёте.
      - How do you do, baby? - Аня тоже присела на корточки.
      Рита уткнулась в смущении носиком в папино плечо. Однако уже через пару минут она подняла лукавые глаза и с любопытсвом разглядывала Анну. Совершенно без стеснения.
      - Папа, ты обещал мороженое! Ты забыл?
      - Раз обещал, надо выполнять. Ну пойдём? - Роберт кивнул Ане и взял Риту за руку.
      Нюся почувствовала, как маленькая детская ладошка доверчиво легла в её ладонь.
      - Ты любишь мороженое?
      - Само собой. - Анна улыбнулась.
      - Какое? - Тут же последовал следующий вопрос.
      - Фисташковое.
      - А я с макадамией. Оно очень вкусное, с орешками и жёлтенькое. А папа сегодня обжёгся, чай разлил. Бабушка говорит, что он растяпа и поросёнок, ну как у Диснея. Ты смотрела мультфильм про Винни-пуха? Ты любишь мультики? - На мгновенье Рита остановилась, видимо ожидая ответа. Но лишь на мгновенье и тут же затараторила снова. - А у соседской кошки родились три котёнка. Слепые, страшненькие, нос розовый, ужас. Такие славные! У меня карандаш сломался утром, я его наточила. Сама наточила, представляешь?
      - Рита, детка. Дай Ане хоть слово вставить.
      - Так я же не против, папочка. Анна сама молчит.
      Рита посмотрела наверх, провожая взглядом облака.
      - Смотрите, смотрите, радуга! - Закричал ребёнок. - Ну не чудо ли, Анна?
      Огромная половинчатая радуга, спрятавшая нос за скоплением облаков, резко выделялась на фоне голубого неба.
      Время остановилось.. Теперь Нюся абсолютно точно знала, что всё будет хорошо, не просто хорошо, а замечательно. И у неё, и у Роберта, и у малышки Риты. Она была счастлива.


      1.01.2015