В Круге первом и вокруг него-5

Сергей Вахрин
Сологдин, Нержин, Рубин


События романа происходят в течение трёх дней декабря 1949 г. в марфинской “шарашке”.

Действие начинается во второй половине дня в субботу 24 декабря  1949 г.  (кружевные  стрелки  на часах  в  МИДовском  кабинете  государственного  советника   второго   ранга Иннокентия Володина  показывали  пять  минут  пятого),  а  заканчивается  во второй половине дня вторника, 27 декабря.

В центре повествования - сам автор (в романе - Глеб Нержин) и двое его ближайших друзей - Дмитрий Панин (в романе - Сологдин) и Лев Копелев (Рубин).
 
Сразу бросается в глаза, что люди это далеко не ординарные, хорошо образованные для того времени, кроме того, к моменту начала действия романа все трое успели пройти, что называется, сквозь огонь и воду.

Так, Солженицын и Копелев были фронтовиками, затем, с 1945 года, находились в заключении. Сологдину воевать не довелось, поскольку он томился в лагерях ещё с 1940 года.

Солженицын глазами Копелева:
“Высок, светло-рус, в застиранной армейской гимнастерке. Пристальные светло-синие глаза. Большой лоб. Над переносицей резкие лучики морщин. Одна неровная — шрам”.

Вот как описывает первую встречу с автором романа Д. Панин:
“Статный мужчина в офицерской шинели спускался по лестнице... Мне сразу понравилось открытое лицо, смелые голубые глаза, чудесные русые волосы, нос с горбинкой”.

Далее, он же:
“... мой друг. Замечательный человек! Александр Исаевич Солженицын. Тоже фронтовик. Капитан. Умница. Благороднейшая душа. Личность!”

Напомню, что Солженицыну в один из описанных в романе дней исполнился 31 год  (в реальности, как мы знаем, день рождения у Солженицына - 11 декабря)

А вот каким, в свою очередь, А. И. Солженицын увидел Д. М. Панина:
«Когда я глянул вниз, спускаясь с лестницы, в темноте площадки я увидел лик нерукотворного Спаса... И был нерушимый покой в его душе. Глаза сверкали, как у юноши».

К этому моменту Панину было уже 38 лет. Многолетние страдания в лагерях и присущее ему христианское мировоззрение наложили свой отпечаток на внешность и внутренний мир этого человека.
“Христианство для меня, — писал Панин, - обитель спасения, источник чистоты и великих поучений”.

Панин глазами Копелева:
“Синеглазый витязь с короткой русой бородкой... Дмитрий Панин — коренной москвич, дворянин, инженер, теоретик кузнечного дела” (кстати, Солженицын также был дворянином по происхождению, по матери. Что интересно, в конце жизни он получил от Ельцина небольшое поместье).

Он же - в описании Солженицына:
"С белокурой бородкой, ясными глазами, высоким лбом, прямыми чертами древне-русского витязя..."

Вот каким Лев Копелев (которому было 37 лет) показался Дмитрию Панину:
“Вижу, стоит посреди прохода черноокий, черноволосый красивый мужчина в расцвете лет, гвардейского роста...”

И ещё - о нём же:
“Необычайно эрудированный филолог-германист, знавший уйму языков, он был всегда душой общества”.

По высказыванию Д. Панина, “Лев — кладезь литературной эрудиции, был необыкновенно осведомлён также в вопросах истории, политической жизни страны”.

Так что, совсем не случайно сошлись и сдружились эти трое сильных, неординарных мужчин, заметно отличавшихся от основной массы заключённых.

Поневоле возникает вопрос: а были ли, в действительности эти беседы о “высоких материях”? До абстрактных ли заумствований людям, томящимся за решёткой, на долгие годы оторванным от родного дома, от своих семей?

Вот что пишет Д. Панин:

“Не в упрёк автору «Круга», который вовсе не обязан был дать фотографию действительности, следует сказать, что описанные там споры Рубина и Сологдина — лишь бледная тень того, что было на самом деле...
Порой мне казалось, что он (Копелев) готов меня убить, но через день-два все входило в норму, и вскоре при первом удобном случае споры возобновлялись. Обычно наши столкновения происходили с глазу на глаз, но иногда мы прибегали к Солженицыну как к арбитру”.

Часто такие споры велись шёпотом, чтобы не услышали другие заключённые.

Поражает высокая эрудиция героев, проявляемая ими в постоянных дискуссиях, которые они вели не только между собой, но нередко и вовлекали в них других заключённых.

Разговоры они вели на разные темы — о судьбах России и Европы, о религии, философии, истории, литературе, живописи, музыке... В свободное время все трое с удовольствием слушали классическую музыку, читали друг другу стихи, в том числе, и собственного сочинения.

Как вспоминает Панин, и Копелев, и Солженицын декламировали изумительно, но “на мой взгляд, пальма первенства принадлежала Саше, так как, обладая артистическим талантом, он мимикой дополнял звучание и смысл стихов”.

Копелев пишет:

“Наши перипатетические «семинары по истории» нередко прерывали споры и перебранки... В таких перепалках мы с Солженицыным бывали союзниками. Но когда оставались вдвоем, то он противопоставлял моим диалектико-материалистическим рассуждениям упрямое недоверие. В ту пору он считал себя скептиком, последователем Пиррона, но тогда уже ненавидел Сталина — «пахана», начинал сомневаться и в Ленине”.

Известно, что Копелев был убеждённым сторонником и защитником коммунистической идеи (“красным империалистом”, по его собственному выражению), что уже в те годы казалось странным - суровая советская действительность совсем не походила на идеальное воззрение на неё. Непонимание со стороны ближайших друзей Копелева очень обижало.

Что интересно, все трое в совершенстве владели “великим и могучим” русским языком во всех его проявлениях, то есть могли употреблять и мат. Но пользовались они им вынужденно, в общении с прочими заключёнными, а между собой - исключительно для того, чтобы не вызывать к себе излишнее внимание посторонних людей своей “чересчур интеллигентной” беседой, то есть, в целях конспирации.

Спорили друзья часто. В последний раз Копелев с Паниным поссорились по совершенно пустяковому поводу: Панин поддерживал “рыцарство” Дантеса и осуждал Пушкина, называя его безбожником.
Оба яростно разругались. Ссора длилась несколько месяцев, Копелев даже не простился с другом, когда Панина отправили на этап.
Ну, чисто дети! Как маленькие, право!

Не зря Нержин перед отправкой на этап предложил обоим:

- Друзья! Надо помириться!
Ни Сологдин, ни Рубин не повели головами”.






Продолжение см.
http://www.proza.ru/2015/01/15/478