Путешественники
День был солнечный и жаркий. Лопасти парохода весело шлёпали по волнам, как ребёнок шлёпает ладошками, когда сидит в тазу с водой. Он медленно продвигался по реке, окружённой зелёным лесом. Палуба раскалилась на солнце так, что Саша не мог босиком стоять на железной палубе и невольно плясал, как папуас. Время от времени пароход задорно гудел, подавая сигнал кому-то. Куда же плыли счастливые пассажиры, которые глазели по сторонам и грызли свежие огурцы? Пароход приближался к Херсону.
Херсон запомнился Маше лишь тем, что поели довольно дешёвых раков, да Саша сильно порезал ногу о горлышко разбитой бутылки. Кровь долго не могли остановить. Наконец большой палец залили йодом и забинтовали. Маша сокрушалась:
– Зачем тебя чёрт понёс туда? Ты чего не смотришь под ноги?
– Я, мам, хотел погулять по травке.
– Ну вот и погулял.
Саше было жаль себя, но всё же он представлял себя раненым солдатом. Алексей выстрогал ему палочку из ветки акации, и теперь Саша ходил в белых бинтах и хромал точно как раненый.
Чтобы попасть в Голую пристань, от Херсона надо было проплыть по притоку Днепра в сторону днепровской губы километров 40-50. Отец договорился с капитаном каботажного судна, что ходил до Голой пристани, и тот разрешил земляку добраться будто домой из эвакуации.
Отправились в путь поздно вечером. Маша кое-как устроила Вовку с Сашей на ночлег, сами тоже пристроились, благо вечер был тёплый, звёзды отражались в чёрной, будто маслянистой глади воды, прямо как в сказке.
– Видишь, какая красота, а ты не хотела ехать. Всё у нас будет хорошо, вот посмотришь, – обнимая Машу за плечо, шептал Алексей.
– Пока лето, пока не кончились деньги – хорошо, а куда мы вообще-то едем? В неизвестность?
– Мы едем к моему родному брату Петру.
– А знает тебя твой брат? А ты его знаешь? Помнишь поговорку, что незваный гость хуже татарина?
– Маш, успокойся, – Лёша прижал её к себе и поцеловал в душистые волосы.
Рано утром странники прибыли на место. Выгрузились и пошли искать, на чём доехать до Петра. Оказалось, что дом Петра находился в каком-нибудь километре от пристани. Но прежде пограничники тщательно проверили документы у Алексея и Маши, и даже допросили: «Куда? Зачем? Откуда?» Узнав, что из Москвы, немного смягчились. Оказывается, Голая пристань – запретная зона.
Когда подошли к дому Петра, окружённому буйным садом, хозяин уже давно встал и занимался хозяйством.
– Это кто ж до нас прийихал? – вышел навстречу незнакомых людей с чемоданами и узлами высокий, сухощавый, лет сорока двух, мужчина.
– Петро! Не узнаёшь? Я твой брат Алёшка! Встречай! Это моя семья, жена, дети.
– Ляксей… – о чём-то задумался Петро, – узнаю, узнаю, лицом, да и весь в батьку, царство ему небесное. А что ты без весточки нагрянул? Ну да ладно, проходите, потом погуторим! Дусь! Встречай нежданных гостей!
Маше показалось, что Петро хотел сказать «незваных», но задумываться уже было поздно.
Усадьба Петра поражала воображение приезжих. Впечатление было куда сильнее, чем они себе представляли.
Абрикосы и груши, вишня и черешня, сливы и яблоки, шелковицы и грецкий орех, ежевика и малина, шпалеры винограда, – прямо райские кущи. Всё это зрело и благоухало. Мёдом наливались абрикосы, черешню уже собрали, скоро пойдут груши и яблоки, а там и виноград. На бахче зрели арбузы и дыни. Глаза разбегались. За домом в куще зелени располагался большой пруд, в котором сыновья Петра: старший, Андрей, 16-ти лет, и младший, Иван, – 14-ти лет, ловили рыбу. За гусями и утками ходила дочь Даша. Ей было лет 11 – румяная и крепкая девочка.
На ужин приготовили галушки со сметаной и сели за стол в саду все вместе. Под сливяночку братья разговорились?
– Ну что ты прийихал сюда из Москвы, – допытывался Пётр, – какого рожна ты здесь шукаешь? Я то здесь уже сколько лет? Нехай – всю жизнь. У меня и работа в порту, и хозяйство. Вон бачишь – и коровка, и бычок, и боров в закуте, а ты как будешь жить? И где?
Алексей пытался что-то говорить, но что было сказать, если Пётр был прав. Посмотрел – и домой в Москву придётся ехать, но он всё же возражал:
– Устроюсь куда-нибудь, да хоть электриком на судно.
– На судно, – вторил ему Пётр, – ты знаешь как там робыть? Все как один. Одной семьёй. А ты свык за себя. С твоим характером тебя долго терпеть не смогут, а заартачишься, не дай Боже, ударишь кого, бросят за борт – и поминай как звали. Скажут, смыло волной. А волны здесь бывают – будь здоров.
На следующее утро, оставив детей играть в саду, Алексей и Маша пошли посмотреть, что да как, какие цены? Они зашли на местный рынок, посмотрели, что там продают. Огурцы да помидоры, пошла картошка. Фрукты, ягоды, как и положено, Маша любила варенец, его продавали в стаканчиках и в кружках. Купили по стаканчику варенца с розовой пенкой. Покушали. Вкусно. Потом посмотрели мясные и рыбные ряды. Всё было заманчиво и аппетитно. Нашли, где продают табак. Маша купила стаканчик на пробу. Закурила. Табачок хорош, но слабоват. Дальше продавали разные тряпки, ложки, горшки. Торговля шла не шибко. Алексей попытался что-то купить, чтобы перепродать, но еле-еле взял свою цену. Он снял часы и решил продать их, но покупателей не находилось. И тут отчётливо понял, что Голая пристань – не Москва. Здесь люди живут своим хозяйством и редко что покупают на рынке. Здесь надо жить издавна, а начать всё сначала очень трудно, тем более Алексею, который приспособлен к большому городу, с большим потоком людей, у которых водятся деньги. Здесь у людей денег нет. Вернее, есть на самое необходимое. Вот такой грустный вывод сделал Алексей, погуляв по пристани и по рынку всего два дня.
– Погостим у брата недельку и поедем в Москву, – так думал Алексей.
Но погостить даже недельку не пришлось. На третий день, когда они с Машей гуляли по окрестностям и опять же по рынку, Саша удумал вот что: он залез на сливу, чтобы удобно было рвать и есть сладкие ягоды с усыпанной верхней ветки. Но ветка сливы, на которую он взобрался, не выдержала его веса и обломилась. Он упал на землю, но, к счастью, не расшибся, но вот ветка, зияя свежим сломом и ободранной корой, безжизненно повисла вместе с остатками ягод. Что тут началось. Крик и шум хозяйки, которая позвала всех своих. Те заохали, замахали руками. Нашли разные слова для хулигана и поганца, для тунеядца с малых лет. Саша стоял и плакал, потому что ему было очень обидно и его никто не мог защитить. А дядя Пётр расходился всё больше.
– Шкет ты эдакий, паразит! Понаехали на мою голову, едят и пьют, да ещё весь сад переломали. Вот взять вожжи да отходить, как треба, тогда будешь знать, гадёныш, как ломать. Я эти сливы сажал и лелеял вот этими руками, – он показал свои огромные руки. Саша посмотрел на них, и ему стало страшно. Когда пришёл Алексей с Машей, скандал продолжился.
– Забирай свою банду и сматывай удочки, – гремел Пётр.
– Да пошёл ты на х…, милый брат. Спасибо за хлеб-соль. Подумаешь, ребёнок ветку сломал, подвяжи да делу конец, а он нашёл причину выгнать брата с семьёй. Мы и так уедем, нечего нам делать у вас, куркули скрёбанные.
У Алексея сжались кулаки, но он видел, как племянники стояли, готовые скрутить родного дядю, такого щуплого и невзрачного.
– Вот и давайте!
– Да хоть сейчас! Маш, собирай вещи!
– Да сегодня парохода не будет, только завтра, – сквозь слёзы ответила Маша. Она давно ждала чего-то подобного. Она видела недобрые глаза домочадцев. Вот и случилось.
– Эх, Лёшка, Лёшка, вечно ты втянешь нас в свою авантюру. Не можешь ты спокойно жить и работать. Всё ты куда-то бежишь-несёшься. Всё ты ищешь птицу счастья.
До Москвы добирались целых пять дней. Чтобы не тратится на билеты на пассажирский поезд, ехали на перекладных. Дорога не утомляла Алексея. Наоборот, это была его стихия. Он что-то покупал, менял, перепродавал. Приносил Маше и детям еду: варёную картошку, малосольные огурцы, кусок сала, яблоки, молоко. Вот с хлебом было сложнее. Хлеб стоил дорого. Но ничего, все были сыты и здоровы.
Здравствуй, Москва
На Курский вокзал приехали к вечеру и тут же на вокзале расположились на ночлег. Подошёл дежурный милиционер, проверил документы и предупредил, чтобы смотрели за вещами, а то проснёшься, а чемодан тю-тю. Здесь ходят ушлые молодчики.
– Ничего, командир, мы знаем таких, не лыком шиты, – усмехнулся Алексей.
– А сам-то ты не из таких случаем? – внимательно посмотрел на Алексея милиционер.
– Обижаешь, старшина, у меня, видишь, жена и детишек двое. Вот брата навестил и обратно в Москву.
– Ладно, я пошутил, – и с этими словами милиционер отдал честь и отошёл, поддерживая шашку. Милиционер был опытный служака и по глазам видел, кто чего стоит.
Уже к полудню следующего дня семья заняла комнату в полуподвале деревянного старинного дома на Садовой-Сухаревской рядом с рестораном «Нарва», что другим фасадом выходил на Цветной бульвар. Для детей началась новая городская жизнь. Саша не помнил, не мог помнить довоенную Москву. Зато теперь он с головой окунулся в жизнь на асфальте, рядом со звенящими трамваями, рядом с потоками автомобилей, что мчались по Садовому кольцу, другая сторона которого была так далеко, что трудно было разобрать лицо пешехода, который стоял на той стороне дороги. Маша немного успокоилась. Москва – как родной дом, хотя и не верит слезам. Алексей теперь тоже был в своей тарелке. Он чувствовал себя
между рынком и вокзалом, как рыба в воде. Устроился он дворником, но работала, как всегда, за него Маша. Да пока ещё не наступила зима, работа была не тяжёлая, даже для Маши в её положении.
Центральный рынок
Алексей словно обрёл крылья после поездки к брату на юг. Он понял, что значит для него Москва. Только здесь он сможет как-то прокормить семью. Будучи на Центральном рынке почти своим, он знал о многих из тех, кто в сговоре занимались разными приёмами обогащения. Сам Алексей просто спекулировал: покупал подешевле и продавал подороже. Себя он считал больше посредником, чем обманщиком и авантюристом. Обманщики, они что делают? Они могут продать одну штанину за целые брюки. Завернут штанины и брюки в одинаковую обёртку, и когда подойдёт приезжая баба с мешком, что ищет брюки кому-нибудь из своей деревни, перед ней развернут хорошие брюки и называют высокую цену. Она начинают торговаться. Кидала – так называют обманщика – уступает, но мало, баба начинает заводиться. Кидала со словами: «Такой товар дешевле нигде не найдёшь, могу уступить ещё сотню», – заворачивает брюки и кидает в свою сумку. Баба понимает, что цена уже приемлема, говорит: «Согласна, давай твои брюки». Кидала вынимает другую точно такую же упаковку, отдаёт бабе, но прежде получает деньги, и пока та, довольная, кладёт порчину в мешок, уходит с пожеланием: «Носи на здоровье». Или другой случай. Такая же баба из-под Рязани накупила уже всякой всячины и себе, и мужу, и многим родственникам, и пора уже возвращаться домой. Найти бы ещё блузочку дочке, что на выданье, да во всём рынке её нет. Кидалы уже пронюхали про это, и вот перед очами этой бабы возникает элегантный мужчина с точно такой блузочкой, что ей надо. Баба, глубоко вздохнув и ахнув, дотрагивается одной рукой до кофточки (в другой руке нелёгкий мешок), спрашивает:
– Сколько?
– У тебя столько нет, – почти не смотря на бабу, отвечает кидала.
– Почему нет? Сколько просишь, говорю?
– Двести.
– Ну-ка дай посмотреть, – говорит баба и ставит мешок между ног, чтобы не упёрли. Кидала трясёт блузкой.
– Не лапай грязными руками! – прикрикивает элегантный мужчина и отступает на шаг.
Баба тянется за блузкой со словами:
– Руки у меня почище твоих.
– На, только аккуратней, – он ещё отступает на полшага и отдаёт бабе блузку. А в это время её мешок уже исчез в рыночной толпе. И когда она отдаёт блузку элегантному мужчине, чтобы достать деньги, спрятанные в трусах или в бюстгальтере, она вдруг замечает, что её мешка нет! Она орёт благим матом на весь рынок, оглядываясь по сторонам. Элегантный мужчина исчезает вместе с блузкой...
Рисунок 6
Алексей видел, как прибыль одних оборачивалась трагедией других, и это ему было чуждо. Чаще всего он покупал какие-нибудь часы, которые идут на последнем издыхании, и ехал на вокзал к отходу поезда. Перед каким-нибудь офицером он демонстрировал, как прекрасно ходят часы с серебряными крышками фирмы «Павел Буре», или Сумы, или Таван-вач, про которые говорили: «хоть носи, а хочешь – плачь», или фирмы Мозер – всё равно. Он их тряс, опрокидывал с уха на ухо, часы ходили, и чем больше их трясёшь, – тем дольше они ходят. Когда Алексей получал деньги, уходить надо было сразу: часы могли остановиться тут же. Но он знал, что поезд отходит через пять минут и офицер ничего предпринять не успеет. А потом, часы не штанина, их можно починить и они, может быть, будут ходить ещё сто лет. Иногда он так и делал. Покупал сломанные часы, которые поддавались починке, и если дефект не большой – запутался волосок или часы нуждаются просто в промывке, – он сам делал это. Благо в часах он научился разбираться хорошо. Ну а если часы требовали серьёзного ремонта, шёл к знакомому часовщику-еврею, тот чинил за договорную плату часы: менял сломанные оси или шестерёнки – и Алексей продавал такие часы задорого. Ведь среди них попадались часы именные, с вензелями на серебряных крышках и со звоном. Саша любовался такими часами, когда отец показывал сыну диковину чуть ли ни какого-нибудь графа. Сколько часов прошли через руки Алексея?! Когда сделка была удачной, Алексей заходил в ресторан «Нарва» выпить сто пятьдесят с прицепом (то есть с кружкой пива), хорошо покушать и взять на кухне что-нибудь из первого и второго домой. Официанты и повара его знали и всегда давали в специальных судках, которые
Саша потом приносил обратно. Сашу повара тоже знали.