Я лежал в кузове своего грузовика, обмахивая лицо какой-то макулатурой, и страдал.
Вчера я смотрел ульи, не сломалось ли внутри чего, все ли пчёлы живы. Обычное дело.
И в одном улейке оказались живы не все - рамка с сотами и провалилась внутрь улья, под собственным весом.
Я подставил новую, всё замечательно, отряд не заметил потери бойца.
Но пока я менял-заменял, разъярённые пчёлы нашли в головной сетке прореху и бросились прямо на моё бедное лицо.
Я еле от пчёл отцепился, взял разбрызгиватель и хорошенько их вразумил обильным душем.
Долго вытаскивал из различных участков своего светлого лика пчелиные жала, охладился водичкой и продолжил труды по подстановке рамок.
К вечеру моя мордария приняла форму футбольного мяча, распухла повсеместно, а узости глаз мог позавидовать любой китаец. С такими удобно служить механиком-водителем - по форме и широте обзора они точно соответствуют смотровой щели в броне какого-нибудь Т-80.
Кроме собственных щёк не было видно практически ни шиша.
Поэтому я установил видавшую виды ещё бабушкину раскладушку, и решил отдохнуть от трудов праведных, надо же от них когда-то отдыхать.
К утру выпала небольшая роса, это предавало воодушевления.
Возможно, не весь нектар в пахучих гречишных цветках свернулся от засухи до состояния порошка. Может, мои подопечные успеют подзаправиться и на зиму.
Про мёд на продажу и не говорю - в этом волшебном году его явно не светит.
Я как дитя малое, честное слово, вывалялся в росе. Говорят, целебная штука, утренняя роса, особенно на Ивана Купалу.
Только где тут найдёшь Купалу? Безлюдье, безрыбье.
Да и не люблю я людей, злые они. Сам я человек, следовательно, самоненавистник.
В любом шкафу не без скелета, иногда сам себя так достаёшь, честное пионерское.
И вот я залёг в крытом кузове ГАЗона, широко открыл дверцы и растянулся на пахнущем железом и, почему-то, соломой полу.
Слушал музыку по старенькому, обшарпанному плееру. Мух отгонял какой-то позапрошлогодней прессой, обмахивался заодно.
Думал - если сбор мёда не покатит, чего буду делать? Ботинки варить?
Может, и ботинки. Если с солью, штука, говорят, чрезвычайно питательная.
Сам не знаю - не пробовал.
Приятно думать про голодные годы, жуя бутерброд с колбасой и попивая отвратительно тёплую, но всё же газировку. Чем я, собственно, и занимался свободной от журнала-опахала рукой.
А будущее оно ... потом посмотрим, на то оно и будущее.
Раздался нарастающий рёв мотора, с трудом преодолевающего кочки и выбоины.
К моему добродушному бело-лазоревому ГАЗону подъехал его почти тёзка – милицейский УАЗ, пахший прогорелым бензином.
Вся нижняя половина УАЗика была заляпана сероватыми комками давнишней, намертво присохшей грязи, из щели за капотом торчала сосновая веточка. С шишечкой.
Из-за руля вышел мой давний знакомец. В форме сельского участкового.
Очень замызганного сельского участкового.
Никто иной, как Аркадий Коновалов. Он хвастался совсем недавно, что такие дурики как я пойдут в армию, а он – прямиком в институт ФСБ.
Одноклассник, гроза сурового детства, пулялся жёваной бумагой и обзывал по-всякому. Ну и идиот был, честное слово …
Сейчас потомственный правоохранитель выглядел жалко.
- Привет лунатикам! – ухнул я.
Коновалов вздрогнул от нахлынувших воспоминаний.
- Ты? Самосмейка? Сколько лет, сколько зим …
Неприятный голос, с поскрипыванием. У меня инстинктивно зачесалась челюсть, памятка о грозовом выпускном вечере, неприступной Вере Новиковой и её двух кавалерах.
Я выпрыгнул из кузова. Покусанное лицо отдалось гудящей болью.
- А ты, Конь, гляжу и не изменился, - сказал я, раз уж пошли по кличкам, - пополняешь органы молодыми кадрами? Спасаешь сельчан от равнинного йети?
Коновалов пожал плечами. Гонору в нём поубавилось.
Щёлкнул замок, скрипнула задняя дверца УАЗика и из неё вылезла бабушка-божий одуванчик. На седой голове повязан светло-фиолетовый платок в цветочек, сама – в бежевой кофте, которой наверняка уже целую кучу лет нет сносу.
- А это кто? – спросила бабуля, с грохотом захлопывая непослушную дверцу УАЗа, машина аж ходуном заходила, - Аркаша, этот молодой человек похож на моего покойника-брата, в молодости … точь-в-точь … и глазки такие же, и лицо пропитое.
- Аркаша, - сказал я, - что же ты – не знакомишь меня со своей матерью?
Аркаша помотал головой и хмуро на меня зыркнул.
- Да нет, Аркаша не мой сынок, - усмехнулась старушка, - я дочу свою ищу. Ушла – как в воду канула. Увезли, наверное, моцоциклетчики … На неё давненько посматривали, кусочек лакомый … не встречал?
Она показала мне крапчатую фотографию с потёками чая.
На обороте значилось « Выпуск …».
Какой выпуск, узнать уже было невозможно – на этом месте от бумаги остался лишь ворсистый след.
Я посмотрел на дочу, возвышавшуюся среди соседок, как теплоход в кругу низеньких угольных баржей.
Кусочек действительно – лакомый. Если ты людоед.
Какой иной мужчина мог позариться на столь внушительную барышню, я не понимал.
Правда, говорят, в глазах каждого Отелло своя Дездемона. .
- Нет, не видел, - сказал я, и фотографию вернул.
- Мы уже все соседние деревни объехали, все буераки – ничего … - горестно возопила бабуля, - милицинера вот попросила, Аркашу. Он всё обыскал … он на моего отца похож, тот тоже был милицинер, девочку мою на руках ня-янчил …
Я не понимал, чего тут вопить – нашла девушка своё счастье, может, даже семейное. С кавалерами при таких формах возможен напряг, поэтому ей просто немеряно повезло.
Радоваться надо, везуха – чрезвычайно редкое явление.
Но старушка навзрыд заплакала, я проводил её до УАЗика и понимающе поглядел на Коновалова.
- Всё-таки человеком ты стал, Конь. Был заядлым идиотом, а стал человеком.
- Взрослеем, - заметил Коновалов, - меняемся.
- Не все, - хохотнул я, - вот Новикова как была фуфырой, так в дизайнеры и пошла. В столице, капусту рубит.
- Дур-ра, - сплюнул Коновалов.
- Нет, Аркадий, она просто – несчастное существо. Ест таблетки от бессонницы, гоняется за прибылью, страдает мигренью. А мы, на свежем воздухе, без вреда для здоровья. Я мёд продаю, ты людей разыскиваешь. Мы нужны, а без её веб-дизайна и так все проживут.
- Шутишь? – подозрительно спросил Аркаша.
- Я никогда не умел шутить, ты же знаешь. Меня за это Самосмейкой и прозвали.
- Ты всегда скажешь что-нибудь, сам хохочешь-заливаешься, а остальным …
- Не смешно, да. Но сейчас я не смеюсь, а иду поилки для пчёл наполнять. Удачи тебе, в розысках. Прощевай.
- А ты реально пчеловод?
- Я-я, натюрлих.
- Бывает же … ладно, до свидания, гражданин.
Он шутливо козырнул, влез в свою колымагу.
И поехал.
Облачко пыли поднялось в воздух и коркой покрыло мой потное лицо.
Пчёлы летали туда-сюда над ульями.
Пчёлы хотели пить.