Сон подходил к концу. И, с каждым вздохом в легкие пробивался воздух рассвета – тот воздух, которым, как казалось, они не дышали очень давно. Слишком давно чтобы помнить. Слишком страшно, чтобы вспомнить. Поэтому продолжали спать. Но с каждым веком, с каждым годом, с каждой минутой рассвет казался всё более неизбежным, но ни один из них не знал, на что он будет похож. Возможно, это был первый миг их жизни. Но что же было до того? Сон, казалось бы, просто сон – что в нем такого? Разве что он длился дольше, чем обычные сны. Неужели время решает так много? Слишком много, чтобы придавать этому значение…
Первый луч – как и всегда - любое утро начинается так. Только почему изнутри что-то рвется наружу, будто пытаясь чуть-чуть наклонить чашу горизонта, чтобы ещё неизведанный, почти незнакомый свет проник в опустевшие, потерявшие способность видеть, глаза? Почему какой-то росток пробивается неизвестно откуда, из глубин древнего мира, будто проклёвывается лист, ещё один, ещё... И где-то внизу, в кромешной тьме теряются корни. Что это? Кто это всё чувствует и мыслит? Сколько их и где они? И уместны ли вообще такие вопросы для тех, у кого и имени-то отродясь не было? Или всё-таки было?
Но все же сон подходил к концу. Не хватало лишь решимости сделать какой-то шаг или просто открыть глаза. Но что они увидят там, эти глаза, тысячу раз смотревшие и ни разу не увидевшие? Время чего-то хотело от них теперь. Отвернувшееся когда-то, похоронившее их во сне, теперь призывает проснуться. Неужели они теперь оказались нужнее, чем тогда? И сколько вообще времени прошло?
С первой нотой рассвета что-то надорвалось, вскрикнуло, будто в глубокое озеро, покоящееся на самом дне земли, бросили камень, и этот звук взбудоражил веками сохранявшие тишину стены, меж которых даже время застывало и погружалось в сон. И оттуда пошла волна, достигла вершин и обрушилась вниз, в глубины прошлого, которое было так трудно вспомнить. Только в этот миг оно вспыхнуло, как молния, и даже во сне прогремело так, что чьи-то глаза открылись.
- Солнце! – это было первое, что закричала она без слов, когда открыла глаза. Она была в пещере, где, помимо неё, было множество мужчин и женщин, непонятно, то ли живых, то ли мертвых, но она смотрела не отрываясь на восходящее светило, проникающее одним маленьким лучом внутрь пещеры. Хотелось бежать к нему, простирая руки, но ни руки, ни ноги не двигались. Тело отказывалось слушаться, и тогда она попыталась закричать, но вырвался только слабый стон. Солнце светило ей прямо в глаза. Где-то вдалеке что-то пело, звучало, звало, дробилось радугами, голосами, отголосками, осколками далекого и целого. Что же это? Она вспоминала. Она тщательно пыталась вспомнить чьё-то имя, забыв о том, что не знает даже своего…
Когда-то весь мир был ещё юн. Каждый знал по имени любой камень, дерево, ручей. Мог разговаривать с птицами. Мог читать по звездам и чтил каждую неотъемлемую грань единого целого. В предгорьях, покрытых лесами, было много храмов и святилищ, посвященных всем силам природы, находящимся в единстве. Один из храмов, белый храм Элмар-Солиэ, стоял прямо на берегу моря. До самого берега по холмам расстелились галереи из белого камня, перемежаясь с деревьями и цветами, фонтанами и ручьями. Ветер гулял свободно по коридорам, где в каждой резной арке висели колокольчики, то и дело издающие мелодичный звон. Золотистые ленты переплетались в узоры на ветру, по каменным желобкам искристой сетью текла вода из ручья, исток которого находился на вершине холма, в святилище животворящей воды.
Элмар-Солиэ, храм любви и солнца, был один из первых и важнейших храмов, куда прийти мог каждый, а некоторые оставались там на всю жизнь. Каждую полную луну был великий праздник единения и созидания мира. Это был миг, когда все природные силы достигали своего апогея, и лился свет неземной красоты из каждого светильника, из каждого сердца. Горело множество свеч, расположенных на разных уровнях круглой цитадели, и девушки танцевали танец четырех стихий, и движения их были похожи то на мягкие переливы воды, но на жаркие всполохи пламени, то на лёгкие порхания ветра… Их одежды, украшения и лица напоминали лики луны и солнца, ночи и дня. Каждый, даже маленькие дети, чувствовали тогда, что мир радуется тому, что они приобщены к этим таинствам. Люди играли. Люди были богами и были детьми. В них, лишенных и капли гордыни, чистым лучом сияло знание, читавшееся по глазам и движениям. Они понимали без слов. И слова использовали так, что судьба расстилалась белой дорожкой перед каждым из магов слова. Светлых магов, умеющих благословлять.
Он был светом Солнца, она – его песнью. Таковыми были их имена, которые хранили от любого зла, ибо оба происходили от древнего и могучего светила, рассекающего тьму своим лучом радости и истины. Братьями им были Морской Ветер и Дикая гроза, сестрами – Речные Струи и Расцветающий Луг. У каждого было имя - хранитель. Имя Бога, почитающийся в храме, и было имён этих множество, ведь храм не был посвящен какому-то одному, а объединял священное во всём. Любовь чистая, подобная воде из ручья, пробуждалась и усиливалась в каждое из празднеств. Именно любовь соединяла всё и поддерживала жизнь в гармонии и единстве.
Но однажды из-за моря пришли другие маги, одежды их были окрашены лишь в один цвет, либо черный, либо белый. Они несли книги и золотые тяжелые атрибуты, значение которых было непонятно. Взгляд их был тяжел из-под опущенных бровей. И шли они в храм, бормоча какие-то слова и глядя с подозрением на каждого, кто танцевал или пел перед многочисленными алтарями, или просто улыбался солнцу и подставлял волосы ветру. Они пришли и спрашивали имена. Узнав, что имя каждого – это так или иначе произнесенное имя Бога, пришли они в ярость, говоря: «Нет Бога, кроме одного. И нет ему имени, так что не смейте больше называть себя богами. Вы неизмеримо ниже Его, вы Его рабы». Много крови пролилось в тот день. Ибо люди не умели отказываться от имён, хранивших их, и от своих богов, которых любили как своих родных, понимая, что все они – часть единого целого, несущие его свет, запечатлённый в имени. Не сразу поддались жрецы и жрицы белого храма. Но времена становились всё более тяжёлыми год за годом, день за днём. Казалось, весь когда-то чистый, первозданный мир, рушился и искажался, и виной тому были вовсе не чужестранники. Тлен проявлялся изнутри, как червоточина, как брешь, в которую утекало всё драгоценное… Туманный морок настигал прежде светлых и неколебимых в своей вере и любви… Самые мудрые старались сохранить знания, несмотря ни на что, хотя понимали, что мир неминуемо их потеряет. С болью внутри они наблюдали, как гибнут те, кто прежде нёс ясное пламя своего имени в сердце – пламя единого творца, ныне растрачиваемое впустую…
Те, что пришли из-за моря, обладали силой, способной вносить сомнения в других и разлучать с именами. Имя было очень важным, ведь оно, получаемое в процессе особого ритуала, определяло судьбу и предназначение каждого человека. Все имена были прекрасны и отличны друг от друга в чём-то, ведь нет двух одинаковых цветов в поле, двух одинаковых камешков на берегу. Со временем все жрицы и жрецы белого храма стали безымянными, или, точнее сказать, ненарекаемыми, и были их сотни, не умерших но и не живших, впоследствии покинувших храм или превративших его уже своими силами в место унижений и слёз. Это длилось много сотен лет…
Она помнила свой последний миг. Они стояли на верхней галерее. Он и она - самые юные и самые стойкие в своей силе, ибо вела их недопетая песня любви. Но то был закат. Взявшись за руки, они провожали солнце и готовились к неизбежному, что поглощало их с каждой минутой. Некто в чёрном вошёл будто бы сквозь дымку надвигающегося сумрака и произнёс: «Ты, чье имя Элмах - Солнечный Свет, - забудь об этом имени. Кто бы ни произнёс его, обречён…». Вереница слов, уводящих во мглу, стелилась всё новым и новым проклятием, и жрица уже не понимала смысла произносимого. В тот момент она чувствовала, как невидимый меч отсекает имя от него, свет солнца от него, а значит, и от неё. Но они не разомкнули рук. Ещё одно заклятие промолвил маг, и было оно забвением на века. Но юный жрец не выбрал иного, фальшивого имени взамен. А она вослед сама отсекла от себя свое имя, ведь не было Песни Солнца без самого Солнца, а оно зашло… И, уже не помня как, летела вниз вслед за ним с верхней галереи на острые скалы…
Как странно. Зачем время воззвало к ней опять? И что это за пещера? Воспоминания вернули немного сил. С трудом в спящих она узнавала своих братьев и сестёр, вспоминала их имена, называла их, но так трудно среди них было отыскать того, с кем связана была единым именем! Ещё раз скользнув взглядом по краю пещеры, она вышла, наконец, к восходящему солнцу и почувствовала его свет, как будто впервые за всю жизнь – таким ярким он был, таким неописуемым и прекрасным. И голос, такой знакомый, из самого сердца исходящий голос, услышать который было, как воскреснуть, вновь заговорил с ней изнутри! Этот голос, такой родной и нежный, вернул ей имя и предназначение. И жрица вновь запела:
Залито светом всё, и цитадель светла –
Солнце открыло путь через глубины лет.
Высится белый храм, в небе колокола
Вновь возвещают о возвращеньи в свет.
Пусть вновь льются птиц голоса в Элмар-Солиэ,
И извечно шумит прибой у подножья гор!
Не иссякнет чистый родник на святой земле:
Всё, что было живо тогда – живо до сих пор!
Все лживые пути сгинули, сгнили…Так
Ложь погубила ложь и обратилась в прах.
И, пробудившись здесь, в новых иных мирах,
Вновь обрели себя и отпустили страх
Те, кого привела только любовь одна,
Те, кто готов был всё лишь за неё отдать.
Время пришло взойти из векового сна,
Память свою открыть и вновь прийти сюда.
Чтоб услышать птиц голоса в Элмар-Солиэ
И пройти по ступеням резным к сердцу своему,
И вернуть себе имена через сотни лет,
И вновь верно служить единству, а не одному!
Не исчезал тот храм, жив он был сотни лет,
Только невидим был, в тонком луче лишь зрим.
Но больше нет границ, и разделенья нет:
Сняты замки, для всех двери отворены!
Ведь потекла река, и полились ручьи,
Как избавленья ключ от всех былых оков!
Новый воскресший мир смотрит в глаза твои
И пробуждает дар знанья имён и слов,
Чтобы вновь пробудились жрецы Элмар-Солиэ,
И защитники белых стен обрели свой дом,
Чтобы вновь напитались глаза солнечным родником,
И чтоб каждый смог мир свой найти в Элмар-Солиэ…
Слова песни полились сами, она не сочиняла их и не вспоминала. Это была песня воскрешения и жизни. Вернув себе имя, она вернула и голос, и способность произносить слова. Так произносить, что суть не ускользала, а жила и поддерживала жизнь. Это было волшебное слово жизни, обращающее в прах всю вековую ложь, придающее смелость и помогающее вспомнить. О струящихся водах пела она, и сестры – реки проснулись и вышли к свету. О громе пела она, и прогремел он среди ясного неба, когда не очень твердой ещё, но уверенной и походкой вышел ещё один брат. Пела она о каждой загорающейся звезде, о ветрах и скалах, о волнах океана и шелестящем песке, о полете орла и беге лисицы. И всё больше и больше людей выходило из пещеры навстречу пробуждающейся жизни. Жрецы и жрицы белого храма оживали и вспоминали имена, каждое из которых было священно и было олицетворением сил природы.
А потом она пела о Солнце, и Солнце пело в ней. И воскрес тот миг, когда её возлюбленный Элмах взял её за руку, чтобы произнести сокровенные слова, а чуть позже они падали вместе с галереи храма, взявшись за руки. Теперь же она летела, купаясь в высоте небесных нот. И вспомнила всё, что было до этого – все эти жизни промелькнули за миг обрушившимся листопадом – долгие годы скитаний во мгле. Неужели она была столь глупа, что искала возлюбленного на земле? Ведь он тогда не отдал своего имени, а значит ещё тогда слился с тем, что его хранило – с солнечным светом! А она в последний момент не выдержала и поддалась отчаянию из-за разлуки с тем, с кем ещё не допела песнь любви… Теперь она вспомнила, что всегда тосковала по солнечному свету, видя в нём что-то большее… Неужели теперь придёт черёд и ей вернуться туда? Казалось, у неё распахнулись крылья за спиной, хоть ногами она всё ещё стояла там, на краю пещеры… Она падала в объятия всепроникающего света, летя уже не вниз, а ввысь, оставляя боль прошлого позади и прощая всех тех безумцев, лишивших их имен и лишившихся всего.
Элмах умел ждать, ведь для него не существовало времени… Он знал, что если она будет не готова, его прикосновение причинит ей боль. Но теперь он радовался той встрече, которую ждал веками… Из света восходящего солнца он медленно протянул ей руку, и она увидела любимые черты в обрамлении солнечных лучей. И вдруг потекла музыка откуда-то из пространства, сначала очень тихо, потом гулкими аккордами, похожими на звук огромных бубнов или гонгов, затем заиграли колокольчики, послышался шелест ветра и воды и высокий, уводящий в небо, высокий голос. Жрица слушала эту музыку, погружаясь всё глубже и глубже, пока не заметила, что сама поёт. Вдруг два голоса, мужской и женский, слились в унисон в единой песне объединения миров. Он коснулся её руки… Это прикосновение проникло повсюду, разлилось жидким огнём по всему телу, коснулось сердца, вышло слезой из глаз…Элмах не исчезал. Он был настоящий, осязаемый, живой, и в то же время бесконечный, неземной. Она сделала ещё один взмах невидимых крыльев и упала в него, как капля падает в океан. И тогда что-то стало меняться в мире. Многие стали пробуждаться, порвав вековые оковы, вышли на свет и вернули то сокровенное, что давно потеряли. Длилась эта музыка очень долго, и в неё вплетались всё новые звуки, голоса, слова песни возрождения и любви… И песня эта до сих пор звучит.
2012 (дополнена в 2014г.)