Вечером того же дня Амброзий и Ахламон встретились, дабы совершить запланированную прогулку по городу. И ясная погода к этому располагала.
– Что именно тебя интересует? – поинтересовался Ахламон.
– Места, которые пользуются интересом населения. Особенно те, которые пользуются интересом твоих сверстников.
– Тогда, может быть, сходим…
– Только не предлагай мне сходить или в музей или театр. Оставь эти заведения для романтических свиданий с очаровательными прелестницами. Меня же своди куда-нибудь, куда идёт народ для вероломного убийства времени и избавления себя от груза звонких монет. Будь добр.
– Тогда…
– Питейное заведение тоже не подойдёт. Это иная крайность. Мне нужно заведение, рассчитанное на самый широкий слой населения.
Ахламон был озадачен. Казалось, Амброзий имеет в виду нечто конкретное, но не называет, желая, чтобы это сделал Ахламон.
– Тогда, пожалуй, нам стоит сходить в торгово-развлекательный замок.
– О, чудно! – Амброзий наигранно хлопнул в ладоши. – Это именно то, что нужно! Как интригующе звучит, не правда ли? Торгово-развлекательный. Торговый. И развлекательный. Даёт сразу всё, чем можно зажевать свою жалкую, никчёмную жизнь. Зажевать и проглотить, лишь бы только её не видеть.
Сам тому не радуясь, Ахламон признавал, что и для него самого Амброзий – единственный друг. Ни с кем он ещё не проводил так много времени наедине, ни с кем его не связывают такие приключения. Даже, как следует, поругаться уже успели. Создавалось впечатление, что они знают друг друга намного дольше, чем есть на самом деле.
Торгово-развлекательный замок – обширная постройка, в которой располагалось множество магазинов, небольшое количество мелких дешёвых харчевен и театр, где чаще всего показывали простенькие, малость непристойные комедии. И всё это практически под одной крышей. Рядом ещё находилась конюшня и стоянка для карет.
Торговали здесь, прежде всего, одеждой и всякими достижениями техники, которые в восприятии широких масс были, скорее, игрушками или же атрибутами пафоса: пергаментом для писем, который чаще использовали для автопортретов; очками с обычными стёклами вместо линз. Ношение очков создавало впечатление образованности и начитанности. Не столько в глазах окружающих, сколько в воображении самого носителя. Торговали дорогими песочными и солнечными часами, а также почтовыми голубями, они тоже пользовались большим спросом.
Была здесь ещё одна лавка с изысканной едой. На самом-то деле, еда была вполне обычная и ничем не отличалась от той, что продавалась на рыночной площади. Но красивый внешний вид, красивая упаковка и красивая раскладка на прилавке создавали у покупателя впечатление, будто он берёт нечто изысканное.
В торгово-развлекательном замке нельзя было найти книжную лавку или лавку с хозяйственными и ремесленными инструментами. Может быть потому, что эти вещи не пользовались спросом. Может быть, потому, что люди предпочитали искать их в другом месте. А, может быть, для того, чтобы посетители не задумывались о покупке книг и инструментов.
Была пара лавок спортивных товаров, но и там продавали исключительно одежду.
Были три лавки с маслами и порошками для купания – теми немногими достижениями алхимии, которые пользовались спросом у населения.
В харчевнях подавали еду вкусную, сытную и аппетитную. Словом, нажористую. Правда, она обладала магическим свойством не портиться долгое время, что нередко вызывало опасения. Но популярность такая еда всё равно не теряла даже у тех, у кого вызывала те самые опасения.
Ахламон и Амброзий бродили по светлым коридорам и залам замка, наблюдая за другими посетителями.
Традиционным для этого места явлением были одинокие скучающие мужчины, ожидающие своих прекрасных дам, пока те примеряют наряды. Вернее, каждый из них с тоской ждёт момента, когда придётся достать кошелёк и расплатиться за выбор своей возлюбленной.
Таков механизм работы гигантской машины продажи и потребления. Мужчина, увы, не может навесить на себя атрибуты своего статуса: замки, владения, коней, кареты и многочисленных поданных. Даже будь это возможно, далеко не все смогли бы этой возможностью воспользоваться, ибо немногие обладают чем-либо из данного списка. Посему возникает необходимость разукрасить свою даму, дабы визуально повысить свой собственный статус. Мол, раз дама вся такая эпатажная, значит и я – мужчина достойный только лучшего (сиречь, этой самой дамы).
В чём-то такое поведение очень похоже на поведение животных: стоит петуху приклеить большой и яркий гребешок к тому, что уже имеется, как он вдруг становится невероятно популярен среди окружающих его куриц. Правда, стоит сказать об этом человеку, будь то щедрый и заботливый муж, либо его расфуфыренная пассия, как тот отрежет: «Ничего общего с животными я не имею! Веду себя так, как подобает вести себя венцу творения».
Из этого следует, надо полагать, что петухи и курицы не знают о своём законном месте в иерархии живых существ.
И жаждется спросить у таких мужей: «Ежели броскость нарядов и украшений, количество пудры и помады твоей возлюбленной говорят о твоём собственном статусе, о чём говорит её дремучее невежество и скверный характер?»
Желание покориться [Рекламный лозунг одной сети российских торгово-развлекательных центров некогда звучал: «Отдайся шопингу!»] величию торгово-развлекательного замка присуще и гораздо более юным посетительницам, ещё не успевшим обзавестись ухажёром. Их старания направлены как-раз-таки на то, чтобы обзавестись им. А источником средств на покупку средств (простите за тавтологию) для привлечения ухажёра служат сердобольные родители.
– Дорогой мой Ахламон, – сказал Амброзий, сложив руки в молитвенном жесте. – Я помню о своём обещании и готов смиренно его выполнять, но, быть может, ты сжалишься над стариком и позволишь ему чуть-чуть почудить. Пожалуйста! Я буду держаться в стороне и не поставлю тебя в неловкое положение. Ты будешь простым зрителем.
Ахламон тяжело вздохнул. Опасно было соглашаться. Но он согласился. Частично из жалости к своему другу, а частично из желания увидеть, что же собирается учудить Амброзий.
Заприметив юную прелестницу, лет тринадцати, обвиняющую родителей в том, что они не уделяют ей должного внимания и не желают, чтобы она выглядела привлекательно. Сие обвинение – эдакая тренировка для будущих атак на своего спутника жизни. Ну, или спутников. Амброзий подошёл к её отцу и матери и представился советником по моде и стилю.
Надо отметить, что некоторые лавки действительно держали в своём маркетинговом арсенале такого человека. Так что, не было ничего удивительного.
Амброзий вежливо пообещал, что поможет юной красавице подобрать вещи наимоднейшие, подчёркивающие её природный шарм и очарование. В то же время, вещи недорогие.
Амброзий нагло льстил: внешне прелестница походила на поросёнка, только глаза её были большие и выпученные, повадки походили на крестьянские, а лексикон – на лексикон слегка воспитанного сапожника. Амброзий предлагал ей примерить самые нелепые наряды.
– Отчего же для привлечения мужского внимания нужно много одежды? – говорил он слегка ошарашенным родителям прелестницы. – Как раз напротив: чем меньше, тем лучше!
Амброзий уговорил девицу облачиться в рваные колготки и платье с широкими декольте в самых неожиданных местах, нацепить гору нелепых и дешёвых украшений, измазаться в пудре и помаде, а также взъерошить волосы. Мало того, он убедил её в том, что это всё это красиво и элегантно.
– Странный вкус у вашего советника, – сказал отец прелестницы, расплачиваясь с торговцем.
– Извольте, сударь, – я его вижу впервые.
Оба вопросительно взглянули на Амброзия.
– Господа! Оскорбления, клевета и мошенничество – вот это преступления, а вранье – нет. К тому же, Вашей дражайшей дочери я действительно помог, исполнив желание, которое она в силу воспитания… Нет, нет… В силу страха перед родителями не озвучила: теперь ни один мужчина равнодушно не взглянет на неё. Быть может даже, выпирающие складки жира и щёки, торчащие из-за ушей, не станут препятствием для похотливых взглядов. Остаётся только ждать, когда среди неравнодушных мужей появится красивый и богатый.
Начался скандал. Принимая в нём пассивное участие и дождавшись, пока гнев отца перекинется на торговца, от которого тот потребует возврата денег, Амброзий незаметно удалился.
Ахламон от души хохотал. Его друг сыграл свою роль талантливо, с большим артистизмом. И, как всегда, остался безнаказанным.
Если разложить происходящее по ящикам, то Амброзий непременно должен попасть в ящик с надписью «зло», ибо он олицетворяет ложь, притворство и злорадство, а юная прелестница – в ящик с надписью «добро», ибо олицетворяет чистоту, непорочность и доверчивость. Не так ли, дорогой читатель?
В таком случае, зло восторжествовало.
В другой лавке иная прелестница, более взрослая, уже долгое время примеряла платья и никак не могла определиться с выбором. Её кавалер, кажется, уже дремал. Наконец, устав от этого занятия, прелестница спросила:
– Ну как?
Воспользовавшись полусознательным состоянием кавалера, Амброзий ответил за него:
– И что, ты будешь ходить в этом?!
В тот момент, когда прелестница развернулась, чтобы нанести сокрушительный удар, Амброзий уже отошёл на безопасное расстояние, а её кавалер как раз открыл глаза.
– Ахламон, давай в театр сходим.
– Ну…
– Я плачу, пошли.
Они подошли к афишам. Сегодня вечером ставили спектакль «Сумрак». Это была не непристойная комедия, а романтическая драма.
– Очень хорошо, – важно заключил Амброзий. – Прикоснёмся к высокому искусству.
Ахламон чувствовал себя очень неуютно, зная, что спектакль рассчитан на девушек-подростков.
Представьте себе картину: театр полон юных прелестниц. Их глаза широко раскрыты, в глазах дрожат крохотные капельки слёз, рот приоткрыт. Прелестницы мечтательно вздыхают. И тут среди них появляется старый дядька с умным видом, а рядом с ним – тролль с видом растерянным.
Назойливое колдовство торговли добралось и сюда: перед спектаклем конферансье объявил о том, что в скором времени в театре будет ставиться пьеса «Полсотни градаций сизого», написанная талантливой женщиной-драматургом, кою вдохновила на сей опус драма «Сумрак». Пьеса повествует знатном молодом купце-греховоднике, неустанно делящим ложе с простой мещанкой. Пьеса наполнена глубинным смыслом и воспитывает семейные ценности. Придётся по вкусу прелестницам, молодым и не очень, чьи трепетные надежды не оправдались, а чистая и непорочная любовь была вероломно разбита».
– Угу, – задумчиво кивнул Амброзий. – Попадая на страницы книг, неудовлетворённая похоть вдруг становится искусством, а ограниченное ею мышление – кладезем мудрости.
– Ну как тебе? – спросил Ахламон на выходе.
– Сильно. Сильно. Я даже пустил скупую мужскую соплю. Теперь даже теряюсь в догадках, как я всё это время обходился без любовника, ведь это так жизненно необходимо. Сходим потом как-нибудь на «Закомбарский штрудель»?
– Ладно, сходим. А сейчас что?
– А сейчас, пожалуй, заглянем в публичный дом.
Вечером в этих местах собиралось множество людей. Кто-то писал интересные заметки и выкладывал автопортреты у себя на доске, кто рисовал сердечки на стенах чужих.
Проходя между рядами таких досок, наши герои заметили юношу, сидевшего в углу на полу, грызшего ногти, худого, с болезненным и усталым видом.
Амброзий справился у ординатора публичного дома:
– Что это за несчастный прячется у вас там? Не болен ли он?
– Можно и так сказать. Уже пять лет как «болен» одной особой. Постоянно пишет ей стихи на доску, ноты прикрепляет, каждый новый её автопортрет встречает сонмом комплиментов и оставляет кучу подарков на каждый праздник.
– А что за особа?
– Да вот же она, стоит в двух шагах от него. Потому он и прячется – боится попасться на глаза.
– И как она реагирует на такое внимание?
– «Спасибо» говорит. Воспитанием не обделена.
– Пять лет? Бедный. Может, дать ему деньги на знакомство с жрицей любви?
– Ты ведь сам недавно осуждал похоть, – вступил в диалог Ахламон, и Амброзий взглянул на него, как на валаамову ослицу [В языке автора нет фразеологизма «валаамова ослица», использован эквивалент. Валаамова ослица –предельно молчаливый и покорный человек, который неожиданно высказал вдруг своё мнение, несогласие с общим мнением, протест.]. – парень, видимо, безнадёжно влюблён в неё, а она не обращает на него внимания.
– Я не только не осуждаю похоть, я сам ей подвержен и, можно даже сказать, являюсь её адептом. Но всему своё место. Игра в ящики с надписями до добра не доводит, начинаешь путаться. Мог бы хотя бы с ней познакомиться. Он ведь даже не знает, что она из себя представляет за пределами этого заведения.
– Амброзий, ты не понимаешь. Она для него – совершенство. Он боится её оттолкнуть от себя резким поступком, – жалобно пролепетал Ахламон, словно оправдывался сам.
Амброзий внимательно слушал, широко раскрыв глаза, дразня тем самым своего собеседника.
– Не дай я тебе обещание вести себя прилично, я бы совершил с ней такие мерзостные деяния, о которых ты и подумать не можешь в силу недостатка знаний человеческой анатомии. Прямо у него на глазах. Писать стихи и посвящать музыку имеет смысл тем людям, которых ты искренне уважаешь и ценишь. Неоправданно идеализировать кого-то – лгать самому себе, навязчиво стремиться создать о себе положительное впечатление – лгать другим.
– Зря ты его осуждаешь. Его чувства крепки и истинны. Такое сейчас редко встретишь.
– Крепки и истинны его чувства к человеку с внешностью этой девицы, но с иным характером и с иным поведением, и живущему только в его собственном воображении, а не в реальном мире. Увы, такое встречается чаще, чем тебе кажется.
– Раньше любовь завоёвывали… – мечтательно протянул Ахламон.
– Ты ещё будешь рассказывать мне, что там было раньше! – перебил Амброзий. – Как сейчас тётушки пишут книги о приключениях в ложе, многочисленных и ловких, которых на самом деле не было, так и раньше дяденьки писали о своих подвигах во имя платонической любви, изрядно преувеличивая свою роль в этих историях. А теперь их же оружие используют против них, ставя в пример героев-любовников прошлого. Просто тётеньки тогда писать не умели, а то тоже потрудились бы. Безумства совершали, да. Их и сейчас совершают. Человеческая природа меняется сложнее всего [Слова героя находят отражение в нашей истории. Несмотря на то, что нравы средневековой Европы принято считать высокими, литературные источники (например, «Декамерон» Джованни Боккаччо, «Гаргантюа и Пантагрюэль» Франсуа Рабле и др.) говорят об обратном.]. Но парень зря теряет время. Бывает, что люди годами живут вместе, а потом вдруг возникает некто, и они внезапно оказываются «неподходящими друг другу». Общие взгляды, общие воспоминания, общие тяготы и терпимость к чужим недостаткам говорят о близости людей. Они гарантируют то, что люди друг другу подходят. Ты, наверное, удивишься, но я тоже когда-то был молодым и сам через всё это прошёл. Парню следует перестать обманывать. Прежде всего, самого себя.
Прикрепив к доске несколько новых автопортретов, прелестница покинула публичный дом, дабы всю ночь предаваться греховной страсти со своим возлюбленным. Может быть, и не с одним, если повезёт. А тот, чьей возлюбленной являлась она сама, сидел в тёмном углу и плакал, мучась от собственной жалости.
Быть может, читателю сложно мыслить, как Амброзий. Юноша, который не щадит себя ради своей пассии, предстаёт олицетворением лжи и притворства, а полигамная прелестница, не отягощённая умом, но и не обделённая красотой, предстаёт олицетворением искренности и честности.
Но ежели на мгновенье принять такой порядок вещей, зло понесло справедливое наказание.
– Ещё проблема в том, что он чего-то ждёт, – сказал Амброзий. – Словно даёт свои чувства в долг.
– Где-то я это уже слышал, – ехидно ответил Ахламон. – Как и про игру в ящики. У тебя нет знакомых в том портовом городе, через который мы проходили?
– Возможно. Но друзей у меня там точно нет.
После долгой паузы Ахамлон продолжил:
– Мне казалось, ты женофоб. Но твои рассуждения о несчастном возлюбленном заставили меня усомниться.
– Я – женофоб? Помилуй. Тому должны быть сугубо личные причины, а у меня, к счастью, их нет. И ведь всякий человек – учитель. Женщины обладают такими качествами, что, надели ими мужчину, получилось бы существо поистине совершенное. И с этим надо считаться, хочешь ты того или нет. Но их доверчивость и отсутствие склонности к сухому, хладнокровному мышлению при желании можно превратить в мощную деструктивную силу. Уж мне-то поверь!
– О чём ты?
– Ни о чём. Спокойной ночи.