Случаи по жизни бывают разные: пустяшные и не очень. Все они оставляют в душе тот незыблемый след, когда по истечению времени смотришь на него не то с некой печалью, не то с некой радостью, а больше всего - с некой улыбкой. Безжалостное время стирает грани радости и печали, затушевывает их оттенками грядущих дней, оставляя нам добрую улыбку, как память нашего бытия.
Об одном таком пустяшном случае жизни мне хотелось поведать Вам, мой дорогой читатель, и я начинаю.
И так, на картошку.
Геннадий с нетерпением ждал сбора урожая картофеля. Этой культуре, как говорят в народе - второму хлебу, он отвел на своем сравнительно небольшом дачном участке около трех соток земли. Остальная территория была занята дачным домиком, прочими хозяйственными постройками: баней, теплицами, летней кухней, мелкими складскими помещениями, а так же кустами смородины, облепихи, малины и крыжовника. Впрочем, дачным земельный участок в полном его понимании назвать нельзя: он используется для выращивания плодово-ягодных и овощных культур. Тем не менее, помимо проведения непосредственных сельскохозяйственных работ иногда у семьи Азаровых хватает времени летним вечерком посидеть на лавочке, посмотреть на звездное небо, вспомнить прошлое, помечтать о будущем, поразмышлять о тайнах Вселенной.
Данный надел земли в восемь соток Геннадий получил еще в далеком 1991 году и с переменным успехом благополучно осваивает его со своим семейством до настоящего времени. К тому же его жена, Галина, не смотря на свой сугубо городской статус, не в пример своему мужу, показывает себя настоящей труженицей в наведении должного порядка на грядках и может с раннего утра и до позднего вечера возиться со своими зелеными питомцами, затерявшись, где-нибудь, в глубине участка.
Этот год был безжалостен: дождей было мало. По своей сути лето было засушливым. Геннадий, как мог, в течение лета поливал свою картошку водой из скважины, периодически включая электрический насос типа «Малютка», при этом ясно понимал, что холодная артезианская вода не содержит тех питательных веществ, так необходимых зеленому другу для полного вызревания, которым насыщена благодатная дождевая водица, но поделать ничего не мог. Как говорят, все в руках Божьих.
Еще с вечера Геннадий загрузил в свой автомобиль марки Nissan X-Trail необходимый скарб для копки картофеля и с ранца выехал на дачу.
Природа просыпалась. Первые лучи солнца озарили округу. Солнце, взошедшее со стороны села Смоленка, предвещало устойчивое ведро. Воздух насыщался пряным утренним ароматом, который невидимым облачком плыл над землей, омывая зеленые лужайки и закрайки леса, оставляя слезинки рос, предвестников зарождающего дня. Ни лета уже, но еще и ни осень. Природы зрелая пора, словно невеста на выданье. На лицо вырисовывались зачатки бабьего лета.
- Вот тебе ключ, иди, открой ворота, - что-то чувствую себя нехорошо, хотя еще ничего и не делал, - сказал Геннадий жене, Галине, когда они подъехали к дачному участку, и тяжеловато откинулся на спинку сиденья.
- Наверное, от того, что плохо сегодня спал: то одно на ум лезет, то другое, старею что ли, - продолжал он.
- У тебя вечно так, не как у людей.
- Что поделаешь. - Уж, какой есть. – Уже не переделаешь.
Галина нехотя взяла ключ, поскольку открыванием ворот всегда занимался сам хозяин, и пошла по направлению к калитке, непомерно сильно хлопнув дверцей.
- А когда приедут ребята? - спросил Геннадий, заехав во двор.
- Не знаю, но должны пораньше приехать, ведь знают, что надо копать картошку.
- В принципе успеем выкопать, не гектары насадили.
Пока разгружали машину, за оградой раздался автомобильный сигнал: приехали дети – дочка Лена, зять Сергей и две внучки; старшенькая Наталия восьми лет от роду и маленькая Настя - трех лет. Два ярких создания с белокурыми вихрастыми головками и глазками цвета лазурного неба, как две капельки воды, похожими друг на друга, лишь с разницей в росте, оживили округу.
С мелкими делишками управились довольно быстро. Геннадий находился в легком благодатном возбуждении и всех поторапливал, - пора, пора, мои дорогие, за работу, по местам, в соответствии со штатным расписанием.
- Ну что, мать, начнем? – обратился он к Галине.
- Ждать нечего, начинай подкапывать.
- С какой стороны начинать то? - Наверное, надо начинать в направлении от теплицы к воротам, - вслух размышлял Геннадий, - там и место есть свободное для просушки картофеля, да и самый центр участка: удобнее для носки ведер. - Здесь, видишь ли, все занято машинами, даже детям поиграть негде.
- Можно и так. - Давай начинай! - Согласилась Галина.
Геннадий взял вилы, доставшиеся еще по наследству от деда, отца жены, Николая, поплевал на ладошки, как бывало, и воткнул их в бугорок земли, окаймляющий картофельный куст.
- Ну! - как говорят, - бог в помощь! - С начинкой!
- Здесь, пожалуй, будет хороший урожай, - подумал он, глядя на раскидистые, еще не тронутые осенними заморозками, сочные побеги картошки, может даже полведра наберется, и нажал на черенок лопаты с изгибом на себя, испытывая некое удовольствие и нетерпение, чтобы как можно поскорее удостовериться в своих ожиданиях. Вдруг как - то неприятно екнуло в пояснице; Геннадий от неожиданности даже чуть присел, стыдливо озираясь по сторонам: не заметил ли кто. Не поняв, в чем дело, но несколько озадаченный, он не стал растрясать, как обычно, ботву картофельного куста, почему то, потеряв интерес к его содержимому, неспешно выпрямился, и как, ни в чем не бывало, шагнул к другому кусту, непроизвольно чувствуя при этом некую скованность и вялость. С помощью сапога сорок второго размера левой ноги уже не так уверенно вогнал вилы в землю, стараясь случайно не зацепить рогом вил картофельный клубень, что часто бывало, и нажал на черен. В сию же минуту острая боль, словно граната, разорвала поясницу и Геннадий, скрючившись от боли, застыл на месте, озираясь по сторонам: рядом никого не было. Боль сковала все его тело стальной цепью, не оставив права выбора на совершение дальнейших действий.
- Маменька, родная…- Что это такое? - Этого еще не хватало…
Настороженно и опасливо, морщась от невыносимой боли, Геннадий мелкими шашками, с вытаращенными и недоумевающими глазами кое-как доплелся до бочки с водой, к счастью стоявшей недалеко, и ухватился за ее края, стараясь, тяжесть тела перенести на нее. Ничего не помогало. Боль не отступала. Все тело ныло: ни стоять, тем более, ни ходить. Она хваткой хищника вгрызлась в поясницу, правый бок, вышибая скупую мужскую слезу. Тревожная тишина застыла в воздухе. Лишь биение неспокойного сердца, душевная и физическая боль ярче обычного давили на ушные перепонки Геннадия, вызывая звон и шумовые явления.
Он страдальчески безмолвно озирал дорожку, ведущую к дому, ища в ней хоть какое-нибудь утешение.
- Тихий ужас! - Что делать-то? - В который раз промелькнуло в его голове. - Вот шибануло, так шибануло! - Это уже не шутки! - Вот тебе бабушка (дедушка) и юрьев день. - Кто, где есть то, хоть помирай. – Помру… Никому не нужен…
- Деда! Деда! - Ты что, плачешь? - Ты почему так стоишь? - это внучка Наталия, то есть Наташа, так ее звали все домашние, пробегая мимо, увидела деда, стоявшего в не естественной позе и искаженным от боли лицом.
- Внученька, бабушку позови, - чуть дыша, выдавил Геннадий, теряя всякое самообладание.
- Бабушка! Бабушка! Скорее сюда, деду плохо, - встревоженный детский голосок ворвался в спелость утренней зари.
Ничего не понимая, из летней кухни оторопело выскочила Галина.
- Что же там могло приключиться, - почему деду плохо, - от чего, - все было нормально, - перепугано бежала она между грядками следом за Наташей.
Выскочив из-за теплицы, она увидела Геннадия, скорчившегося у бочки с водой, в состоянии бедного родственника, похожего на помидорный куст, неделю не видевшего влаги. Боль и мука сковали его. Его бессмысленный и мутный взгляд выражал полную безысходность и растерянность.
- Что с тобой? - Ты сам на себя не похож…
- Спина…сквозь силу, трясясь от боли, - промычал он.
По выражению его лица и той неуклюжей и страдальческой позе, в которой он находился, вызывая жалость и сострадание, Галина поняла, что дела плохи. Хоть и такое уже как-то было, тут намного серьезнее, - с опаской подумала она.
- Тебе надо срочно на диван, давай руку! - Помогу! - И подхватила Геннадия под локоть.
- Ой!.. - Ой!..- Ой!... - Не надо! - Не тронь! - Больно! - Я сам!
- Сам так сам, чего кричишь-то, - обиженно опустила руки Галина, сама не ожидавшая такой решительной реакции.
- Я не могу пошевелиться, - уже смиреннее ответил Геннадий, - у меня все болит, - ничего не делай…
- Что, так и будешь здесь стоять?
- Нет! - Что-нибудь придумаю, - задумавшись… - Вообще то, не пропадать же здесь, надо как то идти. - Сделаем так: ты пойдешь рядом, для подстраховки, а я пошаркаю мелкими шашками. - Вот резануло, так резануло, аж искры из глаз. - Крыльцо то, однако, далековато. - Дойду ли. - Давай скорее плечо, оперусь на него, что ли. - Да не держи же меня… - Сам буду регулировать ходку.
Через силу, нервно дрожа, Геннадий, превозмогая мучительные боли, с помощью жены, сделал первые шашки. Было видно, что болевые ощущения ограничивали его движение, тело потеряло привычный центр тяжести и искало новую точку опоры, искривив при этом позвоночник. Как подкошенный, лишившись в одночасье своего здоровья, Геннадий, висевший у жены на плече, чуть тепленький, тащился по дорожке к домику, заплетая ноги.
Было ясно, что один уже откопался.
С горем пополам, под страдальческие взгляды окружающих, особенно внучек, Геннадий был доставлен в домик и уложен животом вниз на кресло- кровать по его желанию. Дрожь отходила. Кровь приятно разносила тепло по всему телу. Пульсация болевых ощущений заметно затихала. Дыхание приходило в норму. От всего пережитого на Геннадия навалилась печальная усталость, и он почувствовал непомерную слабость организма, боясь резкого вдоха или выдоха.
- Ну как себя чувствуешь? – спросила Галина у Геннадия, после небольшой передышки.
- Очухиваюсь.
- Словечко-то, какое выдумал.
- Нормальное. - Кочергинское. - Когда не шевелюсь, боли нет, жить можно. - Идите, копайте картошку, Сергей кустики подкопает. – Смотри, чтобы вилы не поломал. – Дедова память. - Сила есть - ума не надо. - Немного полежу, отойдет и встану.
- Судя по обстоятельствам, вряд ли. - Ладно, лежи. - Если что, кричи.
Геннадий остался один. Взрослые приступили к копке картофеля, дети убежали играть к соседским девочкам, откуда, иногда в открытую дверь доносились их звонкие голоса.
- Вот как в жизни бывает, - мысленно рассуждал Геннадий. - Лежишь, и никакая боль тебя не тревожит, ничего не болит, а вот попробуй пошевелиться: белый свет не мил. - На этот раз сильно скрутило, такое, кажется, в первый раз. - А главное, совсем не вовремя. - Без меня копают картошку. - Не так, не, по-моему, все там сделают. - Эх!…И, шевельнувшись, вновь замер, как мышка в норе, получив острый укол в нижнюю часть спины. - Здоровый мужик, вроде бы все на месте, и руки, и ноги, и даже голова, а вот на тебе: лежишь пластом.
От навалившейся беспомощности жалость заслонила душу, и слезы сами по себе покатились из глаз.
- Ну, этого еще здесь не хватало, не дай Бог, что бы увидели меня в таком состоянии, и Геннадий осторожно смахнул их кулаком. - Ладно, поживем, увидим, всякое бывает в жизни. - Прорвемся.
И несколько успокоившись, стал настраиваться на дремоту, что бы хоть как-то отвлечься от печальных мыслей.
Полдень не заставил себя долго ждать.
- Кажется, и впрямь дреманул малость, - приподнимая голову, отметил Геннадий, озираясь по сторонам.
По виду из окна можно было судить, что день действительно был хороший. Лучи солнца пробивались в дальний угол из шпал сложенного домика, и в их сиянии виделась сладость жизни и упоения; та живительная сила, дающая веру в жизнь, в скорейшее выздоровление.
- На улице светит солнышко, а я тут прохлаждаюсь в тихой заводи грустных мыслей, - размышлял Геннадий, и вдруг пришла неожиданная идея:- прогреть поясницу на солнышке.
- Как я раньше не догадался об этом. - Да это же ведь лекарство от всех хандрозов, неврозов и прочее. - Солнышко, это самый надежный и ласковый друг. - Нечего лежать здесь зря, а надо действовать. - Ведь я же мужик, а не размазня, какая-нибудь, не тряпка, по крайней мере. - Артиллеристы, вперед!
И повторяя слова собственного стихотворения: - по картам штабным по пути, в реве моторов и гусениц стон артиллеристы в снежной ночи упорно шли курсом на полигон, - тем самым успокаивая себя, Геннадий стал осторожно спускать ноги с кровати, благо она была невысокой. Пересиливая боль, с надеждой на ее скорейшее искоренение, он коленками опустился на пол, потихоньку с помощью рук перенес оставшуюся часть тела также на пол и как червяк, по-пластунски пополз к намеченной цели: на выход. Сердечко трепетало: не то от волнения, не то от страха, не то от радости.
- Рожденные ползать летать не могут, - рожденные ползать летать не могут, - сжав зубы, сквозь смех и слезы приговаривал Геннадий сам себе, по мере продвижения, вернее проползания к выходу.
Двери в дом и на веранду были открытыми, и это позволило ему без излишних страданий и неудобств добраться до крыльца.
- Наверное, сделаю так, - вполне здраво рассудил Геннадий: сползу с крыльца головой вниз, так будет удобнее, ведь всего три ступеньки, не помеха; там развернусь и под прямым углом перпендикулярно солнышку подставлю свою поясницу для прогрева. - Такая грелка естественная, природная, она намного полезнее обычной грелке из горячей воды и даст более весомый и вполне ожидаемый эффект. - Ведь это красно солнышко. - Создатель всех благ на земле.
Теша самого себя такими словами, и поочередно выбрасывая то правую, то левую руку, Геннадий, чуть приподнимаясь, перетаскивал свое тело вперед, хватаясь за углы и изгибы комнаты.
- Чтобы получилось, - чтобы получилось,- мелькало в его больном воображении.
- Получиться, - получиться, - вторило, где то в глубине страдальческой души.
Вот уже голова показалась на выходе. Зажмурив глаза, Геннадий ощутил привкус жаркого дня начала осени; по-летнему, светило осеннее солнце. Красотища! Золотые краски осени были еще не так ярки, однако ласковые лучи бабьего лета ласкали окружающих. Вдохнув сладостный аромат остатков ушедшего лета, и, взбодрившись тем самым, он приступил к дальнейшим действиям.
- Пока все терпимо и мой план безупречен. - Я практически у цели, - молча, радовался он.
Хватаясь руками о выступы крыльца, стараясь не изгибать спину, Геннадий, наконец, добрался руками, а затем и головой до последней ступеньки. Лежа некоторое время, не то в полу - горизонтальном, не то в полу - вертикальном положении, он почувствовал определенный дискомфорт, и боль не заставила себя долго ждать: остро заныла поясница, словно нескончаемый гудок теплохода «Сибирь», бороздивший просторы Братского моря, потревожил сельскую пристань.
- Надо поскорее перебираться вокруг своей оси, - соображал он, - как было задумано, надо поскорее перенести тяжесть тела наоборот. - Буду крутиться по часовой стрелке. - Все в жизни делается по часовой стрелке, конечно, по часовой, и земля по часовой…
- Пыхтя, начали!
Нестерпимая боль искорками глаз жахнула очередным залпом, и тело недвижимо и бездыханно осело ниц, распластавшись, не ведомо как. Ни крика, ни звука, лишь бледность лица и выступившие на нем частицы пота свидетельствовали о катастрофическом положении дел.
- Деда! Деда! – молчок, полное безмолвие.
- Бабушка! Скорее! Скорее! Сюда! Дедушка лежит на крыльце и не шевелиться, ему плохо, - закричала Наташа и побежала в огород за теплицу, где слышались голоса копающих и глухие удары картошки о стенки и днища ведер.
Младшая внучка Настюша, ничего не понимая, глядела на деда удивленными и испуганными глазками, причитая: - Дедуля! Вставай! Ну, вставай же, дедуля, - боясь его потрогать.
- Наташа, что там опять приключилось? – привстала с корточек бабушка.
- Дедушке сильно плохо.
- Он где?
- На крыльце, бабушка, кажется, упал и сильно ударился, кажется, не дышит, а сопит. - Быстрее, бабушка, быстрее!- чуть не плача, выпалила Наташа.
- Как на крыльце! - Он же не ходит! - и все в испуге ринулись к дому.
Геннадий, словно беспомощный птенец, вывалившийся из гнезда, бесчувственно лежал на ступеньках крыльца головою вниз, не шевелясь, с закрытыми глазами. Неудавшийся взлет. Падение. По крайней мере, поза его распластанного тела наводила на такую мысль. По беглому осмотру было видно, что сильная мучительная боль вновь скосила его: он не то стонал, не то что-то бормотал.
Галина подбежала к нему:
- Что с тобой? - Как ты здесь оказался?
- На с о л…н ы ш…к е хотел погреться, - прохрипел он.
- Давай назад, - я подмогу. И схватила его за руку.
- Ой!... - Ой!... Ой…- Не трожь! - Больно! - Я сам!
Однако последние силы оставили его и бездыханное тело, практически не пошевельнувшись, вновь обмякло и застыло на месте. По изможденному виду Геннадия было видно: организм полностью отказался от продолжения каких-либо действий, от продолжения борьбы с болезнью.
- Сергей? Иди сюда, помоги, надо что - то делать, - смотри, что твориться на белом свете: - спинку хотел погреть. - Видно и в прямь дела плохи.
- Давай, ты спереди, а я с боку, утащим его на диван, - не лежать же ему здесь.
Сознавая всю нелепость и трагичность сложившегося положения, чуть приподняв неуправляемое тело и развернув его, Сергей и Галина осторожно, как могли, волоком, словно куль картошки, перетащили трясущего и побледневшего от нестерпимой боли Геннадия на прежнее место, уложив его в исходное положение, как лежал: животом вниз.
- Ну как?- спросила Галина, пришедшего в себя Геннадия.
- Сейчас ничего, - чуть помолчав, - терпимо, отойдет.
- Зачем полез то?
- Хотел прогреться на солнышке.
- Погрелся?
- Погрелся,- печально-легкой улыбкой промолвил Геннадий, устало опуская провинившийся взгляд.
- По маленькому хочешь? - Давай Настин горшок тебе подам.
- Что ты говоришь! – раздраженно ответил Геннадий. - Я еще пока не отыл! – как говорила бабушка Агафья. - Как захочу, так и сам в туалет сползаю. - Идите, копайте картошку, а то и так много времени потеряли из-за меня, буду мало, помалу отдыхиваться, приходить в себя.
- Ну! Ну! - Как бы, говоря, - посмотрим, время покажет, - пойду, если что, кричи.
- Девочки же бегают. - Будем переговариваться. - Перепугал, наверное, их.
- Да ничего. - Я им все объяснила.
И ушла.
- Да! Видно где-то просчитался, операция не удалась,- оставшись опять один, - рассуждал Геннадий. - До вечера видимо, придется лежать, нечего рыпаться. - Как говорят, плетью обуха не перешибешь. - Судьба видать таковая. - Как в том анекдоте: по однопутному пути из смежных станций вышли на встречу, друг другу два поезда, и не встретились. По судьбе встреча не вышла. - Так вот и у меня - не судьба сегодня, да и завтра, надо полагать, тоже ничего хорошего не предвидеться, судя по состоянию здоровья. - До чего же я дожился…
Тут внученьки с шумом и гамом ворвались в домик, прерывая тяжелые мысли Геннадия.
- Ты как, дедушка? - молвила старшая, Наташа, вглядываясь в лицо.
- Смотри, дедуля, какая большая картошка. - Я сама ее вырыла,- лепетала маленькая Настя, прыгая перед кроватью.
- Много выкопали то?- чуть приподняв лицо, спросил больной.
- Приступили ко второму участку.
- Какие виды на урожай?
- Что? - Что? - Дедушка! - Какие виды! - смеясь, переспросила Настюша, - я не знаю.
- А ты спроси у бабушки.
- Сейчас!
И шумно убежали, оставив у дедушки в душе приятное ощущение беззаботного детства.
- Бабушка! Бабушка! - дедушка спрашивает о каких-то видах.
- О каких видах.
- О картофельных видах на урожай, - смеясь, добавила Наташа.
- Передайте деду, что виды нормальные. - Пусть идет помогать, нечего там лежать.
- Но ему ведь, бабушка, больно. - Он сильно болеет. - Да же. - Как он будет тебе копать-то, - все тараторила Настюша.
- Наташа? Побежали к деду, - и девочки наперегонки, как бабочки в летнем саду, запорхали в сторону дома, где лежал больной дедушка.
- Дедушка! Дедушка! Виды нормальные, бабушка сказала, что картошка не плохая, но ты ее мало поливал. - Была бы еще лучше.
- Почему ты ее плохо поливал? А?
- Пусть вам бабушка скажет, сколько центнеров с гектара.
- Сейчас! – и разноцветные бабочки на фоне ясного неба вновь улетели в обратном направлении.
- Надо же, вроде бы начинаю хотеть по маленькому, - с неохотой просочувствовал Геннадий, - лучше бы Галина ничего не говорила про горшок. - Ладно, буду терпеть до конца, а там видно будет, жизнь подскажет, что делать.
- Бабушка! Бабушка! Сколько центов будет картошки, дедушка хочет знать, - запыхавшись, выпалила Настюша.
- Не центов, а центнеров, - снова поправила Наташа.
- Нам некогда считать центнеры. Сколько будет, то и будет, - не отрываясь от копки, устало промолвила Галина.
- Ладно! Побежали к дедушке, - и веселый смех, порхая цветастыми крыльями платьев, вновь улетел за теплицу к дому.
- Все-таки, горшок не помешал бы, - нужда все настойчивее напоминала о себе и создавала дополнительный дискомфорт Геннадию. – Да…- Вот как бывает. - Кому скажешь, не поверят.
Тут вновь послышался веселый топот детских ног.
- Привет, дедуля!
- Привет! Привет! Мои сладкие.
- Так сколько же центнеров картофеля ожидается с гектара?
- Бабушка сказала, что им некогда считать, а надо копать картошку.
- Ну, вообще-то, это правильно, - ответил Геннадий, наградив внучек беспокойным взглядом.
- Вот, что девочки, передайте бабушке, что дедушка просит утку.
- Какую, дедушка, утку?
- Жареную.
- Я тоже хочу жареную утку.
- Я с тобой поделюсь, непременно поделюсь, моя ягодка, - улыбаясь, ответил дедушка.
- Ладно, дедуся.
- Бабушка! Бабушка! – вновь раздалось за теплицей, - дедушка просит утку. Он голодный, ведь он же не обедал.
- Какую еще утку.
- Да жареную утку, или может вареную.
И тут, поняв, в чем дело, Галина встала. Улыбнувшись про себя, помыла руки и пошла к деду, сказав, что сейчас придет.
- Захотел все - таки?
- Пока еще живой. - Организм требует своего.
- Как дела то?
- Плохо. - Боюсь шевельнуться.
- Вот тебе горшок.
- Поставь рядом. - Ребятишек посмотри, что - бы не забежали.
- Один то справишься?
- С Божьей помощью. - В этом деле сам себе хозяин. - Помощники не требуются. - Не пропадать же.
- Давай, давай. - Мне то что, сам так сам, - улыбаясь.
Несмотря на болевой синдром, Геннадий, осторожно работая локтями и коленками, подполз на край кровати и спустил левую ногу. Ширинка не расстегивалась. Тогда он левой рукой рванул пояс штанов: замок разошелся. Острая боль не заставила себя ждать. Отдышавшись и немножко успокоившись, он сделал свое немудреное, но ответственное при данных обстоятельствах дело, и таким - же путем перебрался на прежнее место. Растянувшись на животе, ощутил некое приятное блаженство души и тела, разлившееся по всему организму.
- Готово! - Можешь забирать.
- Ого! - Сколько напрудил!
- Старался, - смотри, чтобы ребята не увидели.
- Много еще осталось копать?
- Да нет. - Скоро закончим.
- Сколько ведер?
- Наверное, будет столько же, сколько и в прошлый год.
- Ну, я пошла, будем заканчивать. - Сегодня картошку занесем на ночь в летнюю кухню, а завтра перенесем в гараж.
- Выздоравливай.
И ушла.
Время ушло за полдень. Лучи солнца, освещавшие дальний угол дома, покинули свое пристанище, от чего комната стала казаться не такой уютной, как прежде. Голод давал о себе знать. Его проявления вызывали чувства сосания под ложечкой.
- Тоже требует свое, хоть и лежишь. - То одно, то другое, ни как не угодишь человеку, - проворчал Геннадий.
- Да... - Вообще - то ножка уточки или, хотя бы крылышко, сейчас бы не помешала. - Как это говорят: война войной, в смысле болезнь болезнью, а обед, от которого я отказался, всегда должен быть вовремя, то есть по расписанию.
И тут вдруг другая горячая мысль осенила Геннадия, от которой все его тело прошибло потом: туалет… - по большому… - А как я пойду в туалет, если не могу даже шевельнуться. - Тут обстоятельства совершенно иные. - Утка? - Нет! - Нет! - Нет! - Буду помирать, но на утку… - Никогда.
От временного приятного блаженства души и тела не осталось и следа. Тоска и грустное уныние вновь возобладали им, и весь окружающий мир для него окрасился в бледный цвет и, казалось, потерял всякий смысл. Состояние печали и душевного мрака добили его и обезоружили окончательно. Глубокий и безумный взгляд при полном сохранении рассудка говорил о многом.
- Допрыгался, родной. - Вот это да…- Аж… жуть, какая то.
И впал в мрачное полусонное безумие.
- Вообще то и не все так плохо, - к такому выводу пришел Геннадий, после томного и мучительного, в одиночестве, размышления по поводу сложившейся ситуации.
- Буду пить одну воду. - Говорят, что на воде человек может жить целый месяц. - А уж за месяц то я могу выздороветь раз пять. - И несколько успокоившись, неосторожно глубоко вздохнул, чем вызвал острый щипок боли, и снова впал в некую полудремоту.
Из полусонного состояния Геннадия вывели звонкие голоса внучек.
-Дедуля! - Дедуля! - Мы всю картошку выкопали. - Скоро будем ужинать.
- Ну, вот и хорошо.
- А ты вылечился или нет, а?
- Пока еще не вылечился, это дело долгое. - Но обязательно скоро встану на ноги.
- Начинай вставать, мы тебе поможем.
- Вот еще немножко полежу и встану. - Помогу перенести картошку.
- Ты поможешь, лежи уж, помощник нашелся, - послышалось на веранде, - на вот тебе кусочек курицы, осталось от обеда, поди голодный тут лежишь.
И Галина положила на край кровати тарелочку с курицей.
- Ешь!
Эту курочку Геннадий сам еще с вечера поджарил дома в духовке, предварительно обмазав ее солью, красным перцем, чесночком и майонезом. Ее умопомрачительный запах еще сохранился в памяти Геннадия, и при виде этого божественного аппетитного блюда у него чуть вскружилась голова.
- Она, конечно, хороша, но не вовремя.
Непроизвольно сглотнув слюну, и показав, якобы, полное безразличие к блюду, он заявил: - не хочу!
- Как не хочешь! - Ты же без обеда!
- Ничего не хочу и все! - Больным не до еды. - Принесла бы лучше чаю.
- Ну как хочешь, с тобой спорить бесполезно, - беспричинно обиделась Галина и удалилась на кухню.
Жизнь человека заключает в себе прошлое, настоящее и будущее. И мысленно отвлечься от этих состояний на любом этапе жизни просто невозможно. Настоящее навязчиво преследуют каждого из нас, не давая покоя о прошлом и заставляя думать о будущем, давая, тем самым, глоток той живительной влаги, столь необходимой для продолжения жизни. Без этого нельзя быть, по настоящему, счастливым, даже в глубоком сне, где некий потусторонний мир несет нам незабываемые впечатления реальной жизни, только в ином необъяснимом, до настоящего времени, проявлении.
Пришла ночь. Кругом темень. Все окрасилось в черные цвета. Оттенки мрака ночи заполонили комнату, вырисовывая силуэты сказочных фигур, затушевывая их грани. Окружающий мир сказочно преобразился и стал совершенно другим: загадочным и волшебным. Геннадию не спалось. Тело онемело. Всякое шевеление вызывало боль. Приходилось довольствоваться лишь повертыванием головы, перекладывая ее, то на правую, то на левую сторону, подкладывая вместо подушки руки. На веранде, из-за открытой двери, временами слышится легкое посапывание жены – Галины. Видно, малость, перетрудилась. Вот что-то приснилось внученьке Настюше, и она, вскрикнув, «мама», - тут же успокоилась. Обе внучки, вместе с родителями, расположились, как обычно, в домике, выселив бабушку и дедушку на веранду.
Для Геннадия, как для больного, сегодня исключение: лежит на кресле–кровати в домике у двери. Он не транспортабелен. В эту ночь тяжелые думы не покидают его. Геннадий постоянно легким движением тела проверяет наличие боли: присутствует, при чем, острая, хотя прошло уже немало времени. Улучшений никаких.
- И грех, и смех. - Как говорят в народе: ни вздохнуть, ни пукнуть. - Так и пролежни можно заработать. - Какая безысходность, какая беспомощность, черт побери…- Каков же выход? - Он должен быть, - думай, Генка, ибо завтрашний день решающий: заканчиваются выходные дни.
- Значить так, какие у нас имеются варианты? - сам себе Геннадий задает такой вопрос. - Первый вариант: вызвать скорую помощь. - Не подходит. - Чем она может помочь? - Поставить укол. - Один укол не сыграет никакой роли. - Ложить меня в больницу с такой болезнью никто не будет, да я и сам не хочу, - вообще-то еще не помираю, только вот временно обездвижен. - И что она, скорая, потащиться, не ведомо куда. - Да и как то стыдно. - Лежа на кровати, я здоров, вот хотя бы еще сижа быть здоровым, было бы лучше. - Остается последнее: самим добираться до дому, вернее самому, на своей машине. - Только бы, хотя бы чуть, чуть стало легче… - Может, как получиться с Божьей помощью. - Помоги же, Боже!
А время тянулось медленно. Геннадию казалось, что весь мир, поглощенный ночным мраком, остановился на месте, затмив весь белый свет, источник добра и блага. Теплые и грустные воспоминания, прилетевшие из глубины веков ночного неба, заполонили его душу и сердце.
- Вот она, деревенька Кочерга, что раскинулась на берегу реки Илим. - Вот она, родина детства, где в тиши трепетного расцвета застыл природы уголок особой формою сонета, неразгаданностью строк.
- Вот она, когда-то крупная деревенька из 50 изб стоит заброшенной. - Вот он, в заросшем травой придорожье, сиротливо приткнулся отчий домик.
Где то здесь на крутом берегу, в месте впадения реки Кочерга в реку Илим, поросшим сосновым бором, затерялась опечаленная могилка деда Николая.
И в памяти ночи замелькали строчки стихотворения, посвященные реченьке детства.
Илим, Илим, река родная!
Навек твой след в душе моей.
Ты все бежишь, бежишь, играя,
И манишь всех красой своей.
- А тут уже село Подволочное. - Братское море. - Ангара. - Подволоченская восьмилетняя школа.
Это место, где в напевах ветров и строптивых волн с белой пеною в гребнях осталась светлая юность Геннадия.
И в памяти всплыли уже другие строчки.
Стоит незабудкой село Подволочное,
Взгорок родной тихо манит к себе.
Ты и юность моя, и тоска полуночная,
Всюду по жизни я с думой к тебе.
Ах, эти ночи! Темные ночи! Предвестники таинственных и загадочных грез. Они словно волны моря с накатом в берег уносят нас в безбрежную даль, озаренную босоногим детством и светлой юностью.
Вот стали вырисовываться углы дома, перегородки, столы, кровати. Заметно рассеивался мрак ночи. Уже несколько раз пропел петух соседа Александра. Темень постепенно отступала, и предрассветная мгла на правах хозяйки приступала к своим обязанностям. Налетевший ветерок, словно воробьиная стайка, потревожил куст черемухи, стряхнув с него ночную тленность. Рождался новый день, неся надежды на счастливый исход, как бы говоря: - жизнь продолжается, - на рассвете тебе станет легче.
- Что нам готовит завтрашнее, вернее уже сегодняшнее? - мысленно спросил сам себя Геннадий в полудреме, и его сморило. Сон, беря свое, смежил очи. Он погрузился в глубокий сон, забыв про беды и печали, забыв про выкопанную картошку, забыв про ароматный запах вчера приготовленной курицы.
Ему привиделось.
- Бабушка Агафья, ушедшая в мир иной, когда Геннадий еще проходил срочную службу в Советской Армии, размашистым шагом, вскидывая вперед батог, березовую палку, с которой никогда не расставалась, удалялась по старой илимской дороге в сторону заброшенной деревни Кочерга, протяженностью километров тридцать.
За ней бежал маленький Геннадий, приговаривая, - бабушка! Бабушка! - Ты куда? - У тебя больные ноги.
- Миколай зовет, - бодро ответила бабушка, и скорым шагом, наваливаясь на батог, скрылась за поворотом.
Тут Геннадий проснулся.
Солнечные лучи заполонили комнату, играя отраженными от стекол окон зайчиками. При попытке Геннадия повернутся на левый бок веселость настроения, и яркая чувственность дня несколько спали. Скрытая боль напомнила о себе. Однако тревожность вчерашнего дня уже остыла, по крайней мере, так ему казалось, и он принял для себя единственное решение: ехать домой, что бы это ни стоило. Справедливости ради надо отметить, что иного выхода в сложившейся ситуации у него просто не было.
Рядом стояла внучка Настюша, держа в руках кусочек вчерашней курицы.
- На деда, покушай!
И Геннадий сдался. Он, не торопясь, осторожно съел всю курицу без остатка, запив с горем пополам, кое-как, из неудобного положения стаканом чая.
- Спасибо, моя хорошая, спасибо, - поблагодарил он внученьку, отдавая ей пустой стакан. - Отнеси на кухню.
- Конечно, батог. - Он поможет. - Спасибо, бабушка. - Это спасение. - Как я раньше не догадался, - осторожно радовался Геннадий, вспоминая увиденный сон.
- Ты какой то, сегодня не в меру веселый, - заметила Галина, - хотя лежишь все в той же недвижимой позе.
- Все окэй! - Будем действовать. - Не залеживаться же здесь.
- Я тебя дома вылечу, - тут подошел зять Сергей, - у меня опыт имеется. - Десять уколов из клофелина и будешь здоров, как бык.
- Посмотрим, посмотрим, правда, уколов я боюсь.
- Значить так: - по-моему, уже полдень. - Солнце в зените. - Выгоняй из гаража мою машину, переноси в гараж всю картошку, собирайте все шмутки и по домам.
- А как ты?
- Действуйте! - сказал Геннадий, - другого выхода нет. Путь один: - домой, домой, домой.
Когда все сборы были закончены, Геннадий подозвал к себе внучку Наташу и попросил ее принести черенок от лопаты, который он купил на прошлой неделе, и с которым они вчера носились по огороду. Галина стояла рядом. Когда черенок от лопаты был доставлен к месту, Геннадий подал команду:
- Ну, мать, пора! - Держи пока черенок.
Уже изученными движениями, потихоньку, не спеша Геннадий спустил ноги с кровати, встал коленками на пол и стал осматриваться по сторонам с приглушенным от боли лицом. Поймав целеустремленным взглядом стол, подполз к нему и пальцами рук ухватился за его крышку, готовясь к подъему. Руки, впрочем, как и все тело, тряслись. Лицо покрылось испариной.
- Я сейчас буди приподниматься, мало по малу, ты берешь меня за подмышки и будешь мне помогать, только все по моей команде, - поняла меня?
- Поняла, поняла, - только не дрожи, я рядом.
- Зачали! Мамонька моя… И встали.
- Скорее! - Скорее! - Палку! И ухватившись за нее обеими руками, Геннадий, шатаясь, и тяжело дыша, всем телом прижался к ней. Пот заливал глаза.
- Вытри?
- Чего вытереть.
- Глаза! Ничего не вижу.
- Что дальше?
- Не могу шагнуть, боюсь.
- Но надо.
- Сейчас, отдышусь немножко.
- Ты еще ни шагу не сделал, а уже отдышусь.
Прильнув к палке, Геннадий ни как не мог насмелиться, что бы оторвать ее от пола: на ней висело его дрожащее тело.
- Ну, кажется, снова влип. - Какой же все-таки выход, - больное воображение искало пути.
- Вот что, мать, - принеси-ка скорее лопату.
- Зачем?
- Для опоры.
- Сейчас принесу, не свалишься, весь дрожишь.
- Ничего, не упаду.
- Бери лопату, - кое-как нашла, в завозне. - Ты ее туда поставил? - Пол не испортишь?
- Ну не до пола сейчас. - Быть бы живу. - Ничего ему не будет.
Взяв в одну руку палку, в другую лопату, Геннадий сделал первые робкие шашки, перенося тяжесть тела то на одну, то на другую сторону. По страдальческому лицу было видно, что они ему даются мучительно и нелегко. Добравшись до крыльца, он развернулся, ухватился руками за ограждающий его столб, повис на нем, и практически скатился по нему на землю, неосторожно задрав рубаху.
- Ну как? - спросила Галина.
- Жить можно.
- Где дети?
- Сидят в машине.
Процессия с лопатой и палкой в руках медленно двигалась по направлению к машине. Геннадий тяжело дышал, но в его движениях уже чувствовалась некая уверенность. Зрачки глаз оживились, по крайней мере, хоть так, но он был весь в движении. Но подойдя к машине, он встал, как вкопанный, не зная, что делать дальше. Больное и уставшее тело, продолжающее нервно дрожать, стояло не уверенно, готовое в любой момент рухнуть на землю. Конструкция, состоящая из получеловека с лопатой и палкой в руках, была не надежной, и могла преждевременно рассыпаться.
Вцепившись в палки, поддерживающие вес тела, словно на ходулях, Геннадий стоял перед открытой дверцей автомашины, растерянный и измученный, про себя что-то соображая. И ни какая, даже потусторонняя сила, казалось, не могла его от них оторвать.
- Как это там, в самолете, у аварийного выхода, по инструкции: с начала голова, нет нога, правая или левая, или наоборот, - пробурчал Геннадий, вспоминая свой полет в Москву на похороны брата Валерия.
- Еще с юмором, - тихо молвил Сергей, стоя рядом с Галиной.
Осторожно прикоснувшись к локтю Геннадия, ближе подошла Галина, - давай, дальше будем двигаться, - последний рывок.
- Постой, немного отдышусь, - вновь о чем то, раздумывал Геннадий.
- Придумал, - давай, Сергей, придерживай меня сзади, а ты, Галина, подходи сюда спереди, - начнем проделывать процедуру наоборот.
И ухватившись за Галину, придерживаемый сзади Сергеем, Геннадий стал медленно сползать, опускаться коленками на землю.
- Уф! - Вроде получилось.
Затем он подпол к открытой дверце автомашины и как на кровать, заполз на сидение грудью. И замер в таком положении. Ни туда, ни сюда. Не хватало пространства для совершения дальнейших действий, для осуществления маневра. Он просто застрял между спинкой сидения и баранкой.
- Опять не успех. Черт побери! - Что же делать? – вновь печально задумался он.
Не долго размышляя, боясь совсем потерять набранный темп решительности, Геннадий на коленках стал выползать задним ходом из машины обратно. Сидя на корточках перед открытой дверцей автомашины и держась за ее порожек, он принял последнее решение.
Ну, ребята, будь, что будет, - впихивайте! - Нет боле никакой мочи.
Сергей в прямом смысле слова схватил больного сзади, приподнял его и с помощью Галины, придерживающей ноги, впихнули Геннадия в машину на сиденье.
Находясь в полуобморочном состоянии, Геннадий через несколько минут пришел в себя, и попросил чая с конфеткой с белой начинкой. Поясничная боль щипала током короткого замыкания, напоминая о своем присутствии.
Поездка до дому прошла более, менее благополучно. Галина все время с опаской незаметно посматривала на Геннадия: причин для беспокойства не было, если не считать выраженную бледность лица и большую настороженность.
Правда, у подъезда дома снова пришлось несколько повозиться: Геннадий, вцепившись в баранку автомобиля, ни как не хотел от нее отрываться, поскольку устоявшееся положение тела распределило все нагрузки, минимизируя боль, и всякое прочее шевеление, вызывающее изменение позы тела, приводило к усилению болезненных ощущений.
Дома, лежа на широкой кровати, началась активная фаза лечения: мази, таблетки, уколы.
Боль покинула Геннадия только после принятия пятого укола. Сергей, словно заядлый медик, смело, а главное совершенно безболезненно, вонзал острые иглы, наполненные жидкостью цвета самогонки в мягкие ткани правой ягодицы, оставляя следы печали. Правда, после этого, еще долгое время Геннадий ходил, согнувшись, как он сам говорит, буквой «зю», напоминающее плавание больной рыбки в аквариуме.
К случившемуся Геннадий относится философски. Боль и прочие восприятия внутреннего и внешнего мира являются неотъемлемыми атрибутами нашего бытия, - говорит он с улыбкой. Это словно пыльное облако, поднятое над дорогой движущимся автомобилем, которое в любом случае по законам земным, не земным все равно рассеивается во времени и пространстве. Это некий миг вечности бытия.
После этого случая Геннадий купил у одной хорошо знакомой дамы, некогда вместе с ним работавшей, медицинский пояс для поясницы, начиненный, как она сама говорит, целебными элементами периодической таблицы Менделеева, которые способны тепло своих атомов переносить на нервные оконечности спинного мозга и согревать их. И не расстается с ним. Действительно помогает, - говорит он. Ведь не зря гласит молва: в здоровом теле здоровый дух, без чего невозможно получить хороший урожай, а главное – убрать его.
- А что картошка? - спросите Вы.
Картошка отдельными порциями в мешках по три ведра в каждом была успешно перевезена с дачи и спущена в овощехранилище: погреб, выкопанный, как и у большинства автолюбителей, в гараже. А кто это сделал? Разве это имеет какое-нибудь значение!
В настоящее время Геннадий готовится к новому летнему сезону, разрабатывая иной способ посадки картофеля: в грядках под слоем сена или соломы. Говоря техническим языком, под слоем флюса. Урожай картофеля, согласно новой методе, обещает быть богатым, даже при дефиците осадков.
А иначе, зачем жить!