Этот детский рассказ для взрослых
автор посвящает своему мужу
Во дворе, в котором я провёл детство, однажды появился толстый неуклюжий мальчишка по имени Кузя. В свидетельстве о его рождении, наверное, было написано Кузьма, но все называли его Кузька. Этот Кузька помимо того, что был толстым, ещё слыл «чужим» - так мы считали, потому что никто не знал, где он живёт. Играя в футбол, мальчишки краем глаза наблюдали, как Кузька стоит поодаль. Но почему-то никому не приходило в голову его позвать. Девчонки тоже его не жаловали. Но Кузька, вроде, не обижался. Во всяком случае, он неизменно радовался, когда ему удавалось пригодиться. Если наш мяч укатывался в кусты, он сразу кидался его доставать. А девчонкам для «классиков» Кузька всю весну таскал чечки из брусков. Откуда-то мы все знали, что эти бруски Кузьке приносила мать с завода.
Кузькина мать тоже время от времени появлялась во дворе. Она была невероятных габаритов и всегда вслух напевала какую-нибудь весёленькую песенку. Все считали это неуместным и даже неприличным. Когда она шла, было невозможно удержаться от смеха: казалось, шарик катился по дорожке, а из-под него виднелись коротенькие ножки, едва успевающие сменять друг друга. Умора!
У Кузьки тоже была забавная привычка часто подтягивать штаны до подмышек и, почему-то, потом потирать руки. В общем, не было более интересного занятия, как, дождавшись, когда ни Кузьки, ни его матери нет во дворе, орать песни, подтягивать штаны, семенить ногами и потирать руки… Теперь, по прошествии многих лет, когда я стал грузным и полюбил мурлыкать себе под нос на ходу, я понял, какими глупыми и жестокими мы были. И сейчас, осознавая, что я никогда не смогу больше увидеть ни её, ни его, мне становиться не по себе, холодно и стыдно…
Кроме развлечений той весной в нашем дворе была ещё и забота. В конце мая мы вдруг обнаружили, что всеми любимая кошка Машка изрядно увеличилась в ширину. Она увеличивалась, увеличивалась… Взрослые, понимая причину, стали её усиленно кормить, а нам велели не таскать, не гонять, а защищать и быть ласковыми.
Вдруг Машка пропала. Её не было несколько дней. Когда же вновь появилась, выглядела худющей. Взрослые сразу обо всём догадались. Все так радовались котятам, будто собственным новорождённым детям, а к Машке стали относиться с большим уважением. Так продолжалось с неделю, но внезапно Ма-Машка, так мы стали называть Машку, опять исчезла…
Выше наших пятиэтажек, в центре двора росли ели. Их верхушки, без преувеличения можно было назвать десятиэтажными. Погода стояла тёплая, по ночам мы спали с открытыми окнами. Мы-то спали, а Мамашка, оказывается, сидела, распластавшись по ветке, на ели. Наверняка собаки загнали. Всем не давал покоя её истошный крик. Спать стало трудно.
Утром во дворе собрался народ. Смотрели вверх, жалобное мяуканье, казалось, раздавалось с облака. Мы звали Мамашку, манили колбаской, но она не спускалась… Ночью кошкин крик слышался громче, чем днём… А через трое суток Мамашка охрипла, и вместо её мяуканья раздавался неприятный крик ворон. Почуяв добычу, они кружились над кошкой и время от времени её клевали.
Мы вызвали пожарных. Это придумал Кузька. Но когда пожарный расчёт прибыл, и выяснилось, что требуется достать кошку, люди в касках, ругаясь, развернулись. Тогда Кузька сказал, что придётся самим лезть за Мамашкой, и мы стали фантазировать, как ловчее это сделать, но пришли к выводу, что никак.
На следующий, уже пятый день, Кузька появился во дворе с мамой. Я никогда не забуду, как они шли вдвоём, похожие друг на друга, не изменяя своим привычкам. Снова стало весело, а то из-за событий последних дней мы как-то подзабыли о прежних радостях.
Кузькина мать подкатилась к стволу ели, на которой сидела Мамашка, подняла руки, что мало увеличило её в росте, задрала ногу… Мы зажали рты, чтобы не расхохотаться. До первой ветки от неё было метра три, а то и пять.
- Кузя, принеси длинную верёвку и захвати что-нибудь вкусненького, - сказала Кузькина мать сыну тем же голосом, каким всегда с ним разговаривала и, глядя вверх, добавила, – что ты, моя хорошая, хотела бы скушать?
Никто из нас до сих пор не слышал, как Кузькина мать говорит. Да и в тот момент её голос не обратил на себя внимания, но впоследствии я вспоминал его очень часто. Слова прозвучали так спокойно, что можно было позавидовать любому, кто мог слышать интонацию, с которой были произнесены, каждый день. Когда вскоре после приключения с Мамашкой, Кузькина мать и Кузька уезжали из нашего района, рядом с ними не шёл мужчина, значит, главным мужиком в семье был Кузька. У меня тоже не было отца, и я даже подумал: «Мне бы такого папу, как Кузькина мать!». Но это потом, а сейчас…
Кузькина мать привязала палки к обоим концам верёвки, не с первого раза перекинула один из них через нижнюю ветку, крепко уцепилась руками и, подтягиваясь, перебирая своими ножками по стволу, поползла вверх. Добравшись до мутовки (места, где расходятся ветки), она вскарабкалась на неё, одной рукой обняла ствол, ногтями впившись в кору, а другой снова закинула верёвку на следующую ветку. И опять устремилась к цели…
Внизу собралась сочувствующие.
- Ну и дура, – говорили одни.
- Разбиться ради кошки глупо, – сердились другие.
- Она, что, до верхушки так полезет? – Удивлялись третьи.
- Не до верхушки, а до кошки! – Успокаивали себя и других четвертые.
- Надо ей запретить! – Не унимались остальные.
Кузька нервно подтягивал свои штаны, переводя взгляд с мамы на кошку. А напуганная Мамашка из последних сил полезла ещё выше.
- Ну, всё – конец обеим… – выдохнула толпа.
- Эй, женщина, ничего не выйдет, спускайтесь! – Крикнул расхрабрившийся парень.
А Кузькина мать, не торопясь, прежним способом, метр за метром поднималась к кошке. Внизу под елью головные уборы с тех, у кого они были, слетели на траву. Состав зрителей менялся. Одни, не выдержав, уходили, зато появлялись другие, возвращались первые… Все ждали, что произойдёт, когда «ёлколаз» достигнет качающейся тонкой верхушки.
А ошалевшая от страха Мамашка, увидев приближающегося человека, полезла по ветке в сторону. Толпа замерла. В тишине теперь было слышно только кошкино: «Мя-а-а!». Сердце Кузьки тоже хотело крикнуть: «Ма-а-а!», но сдерживалось изо всех сил. Раздался треск. Кузька зажмурился.
- Кузя! – Спокойно послышалось сверху, - принеси быстренько одеяло!
Я никогда не забуду этого «быстренько», будто речь шла о чём-то неважном, например, «вытри нос».
Кузькина мать ждала. Кошка перестала мяукать, вороны улетели… Через пару минут её сын уже раздавал желающим уголки большого байкового старенького, но ещё крепкого, одеяла. И неожиданно громким голосом скомандовал:
– Растянуть!
– Подведи всех ближе к стволу! – Попросила сверху мама.
Кузька поднял голову, сориентировался и повелел помощникам сделать четыре шага прямо под кошку. Тогда Кузькина мать протянула руку и тряхнула ветку с Мамашкой. Та не удержалась и, растопырив лапы, полетела вниз…
Примерно через месяц, гуляя с ребятами во дворе, уже после того, как его покинул Кузька, мы вдруг вспомнили, как Кузькина мать лазила на ёлку, и развеселились. Маленькая, толстая, с коротенькими ножками, пухленькими ручками… да ещё карабкающаяся по стволу… Мы хохотали до колик и вдруг, как по команде, замолчали. Всем в голову пришла одна и та же мысль: «Когда все довольные спасением кошки разошлись по своим делам, как же она, Кузькина мать, слезла с ёлки?!». Но Кузьки рядом уже не было, спросить было не у кого.
На этом, собственно, можно было бы и закончить рассказ, но ведь интересно ещё узнать, что кошка удачно «приодеялившись», побежала к своим малышам. Голодные котята сразу присосались к ней, а мы улыбались, глядя, как Мамашка одновременно отъедалась сама и выкармливала потомство. Одного котёнка, кстати, я вскоре взял себе домой и назвал его… Догадайтесь, как.