Прекрасно проснуться утром в теплом доме, на мягкой постели, на хлопковой простыне, под воздушным одеялом, рядом с еще спящей любимой женой: тепленькой, доступной, душистой; бери ее хоть сейчас. В эту минуту, она вся твоя, тебе не нужно искать искусственную любовь на стороне, облизывать чужие, раскрашенные губы-пепельницы, вот оно человеческое счастье, рядом, только протяни руку.
Но Музыканту о таком даже не мечталось, потому что он уже давно не имел ни кола, ни двора, ни жены, ни имени, ни фамилии - все прошлое забылось, да и думать было нечего. Он растерял по жизни все, что должен был нести с собой до глубокой старости, поэтому и безразлично, как его звали, лишь бы не гнали с насиженного места в подвале, где он ночует вот уже третье воскресенье подряд. «Музыкант, который музыкант – алконавт». Что они, опята тщедушные, знают о музыке? Разве им приходилось когда-нибудь парить над стадионами, когда бас-гитара рвет барабанные перепонки, а гитара-соло доводит до истерики молоденьких, а в экстазе от убойной мелодии, горстями глотают «колеса» и запивает их джином, превращаясь в обезьяньих наркоманов.
Музыка, она мутит душу, она всегда достает до самого сокровенного, пробуждает ощущение сверхчеловека, управляет толпой, от нее, сильная душа набирает вдохновения, а слабая становится добычей темных сил.
Ему пришлось пройти по всем ступеням: от взлета над стадионами, и, вот теперь, к жалостному существованию в подвале. «Музыкант» - возможно, еще кто-то и помнит того: высокого, долговязого, длинноволосого, талантливого (говорили поклонники) соло-гитариста, который вытаскивал из электроники такие звуки, что был достоин посоревноваться с самим маэстро Владимиром Спиваковым. О, когда это было. Он сейчас все забыл, только где-то там, в подсознании возможно еще и теплится огонек человечности, но как его разжечь, как ему вдохнуть кислород, чтобы заставить возродить желание любить жизнь.
Наконец он проснулся, нет, просыпаются те, что живут в теплых домах, а он - пришел в себя. Он, ради уверенности, что живой дернул ногой, потом почесался пальцами в патлах, кашлянул. Лежак из картона от каждого движения скомкался под его засаленной одеждой. «Живой» - подумал он, а это значило, что надо вставать и идти к мусорным контейнерам, потому придут Борода с Кнопочкой и тогда его сегодняшняя утренняя пища нырнет в их бездонные сумки.
Было еще темно, сыро, утренний ветерок так и шарил под расхристанным, некогда бывшим велюровым, пиджаком. Ступив шаг он споткнулся об вчерашнюю бутылку из-под пива, он ее нашел вчера вечером полупустой, допил пиво, а бутылку сохранил для сдачи, и ночью было плохо, он достал ее, чтобы выжать в рот хоть одну каплю пойла, да так и забылся вплоть до рассвета. Бутылку он поднял, облизал горлышко распухшим языком, сделал длинную затяжку со свистом, наполняя легкие зловонным пивным перегаром, и наконец, успокоил ее в сумке.
Его помойка уже виднелась впереди, на обочине дороги. Одичавшие городские собаки спорили между собой за какую-то добычу, щенки, поджав хвосты, выглядывали из-за контейнеров с надеждой, что и им что-то достанется после кавардака между взрослыми. Сучка Хамка, видимо больно куснула большого, но уже достаточно ослабленного дога Седьмого, тот неуверенно огрызнулся, но не опустил хвост, а так и продолжал стоять на своих длинных похудевших лапах, чуть покачиваясь от слабого ветра. Музыкант его жалел, подкармливал, но, не в коня корм - Седьмой доживал последние дни. С шипением мимо Музыканта наперегонки прошмыгнуло двое облезлых котов, они тоже спешили на раздачу.
- Хамка, не трогай, Седьмого, - он ткнул на нее пальцем, - ты же видишь, он не из уличных - интеллигент...
Сбоку, возле одного из контейнеров, он увидел не привычную для помойки вещь, перед ним, как пьяная растрепанная уличная девица, лежала поврежденная концертная акустическая гитара. Она, несчастная, разбитая видимо после безумной ночной драки, явно побывав у какого-то разбойника на голове, потому что аж треснула фанера под грифом, струны, на удивление, были целыми, но болтались, как шнурки на стоптанных ботинках. Вряд ли что-то могло так поразить Музыканта, как смерть инструмента. Он положил свою сумку, поднял калеку, осмотрел повреждения и от сочувствия бедняге, его плечи вздрогнули... Времени на раздумья не было, он не стал рыться в мусоре, а взял усопшую на руки и быстренько побрел к подвалу.
Молоденькие мальчишки-нюхальщики уже колдовали над своей субстанцией.
- О, Музыкант, ты что, сегодня выходной? - съехидничал Грек, старший среди этой малолетней шпаны. - А что в руках? Шкеты, я вас умаляю, вы только гляньте, Музыкант дрова на розжиг принес. Умереть и не жить. Ребята удивленно смотрели в его сторону. Зловония от черной кастрюли, стоявшей на огне, разрывало легкие. Музыкант закашлялся. Подавив кашель и тошноту он, немного виноватым голосом, обращаясь к Греку:
- Дай клея на лечение... вот нашел... разбитую, - он бережно держал обеими руками гитару и с надеждой смотрел на парня.
- Да ты что, Музыкант, обкурился? На такое дерьмо нюхало тратить?.. Музыкант он и есть музыкант - интеллигент заурядный.
- Грек, я куплю.
Музыкант порылся в боковом кармане пиджака, нащупал смятую заначку и протянул нюхальщику.
- Дай клея, я наложу шину, попробую оживить беднягу.
- Грека, дай ему клея, - заканючил сопливый мальчик. Я видел, как один чувак в переходе наяривал на такой точно гитаре. Бабло так и сыпалось ему в коробку. Дай ему...
Грек забрал деньги и дал тюбик с клеем.
- Остатки отдашь. Как на меня - глупая затея. Капут ей, помни мое слово.
Музыкант полностью ослабил струны. Выровнял гриф, верхние и нижние деки были невредимыми, это радовало. Потом намазал клеем треснутый фанерный резонатор, выровнял, не без усилия боковину и тоже нередко смазал в нужных местах, наложил целлофановые жгуты, смастерил своеобразную струбцину и на ровный пол подвала выставил на растяжку все изуродованное тело гитары. Для надежности сцепления с клеем еще и прижал ее кирпичом. Инструмент оказался, словно в каком-то удивительном саркофаге, словно египетская мумия. А Музыкант уже думал, где взять клещи, вместо специального ключа, чтобы отрегулировать плоскость совпадения верхней и нижней деки после лечения. Музыканты, для этого дела, всегда имели ключ при себе. Закончив дело, он постоял, молча склонив голову в повиновении, как будто молился за исцеление, потом прикрыл сооружение картоном, приказал детишкам до завтра не трогать и вышел на волю.
- Эй, Музыкант, отдай остатки клея! - крикнули ему вдогонку.
- Завтра отдам, посмотрим, что из этого получится.
На реинкарнацию гитары пришли взглянуть зеваки даже из отдаленных новичков - слухи о сумасшествии Музыканта расползлась среди этого бездомного люда так же быстро, как и бывает в нормальном социуме. Гофрированный картон сброшен. «Саркофаг» притягивал зрение и человеческое любопытство, как до настоящего артефакта. Музыкант осторожно снял кирпич, освободил распоры струбцины, выдернул жгуты, потом осторожно, как ребенка, поднял обеими руками инструмент до уровня глаз. Синтетика прочно скрепила раны, кое-где клей подтек и окаменел. Инструмент имел вполне приличный вид.
- Бомба! - кто-то нарушил тишину, - давай, Музыкант. Будет музыка, будет и бухло.
Со струнами он справился быстро, а вот для регулировки наклона грифа нужен был ключ, приобретенные клещи не доставали до винта.
- Круглогубцами надо попробовать, - ляпнул Грек. - Завтра на «СТО» достану, у меня там мойщиком знакомый вкалывает.
- Деловой, до завтра еще надо дожить. Давай, Музыкант, попробуй еще разок гвоздодером, - не унимался Кашалот. Распухшие пальцы были непослушными.
Кашалот сам приступил к делу. Он дулся, пыхтел, но винт наконец поддался.
Музыкант взялся за последующую подтяжку струн, звук фальшивил. Струны издавали искаженные звуки из-под искореженных пальцев.
- Медиатор нужен, - оправдывался Музыкант.
- О, а давай я с донца пивной пластиковой бутылки вырежу, - сказал Кашалот.
Через несколько минут он подал Музыканту обрезок бутылки. - Давай, делай людям праздник.
Музыкант взял обрезок и только сейчас понял, что он разучился играть, в голове была каша, но он не подал вида и фальшиво зазвучал под дружный хохот пацанов.
- Ладно, Музыкант, тренируйся, я завтра сведу тебя с Нельсоном, он будет твоим продюсером, на точку поставит, достаточно по помойкам скитаться, ты же интеллигент, - сказал Грек.
Вскоре, в подземном переходе, что на Маяковской, появился незваный гитарист. Музыкант охрипшим и спитым голосом не то пел, не то декламировал Высоцкого, невпопад брынча по струнам:
Произошел необъяснимый катаклизм ,
Я шёл домой по тихой улице своей ,
А мне навстречу нагло пёр капитализм ,
Звериный лик свой скрыв под маской "Жигулей".
Я по подземным переходам не пойду,
Визг тормозов мне как романc о трёх рублях,
За то ль я гиб и мёрз в семнадцатом году,
Чтоб частный собственник глумился в жигулях.
Он мне не друг и не родственник,
Он мне заклятый враг,
Очкастый частный собственник
В зеленых, серых, белых "Жигулях".
Ну, ничего, я к старой тактике пришел,
Ушел в подполье, пусть ругают за прогул,
Сегодня ночью я три шины пропорол,
Так полегчало, без снотворного уснул.
Прохожим было безразлично и к музыканту, и к его причудливой песни, но на деньги не скупились...
5.11.2014г