– Алло! Виктория Эдуардовна, здравствуйте, это Марша! Да, не волнуйтесь, не дорого звонить! Что вы говорите! Да, вот такие у меня родители! Опять заплатили за квартиру... Может, вы бы у них не брали, я буду сама высылать деньги. Ну конечно, это семейные дела… Виктория Эдуардовна, я так рада, что вы с мамой подружились! Она мне рассказывает про ваши встречи. Жаль, я вас не успела узнать поближе. Мама говорит, вы просто ходячая энциклопедия и с вами душевно. Ну, да, мама у меня замечательная! Правда, она молодец! Да и папа тоже! Точно, точно вы подметили, – Марша радостно засмеялась, – нет, Виктория Эдуардовна, ничего не случилось, плохого, по крайней мере. Просто хотела ввести вас в курс дела. Мы с товарищами пытаемся уберечь дом от сноса. Вот вышли пока на мэра города. И он посоветовал обратиться в Управление культуры, чтобы там рассмотрели ходатайство о присвоении постройке статуса памятника. Тогда его, по крайней мере, не снесут. И даже с ремонтом помогут. Да нет, от вас не надо заявлений. Мы письмо от Союза архитекторов напишем, а вы потом поступите, как посчитаете нужным: будете продавать городу или сдавать в аренду. Вообще идеально в перспективе организовать в доме музей истории и архитектуры. А флигель мы хотели бы снять для нашей проектной группы, Антон сейчас бумаги оформляет на персональную творческую мастерскую. Этот зал – прекрасный вариант. Конечно, за аренду в таком случае будет отдельная плата. Я могу пока в доме жить и работать по соседству. Но вы – хозяйка, поэтому мы бы хотели узнать ваше мнение по поводу предпринятых нами шагов, и, может быть, вы посвятите нас в свои планы? Сейчас единственная задача – подстраховаться от сноса. Кстати, есть предложение сохранить все три оставшихся дома по улице Светлая. Да, да, Виктория Эдуардовна, давайте, я вам подробно напишу об этом, чтобы вы могли спокойно обдумать, посоветоваться, сходить к нотариусу. Хорошо, до свидания! Питеру привет! Ой, Виктория Эдуардовна, еще личный вопрос? Вы никогда ничего не слышали от своих родственников про девушку Грэту? Правда? Да, если можно, расскажите! Только не переживайте вы о деньгах, я могу позволить эти расходы… Вот это да! Интересно! Спасибо за информацию! Берегите себя!
Марша прямо задохнулась от разговора, она уже несколько дней собиралась позвонить, и сейчас выпалила все разом. Хорошо, Виктория Эдуардовна подружилась с родителями. Может быть, от этого у нее возрастет доверие к тому, что Марша с товарищами тут проделывают. Но даже при таком раскладе она почувствовала волнение хозяйки на том конце провода. Марша была эмоционально переполнена и не могла все это переживать одна. Она сняла телефонный аппарат с полки, села на ковер, обхватила кота и набрала номер Ольги Викторовны.
– Ольга Викторовна, у меня есть кое-что про Грэту! Звонила в Питер. Да, давайте встретимся, по телефону как-то не хочется рассказывать. Я с радостью, приходите, конечно!
Ольга Викторовна собиралась еще раз взглянуть на письма. Кроме того, она перевела книгу «Специалист в Сибири» Волтерса, обещала принести. Марша заранее вынула переписку Вульфа из тайника, снова пересмотрела все предметы в ящике стола и опять не увидела в них ничего особенного.
С Ольгой Викторовной они устроились в гостиной. Заварили чай, сделали бутерброды с сыром, положили яблочный конфитюр в креманку на высокой ножке, выставили все это на небольшом кофейном столике. Сначала немного поговорили о ремонте в архиве. Ольга Викторовна сетовала, что строители медлят, затягивают процесс:
– Находиться в помещении просто невозможно. Пыль, запах, сквозняки. Рабочие приходят на два часа, что-то сделают и пропадают. Похоже, у них еще один объект появился, финансово выгодный, поэтому они там предпочитают работать, а тут завершают все между делом. Но уже больше двух месяцев с Нового года прошло. А ведь обещали к праздникам закончить. Да, ну ладно об этом, не терпится послушать, что же ты узнала от хозяйки?
– Виктория Эдуардовна рассказала, что Николай Вульф говорил ей о письмах отца, которые ему вернули в КГБ. Когда он увидел их, то вспомнил, по его словам очень отчетливо, как однажды они гуляли и зашли на почту. Отцу там отдали письмо. Он прочитал его, сразу сел за стол и начал писать. Ответ он отправлял в Германию. Николай хорошо помнит, потому что почтовый работник выясняла, имеет ли он на это право. Отец не мог объясниться с ней, плохо говорил по-русски и просил Колю переводить. Такие прогулки с заходом на почту повторялись несколько раз. Больше писем не было. Своей жене он ничего не рассказал, с сына не брал обещаний держать это в секрете, Николай с матерью данный факт не обсуждал и она его не расспрашивала. А со временем все как-то забылось, ведь Коле было только пять лет, когда Генриха арестовали. Николай уверен, что именно эта переписка послужила главным поводом для задержания отца. Еще бы! Такие улики!
– По-видимому, его послания к Грэте доходили до адресата, но не все, а ее, после ареста Генриха, прямиком попадали в НКВД. Мне интересно рассмотреть это единственное имеющееся письмо Вульфа. Думаю, что оно было последним и не закончено. Сейчас меня вдруг посетила мысль: он ведь не мог его держать дома, тогда каким образом оно сохранилось? Возможно, он писал в тюрьме и даже не надеялся, что отправит, просто попытался выразить свои мысли. Вот я хочу взглянуть с этих позиций. Не текст, не смысл мне нужен, а именно вид.
Марша вынула письмо Генриха и протянула Ольге Викторовне. Та, аккуратно, бережно, развернула лист пожелтевшей от времени бумаги. Сразу стала читать: «Грэта! Милая Грэта! Со мной произошло то, что лишает мою жизнь воздуха и смысла. Как ужасно, оказывается, когда жизнь не имеет смысла. Грэта, Вы лучшее, что было у меня в жизни. Ни до встречи с Вами, ни после расставания не было ничего подобного. Я не верил в то, что так может быть, но так есть. Я знаю, мы никогда не увидимся, и от этого мне страшно. Мне страшно только от этого. Простите меня и прощайте! Надеюсь, что у вас нет повода печалиться. Вы никогда не были так привязаны ко мне, но вы берегли меня, берегли мои чувства. И за это я навсегда благодарен Вам! Будьте, Грэта, будьте всегда!»
– Подписи нет. Но все говорит о том, что это письмо Генриха. Теперь я вижу, оно написано в обычных условиях, тщательно сформулировано, аккуратный почерк, нет исправлений, несмотря на то, что содержание тревожное. Мне кажется, он писал или дома, втайне, или на почте, но не в тюрьме. А возможно, он даже его отправил, но письмо сразу арестовали. Не думаю, что мы сильно продвинулись в распутывании этой нити, но все же информации добавилось. Интересно, как Николай отнесся к такой стороне жизни отца?
– Виктория Эдуардовна уверяла, что не осуждал, считал, подобная любовь – редкость. И он уважал его чувства. Николай не ревновал Грэту к своей матери. Елена любила Генриха, она просто идеализировала его. Он всегда был иконой в ее жизни, особенно после ареста. Но Николай сомневался, что отец испытывал к ней аналогичные чувства. Скорее нет.
– Может, Генрих понял, что ему невозможно по каким-то причинам быть с Грэтой. Когда они приехали в этот город, он сблизился с Еленой, видимо, потому, что она была в него влюблена, а он на ее чувства отозвался, пытаясь таким образом заглушить боль от неразделенной любви.
– А вы считаете эту любовь неразделенной? По-моему, Грэта довольно точно пишет о своих эмоциях. Я до этого момента вообще думала, что она влюблена в него сильнее, чем он.
– Да, не слишком у нас получается разобраться в этих хитросплетениях. Ну вот, перевела я книгу Волтерса. Прочитай, все очень интересно. Если честно, меня сейчас даже больше привлекает не собственно тема любви Грэты и Генриха, а трагическая история этой семьи в свете событий, происходивших в стране.
Ольга Викторовна побыла еще немного, потом, сославшись на неотложные дела, стала собираться домой. Марша, по сложившейся традиции, пошла проводить ее до остановки. На улице пахло свежестью. Скоро весна, вернее, весна уже присутствует, но только номинально. Почти ничего не предвосхищает ее. Конечно, дни стали длиннее, но снег еще лежал, кое-где даже сугробы сохранились, а ведь по календарю конец марта. Зима этого года была настоящей, морозной, снежной, обижаться грешно. Но как уже хотелось весны!
Вернувшись домой, еще в прихожей Марша услышала призыв телефона, но пока она бежала на кухню, звонок смолк. Определителя номера на аппарате не было. Марша опять устроилась на излюбленном коврике у газовой печки. Открыла рукопись книги Волтерса: «30 мая 1932 г. я выехал в Москву как специалист по проектированию вокзальных зданий. Берлинское представительство советского Наркомата транспорта уже давно искало архитектора такой специализации. Мне тут же предложили десятилетний контракт с зарплатой 600 советских рублей в месяц, на эти деньги в России я смог бы жить так же хорошо, как в Германии на 400 рейхсмарок. Представитель производил такое убедительное впечатление, что я забыл обо всех своих многочисленных сомнениях. Но я отважился только на один год пребывания в России по контракту. Меня привлекала не столько работа над большими проектами, сколько сама огромная, таинственная страна, о которой с такой страстью было написано много хорошего и плохого».
Марша только погрузилась в чтение, как погас свет. Внезапно наступившая темнота застала ее врасплох. Марша не помнила точно, где находится декоративная свеча в подсвечнике. У нее были запасные, которые лежали в антресоли, но она не решилась в такой тьме их искать. Стало неуютно, немного страшно, подумала, а вдруг сейчас кто-то постучит в дверь или окно? Марша несколько раз переживала веерное отключение электричества в конце прошлого года. Но теперь, видимо, произошла какая-то поломка. Она выглянула в кухонное окно. У Полежаевых тоже темно. И уличные фонари не горели. Раньше Марша в таких случаях использовала ситуацию, чтобы поспать, было время хронического недосыпания, которое она стремилась восполнить. Но сейчас в этом нужды не было, объем проектирования сократился, на работе не задерживалась, хотя эскизы домой неизменно приносила. Иногда просто разворачивала кальки и смотрела, что получается. Это новое задание, благоустройство парка и улицы Светлая, она восприняла с удовольствием.
Сначала Марша переживала, вдруг не справится. Антон предложил ей свою помощь. Но, во-первых, хотелось самой для себя выяснить, под силу ли ей сложные поручения? Она внимательно осмотрела участок. Ходила гулять по парку, сверяла действительность с исходниками. Подоснова оказалась старой, но пока закажут новую версию, можно работать и с этой, хотя улица Светлая изображена на ней в первоначальном виде, обозначены контуры снесенных позднее домов, нет новых девятиэтажек, они существовали еще лишь в проекте.
Марша перевела на кальку все необходимое для работы, в том числе и многоэтажные дома – взяла выкопировку их посадки в архиве «Гражданпроекта». Вечерами она внимательно читала градостроительный СНиП. На работе не получалось углубляться в содержание текста, потому что Виталик был очень болтлив, особенно в последнее время, когда загрузка уменьшилась. Он без конца переговаривался с Майей Михайловной, причем громко: они сидели в разных углах комнаты. Марша с удовольствием слушала, иногда участвовала в разговорах, пока придумывала концепцию, но читать и усваивать что-то новое не получалось.
Генпланисты, занимающиеся благоустройством территории музыкального театра, тоже помогали Марше, особенно опытная Людмила Петровна, подружка Майи Михайловны. Она поделилась чертежами с профилями дорог и тротуаров, подобрала литературу. Людмила Петровна посоветовала сходить в городскую библиотеку, посмотреть иностранные издания по архитектуре, особенно французские. Марша несколько раз пролистала журналы, которые привезли Саша с Антоном из Москвы, и в библиотеку ходила.
Почерпнула немного, по мелочам – элементы мощения, малые формы. Но ей хотелось найти и вдохновиться какой-то особенной подачей. Отыскать новую, духовную основу для своей работы, чувствовала, что решение вот-вот будет найдено. Оно витает в воздухе, надо только настроиться на нужную волну. Но как это можно сделать, если Виталик все время болтал! Марша брала кальки домой, смотрела на подоснову, включала любимую музыку, пила кофе, даже позволяла себе немного шоколада вечером, наслаждалась этим состоянием, но решение не приходило.
Как-то, созваниваясь с Ларисой Базилевской, а их дружба не прекратилась после возвращения дизайнеров в Москву, Марша рассказала ей о своих трудностях. Лариса посоветовала вдохновиться супрематическими картинами художников-модернистов из книги «Искусство авангарда», которую она оставила Марше в подарок. Что-то роднило художников начала века с Вульфами, с конструктивистами.
Марше хотелось связать проект с этой сложной и неоднозначной эпохой. В книге были описаны разные направления живописи авангарда – футуризм, дадаизм, сюрреализм, кубизм. Да, супрематические опыты прекрасно бы подошли для объемного проектирования, но Марша работала над эскизом парковой зоны, которая требовала более живописного подхода. Ее привлекли и вдохновили две картины основоположника дадаизма – французского художника Франсиса Пикабиа. И в одной, и во второй она обнаружила приемы, которые хотела бы использовать в оформлении своего проекта, но делать окончательный выбор не торопилась. Надо работать, а там дело покажет.
Ей не терпелось приступить к эскизам, но все время что-то отвлекало. Даже такой радостный приход Ольги Викторовны. Потом книга. Марше, действительно, захотелось сразу прочитать ее, чтобы окунуться в атмосферу того времени. А теперь вот электричество!
Марша не стала искать свечи, решила лечь, хотя спать она еще не хотела. «Как мы зависимы от технического прогресса – ни музыку не послушаешь, ни радио, ни телевизор. Был бы день – бери бумагу, рисуй, занимайся уборкой, а в темноте ничего не получается делать, только размышлять и анализировать свою жизнь.
Вот, к примеру, Людмила Петровна, специалист по генпланам, хвалила Маршу, а собственно за что? Ведь она не послушалась родителей, не закончила десятилетку, с целью затем поступать в Академию училась в архитектурном техникуме, строила жизнь по-своему и в тридцать лет достигла того, что у других случается в двадцать три года. Да, ее судьба могла сложиться иначе, но хотела ли она этого? Что имеет в эти свои почти тридцать лет? Семья и дети отсутствуют даже в перспективе.
Профессией она пока не овладела, самостоятельно работать не может, но получается трудиться в команде. Правда, приходится нелегко – наверстывает упущенное, изучает элементарное. Конечно, образование инженера-конструктора ей не помешало, но в полной мере она проявить себя в этом не смогла, не было такой необходимости.
Нужен ли ей диплом Ленинградского института сценических искусств? Вряд ли. Но учиться там было весело. Наверное, эта учеба что-то дала ей в смысле уверенности в себе. Не зря Антон полушутя подчеркивал, что она профессиональный продюсер, когда просил ее публично выступить, договориться со смежниками или заказчиками.
И все-таки быть архитектором – не значит выучить наизусть СНиПы, что в принципе делает теперь Марша, это значит иметь определенный интеллектуальный уровень, стремиться к познанию нового, чувствовать стиль, моду, направления развития, знать историю архитектуры. Конечно, Марша в этом не отстала от других, а может, в чем-то и преуспела. Она выросла в Ленинграде, где связь с искусством была естественна. Родительское воспитание, чтение правильной литературы, посещение музеев и театров – все это наложило отпечаток и по кирпичику выстроило этот ее внутренний мир под названием «Марша».
Марша никак не могла уснуть. Она думала о проекте, о себе, о Волтарсе и Вульфе, об Ольге Викторовне и ее судьбе, конечно, об Антоне. А раз об Антоне, так о Саше, Лейле и Бархине.
Ей показалось, что стало светлее, или просто глаза привыкли к темноте и теперь предметы в комнате отчетливо различимы. Марше было страшновато, ее вывел из состояния внутреннего равновесия телефонный звонок. Почему, кто, отчего не перезвонили потом? Вдруг проверяли, дома ли она, и сейчас начнут ломиться в дверь или окно. Марша не могла унять неприятную дрожь. В комнате раздалось томное мурчание. На кровать прыгнул кот. Вот, правда, с Вермиком-то лучше. Все вдвоем теплее и спокойнее. Марша гладила Вермикулита, чесала ему за ухом. И вдруг какая-то тревожная догадка захватила ее. Почему пришел кот? Ведь он обычно спал на лежанке. За все время ее проживания в доме он ни разу не забирался ночью на кровать, даже в сильный мороз. Что же его побудило сделать это? Может, тоже страх?
Марша отодвинула тяжелую штору. Сад был освещен, как днем. Туман или дым окутал деревья. Пожар!
Марша вскочила, не понимая, что она должна делать и сколько сейчас времени. Побежала на кухню, зажгла газ, хоть как-то подсветить диск телефона. Набрала 01. Пыталась сказать быстро и коротко, но ее попросили все повторить еще раз. Она начала торопливо одеваться. Было два пятнадцать ночи. Страх вроде исчез. Фуфайка, в которой иногда Бархин разгребал снег, слава богу, висела на крючке, всё руки не доходили убрать её в кладовку.
Марша всматривалась в происходящее через окно кухни. Что же это полыхает? Ей показалось, горит все-таки не флигель, а сарай Полежаевых. «А вдруг они спят и не знают ничего! Дом стоит в глубине участка, калитка, скорее всего, на засове, не достучаться. Как же им сообщить?». У Марши не было их телефона, но номер Таисии Алексеевны Волковой вроде записала. Она не знала, правильно ли делает, что звонит ночью пожилой женщине, определенно это ее разволнует! Но другого выхода не придумала, она должна в любом случае ее предупредить.
Таисия Алексеевна ответила почти сразу – телефон стоял на тумбочке у кровати. Конечно, она напугалась и запричитала, но нужный номер назвала по памяти. Марша разбудила Полежаевых, ввергла их в панику, тут уже подъехали пожарные машины. Марша выбежала их встречать, подсказала, как лучше протянуть пожарный рукав вдоль флигеля, на свободном пространстве от забора. Горел, действительно, сарай Полежаевых, расположенный вблизи участка Вульфов.
Марша смотрела, как сквозь дым и пар суетятся и кричат люди, как пожарным не хватает места, чтобы развернуться и выполнить свою работу. Кто-то из пожарных залез на крышу флигеля – оттуда, правда, было действовать удобнее. Она только молила безлично бога, пусть ничего не случится с людьми и с флигелем, который находился совсем близко от очага. Она была как бы с ними и не с ними и вздрогнула, когда сзади кто-то взял ее под локоть. Это был Бархин. С серьезным лицом, без обычных шуточек, он пояснил:
– Баба Тая позвонила, испугалась за тебя. Я спросил пожарных, они говорят, что ты все три дома спасла и людей. Тут огонь мог распространиться за считанные минуты, видишь, какая плотность застройки. Так и сгорели бы наши памятники. Да и вы вместе с ними.
Марша поддалась внезапному чувству благодарности, обняла Женьку, прижалась ухом к его груди и простояла так несколько долгих секунд.
– Да что я, по сути, это Вермик и пожарные, я просто не спала и позвонила 01.
Когда все было кончено, черный, едкий дым еще долго отделялся от пепелища. Марша с Женькой пошли в дом.
– Вот как без мужика-то жить! Давай чаю, что ли, попьем, с валерьянкой. Форточки закрой, все тут сейчас пропахнет этой гадостью. Как ты не прозевала это мероприятие? Я прямо рад видеть тебя живой, хоть и немного прокопченной.
– Да вечером кто-то позвонил, а я не успела к телефону. Потом погас свет, легла спать, а все про этот звонок думаю, боюсь, ко мне полезут грабить и убивать. Тут еще Вермик пришел, ластился, прижимался. Я поняла, что он напуган. Выглянула в окно, показалось, флигель горит.
– А это я звонил. Захотелось узнать, как проект продвигается. Потом думаю, что я надоедаю, может, ты не одна и вообще...
– Значит, Жень, по большому счету, это ты всех спас. Нагнал на меня страху, я была на вахте, чтобы пожарных вызвать. Вот такая у тебя телепатия. Хорошо, что все так сложилось. Вероятно, свет погас из-за замыкания, чего-то там закоротило? Я в этом не здорово разбираюсь. Электричества вообще не было, даже уличные фонари не горели. Тьма-тьмущая.
– Мать-мущая, Лейла так говорит, – засмеялся Женька, ты давай вот валерьянку выпей, я накапал, и спать. Я Антона утром предупрежу по телефону. На работу не ходи или, если будет запахан, ходи. А то еще угоришь! Может, вообще поедем ко мне, у меня есть гостевой диванчик в прихожей.
– Да нет, правда, лягу и буду спать завтра весь день.
– Звони тогда мне сама, чтобы я тебя не беспокоил.
Он надел куртку, но тут в поле зрения Женьки попала книга «Искусство авангарда». Он замешкался, полистал ее на ходу:
– Классные картины. Я особенно люблю Франсиса Пикабиа, такие работы у него разные и животрепещущие! Ну, все, побежал.
Марша погладила и обняла Вермикулита. Тот принюхивался и лез «целоваться».
– А, Вермик, это я валерьянки напилась, Женька заставил. Вот теперь сказал про Пикабиа, потом увидит связь с моим проектом, загордится, что я по его наводке стала так делать. Но это не важно. Может, наоборот хорошо, когда кому-то еще нравится то, что тебе дорого!
Продолжение (глава33)http://www.proza.ru/2015/02/09/1261