Виктор-победитель
Новый 1943 год пришёл с холодами и метелями, с новыми радостями и бедами.
Морозным январским утром из Рязани пришло письмо, в котором сообщалось, что Марков Виктор Алексеевич считается пропавшим без вести. Маша, как и все, кто проводил близких на войну, ждала чего-то подобного, но как перенести всё это, когда приходит такое сообщение? Маша надела траур. Старалась не рыдать, ведь она уже восемь месяцев как в положении, но невольный звериный крик вырывался из её нутра. Саша сильно испугался: он никогда не слышал таких рыданий.
Метельный февральский день огласился другим криком – криками новорожденного. Назвали малыша в честь пропавшего без вести Виктора. Новорожденный Виктор, унаследовав имя дяди, должен был стать победителем. Маша на это надеялась.
Витьку Маша рожала дома. Саша забился в угол постели, вместе с Вовкой. Вовка забрался под одеяло, а Саша с тревогой глазел на пришедших старушек, которые тесно обступили мамину кровать. Мама сначала охала и стонала, потом начала кричать. Саша кричал сильнее мамы.
Вдруг мама замолчала. Замолчал и Саша. И в наступившей тишине раздался другой крик. Это кричал красный комочек в руках бабушки. Его обмыли тёплой водой, обтёрли, завернули приготовленную тёплую пелёнку и положили рядом с мамой.
Ребёнок успокоился и затих. А Саша был очень рад, что никто не плачет. Маме хорошо и Саше хорошо. Теперь их будет три брата. И как раз для младшего братишки освободилась люлька.
Ещё одна радость пришла с возвращением отца. Его опять комиссовали из-за обострения болезни. Как он сказал, комиссовали подчистую.
– Лёшенька, дорогой, ты вовремя вернулся. Как я одна с тремя детишками? На кого оставлять Витюшку? Чем покормить такую ораву? У меня в этот раз молока мало – сама недоедаю, вся исхудала.
_ Ничего, Машенька, теперь проживём, Бог даст. А вообще-то пора перебираться в Москву. Скоро войне конец, моя дорогая. Слава Богу, меня отпустили.
Саша с Вовкой хрямсали за обе щёки баранки и карамельки, которыми их угостил отец.
Мысль о возвращении из эвакуации теперь ни на день не покидала ни Алексея, ни Машу. Потихоньку стали собираться.
– Вот сойдёт снег, подсохнут дороги – и поедем, – мечтал Алексей.
– А куда поедем-то? Где жить будем? – сомневалась Маша. – Теперь нас пятеро.
– Работа будет и жильё дадут. В Москве теперь жилья много. Пока, я думаю, никто ещё не вернулся.
Алексей никогда не был пессимистом. Он знал: если захочет, он добьётся своего.
– Главное – шея есть. А хомут – он завсегда найдётся, – шутил он.
Возвращались в Москву также, как и ехали сюда, – в товарном вагоне. Но теперь суеты никакой не было. Люди были спокойнее и на лицах виделась радость. Многие ехали домой, а если и не домой, то и не бежали от врага. Враг теперь сам бежал под мощными ударами Красной Армии.
Наши теперь воевать научились. Операции продумывали основательно. Танков и самолётов хватало. На Курской дуге мы показали врагу всю нашу мощь. Теперь немцы и сами окончательно поняли, что час расплаты близок.
Возвращение
В Москву прибыли перед рассветом. Алексей оставил Машу с детьми и вещами на вокзале, а сам бросился на промысел. У кого-то выменял швейцарские часы на буханку хлеба, которую только что купил на последние деньги. Часы тут же продал в два раза дороже. Купил еды и принёс на вокзал. Когда немного перекусили, пустился опять по своим делам. Теперь его не было до вечера. А вечером Алексей вернулся под хмельком уже с двумя буханками хлеба. Буханку черного он разделил с Машей, а буханку белого между Сашкой и Вовкой. Ещё он принес банку свиной американской тушёнки. Детям досталось по кусочку мяса, а Алексею с Машей бульон и жир, но это хорошо. Не забыл Алексей и про Витьку. Ему он принес бутылку молока. Покрошили в миску белого хлеба, добавили молока и этой тюрей накормили малыша.
– А теперь пойдемте устраиваться на ночь – мне разрешили занять служебную комнату на вокзале, как будущему железнодорожнику. Завтра буду оформляться.
Ночевали они в кабинете какого-то мелкого начальника, который на неделю отбыл в командировку разбираться с какой-то аварией на железной дороге. Ребятишки уместились на диване, малыш в большом кожаном кресле, а сами расположились на ковре, подстелив, что нашли, под себя.
Наутро Алексей пошел к начальству, и его направили на курсы помощников машинистов паровозов. А уже вечером вся семья прибыла в поселок Горенки, что совсем недалеко от Москвы по Курской дороге, где Алексею предоставили служебную комнату в полуподвальной коммуналке пятиэтажного корпуса.
– Наконец-то мы дома. Где-то бушует война, а здесь так тихо. Вот наведём порядок, создадим уют, Сашку с Вовкой определим – одного в садик, другого в ясли, и заживем! – размечталась Маша. – А Витюша подрастет – пойду работать. Главное, мы все живы. Жаль отца – рано умер, да и Виктор, видимо, погиб. А вдруг он жив? Бывают же случаи – раненый попадает в госпиталь, что-то потеряли, что-то перепутали, да мало ли что бывает в этой мясорубке.
– Всё бывает в жизни, тем более на войне, но очень редко на войне можно надеяться на хорошее – скорее жди плохого.
Алексей тяжело вздохнул, умолк – и воцарилась долгая тишина, когда каждый думал о своем, а в общем-то – об одном и том же. Скорей бы кончилась эта проклятая война.
Помощник машиниста
Когда Алексей закончил курсы и получил удостоверение помощника машиниста, он стал уезжать с товарными составами на несколько дней в южном направлении.
Дома его ждали с гостинцами – и он привозил груши и виноград, арбузы и дыни. Для детишек, которые впервые в жизни ели такие экзотические фрукты и ягоды, это было верхом блаженства. Водку он тоже привозил всегда. Пили со встречи с Машей, потом приходили какие-то друзья, соседи и просто «хорошие люди». Их дом, вернее комната, стала пользоваться славой гостеприимства.
Почтальонша Зойка с некоторых пор стала самой желанной гостьей в этой семье. Как-то, когда Алексей был в поездке, она зашла к Маше и со словами: «Пляши!» – протянула ей письмо. Маша взяла треугольник и ахнула:
– Это же письмо от Виктора! Живой! Откуда он объявился?
Она то шептала, то вскрикивала, тянула Зойку за рукав:
– Зой, подожди, я сейчас. Зой, не уходи.
Вдруг она повалилась на кровать и зарыдала. Зойка оторопела:
– Мария! Что случилось?
– Виктор, мой брат… Витька жив… и ни одной царапины… медаль «За отвагу»! – она рыдала и смеялась.
Наконец, когда истерика прошла, кое-как трясущимися руками достала недопитую бутылку и стакан.
– Зоюшка дорогая, выпей! За брата, за письмо, за счастье!
Потом налила себе, выпила, села на табуретку и тихо заплакала. Зойка взяла свою сумку и пошла дальше – разносить кому радость, а кому печаль. С тех пор она стала в доме Маши и Алексея своей.
Вот уж накрапывает сентябрьский дождик. В некогда изумрудную прическу березки вплелись светло-желтые и рыжие косицы. Прекрасными цветами тлена уже тронуты листья клёна, но многие деревья ещё не замечают наступившей осени.
Саша и Вовка стали ходить в садик и ясли. Вовкины ясли находились совсем рядом, в соседнем дворе, а чтобы попасть в Сашин садик, нужно было перейти Шоссе Энтузиастов и подняться в горку, а там уже совсем близко. Первое время Сашу отводила в садик и забирала мама – или изредка, когда не был занят в поездке, отец. Бывали случаи, Саша оставался в садике на ночь: это разрешалось, если мама работала допоздна или даже ночью. Витю, которому исполнилось полтора годика, тоже отдали в ясли, но он часто болел, и тогда выручали соседи: Маша оставляла им еду, и они присматривали, как могли, за малышом. Маша работала в ЖЭКе и могла забегать посмотреть и покормить сына. А в ЖЭКе она пилила дрова и грузила уголь для котельной, варила гудрон для заливки крыши, копала ямы для столбов и деревьев.
Все эти непосильные работы выполняла Маша – вместе с другими женщинами, ведь мужчины ещё воевали, а кто вернулся, те были в основном калеками. Женщины показали, что могут всё, если так надо, если кроме них никто не сделает это, но видеть их в брезентовой робе, залитой гудроном, – это зрелище жуткое - это война.
Мороженое
Однажды Алексей приехал из поездки и решил пораньше забрать Сашу, которого любил и по которому соскучился. Саша очень обрадовался, что за ним неожиданно пришёл отец. На дворе ещё довольно тепло, и Саша одет был легко. Взгромоздившись отцу на шею, они пошли домой.
– Сашуль, мороженого хочешь? – весело спросил Алексей.
– Отец, купи, я хочу две пачки. Мороженое я люблю, – Саша сильнее обхватил шею отца.
– Саша, отпусти, а то задушишь.
Когда они дошли до рынка, где торговали мороженым в одной из палаток, пошел мелкий, противный и холодный дождик. Сразу похолодало, задул ветер. Саша бежал рядом с отцом и ел мороженое. От рынка до дома Саша успел съесть обе пачки. За это время он успел хорошо промокнуть и его колотило в ознобе. Вскоре пришла Маша и, узнав, что случилось, закатила скандал мужу. Сашу раздели, растерли водкой, надели сухую одежду и положили в кровать. К вечеру температура была уже 39° с лишним. Ночью Саша бредил, просил пить, температура поднялась до 41° градуса. Утром Алексей побежал за врачом. Он ворвался в кабинет не раздеваясь. На просьбу покинуть кабинет Алексей разразился трехэтажным матом. Его бесило спокойствие врачей, которые не хотели ничего слышать.
– Сын помирает, – орал он истошным голосом. – Вы, б…, вашу мать, вы что, хотите, чтоб я разнёс здесь всю вашу богадельню? Если вы сейчас не пойдёте со мной, я вас всех перережу.
– Если вы будете хулиганить, мы вызовем милицию.
– Я вас е… с вашей милицией! У меня помирает сын Сашка!
Врач поняла, что этот псих не успокоится, пока кто-нибудь не пойдёт с ним.
– Нина Петровна, принимай больных, а я пойду посмотрю, что случилось с его сыном.
Только теперь Алексей немного успокоился. Пока Алексей с врачом шли из поликлиники до дому, а ходьбы было минут двадцать, он пришел в себя. Ходьба сама по себе успокаивает, а ещё более успокаивает уверенный вид врача. Средних лет женщина, Маргарита Михайловна, как гипнотизёр действовала на Алексея. Среднего роста, сухощавая, с тонкими чертами лица, в очках с тонкой золотой оправой, с легкой проседью в волосах, одета в темно-серое демисезонное пальто, с саквояжем в руках, она была олицетворением доктора, который обязательно поможет.
– Теперь мой сын будет жить, – думал Алексей и искоса посматривал на свою спутницу, единственную на свете надежду.
Она шла рядом строгая и невозмутимая, изредка поправляя шляпку, и ни о чём его не расспрашивала: что расспрашивать, сначала надо посмотреть ре¬бён¬ка.
Вот они спустились по лестнице вниз. В нос ударил тяжёлый запах помещения – запах сырости и крысиного помёта. Врача не смутили такие обстоятельства. Она спокойно прошла за Алексеем в комнату. Саша лежал на кровати, прикрытый одеялом. Раскинув руки, он тяжело дышал. Вдруг он хрипло закашлялся.
– Полейте мне, я помою руки, – попросила врач. Маша бросилась к чайнику и полила над тазиком, дала полотенце.
– Снимите рубашку, я послушаю ребёнка.
Маша держала Сашу, который безвольно повис у мамы на руках. Врач долго слушала грудку и спинку ребёнка, потом стучала пальцем по груди через свою ладонь, сняла стетоскоп и, протирая вспотевшие очки, сделала приговор:
– У ребёнка двустороннее крупозное воспаление лёгких. Положение серьёзное. Сегодня ночью будет кризис. Ребёнок может умереть.
– Доктор, что делать? – взмолилась Маша. – Этот дурак догадался накормить ребёнка мороженым. Что ты, Лёша, наделал?
– Теперь поздно разбираться, – стала успокаивать Машу врач. – Есть одно средство, чтобы спасти вашего сына. Если сумеете достать сегодня сульфедин - это новое средство – оно, я думаю, спасёт ребёнка. А сейчас ставьте компресс на лоб и смачивайте губы. Всё. До свидания, – врач стала собирать инструменты и одеваться.
– Подождите, мы вам очень благодарны. Лёша, расплатись с доктором.
– Спасибо, мне ничего не надо, – строго возразила врач. – Лучше ищите лекарство.
– Алексей, ты чего стоишь потерянный? Одевайся, проводи доктора и езжай в Москву. Лекарство достань из-под земли. А вы, – обратилась она к врачу, – возьмите хоть яблочка.
– Ну уж ладно, яблочка можно, – впервые улыбнулась врач. – Я завтра к вам зайду.
Когда они поднялись наверх, Маргарита Михайловна остановилась, глубоко вздохнула полной грудью и обратилась к Алексею:
– Перед сном постарайтесь проветрить помещение, – она помолчала и добавила: – А вам, молодой человек, я вот что скажу: сдерживайте себя, а то со своим характером вы можете попасть… ну, вы знаете, куда.
– Простите меня, доктор, у меня бывает. Я иногда не помню себя – простите, доктор.
– Что я? Я-то могу простить, а вот другие не простят. Вы сейчас думайте, где достать лекарство. Ну с Богом, – с этими словами они расстались.
Алексей побежал на станцию. Проводники знают все ходы-выходы. Они в курсе, у кого что можно достать, где что есть, поэтому Алексей, который знал кое-кого из них, сразу бросился к ним в служебные комнаты. Через час он уже знал, у какого еврея-фармацевта есть этот сульфедин. Алексей вскочил на подножку трамвая и поехал в сторону метро «Бауманская». Домой он вернулся уже к вечеру.
Маша встретила его с надеждой и мольбой в глазах:
– Ну что? Как? Достал?
– Вот, на, дай ему, а то, я вижу, он совсем плох. Опять бредит, – Алексей выложил таблетки на стол.
– Алёш, милый, Саша стал кашлять кровью.
У Алексея навернулись слёзы:
– Сыночек, дорогой мой, прости меня. Это меня должен был наказать Бог, – и он бессильно заплакал.
Вовка прижался к отцу и стал его жалеть. Алексей обнял Вовку, которого редко ласкал. Он вдруг понял, что этот сын ему тоже дорог.
Ночью ни Алексей, ни Маша не спали вовсе. Эта кошмарная ночь решала всё. Саша то метался и что-то бормотал, то заходился в кашле с кровью, то затихал, будто умер. Тогда Алексей бросался к нему и слушал сердце. Сердце работало. Слава Богу.
Среди ночи, когда появилась возможность, когда Саша перестал кашлять, ему дали ещё одну таблетку сульфедина. Он проглотил её, запил тёплой водой и заснул до утра.
После нескольких хмурых дней в это утро выглянуло солнышко. Алексей и Маша, не спавшие почти до утра, пробудились одновременно. Алексей открыл глаза и увидел, что Маша стоит у изголовья сына.
– Как он? – спросил Алексей. – Я и не заметил, как сам уснул.
– Тихо. Он спит. Почти не кашляет. Жив, слава Богу. Я тоже под утро уснула, как отрубилась. Сильно устала, но теперь ничего, – Маша не выдержала и погладила Сашу по голове.
Чёрные волосы сына теперь не были влажными – видимо, температура упала. Он спал тихо, дышал спокойно. Другие дети тоже ещё спали.
Вдруг Саша немного закашлялся, открыл глаза и оглянулся:
– Мама, включи плитку, я хочу погреться.
Радостная Маша поспешила включить плитку. Алексей бросился к сыну, обнял его и поцеловал в лобик.
– Лёш, погоди, ему же тяжело.
– Нет, мам, не тяжело. Мне, мам, хорошо – можно я разденусь?
– Конечно, можно, – Маша вся сияла.
Саша встал, снял рубашку, подошёл совсем голый к плитке, что стояла на табуретке, и стал наслаждаться теплом. Лучик солнца, что пробивался в маленькое окошко под потолком, освещал осунувшееся тельце Саши, в котором билась жизнь.
А назавтра пришла весточка от Карлушки. Теперь он где-то в Приморском крае. Его освободили из тюрьмы ещё в мае, когда ему исполнилось восемнадцать лет, и сразу забрали в армию. Он связист и служит на берегу Японского моря. Долго не писал: пока устроился, потом учебка, времени не было совсем. Теперь служба, дежурство через день – в общем, пока всё в порядке. Жду ответа, как соловей лета.
– О Господи! Отпустили. Только бы не началась война с Японией. У нас всё хорошо. Сын выздоравливает, братишка теперь служит – где-то неподалёку от Михаила.
Бывали и во время войны свои радости. Радости всегда бывают, смотря с чем сравнивать. Главное – все живы.