9
Софье Петровне все-таки удалось внести сумятицу в душу своей соседки. Она, правда, не совсем поняла, почему та заинтересовалась Машей, но потом приписала это обычному женскому любопытству.
«Что же получается, – думала между тем Александра Адамовна, Маша не отбивала у меня Артема?»
Ей так хотелось найти в дневнике ответ на этот вопрос, что чтение его превратилось не в удовольствие, а в лихорадочный поиск. Теперь она читала без соблюдения хронологии, а вырывая то один кусок из записей, то другой. А Маша словно испытывала ее терпение, уходя в характеристики преподавателей или однокурсников или рассказывая о соседях по коммуналке.
Иногда Александре Адамовне попадались кое-что интересное о преподавателях или сокурсниках. Тогда она погружалась в прошлое даже с удовольствием. Ей было интересно прочитать о всеобщей любимице филфака, преподающей античную литературу:
«Людмила Сергеевна, которую все за глаза называют Люсечкой, – еще аспирантка, совсем молодая, хорошенькая, стройная, одевается по моде. Античная литература интересна сама по себе, но Люсенька вываливает на наши головы столько мифов и легенд, точно сама их и создавала. Или с античными богами жила на Олимпе! Всех знает как родственников! На ее лекциях либо очень тихо, либо очень весело, потому что она любит пошутить. Она все время ходит вдоль длинной доски, у нее богатая мимика, выразительные жесты, она производит впечатление очень уверенной в себе особы.
Но вот прошло два месяца, и я уже на нее смотрю другими глазами. Ведь она преподает в нашей группе и латынь, мы ее видим на практических занятиях. Здесь Л. совсем другая. Чаще сидит и что-то читает или пишет, пока мы возле доски разбираем предложение. Кажется, что слушает, но не слышит. Еще и просит нас задавать вопросы тому, кто у доски. Получается, что мы сами собой занимаемся. Кто-то играет роль учителя, поправляя товарища, кто-то на доске что-то подчеркивает или спрягает-склоняет. И мы сами перед занятиями заказываем друг другу то, что лучше знаем. Я, например, уже знаток существительных второго склонения, ночью разбуди – просклоняю, а всего остального еще не одолела. А другие девочки – крупные специалистки по глаголам настоящего или будущего времени. У каждой – свое. И самое смешное – мы оценки сами выставляем, а она чаще всего соглашается!
А в двух других группах преподает знаменитость – старый латинист, еще со времен гимназии. Ох, зверь какой! И все девчонки зубрят склонения-спряжения и знают этот язык лучше русского! А для нас, «французов», латынь и осталась языком мертвым! То есть, Люсечке на наши знания или незнания начхать. Или она сама его плохо знает?
Зато на лекциях по античной литературе, где есть возможность показать свою эрудицию, Люсечка блестит. И ведь кокетничает, любуется собою! Все эти повороты головы, игра глазками (кстати – небольшими), жесты – все на публику!
Может, это и не грешно – любоваться собой, если убежден, что ты лучше всех, но… Я вот подумала: если ты себя считаешь умнее и краше всех, то значит – других или презираешь, или равнодушен к ним. А если равнодушен, то что же ты за человек?!»
– Как ты, Машка, права! – вслух согласилась Александра Адамовна, а про себя подумала, что за многие годы работы на филфаке, когда Людмила Сергеевна стала для нее просто коллегой, узнала эту женщину достаточно, чтобы ее невзлюбить. – А ты, Маша, раскусила ее за два месяца! Молодец!
«Нет, решила Александра Адамовна, раскладывая тетрадки по датам, как было прежде, – надо все-таки взять себя в руки и вернуться к какому-то порядку в чтении».
Сама она плохо запомнила первый курс. Почему-то больше всего – первую сессию. Как они сдавали логику. Нудный старикан доцент Д. сначала усыплял их на лекциях, потом валил на экзамене – через одного, даже отличниц. Приходилось пересдавать. Она, Саша, ходила в фаворитах, так как сидела за первой партой, смотрела в лицо Д. внимательно, писала старательно. Логика, предмет интересный (как ей казалось) в изложении мрачного типа, прозванного «человеком в футляре», превращалась в набор нуднейших формул и вызывала массовый приступ зевоты. Вот этот коллективный приступ доцент Д. не простил никому. Правда, подкопаться к некоторым отличницам не смог, пятерки поставил, зато всем остальным пришлось расплачиваться. Логику пересдавали по два-три раза. Когда же это было?
Александра Адамовна порылась в Машином дневнике за апрель и май. Вот оно, нашла!
« Как жаль, что логику сдаем первой! Она мне все настроение испортила! Этот занудный Д. поставил мне «неуд»! Я была в группе последней. Такая у меня фамилия, что я все сдаю последней. Вернее, такая у нас группа, что все рвутся в бой первыми, а я, жуткая трусиха, радуюсь своей фамилии на «Ч», идущей в конце списка.
Шпаргалок не делала, как другие. Нам сразу сказали, что бесполезно готовить шпаргалки. Д. поймает и выгонит. До меня уже три девочки получили свой «неуд» и рыдали в коридоре. Теорию я рассказала, а вот на формулах попалась. Чего-то там не поняла, и Д. сказал, что у меня с логикой явные проблемы. С какой же довольной рожей он вернул мне зачетку!
– Жду вас после всех экзаменов, в конце сессии. Вряд ли вы раньше одолеете сей предмет. И запомните: читать во время лекции посторонние книжки…на коленках – это преступление.
Ага, значит, это месть. Было такое, читала, но всего раз. И не постороннюю книжку, а что-то по программе, перед практическими занятиями…
Итак, думала я, бредя по коридору не в слезах, но расстроенная, не видать мне стипендии. И что теперь?
А навстречу мне тетушка прямо скачет на своих каблучищах:
– С чем тебя поздравить?
– С неудом.
– Молодец! Вот что значит – жить полгода без присмотра родного человека! А я этому паршивцу вчера отстукала кучу материалов за так! Правда, он не в курсе, что ты моя племянница. Постой здесь, не уходи. Он еще не ушел?
– Не вздумай его просить! – возмутилась я. – Я ухожу!
– Дура, – спокойно ответила она. – Его просить – дело напрасное. Но пусть разрешит пересдать в другое время. Завтра, например. Со следующей группой.
А куда я денусь? Согласилась. Такая я слабая, оказывается.
Вернулась ко мне тетушка с видом победительницы:
– Машка, мне пришлось этому гаду сказать, что ты сирота, и тебе нужна стипендия, иначе умрешь с голоду!
– Заче-ем?! – рассердилась я. – Получается, что сирота, у которой нет тети – работницы филфака, с голоду пусть помирает без стипендии, а мне… примите милостыню?
– Твоя гордыня меня просто бесит, – обиделась тетя Лида.
В общем, иметь тетю-лаборантку, тоже полезно, подумала я. Или дело не в ней, а в том, что она «за так» печатала ему что-то?
Но без стипендии – как? За какие деньги покупать себе капроновые чулки? Они же рвутся, заразы, каждый месяц! Я подтягиваю петли, как меня девочки научили, когда жила в общаге».
– Та-ак, – сказала себе Александра Адамовна, листая дневник в обратном порядке. – Значит, ты, моя девочка, уже живешь с тетей, а не в общежитии? На чем я остановилась в прошлый раз?
Александра Адамовна даже скривилась недовольно, в который раз поймав себя на этом разговоре вслух – с собою же, запрещенном, но уже ставшем дурной привычкой.
И открыла дневник…
«25 декабря.
Писать каждый день не получается. В комнате все время шум и гам, у тети Лиды спокойнее, но она все время заглядывает через плечо, посмеивается:
– Роман пишешь? А-а, дневник! Хоть бы дала почитать. Я бы маме твоей кое-что могла новое сообщить. А то она жалуется, что ты такая ленивая, пишешь ей скупые отчеты об учебе, а про личную жизнь – ни слова. Ладно, не отвлекайся!
А мне уже и писать отпадает охота.
Я очень рада, что тетя Лида просит меня вернуться не потому, что ее роман «крякнул», а совсем даже наоборот – идет к хорошему завершению. Павел намерен жениться, но просит обождать…
– Представляешь, у Паши, оказывается, есть своя квартира, но он туда меня не может привести, пока мама жива, – сказала мне тетушка в прошлую субботу. – Обычно мамы хотят, чтобы их сыновья не были одинокими, хотя потом и цепляются к невесткам, а эта, Пашина, не может забыть его погибшую жену и дочку! Говорит: «Я когда умру, тогда ты и женись. Кругом одиночек полно, выбор есть».
Тетя Лида сделала паузу с такой физиономией, что я сразу поняла: сейчас преподнесет сюрприз.
– И вот сама подумай. Если я выйду замуж в другую квартиру, то кому достанется эта комната? Правильно, тебе. Ты здесь прописана. А мама у Павлика может еще проскрипеть лет десять. Так я что – буду ждать и стариться? А если я тебя верну, то и Павлик не захочет ждать и уговорит маманю…
– А если не уговорит, а просто слиняет? – спросила я.
Тетя Лида задумалась, даже погрустнела.
– Но если он тебя любит, то уговорит! – бодро закончила я, чтобы успокоить ее.
– А черт их знает, этих мужиков, – засомневалась и тетушка. – У них сейчас такой выбор! Баб вокруг одиноких…
– Но лучше тебя нет никого! И дурак будет, если слиняет!
– Ну, тогда мне уже будет все равно – дурак или нет, – резонно ответила тетя Лида».
Александра Адамовна наморщила лоб, вспоминая, о чем это говорила соседка? О соседе Павле и новой его жене Лиде. Так-так… Да, а она еще не захотела слушать историю Павла, у которого погибла семья…
«Как же нас всех свела судьба в этой квартире! – удивленно думала Александра Адамовна, от природы не привыкшая ничему удивляться. – Я сижу здесь и читаю дневник девочки, которая у меня отбила любимого человека! И я живу в этой квартире, словно мне от этой девочки перепал кусок судьбы! Она здесь умерла в старости, и мне немного осталось! Она писала, я читаю…Мистика! она писала вроде бы для детей, но читаю я, и получается – что для меня!».
Теперь Александре Адамовне снова захотелось позвать в гости соседку. Если Маша была ровесницей Софьи Петровны, значит – они вместе росли. А почему тогда дружили только двадцать лет? Что-то не сходится…
Но через два дня соседка сама явилась, словно подслушав ее желание увидеться. В этот раз в руках Софьи Петровны было блюдо с яблочным пирогом, и она уже не стала чиниться, а заявила с порога:
– Только чай!
И прошла без приглашения в кухню, что Александру Адамовну покоробило. Ну, не любила она таких – запанибрата уже после в первой встречи!
Да только чаем не обошлось. Соседка сама напомнила о недопитом вине. На этот раз закуска у Александры Адамовны нашлась, и они таки выпили по рюмочке и даже расслабились, подобрели.
– Так что вы там рассказывали о своих соседях? – напомнила Александра Адамовна, не подозревая, что Софье Петровне куда больше хотелось говорить о себе: она соскучилась в одиночестве.
– А кто именно вас интересует? Маша?
– Вы сказали, что двадцать лет дружили с нею. Но…она же сюда пришла девочкой? Куда девались остальные годы?
Софья Петровна ответила не сразу. Видно, «отбирала материал», как подумалось ученой Александре Адамовне. Значит, есть что скрывать…
– Понимаете…она то жила здесь, то не здесь. То есть, сначала жила не здесь, а как бы на два дома. Пока была студенткой, то жила в коммуналке теткиной. Сюда бегала в гости. Мы с нею только здоровались. Она мне так нравилась. Красивая девочка, глазки такие …лукавые и, знаете, лучистые. Волосики завивала… А мне родители запрещали, я косы носила, завидовала Маше. И как она одевалась красиво, со вкусом, потому что сама шила по «Силуэту», Помните, был такой журнал прибалтийский? С выкройками? Она по выкройкам и шила. Они были бедные, так что Машка – то из поплина шила, то из пике. Помните такие ткани?
– Нет, я не шила. Мне мама в ателье шила, хотя мы тоже были не богатые. Но мне некогда было шить, я училась, а Маша…
– Так вы ее вспомнили? Знали? – почему-то обрадовалась Софья Петровна.
– Да, учились на одном курсе.
– Тогда вы ее знали лучше меня. Курс-то большой!
Софья Петровна непонимающе смотрела на соседку: почему та вроде бы раздражена?
– Вы не дружили? – догадалась она. – Да, у Маши характер был своевольный.
– Не замечала. Она была девушкой…незаметной, училась…вот уж не помню, были ли у нее тройки, но что не отличница – точно знаю.
И вдруг Софья Петровна насмешливо подняла брови, спросила с вызовом:
– А это так важно? Отличница или с тройками?
И ожидающе уставилась прямо в лицо собеседнице. Она не собиралась интеллигентно увильнуть, как сделала бы сама Александра Адамовна, попади в такую ситуацию.
– Знаете, в годы студенчества я была серьезной девушкой и придавала учебе огромное значение. Так что Маша… она для меня была как бы… в стороне.
– Ага, ага, – закивала головой Софья Петровна. – То есть, вы ходили в отличницах, а она в хвостистах?
– В моем тогдашнем понимании – да! – с вызовом ответила Александра Адамовна. – Время было такое. Это сейчас на учебу чихать всем с высокой колокольни, а тогда...
Софья Петровна улыбнулась, покачала головой:
– Да во все времена к учебе все относились по-разному. Не знаю, как училась Маша, но знаю, что ученики ее обожали. А я вот училась неважнецки, ленивой была. Родители сунули меня в свой вуз – в транспортный, а меня оттуда после второго же семестра шуганули. Сессию провалила. Пошла куда хотелось – в медучилище. Оттуда прямиком в мединститут. И, представьте, закончила его с отличием. И даже диссертацию успела до пенсии защитить, докторскую, как вы. Мы с вами коллеги по научной степени, – засмеялась Софья Петровна, радуясь невольной растерянности, что проступила на лице высокомерной соседки.
Александра Адамовна с трудом подавила в себе досаду. Так промахнуться! Она уже эту старуху в расшитом павлинами халате-кимоно понизила на несколько социальных ступенек за неуместные в устах интеллигентной женщины словечки типа «шуганули» и «ага».
Потом они еще поговорили о политике, все так же осторожничая. Тема Маши была закрыта, но когда Софья Петровна собралась уходить, Александра Адамовна не выдержала:
– А вы знали Машиного парня – Артема?
– А как же! Обивал пороги, бедняга. Но какой же он – Машин? У Маши свой был, Илья. Вы забыли? Я же говорила.
Продолжение
http://www.proza.ru/2015/01/14/2188