Отгорел закат, и ночь затопила поле чёрным бархатом. Стена барака приятно грела спину, отдавая накопленное за день тепло – на Четыреста тринадцатой стояло терпкое медовое лето.
Я помню эту ночь, до конца, до мельчайшей детали, помню так, словно это было только вчера. Помню усыпанное звёздами бескрайнее небо, тихий плеск реки и тёплый летний ветерок. Помню тяжесть в уставшем теле, отупляющую головную боль, тяжесть автомата и вкус дешёвых папирос. А вот название их – забыл. Кажется, это был старый-добрый «Беломор», но разве это важно?..
Проявился бледный лунный диск, пустил по реке искристую дорожку. Где-то читал, или слышал, что, если долгое время смотреть на неё – можно сойти с ума. Но сойти с ума немудрено и безо всяких дорожек, а посему – что мне терять.
Когда эпидемия охватила далёкую колонию, угроза человечеству ещё казалась призрачной, эфемерной – ведь это далеко, на другой планете, это не у нас. Я строил самые разные гипотезы, среди них доминировала самая, на мой взгляд, логичная – в связи с перенаселением, планета решила избавиться от людей.
Правда, как водится, оказалась страшнее.
Как будто вчера…
Медленно начинает казаться, что в луне вот-вот откроется дверь, и по дорожке спустится человек. Я путаю реальность и собственные фантазии. Усталость, побочный эффект профилактической вакцины?.. От перенапряжения ломит распухшие пальцы. Я прикуриваю папиросу и поспешно отвожу взгляд – мне нужен ясный разум.
Легонько скрипит дверь барака, выходит фельдшер, ёжится от вечерней прохлады.
— Ступай, отдохни, командир. Я постерегу.
Дым плывёт горькой струйкой, заглушая медвяный аромат июльского разнотравья. Неосторожно вдохнув, я сгибаюсь в приступе кашля.
— Брось ты.
— Я остаюсь, Джейми. Спи.
Из барака ни звука – все спят. Лагерь беженцев нам охранять ещё долго, хоть мы и отправлены сюда в составе миротворческих войск, дабы погасить вспыхивающие повсеместно вооружённые конфликты, а вот – глядите-ка – защищаем выживших. Вирус распространяется молниеносно, и я отправил радиограмму в генштаб с просьбой о помощи, но ответа пока нет. Мы вынуждены сражаться в одиночку.
Вспархивает испуганная птица, шелестит трава.
— Командир!..
— Вижу.
Из зарослей появляется человеческая фигурка. Она идёт, согнувшись, будто что-то тянет её к земле. Мы вскидываем оружие. Джейми бормочет:
— Как выдра пробралась в лагерь?..
Я отбрасываю окурок.
— Они ловкие.
Выдрами инфицированных прозвали местные жители за приобретённую привычку прятаться под водой – упырю не нужен кислород.
— Не стреляйте! – Звонкий девичий голосок разносится над притихшим лагерем, девчонка вскидывает обе руки, а из-за спины её выглядывает мальчик лет шести. Руки у меня дрожат. Я медленно опускаю винтовку.
— Пожалуйста… нам нужна помощь!
Я не могу выстрелить в юную девчонку. Просто не могу.
— Вот… – показывает на мальчонку – буйные кудряшки, широко распахнутые глаза. Ещё не совсем почернели, ещё, быть может, можно помочь, спасти.
— Ты нам заражённого привела!.. – испуганно шепчет Джейми. Девчонка всхлипывает. Подходит ко мне.
— Вы здесь командуете? Прошу вас…
Фраза беспомощно повисает в воздухе. Я стискиваю зубы, останавливая ругательство.
— Джейми, у нас ведь есть вакцина.
Никогда не забуду её взгляд. Отчаянный, беспомощный взгляд, болезненная хрупкость, бледное, почти детское, лицо, приоткрытые губы.
Джейми с тихим матом скрывается за дверью барака.
— Пошли, пацан.
Девчонка зябко обнимает себя за плечи, едва прикрытые истрёпанной майкой.
— Спасибо вам.
— Не за что.
— Много осталось?
— Ещё два города погибли. Я не знаю, сколько осталось, нет связи.
— А вакцина, правда, помогает?
— Будем надеяться.
— Я пойду, проверю.
Где-то вдалеке, в лесной чаще, ухает филин. Борьба с усталостью, осточертевшая головная боль. Очередная папироса. В реке плещет рыба. Луна вскарабкалась на середину небосвода, и оттуда заливает крыши бараков бледным серебром. Внутри тихо.
Скрип двери – девчонка выходит на крыльцо.
— Как дела, командир?
— Кобыла родила, а я один, – машинально огрызаюсь я. – Что с мальчишкой?
— Спит.
Тихо. Слишком тихо…
Она улыбается. Глаза медленно чернеют – будто радужку заливают чернила. Больше незачем скрываться.
Альфа-носитель, надо же, какая честь!
Выстрел вспарывает ночную тишину – лёгкое тело отбрасывает на стену барака, и оно тяжело сползает наземь, оставляя неровную красную полосу.
— Тревога!
И ночь взрывается криками.
— Засудят нас за гуманность, товарищ командир.
— Заткнись, Декстер.
Мы стоим у реки, глядя, как догорает бывший лагерь. Ночь вспыхивает неровным рыжим заревом, густой дым с жутким сладковато-металлическим привкусом заволок поле.
— Осторожно, командир!
Руки действуют быстрее разума – выстрел. Тело падает в заросли ромашек.
Я стою, не в силах пошевелиться, над трупом девочки лет шести.
— Не успеют. Мы сами себя засудим.
Широко распахнутые глаза невидяще смотрят в небо.
Синие-синие.